инимает от них некий другой  свет, повторЯющий свет небесный.  ‚от тут-то,
на полдороге от  художника к  объекту  его творчества,  и рождаетсЯ  высокий
стиль.
     €так, дело вовсе  не в том, должно ли искусство избегать реальности или
подчинЯтьсЯ ей, а в том, какую именно часть реальности должно вобрать в себЯ
произведение, чтобы не воспарить в облака или, наоборот, не стать безнадежно
приземленным.  ќту  задачу  каждый  художник  решает  по-своему,  так,   как
чувствует ее.  —ем сильнее  его бунт  против  реальной действительности, тем
тЯжелее, вероЯтно, будет уравновешивающий груз этой реальности. Ќо гнет этот
никогда  не   сможет   убить  одинокую   взыскующую  душу  художника.  ‘амое
возвышенное  творение всегда -- как у  греческих  трагиков, как у  Њелвилла,
’олстого  или  Њольера  --   будет   уравновешивать   меж   собой   реальную
действительность и отказ  человека от  этой действительности;  и то и другое
будут непрерывно колебатьсЯ на этих весах, олицетворЯющих собой саму жизнь с
ее  радостЯми  и  трагедиЯми.  €   вот   постепенно  возникает  новый   мир,
отличающийсЯ  от повседневного  и в  то же времЯ точно такой же; особый но и
обыкновенный, полный первозданной неуверенности, вызванный к жизни --  пусть
хоть на  несколько мгновений  -- силой духа  и неудовлетворенностью  страсти
гениЯ.  ќто  и так  и  все  же не  так,  мир --  ничто  и мир -- все  -- вот
двойственный, неумолчный вопль каждого истинного художника, вопль, не дающий
ему успокоитьсЯ и закрыть глаза, вопль, который временами пробуждает к жизни
длЯ всех  живущих в этом дремотном  мире мимолетный,  но  ненавЯзчивый образ
реальности, легко узнаваемый, хотЯ мы никогда раньше с нею не встречались.
     ’аким  образом,  сталкиваЯсь  со  своим  веком,  художник не  может  ни
отвернутьсЯ от  него, ни растворитьсЯ в нем. ‚ первом случае его голос будет
гласом вопиющего в пустыне. € напротив, если  он  берет этот мир  как объект
изображениЯ,  он  тем самым  утверждает  свое  собственное  существование  в
качестве  сюжета  своего  произведениЯ и  не  может  подчинитьсЯ  реальности
целиком и полностью. €наче говорЯ, именно в  тот самый  миг,  когда художник
решаетсЯ  разделить  судьбу  окружающих,  он утверждаетсЯ  как  личность.  €
никогда он не  сможет преодолеть эту двойственность. Ћн берет из истории то,
что способен увидеть в ней сам, или то, что может сам пережить  -- прЯмо или
косвенно,-- иначе говорЯ,  ее злободневность в узком  смысле  этого слова  и
людей,  живущих  сегоднЯ,  а  вовсе  не отношение  данной  злободневности  к
будущему,  совершенно непредсказуемому длЯ ныне  творЯщего художника. ‘удить
современного человека во имЯ  человека, еще не существующего, -- это занЯтие
длЯ  пророков.  •удожник  же может только оценивать  предлагаемые ему мифы с
точки  зрениЯ их влиЯниЯ  на живого,  современного человека.  Ђ пророк -- от
религии ли, от политики ли -- привык  судить не относительно, а абсолютно и,
насколько известно,  редко  лишает себЯ  этого  удовольствиЯ. •удожник такой
возможности  не  имеет.  ‘уди он обо  всем с  абсолютной  точки  зрениЯ,  он
неизбежно станет делить реальную действительность на  добро и зло без всЯких
нюансов и сотворит  из нее  мелодраму. Ђ  цель искусства  состоит, напротив,
вовсе не в том, чтобы диктовать законы или царить над умами; его цель прежде
всего  в том, чтобы понЯть.  €ногда оно  царит именно  потому,  что способно
понимать. Ќо  ни  одно  творение истинного гениЯ  никогда  не  строилось  на
ненависти и  презрении. ‚от почему художник в конце  долгих своих  блужданий
отпускает  грехи, вместо  того  чтобы  предавать  анафеме.  Ћн не  судит, он
оправдывает.  Ћн -- вечный адвокат  живого человека  именно потому,  что тот
живой. Ћн искренне встает на защиту людей из любви к ближнему, а не из любви
к  тому отдаленному, туманному  будущему,  которое  топчет уже  существующий
гуманизм, низводЯ  его  до  судебного  кодекса.  ‚еликое  же  произведение в
конечном счете, напротив, сбивает с толку всех судей. ‘ его помощью художник
одновременно   воздает  почести  самому  возвышенному   образу   человека  и
склонЯетсЯ перед последним  из преступников. Ћскар “айльд  писал, находЯсь в
тюрьме:  "‘реди  несчастных, заключенных  вместе со мною в  этом  презренном
месте, нет  ни одного, кто не  находилсЯ  бы в символической  свЯзи с тайной
жизни". ‚се верно, и эта тайна жизни совпадает с тайной искусства.
     ‚ течение ста  пЯтидесЯти  лет писатели буржуазного общества, за весьма
редкими  исключениЯми,   полагали,  что   имеют  право   жить  в   блаженной
безответственности. Ћни  и в самом деле прожили в ней и умерли -- как и жили
-- одинокими.  Њы же, писатели XX века, никогда больше не сможем оказатьсЯ в
одиночестве. Ќапротив,  мы должны Ясно сознавать, что нам невозможно  теперь
бежать от всеобщего горЯ и  нужды и что наше единственное оправдание -- если
таковое вообще  имеетсЯ -- состоит в том,  чтобы  говорить  по  мере  сил  и
возможностей за тех, кто не в состоЯнии это  сделать. Њы, именно мы, обЯзаны
выступить от имени всех тех, кто страдает сегоднЯ, каковы бы  ни были мощь и
сила,  в прошлом  или в будущем,  государств и партий,  их  угнетающих:  длЯ
художника  не существует привилегированных палачей.  ‚от почему красота даже
сегоднЯ, особенно  сегоднЯ, не должна служить ни одной  партии,  она обЯзана
помогать,  на долгий или на короткий срок, лишь облегчению боли и достижению
свободы  человека. Ћдин только  ангажированный  художник, не отказываЯсь  от
борьбы, отказываетсЯ по  крайней  мере от вступлениЯ в регулЯрную  армию, то
есть остаетсЯ добровольцем. € тогда урок, извлекаемый им из красоты --  если
он  извлечен  честными средствами,-- будет  уроком  не эгоизма,  но сурового
братства. Љрасота в таком понимании не  поработила еще  ни одного  человека.
Ќапротив, вот  уже долгие тысЯчелетиЯ каждый день и  каждый  миг она утешает
миллионы угнетенных,  а  иногда, бывает,  и освобождает навсегда некоторых ш
них.  ‚от мы  наконец  и  подошли  к  определению величиЯ  искусства  в  его
непрерывной, напрЯженной свЯзи между горем и красотой, между любовью людей и
безумием  созиданиЯ,  между  непереносимым одиночеством и назойливой толпой,
между  отказом и согласием.  Ћно  -- искусство -- идет  узкой тропой, по обе
стороны  которой пропасти, именуемые  фривольностью и  пропагандой. € каждый
шаг художника по острому гребню опасен, чреват гибелью. Ђ ведь именно в этом
смертельном риске  --  в нем  лишь  одном  -- и  таитсЯ  свобода творчества.
’руднаЯ  свобода, скорее подобнаЯ монашеской  схиме.  Љакой  художник станет
отрицать  это? €  какой художник  осмелитсЯ  утверждать, что  он оказалсЯ на
высоте положениЯ в этой нескончаемой попытке? ЏодобнаЯ свобода подразумевает
здоровый  дух, здоровое  тело и свой, особый стиль, который был бы  и опорой
души, и терпеливым, но упорным  натиском. Љак всЯкаЯ другаЯ  свобода, она --
непрерывный  риск,  изматывающаЯ  авантюра,  вот отчего  нынешние  художники
избегают ее -- эту требовательную, опасную свободу, соглашаЯсь на любые виды
рабства, лишь бы  достичь душевного комфорта. Ќо если искусство не авантюра,
что же оно такое  и в чем его  оправдание? Ќет, свободному художнику, так же
как   и   свободному  человеку,   не  суждено  познать  душевный  комфорт  и
успокоенность.  ‘вободный художник -- это  тот, кто с величайшим  трудом сам
создает свой собственный  жизненный  порЯдок.  €  чем неистовее  то,  что он
должен подчинить этому порЯдку, тем  суровее будут ограничениЯ  и тем скорее
он утвердит свою свободу. “ Ђндре †ида есть высказывание, которое мне всегда
нравилось, хотЯ его можно понимать двоЯко:  "€скусство живет  принуждением и
умирает от свободы". ќто вернаЯ мысль. Ќо  из нее  не  следует выводить, что
искусством  возможно управлЯть. €скусство живет  только тем принуждением, на
которое само обрекает себЯ: от всех других оно гибнет. Ѓез этого принуждениЯ
оно терЯет точку опоры и  погружаетсЯ в мир иллюзий. ‘амое свободное и самое
бунтарское искусство и будет  самым классическим; оно увенчает  титанический
труд художника. Џока  общество и его художники не соглашаютсЯ на этот долгий
свободный  поиск, пока  они  поддаютсЯ  соблазну  комфорта  развлечений  или
конформизма,  игре  в  искусство ради искусства или проповедЯм реализма,  им
грозЯт нигилизм и творческое бесплодие. Џризнать это -- значит признать, что
возрождение  искусства зависит  сегоднЯ  от нашего мужества и  воли и Ясного
видениЯ.
     „а, возрождение это зависит от  всех нас. € от нас зависит, чтобы ‡апад
воспитал  своих анти-Ђлександров, которым  предстоит вновь  завЯзать гордиев
узел  цивилизации,  разрубленный  варварским  мечом.  „лЯ  этого  мы  должны
безоговорочно принЯть на себЯ весь риск и  все трудности  свободы. ђечь не о
том, чтобы  знать,  удастсЯ  ли  нам,  стремЯсь  к справедливости, сохранить
свободу. ђечь идет о понимании того факта,  что,  не обладаЯ свободой, мы не
создадим ничего, зато  разом  лишимсЯ и  будущей  справедливости, и  прежней
красоты. Ћдна лишь свобода избавлЯет людей от разобщенности и рабства;  она,
и  только  она,  воодушевлЯет  миллионы  одиноких сердец.  €  искусство, как
свободнаЯ  сущность, которую  Я  попыталсЯ  определить, объединЯет там,  где
тираниЯ  сеет  рознь. ’ак  что же удивительного  в том, что оно -- враг всем
видам угнетениЯ?  —то удивительного,  что именно  художники и  интеллектуалы
становЯтсЯ первыми жертвами современных  тиранических режимов --  и правых и
левых? ’иранам ведь отлично известно, что произведение искусства таит в себе
мощный освободительный зарЯд, который представлЯетсЯ тайной лишь тем, кто не
верует  в  свободу.  Љаждое  великое  творение  обогащает и  возвышает облик
человека -- вот и весь его секрет. € никаким концлагерЯм,  никаким  тюремным
решеткам   не   уничтожить   это  потрЯсающее   свидетельство  человеческого
достоинства. € лгут те, кто утверждает, будто можно временно отменить старую
культуру,  пока  будет  подготавливатьсЯ  новаЯ.  ЌельзЯ запретить  человеку
непрерывно говорить  о своем величии и ничтожестве, как нельзЯ запретить ему
дышать.  Ќе  существует культуры без наследиЯ прошлого,  и мы не можем  и не
должны  ничего  отвергать из  нашей, западной  культуры. Љаковы  бы ни  были
творениЯ будущего,  они  все-таки  будут нести в себе ту же тайну  --  тайну
мужества  и  свободы,  взращенную  отвагой  тысЯч художников  всех времен  и
народов. Џоистине, когда современнаЯ  тираниЯ доказывает нам, что  художник,
даже  замкнувшийсЯ  в своем ремесле,  все  же враг общества, она  совершенно
права. Ќо этим утверждением она еще и воздает почести человеческой личности,
которую ничто до сих пор не смогло раздавить и уничтожить.
     Њой вывод  будет прост.  Ћн  состоит в том, чтобы  среди шума  и Ярости
нашей истории сказать: "‚озрадуемсЯ!" € в самом деле, возрадуемсЯ  тому, что
оказались свидетелЯми  кончины  лживой и изнеженной …вропы, тому, что судьба
столкнула нас с жестокими  истинами. ‚озрадуемсЯ,  как положено обыкновенным
людЯм, тому, что долгое наваждение наконец рассеЯлось, и мы Явственно видим,
что  нам  угрожает.  €  возрадуемсЯ,  как  положено  художникам,  тому,  что
вырвались из  трЯсины  сна  разума,  из  глухоты и слепоты,  что обрели силу
противостоЯть  нищете  и горю, тюрьмам и крови. …сли при виде всего этого мы
сумеем сохранить памЯть о  прожитых днЯх и людских  лицах,  если,  напротив,
созерцаЯ красоту  мира,  мы  не позабудем  об униженных,--  тогда,  и только
тогда,  западное искусство мало-помалу вновь обретет свою царственную  мощь.
Љонечно,   в  истории  немного  было  художников,  столкнувшихсЯ  с   такими
серьезными  проблемами, как  мы. Ќо  именно оттого, что в наше времЯ слова и
фразы, даже самые немудреные, оплачиваютсЯ ценою  крови и свободы, художнику
приходитсЯ  учитьсЯ произносить их  с  величайшей  осторожностью.  Ћпасность
делает  искусство классическим -- ведь  в конце  концов всЯкое величие берет
свое начало в риске.
     ‚ремена безответственных художников  минули навсегда. Њы грустим  о них
-- ведь нам  было в них так уютно! Ќо давайте признаем, что  испытание это в
то  же времЯ увеличивает  наши шансы на овладение  истинным искусством,  и с
достоинством примем  вызов. ‘вобода  творчества  недорого стоит,  когда  она
имеет лишь одну цель -- обеспечить удобство художнику. „лЯ того чтобы та или
инаЯ ценность, добродетель  укоренилась в обществе,  достаточно хотЯ  бы  не
лгать,  говорЯ  о  ней,--  иными  словами, платить  за  нее каждый раз,  как
сможешь.  …сли  свобода  стала   опасной,  значит,   ее  вот-вот  перестанут
проституировать. € Я не могу одобрить, например, тех, кто скорбит сегоднЯ об
упадке мудрости. Ќа первый взглЯд они как будто правы. Ќо в действительности
мудрость никогда не опускалась  так низко, как в  те времена, когда она была
безобидной  утехой  кучки гуманистов-книжников.  ‘егоднЯ же, когда ей грозЯт
вполне реальные опасности, у нее, напротив, поЯвились некоторые шансы на то,
чтобы снова встать во весь рост и завоевать всеобщее уважение.
     ђассказывают, что Ќицше после разрыва с ‹у ‘аломе * погрузилсЯ в полное
одиночество;  подавленный  и  одновременно вдохновленный перспективой своего
огромного труда, который  ему теперь  предстоЯло свершить без всЯкой помощи,
он  бродил  ночами  по  горам,  окаймлЯющим  ѓенуэзский залив,  и,  разжигаЯ
гигантские костры из листьев и веток, глЯдел, как их пожирает огонь. џ часто
думал об этом пламени, и мне случалось мысленно ставить  перед ним некоторых
людей и некоторые произведениЯ искусства, дабы подвергнуть их испытанию этим
очистительным огнем. ’ак вот, наша эпоха --  это один из  тех  костров,  чей
невыносимый,  опалЯющий  жар,  без  сомнениЯ, обратит  в  пепел  многие  так
называемые шедевры. Ќо есть и другие: эти устоЯт,  не расплавЯтсЯ  в огне, и
именно  они  станут длЯ  нас  источником безграничного  экстаза  разума, имЯ
которому "поклонение".
     Њожно, конечно, пожелать (Я  и сам желаю  этого) не буйного пожарища, а
тихого огонька, краткой отсрочки, отдохновениЯ  души, побуждающего к сладким
мечтам. Ќо  нет, наверное, иного покоЯ длЯ художника, чем тот,  что таитсЯ в
самом сердце битвы. "‹юбаЯ стена -- это  дверь",  -- сказал ќмерсон. ’ак  не
будем же отыскивать  дверь, избегаЯ  стены, с которой столкнула  нас судьба.
„авайте искать отсрочку там, где ей положено быть: Я хочу сказать -- в самой
гуще схватки. €бо, по моему мнению (и на этом Я закончу), там  она как раз и
находитсЯ.  ѓоворЯт, великие  идеи  прилетают  в  мир  на  крыльЯх  голубки.
ЏрислушаемсЯ:  может быть, мы различим среди  грома  империй  и наций слабый
шелест крыльев, тихое дыхание жизни и надежды. Ћдни скажут,  что надежду эту
несет народ, другие -- что  несет  ее человек. Ђ  Я убежден,  что она живет,
дышит,  существует  благодарЯ  миллионам  одиночек,  чьи  творениЯ  и  труды
каждодневно  отрицают границы и  прочие  грубые миражи истории, чтобы помочь
хотЯ бы на  миг  Ярче воссиЯть истине,  вечно преследуемой  истине,  которую
каждый из них своими страданиЯми и радостЯми возвышает длЯ всех нас.


     <i>Љомпьютерный набор -- Ћлег Ђристов
     „ата последней редакции -- 12.03.1999</i>

        ЏримечаниЯ

     *  †ермен, ‹уи  -- учитель начальной школы в Ђлжире, благодарЯ которому
Љамю  сумел  получить  полное  среднее   образование.  Ћбратив  внимание  на
способного паренька из бедной семьи, †ермен выхлопотал длЯ него стипендию, и
Љамю смог продолжить учебу в лицее. ‘разу после получениЯ премии Љамю  писал
своему  учителю:  "Ѓез  ‚ас,  без ‚ашей руки,  сердечно  протЯнутой  бедному
малышу, каким Я тогда был, без ‚ашего преподаваниЯ и примера ничего этого не
было бы".

     * €нстинкт  смерти --  понЯтие  3.  ”рейда,  обозначающее  стремление к
деструктивности,  к  которому  сводЯтсЯ   все  разрушительные,   агрессивные
действиЯ людей. ‚ работах Љамю конца 50-х гг. встречаютсЯ ссылки на инстинкт
смерти, как на причину преступлений, немотивированных убийств  (например,  в
его "ђазмышлениЯх о гильотине").

     * "Ђнгажированностью (фр. engagement, букв. "вовлеченность") -- термин,
введенный   ‘артром   в   послевоенных  статьЯх   о   литературе.   Ћзначает
сопричастность человека  событиЯм  его  времени, вовлеченность  в  проблемы,
участие в борьбе. ќто относитсЯ и к писателю -- он  не  может занЯть позицию
стороннего наблюдателЯ: отказ от участиЯ в борьбе также ЯвлЯетсЯ результатом
выбора,   но  в  данном  случае  это  выбор  отступничества.  ‘артр   и  его
последователи  проповедовали  "ангажированную литературу", котораЯ реализует
"тотальный выбор"  писателЯ, прежде всего выбор политический. Љамю, как  это
видно по "ведским речам", не возражал против самого тезиса -- необходимости
участиЯ  художника  в решении  важнейших  проблем эпохи, но выступал  против
вульгаризованно-политической  трактовки  "ангажированности",  не  признающей
своеобразиЯ искусства.

     * ђасин постыдилсЯ бы писать "гЃеренику" в 1957 году вместо того, чтобы
боротьсЯ в защиту  Ќантского эдикта --  пьеса ђасина "Ѓереника" была впервые
сыграна в  1670  г.,  за 15  лет  до отмены  Ќантского эдикта, принЯтого при
ѓенрихе IV и дававшего протестантам известную свободу вероисповеданиЯ. ђасин
был учеником Янсенистов, которые также  преследовались во ”ранции. Ћсуждение
религиозной  нетерпимости,  защиту  гонимых обычно находЯт  в  более поздних
пьесах ђасина -- "…сфирь",  "ѓофолиЯ",  -- написанных после  отмены  эдикта.
Љамю развивает здесь критику "ангажированной литературы", когда  она доходит
до самоотрицаниЯ ради политики.

     **  ќмерсон, ђалф “олдо (1803  -- 1882)  -- американский философ, поэт,
эссеист, осново-положник трансцендентальной школы.

     * "—аттертон" --  драма  Ђ. де ‚иньи,  написаннаЯ  в 1835 г.  ЏосвЯщена
одиночеству  и  страданиЯм  английского  поэта XVIII  в.  —аттертона в  мире
стЯжательства.

     * ‹у ‘аломе--‹у Ђндреас-‘аломе (1861 -- 1937) -- немецкаЯ писательница,
получившаЯ  известность  не  столько своими  литературными  трудами, сколько
близким  знакомством  со  многими  видными деЯтелЯми  культуры.  ђодилась  в
ђоссии,  была  близким другом  Ќицше и последовательницей его  учениЯ (Ќицше
предлагал ей руку и сердце, но получил отказ). Џервые публикации о философии
Ќицше в ђоссии принадлежат ‹у ‘аломе. ‚последствии имела немалое влиЯние  на
молодого ђильке,  которого дважды привозила в  ђоссию;  входила в узкий круг
ближайших сподвижников ”рейда.