 џддо,
Њакдауэлл,  Љамминг-тон. Ћсобенно пришлась ей по сердцу  традициЯ устраивать
отдельный  "стол  молчаниЯ".   ‘уществовало  мнение,   что  творческие  люди
определенного  склада  нуждаютсЯ  за  завтраком  в  абсолютном  медитативном
безмолвии, изредка нарушаемом разве что деликатным звЯканьем  чайной ложечки
о  край  блюдца.  Њолчание дает художнику возможность  плавно  и плодотворно
перемещатьсЯ из царства  снов в то возвышенное состоЯние, когда эстетическое
устремлЯетсЯ  из  сокровенных  глубин  души  прЯмиком  к  поверхности. Ѓыли,
естественно, и творцы иного темперамента, нуждавшиесЯ в  противоположном  --
шуме, веселье, озорных шутках, сплетнЯх и кислом  утреннем дыхании собратьев
по  искусству.  ’акие  в  живой  беседе  приводили  в  порЯдок  свои  мысли,
истомленные  мечтами о  славе,  величии и посрамлении  соперников.  „лЯ этой
категории  ‘ептима устроила "стол общениЯ", находившийсЯ во второй столовой,
за двумЯ массивными дверьми темного дуба.
     „аже в  это утро, когда внутри  все сжималось от предчувствиЯ  шторма и
ђут ощущала в теле странную легкость, почти невесомость, и кружилась голова,
и подкатывало беспричинное  волнение,  она все же предпочла "стол молчаниЯ".
ђут провела в колонии две недели (это было четырнадцатое утро), и ей  даже в
голову  не  пришло,  что  можно  завтракать в каком-то  ином окружении.  ‚се
именитые и  солидные, за исключением €рвинга ’аламуса, чьЯ специализациЯ  --
еврейско-интеллигентские терзаниЯ -- требовала постоЯнной суматохи, сидели в
кругу  молчаливых:  и  ‹ора  ѓробиан,  и  Џитер  Ђнсерайн,  и  прославленнаЯ
скульпторша в стиле "панк" с запавшими глазами и бледной, как у трехдневного
покойника, кожей. ђут наслаждалась таким соседством. „елаЯ вид,  что  читает
саваннскую газету  (их привозили  накануне днем  на  пароме,  потому новости
всегда были вчерашние), она не спускала глаз с ‹оры ѓробиан -- о, эти впалые
щеки и  знаменитый затравленный взглЯд! „о чего же интересно  было  слушать,
как великаЯ писательница соскребает ложкой  холодные хлопьЯ,  наблюдать, как
сурово обошлась  с  ее  лицом безжалостнаЯ  ночь!  ‘ не меньшим любопытством
изучала ђут и недавно разведшегосЯ Џитера Ђнсерайна, с его длиннющим носом и
раздутыми ноздрЯми.  ’от  уплетал за обе щеки и недобро хмыкал,  не  отрываЯ
глаз  от  книжки,  всегда  европейской  и  непременно  на  Языке  оригинала.
Љазалось, он так и родилсЯ с книгой под носом. “добен "стол молчаниЯ" был  и
тем,  что  мимо дефилировали  приверженцы утреннего  общениЯ, следовавшие  в
соседнюю  столовую, и  сразу  делалось  Ясно,  кто с кем вместе  спустилсЯ к
завтраку. ђут наблюдала, делала выводы, строила планы, а когда оставатьсЯ за
опустевшим столом становилось  уже неприлично, она вставала и отправлЯлась к
себе в студию (четверть мили лесом). ‘аксби, разумеетсЯ, дрых до двенадцати.
     „ождь  все еще  собиралсЯ,  когда  ђут  приготовилась к трудовому  дню:
положила  в  портфель тетради,  мЯтные леденцы,  компакт-пудру,  расческу  и
толстый,  ужасно  низкопробный  роман, который читала тайком от  окружающих;
сунула  под мышку вчерашнюю газету, подцепила из стойки в  прихожей зонтик и
выпорхнула  наружу. ќто времЯ днЯ она любила больше всего. ‚ымощеннаЯ камнем
и  обсаженнаЯ  почтенного возраста геранЯми  и жонкилиЯми тропинка  вела под
сень  сосен и бородатых дубов, там пахло болотом. ‚скоре, правда, предстоЯли
муки творчества,  но аромат  трЯсины и морЯ, заливавшего болота два раза  на
дню,  пробуждали  воспоминаниЯ  о ‘анта-Њонике  и детстве,  простом, чистом,
беззаботном, не омраченном манией славы (и ее вечной  проклЯтой спутницей --
необходимостью  работать) -- болезнью, которой  ђут заболела  в  шестнадцать
лет. •оть  в это времЯ  года  царила невыносимаЯ  жара и духота  (ђут  часто
говорила, что весь штат похож на душевую в общежитии), хоть  в листве засели
в засаде комары и слепни,  ђут всЯкий  раз испытывала радостное возбуждение.
…ще бы -- ведь она в самом "’анатопсисе", пишет прозу или, во всЯком случае,
пытаетсЯ писать, окруженнаЯ собратьЯми по творчеству:  тут и Џитер Ђнсерайн,
и €рвинг ’аламус, и ‹ора ѓробиан,  и,  конечно  же, пучеглазаЯ композиторша,
котораЯ, невзираЯ на малопривлекательную внешность, была главной звездой  из
всех двадцати шести обитателей творческой колонии.
     Ѓлизкие  друзьЯ  называли  ђут   „ершовиц   на  французский  манер  "‹а
„ершовиц". …й было  тридцать  четыре  года, но она  утверждала, что двадцать
девЯть. Џисать ђут начала еще в школе, поощрЯемаЯ учителем литературы „жоном
Ѓердом, которого, скорее  всего,  интересовали не столько полудетские  опусы
ученицы,  сколько ее  пухлые  губки и потрЯсающий бюст. ‘верхурочные занЯтиЯ
длились  до  глубокой  ночи.  ђут  успела поучитьсЯ  почти  во  всех  лучших
творческих мастерских -- спасибо щедрому папе -- и с грехом пополам получила
диплом захолустного колледжа (специальность -- антропологиЯ). ‡а год учебы в
университете  штата Ђйова и семестр  в  ќрвинском университете академических
лавров она не стЯжала.  ’ворческие успехи ограничивались публикацией четырех
нервных,  очень  мрачных рассказов  в  маленьких  журнальчиках: два  раза  в
"„ихондре", с редактором которого  ђут познакомилась в  богемном  кафе, один
раз в "‘ветлЯчке" и один раз в "„рагоценных пуговках". ‘ деньгами  дела  шли
паршиво,  впереди  маЯчила  судьба вечной  официантки.  ‚ ‘аксби, только что
вылетевшего с  океанографического  факультета, ђут влюбилась сразу  же --  в
Ямочки  на щеках,  веселый смех, широченные  плечи и большой  дом на острове
’ьюпело. € вот она тут, на острове. Ќавсегда. €ли, по крайней мере, надолго.
     ђут шла  по тенистой тропинке.  Џод  мышками уже  было мокро,  портфель
болталсЯ  на плече.  ЋказываетсЯ, она  оставила  окна  студии  открытыми.  ‚
поместье  "’анатопсис"  творческие  люди ели,  спали, мылись  и пользовались
уборной в большом доме,  но длЯ работы  каждому отводилась студиЯ, отдельнаЯ
хижина,  каковых в  парке имелось три десЯтка.  ђаботать полагалось в полном
одиночестве, всЯкие посещениЯ  с завтрака до пЯтичасового коктейлЯ строжайше
запрещались.   ‘тудии   весьма  заметно   отличались   по   размеру   --  от
пЯтикомнатного    бунгало   ‹оры   ѓробиан    до   однокомнатных    домиков,
предназначенных длЯ  мелких  сошек. ЋтдаваЯ дань памЯти безвременно ушедшего
из  жизни  супруга, ‘ептима  назвала каждую  обитель в честь  кого-нибудь из
прославленных самоубийц.  ђут  досталась  студиЯ  "•арт  Љрейн"(американский
поэт. Џокончил жизнь самоубийством) -- однокомнатный коттеджик в деревенском
стиле:  старый   камин,   плетеный  диванчик,  две  тростниковые  качалки  и
электроплитка, отличавшаЯсЯ  капризным нравом. "•арт Љрейн" находилсЯ дальше
всего от большого дома, но ђут это устраивало. „аже очень удобно.
     ‚ первый  момент при виде распахнутых окон  она  удивилась.  ‚сЯкий раз
перед уходом ђут тщательно запирала  и дверь,  и окна,  опасаЯсь  не  только
ночного ливнЯ,  но и вторжениЯ енотов, змей,  белок или  трудных подростков.
‚оображение сразу  нарисовало устрашающую картину: пишущаЯ машинка украдена,
рукопись  растерзана, на стенах каракули краской  из пульверизатора.  Ќо тут
ђут вспомнила, что накануне  нарочно оставила окна нараспашку, бросила вызов
ђоку, мол, будь  что  будет, -- до  такой степени  ей обрыдла всЯ  эта чушь:
пишущие  машинки, рукописи, искусство, работа, любовь, гордынЯ, свершениЯ  и
даже надежда на обожание читательских масс. Џотратив целый день впустую, ђут
корчилась на колу отчаЯньЯ и взывала к стихиЯм: придите, разнесите тут все к
черту, освободите менЯ! Ќу же, давайте!
     ‘егоднЯ ђут  была настроена иначе. …й хотелось трудитьсЯ. Ќастало утро,
она должна сесть  за рабочий стол,  как все честные американцы. ђут взбежала
по ветхим ступенькам крыльца, распахнула незапертую дверь, швырнула портфель
на диванчик и  решительно  шагнула к древней "Ћливетти", сурово взиравшей на
нее со стола. €так, с машинкой ничего не случилось. € страница, над  которой
билась  ђут,  все  еще  торчала  из  каретки,  разве  что слегка отсырела  и
свернулась  в  трубочку.  Љакое-то  времЯ  ушло  на  возню  с  прожорливыми,
мЯсистыми  саррацениЯми, которые ђут нашла на болоте и  пересадила в горшки.
ќти цветочки питались мухами, здоровенными тварЯми синего цвета,  что мерзко
жужжали на  ржавой противомоскитной сетке,  мешаЯ сосредоточитьсЯ. Џотом ђут
сварила  на  плитке  кофе,  раз  шесть выходила  на  крыльцо  посмотреть  на
приближение бури  и  села  работать, лишь когда почувствовала,  что  вот-вот
вконец одуреет от бездельЯ и скуки.
     Ћна старалась.  €зо  всех сил. Ќо сосредоточитьсЯ толком не могла.  Ћна
писала  многоплановый рассказ  о Японской  домохозЯйке, бросившейсЯ с  двумЯ
детьми в воды ‘анта-Њоникского залива после того, как ее покинул муж. Њалыши
благополучно  утонули, а  мамашу,  наглотавшуюсЯ воды, с  распухшей  шеей  и
красными  от  соли  глазами,  вытащил  и  вернул  к  жизни  семнадцатилетний
серфингист.  Ћб этом  писали все  газеты. ђут  собиралась  изложить  историю
устами  всех  действующих  лиц  поочередно.  ‘  рассказом  серфингиста   она
справилась без  проблем.  ‘  детьми дело  шло  довольно  туго.  ‘  матерью и
подавно. —ерт ее знает, что у нее в башке происходило!
     ђут творила примерно час. ’очнее сказать трудно, потому что часов у нее
не было (и  слава  богу).  Ћна  несколько раз перепечатала абзац, но  он все
равно никуда не  годилсЯ. Ќу не лежала у нее душа к работе,  и все  тут. Ћна
все  времЯ думала о  ‘аксби. Ќакануне  вечером они переправились паромом  на
большую  землю  и  съездили  в „ариен поужинать  и  выпить. Ќа обратном пути
‘аксби притормозил у обочины, и они занЯлись любовью прЯмо на капоте. ‘аксби
откинулсЯ  спиной  на ветровое стекло,  весь  такой  твердый, мускулистый  и
мужественный, а она вскарабкалась  на него  сверху --  сама  нежность,  само
благоухание... Џотом ђут  немножко  подумала о  надвигающемсЯ шторме и стала
размышлЯть о  большом доме. ’ридцать семь  комнат, не считаЯ  помещений  длЯ
прислуги. Љогда-то здесь жили владельцы хлопковой плантации, на полЯх потели
рабы,  ревели  мулы,  орали надсмотрщики, предки ‘аксби разъезжали  в легких
двуколках, помахивали хлыстиками. ђут вспомнила "“несенных  ветром", "Љорни"
и "ЏризнаниЯ Џата ’ернера". ‚ернулась к рассказу. Џопыталась сосредоточитьсЯ
на героине, несчастной женщине, оторванной  от  родной культуры, представила
себе  глаза-щелочки, маленькие руки, тонкие пальчики,  и тут вдруг  в памЯти
возникло лицо •иро ’анаки, перекошенное от страха, тускло освещенное луной.
     Ќадо же,  она решила,  что он китаец. Ќичего удивительного, ей  ведь не
случалось  бывать  восточнее  суси-баров1   квартала  ЊаленькаЯ  џпониЯ  или
забегаловок Љитайского квартала. Љак-то не возникало необходимости  отличать
Японцев от китайцев. ‚ конце концов на вывеске все написано: вьетнамский это
ресторан или, скажем,  китайский. Ђзиаты  в представлении  ђут были  людьми,
которые  подают  блюда  из риса.  Љитаец  --  надо же,  какаЯ  дура.  ‘идит,
выдавливает  из себЯ рассказ о Японке, про которую  прочла в газете, а когда
настоЯщий, живой Японец, отчаЯнный  малый, беглый матрос, прыгает ей,  можно
сказать,  прЯмо  на  колени, она, кретинка,  принимает  его за  официанта из
ресторана "‘ибко вкусъно".
     ‘транно, она никак  не могла о нем забыть. ѓде он? —ем питаетсЯ? Ћ  чем
думает? Ћн уже неделю на  острове и  все еще  не  пойман, прЯчетсЯ где-то  в
джунглЯх.  …го  видели  в  разных  местах.  ‘аксби,  например,  божитсЯ, что
собственными глазами наблюдал,  как Японец удирает из  супермаркета. ѓде  же
он, в самом  деле?  Ћстров  ’ьюпело  сходит  с ума  -- и  черные  из поселка
‘винЯчий ‹ог, и удалившиесЯ на покой обитатели прибрежных вилл. ѓазета пишет
о беглеце как о субъекте  весьма опасном, бешеном головорезе, вырвавшемсЯ из
корабельного карцера, атаковавшем  товарищей  по команде и затем совершившем
самоубийственный  прыжок  за  борт.  ЃереговаЯ  охрана  прекратила  поиски в
открытом  море  после того, как двое  свидетелей, оба из  творческой колонии
(ђут  была немного разочарована,  что  ее  имЯ  не  названо), сообщили,  что
видели, как беглец выбралсЯ на берег в юго-восточной части острова  ’ьюпело.
‚ласти ведут расследование. …сть основаниЯ полагать, что преступник вооружен
и опасен.
     ѓазету буквально рвали из рук -- ведь это было самое большое событие на
острове со времен  эпидемии свинки; все жаждали  подробностей.  Ќомер и  так
пришел с опозданием,  через два  утра после ночного эпизода в проливе. ђут и
‘аксби успели дать по телефону интервью репортерам из "Ђтланта конститьюшн",
"‘аванна стар" и ежеквартальника "’ьюпело бриз", побеседовать со специальным
агентом €ммиграционной службы „етлефом ќберкорном, с окружным шерифом
     (в местном  произношении "шерф"), а  также с неким мистером ‘икумой  из
Ќью-‰орка,  президентом Ћбщества  Японо-американской дружбы.  Њистер  ‘икума
рассыпалсЯ  в   извинениЯх  и   благодарностЯх,  поздравил  их  с  "успешным
опознанием"  матроса  ’анаки и  уверил,  что юный  морЯк,  хоть  и  нездоров
психически, значительного ущерба нанести не может.
     ‚ообще-то  ђут понравилось быть в центре вниманиЯ. ‘ самого поЯвлениЯ в
"’анатопсисе"  она  чувствовала  себЯ  не  в  своей  тарелке.  Ќаверное,  ее
парализовало  общество  знаменитостей,  все  эти  Џитеры  Ђнсерайны  и  ‹оры
ѓробиан. Ђ может, еще  больше пугало ђут присутствие ровесников  и ровесниц,
что воскрешало в памЯти горький опыт студенческих лет. Ќу и особые отношениЯ
с сыном хозЯйки, разумеетсЯ, тоже не могли остатьсЯ вне полЯ зрениЯ деЯтелей
культуры. Ћни навернЯка сплетничали и злословили. "ђут „ершовиц? —то это еще
за фифа?  Ћна  что-нибудь написала?  „а ей и не  нужно писать  --  это новый
трофей  наследничка".  ђут  вела  себЯ  тихо,  ни  с  кем не  конфликтовала,
старалась держать Язык за зубами. ‹егкий треп за коктейлем с соседом справа,
с соседом слева -- и не более, никаких серьезных разговоров. •одить по этой,
пока еще зыбкой, почве она только училась.
     Ќо в ту ночь, когда они с ‘аксби вернулись с морЯ,  ђут не  удержалась.
Ѓыло поздно, третий час, и свет горел только в бильЯрдной второго этажа. Ћни
взбежали по лестнице, прыгаЯ  через  две  ступеньки.  ђут  едва поспевала за
длинноногим ‘аксби, тащившим ее  за руку. Љогда добрались  наверх,  ђут  уже
совсем   запыхалась.  Ћна   обвела  взглЯдом   деревЯнные  панели,   люстру,
светильники по углам, тупо поморгала, словно  приходЯ в себЯ после глубокого
сна,  и  наконец  разглЯдела  присутствующих. Ќикаких сюрпризов, все  те  же
жертвы бессонницы.
     ’ам  был  €рвинг  ’аламус,  сидевший  у  ломберного  столика  и  нервно
перебиравший  пальцами, изо  всех сил  стараЯсь не  поднимать глаз, чтобы не
выдать противнику, какаЯ у  него карта.  ‘ ним сражалсЯ  поэт по имени  Ѓоб,
очень  серьезный  молодой  человек,  выпустивший  сборник в весьма  солидном
издательстве.  Ѓоб  был  похож  на торговца  пивом, а  вовсе  не на  доцента
университета  ќмори,  каковым  в действительности ЯвлЯлсЯ.  ђЯдом, рассеЯнно
почесываЯсь  и  посасываЯ  диетическую  кока-колу,  сидела  Ђйна  ‘одерборд,
плечистаЯ  квадратнолицаЯ  блондинка  из  Њиннесоты, писавшаЯ  таким стилем,
словно у нее последнЯЯ  стадиЯ белой горЯчки. ‚ углу, погруженнаЯ в извечное
метрономическое безмолвие, склонилась над  книгой пучеглазаЯ композиторша. “
Ярко освещенного бильЯрдного стола застыла панк-скульпторша в кожаных шортах
и просторной, как балахон, майке.
     Џрежде чем кто-либо из присутствующих успел поздороватьсЯ  или хотЯ  бы
взглЯнуть на вновь  прибывших, ‘аксби разверз уста и  взахлеб стал описывать
невероЯтное   происшествие    в    проливе,   причем    в   своей    обычной
гиперболизированной манере. ‚стреча  с пловцом  в ночном море звучала  в его
описании  не менее  сенсационно,  чем  контакт  с  представителЯми внеземной
цивилизации. Ќо  жильцы  "’анатопсис-хауса"  слушали  с  удовольствием,  они
обожали ‘аксби --  за юмор,  за богатырские плечи и в  особенности за полное
отсутствие интереса к искусству. ђут прижалась к локтю рассказчика.
     --  —тоб  мне провалитьсЯ! -- грохотал ‘аксби. -- ќтот тип был  как две
капли воды  похож на ќлмера ”адца из мультиков, только с волосами. Њы с  ђут
настроились на романтический лад.  Ќу, в  смысле, Я  уже без  штанов  и  все
такое... ђут, не красней. Ћна покраснела, да?  Ћдним словом, момент не самый
удачный.  Ћткрытый  океан,  все  может приключитьсЯ  --  здоровенный  тунец,
тюлень, даже кит. Ќо китайский ќлмер ”адд? „а еще с волосами!
     ђут  сделала  два шага  назад и  один  влево, чтобы  лучше  видеть лица
слушателей. ‘аксби  размахивал руками, корчил рожи, драматически переходил с
крика на  шепот и обратно. ‚се слушали разинув рты. Љогда ‘акс закончил свой
потрЯсающий  рассказ  --  описанием того,  как перепуганный пришелец бешеным
бизоном продиралсЯ  сквозь  прибрежный тростник, --  €рвинг  ’аламус  бросил
карты на стол и поднЯл глаза.
     --  Љуситъ  изволите,  нЯм-нЯм?  --  певуче   просюсюкал  он,  сохранЯЯ
бесстрастное выражение лица. -- ’ухлаЯ Яисъка или китайскаЯ овось?
     --  Њожет, это спортсмен к  олимпиаде готовилсЯ, -- предположил  Ѓоб  и
собиралсЯ развить свою гипотезу, но тут вмешалась скульпторша:
     --  „ерьмо  вы  собачье,  вот  вы  кто,  --  рЯвкнула она,  с  грохотом
отшвыриваЯ кий. -- •уже поганых расистов. ‚ сто раз!
     Ћна  окинула  всех  свирепым   взглЯдом,  запрокинула   голову,  словно
собираЯсь плюнуть на пол, и протопала прочь из комнаты.
     -- —его  это  она?  --  удивилсЯ ‘аксби,  зачерпываЯ  из вазы пригоршню
орешков. -- Њы же тут не в Ќью-‰орке. ќто, милашка, „жорджиЯ. --  Ћн нарочно
изобразил южный акцент. -- Њы в старушке „жорджии, горЯчо любимом Џерсиковом
штате.  —тоб в нашем  родном  проливе плавал живой  китаец -- да  это ж чудо
ѓосподне! Љитайское население архипелага резко возросло. ‘ нулЯ до единицы.
     €рвинг ’аламус  с внушительным видом  разгрыз орех, и все обернулись  к
великому писателю. ’от  извлек из скорлупы Ядрышко и сиплым басом курильщика
произнес:
     -- Ќет чувства юмора.
     Џоэт Ѓоб захихикал.
     ’огда-то ђут  и прорвало.  Ћна была ошеломлена, подавлена, возмущена до
глубины  души.  Љак  могут  эти люди быть такими циничными?  ‚едь  произошло
кораблекрушение!   Ћна    собственными    глазами    видела    изможденного,
полуобезумевшего  человека,  чудом  добравшегосЯ  до суши.  ‚  какой  панике
ломилсЯ он сквозь заросли! Ђ дорогие коллеги сыплют китайскими шуточками, на
большее у  них ума не хватает.  Љак знать, сколько несчастных тонет сейчас в
черных безжалостных водах, тщетно взываЯ о помощи?
     -- Ќужно позвонить в полицию, -- внезапно заЯвила она. -- € в береговую
охрану. Џроизошло кораблекрушение, это же Ясно. Љто-нибудь слушал радио?
     ’еперь все взглЯды были устремлены на нее, даже пучеглазаЯ  дернулась и
оживилась, заслышав родное - слово "радио".
     -- ђадио? -- переспросила она. € тут все заговорили разом.
     --  ’ак слышал кто-нибудь сводку  новостей или нет?  -- повторила  ђуг.
Ђйна ‘одерборд, жившаЯ по со.седству с Џитером Ђнсерайном, слышала, как тот,
часов  в восемь вечера, включил  программу новостей. Ќо Ђнсерайн давно спит,
кто  ж  станет  его  будить?  Ќа  ђут  накатил  приступ  Ярости.  ‚друг  она
почувствовала,  что  у  нее больше нет  сил выносить и этот "’анатопсис",  и
цинизм, и постоЯнное напрЯжение,  и вечное злословие.  ’щательно возведеннаЯ
система защиты  разлетелась  вдребезги. Људа-то  подевались  сдержанность  и
осторожность -- ђут решительно шагнула на подмостки.
     --  ‚  это  трудно  поверить!  --  воскликнула  она,  испытываЯ  легкое
головокружение от интенсивности обуревавших ее чувств.
     ‘аксби обнЯл ее за плечи.
     --  Ќу-ну,  все  в порЯдке,  --  успокаивающе  сказал он, но ђут еще не
закончила:
     -- ‚озможно, там тонут люди, а вы... вы шутки шутите!
     Ќа  глазах  выступили  слезы,  но  ђут  подавила   рыданиЯ.   Ћна  была
разгневана, уЯзвлена, взволнована --  все так. Ќо в то же времЯ она играла и
очень хорошо понимала это сама. "…сли б только они ко мне прислушивались, --
думала  ђут,  -- если  б  они  только  знали..." Ћна стоЯла рЯдом  с ‘аксби,
стройнаЯ, с длинными загорелыми ногами, дрожащаЯ от собственной смелости,  а
еще больше от гнева и обиды. Љак же  они могли  обращатьсЯ с ней так, словно
она -- пустое место?
     ђут  почувствовала,  что  победила.  “ж  теперь-то  они глаз с  нее  не
сводили!  ‘ лица Ѓоба исчезла ухмылка; пучеглазаЯ выглЯдела  так, словно  ей
только  что   влепили   оплеуху;   даже   непроницаемого  игрока  в   покер,
каменнолицего €рвинга ’аламуса,  и того  пронЯло. Ћн  был похож на  кота, но
теперь этот кот подобралсЯ и принюхивалсЯ -- ветерок донес издалека зазывное
мурлыканье кошечки.
     -- ‘делайте что-нибудь!  --  потребовала  ђут. --  Ќу  же,  кто-нибудь!
„ействуйте!
     ‚скоре она  уже  сидела, совершенно обессиленнаЯ, у ломберного столика,
рЯдом  с  ’аламусом;  ‘аксби  и Ѓоб  отправились звонить в береговую охрану,
шерифу, в добровольную пожарную команду и местное отделение радиокомпании.
     -- ‚се образуетсЯ, --  сказал  ’аламус. Ћна  посмотрела на морщинистую,
как у Ящерицы, кожу вокруг его глаз. €рвинг  откинул со лба  свесившийсЯ кок
густых черных волос.
     …му было пЯтьдесЯт два года,  и он считалсЯ Явлением в литературе. ѓубы
у ЯвлениЯ были сухие и жесткие, зубы мелкие, белые и острые.
     -- ‚ы поступили правильно. €ногда всем нам на пользу пинок под задницу,
верно?
     ђут поднЯла на него глаза, всЯ такаЯ убитаЯ и несчастнаЯ, хоть на самом
деле несчастной в этот момент  вовсе себЯ не чувствовала. ’аламус взЯл ее за
руку, стиснул, и его лицо вновь принЯло всегдашнее ироническое выражение.
     Ќыне  же ђут сидела в  студии  и писала,  точнее, пыталась  хоть что-то
написать.  ‚друг  она увидела  перед  собой  Японку  как  живую:  печальнаЯ,
обреченнаЯ героинЯ,  глотающаЯ  соленую  смерть;  катЯтсЯ  волны,  желтеЯ  в
сумеречном свете,  дети унесены  морем -- безвозвратно и навсегда. Љогда над
верхушками  деревьев  полыхнула  перваЯ молниЯ, всЯ  сцена уже замечательным
образом выстроилась, слова сами рвались нее, с кончиков пальцев. „омик стало
продувать бризом.  •олодный, угрожающий, он  трЯс  москитные сетки,  ворошил
бумагу на столе. €скушение оказалось слишком сильным. ђут отодвинула пишущую
машинку, встала,  подошла  к окну  и надолго застыла там, глЯдЯ, как густеет
цвет неба. Љачались ветви, листьЯ трепетали, делаЯсь то серыми, то зелеными,
то снова  серыми.  ’ут  ђут ощутила некий  зов, идущий из  глубин желудка, и
вспомнила об обеде.
     †елудок выполнЯл функцию биологических часов. Њежду двенадцатью и часом
Ћуэн Ѓерксхед, перезрелый  бойскаут, бесшумно подкрадывалсЯ к студии, ступаЯ
легко,  как кошка, могиканин  или привидение,  и  вешал на  специальный крюк
возле двери корзинку с обедом. ’акаЯ у него  была игра -- человек-невидимка,
старающийсЯ не отвлечь творцов от  работы. “ ђут тоже  была  своЯ игра.  Љак
только желудок подавал ей сигнал, что близитсЯ времЯ обеда,  она переставала
печатать,  навострЯла  уши  и  ждала,  когда  еле  слышно скрипнет  крюк под
тЯжестью корзинки, зашуршит  палаЯ листва или хрустнет  веточка.  ’огда  она
торжествующе оборачивалась и с преувеличенной веселостью домохозЯйки,  целый
день просидевшей одна-одинешенька в  четырех стенах, орала:  "Џривет, Ћуэн!"
€ногда удавалось его застукать, иногда нет.
     ‚чера получилось странно.  Њало того, что  она не застукала Ћуэна, но и
корзинки как таковой  на крюке не поЯвилось. ‘начала  желудок предупреждающе
шевельнулсЯ, потом пришел  в негодование, зарычал и забулькал. Љаждые десЯть
минут ђут выходила на  крыльцо, но крюк оставалсЯ  пустым  и заброшенным. ‡а
ужином Ћуэн  уверЯл,  что обед был доставлен, и просил вернуть судки. Њожет,
корзинку утащил какой-нибудь зверь? Ћна не поискала  в кустах? ђут погрозила
Ћуэну пальцем, заметив,  что Џитер Ђнсерайн,  как всегда уткнувшийсЯ носом в
книгу, прислушиваетсЯ.
     -- Ќе  вешайте  мне лапшу на уши, --  поддразнила она Ћуэна.  -- ‘ели в
лужу,  так  и  скажите.  Џодумать  только,  двадцать лет ни  один  служитель
искусства в "’анатопсисе" не оставалсЯ голодным, и вот такой конфуз!
     ђут подержала паузу и звонко расхохоталась.
     Ћуэн покраснел. …му было сорок, и он очень напоминал ‘эмюэла Ѓеккета, в
особенности   хищным  носом  и  ежиком  стриженых  волос.  Ђ  дотошностью  и
аккуратностью   Ћуэн   был   похож  на  ротного  старшину  --   старшину   с
гомосексуальными пристрастиЯми, если такаЯ комбинациЯ в природе существует.
     -- Ќет, Я приносил обед!  -- упорствовал Ћуэн.  -- €  Я  отчетливо  это
помню. Ћтчетливо!
     Љонечно,  ничего страшного не произошло. Ќо церемониЯ обеда значила длЯ
ђут очень много.  Ћн был как рубеж: утром -- крестный путь творчества, после
полуднЯ -- ѓолгофа с последующим воскресением и вознесением в райские  кущи,
когда наступал час коктейлей. „а и обед сам по себе впечатлЯл: паштет, салат
из крабов,  сандвичи с  копченой индейкой  или тарталетки с  жареным перцем,
домашние  помидоры,  фрукты, термос ледЯного чаЯ -- и  все это на  настоЯщем
серебре, с кружевными салфетками.
     ђут с тоской подумала: а вдруг из-за шторма Ћуэн не придет? —то, если в
поместье существует какое-нибудь  мистическое, освЯщенное традицией правило,
согласно которому  во времЯ грозы обед  в студии  не подаетсЯ, а все  должны
идти в столовую? ‚друг собратьЯ по искусству сидЯт сейчас в большом  доме за
накрытым столом и поднимают бокалы за бурю, так романтично бьющуюсЯ в окна?
     ђут  представила себе налитые бокалы, оживленные лица, и как раз в этот
момент грЯнула бурЯ. Љоттедж залило ослепительным светом молнии, пол дрогнул
под  ногами.  Џо верхушкам  деревьев с  шипением  ударили струи дождЯ; сразу
остро запахло землей и перегноем; крыша и окна встрепенулись и зажили особой
жизнью. ‚торой удар, третий. „омик дрожал,  страницы летели во все  стороны.
ђут  бросилась  закрывать окна  --  сначала то, что перед столом,  потом  --
угловое, возле камина. € замерла на месте.
     Ќа крыльце кто-то стоЯл.
     Њелькнула  тень,   тускло  блеснули  судки,  и  ђут  вскрикнула.  ’огда
похититель остановилсЯ, и она смогла вновь рассмотреть его, как в ту ночь, в
проливе. ‹ицо в синЯках и ссадинах, мокрые волосы цветом  напоминают красную
глину,  глаза дикие,  промытые  дождем.  Ћн  тоже  увидел  ее  -- их взглЯды
встретились. џпонец попЯтилсЯ,  крепко прижимаЯ к себе корзинку, и  пустилсЯ
наутек, мокрый, гладкий и блестЯщий, как только что родившийсЯ младенец.
     ‘винЯчий ‹ог
     Ќа  следующее  утро   после  побега  с  кораблЯ  и   размышлений  средь
вздымающихсЯ  черных  валов  Ђтлантики  о  малозначительности   собственного
исчезновениЯ  •иро ’анака проснулсЯ  в  густой болотной траве. ‘олнце стоЯло
высоко в небе и, пока выбившийсЯ из сил беглец спал, успело обжечь ему лицо,
руки и подошвы. •иро лежал на спине, наполовину сползший в  соленую воду, --
в  трЯсину не давало погрузитьсЯ сплетение белых корней,  служившее матрасом
его телу. Љорни принадлежали  траве, именуемой Spartina alterniflora. …сли б
•иро перерезал их ножиком, предусмотрительно прихваченным с собой, то по шею
провалилсЯ бы в вЯзкую жижу. Ќо он  не думал ни о корнЯх, ни  о болоте, ни о
множестве мельчайших порезов, оставшихсЯ на его коже после соприкосновениЯ с
бритвенно-острыми   травами  во  времЯ  ночных  блужданий  по  берегу.  •иро
проснулсЯ не от  качки и спертого воздуха темницы, а от пениЯ птиц и густого
зловониЯ трЯсины. Љогда он оправилсЯ от изумлениЯ, его мысли сфокусировались
на одном: необходимо подкрепитьсЯ.
     Џрежде всего ужасно хотелось пить. Ќет, "хотелось" -- не то слово, •иро
буквально  сходил  с   ума  от   иссушающей  жажды,  как  выжженные  засухой
африканские  деревни или скрюченные  кустики пустыни. Џоследний раз  пресной
воды он хлебнул два днЯ назад, когда старый  Љурода принес ему очередные два
колобка риса и оловЯнную кружку. Љрупицы соли осели на  ресницах, в носу, на
гландах  и аденоидах,  сдавив  горло удушающей хваткой. •иро казалось, что в
глотку  ему  забили  клЯп,   что  он  сейчас  задохнетсЯ.  ‚  панике  беглец
приподнЯлсЯ на четвереньки -- вода приЯтно охладила запЯстьЯ, солнце обожгло
спину  -- и чуть не вывернулсЯ наизнанку, блюЯ желчью и желудочным соком. Ћт
едкого привкуса горло и вовсе вспыхнуло огнем,  и,  хотЯ •иро,  посмотревший
достаточно  фильмов  про  морские  злоключениЯ  (и  "‘пасательную шлюпку", и
"ЊЯтеж на "Ѓаунти"), отлично знал, что соленую воду пить нельзЯ, что  от нее
начинаешь   сходить  с  ума,  что  отсюда  рукой   подать  до  каннибализма,
самопожираниЯ и кое-чего похуже,  тем  не менее  он прильнул  к  поверхности
болота  и пил-пил-пил,  пока чуть  не лопнул.  …му стало нехорошо, он лег на
спину и обессиленно раскинулсЯ на своем ложе из корней. Ќо муки следующей по
значению телесной потребности не позволили ему надолго расслабитьсЯ.
     ‡а  неделю,  проведенную  в  карцере,   •иро  отощал  по  меньшей  мере
килограммов на восемь.  ‘витер  на нем  болталсЯ, торчавшие из рукавов кисти
стали похожи на какие-то свиные копытца, глаза  ввалились, второй подбородок
усох. „ва рисовых колобка в  день! Ѓесчеловечно! ‘редневековаЯ жестокость --
вот как  это  называетсЯ. „а и колобков он не ел уже  двое суток. •иро лежал
мокрый,  изможденный, оголодавший, в дурно пахнущей траве, под чужим солнцем
дикой, незнакомой страны и чувствовал, как его сознание расползаетсЯ, словно
раскисшаЯ конфета-тЯнучка, и вот он уже думает не  столько  головой, сколько
животом. ѓолова размышлЯла  все больше о  безучастных небесах и  отчаЯнности
ситуации, живот же  требовал,  обличал и  угрожал. Ћн  был  пуст,  он урчал,
булькал,  ЯрилсЯ, сыпал обвинениЯми. "’ы  дурак, -- бурчал  живот,  -- идиот
несчастный, у  тебЯ  вместо  мозгов  дерьмо". ѓосподи,  сидел  бы  сейчас  в
самолете  компании  "„жал", с  крахмальной  салфеточкой на шее, просил бы  у
стюардессы добавки риса, еще кусочек норвежской лососинки, еще чашечку сакэ.
‡а  все  платило  бы  Японское  посольство. Љонечно,  в аэропорту Ќарита его
встречали  бы с наручниками наготове.  ‘уд,  обвинениЯ по полудюжине статей:
злостное хулиганство, избиение, нарушение служебного долга и так далее -- не
говорЯ уж о страшном унижении. Ќо хуже, чем сейчас, не было бы. †ивот сурово
вопрошал: "‡ачем тебе достоинство и сама жизнь, если жрать нечего?"
     Љак  большинство  Японцев,   •иро   считал  живот  (по-Японски  "хара")
средоточием жизни, источником физической  и  духовной силы. —еловек западный
говорит: у  него или  у  нее  холодное  сердце,  горЯчее сердце  или  сердце
разбито, сердце успокоилось и так далее. џпонец  же свЯзывает сферу чувств с
животом, который в его глазах ЯвлЯетсЯ органом куда более важным. "‘ердечнаЯ
беседа"  у него  превращаетсЯ в беседу "животом к животу" (хара-о  авасэру).
‡лодей  с  "черным  сердцем" становитсЯ злодеем  с "черным животом" (хара га
курой  хито). Ќа  два  дюйма ниже  живота находитсЯ кикай  тандэн,  то  есть
духовный центр тела. € акт харакири -- это символическое высвобождение духа,
ки, из живота, главнейшего бастиона плоти.
     „лЯ •иро живот имел еще  большее значение, чем длЯ обычных Японцев, ибо
еда была главным интересом  его жизни. ‚  школе мальчика мучили, на площадке
длЯ игр избивали, и единственным убежищем  стали  кондитерскаЯ,  закусочнаЯ,
кафе-мороженое.  “смирЯЯ  бунт  желудка,  •иро   чувствовал  прилив  силы  и
решимости.  ‘о  временем  еда  стала   единственным  средством  чувственного
самовыражениЯ.  Љонечно, •иро случалось переспать с какой-нибудь девушкой из
бара  или  проституткой, но  большого удовольствиЯ подобные эпизоды  ему  не
доставлЯли. Ћн никогда еще  не влюблЯлсЯ  -- в конце концов, ему  было всего
двадцать -- и считал,  что жизнь состоит только из работы, сна и еды. ‘ейчас
он  нуждалсЯ в  еде. Џросто подыхал от голода. Ќо что  можно предпринЯть? Ћн
восемь часов барахталсЯ  среди волн, как  какой-нибудь марафонский пловец, и
так выбилсЯ из сил, что не мог даже голову поднЯть. •иро вЯло  подумал -- не
пожевать ли  болотной травы, чтобы заглушить  бурю в животе, а  потом закрыл
глаза и  представил  себе  рубашку  старика  Љуроды  с размазанными  по  ней
колобками риса.
     Љогда он  снова проснулсЯ,  солнце висело  над самыми кронами деревьев.
‘начала •иро  не мог  понЯть, где находитсЯ. ‘только Ярких красок, движениЯ,
запах  тины. ‘ориентироватьсЯ помогла вода --  начиналсЯ  прилив. Ђх да, это
Ђмерика, ‘Ђ. ЏрибывающаЯ вода ластилась к  подбородку, перекатывалась через
живот, через плечи. ‘ трудом •иро приподнЯлсЯ на локтЯх. ‡акружилась голова.
ЉлейкаЯ лента больно впивалась в грудь, леваЯ голень саднила  -- кажетсЯ, он
стукнулсЯ о лодку тех поганых маслоедов, которые гонЯлись за  ним в проливе.
Ќеважно.   Ќаплевать.  Ќадо   поднЯтьсЯ  на  ноги   и  куда-то  идти.  Ќайти
какой-нибудь дом, бесшумным  привидением проскользнуть  в  окно, отыскать на
кухне огромный холодильник, где американцы хранЯт  то, что им нравитсЯ есть.
•иро представил  себе белоснежного гиганта, набитого банками с  маринованным
укропом, хрустЯщими галетами, упаковками сочного мЯса -- всем тем, без  чего
американцы не могут жить. ‚друг кто-то несильно, но настойчиво дернул его за
лЯжку  с внутренней  стороны. •иро  замер. Њаленький пурпурный краб висел  у
него  чуть выше колена  и с интересом гурмана рассматривал  загорелую  кожу,
видневшуюсЯ  сквозь  дыру  в штанине.  Љраб был размером аккурат  с  рисовый
колобок.
     •иро понЯл, что сейчас съест незваного гостЯ.
     Љакое-то времЯ он не шевелилсЯ, боЯсь спугнуть добычу. Љраб ни о чем не
подозревал, побулькивал  себе водой, шлепал губами (если  это, конечно, были
губы), почесывал  глазки  единственной здоровенной  клешней.  •иро  вспомнил
котлеты из краба, которые готовила бабушка, белое сочное мЯсо, а к нему рис,
огурчики... ’варь всполошенно задергала конечностЯми, но было поздно -- •иро
сунул ее в рот прЯмо целиком. Џанцирь оказалсЯ жестким и неаппетитным, вроде
как  пластмассу  жуешь, но зато мЯкоть, крошечный  солоноватый комок  плоти,
придал  изголодавшемусЯ  телу  сил.  •иро   тщательно  обсосал  разгрызенную
скорлупку,  потом похрупал ею и тоже проглотил.  Ќеплохо бы найти еще одного
краба.
     Ћднако  поиски не увенчались  успехом. Џравда,  роковую ошибку совершил
кузнечик -- зеленаЯ спинка, толстое желтое брюшко.  ‚зЯл и  скакнул •иро  на
свитер. ‚ следующую секунду он оказалсЯ схваченным и проглоченным. "…ще!" --
завопила хара.
     •иро  двинулсЯ вперед, сквозь высокую жесткую траву. Ћна  резала своими
острыми  стеблЯми  ноги, руки, лицо, но он не  замечал этого. •иро шел как в
трансе;  гений обонЯниЯ, впервые снизошедший на  него  накануне ночью, вновь
сладострастно  завладел всем его существом.  ѓений  ухватил  •иро  за нос  и
властно повлек за собой прочь  от берега, в тень мшистых деревьев, что росли
по  краЯм болота.  Ћттуда пахло  пресной  водой  --  застоЯвшейсЯ,  грЯзной,
болотной, но какое это имело  значение? Ђ еще  дальше, где-то на самом  краю
восприЯтиЯ, возник и тут же исчез магнетический аромат шипЯщего на сковороде
жира.
     Ѓыл лучший час днЯ, солнце размЯгчело  и стало похоже на  большущий кус
масла. Ћлмстед “айт, правнук раба (который был сыном  раба, который поЯвилсЯ
на свет в ‡ападной  Ђфрике свободным  человеком  племени ибо),  готовил себе
ужин.  Ћлмстеду  стукнуло  шестьдесЯт   восемь,  руки-ноги  стали  сухими  и
жилистыми, будто их кто провЯлил, а лицо сделалось что твоЯ глина -- вот как
его обжарило солнце, особенно утреннее, которое так Ярко сверкает на волнах.
Ћн  тут родилсЯ,  на  острове ’ьюпело, тут вырос, ходил  в школу, прожил  до
старости. Ќа  материке за всю свою жизнь  побывал, может,  раз  двадцать. Ќа
поле у Ћлмстеда рос маис,  в огороде  -- помидоры, а  еще он  держал свиней,
ловил  рыбу,  крабов, устриц, креветок.  Љогда же нужны были деньжата --  на
выпивку  или там  купить батарейку длЯ розового транзистора, по которому так
здорово слушать на вечерней прохладе  репортаж с бейсбольного матча, -- “айт
отправлЯлсЯ  к  белым на виллы  и  зарабатывал сколько надо.  Ћн  так  и  не
женилсЯ, всю  жизнь --  все утра, дни и  вечера  прожил с  братом, таким  же
бобылем.  Ќо  “илер  помер, уж  полгода  как  лежит на семейном  кладбище, в
дальнем углу сада.
     ‚ этот  вечер играла любимаЯ команда  Ћлмстеда  "•рабрецы;  под хриплое
рокотание приемника старик порезал  огурцы и помидоры,  приготовил  салат из
зелени,  кинул  на сковородку  дюжину  свежих  устриц, сыпанул  пшеничной  и
кукурузной муки, добавил  кайеннского перца. Ћлмстед сейчас  не  думал  ни о
брате-покойнике,  ни о  племЯннике ђойЯле  (сынок сестры ћлонии), с  которым
иногда допоздна смотрел музыкальные программы по ќм-ти-ви (ну и причесочки у
нынешней  молодежи  --  заглЯдение),  да и  к  голосу  диктора  не  особенно
прислушивалсЯ -- "•рабрецы"  в очередной раз дали маху, и тон репортажа стал
совсем  похоронным. ‘тарик вообще  ни о чем  особенном  не думал, пребываЯ в
своем обычном состоЯнии легкого оцепенениЯ. Ќа сковородке потрескивал жир, в
зарослЯх пели птицы, оконные  стекла  сиЯли солнечными бликами. Џо  привычке
Ћлмстед  приготовил вторую тарелку, длЯ “илера. Љогда стемнеет, когда звезды
захолустной  команды -- ѓант, Њерфи, ’омас --  будут окончательно посрамлены
непобедимыми нью-йоркскими чемпионами, он сходит к брату на могилку, заберет
вчерашнюю тарелку, пустую, и поставит новую.
     Љак все  обитатели ‘винЯчьего  ‹ога, старый  “айт  говорил на  диалекте
гулла, Языке своих предков. ‚ гулла множество заимствований из хауса, волоф,
ибо,  кимбунду  и  прочих  западноафриканских  наречий.  ‚месте  с  древними
словечками сохранилась смутнаЯ лингвистическаЯ  памЯть о далеком континенте,
племенных обрЯдах и суевериЯх, столь популЯрных среди пращуров. Ћлмстед “айт
и сам был очень суеверен. Ђ как же  иначе  жить человеку в мире,  где ничего
толком не поймешь, где ночь прЯмо нашпигована всЯкими привидениЯми, духами и
голосами? ‘тарик верил и в колдовство, и в заклЯтьЯ, и в чары худу и джуджу,
и в призраки, и в черный глаз, и в ведьм, которые могут напустить порчу, так
что  будешь потом  сохнуть,  как трава  под  солнцем. Џоэтому  Ћлмстед вовсю
старалсЯ  не обидеть дух покойника “илера --  то одежонку подарит, то колоду
карт принесет, журнальчик, что-нибудь повкуснее к ужину.  €  упаси боже хоть
одну ночь пропустить.  Ќаутро тарелка всегда  была  вылизана начисто. Њожет,
это еноты  угощались или опоссумы, кабаны,  бездомные собаки, вороны --  кто
его знает? ’олько сам “илер мог бы ответить на этот вопрос.
     ‘тало быть,  на сковородке поджаривалсЯ бекон, и устрицы пахли так, что
дощатаЯ  лачуга  не  уступала  по  части  ароматов  какому-нибудь  шикарному
ресторану в —арлстоне, где все уставлено пальмами в кадках. „омик у Ћлмстеда
был двухкомнатный,  стены покрашены в синий цвет, на печной трубе изображена
синЯЯ же пирамидка -- ведьм  отпугивать. Ћлмстед пребывал в бездумном покое,
рука  переворачивала вилкой жаркое как бы сама  по  себе. ‚округ  -- тишина,
только вот муха разжужжалась  на противомоскитной  сетке. Њуха сражалась  за
свою свободу, а мир замедлил вращение, словно стараЯ,  потрепаннаЯ карусель.
€  тут  Ћлмстед вдруг  почуЯл, что  в кухне есть кто-то еще. ‘тарик стоЯл  к
двери  спиной, возил  вилкой по сковородке,  радио все  так же  бухтело  про
незадачливого „ейла Њерфи -- вроде бы ничего не изменилось, но Ћлмстед готов
был поклЯстьсЯ, что сзади кто-то есть. €ли что-то.
     Ћн  двигалсЯ  медленно, словно  после  обморока,  словно Ѓратец Љролик,
приклеившийсЯ к  смолЯному  чучелку.  ђуки  Ћлмстеда  заходили  ходуном,  он
вспомнил про ужасный  конец ‚арнера  Ђрмса. ’ого нашли мертвым в собственной
кухне, все стены в кровище, а на полу черные ведьмачьи космы, будто привет с
того света, из тьмы кромешной. ‘тарик вжал шею в плечи -- как бревно в землю
заколотил. Џотом  медленно, очень медленно повернул  голову, так что стоЯщий
(стоЯщее) сзади мог  (могло)  полюбоватьсЯ  на один испуганный  глаз и серую
щетину подбородка.
     ‚ыпученный  от  ужаса  глаз  увидел  в  дверном проеме  такое, что хуже
некуда. ’ам стоЯл “илер, поднЯлсЯ-таки  из могилы:  кожа стала желтаЯ, будто
пожухлый  лист, а  одет  в  красную  хлопчатобумажную  рубашку  и  джинсовый
комбинезон -- три днЯ не прошло, как Ћлмстед сам эту одежду на могилу снес.
     -- “илер! -- завопил он, неуклюже поворачиваЯсь и широко раскинув руки.
--  џ  не в  том  смысле, ей-богу! —тоб мне провалитьсЯ!  ‡рЯ Я обзывал тебЯ
всЯкими словами в тот день, когда ты преставилсЯ...
     Ћлмстед осексЯ, потому что увидел: это не “илер. “ брата не могло  быть
такой перекошенной  рожи, словно он  в штаны наложил. „а и комбинезон был бы
“илеру  впору,  а у этого едва  сошелсЯ на  пузе, и штанины  до щиколоток не
достают.  ѓлаза  косые,  волосы  прЯмые, что  твоЯ  паклЯ.  „а  это  китаеза
какой-то! —то потерЯл китаеза на острове ’ьюпело, в ‘винЯчьем ‹оге, на кухне
у  старого  Ћлмстеда “айта?  ‡агадка.  ЏрЯмо головоломка. ќто еще  хуже, чем
полдюжины  ведьм  и привидений!  Ћлмстед  был так  озадачен, что  немедленно
разъЯрилсЯ.
     -- ’ы-то еще кто?! -- взревел он.
     •иро  и  сам перепугалсЯ  не  меньше, чем этот  черный человек, который
сейчас дергалсЯ и  брызгал слюной. €з  соленого болота на твердую зем