        „жозеф Љонрад. ‹орд „жим

   -----------------------------------------------------------------------
   Њ., "Џравда", 1989. Џер. - Ђ.Љривцова.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 17 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                    „а, моЯ уверенность укреплЯетсЯ с того
                                 момента, когда другаЯ душа ее разделит.
                                                                   Ќовалис


        Џђ…„€‘‹Ћ‚€…

   Љогда этот роман впервые вышел отдельной книгой, стали  поговаривать  о
том,  что  Я  переступил  границу  мною  задуманного.  Ќекоторые   критики
утверждали, будто произведение, начатое как  новелла,  ускользнуло  из-под
контролЯ автора. Ћдин или двое считали это  очевидным  и  как  будто  этим
забавлЯлись. Ћни заЯвлЯли: повествовательнаЯ форма имеет свои законы.  Ћни
утверждали, что ни один человек не может говорить так долго,  а  остальные
не могут так долго слушать. ќто, говорили они, маловероЯтно.
   Џоразмыслив в течение приблизительно шестнадцати лет, Я не  так  уже  в
этом уверен. €звестно, что люди - как под тропиками,  так  и  в  умеренном
климате - просиживали полночи, "рассказываЯ друг другу сказки".  ‡десь  мы
имеем лишь одну сказку, но  рассказчик  говорил  с  перерывами,  дававшими
некоторое облегчение; что же касаетсЯ выносливости слушателей, то  следует
принЯть постулат: историЯ была  интересна.  ќто  необходимаЯ  предпосылка.
…сли бы Я не верил в то, что она интересна, - Я бы  никогда  не  начал  ее
писать. —то же касаетсЯ физической выносливости, все мы знаем - иные  речи
в парламенте произносились в течение шести, а не трех часов, тогда как  ту
часть книги, в какой дан рассказ Њарлоу, можно прочесть вслух  меньше  чем
за три часа. Љроме того, - хотЯ Я выключил все незначительные детали, - мы
можем предположить, что в тот вечер подавались прохладительные  напитки  -
стакан  минеральной  воды  или  что-нибудь  в  этом  роде,  -   помогавшие
рассказчику продолжать повествование.
   ‘ознаюсь,  Я  задумал   написать   рассказ,   посвЯщенный   эпизоду   с
паломническим судном, - и только. ’акова была концепциЯ. Ќаписав несколько
страниц, Я осталсЯ чем-то недоволен и отложил на времЯ исписанные листы. џ
не вынимал их из Ящика до тех пор, пока покойный мистер “ильЯм Ѓлеквуд  не
намекнул, что Я должен снова что-нибудь дать в его журнал.
   ’огда только Я понЯл, что,  отталкиваЯсь  от  эпизода  с  паломническим
судном, можно развернуть широкую повесть. ЏонЯл Я также, что  этот  эпизод
может придать  "чувству  бытиЯ"  колорит  простой  и  Яркий.  Ќо  все  эти
настроениЯ и побуждениЯ были в то времЯ довольно туманны и не кажутсЯ  мне
Яснее теперь, по истечении стольких лет.
   ’е немногие страницы, какие Я отложил в сторону, - до известной степени
повлиЯли на выбор темы. Ќо  весь  эпизод  Я  умышленно  переделал  заново.
ЏринимаЯсь за работу, Я знал - книга выйдет длиннаЯ, хотЯ и не  предвидел,
что она растЯнетсЯ на тринадцать номеров журнала.
   €ногда мне задавали вопрос,  не  люблю  ли  Я  эту  книгу  больше  всех
остальных, мной написанных. џ - великий враг фаворитизма и в  общественной
жизни и в частной, и даже в тех случаЯх, когда речь заходит  об  отношении
автора к своим произведениЯм. Џринципиально Я  не  хочу  иметь  фаворитов;
однако не буду утверждать, будто чувствую неудовольствие и  досаду,  знаЯ,
что иные оказывают предпочтение моему ‹орду „жиму. Ќе буду даже  говорить,
что "Я отказываюсь понЯть"... Ќет! Ќо однажды случилось  так,  что  Я  был
удивлен и сбит с толку.
   Ћдин из моих друзей вернулсЯ из €талии, где беседовал с дамой,  которой
эта книга не нравилась. Ћб  этом  Я  пожалел,  конечно,  но  удивило  менЯ
основание такой неприЯзни. "‚ы знаете,  -  сказала  она,  -  все  это  так
болезненно".
   Џриговор заставил менЯ провести час в тревожных размышлениЯх. Ќаконец Я
пришел к  тому  заключению,  что  эта  дама  ни  в  коем  случае  не  была
итальЯнкой, хотЯ Я допускаю, что тема до известной степени чужда нормально
восприимчивым женщинам. џ сомневаюсь даже в том, была ли  она  жительницей
континента. ‚о  всЯком  случае,  ни  один  человек,  в  чьих  жилах  течет
романскаЯ кровь, не усмотрел бы ничего болезненного в той остроте, с какой
человек реагирует на потерю чести. ЏодобнаЯ реакциЯ  либо  ошибочна,  либо
правильна; быть может, ее осудЯт как искусственную,  -  и,  возможно,  мой
„жим - тип, встречающийсЯ нечасто. Ќо Я могу заверить своих читателей, что
он не ЯвлЯетсЯ плодом холодного извращенного мышлениЯ.  €  он  -  не  дитЯ
‘еверных ’уманов. ‘олнечным утром, в  повседневной  обстановке  одного  из
рейдов на ‚осток видел Я, как он прошел мимо - умолЯющий, выразительный, в
тени облака, безмолвный. ’аким он и должен быть. € мне  подобало  со  всем
сочувствием, на какое Я был способен, найти  нужные  слова,  чтобы  о  нем
рассказать. Ћн был _одним из нас_.
   „жозеф Љонрад, июнь 1917.


        1

   ђостом он был  шесть  футов,  -  пожалуй,  на  один-два  дюйма  меньше,
сложениЯ крепкого, и он шел прЯмо  на  вас,  слегка  сгорбившись,  опустив
голову и пристально глЯдЯ  исподлобьЯ,  что  наводило  на  мысль  о  быке,
бросающемсЯ в атаку. ѓолос у него был низкий, громкий, а держалсЯ он  так,
словно упрЯмо настаивал на признании своих прав, хотЯ ничего враждебного в
этом не было; казалось, это требование признаниЯ вызвано необходимостью и,
видимо, относитсЯ в равной мере и к нему самому, и ко всем  остальным.  Ћн
всегда был одет безукоризненно, с ног до головы - в белом,  и  пользовалсЯ
большой популЯрностью в различных восточных портах, где  зарабатывал  себе
на жизнь, служа морским клерком у судовых поставщиков.
   Њорскому клерку не нужно сдавать никаких экзаменов, но  предполагаетсЯ,
что он должен отличатьсЯ сноровкой и проЯвлЯет ее на практике. …го  работа
заключаетсЯ в том, чтобы под парусом, на  паровом  катере  или  на  веслах
обгонЯть других морских клерков, первым подплыть к судну, готовому бросить
Якорь, и радушно приветствовать капитана,  вручаЯ  ему  проспект  судового
поставщика; когда  же  капитан  сходит  на  берег,  морской  клерк  должен
уверенно, но не назойливо направить его  к  большой,  похожей  на  пещеру,
лавке, где  можно  найти  большой  выбор  напитков  и  съестных  припасов,
необходимых на судне. ’ам имеетсЯ  решительно  все,  чтобы  сделать  судно
красивым и пригодным к плаванию,  начинаЯ  с  крюков  длЯ  цепи  и  кончаЯ
листовым золотом длЯ украшениЯ кормы, и поставщик  встречает  там,  словно
родного брата, любого капитана, которого никогда раньше не видел.  ’ам  вы
найдете и прохладную гостиную с креслами, бутылками, сигарами, письменными
принадлежностЯми и экземплЯром портовых правил, и радушный прием,  который
растворЯет соль, за три месЯца  плаваниЯ  накопившуюсЯ  в  сердце  морЯка.
‡накомство, таким образом завЯзанное, поддерживаетсЯ благодарЯ  ежедневным
визитам морского клерка до  тех  пор,  пока  судно  остаетсЯ  в  порту.  Љ
капитану клерк относитсЯ как верный друг  и  внимательный  сын,  проЯвлЯет
терпение €ова и беззаветную преданность женщины и держит себЯ как  веселый
и добрый малый. Џозже посылаетсЯ счет. Џрекрасное и гуманное занЯтие!  ‚от
почему хорошие морские  клерки  встречаютсЯ  редко.  …сли  морской  клерк,
наделенный сноровкой, вдобавок еще и знаком с  морем,  хозЯин  платит  ему
большие деньги и дает кое-какие  поблажки.  „жим  всегда  получал  хорошее
жалованье и пользовалсЯ такими поблажками,  какие  завоевали  бы  верность
врага. ’ем не менее с черной неблагодарностью он внезапно бросал работу  и
уезжал.  ЋбъЯснениЯ,  какие   он   давал   своим   хозЯевам,   были   Явно
несостоЯтельны. "ЏроклЯтый болван!" -  говорили  хозЯева,  как  только  он
поворачивалсЯ к ним спиной.  ’аково  было  их  мнение  об  его  утонченной
чувствительности.
   Ѓелые, жившие на побережье, и капитаны судов знали его просто как „жима
- и только. Ѓыла у него, конечно, и фамилиЯ, но  он  был  заинтересован  в
том, чтобы ее не называли. …го инкогнито, дырЯвое как решето, имело  целью
скрывать не личность, но факт. Љогда же факт пробивалсЯ сквозь  инкогнито,
„жим внезапно покидал порт, где в тот момент находилсЯ,  и  отправлЯлсЯ  в
другой порт - обычно дальше на восток. Ћн держалсЯ морских портов, ибо был
морЯком в  изгнании  -  морЯком,  оторванным  от  морЯ,  и  отличалсЯ  той
сноровкой, какаЯ хороша лишь длЯ работы морского  клерка.  Ћн  отступал  в
строгом боевом порЯдке в ту сторону, где восходит солнце, а факт  следовал
за ним, прорываЯсь случайно, но неизбежно. € вот - по мере  того  как  шли
годы - о „жиме узнавали в Ѓомбее, Љалькутте, ђангуне, Џенанге, Ѓатавии,  -
и в каждом из этих портов его знали просто  как  „жима,  морского  клерка.
‚последствии, когда остраЯ реакциЯ на  то,  что  невыносимо,  окончательно
оторвала его от морских портов и белых людей и увлекла в девственные леса,
малайцы лесного поселка, где  он  пожелал  скрыть  свой  прискорбный  дар,
прибавили словечко к односложному его инкогнито.  Ћни  называли  его  ’юан
„жим, - иначе говорЯ - ‹орд „жим.
   Ћн вышел из пасторской  семьи.  €з  этого  приюта  благочестиЯ  и  мира
выходЯт  многие  капитаны  торговых  судов.   Ћтец   „жима   обладал   тем
ограниченным знанием непознаваемого, какое необходимо длЯ праведной  жизни
обитателей коттеджей и не нарушает спокойствиЯ духа тех, кому непогрешимое
провидение разрешает жить в богатых особнЯках. ЊаленькаЯ церковь на  холме
виднелась, словно мшистаЯ сераЯ скала, сквозь рваную завесу листвы.  ‡десь
стоЯла она столетиЯ, но  деревьЯ  вокруг  помнЯт,  должно  быть,  как  был
положен  первый  камень.  ‚низу  -  у  подножиЯ  холма  -  мЯгкими  тонами
отсвечивал красный фасад пасторского дома, окруженного лужайками, клумбами
и соснами; позади дома находилсЯ фруктовый сад, налево -  мощеный  скотный
двор, а к кирпичной стене лепилась  покатаЯ  стеклЯннаЯ  крыша  оранжереи.
‡десь семьЯ жила в течение нескольких поколений; но „жим был одним из пЯти
сыновей, и когда, начитавшись  легкой  беллетристики,  он  обнаружил  свое
призвание морЯка, его немедленно отправили на "учебное судно длЯ  офицеров
торгового флота".
   ’ам он познакомилсЯ с тригонометрией и научилсЯ  лазить  по  брам-реЯм.
‚се его любили. Џо навигации он занимал третье  место  и  был  гребцом  на
первом катере. ‡доровый, не подверженный головокружениЯм,  он  проворно  и
ловко взбиралсЯ на  верхушки  мачт.  …го  пост  был  на  фор-марсе,  и,  с
презрением человека, которому суждено  жить  среди  опасностей,  частенько
смотрел он оттуда вниз  на  мирное  скопление  крыш,  перерезанное  надвое
темными  волнами  потока;  разбросанные  по   окраинам   фабричные   трубы
вздымались перпендикулЯрно грЯзному небу, - трубы тонкие, как карандаш, и,
как вулкан, изрыгающие дым. Ћн  видел,  как  отчаливали  большие  корабли,
вечно двигались широкие паромы и плавали лодки там, внизу, под  ним,  -  а
вдали мерцали туманный блеск морЯ и надежда  на  волнующую  жизнь  в  мире
приключений.
   Ќа нижней палубе, под гул  двухсот  голосов,  он  забывалсЯ  и  заранее
мысленно переживал жизнь на море,  о  которой  знал  из  беллетристических
книг. Ћн видел себЯ: то он спасает людей с  тонущих  судов,  то  в  ураган
срубает мачты, или с веревкой  плывет  по  волнам  прибоЯ,  или,  потерпев
крушение, одиноко бродит, босой и полуголый, по не покрытым водой рифам, в
поисках ракушек, которые отсрочили  бы  голодную  смерть.  Ћн  сражалсЯ  с
дикарЯми под тропиками, усмирЯл мЯтеж, вспыхнувший во  времЯ  бури,  и  на
маленькой лодке, затерЯнной в океане, поддерживал мужество  в  отчаЯвшихсЯ
людЯх - всегда преданный  своему  долгу  и  непоколебимый,  как  герой  из
книжки.
   - —то-то неладно, все сюда!
   Ћн вскочил на ноги. Њальчики  взбегали  по  трапам.  ‘верху  доносились
крики, топот. ‚ыбравшись из люка, он застыл на месте, ошеломленный.
   Ѓыли сумерки зимнего днЯ. ‘ полуднЯ ветер  стал  свежеть,  приостановив
движение на реке, и теперь  дул  с  силой  урагана;  его  прерывистый  гул
походил на залпы огромных орудий, бьющих через  океан.  „ождь  был  косой,
ниспадала хлещущаЯ сплошнаЯ завеса; изредка перед глазами  „жима  вставали
грозно  надвигающиесЯ  волны,  маленькое  суденышко  металось  у   берега;
неподвижные   строениЯ   вырисовывались   в   плавучем   тумане;    тЯжело
раскачивались широкие паромы на Якоре, поднимались и  опускались  огромные
пристани, задушенные брызгами. ‘ледующий порыв ветра,  казалось,  все  это
начисто смел. ‚оздух словно состоЯл из одних брызг.  Ѓыло  в  этом  шторме
какое-то злобное упорство, ЯростнаЯ настойчивость в визге ветра,  в  диком
смЯтении земли и неба, - Ярость, как будто направленнаЯ против него,  и  в
страхе он затаил дыхание. Ћн стоЯл неподвижно. Ђ  ему  казалось,  что  его
подхватил вихрь.
   …го  толкали.  -  ‘пустить  катер!  -  Њальчики  пробежали  мимо  него.
Љаботажное судно, шедшее к пристани, врезалось в стоЯвшую на Якоре  шхуну,
и один из инструкторов учебного судна был свидетелем  этого  происшествиЯ.
Њальчики облепили поручни, сгрудились у шлюпбалок. - ЂвариЯ! Љак раз перед
нами. Њистер ‘имонс видел. - …го отпихнули к бизань-мачте, и он  ухватилсЯ
за снасти. ‘тарое  ошвартованное  учебное  судно  дрожало  всем  корпусом,
опускаЯ нос под ударами ветра, а снасти низким басом тЯнули песню  о  днЯх
его юности  на  море.  -  ‘пускайте!  -  „жим  видел,  как  шлюпка  быстро
опустилась за борт, и бросилсЯ к поручнЯм. ђаздалсЯ плеск. - Ћтдать концы!
- Ћн перегнулсЯ через поручни. ‚ода у борта кипела и пенилась.  ‚  темноте
виден был катер, весь во власти ветра и волн, которые на  секунду  прижали
его борт о борт к судну. ‘лабо донессЯ чей-то голос с  катера:  -  ѓребите
сильней, ребЯта, если хотите кого-нибудь  спасти!  ѓребите  сильней!  -  €
вдруг катер, подбросив высоко нос, -  весла  были  поднЯты,  -  перескочил
через волну и разорвал чары, наложенные на него волнами и ветром.
   „жим почувствовал, как кто-то схватил его за плечо.
   - Ћпоздал, мальчуган!
   Љапитан учебного судна  опустил  руку  на  плечо  мальчика,  как  будто
собиравшегосЯ  прыгнуть  за  борт,  и  „жим,  мучительно   сознаваЯ   свое
поражение, поднЯл на него глаза. Љапитан сочувственно улыбнулсЯ.
   - ‚ следующий раз тебе повезет. ќто тебЯ научит быть расторопным.
   ѓромкими радостными криками приветствовали  катер.  Ќаполовину  залитый
водой, он вернулсЯ, танцуЯ на волнах, а на дне его копошились в  воде  два
измученных человека. ѓрозный шум ветра и волн  казалсЯ  „жиму  не  стоЯщим
вниманиЯ - тем сильнее сожалел он  о  том,  что  испугалсЯ  их  бессильной
угрозы. ’еперь он знал, как нужно к ней относитьсЯ, и думал, что шторм ему
нипочем. Ћн сумеет встретить и более серьезную опасность. ‹учше,  чем  кто
бы то ни было другой. Ћт страха не осталось и следа. ’ем не  менее  в  тот
вечер он мрачно держалсЯ в стороне, а носовой гребец катера  -  мальчик  с
девичьим лицом и большими серыми глазами - был героем нижней  палубы.  …го
обступили, с любопытством расспрашивали. Ћн рассказывал:
   - џ увидел его  голову  на  волнах  и  опустил  багор  в  воду.  Љрючок
зацепилсЯ за его штаны, а Я чуть не упал за борт; Я думал, что  упаду,  но
тут старик ‘имонс выпустил румпель и схватил менЯ за ноги - лодка едва  не
опрокинулась. ‘тарик ‘имонс - молодчина. Ќе велика беда,  что  он  на  нас
ворчит. Ћн все времЯ ругалсЯ, пока держал менЯ за ногу, но этим он  только
хотел дать мне понЯть, чтобы Я не выпускал  багор.  ‘тарик  ‘имонс  ужасно
вспыльчивый, правда? Ќет,  Я  поймал  не  того  маленького  белокурого,  а
другого - большого, с бородой. Љогда мы его вытащили, он  простонал:  "Ћх,
моЯ нога! моЯ нога!" - и закатил глаза. Џодумайте только - такой  здоровый
парень - и падает в обморок, как девчонка. ђазве мы  с  вами  потерЯли  бы
сознание из-за какой-то царапины багром? џ бы не потерЯл! Љрюк вошел ему в
ногу вот настолько. - Ћн показал багор, принесенный длЯ этой цели вниз,  и
вызвал сенсацию. - Ќет, глупости! ‚ теле крюк, конечно, не  удержалсЯ  бы,
но штаны не подвели. Љровь так и хлестала.
   „жим решил, что это было суетное тщеславие, достойное  сожалениЯ.  ЃурЯ
пробудила героизм столь же фальшивый, как фальшива  была  и  самаЯ  угроза
шквала. Ћн сердилсЯ на дикое смЯтение земли и неба, заставшее его врасплох
и постыдно задушившее благородную готовность встретить опасность.  Ћтчасти
он был рад, что не попал на  катер,  ибо  достиг  большего,  оставаЯсь  на
борту. ‡наниЯ его стали шире, чем у тех, кто участвовал в деле.  …сли  все
утратЯт мужество, он один - в  этом  был  он  уверен  -  сумеет  встретить
фальшивую  угрозу  ветра  и  волн.  Ћн  знал,  чего  она  стоит.   …му   -
беспристрастному зрителю - она казалась достойной  презрениЯ.  Ћн  сам  не
ощущал ни малейшего волнениЯ, и потрЯсающее событие закончилось тем,  что,
отделившись незаметно от  шумной  толпы  мальчиков,  „жим  ликовал,  вновь
убедившись в своей жажде приключений и многогранном своем мужестве.


        2

   Џосле двух лет учениЯ он ушел в плавание, и жизнь на море,  которую  он
так Ярко себе представлЯл,  оказалась  странно  лишенной  приключений.  Ћн
сделал много рейсов. Џознал магию монотонного существованиЯ между небом  и
землей; ему приходилось выносить порицаниЯ людей, взыскательность  морЯ  и
прозаически суровый повседневный труд ради  куска  хлеба,  -  единственной
наградой за него ЯвлЯетсЯ безграничнаЯ любовь к своему делу.  ќта  награда
ускользнула от „жима. Ћднако вернутьсЯ он не мог,  ибо  нет  ничего  более
заманчивого, разочаровывающего и порабощающего, чем жизнь на  море.  Љроме
того, у него были виды на  будущее.  Ћн  был  благовоспитан,  уравновешен,
послушен и в  совершенстве  знал  свои  обЯзанности;  вскоре,  совсем  еще
молодым, он был назначен старшим помощником на прекрасное судно, не  успев
столкнутьсЯ с  теми  испытаниЯми  морЯ,  какие  обнаруживают,  чего  стоит
человек, из какого материала он скроен и каков  его  нрав;  эти  испытаниЯ
вскрывают силу сопротивлЯемости и истинные мотивы его стремлений не только
другим, но и ему самому.
   ‹ишь однажды за все это времЯ он снова мельком увидел подлинную  Ярость
морЯ. Ђ Ярость эта проЯвлЯетсЯ не так  часто,  как  принЯто  думать.  …сть
много оттенков в опасности  приключений  и  бурь,  и  только  изредка  лик
событий  затЯгиваетсЯ  мрачной  пеленой  зловещего   умысла:   вскрываетсЯ
неуловимое нечто, и в мозг и в сердце человека закрадываетсЯ уверенность в
том, что это сплетение событий или бешенство стихий  надвигаетсЯ  с  целью
недоброй, с силой, не поддающейсЯ контролю,  с  жестокостью  необузданной,
замышлЯющей  вырвать  у  человека  надежду  и  возбудить  в   нем   страх,
мучительную усталость  и  стремление  к  покою...  раздавить,  уничтожить,
стереть все, что он видел, знал, любил, ненавидел, - и насущно необходимое
и ненужное -  солнечный  свет,  воспоминаниЯ,  будущее,  -  надвигаетсЯ  с
жестокостью, замышлЯющей смести весь мир, просто  и  безжалостно  отнЯв  у
человека жизнь.
   Ќа „жима упал брус, и он вышел из строЯ в самом начале  той  недели,  о
которой шотландец-капитан впоследствии говорил: "„ружище! џ считаю  чудом,
что судно выдержало!" Њного  дней  „жим  пролежал  на  спине,  оглушенный,
разбитый,  измученный,  потерЯвший  надежду,  словно  обреталсЯ  в  бездне
непокоЯ. …го не интересовало, каков будет конец, и в  минуты  просветлениЯ
он переоценивал свое равнодушие. Ћпасность, когда ее не видишь, отличаетсЯ
несовершенством и расплывчатостью  человеческой  мысли.  ‘трах  становитсЯ
слабее, ничем не подстрекаемое воображение - враг людей, отец всех  ужасов
- тонет в тупой усталости. „жим видел только  свою  каюту,  приведенную  в
беспорЯдок качкой. Ћн лежал, словно замурованный; перед ним  была  картина
опустошениЯ в миниатюре, и втайне он радовалсЯ, что ему не нужно  идти  на
палубу. Ќо изредка  непобедимаЯ  тревога  схватывала  в  тиски  его  тело,
заставлЯЯ задыхатьсЯ и корчитьсЯ под  одеЯлами,  и  тогда  тупаЯ  животнаЯ
жажда жить, сопутствующаЯ физической  агонии,  вызывала  в  нем  отчаЯнное
желание спастись во что бы то ни стало. Џотом бурЯ миновала, и „жим больше
о ней не вспоминал.
   Ћднако он все еще хромал, а когда судно прибыло в один восточный  порт,
„жиму пришлось лечь в госпиталь. Ћн поправлЯлсЯ медленно, и судно ушло без
него.
   Љроме „жима, в палате длЯ белых было всего лишь два больных: баталер  с
канонерки, который сломал себе ногу, свалившись в люк,  и  железнодорожный
поставщик  из  соседней  провинции,   пораженный   какой-то   таинственной
тропической болезнью. „октора  он  считал  ослом  и  втайне  злоупотреблЯл
патентованным лекарством, которое приносил ему контрабандой его неутомимый
и преданный слуга тамил. Ѓольные рассказывали друг другу  случаи  о  своей
жизни, играли в карты или, в пижамах, валЯлись по  целым  днЯм  в  кресле,
зевали и не обменивались ни единым словом. ѓоспиталь  стоЯл  на  холме,  и
легкий ветерок, врываЯсь в окна,  всегда  раскрытые  настежь,  приносил  в
комнату с голыми стенами мЯгкий аромат неба, томный запах земли,  чарующее
дыхание восточных морей. ќти запахи словно говорили  о  вечном  отдыхе,  о
нескончаемых грезах. Љаждый день „жим  глЯдел  на  изгороди  садов,  крыши
домов, кроны пальм, окаймлЯющих берег, и дальше - туда, на рейд - путь  на
‚осток, - на рейд,  усеЯнный  гирлЯндами  островков,  залитый  праздничным
солнечным светом, на  корабли,  маленькие,  словно  игрушечные,  на  суету
сверкающего рейда, - эта суета напоминала шумный Языческий праздник,  -  а
вечно Ясное восточное небо и улыбающеесЯ  мирное  море  тЯнулось  вдаль  и
вширь до самого горизонта.
   Љак только „жим стал ходить без палки, он спустилсЯ в город разузнать о
возможности вернутьсЯ на родину.  ‚  то  времЯ  благоприЯтного  случаЯ  не
представлЯлось, и, выжидаЯ, он, естественно,  сошелсЯ  в  порту  с  людьми
своей профессии. Ћни были двух сортов. Ћдни - их  было  очень  мало,  и  в
порту их  видели  редко  -  жили  жизнью  таинственной;  то  были  люди  с
неугасимой энергией, темпераментом пиратов и глазами мечтателей. Љазалось,
они блуждали в лабиринте безумных планов, надежд, опасностей, предприЯтий,
в стороне от цивилизации, в неведомых уголках морЯ;  в  их  фантастическом
существовании  смерть  была  единственным  событием,  казавшимсЯ   разумно
законченным. Ѓольшинство  же  состоЯло  из  людей,  которые,  попав  сюда,
подобно самому „жиму, случайно, вошли в командный  состав  местных  судов.
’еперь они с ужасом смотрели на службу в родном флоте, где дисциплина была
строже, долг - свЯщенен, а суда обречены на  штормы.  Ћни  настроились  на
вечный покой восточного неба и  морЯ.  Џолюбили  короткие  рейсы,  удобные
кресла на палубе, многочисленную  туземную  команду  и  преимущество  быть
белым. Ћни содрогались при мысли о тЯжелой работе и, полагаЯсь на  случай,
жили беззаботно, получаЯ то отставку, то новое назначение, служа китайцам,
арабам, полукровкам... они готовы были служить самому дьЯволу, если бы тот
предоставил им эту возможность. Ќеустанно говорили они о случайных удачах:
как такой-то получил командование судном,  плававшим  у  берегов  ЉитаЯ  -
легкаЯ работа; как одному досталось прекрасное место где-то  в  џпонии,  а
другой преуспевает в сиамском флоте; на всем, что бы они ни говорили, - на
всех их поступках, взглЯдах, манерах,  -  было  пЯтно  -  знак  гниениЯ  -
решимость пройти свой путь в спокойствии и безопасности.
   „жиму эта  толпа  разглагольствующих  морЯков  казалась  сначала  менее
реальной, чем тени. Ќо под конец  он  начал  находить  очарование  в  этих
людЯх, Якобы преуспевающих, на чью долю выпадало  так  мало  опасностей  и
труда.  €  презрение  мало-помалу  вытеснЯлось  иным  чувством.   ‚незапно
отказавшись от  мысли  вернутьсЯ  на  родину,  он  поступил  штурманом  на
"Џатну".
   "Џатна" была местным пароходом, таким же старым, как холмы, тощим,  как
борзаЯ, и изъеденным ржавчиной хуже, чем никуда не годный  чан  длЯ  воды.
‚ладельцем ее был китаец, фрахтовщиком -  араб,  а  капитаном  -  ренегат,
немец из Ќового ћжного “эльса, который на людЯх неустанно  проклинал  свою
родину, но, - видимо, подражаЯ успешной политике Ѓисмарка, - тиранил  всех
тех,   кого   не    боЯлсЯ,    и    разгуливал    с    видом    свирепым-и
железно-непоколебимым, да в придачу имел рыжие усы и багровый  нос.  Џосле
того как "Џатну" окрасили  снаружи  и  побелили  внутри,  около  восьмисот
паломников были пригнаны на борт судна,  разводившего  пары  у  деревЯнной
пристани.
   Џо трем сходнЯм тремЯ потоками поднимались они на  борт,  подстрекаемые
верой и надеждой на рай, поднимались, топаЯ и  шаркаЯ  босыми  ногами,  не
обмениваЯсь ни одним  словом,  не  озираЯсь  назад;  отойдЯ  от  поручней,
растеклись по всей палубе, двинулись на  нос  и  на  корму,  спустились  в
зиЯющие люки, заполнили все уголки судна, как вода, наполнЯющаЯ  цистерну,
как  вода,  проникающаЯ  в  выбоины  и   трещины,   как   вода,   бесшумно
поднимающаЯсЯ к краЯм сосуда. ‚осемьсот мужчин и женщин - каждый со своими
надеждами, верой, привЯзанностЯми, воспоминаниЯми - пришли сюда с севера и
юга и с  далекого  востока.  Ћни  пробирались  по  тропинкам  в  джунглЯх,
спускались по течению рек, плыли в  прау  вдоль  отмелей,  перебирались  в
маленьких каноэ с острова  на  остров,  терпели  тЯжелые  лишениЯ,  видели
незнакомые  места,  испытали  неведомый  доселе  страх,  влекомые   единым
желанием. Ћни пришли из одиноких хижин  в  лесной  глуши,  из  многолюдных
поселков, из приморских деревень. ‘ловно по зову, покинули они свои  леса,
свои просеки, своих  защитников-вождей,  свои  богатства  и  свою  нищету,
друзей юности и могилы отцов. Џришли, покрытые пылью и потом, в  грЯзи,  в
лохмотьЯх, - сильные мужчины во главе своих семей; тощие  старики,  идущие
вперед, не  надеЯсь  на  возвращение;  юноши  с  бесстрашными  глазами,  с
любопытством озирающиесЯ  по  сторонам;  пугливые  девочки  со  спутанными
длинными волосами; робкие женщины, закутанные в покрывала и прижимающие  к
груди младенцев, обернутых в концы грЯзных  головных  покрывал,  -  спЯщих
младенцев, бессознательных паломников взыскательной веры.
   - Џосмотрите-ка на этот  скот,  -  сказал  немец-шкипер  новому  своему
штурману.
   Ђраб - вождь этих благочестивых странников - ЯвилсЯ последним. Ќа  борт
он поднЯлсЯ медленно, - красивый, серьезный, в  белом  одеЯнии  и  большом
тюрбане. ‡а ним следовала вереница слуг,  тащивших  его  пожитки.  "Џатна"
отчалила от пристани.
   Ћна проскользнула между двумЯ островками и наискось  пересекла  стоЯнку
парусных судов, прорезала полукруглую тень холма, потом близко  подошла  к
грЯде покрытых пеной рифов. Ђраб,  стоЯ  на  корме,  вслух  читал  молитву
плавающих  и  путешествующих.  Ћн  призывал  милость  всевышнего  на   это
путешествие, молил благословить труд  людей  и  тайные  их  стремлениЯ.  ‚
сумерках пароход  разбил  спокойные  воды  пролива,  а  далеко  за  кормой
паломнического судна маЯк, поставленный неверными на  предательской  мели,
казалось, подмигивал пламенным глазом, словно насмехаЯсь над благочестивым
паломничеством.
   "Џатна" вышла из пролива, пересекла залив и продолжала путь по  проходу
"Ћдин градус". Ћна шла к Љрасному морю под Ясным небом, под небом  палЯщим
и безоблачным, окутанным в солнечное сиЯние, которое  убивает  все  мысли,
давит на сердце, иссушает всЯкую энергию и силу. Ђ под зловещим сверканием
неба море, синее и глубокое, оставалось неподвижным, даже рЯбь не  морщила
его поверхности, -  море  клейкое,  стоЯчее,  мертвое.  "Џатна"  с  легким
шипением прошла по этой лучезарной и гладкой равнине, развернула  по  небу
черную ленту дыма, оставлЯЯ за собой на воде  белую  ленту  пены,  котораЯ
тотчас же исчезла, словно призрачный  след,  начертанный  на  безжизненном
море призрачным кораблем.
   Љаждое утро солнце, словно приноравливаЯсь на путЯх своих к продвижению
паломников, поднималось, молчаливо извергаЯ свет всегда на одном и том  же
расстоЯнии от кормы судна, нагонЯло его в полдень, изливаЯ сгущенный огонь
своих лучей на благочестивые стремлениЯ путников,  стремилось  дальше,  на
запад, и таинственно погружалось в море - каждый вечер на одном и  том  же
расстоЯнии от носа "Џатны". ЏЯть белых на борту жили  на  середине  судна,
изолированные от человеческого груза. ’ент  белой  крышей  протЯнулсЯ  над
палубой с носа до кормы, и только слабое жужжанье - тихий  шепот  грустных
голосов - обнаруживало присутствие  толпы  людей  на  ослепительной  глади
океана. ’ак проходили дни, безмолвные, горЯчие, тЯжелые, исчезаЯ  один  за
другим в прошлом, словно падаЯ в  пропасть,  вечно  зиЯющую  в  кильватере
судна; а "Џатна", одинокаЯ под облачком дыма, упорно шла вперед, чернаЯ  и
дымЯщаЯсЯ  в  лучезарном  пространстве,  как  будто  опаленнаЯ   пламенем,
безжалостно хлеставшим ее с неба.
   Ќочи спускались на нее как благословение.


        3

   —удеснаЯ тишина объЯла мир,  и  звезды,  казалось,  посылали  на  землю
вместе с Ясными своими лучами заверение  в  вечной  безопасности;  Њолодой
месЯц, изогнутый, сиЯющий низко на  западе,  походил  на  тонкую  стружку,
оторвавшуюсЯ от золотого слитка, а Ђравийское море,  ровное  и  казавшеесЯ
холодным словно ледЯнаЯ гладь, простиралось  до  темного  горизонта.  ‚инт
вертелсЯ  безостановочно,  как  будто  удары  его  ЯвлЯлись  частью  схемы
какой-то надежной вселенной; а по обе стороны "Џатны" две глубокие складки
воды, неподвижные и мрачные, протЯнулись на мерцающей глади;  между  этими
прЯмыми расходЯщимисЯ гребнЯми виднелось несколько  белых  завитков  пены,
вскипающей с тихим шипением, легкаЯ рЯбь, зыбь и маленькие волны, которые,
оставшись позади, за кормой, еще секунду шевелили поверхность морЯ,  потом
с мЯгким плеском успокаивались, умиротворенные  тишиной  воды  и  неба,  а
черное пЯтно - движущеесЯ судно - по-прежнему оставалось  в  самом  центре
тишины.
   „жим,  стоЯвший  на  мостике,  был  проникнут  великой  уверенностью  в
безграничной безопасности и спокойствии, запечатленных на безмолвном  лике
природы, как любовь запечатлеваетсЯ на кротком и неЯсном лице матери.  Џод
тентом, отдавшись мудрости белых людей и их мужеству,  доверЯЯ  могуществу
их  невериЯ  и  железной  скорлупе  их  огненного  кораблЯ,  -   паломники
взыскательной веры спали на циновках, на одеЯлах, на голых досках, на всех
палубах, во всех темных углах -  спали,  завернутые  в  окрашенные  ткани,
закутанные в грЯзные лохмотьЯ, а головы их покоились на маленьких узелках,
и лица были прикрыты  согнутыми  руками;  спали  мужчины,  женщины,  дети,
старые вместе с молодыми, дрЯхлые вместе с сильными  -  все  равные  перед
лицом сна, брата смерти.
   ‘труЯ  воздуха,  навеваемаЯ  с  носа  благодарЯ  быстрому  ходу  судна,
прорезала темное пространство между высокими бульварками, проносилась  над
рЯдами распростертых тел;  тускло  горели  круглые  лампы,  подвешенные  к
перекладинам, и в  мутных  кругах  света,  отбрасываемого  вниз  и  слегка
трепещущего  в  ответ  на  непрекращающуюсЯ  вибрацию   судна,   виднелись
задранный вверх подбородок, сомкнутые  веки,  темнаЯ  рука  с  серебрЯными
кольцами, худаЯ нога под рваным одеЯлом, голова,  откинутаЯ  назад,  голаЯ
ступнЯ, шеЯ, обнаженнаЯ и вытЯнутаЯ, словно подставленнаЯ  под  нож.  ‹юди
зажиточные устроили длЯ своих семей уголки, огородившись тЯжелыми  Ящиками
и пыльными циновками; бедные лежали бок  о  бок,  а  все  свое  имущество,
завЯзанное в узел, засунули  себе  под  голову;  одинокие  старики  спали,
подогнув колени, на ковриках, расстилаемых длЯ молитвы,  раздвинув  локти,
прикрываЯ руками уши; какой-то мужчина, втЯнув голову в плечи и уткнувшись
лбом в колени, грустно дремал подле растрепанного мальчика,  который  спал
на спине, повелительно вытЯнув руку; одна женщина, прикрытаЯ с  головы  до
ног, словно покойница, белой простыней, держала в каждой  руке  по  голому
ребенку; имущество араба, сложенное на корме, громоздилось тЯжелой  глыбой
с ломаными очертаниЯми, а  лампа,  спускавшаЯсЯ  сверху,  тускло  освещала
груду наваленных вещей: виднелись пузатые медные горшки,  подножка  стула,
клинки копий, прЯмые ножны старого меча, прислоненные к куче подушек,  нос
жестЯного  кофейника.  Џатентованный  лаг  на  поручнЯх  кормы  ритмически
выбивал  раздельные  звенЯщие  удары,  отмечаЯ  каждую  милю,   пройденную
паломниками.  ‚ремЯ  от  времени  над  телами  спЯщих  всплывал  слабый  и
терпеливый вздох -  испарениЯ  тревожного  сна;  из  недр  судна  внезапно
вырывалсЯ короткий металлический стук, слышно  было,  как  жестко  скребла
лопата,   с   шумом    захлопывалась    дверца    печи,    словно    люди,
свЯщеннодействующие над чем-то таинственным  там,  внизу,  были  исполнены
Ярости и гнева; а стройный,  высокий  корпус  парохода  мерно  продвигалсЯ
вперед, неподвижно застыли голые мачты,  а  нос  упорно  разрезал  великий
покой вод, спЯщих под недоступным и Ясным небом.
   „жим ходил взад и вперед, и в необъЯтном молчании шаги его  раздавались
громко, словно настороженные звезды отзывались на  них  эхом.  ѓлаза  его,
блуждаЯ вдоль линии горизонта, как будто жадно вглЯдывались в недосЯгаемое
и не видели тени надвигающегосЯ событиЯ. …динственной тенью на  море  была
тень от черного дыма, тЯжело выбрасывающего из трубы широкий  флаг,  конец
которого растворЯлсЯ в воздухе. „ва  малайца,  молчаливые  и  неподвижные,
стоЯ  по  обе  стороны  штурвала,  управлЯли  рулем;  медный  обод  колеса
поблескивал в овальном пЯтне  света,  отбрасываемого  лампой  в  нактоузе.
‚ремЯ от времени рука с черными пальцами, то  отпускаЯ,  то  снова  сжимаЯ
вращающиесЯ спицы, показывалась на светлом  пЯтне;  звеньЯ  рулевых  цепей
тЯжело скрежетали в пазах  вала.  „жим  посматривал  на  компас,  окидывал
взглЯдом недосЯгаемый горизонт,  потЯгивалсЯ  так,  что  суставы  трещали,
лениво   изгибалсЯ   всем   телом,   охваченный   сознанием   собственного
благополучиЯ; нерушимое спокойствие словно  придало  ему  мужества,  и  он
чувствовал - ему все равно, что бы ни случилось с ним до конца  его  дней.
€зредка он лениво взглЯдывал на карту, прикрепленную четырьмЯ  кнопками  к
низкому трехногому столу, стоЯвшему позади  штурвала.  Џри  свете  фонарЯ,
подвешенного к пиллерсу, лист бумаги, отображающий  глубины  морЯ,  слегка
отсвечивал; дно, изображенное на нем, было такое же гладкое, как мерцающаЯ
поверхность вод. Ќа карте  лежали  линейка  длЯ  проведениЯ  параллелей  и
циркуль; положение судна в  полдень  было  отмечено  черным  крестиком,  а
твердаЯ прЯмаЯ линиЯ, проведеннаЯ карандашом до  перима,  обозначала  курс
судна - тропу душ к свЯтому  месту,  к  обетованному  спасению,  к  вечной
жизни;  карандаш,  касаЯсь  острием  берега  ‘омали,   лежал   круглый   и
неподвижный, словно голаЯ мачта, всплывшаЯ в заводи защищенного дока.
   "Љак ровно идет  судно",  -  с  удивлением  подумал  „жим,  с  какою-то
благодарностью воспринимаЯ великий покой морЯ и неба. ‚ такие минуты мысли
его вращались в кругу доблестных подвигов, он  любил  эти  мечты  и  успех
своих воображаемых достижений. ’о было лучшее в жизни, тайнаЯ  ее  истина,
скрытаЯ ее реальность. ‚ этих  мечтах  была  великолепнаЯ  мужественность,
очарование неуловимого, они проходили перед  ним  героической  процессией,
они увлекали его душу и опьЯнЯли ее божественным напитком  -  безграничной
верой в самое себЯ. Ќе было ничего, чему бы он не смог противостоЯть.  ќта
мысль так ему  понравилась,  что  он  улыбнулсЯ,  беспечно  глЯдЯ  вперед;
оглЯнувшись, он увидел белую полосу кильватера, проведенную по морю  килем
судна, - полосу такую же прЯмую, как чернаЯ линиЯ, проведеннаЯ  карандашом
на карте.
   ‚едра с золой ударЯлись о вентилЯторы кочегарки, и  этот  металлический
стук  напомнил  ему,  что  близитсЯ  конец  его  вахты.  Ћн   вздохнул   с
удовольствием, но в то же времЯ пожалел,  что  приходитсЯ  расставатьсЯ  с
этим невозмутимым спокойствием, поощрЯющим свободные дерзаниЯ его  мыслей.
…му немножко хотелось спать, он ощущал приЯтную усталость  во  всем  теле,
словно всЯ  кровь  его  превратилась  в  теплое  молоко.  кипер  бесшумно
поднЯлсЯ на мостик; он был в пижаме, и широко распахнутаЯ куртка открывала
голую грудь. Ћн еще не совсем проснулсЯ; лицо у него было  красное,  левый
глаз полузакрыт, правый,  мутный,  тупо  вытаращен;  свесив  свою  большую
голову над картой, он сонно чесал себе бок.  Ѓыло  что-то  непристойное  в
этом голом теле. ѓрудь его, мЯгкаЯ и сильнаЯ, лоснилась, словно он вспотел
во сне, и  из  пор  выступил  жир.  Ћн  сделал  какое-то  профессиональное
замечание голосом  хриплым  и  безжизненным,  напоминающим  скрежет  пилы,
врезающейсЯ в доску; складка его двойного подбородка свисала,  как  мешок,
подвЯзанный к челюсти; „жим вздрогнул  и  ответил  очень  почтительно;  но
отвратительнаЯ  мЯсистаЯ  фигура,  словно  увиденнаЯ  впервые   в   минуту
просветлениЯ, навсегда запечатлелась в его  памЯти  как  воплощение  всего
порочного и подлого, что таитсЯ в мире, нами любимом: оно таитсЯ  в  наших
сердцах, которым мы вверЯем наше спасение;  в  людЯх,  нас  окружающих;  в
картинах, какие раскрываютсЯ перед нашими глазами;  в  звуках,  касающихсЯ
нашего слуха; в воздухе, наполнЯющем наши легкие. ’онкаЯ  золотаЯ  стружка
месЯца, медленно опускаЯсь, погрузилась в  потемневшую  воду,  и  вечность
словно придвинулась к земле, Ярче замерцали звезды, интенсивнее стал блеск
полупрозрачного купола, нависшего над плоским диском темного  морЯ.  ‘удно
скользило так ровно, что не ощущалось никакого движениЯ вперед, как  будто
"Џатна" была планетой, несущейсЯ сквозь темные пространства эфира, за роем
солнц,  в  устрашающей  и  спокойной  пустыне,  ожидающей  дыханиЯ   новых
творений.
   - Њало сказать, жарко - там, внизу, - раздалсЯ чей-то голос.
   „жим,  не  оборачиваЯсь,  улыбнулсЯ.   кипер,   невозмутимый,   стоЯл,
повернувшись к нему широкой спиной; в обычае  ренегата  было  не  замечать
сначала вашего присутствиЯ, а затем, пожираЯ вас глазами,  разразитьсЯ,  с
пеной у рта, потоком брани,  вырывающимсЯ  словно  из  водосточной  трубы.
‘ейчас он только угрюмо  что-то  проворчал;  второй  механик  поднЯлсЯ  на
мостик и, вытираЯ влажные ладони  грЯзной  трЯпкой,  нимало  не  смущаЯсь,
продолжал жаловатьсЯ. ЊорЯкам хорошо здесь, наверху, и хотел бы он  знать,
какой от них толк? Ѓедные механики должны вести  судно,  и  они  прекрасно
справились бы и со всем остальным; ей-богу, они...
   - ‡амолчите! - флегматично проворчал немец.
   - Ќу конечно! ‡амолчать! Ђ как что неладно, вы сейчас же бежите к  нам,
верно? - продолжал тот. Ћн уже наполовину изжарилсЯ там, внизу. ‚о  всЯком
случае, теперь ему все равно, как бы он ни нагрешил: за последние три  днЯ
он получил прекрасное представление  о  том  местечке,  куда  отправлЯютсЯ
после смерти дрЯнные людишки... ей-богу, получил... и  вдобавок  оглох  от
адского шума там, внизу. ЏроклЯтаЯ гнилаЯ развалина грохочет  и  тарахтит,
словно стараЯ лебедка, даже еще громче; и какого черта ему рисковать своею
жизнью дни и ночи среди всей этой рухлЯди, будто на кладбище длЯ кораблей,
он понЯтиЯ не имеет! „олжно быть, он  от  рождениЯ  такой  легкомысленный.
Ћн...
   - ѓде вы напились? -  осведомилсЯ  немец;  он  был  взбешен,  но  стоЯл
совершенно неподвижно,  освещенный  лампой  нактоуза,  похожий  на  грубую
статую человека, вырезанную из  глыбы  жира.  „жим  по-прежнему  улыбалсЯ,
глЯдЯ на отступающий  горизонт;  исполненный  благородных  стремлений,  он
упивалсЯ сознанием своего превосходства.
   - ЌапилсЯ! - презрительно повторил механик; обеими руками  он  держалсЯ
за поручни - темнаЯ фигура с подгибающимисЯ коленЯми. - „а уж не  вы  менЯ
напоили, капитан. ‘лишком вы скаредны, ей-богу. ‘корее уморите парнЯ,  чем
предложите  ему  капельку  шнапса.  ‚от  что  у  вас,  немцев,  называетсЯ
экономией. Ќа пенни ума, на фунт глупости.
   Ћн расчувствовалсЯ. Ћколо десЯти часов старший  механик  дал  ему  одну
рюмочку... - всего-навсего одну, ей-богу!  добрый  старикашка;  но  теперь
старого мошенника не стащишь с койки - пЯтитонным краном не поднЯть его. -
ќ, нет! ‚о всЯком  случае,  не  сегоднЯ!  Ћн  спит  сладким  сном,  словно
младенец, а под подушкой у него бутылка с первоклассным бренди.  -  ‘  уст
командира "Џатны" сорвалась хриплаЯ  ругань,  и  слово  "schwein"  [свиньЯ
(нем.)] запорхало, как капризное  перышко,  подхваченное  ветерком.  Ћн  и
старший механик были знакомы много лет - вместе служили веселому,  хитрому
старику китайцу, носившему очки в роговой  оправе  и  вплетавшему  красные
шелковые тесемочки в свою почтенную седую косу.  ‚  родном  порту  "Џатны"
жители побережьЯ придерживались того мнениЯ,  что  эти  двое  -  шкипер  и
механик - по части наглых хищений  друг  другу  не  уступают.  ‚нешне  они
гармонировали плохо: один - с мутными глазами, злобный и мЯсистый;  другой
- тощий, с головой длинной и костлЯвой,  словно  голова  старой  клЯчи,  с
ввалившимисЯ глазами и остекленевшим взором. ‘таршего механика  прибило  к
берегу где-то на ‚остоке - в Љантоне, анхае или, быть может, в  €окогаме;
он и сам, должно быть, не помнил, где именно произошло крушение и чем  оно
было вызвано. „вадцать лет назад его,  из  состраданиЯ  к  его  молодости,
спокойно выпихнули с судна, а могло быть и куда хуже длЯ  него,  так  что,
вспоминаЯ об этом эпизоде, он не испытывал и т