жалась одна,  искала  уединениЯ,  привычного  мне  с
младых лет, но теперь, когда  Я  начала  приглЯдыватьсЯ,  то  понЯла,  что
никто, оказываетсЯ, и не хочет водить со мною знакомство, вообще иметь  со
мною дело, что Я одинока поневоле, действительно, по-настоЯщему одинока.
   Џросто  удивительно,  до  чего  Я  была  опечалена  и  удручена   своим
открытием. •отЯ Я сама не стремилась к знакомствам,  вовсе  не  хотела  их
заводить, хотЯ Я была словно создана длЯ одиночества - все же это удручало
менЯ. € когда парни на улице, завидев  менЯ,  подталкивали  друг  друга  и
шушукались, сердце мое сжималось от боли - хоть и непонЯтно было, чего мне
так из-за этого страдать.
   —то же, и они менЯ презирают? …два ли они об этом  думают,  просто  им,
верно, кажетсЯ, что Я не такаЯ, как они.
   Ќо ведь это правда. џ не такаЯ, как они. € не такаЯ молодаЯ, как они.
   Ќе такаЯ молодаЯ? Ќа самом деле Я была ненамного старше их. Ќо молодаЯ?
џ - молодаЯ?
   Ћни никогда со мною не заговаривали. €  никто  не  заговаривал.  ’олько
если уж без этого было никак не обойтись.
   „аже жрецы, которые не могли мною нахвалитьсЯ - а они расхваливали менЯ
и в глаза и за глаза, - которые понимали мою ценность длЯ  оракула;  и  те
никогда не говорили со мною ни о чем,  кроме  как  о  делах,  свЯзанных  с
отправлением моей службы. џ нужна была им только как пифиЯ,  служительница
свЯтилища, в остальном же Я длЯ них не существовала, и  они,  ни  разу  не
сказав  мне  недоброго  слова,   а   вернее,   именно   своим   постоЯнным
снисходительно-добрым обхождением со мною, давали понЯть,  какаЯ  пропасть
лежит между ними и этой несчастной  темной  девушкой,  выросшей  в  бедной
семье где-то там в долине. ЊенЯ ценили, это бесспорно, дорожили  тем,  что
нашли хорошую пифию, чьими устами  бог  вещает  с  очевидною  охотой,  без
промедлениЯ исполнЯЯ ее своим могучим духом, и однако же, хотЯ им была  от
менЯ несомненнаЯ польза и хотЯ Я была избранница  бога,  они  смотрели  на
менЯ, как принЯто было смотреть  на  ту,  кого  они  используют  внизу,  в
подземном  свЯтилище.  ЌесчастнаЯ,  впадающаЯ  в  беспамЯтство  и  в  бред
женщина, что сидит у  них  на  треножнике  в  душном  боговом  подземелье,
вызывала лишь что-то вроде сочувственного презрениЯ к себе - и только. Ћна
возвещает божественные откровениЯ, в этом сомнениЯ нет,  но  истолковывают
их  они,  лишь  они  умеют  придавать  смысл  ее   непонЯтным   длЯ   всех
непосвЯщенных, путаным речам. ѓлубокие  мысли,  высшаЯ  премудрость  мира,
привносимые ими в  ответы  оракула,  знаменитые  ответы,  которыми  оракул
снискал могущество и всесветную славу, не имеют  ничего  общего  с  дикими
выкриками этой неученой женщины - или почти ничего.  Ћна  одержима  богом,
это верно, бог вещает через нее, но  лишь  они  одни  знают,  какой  смысл
вкладывает бог в ее слова, что  он  хочет  ими  сказать,  лишь  они  умеют
проникнуть в сокровенную суть божества и раскрыть ее.
   —то правда, то  правда.  џ  была  непричастна  к  этому,  к  их  мудрым
истолкованиЯм  божественных   откровений,   мне   это   было   непосильно,
недоступно.  џ  не  знала,  что  Я  говорила,  что  выкрикивала  в   своем
беспамЯтстве, одержимаЯ богом, и к тому, как они толкуют,  как  используют
менЯ, Я не имела никакого касательства. џ лишь предавалась богу.
   џ не знала, что он мне внушал, ничего не знала о его мудрости, по  сути
дела, Я не имела о нем никакого понЯтиЯ, не знала даже,  кто  он.  џ  лишь
предавалась ему. ‹ишь чувствовала его внутри  себЯ.  Џринадлежала  ему.  €
ничего более.
   Ќо чтобы  это  было  достойно  презрениЯ?  ’о,  что  Я  предаюсь  богу,
исполнЯЯсь его духом? Џросто непостижимо, как могло  это  вызывать  у  них
такое глубокое презрение. џ ничего не понимала.
   ’о, в чем Я видела божественную милость - ведь бог выделил  менЯ  средь
прочих, позвал менЯ, пожелал  сделать  своею  избранницей,  своею  жрицей,
чьими устами ему угодно вещать, - все  это  в  их  глазах  было  почему-то
унизительно. “низительно быть избранницей бога!
   Ћракул, как говорили, славитсЯ на весь мир, но  та,  кому  бог  внушает
свои откровениЯ, в кого он вселЯет свой  дух,  -  отверженнаЯ,  с  которой
зазорно знатьсЯ, с которой никто даже слова молвить не хочет.
   ќто не укладывалось у менЯ в голове.
   ‘таруха, у которой Я жила и котораЯ была искренна со мною,  хотЯ  и  на
свой особый манер, сказала мне как-то раз, мол, это длЯ них большаЯ удача,
что они сумели залучить менЯ  в  пифии,  нынче  ведь  очень  трудно  найти
девушку, котораЯ захотела бы стать пифией, самые бедные и те на это больше
не соглашаютсЯ. € она дала мне понЯть, что, пожалуй, только таких, как мои
родители, несчастных простаков, живущих отшельниками где-то там в  долине,
да к тому же, должно быть, людей со странностЯми, только их и можно было к
этому склонить.
   ЊенЯ охватило ужасное смЯтение. Ќетрудно понЯть, как Я была встревожена
и подавлена и какие страшные, пугающие мысли рождались у менЯ в голове.
   €збранница бога? Ђ что, если Я вовсе не избранница? …сли Я  избрана  не
богом, а всего лишь жрецами, людьми, которые, быть может,  и  не  верЯт  в
него? —то, если старуха говорит правду и  они  просто  хитростью  выманили
менЯ у моих бедных темных родителей, ибо больше никого  не  могли  к  себе
залучить? —то, если Я вовсе не была призвана богом, выделена и избрана им?
   џ-то в это поверила, и Я ведь чувствовала, что дух  его  осенЯет  менЯ,
что бог наполнЯет менЯ собою, - так мне казалось.  Ќо  так  ли  это  было?
„ействительно ли, точно ли так было? Ћткуда мне  знать.  џ  в  самом  деле
чувствовала, что сливаюсь с ним в одно,  чувствовала  в  себе  его  дивное
великолепие, но ведь после этого Я вдруг сразу  оказывалась  одинока,  его
уже не было со мною. ‚едь почти  все  времЯ  его  со  мною  нет,  он  менЯ
бросает, и лишь безмернаЯ пустота наполнЯет менЯ. џ тоскую по нем, но  его
это не трогает, Я зову его, но он не отвечает. џ вопрошаю: кто ты?  Ќо  он
не говорит. ’ы, кого Я люблю превыше всего! Ќо он не дает мне  ответа.  Ћн
никогда не давал мне ответа.
   € так было всегда, пока он  опЯть  ко  мне  не  приходил,  чтобы  вновь
обрушитьсЯ на менЯ бурею неистового жара, восторга,  блаженства.  ’огда  Я
счастлива, счастливей всех на свете, тогда все обретает Ясность,  приходит
в согласие - на короткий миг. Ђ затем Я опЯть  низвергаюсь  в  пустоту.  ‚
пустоту, какой не знает никто другой, какой никто не чувствует, как  Я,  -
Я, котораЯ ему принадлежала, котораЯ делила с богом его  ликующее  упоение
жизнью.
   ‚от что происходит со мною. ‚от какова моЯ любовь к богу. Љ тому, о ком
Я даже не знаю, кто он.
   Ћна не приносит мне покоЯ, не дает уверенности ни в чем. џ  никогда  не
могу тихо отдохнуть у него  в  объЯтиЯх.  †аркий  восторг  мне  дано  было
вкусить, но мир, тишину - никогда. џ молю о них, но он мне их не дает.
   Њожет ли так быть, если Я избрана богом?
   џ ходила и думала об этом наедине с собою, как всегда. € кому мне  было
поверить свои мысли, с кем разделить свою тревогу? …динственный,  кто  мог
мне помочь, кто мог бы ответить на мои вопросы, был так  далеко  от  менЯ,
как никогда прежде, никогда еще не казалсЯ он мне так далек, как в те дни.
џ тосковала по нем, Я жаждала лишь  одного  -  предатьсЯ  моему  богу,  но
вместе с тем Я и боЯлась этого, впервые испытывала страх перед  тем  днем,
когда менЯ вновь нарЯдЯт его невестою и поведут в его пещеру, в  подземное
свЯтилище, на свидание с ним.
   „о этого оставалось еще довольно  много  времени,  праздников  пока  не
было. Ќо потом назначили день в промежутке между праздниками, когда оракул
должен был вещать, как это иногда  делалось,  если  ожидали  откуда-нибудь
пилигримов. € настало то утро, и Я омылась в прозрачной воде  Љастальского
источника, и облачилась в нарЯд невесты, и поднЯлась  вверх  по  свЯщенной
дороге, и прошла через храм, и спустилась вниз по сумрачной лестнице,  как
всегда. ‚ подземелье все было как обычно, и Я с жадностью вбирала  в  себЯ
тЯжелый воздух,  дым  тлеющих  лавровых  угольев,  едкий  козлиный  смрад,
тошнотворные испарениЯ из расселины  под  треножником  -  все,  что  могло
одурманить менЯ, привести в исступление, бросить в его объЯтиЯ. ‘гораЯ  от
тоски по нем, Я сидела с закрытыми глазами, ощущаЯ во рту вкус листьев его
свЯщенного дерева, и ждала, чтобы он  вновь  наполнил  менЯ  собою,  своим
живым духом, своею мучительной радостью и блаженством, чтобы он  опустошил
менЯ, не оставив ничего от моих страхов и сомнений, и все опЯть  пришло  в
согласие.
   Ќо его не было. Ћн не приходил. ѓлубоко дыша, Я  с  силой  втЯгивала  в
себЯ пары, и Я чувствовала, что они действуют на менЯ, что Я  задыхаюсь  и
вот-вот потерЯю сознание. Ќо иного действиЯ они на менЯ не оказывали.  Ѓог
не осенЯл менЯ своим духом, близости его Я не ощущала.
   Ћни вывели козла, его свЯщенное животное, и оросили водою его голову  -
божественное вдохновение должно было сойти на менЯ в этот  миг,  именно  в
этот миг.  Ќо  козел  лишь  понурил  голову  к  земле  и,  как-то  странно
взвизгнув, медленно побрел обратно к себе во тьму. €  тогда  жрец  оракула
решил кончить на этом, оставив надежду добитьсЯ от менЯ толку.
   џ  сидела  с  выкаченными  глазами,  с  пересохшими  дрожащими  губами,
отверстыми длЯ крика, который так и не родилсЯ. ‚нутри у менЯ было  пусто,
не  было  ничего,  такаЯ  страшнаЯ  пустота,  какой  Я  никогда   еще   не
чувствовала, хотЯ это чувство было мне слишком хорошо  знакомо.  €  вокруг
менЯ тоже было пусто, словно вообще ничего не было; когда Я вытЯнула  руку
вперед, то она словно простерлась в  совершенную  пустоту,  в  бесконечное
ничто. ‹ишь испарениЯ из царства мертвых курились вокруг, обволакиваЯ менЯ
своим леденЯщим дыханием.
   Њне  помогли  слезть  с  треножника,  но,  когда  менЯ   отпустили,   Я
пошатнулась  и  чуть  не  упала.  …динственный,  кто  заметил   это,   был
старичок-прислужник, он  бросилсЯ  ко  мне  и  успел  менЯ  поддержать.  џ
оперлась о притолоку и  стоЯла,  пока  не  оправилась  от  головокружениЯ,
втуне, понапрасну одолевшего менЯ.
   †рец оракула - тот самый, что первым водил  менЯ  в  свЯтилище,  -  был
весьма недоволен мною, ведь  теперь  собравшиесЯ  в  зале  длЯ  пилигримов
должны были уйти ни с чем. Џравда,  на  этот  раз  там  собрались  простые
крестьЯне, пришедшие за советом к оракулу со своими будничными заботами  и
печалЯми, но все же он, как служитель храма, был раздосадован тем,  что  Я
не сделала своего дела, не сумела внЯть внушениЯм бога. ђезких слов он мне
не говорил, но это и так было видно. ‘ам он в бога не  верил,  однако  его
рассердило, что Я не исполнилась божественным духом, как мне положено.
   —то значило его неудовольствие в сравнении с моим собственным отчаЯнием
после случившегосЯ, в сравнении с тою бездной, в  которую  Я  низверглась!
’еперь-то Я знала, что бог менЯ оставил. Ѓросил менЯ. ’еперь Я  не  просто
сомневалась и тревожилась, Я знала наверное. џ  ему  не  угодна,  он  менЯ
отвергает. € была ли Я когда угодна ему? Ѓыла  ли  выделена  им  из  всех,
избрана им, как Я воображала, - Я, поверившаЯ, что он менЯ зовет! †елал ли
он когда сделать менЯ своим орудием, своею избранницей, своею жрицей?
   †рецы этого желали, да. €м  нужна  была  беднаЯ  простодушнаЯ  женщина,
которую можно заставить ему служить. ‘ам же бог вовсе этого  не  желал.  Ђ
когда они все же навЯзали ее ему, он изнасиловал ее, а потом вышвырнул вон
за ненадобностью. ‚ыказал свое  презрение  к  этой  крестьЯнской  девушке,
которую они ему подсунули и думали, что он  примет  ее  и  станет  осенЯть
своим свЯщенным духом, любить так же, как она его любит... €знасилована  и
брошена, вот и все. ‚от длЯ чего Я была избрана.
   Џризвана богом! Ќе звал он менЯ, как Я только могла  такое  вообразить!
ќто Я, Я сама в моем тоскливом одиночестве,  в  моей  заброшенности  звала
его.
   ’ак  Я,  охваченнаЯ  отчаЯнием,  терзала  себЯ  горькими,  безнадежными
раздумьЯми. € Я бы, верно, совсем  сломилась  под  их  тЯжестью,  не  будь
старичка-прислужника. Ћн утешал менЯ и наставлЯл  на  ум,  он  смотрел  на
происшедшее более здраво, чем Я. ’акое иной раз случаетсЯ, это  неминуемо,
ведь он по собственному  многолетнему  опыту  знает,  как  идет  служба  в
подземелье оракула. ‘о всеми пифиЯми это бывало, и довольно  часто.  €  со
мною тоже может иногда такое приключитьсЯ. ќто отнюдь не значит,  что  бог
оставил свою избранницу, конечно, нет. Ђ жрец всегда при этом сердитсЯ, он
ведь печетсЯ о славе оракула, что ж на это скажешь, и вдобавок ему, верно,
было досадно, что такое выпало как раз на его день,  когда  он  отправлЯет
службу. Ђ бог - он на менЯ не сердитсЯ, вовсе нет, причина была не в этом.
‚ чем тут дело, никто объЯснить не  умеет,  никто  еще  покамест  не  смог
доискатьсЯ  причины.  ќто  тайна  подземельЯ,  которую  оракул  никому  не
раскрывает.
   ‚ тот день у него с самого начала было такое чувство, что все  идет  не
совсем обычно, не так, как нужно. Ћтчего - он не мог бы сказать,  но  ведь
он уж на это насмотрелсЯ и всегда чутьем угадывает, если что не так.  …два
он спустилсЯ тогда в подземелье, задолго до моего прихода, он  тотчас  это
почувствовал. Ѓудто нюхом загодЯ уловил. €  желто-серые  змейки  никак  не
показывались, не выползали из своих потайных убежищ, это был дурной  знак,
заведомо дурной знак. € козел, свЯщенное  животное  бога,  за  которым  он
присматривает, ухаживает за ним,  пока  оракул  не  вещает,  был  какой-то
чудной с самого утра, когда он взЯл его из загона и  повел  в  подземелье:
артачилсЯ, упиралсЯ, будто не хотел туда идти. ‚от так, одно к одному,  он
и почувствовал, что на этот  раз  хорошего  ждать  нечего,  скорей  всего,
оракул в этот день не заговорит.
   Љонечно же, причина была не  во  мне,  совсем  не  во  мне.  џ  в  этом
неповинна, нисколько. џ  прекраснаЯ  пифиЯ  и,  бесспорно,  горЯчо  любима
богом. ‘разу заметно, что он охотно вещает через менЯ, он всегда так скоро
ко мне нисходит, и Я с такою легкостью впадаю  в  потребное  длЯ  внушениЯ
беспамЯтство. Ђ когда Я в экстазе, по лицу моему прекрасно видно, что  бог
вселилсЯ в  менЯ.  ’акое  не  может  укрытьсЯ  от  человека,  столько  лет
прослужившего оракулу.
   ‚от  так  он  менЯ  уговаривал,  и  постепенно  Я  начала  смотреть  на
происшедшее более трезво и спокойно. …го слова и сам его облик,  сухонькое
лицо его со множеством добрых морщинок  -  все  это  действовало  на  менЯ
благотворно и успокоительно. € Я бы, конечно, еще более успокоилась,  знай
Я наперед, что во времЯ следующего празднества все  опЯть  пойдет  у  менЯ
хорошо, совсем как обычно.
   ‘ама Я со временем стала думать, что причиною,  вероЯтней  всего,  была
моЯ робость, неуверенность, мои сомнениЯ перед встречей с богом. ’о, что Я
страшилась ее. Ђ этого, верно, быть не  должно.  Ќе  должно  быть  в  душе
тревоги, колебаний, сомнений. €наче бог не раскроет свои объЯтиЯ.
   Ќо как  не  испытывать  робости?  €  сомнений?  Љогда  приближаешьсЯ  к
божеству?
   ќтих мыслей Я не поверЯла своему другу. џ вообще никогда не была с  ним
до конца откровенна. ќто бы, пожалуй, лишь огорчило его, думала Я.
   Њы с ним очень близко сдружились в ту пору и остались друзьЯми  на  все
времЯ, пока Я служила при оракуле.
   € то сказать, мы  вполне  подходили  друг  длЯ  друга,  его  ведь  тоже
презирали. •отЯ он-то, Я думаю, не тужил, даже не знал об этом, между  тем
как во мне все против этого возмущалось. Ћтчего так было со мною? Ќикто из
служителей свЯтилища не занимал такого незаметного положениЯ, как  он,  но
он был вполне доволен, не было человека довольней его. Ћн подметал полы  в
храме и наружную лестницу, прыскал водою и потом выметал своей метлой  всю
грЯзь, наношенную людьми. Ћн наводил длЯ бога чистоту, только и  всего.  €
делал он это с превеликим тщанием, везде у него было  опрЯтно  и  красиво.
Џриборка была его главной обЯзанностью, но, помимо этого, он  имел  немало
других. Ћн ухаживал за лавровыми  деревьЯми  в  свЯщенной  роще  бога,  он
наполнЯл водою чаши длЯ освЯщенной  воды  при  входе  в  храм,  он  кормил
Ядовитых змеек оракула птичьими Яйцами и мышами,  он  приносил  дрова  длЯ
неугасаемого огнЯ на алтаре бога в свЯтилище и следил  за  тем,  чтобы  он
никогда не затухал, - хотЯ с него не спрашивали этой работы, но  делал  ее
он. € он же содержал в порЯдке подземное свЯтилище, а в дни, когда  оракул
вещал, он прислуживал и помогал жрецам, как Я уже рассказывала. Ћн у  всех
был на побегушках. Ѓлагодарности же видел немного. †рецы держались  с  ним
высокомерно и частенько на него прикрикивали - все, кроме  жрецов  высшего
сана, которые никогда к  нему  не  обращались.  ‘  ним  обходились  как  с
ничтожным, ни на что не годным человеком, тогда как в действительности  он
делал все умело и добросовестно, и Я не сомневаюсь, что бог был  им  очень
доволен. Ћн любил и чтил храм, как  никто  другой,  берег  его  как  самое
драгоценное сокровище, но он любил и бога тоже. ’олько любил  без  всЯкого
шума, без многоречивых славословий, а так же, как  любил  свои  немудреные
занЯтиЯ, свою службу, свои хлопоты уборщика, важность которых он прекрасно
понимал. Ћн смотрел за боговой обителью, постоЯнно делал длЯ бога то одну,
то другую работу, все времЯ был при боге, но между ними  не  было  никаких
недоразумений или трудных вопросов - лишь взаимное доверие и дружелюбие, и
они не были разделены большим  расстоЯнием:  он  был  простой  прислужник,
однако не испытывал перед богом робости и неуверенности,  чувствовал  себЯ
как близкий ему человек, словно бы добрый друг бога. Ћн относилсЯ  к  богу
удивительно просто, между ними двоими все было буднично и естественно.
   Њне так отрадно было видеть это, ощущать спокойствие, которое  от  него
исходило и частица которого  передавалась  мне.  Ћн  был,  пожалуй,  самый
счастливый человек из всех, кого мне довелось встретить. Ћн знал,  что  во
всех его делах есть польза и смысл, и был в дружбе с богом.
   ’ак что, пожалуй, неудивительно, что длЯ него мало значили мнениЯ таких
бренных созданий, как люди, и их обхождение с ним, в котором он,  впрочем,
как Я уже говорила, наверное, не замечал ничего дурного. Ћн был  настолько
доверчив,  настолько  лишен  всЯкой  подозрительности   и   даже   обычной
наблюдательности в отношениЯх с людьми, что приводил менЯ  в  умиление,  а
подчас, глЯдЯ на него, трудно было удержатьсЯ от смеха.  ‚сегда  одинаково
дружелюбен и улыбчив был он со всеми, и с теми тоже, кто  не  отвечал  ему
дружелюбием. Ћн  жил  своими  простыми,  незаметными  трудами  в  простом,
будничном смирении, которого сам вовсе не сознавал.  ‚  нем  было  столько
смирениЯ, что сам он даже не знал, что оно в нем есть.
   Љак же Я хорошо его помню, хотЯ с тех пор прошло  столько  лет.  Џомню,
какие у него были черные как уголь  подошвы  на  ногах,  ведь  переступать
порог свЯтилища дозволЯлось лишь босыми ногами, а он находилсЯ  там  почти
неотлучно, и эта чернота въелась навечно и уже не сходила. ‚сегда, бывало,
видишь его черные ступни, глЯдЯ, как он снует туда-сюда на своих проворных
ногах.
   Ћн - единственный из всех в храме, кого Я вспоминаю с радостью,  вот  и
сейчас стало хорошо на душе от одного того,  что  Я  сижу,  думаю  о  нем.
’еперь-то он, верно, давным-давно умер.
   ‚о времЯ наступившего вскоре торжества, как Я уже сказала, все  у  менЯ
шло хорошо с самого первого днЯ, и за  это  Я  прежде  всего  должна  быть
благодарна ему. Ќакануне вечером он долго со мною  говорил,  успокаивал  и
ободрЯл, а наутро, когда пробил мой час и  менЯ,  конечно,  опЯть  сковала
робость, он сумел сделать так, чтобы Я забыла свои страхи. ЏротЯгиваЯ чашу
с листьЯми, которые мне надо было жевать, он тихонько шепнул,  что  змейки
оракула уже выползли из своих щелей, - и при этом все морщинки на его лице
сложились в довольную улыбку, а затем он словно бы увлек, заманил  менЯ  в
забытье, перешедшее в тот восторг, в ту  одержимость,  по  которым  Я  так
тосковала. ‘ тех пор редко случалось, чтобы менЯ не  осенЯло  божественное
вдохновение, но когда это случалось, то всегда было так же ужасно, как и в
первый раз.
   †рецы чем дальше, тем больше были мною довольны, и по  мере  того,  как
годы шли, все шире разносилась обо мне  молва  -  как  ты  уже  слышал  от
слепого нищего, - будто Я лучшаЯ пифиЯ из всех,  какие  здесь  были,  хотЯ
это, конечно, не могло быть правдой, и будто бог не хочет  вещать  ничьими
устами, как только моими. ’ак стали говорить после того,  как  испробовали
однажды другую женщину, желаЯ облегчить тЯжелое бремЯ, лежавшее на мне  во
времЯ многодневных празднеств,  но  попытка  окончилась  неудачей,  и  мне
пришлось и дальше одной нести все на своих плечах.
   €звестность моЯ была  причиною,  что  Я  так  долго  оставалась  жрицей
оракула, а не ушла по прошествии немногих лет, как  это  обычно  бывало  с
пифиЯми хотЯ бы уже потому, что они дольше не  выдерживали.  Џро  менЯ  же
рассудили, что хорошо иметь пифию, о которой идет  такаЯ  молва,  им  было
жаль менЯ потерЯть. Ќо Я и сама не хотела оставлЯть храм  и  свою  службу.
Џодземелье оракула и все, что было с ним свЯзано,  завладело  моею  душой,
совершавшеесЯ там таинство, мое преобращение во что-то иное, чем  Я  сама,
неистовство, одержимость, выход за пределы всего и всЯ - Я  уже  не  могла
без этого обходитьсЯ. џ не могла больше жить без этого.
   Џожалуй, отношение ко мне стало уважительней, когда Я так  прославилась
как пифиЯ и все узнали, что оракулу,  а  стало  быть,  и  городу  от  менЯ
большаЯ польза и что Я - особо любезнаЯ богу избранница. Ќо это  же  самое
заставлЯло людей еще сильней робеть передо мною, Я чуть ли не  внушала  им
страх. ЊенЯ еще больше чуждались, Я оказалась в полном одиночестве, как бы
вне всЯкого человеческого сообщества. ‚сем было известно, в какие  опасные
сношениЯ с богом Я вступаю и как ужасно преображаетсЯ мое лицо, когда он в
менЯ вселЯетсЯ. € это делало менЯ самой одинокой из всех людей,  живших  в
свЯщенном городе.
   ‚о мне видели лишь жрицу оракула - и ничего более, да и сама Я  не  так
же ль на себЯ смотрела? џ была нераздельна с  оракулом,  у  менЯ  не  было
собственной жизни, Я не знала иного существованиЯ, как только лишь в нем и
через него. џ и  вправду  была  только  пифиЯ  и  как  бы  перестала  быть
человеком в обычном понимании.
   †ила Я почти все времЯ в „ельфах, где менЯ содержали на счет храма, - у
своих родителей, у себЯ дома в долине Я бывала все реже. џ стала им совсем
чужаЯ и чувствовала, что они робеют передо мною, как все другие. Љогда Я к
ним приходила и мы начинали разговаривать, то как-то даже не знали, о  чем
говорить. Њоей жизни в „ельфах лучше было не касатьсЯ: они этого всего  не
понимали и лишь понапрасну тревожились, слыша об этом, - а  о  собственном
их житье-бытье  рассказывать  было  нечего,  думалось  и  им  и  мне,  оно
протекало, как раньше, в нем ничего не менЯлось, Я и сама его знала  вдоль
и поперек. ‚прочем, знала ли Я его? €ли, может, уже не знала?
   €х мир сделалсЯ мне слишком чужд,  Я  слишком  от  него  отдалилась.  џ
видела,  что  он  осталсЯ  в  точности  такой,  как  раньше,  он  был  мне
по-прежнему хорошо знаком, но, несмотрЯ на это, Я чувствовала себЯ  в  нем
чужой. Ќичто не становитсЯ  так  чуждо  человеку,  как  мир  его  детства,
оставленный им насовсем.
   Ћба они были уже старые, это сразу бросалось  в  глаза.  „вигались  они
теперь медленней, а мать сильно отощала. Ћна, точно стараЯ птица,  крутила
головою, глЯдЯ  по  сторонам,  глаза  у  нее  ввалились.  ’о  и  дело  она
присаживалась отдохнуть, сидела и молчала. “ нас с нею почти не находилось
о чем поговорить.
   ‘ама Я была уже немолода, сколько же мне было лет, когда мать умерла? џ
думаю, пожалуй, далеко за тридцать.
   ‚ храме получили известие, что моЯ мать лежит при смерти, но сразу  мне
не сказали, Я была как раз на пути  в  подземелье  и,  узнай  Я  об  этом,
конечно, не смогла бы служить свою службу и  внЯть  откровениЯм  бога.  џ,
разумеетсЯ, должна была прежде исполнить  свой  долг  перед  свЯтилищем  и
перед богом. Ђ в тот день собралось особенно много  пилигримов  -  то  был
последний день великого весеннего торжества,  и  служба  оракула  тЯнулась
необычно долго. ‘таричок-прислужник шепотом передал мне весть, как  только
увидел,  что  Я  начинаю  приходить  в  себЯ,  но  Я  все   еще   была   в
полубеспамЯтстве, охмеление мое еще не прошло,  и  Я  поначалу  ничего  не
могла понЯть, мне показалось, он говорит о чем-то далеком, не  имеющем  ко
мне прЯмого касательства. Џотом, однако, до менЯ дошел смысл его слов, и Я
в волнении поспешила туда, к ним.
   џ все еще была немного одурманеннаЯ,  когда,  раскрасневшись  и  тЯжело
дыша, вошла в дом,  где  царила  невыразимаЯ  тишина.  ‡десь  всегда  была
тишина, но сейчас было еще тише обычного. €  Я  почувствовала,  что  своим
приходом нарушила мир несказанный.
   Ќа мне было надето платье невесты - то, что Я носила как богова невеста
в  подземелье  оракула.  €  Я  заметила,  что  отец  взглЯнул  на  него  с
удивлением, хотЯ ничего и не сказал.
   Њать лежала с бледным, совсем белым лицом  и  с  закрытыми  глазами,  Я
думала, она уже умерла. Ќо когда Я присела  возле  нее  и  заплакала,  она
открыла глаза и обратила на менЯ свой  взглЯд,  которого  мне  никогда  не
забыть. Ћн шел из такой дальней  дали,  что  просто  непостижимо,  как  он
достиг менЯ - уперсЯ во что-то чужое, неведомо  как  очутившеесЯ  рЯдом  с
нею. Љто эта незнакомаЯ женщина, котораЯ пришла и села к ней на постель? €
котораЯ так странно  одета  -  нарЯд  вроде  знакомый,  но  теперь  уж  не
припомнить, длЯ чего такой надевают.
   Џотом она, однако, как будто разглЯдела, кто Я, признала менЯ и понЯла,
что Я наконец-то пришла, она ведь сама, как Я потом узнала, попросила отца
послать за мною, чтобы повидать менЯ перед смертью. Ќо  как  Я  одета?  „о
чего же странно Я одета.
   Њедленно протЯнула она свою  исхудалую  руку  и  притронулась  к  моему
платью, пощупала ткань, ничего не понимаЯ. …й, верно, казалось, что вид  у
менЯ как у рЯженой. € так ведь оно и было. ’ак и должно было казатьсЯ  ей,
котораЯ взаправду была невестою, и рожала мужу детей, и любила его  и  их.
Ћна лежала и все трогала рукою мой дорогой нарЯд и ничего не могла понЯть.
‘ выражением усталости и муки она  закрыла  глаза,  и  рука  ее  бессильно
упала, исхудалаЯ и пустаЯ.
   џ поднЯлась с ее постели, и отец сел возле нее на мое место.  €  с  его
рукою в своей она тихо упокоилась.
   Љ своему ужасу и отчаЯнию, Я все еще чувствовала в  себе  остатки  моей
горЯчки, моего хмелЯ, когда она умирала.
   Ћтец провел своей большой грубой рукой по ее лицу, которое  он  ласкал,
когда оно было молодым, и ему, верно, вспомнилось многое такое, чего  Я  в
своей жизни не испытала и никогда не узнаю, такое, что  принадлежит  жизни
человеческой.
   Ћн не заметил, как Я вышла. ‘бросив с  себЯ  нарЯд  невесты,  Я  надела
старенькое платье, которое отыскала, платье, пролежавшее здесь, у них,  со
времен моей молодости.
   Љогда Я воротилась, отец все так же сидел и смотрел на  нее,  он  и  на
этот раз менЯ не заметил. Ћн видел лишь ее изможденное  лицо,  которое  он
любил живым, любил и сейчас, - оно было такое же чистое и  простое,  какою
была всегда ее душа. ’еперь душа отлетела, но лицо еще  хранило  памЯть  о
ней.
   џ тоже подошла и стала смотреть на ее лицо, красивое  и  просветленное.
Ќо когда Я увидела, какого невыразимого мира оно исполнено, Я разрыдалась.
   ‚едь мы с нею когда-то так походили друг на друга.
   ђуки ее он сложил ей на груди, и они лежали удивительно белые и тонкие,
почти прозрачные, эти руки, столько всЯкой работы переделавшие  за  долгий
свой век. ’еперь они были такие белые, точно все земное  уже  стиралось  и
исчезало.
   Њы вместе, пособлЯЯ друг другу,  обмыли  мертвое  тело  и  натерли  его
маслом. Ђ потом перенесли на  погребальные  носилки,  сделанные  отцом,  и
уложили на подстилку из тимьЯна и оливковых ветвей,  как  велит  старинный
обычай - чтобы вновь принести ее тело в дар жизни. € отец сам, отказавшись
от моей помощи, негнущимисЯ пальцами сплел миртовый венец и укрепил его  у
нее на голове в знак того, что она причастилась божественного. Ћн  ревниво
следил за соблюдением обрЯда, и мы ничего не упустили.
   Ќапоследок он положил на ее впалую грудь  несколько  колосков  и  затем
набросил плат ей на лицо, дабы ничто не мешало ей пребывать в мире.
   Ќа другой день отец  выкопал  могилу  в  ближней  роще,  неподалеку  от
дернового  алтарЯ,  где  он  почти  всЯкий  день   оставлЯл   какое-нибудь
приношение. Њы вместе отнесли туда носилки, которые были длЯ менЯ довольно
тЯжелы - мать была крупнаЯ женщина, - и опустили их в землю.
   ’ам она лежала на своей подстилке из  свежих  листьев,  отданнаЯ  назад
земле, возвращеннаЯ в материнское лоно. Њы взглЯнули в последний раз на ее
исполненное мира лицо, и потом отец забросал  ее  землею,  а  после  этого
посеЯл на могиле хлеб, согласно обычаю. €бо она принадлежала не смерти,  а
жизни.
   џ осталась на времЯ у отца, чтобы помочь ему на первых порах,  тогда  Я
могла это сделать: великое торжество было позади. Ћн ведь привык, чтобы  в
доме была женщина, котораЯ смотрит за хозЯйством. Ђ мне и  самой  хотелось
остатьсЯ хотЯ бы ненадолго, пожить здесь среди тишины и покоЯ, в которых Я
так нуждалась. €бо Я была тЯжело потрЯсена всем происшедшим - и  тем,  что
она щупала мое дорогое платье и едва признала менЯ в нем,  и  тем,  что  Я
пришла слишком поздно и не успела попросить у  нее  прощениЯ  за  то,  что
стала не такаЯ, как она, и тем, что Я нарушила тишину в час ее  смерти,  и
тем, что ее рука упала с моих колен пустаЯ... ’ак  тЯжело  потрЯсена  этим
всем...
   Љазалось бы, удивительно, что мир на лице человека  можно  ощутить  как
укор себе, и однако же, на менЯ он подействовал так. џ укорЯла себЯ за то,
что сама его не ощущаю, не чувствую мира в своей  душе.  “корЯла  себЯ  за
все, что стало со мною, с моею душой, с моею жизнью, - за то, каким  стало
мое существование. Ћтчего Я не такаЯ, как она? Ћтчего моЯ жизнь не  такаЯ,
как у нее? Ћтчего всЯ жизнь, весь мир не такие, как  она?  Ћтчего  все  не
так, как в моем детстве?  Љогда  мы  с  нею  ходили  вместе  к  свЯщенному
источнику в лощине, к  тому  источнику  с  прозрачной  водою  в  окружении
свежей,  никогда  не  увЯдающей  зелени,  где  песчинки  плавно  кружатсЯ,
подгонЯемые незримым перстом бога. Ћтчего мы не можем больше  ходить  туда
рука об руку, как  когда-то?  Њне  так  о  многом  нужно  было  бы  с  нею
поговорить.
   Ћна лежала здесь и ждала менЯ, а Я не шла, Я  пришла,  когда  было  уже
поздно. џ была слишком поглощена великим торжеством, чтобы думать  о  ней,
чтобы наведатьсЯ сюда, к ним, и узнать, что она больна,  что  она  вот-вот
умрет. ‘лишком поглощена тем, чего она не понимала, что невозможно было ей
объЯснить, что лежало за пределами ее разумениЯ.  Ќо  что  завладело  моею
душой, без чего Я не могу жить.
   Ќе могу жить? Ђ то, чем жила она, - без этого Я жить могу? ‚ самом деле
могу?
   ‚еликое торжество, которым Я так была поглощена, от которого  не  могла
оторватьсЯ, неистовство, восторг, одержимость - что это все против  такого
вот мира на лице человека, мира, который есть у него в душе!
   Ђ что есть у менЯ? € чего Я лишилась? ЊоЯ жизнь -  что  она  против  ее
жизни? ’ой, которую Я потерЯла, когда оставила, бросила мать.
   Њне надо было сидеть здесь, подле нее, в этой тишине, и держать ее руку
в своей. ‡десь было мое место.
   ’еперь лишь Я понЯла, что великое торжество  совершалось  здесь,  когда
мать лежала и умирала.
   € мне хотелось остатьсЯ на некоторое  времЯ  и  пожить  этой  покойной,
надежной жизнью. …е жизнью. •отЯ бы недолго.
   џ часто сидела на том же месте возле очага, где обыкновенно сидела она,
и Я замечала, что мне приЯтно ощущать запах нашего старого дома - это было
удивительно, ведь раньше, когда Я их навещала, так не было. ’огда  он  был
отчего-то неприЯтен мне, должно быть, оттого, что  Я  слишком  хорошо  его
помнила. Ђ тишина, покой лишь угнетали менЯ. ’еперь же Я окунулась в них и
чувствовала, как они обволакивают, ласково обнимают менЯ.  €  до  чего  же
отрадно было это чувствовать.
   ’ак Я заново открывала длЯ себЯ дом своего  детства.  ‡аново  открывала
полЯ, окрестные земли, старую оливу возле дома, и рощу с алтарем из дерна,
где теперь покоилась мать, и  извилистую  тропку,  что  вела  в  лощину  к
источнику. € все знакомое и  памЯтное  стало  мне  снова  дорого  и  снова
преданно сомкнулось вокруг менЯ, и Я словно никогда с ним не расставалась.
Њне еще не верилось, что все это в действительности со мною происходит,  и
порою другие мысли тревожили  менЯ,  но  все  же  Я  как  будто  понемногу
возвращалась к обычной, к настоЯщей жизни.
   Ћтец по-прежнему работал в поле, а Я, как умела, смотрела за  домом.  џ
отошла от домашней работы, успела все перезабыть, но довольно скоро  опЯть
освоилась. Ќам хорошо жилось вдвоем.
   Љак ни странно, мы редко говорили о матери, хотЯ оба непрестанно думали
о  ней.  Ћтец  поставил  камень  у  нее  на  могиле   и   часто   совершал
жертвоприношениЯ. ’о были простые жертвы, к  каким  они  оба  привыкли.  џ
видела, как он останавливалсЯ там ненадолго, а когда он затем  подходил  к
дому, то смотрел невидЯщим взглЯдом, точно все еще был где-то далеко. ќтот
кроткий, печальный взглЯд странно не вЯзалсЯ с его могучим обличьем. ѓлаза
были Ясные, как у ребенка, хотЯ выражение в них было совсем не детское. Ћн
чем дальше, тем больше уходил в себЯ, но угрюмость его была полна доброты.
   џ хорошо помню его, каким он был в эти  последние  месЯцы,  проведенные
мною с ним. Њедленным шагом входил он по вечерам в дом, а когда он  кончал
есть, его большие старые  руки  оставались  лежать  на  столе,  корЯвые  и
натруженные, непривычные к  праздности.  ѓлЯдЯ  на  них,  Я  не  могла  не
вспоминать, как хорошо и покойно бывало мне в детстве, когда он держал мою
ручонку в своей ладони. Ќо теперь они сильно  переменились,  стали  совсем
старые и сморщенные.
   ‚сЯкое утро он первым делом шел, как и прежде, к тому одинокому дереву,
которому он поклонЯлсЯ, а затем приступал к своим обычным трудам.  ‚ыходил
он с первыми рассветными лучами, еще до того, как встанет солнце -  здесь,
меж высоких гор, оно ведь показываетсЯ не  так  скоро,  но  небо  светлеет
задолго до его восхода.
   —уть позже и Я отправлЯлась по тропинке к источнику в лощине,  к  тому,
что был свЯщенным. ЏостоЯть возле него, глЯдЯ в  воду,  -  какой  это  был
отдых и мир длЯ души, благоговение охватывало менЯ, и Я возвращалась домой
успокоеннаЯ, ободреннаЯ и по-своему счастливаЯ.
   ’ак протекала наша жизнь. ‚есна набирала силу,  и  кругом  была  дивнаЯ
красота, и у нас, и во всей огромной изобильной долине.
   Ћднажды утром, когда Я, как обычно, спускалась по тропинке к источнику,
Я увидела человека, который, склонившись над ним, пил воду  из  пригоршни.
Џомню, мне еще издали бросилось в глаза, что пил он почему-то левой рукой.
•отЯ Я видела его со  спины,  Я  понЯла,  что  это  кто-то  незнакомый,  и
замедлила шаги, думаЯ немного обождать. Ќо он уже услышал, что  Я  иду,  и
оборотилсЯ. Ѓыл он совсем молод, пожалуй, лет на десЯть моложе менЯ,  лицо
открытое и свежее, обожженное солнцем. ЏриглЯдевшись, Я заметила в нем как
будто что-то знакомое. € он тоже смотрел на менЯ так, словно  признал.  Ћн
поднЯлсЯ, и тогда Я, подойдЯ ближе,  понЯла,  что  он  здешний,  из  нашей
долины, и Я иногда встречала его, когда он еще был ребенком, давным-давно.
’еперь это был мужчина лет двадцати пЯти - тридцати, не  слишком  высокий,
но крепкий и ширококостый, пышущий здоровьем. Ќо  одной  руки  у  него  не
было.
   € он тоже менЯ вспомнил, хотЯ прошло столько лет. Ќаши дома  стоЯли  не
так далеко друг от друга. ђодители  его  тоже  имели  небольшой  надел  от
храма, они были бедные люди, пожалуй, еще бедней нас:  семьЯ  у  них  была
многодетнаЯ.
   Њы с ним разговорились. Ћн рассказал, что много лет не был  дома,  чуть
ли не мальчишкой ушел и нанЯлсЯ в  солдаты,  слишком  много  было  ртов  в
семье. Ќо потом на войне потерЯл руку, оттого и  воротилсЯ.  Ќегоден  стал
длЯ войны, усмехнулсЯ он, да тужить-то не о чем.  …му  война  была  не  по
нраву, просто надо же чем-то кормитьсЯ.  ‘амое-то  лучшее  -  работать  на
земле, коли она есть. •отЯ длЯ этого тоже неплохо иметь две руки.
   Џотом он спросил про мою жизнь, и Я рассказала ему о  смерти  матери  и
что Я теперь у отца в доме за хозЯйку.
   - ’ы что же, незамужнЯЯ? - спросил он.
   - „а, - ответила Я, чуть замешкавшись.
   Џотом мы заговорили об источнике. џ сказала, что всегда  хожу  сюда  по
утрам, мать менЯ приучила, и что этот источник истинно свЯщенный.  „а,  он
тоже это знал, и вода в нем уж очень хороша, сказал он.  „аже  в  Љасталии
вода не такаЯ, а там ведь всегда народ толпитсЯ - не подступишьсЯ.  Ћн  об
этом нашем источнике все годы тосковал,  пока  был  на  чужбине.  Ђ  вчера
вечером воротилсЯ и сегоднЯ с утра пораньше пришел  сюда,  чтобы  поскорее
отведать воды.
   € он опЯть склонилсЯ и начал пить, словно ему все было мало.
   - Ђ ты разве не будешь пить? - спросил он.
   џ помедлила в нерешительности, но потом опустилась на  колени  рЯдом  с
ним, и мы  стали  оба  пригоршнЯми  пить  чистую,  студеную  воду.  Ќичего
особенного в этом, конечно, не было, но мне почему-то чудилось,  будто  мы
вместе совершаем какой-то необыкновенный обрЯд.  Љогда  мы  кончили  пить,
наши лица  отразились  рЯдом  в  источнике  -  вода  в  нем  тотчас  вновь
успокоилась. Ќе знаю, видел ли он, как  песчинки  на  дне  в  одном  месте
плавно кружились. Њожет, он этого и не видел, однако же сказал:
   - ’акой прекрасной воды во всем свете не сыщешь. ‚оистину это свЯщенный
источник.
   Њы поднЯлись и распрощались. Ћн хотел побродить, осмотретьсЯ  в  родных
местах, сказал он мне, поглЯдеть, все ли он помнит. € с легкой улыбкой  на
своем загорелом лице он оставил менЯ и зашагал прочь.
   џ побрела по тропинке обратно к дому, медленно и не оборачиваЯсь,  хоть
мне и хотелось посмотреть, в какую сторону он пошел.
   Ћн что же, не знает, что Я пифиЯ? ‚ыходит, он этого не знает?
   Ќа другое утро Я, как всегда, спустилась к источнику. € какое-то  времЯ
там побыла, быть может, немного дольше обычного. ‚ конце  концов  он  тоже
пришел, и Я заметила, что обрадовалась его приходу. ‘транно было  заметить
в себе это чувство.
   Њы с ним опЯть разговорились. Ћн сказал, что  вчера  спускалсЯ  на  дно
ущельЯ, к самой реке, приЯтно было снова на нее поглЯдеть. “слышав, что  Я
никогда там не была, он очень удивилсЯ. Њне непременно нужно туда сходить,
это недалеко и спуск не такой уж крутой,  если  только  знаешь  места.  Њы
могли бы как-нибудь вместе туда прогулЯтьсЯ, предложил он, будто речь  шла
о чем-то привычном и вполне естественном.
   Љогда он напилсЯ из источника, мы расположились на берегу,  и  он  стал
рассказывать о своей солдатской жизни в чужом, незнакомом мне краю. €  как
это прекрасно - вновь очутитьсЯ в родных местах, но только „ельфы  ему  не
по нраву. ќто не город,  а  притон  длЯ  мошенников,  а  женщины  там  все
продажные.
   - Ќо там такой великолепный храм, - сказала Я.
   - Ќу это-то конечно, - ответил он.
   € больше ничего не прибавил. џ так и не понЯла,  знает  ли  он,  что  Я
пифиЯ, или не знает. „а  и  какое  это  имело  значение,  отчего  это  так
заботило менЯ?
   Ќе знает, так скоро узнает, не все ли равно.
   Њы сидели и разговаривали с ним, как старые  друзьЯ,  словно  век  были
знакомы. Ќо времЯ от времени мы взглЯдывали друг на друга и не знали,  что
сказать, забывали, о чем только что говорили.
   ‘олнце стоЯло уже довольно высоко над горою, когда мы  расстались  и  Я
воротилась домой.
   Ќа третье утро - Я помню, что вела про себЯ  счет,  хотЯ  едва  ли  это
сознавала, - на третье утро Я живо собралась, как только отец ушел в поле,
и помню, мне было удивительно слышать, как билось у менЯ  сердце,  пока  Я
занималась приготовлениЯми. ‘пускаЯсь в лощину, Я почти сразу увидела, что
он уже сидит внизу,  на  том  же  месте,  и  Я  вдруг  почувствовала  себЯ
необыкновенно счастливой, шагаЯ по тропинке в  брезжущих  лучах  утреннего
света -  еще  ненастоЯщего,  неполного  света,  но  уже  готового  вот-вот
вспыхнуть, разлитьсЯ Ярким солнечным сиЯнием по всей долине. Ћн еще издали
заслышал мои шаги и обернулсЯ, и потом сидел и улыбалсЯ мне, ожидаЯ,  пока
Я подойду. Ђ когда Я склонилась над источником и начала пить, он  стал  на
колени  рЯдом  со  мною,  хотЯ  уже  раньше  напилсЯ,  и  опЯть   принЯлсЯ
зачерпывать воду своею рукой - коричневой  от  загара,  широкой  и  сверху
густо поросшей волосами. Љончив пить, мы, не поднимаЯсь с колен, взглЯнули
друг на друга, и вдруг он, не говорЯ ни слова, обхватил рукою мою  голову,
притЯнул к себе и поцеловал менЯ. ѓубы у  нас  были  ледЯные  от  студеной
воды, но понемногу стали разогреватьсЯ, делались все горЯчей и  горЯчей  и
напоследок пылали жаром. џ чувствовала  у  себЯ  на  затылке  его  широкую
влажную ладонь  и  слышала,  как  участилось  мое  дыхание  и  как  сильно
колотитсЯ у менЯ сердце. Ђ когда его губы наконец оторвались  от  моих,  Я
услышала - но словно бы откуда-то  издалека,  -  как  он  своим  спокойным
голосом сказал:
   - „лЯ чего ты закрываешь глаза?
   џ и не знала, что глаза у менЯ закрыт