л громкие имена: ѓомер, ‚ергилий, „анте, ѓете.  Ћн  воскрешал  из
забвений дворцы и развалины, храмы  и  школы.  Ћн  говорил  об  Ђвгустине,
Ђнсельме, ”оме Ђквинском, Џаскале. Ћн вспомнил слова Љьеркегора о том, что
христианство - лишь видимость, обманчивый луч, и все-таки,  сказал  ќдвин,
этот, быть может, последний луч устало  заходЯщего  солнца,  имЯ  которому
…вропа, - единственный в мире  свет,  согревающий  землю.  ‘оздатели  моды
спали. €х куколки спали. ‘пал Ђлександр, исполнитель роли эрцгерцога.  …го
рот раскрылсЯ; пустота вливалась и выливалась обратно. Њессалина  боролась
со сном. Ћна думала о ”илиппе и очаровательной зеленоглазой малютке и  все
еще выискивала способ заманить ќдвина к себе  на  вечеринку.  Њисс  “эскот
записывала то, чего не понимала,  но  считала  существенным.  Њисс  Ѓернет
думала: "‘трашно хочетсЯ есть, мне всегда на  докладах  хочетсЯ  есть,  со
мной, видно, творитсЯ что-то неладное: Я  далека  от  возвышенных  чувств,
испытываю лишь голод". Ђльфредо, нежнаЯ  стареющаЯ  лесбиЯнка,  мечтала  о
чем-то ужасно непристойном, прижимаЯсь щекой  к  голубому  костюму  Љрошки
ѓанса. Љрошка ѓанс думал: "…сть ли у нее деньги?" Ћн был словно  маленькаЯ
счетнаЯ машина, но ему еще недоставало опыта, иначе он догадалсЯ бы, что у
бедной Ђльфредо нет ни гроша. Ћн убрал руку, к которой  припала  Ђльфредо.
Љрошка ѓанс бывал груб. „жек пыталсЯ запомнить  все,  что  говорил  ќдвин.
„жек был как попугай. Ћн охотно повторЯл чужие слова. Ќо речь ќдвина  была
чересчур длинна. Ћна была утомительной и сбивала с толку. „жеку  удавалось
сосредоточитьсЯ лишь на несколько минут. Ћн нервничал. Ћн думал  о  Љрошке
ѓансе. Љрошке опЯть понадобились деньги. Ќо денег у „жека  тоже  не  было.
Љэй все еще не могла прийти в себЯ после виски, выпитого вместе с ќмилией.
Ћна не понимала, что говорит ее любимый писатель.  Ћн  говорил  красиво  и
мудро, но, видимо, слишком возвышенно.  Љэй  ничего  не  понимала.  „октор
Љайзер, конечно, понЯл бы. Њесто пожарного,  которое  она  занимала,  было
неудобным, и она, откинувшись, прижалась к ”илиппу, ерзавшему  на  сиденье
полицейского. Ћна думала: "Ќемецкого поэта, наверно, легче  понЯть,  пусть
он не такой умный, как ќдвин, но,  может  быть,  он  добрее  и  сердечнее,
немецкие поэты - мечтатели, они воспевают любовь  и  лес".  ”илипп  думал:
"Ћни спЯт, но доклад его все равно не лишен величиЯ.  ђазве  не  был  прав
этот помешанный, когда пыталсЯ разбудить нас? Ћн один из пациентов Ѓехуде;
как стараетсЯ ќдвин, Я растроган, Я чту его, теперь Я  его  воистину  чту,
его доклад - лишь тщетные заклинаниЯ, да и  сам  он,  конечно,  чувствует,
насколько тщетны все его заклинаниЯ, это, наверно, менЯ и трогает, ќдвин -
один из самых трогательных, беспомощных, измученных Ясновидцев, но  он  не
говорит нам, что он провидит, ибо  то,  что  он  провидит,  ужасно,  ќдвин
пытаетсЯ накинуть на свое лицо покрывало, лишь иногда он приподнимает  его
от ужаса, а что, если нет никакого ужаса и ничего не таитсЯ за покрывалом?
Ћн говорит длЯ себЯ одного, может быть, еще  длЯ  менЯ,  может  быть,  длЯ
свЯщенников, идет разговор авгуров, остальные спЯт".  Ћн  крепко  обхватил
Љэй. Ћна не спала. Ћна его согревала. Ћна была теплой и свежей,  как  сама
жизнь. “же в который раз ”илипп почувствовал, что Љэй свободней,  чем  он.
Ќе девушка, а свобода сводила его с ума.  Ћн  рассматривал  ее  украшение,
бледное, как луна, украшение из жемчуга, эмали и алмазных роз. "Ћно к  ней
идет, - думал он, - откуда она его только взЯла, оно,  наверно,  досталось
ей по наследству, ей лучше бы  совсем  не  носить  украшений,  это  старое
украшение  скрадывает  ее  свежесть,  пожалуй,  ей  подошли  бы  кораллы".
“крашение показалось ему  знакомым,  но  он  не  узнал  в  нем  украшениЯ,
принадлежавшего ќмилии. ”илипп не разбиралсЯ в драгоценных камнЯх и не мог
запомнить  их  вид  и  форму,  а  кроме  того,  он  избегал  смотреть   на
драгоценности ќмилии; он знал, что камни, жемчуг и золото способны вызвать
слезы - слезы, которые  его  так  угнетали;  ќмилии  приходитсЯ  продавать
украшениЯ, и она каждый раз  плачет,  отправлЯЯсь  к  ювелиру;  ”илипп  же
существовал на деньги, вырученные за ее драгоценности и слезы. ‚ его жизни
была и такаЯ невзгода. Ћдин, без ќмилии, он мог бы содержать себЯ  и  жить
много проще, но, любЯ ќмилию и живЯ вместе с вей, делЯ с ней стол и  ложе,
он обирал ее и был, словно птица к  палке,  привЯзан  к  роскошной  богеме
советника коммерции, перешедшей по наследству  к  ќмилии,  и  уже  не  мог
по-настоЯщему расправить крыльЯ, чтобы, совершаЯ небольшие, подобающие ему
вылеты, добывать себе свой собственный корм. ќто походило на оковы,  оковы
любви, узы эроса, однако жизнь поставила его в зависимость  от  состоЯниЯ,
пришедшего в упадок без хозЯйского глаза, и потому  другие,  нежелательные
оковы отЯгощали чувство любви. "Њне уже никогда не освободитьсЯ,  -  думал
”илипп, - всю свою жизнь  Я  искал  свободу,  но  зашел  в  тупик".  ќдвин
упомЯнул о свободе. "Ѓудущее свободы, - сказал ќдвин,  -  это  европейский
дух, или же у свободы вообще нет  будущего".  ‡десь  ќдвин  неодобрительно
отозвалсЯ об  изречении  американской  писательницы  ѓертруды  ‘тайн,  имЯ
которой было  совершенно  неизвестно  его  слушателЯм.  ђассказывали,  что
именно у нее училсЯ писать •емингуэй. ѓертруда ‘тайн и •емингуэй в  равной
мере не отвечали вкусу ќдвина, он  считал  их  писаниЯ  второразрЯдными  и
грошовыми, а они щедро платили ему той же монетой,  ни  в  грош  не  ставЯ
сочинениЯ  ќдвина,  называЯ  его  эпигоном  и  утонченным  снобом,   слепо
подражающим великой мертвой поэзии великих мертвых столетий. "Љак голуби в
траве", - сказал ќдвин, цитируЯ писательницу ‘тайн, кое что из написанного
ею все же застрЯло у него в памЯти, но при этом  он  думал  не  столько  о
голубЯх в траве, сколько о голубЯх на  площади  св.Њарка  в  ‚енеции,  как
голуби в траве, выглЯдЯт люди,  по  мнению  некоторых  просвещенных  особ,
пытающихсЯ обнажить бессмысленность  и  мнимую  случайность  человеческого
бытиЯ и доказать, что человек свободен от  бога  и,  следовательно,  может
свободно  порхать  в  пустоте,   бесцельно,   бессмысленна   и   свободно,
подвергаЯсь опасности угодить в силки птицелова и попасть  к  мЯснику,  но
зато гордЯсь своей  вымышленной,  ничего  не  дающей  ему,  кроме  нищеты,
свободой - свободой от бога и богоподобиЯ. "Ђ ведь любой голубь, -  сказал
ќдвин, - знает свою голубЯтню и, как любаЯ птица, существует лишь в божьей
руке".  ‘вЯщенники  навострили  уши.  ЉажетсЯ,  ќдвин,  льет  воду  на  их
мельницу? Ќеужто он - проповедник,  хоть  и  без  духовного  званиЯ?  Њисс
“эскот перестала записывать. Ћна уже, кажетсЯ,  однажды  слышала  то,  что
сказал сейчас ќдвин. ‚едь точно такие же мысли высказала  мисс  ‚ернет  на
площади национал-социалистов, она точно так же сравнила людей  с  голубЯми
или  птицами,  сказав,  что  их  существование   случайно   и   подвержено
опасностЯм? Њисс “эскот изумленно посмотрела на мисс ‚ернет. Ќеужели мысль
о том,  что  человек  подвержен  опасностЯм  и  зависит  от  случайностей,
настолько обща, что ее почти одновременно могли  сформулировать  известный
писатель и гораздо менее известнаЯ школьнаЯ учительница? Њисс “эскот  была
сбита с толку. Ћна ведь не голубь  и  вообще  не  птица.  Ћна  -  человек,
учительница, у нее есть занЯтие, к которому она себЯ готовила и продолжает
готовить. “ нее есть свои обЯзанности, и она  пытаетсЯ  выполнЯть  их  как
можно лучше. Њисс “эскот нашла, что у мисс ‚ернет  -  изголодавшийсЯ  вид;
какое-то странное, голодное  выражение  поЯвилось  на  лице  мисс  ‚ернет;
похоже, что мир и озарениЯ ќдвина пробудили в ней страшный  голод.  ”илипп
думал: "Ђ теперь он обратитсЯ к ѓете, это чисто по-немецки, он  хочет  под
конец сослатьсЯ на ѓете, на тот-закон-который-всех-нас-создал, и,  подобно
ѓете, ќдвин ищет в этом законе свободу: он ее не  нашел".  ќдвин  произнес
заключительные слова. ѓромкоговорители хрипели и трещали. „аже после того,
как ќдвин закончил свое выступление, они продолжали хрипеть и  трещать,  и
бессловесный хрип и треск в их беззубых ртах пробудил слушателей,  оторвав
их от грез и посторонних мыслей.


   Љамни, камни, которые они  швырЯли,  звон  стекла  и  падающие  осколки
перепугали  толпу.  ‚  памЯти  тех,  кто  был  постарше,  ожили  кое-какие
воспоминаниЯ; ожили  воспоминаниЯ  об  ослеплении,  о  событиЯх  недавнего
прошлого, о  других  осколках.  ‘  осколков  тогда  началось  и  осколками
кончилось. Ћсколки, которыми это кончилось, были  осколки  их  собственных
окон. "Џрекратите!  Ќам  же  платить  придетсЯ,  -  сказали  те,  кто  был
постарше.  -  Ќам  всегда  приходитсЯ  платить,  когда  что-то  ломаетсЯ".
Љристофер протиснулсЯ вперед. …ще не совсем уЯснив себе,  что  происходит,
он протиснулсЯ вперед.  Ћн  встал  на  камень  и  крикнул:  "‹юди,  будьте
благоразумны!" ‹юди его не понЯли. Ђ когда он ограждающим  жестом  вытЯнул
руки, они засмеЯлись и сказали, что  это  свЯтой  •ристофор.  ђичард  Љирш
выбежал вместе с другими. Ћн выбежал, хотЯ девушка увещевала его: "Ќе лезь
куда не надо, не вмешивайсЯ, тебЯ это совсем не касаетсЯ".  Ћн  был  готов
вместе с Љристофером защищать Ђмерику, черную Ђмерику, котораЯ  лежала  за
ним, темную Ђмерику, притаившуюсЯ за разбитыми стеклами  и  развевающимисЯ
красными занавесками. Њузыка прекратилась. „евушки визжали. Ћни  звали  на
помощь, хотЯ их никто не трогал.  ‘квознЯк,  возникший  в  помещении,  как
только стекла разлетелись вдребезги, казалось, парализовал черных  солдат.
Ћни боЯлись не немцев.  ‘удьба,  котораЯ  неотступно  преследовала  их  от
рождениЯ до смерти, гонениЯ, не прекратившиесЯ даже в ѓермании, - вот  что
их омрачало и сковывало, как паралич. Ћни были полны решимости защищатьсЯ.
Џолны решимости защищатьсЯ на полу кафе.  Ћни  будут  дратьсЯ,  они  будут
дратьсЯ в своем кафе, но оцепенение мешало им броситьсЯ  в  море,  в  море
белых людей, в этот грохочущий белый океан, на много миль  обступивший  их
маленький  черный  остров.  Џриближались  полицейские   машины.   ‘лышалсЯ
пронзительный вой их сирен. ‘лышались возгласы, свистки и смех. "€дем",  -
сказала ‘юзанна. Ћна знала, что делать. Ћна взЯла  ЋдиссеЯ  за  руку.  Ћна
повела его темной подворотней, через двор, заставленный мусорными  баками,
к невысокой обвалившейсЯ стене. ‘юзанна и Ћдиссей перелезли  через  стену.
Ћщупью они пробрались через  развалины  и  вышли  на  заброшенную  улочку.
"Ѓыстрей!" -  сказала  ‘юзанна.  Ћни  побежали  по  улице.  ’опот  их  ног
заглушалсЯ непрерывным воем сирен. ЏолициЯ оттеснила толпу. Љордон военной
полиции загородил вход в кафе. “  каждого,  кто  хотел  выйти,  спрашивали
документы. —ьЯ-то маленькаЯ рука потЯнула Љристофера за рукав и стащила  с
камнЯ. Џеред  ним  стоЯл  ќзра.  Љостюм  его  был  изорван,  лицо  и  руки
исцарапаны до крови. Џозади ќзры стоЯл незнакомый  мальчишка;  его  одежда
тоже была порвана, а лицо и руки окровавлены. ќзра и •ейнц упали на  камни
обвалившейсЯ стены. Ћни больно ушиблись. ‚ первый момент  они  испугались,
закричали  от  страха  и  стали  звать  на  помощь.  Ќо  потом,   заслышав
полицейские сирены, они помогли друг другу выкарабкатьсЯ из-под  камней  и
вместе убежали на Ѓеккергассе. Ћттуда они возвратились на площадь. Ћни уже
ничего не хотели друг от друга. Ћни старались не встречатьсЯ взглЯдами. €з
сказок и историй про индейцев они вернулись к Яви;  им  было  стыдно.  "Ќе
спрашивай, - сказал ќзра Љристоферу, - не спрашивай, Я хочу домой.  Ќичего
страшного. џ просто упал".  Љристофер  стал  пробиратьсЯ  сквозь  толпу  к
машине. €з кафе вышли ‚ашингтон и Љарла. Ћни направились  к  машине.  "‚от
он!" - закричала фрау Ѓеренд. "Љто он?" - закричали лысоголовые  торговцы.
”рау Ѓеренд молчала. ‘тоит ли оповещать мир о своем позоре?  "Ќе  тот  ли,
что убил шофера такси?" - спросил один из лысоголовых. Ћн облизнулсЯ. "‚он
идет убийца!" - закричал второй. "†енщина говорит, что это он убил шофера.
Ћна его опознала!" Ќа лбу у второго лысоголового выступил пот. ’олпу вновь
захлестнула волна Ярости. ђазбитые окна ее несколько  отрезвили,  но  едва
они увидели  человеческую  дичь,  как  в  них  опЯть  проснулись  стадные,
владеющие толпой инстинкты, Ярость преследованиЯ и жажда  крови.  ђаздалсЯ
пронзительный свист, послышались выкрики: "“бийца и его шлюха!" - и  вновь
полетели камни. Љамни летели в небесно-голубой  лимузин.  Ћни  попадали  в
‚ашингтона и Љарлу, они попадали в ђичарда Љирша, который бросилсЯ  им  на
помощь, защищаЯ Ђмерику,  черную  братскую  Ђмерику,  злодейски  брошенные
камни попадали в Ђмерику и в  …вропу,  наносили  бесчестие  прославленному
европейскому духу,  унижали  все  человечество,  камни  настигли  мечту  о
Џариже, мечту о гостинице "Washington's Inn", мечту  под  названием  _вход
открыт длЯ всех_, но они не могли сразить мечту, мечта была  сильней,  чем
каждый брошенный камень, и они  сразили  маленького  мальчика,  который  с
криком "мама" бежал к небесно-голубой машине.


   ™енок жалсЯ к ќмилии. Ћн все еще боЯлсЯ. Ћн боЯлсЯ других собак, живших
в особнЯке на ”уксштрассе, боЯлсЯ кошек и крикуна-попугаЯ, боЯлсЯ холодной
и мертвой атмосферы, котораЯ царила в доме. Ќо звери его не  тронули.  Ћни
успокоились.  Ћни  порычали,  повыли,  повизжали,  обнюхали  его  и  затем
успокоились. Ћна знала, что щенок приживетсЯ. Ћн  будет  новым  спутником,
новым товарищем, пусть остаетсЯ. ‚ этом доме  чаете  не  хватает  еды  длЯ
людей, но длЯ зверей всегда что-нибудь  да  найдетсЯ.  ™енок  привыкнет  к
холодной и мертвой атмосфере, а залогом теплоты и дружбы ему будет служить
ќмилиЯ. Ќо сама ќмилиЯ мерзла.  Ћна  надеЯлась,  что  ”илипп  уже  дома  и
ожидает ее. Ћна была еще доктором „жекилем. Ћна выпила еще совсем немного,
желаЯ остатьсЯ доктором „жекилем. „октор „жекиль  хотел  быть  ласковым  с
”илиппом. Ќо ”илиппа не было. Ћн не вернулсЯ к  ней.  Ћн  разлюбил  милого
доктора „жекилЯ. Ћ, как она ненавидела этот дом, из которого  она  никогда
не сможет уйти, уйти раз и навсегда! „ом был могилой,  но  в  этой  могиле
лежала живаЯ ќмилиЯ и не могла ее оставить. Љак  она  ненавидела  картины,
которые понавесил ”илипп! Љентавр с обнаженной женщиной на спине, копиЯ  с
помпеЯнской фрески, пристально смотрел на нее  и  насмешливо  улыбалсЯ.  ‚
действительности лицо кентавра ничего не выражало. Ћно ничего не выражало,
как и все лица на помпеЯнских росписЯх, но ќмилии почему-то казалось,  что
кентавр насмехаетсЯ над ней. ”илипп ведь тоже ее похитил,  правда,  не  на
спине, но обнаженную и юную, он вырвал ее из прекрасной и наивной веры,  в
которой  она  пребывала,  веры  в   собственность   и   незыблемое   право
собственности,  и  умчал  ее  в  свое  интеллектуальное  царство,  царство
бедности, сомнений и угрызений совести.  ‚  темной  рамке  висела  гравюра
Џиранези, изображавшаЯ развалины древнеримского  акведука,  напоминание  о
гибели  и  упадке.  ‘плошной  тлен  окружал  ќмилию,  вещи  из  наследства
советника коммерции, мертвые книги, мертвый дух, мертвое  искусство.  ќтот
дом невыносим. ђазве у нее нет друзей? „рузей среди живых? Ќе пойти  ли  к
Њессалине и Ђлександру? “ Њессалины будет вино и музыка, у Њессалины будут
танцы, у Њессалины она найдет забвение. "…сли Я туда пойду, - сказала себе
ќмилиЯ, - Я вернусь домой в образе мистера •айда. Ќу и  ладно,  -  сказала
она себе, - ведь ”илипп не пришел. Ћн пришел бы, если бы хотел, чтоб этого
не было. Џочему Я должна его ждать? џ еще не вдова. Џочему Я  должна  жить
отшельницей? Ђ если бы-он пришел? —то изменилось бы? Ќичего! Ќе было бы ни
музыки, ни танцев. Њы мрачно сидели бы друг  против  друга.  Ќам  осталась
лишь любовь, эротическое отчаЯние. ’ак почему бы мне не  напитьсЯ,  почему
не стать мистером •айдом?"


   ”илипп вел Љэй к выходу. Ћн успел увидеть,  как  раскланиваетсЯ  ќдвин,
как медленно наклонЯет голову и, стыдЯсь, закрывает глаза, словно выпавшие
ему на долю почести и успех  (все  то,  из-за  чего  он  втайне  завидовал
актерам и исполнителЯм главных ролей на сцене времени)  достались  ему  по
чистому недоразумению и были  чем-то  Явным  и  отвратительным,  нечестным
выпадом,  последовавшим  за  непониманием,  облегчением  длЯ   слушателей,
которые, ничего не понЯв из слов  ќдвина,  теперь  аплодисментами  очищали
себЯ, словно от липкой паутины, от налета его духа,  сперва  тончайшего  и
нежного, но огрубевшего в зеве громкоговорителей и уже мертвого,  ставшего
тленом и прахом, едва он достиг  публики;  это  было  стыдно,  и,  как  бы
сознаваЯ, что это стыдно,  воспринимаЯ  это  как  издевку,  как  торжество
предприимчивости,  сплошных  условностей,  антидуховности  и   бесславного
домогательства славы, писатель, стыдЯсь, закрывал глаза. ”илипп понЯл его.
Ћн думал: "Њой несчастный брат,  мой  дорогой  брат,  мой  великий  брат".
ќмилиЯ сказала бы: "€ мой бедный брат. Џочему не добавишь?" - "Љонечно.  €
мой бедный брат, - возразил бы ”илипп, - но это несущественно. ’о, что  ты
зовешь бедностью,  -  это  сердце  писателЯ,  счастье,  любовь  и  величие
писательской жизни облеплЯют его, точно снежные массы Ядро  лавины.  Џусть
это мерзлота, ќмилиЯ, но ќдвин, его слова, его дух, его  миссиЯ,  которые,
как  видишь,  не  потрЯсли  этот  зал  и  не  оказали  на  него  заметного
воздействиЯ, принадлежат к великим  лавинам,  что  низвергаютсЯ  в  долину
нашего времени". - "‚се  разрушаЯ  вокруг,  -  добавила  бы  ќмилиЯ,  -  и
распространЯЯ холод". Ќо ќмилии не было  рЯдом,  она  скорее  всего  сидит
дома, сотворЯЯ вином и водкой мерзкого мистера •айда,  который  оплакивает
разрушение  собственности,  и,   став   из-за   разрушениЯ   собственности
заправским пьЯнчужкой, пытаетсЯ мелкими разрушениЯми, пьЯным,  неудержимым
буйством боротьсЯ о  великими  разрушениЯми  времени.  ”илипп  вел  Љэй  к
выходу. Ћни ускользнули  от  учительниц;  они  спаслись  от  Ђлександра  и
Њессалины. Ђмериканские учительницы, в меру напомаженные, со вкусом одетые
и сравнительно  хорошо  обеспеченные,  стоЯли  в  актовом  зале  бедные  и
запуганные, словно немецкие учительницы.  Ћни  записали  в  свои  блокноты
мертвые слова, перечень мертвых слов, эпитафии духа; слова,  не  способные
им что-либо проЯснить, не говорЯ уже о том, чтобы пробудить их к жизни. €х
ждал автобус, чтобы отвезти в гостиницу,  их  ждал  в  гостинице  холодный
ужин, потом письма, которые они будут писать в Њассачусетс,  "мы-осмотрели
-                                                          немецкий-город,
мы-слышали-выступление-ќдвина-и-оно-нам-очень-понравилось",    их    ждала
гостиничнаЯ кровать, точно такаЯ же, как кровати в других городах, где они
побывали.  —то  же  оставалось?   Ћставалась   мечта.   €   постигшее   их
разочарование с Љэй; прелестнаЯ, бесстыжаЯ, она убежала с немецким поэтом,
о котором они толком не знали, ни кто он, ни как его  зовут,  пришлось  им
всерьез  призадуматьсЯ,  не  сообщить  ли  в  полицию,  но   мисс   Ѓернет
высказалась против и напугала мисс  “эскот  скандалом,  который  навернЯка
произойдет, если военнаЯ полициЯ на машинах с сиренами пуститсЯ на розыски
маленькой  вероломной  Љэй.  Ђмериканский  клуб,  некогда   главный   штаб
национал-социализма,  был  уже  позади  ”илиппа   и   Љэй.   Ћкна   клуба,
расположенные  симметричными  рЯдами,  светились  в  ночи,  отчего  здание
напоминало музей, гигантский мавзолей античности,  административный  центр
по изучению античного наследиЯ - духа, мифологии и богов.  Љэй  не  хотела
идти с ”илиппом, но какаЯ-то частичка ее  существа  не  противилась  тому,
чтобы все же пойти с ним, и именно эта частичка заставила Љэй, не желавшую
идти с ”илиппом, решитьсЯ на этот шаг, что-то в ней оказалось сильнее, чем
ее нежелание, и этим "что-то"  была  жажда  переживаний,  романтических  и
необычных, жажда опыта, невероЯтных  приключений,  жажда  стать  взрослее,
жажда падениЯ и перерождениЯ, жажда принести себЯ, как €фигениЯ, в жертву,
отдать себЯ на заклание, это был вызов, это было отвращение к опостылевшей
группе  учительниц,   возбуждение,   вызванное   незнакомой   обстановкой,
поспешность, свойственнаЯ юности, и виски, выпитое с ќмилией, усталость от
сентиментальной и назойливой любви двух дам, мисс “эскот  и  мисс  Ѓернет.
Љэй думала: "Ћн поведет менЯ к себе, Я увижу,  как  живет  немецкий  поэт,
доктору Љайзеру это будет интересно, наверно, немецкий поэт обольстит менЯ
у себЯ в квартире, а ќдвин не захотел  менЯ  обольстить,  Я  бы,  конечно,
скорей согласилась, чтобы это сделал ќдвин, но доклад его был,  говорЯ  по
совести, скучен, он был скучен и холоден,  Я  буду  единственнаЯ  в  нашей
группе, кто сможет,  вернувшись  домой,  рассказать,  как  немецкие  поэты
обольщают девушек". Ћна оперлась на  руку  ”илиппа.  ‚  городе  стоЯл  вой
полицейских сирен. Љэй думала: "‡десь словно в джунглЯх, наверно,  в  этом
городе совершаетсЯ множество преступлений". Ђ ”илипп думал: "Људа Я с  ней
денусь? џ мог бы повести ее  на  ”уксштрассе,  но  там  ќмилиЯ,  она  уже,
наверно напилась и стала мистером •айдом, она  не  в  состоЯнии  принимать
гостей, когда становитсЯ мистером •айдом, не пойти ли мне с американкой  в
гостиницу "Ђгнец"? Ќо гостиница такаЯ убогаЯ, в ней  гнетущаЯ  обстановка,
получитсЯ, что Я привел овечку к агнцу, что мне от нее  надо?  •очу  ли  Я
спать с ней? Ќаверно, Я мог бы с ней  переспать,  длЯ  нее  это  романтика
путешествий,  а  Я  длЯ  нее  что-то  вроде  престарелого  любовника,   не
брезгающего уличными знакомствами, у ѓеорге есть стихотворение  про  Џорта
Ќигра: неужели Я высокомерен, как старый любовник? Љэй  очаровательна,  но
вовсе не это сводит менЯ с ума, и не ее Я хочу, Я хочу другую страну, хочу
простора, бескрайней дали, хочу иных горизонтов, Я хочу юности, хочу  юной
страны, хочу будущего, беззаботности, хочу непостоЯнства, ветра хочу Я,  и
так как Я хочу лишь этого и ничего  другого,  то  все  другое  преступно".
‘делав еще несколько шагов, ”илипп подумал: "џ хочу того, что преступно".


   Ћни лежали рЯдом, белокожаЯ, чернокожий, Ћдиссей ‘юзанна –ирцеЯ  сирены
и  может  быть  ЌавзикаЯ,  прижимаЯсь  телами,  чернокожий,  белокожаЯ,  в
комнатенке, котораЯ еле-еле держалась  на  подпорках  и,  точно  маленький
балкон, парила в пространстве, ибо с этой стороны дома стена была снесена,
разрывом бомбы отнесло ее в сторону, и  никогда  уже  не  восстановить  ее
снова. Љомнатенка  была  оклеена  фотографиЯми  артистов,  примелькавшиесЯ
представительные лица - лица времени - висели на стенах и  с  прилизанным,
глупым видом, во всей своей дешевой  красе  глазели  на  них,  лежавших  в
подушках; черный и белаЯ, они зарылись в подушки и  были  как  звери,  как
черти и длинноногие упыри, белаЯ и  черный,  обнаженные,  лежали,  как  на
плоту, в экстазе сближениЯ лежали, как на плоту,  обнаженные,  прекрасные,
дикие, они лежали невинные на плоту; уносившем их в бесконечность.


   "Ѓесконечность! Ќо бесконечность, сотканнаЯ из мельчайших  конечностей,
- вот что такое мир. Ќаше тело, наш облик - все то, о чем мы  думаем,  что
это мы сами, - лишь точечки, мельчайшие крохотные точечки. Ќо и в точечках
- в них ведь все то же самое:  каждаЯ  из  них  -  генератор,  малюсенький
генератор величайшей мощности. ‚сегда возможен взрыв! Ќо длЯ  беспредельно
короткого мгновениЯ, именуемого  нашей  жизнью,  миллиарды  генераторов  -
словно песчинки, принесенные ветром. Ћни придают очертаниЯ форме,  которую
мы зовем нашим "Я". …сли хотите, Я изображу это в виде формулы".  ЋпираЯсь
на  руку  Ѓехуде,  полусонный  накенбах,  пошатываЯсь,  шел  домой.   …го
несчастнаЯ   голова   напоминала   голову   ощипанной   птицы.   "„урацкие
рассуждениЯ,  -  думал  ‚ехуде,  -  но  что  Я  могу  ему  возразить?  …го
рассуждениЯ - бред, и  все  же  не  исключено,  что  он  прав,  мы  совсем
запутались и в великом, и в малом, мы больше не чувствуем себЯ хозЯевами в
этом мире, который накенбах готов обозначить формулой  и  объЯснить,  его
хотел объЯснить и ќдвин, удалось ли ему? …му ничего не удалось  объЯснить,
его доклад был скучен и холоден, он лишь завел нас в  холодный  и  мрачный
тупик".


   ќдвин ускользнул  от  общества,  он,  как  старый  угорь,  увильнул  от
приглашений, он уклонилсЯ  от  возвращениЯ  домой  в  консульской  машине;
спустившись по лестнице Ђмериканского клуба, по широкой лестнице  главного
штаба нацистов, он улизнул в ночь, навстречу приключениЯм и неизвестности.
Џисатель не старитсЯ. Џо-юношески стучит его  сердце.  Ћн  шеЯ  маленькими
улочками. Ћн шел наугад, полагаЯсь лишь на свое чутье, на свой огромный  в
чуткий нос. Ћн обнаружил мрачные тупики близ вокзала, сквер вокруг  „ворца
правосудиЯ, переулки ‘тарого города, район уайльдовских  золотых  змей.  ‚
этот час ќдвин был ‘ократом и Ђлкивиадом. Ћн предпочел бы быть,  ‘ократом,
наделенным силой Ђлкивиада,  но  был  Ђлкивиадом  с  телом  ‘ократа,  хотЯ
выглЯдел стройным и носил элегантный костюм. Ћни его  ждали.  Ѓене,  Љаре,
орши и ‡еп ждали его. †дали уже давно. Ћни не узнали в нем ни ‘ократа, ни
Ђлкивиада. Ћни  увидели  старого  пижона,  старого  придурка,  зажиточного
старого дЯдюшку. Ћни не знали, что они красивы. Ћни не догадывались,  что,
совсем опустившись, становишьсЯ красивее и  что  в  возлюбленном,  в  теле
неотесанного парнЯ можно любить отблеск вечной красоты, бессмертную  душу,
которой поклонЯлсЯ Џлатон. Ѓене, орши, Љаре  и  ‡еп  не  читали  Џлатона,
тот-кто-видел-красоту-воочию-знает-что-такое-смерти-лик.  Ћни  глЯдели  на
элегантно одетого старого пижона. ЏредстоЯло занЯтное дельце - какое,  они
еще и сами не знали, но опыт  подсказывал  им,  что  оно  может  оказатьсЯ
выгодным. ќдвин увидел их лица. Ћн подумал:  "Ћни  горды  и  красивы".  Ћн
успел заметить их кулаки, их огромные страшные кулаки, по,  не  отрываЯсь,
смотрел им в лица, которые были горды и красивы.
   ло веселье без гордости и красоты. „а и веселье  ли  это?  Џочему  они
веселЯтсЯ? Ќеужели их веселит пустота?  Ћни  говорили:  "Ќам  весело!"  Ќо
мрачное настроение  не  оставлЯло  их.  Ћни  пили  шампанское,  и  оживала
безнадежность,  они  шумели,  чтобы  скрасить  свою   бесполезную   жизнь,
полночной музыкой и громким смехом они отгонЯли от себЯ  страх.  ќто  было
жалкое веселье! €х не прельщали никакие соблазны и  даже  соблазны  любви.
Ђлександр  спал.  ‘пал,  открыв  рот.   ‘пала   Ђльфредо,   разочарованный
остромордый котенок; ей снились дурные сны. Њессалина танцевала с  „жеком.
„жек нехотЯ уступил ей  в  вольной  борьбе.  Љрошка  ѓанс  разговаривал  с
ќмилией о делах. …го интересовало, не изымут ли из обращениЯ оккупационный
доллар. Ћн  собиралсЯ  купить  самородное  золото.  Ћн  знал,  что  ќмилиЯ
разбираетсЯ в коммерции. ЊаленькаЯ счетнаЯ машина по  кличке  Љрошка  ѓанс
работала  как  заводнаЯ.  ќмилиЯ  пила.  Ћна  пила  шампанское  и  крепкий
обжигающий джин, пила высокоградусный коньЯк и густое пфальцское вино. Ћна
чувствовала, что  наступил  предел.  Ћна  пила  все  это  вперемешку.  Ћна
создавала мистера •айда. ‘оздавала его озлобленно и  последовательно.  Ћна
пила, чтобы насолить Њессалине. Ћна ни  с  кем  не  танцевала.  Ќикому  не
позволила к себе прикоснутьсЯ. ЏьЯнчужка оказалась недотрогой. Ћна  решила
влить в себЯ сколько войдет. Љакое ей  дело  до  остальной  компании?  Ћна
пришла сюда,  чтобы  напитьсЯ.  Ћна  живет  длЯ  себЯ.  Ћна  -  наследница
советника коммерции. ќтого  достаточно.  Ќаследницу  обокрали;  наследство
было захватано людьми. „овольно. ‘ нее довольно людей. Ћна  больше  ничего
не желает знать о людЯх. Ћна уйдет, когда совсем напьетсЯ. Ћна и  так  уже
достаточно выпила. ЋргиЯ ее не интересовала. Ћна ушла. “шла домой к  своим
зверюшкам. “шла домой, чтобы бушевать и выкрикивать  обвинениЯ.  ”илипп  -
трус, он не ответит на вызов мистера  •айда,  он  убежит,  когда  начнетсЯ
буйство, ей придетсЯ обрушить буйство на  дворника,  кричать  и  битьсЯ  в
закрытые двери, тЯжелые, наглухо закрытые двери, за  которыми  живут  лишь
расчет и холод.


   Ћн закрыл дверь и увидел, что Љэй мерзнет.  Ћтвратительный  одноместный
номер, убогаЯ комната, дешеваЯ лакированнаЯ мебель, безвкуснаЯ  обстановка
фабричного производства - так неужели здесь обитают музы,  живет  немецкий
поэт? Ћн взглЯнул на нее и  подумал:  "Ћна  решила,  что  здесь  бордель".
’еперь и думать нечего, чтобы взЯть ее лаской; надо  броситьсЯ  на  нее  и
повалить, как валит мЯсник овцу; надо повалить ее на кровать: пусть знает,
как это делаетсЯ. Ћн оцепенел. ‡астыл. Ћн чувствовал, что стар и что в его
сердце холод. Ћн сказал себе: "Ќе злись, ”илипп, ведь сердце  не  камень".
Ћн распахнул окно. ‚оздух в гостинице был спертый и затхлый.  Ћни  вдыхали
ночь. Ћни стоЯли у окна в гостинице  "Ђгнец"  и  жадно  вдыхали  ночь.  Џо
мостовой скользнула их тень. ’ень любви, мимолетное,  мелькнувшее  на  миг
видение. Ћни  смотрели,  как  вспыхивает  вывеска  на  картежном  клубе  и
раскрываетсЯ трилистник счастьЯ. Ћни  услышали,  как  завыла  сирена.  Ћни
услышали крик о помощи. Љто-то по-английски резко позвал на помощь. ’о был
обрывистый короткий вскрик,  который  тут  же  замер.  "ѓолос  ќдвина",  -
сказала Љэй. ”илипп не  ответил.  Ћн  подумал:  "„а,  ќдвина".  Ћн  думал:
"ЋтличнаЯ сенсациЯ длЯ "Ќовой газеты". Ќападение  на  всемирно  известного
писателЯ. „аже "‚ечернее эхо" поместит это сообщение на первой  странице".
”илипп думал: "џ плохой репортер". Ћн не шевельнулсЯ. Ћн думал:  "Ќаверно,
Я разучилсЯ плакать, остались ли у менЯ слезы? Ќеужели Я не буду  плакать,
если ќдвин умрет?" - "џ пойду", - сказала  Љэй.  Ћна  думала:  "Ћн  беден,
боже, как он беден, он  потому  и  стеснЯетсЯ,  что  беден,  какаЯ  убогаЯ
комната, он совсем беднЯк, этот немец". Ћна отцепила  украшение,  тусклое,
как луна, ожерелье из жемчуга, эмали и алмазных роз,  старинное  бабушкино
украшение, которое ей подарила ќмилиЯ, пытавшаЯсЯ  совершить  свободный  и
непреднамеренный поступок. Ћна положила его на  подоконник.  ”илипп  понЯл
этот жест. Ћн подумал: "Ћна решила, что мне нечего  есть".  ЊаленькаЯ  Љэй
смотрела на трилистник, на вспышки неонового света и думала:  "ќто  -  его
лес, его дубоваЯ роща, его немецкий лес, в котором он блуждает и  сочинЯет
стихи".


   —асы на башне бьют полночь. ЉончаетсЯ день. Џадает календарный  листок.
‘тавитсЯ новое число. ђедакторы зевают.  Њатрицы  утренних  газет  готовы.
‚се, что случилось за день,  все,  что  было  сказано,  солгано,  убито  и
уничтожено, отлито теперь в свинец  и  лежит,  как  сплющенный  пирог,  на
стальном противне верстальщиков. ‘наружи  этот  пирог  черств,  а  изнутри
склизок. …го испекло времЯ. ѓазетчики заверстали несчастье, нужду, горе  и
преступление, столбцами набраны вопль и обман. ‡аголовки построились,  все
готово к размножению: растерЯнность стоЯщих  у  власти,  смЯтение  ученых,
страх человечества, неверие теологов, поступки доведенных  до  отчаЯниЯ  -
все погружено в ванны с типографской краской. ‡апущены ротационные машины.
€х валики отпечатывают  на  белой  бумажной  полосе  лозунги  нового  днЯ,
подаютсЯ  сигналы  глупости,  ставЯтсЯ  вопросы  страха  и  категорические
императивы запугиваниЯ. Џройдет несколько часов, и бедные, усталые женщины
понесут читателЯм заголовки, лозунги, сигналы,  страх  и  слабую  надежду;
угрюмые, замерзшие киоскеры развесЯт  на  стенах  своих  киосков  утренние
пророчества авгуров. €звестиЯ не греют. _ЌапрЯженнаЯ  ситуациЯ,  конфликт,
обострение, опасность_. ‚ небе гудЯт самолеты. ‘ирены пока молчат. ђжавеет
их жестЯной зев. Ѓомбоубежища  взорваны;  бомбоубежища  восстанавливаютсЯ.
‘мерть развлекаетсЯ на военных учениЯх. _ЌапрЯженнаЯ  ситуациЯ,  конфликт,
обострение, опасность_. ‘низойди-же-сладкаЯ-дремота! Ќо  не  вырватьсЯ  из
собственного мира. ’Яжек и беспокоен сон. ѓерманиЯ живет под  напрЯжением,
восточный  мир,  западный  мир,  разломленный  мир,  две  половины   мира,
враждебные и чуждые. ѓерманиЯ живет на стыке, на изломе, времЯ дорого, оно
-  лишь  промежуток,  короткий  промежуток,  мимолетный,  секунда,   чтобы
перевести дух, передышка на проклЯтом поле сражениЯ.