йствует  один закон  --  закон  силы,  и
вдохновлЯетсЯ он волей к власти.
     „руг  преступлениЯ  действительно  уважает  только два  рода власти  --
власть,  основанную  на  случайности  происхождениЯ,   которую  он  видит  в
современном ему обществе, и власть, которую захватывает угнетенный, когда он
благодарЯ   злодейству   добиваетсЯ  равенства  с  вольнодумцами-вельможами,
обычными героЯми  ‘ада. ќта  маленькаЯ группка властителей, эти  посвЯщенные
сознают, что обладают всеми правами. …сли кто-то хотЯ бы  на миг усомнитсЯ в
этой  страшной привилегии, он тотчас изгонЯетсЯ из стаи и  снова  становитсЯ
жертвой. ’аким  образом можно прийти к своего  рода  моральному бланкизму *,
когда  небольшое  число  мужчин  и женщин  решительно попирают  касту рабов,
поскольку  обладают особым знанием.  …динственнаЯ проблема длЯ них состоит в
том, чтобы организоватьсЯ ради  воплощениЯ в жизнь всей  полноты своих прав,
таких же ужасных, как их вожделениЯ.
     Ћни  не  могут  надеЯтьсЯ,  что  навЯжут свою  власть  всей  вселенной,
поскольку она никогда не примет закон преступлениЯ.  ‘ад никогда и не думал,
что  нациЯ  согласитсЯ  на   дополнительное   усилие,   которое  сделает  ее
"республиканской". Ќо если преступление и вожделение не ЯвлЯютсЯ законом длЯ
всего  мира,  если  они  не  царЯт хотЯ  бы на  ограниченной территории, они
выступают  уже не как основа единства людей, а как фермент  конфликтов между
ними.  Џреступление и  вожделение уже не ЯвлЯютсЯ законом,  и  человека ждут
случайность  и распад. ‘ледовательно,  надо из обломков создать мир, который
точно соответствовал

     --149


     бы  новому закону.  ’ребование  целостности,  не достигнутое творением,
удовлетворЯетсЯ во  что  бы то ни стало  в микрокосме.  ‡акону  силы  всегда
недоставало терпениЯ достичь мирового господства. Џоэтому он вынужден спешно
отграничить  территорию,  где  будет  воплощать  себЯ  в   жизнь,  и,   если
потребуетсЯ, окружить ее колючей проволокой и сторожевыми вышками.
     ‚ творениЯх ‘ада закон  силы  сооружает  закрытые  помещениЯ,  замки за
семью стенами, откуда  бежать  невозможно  и  где  по неумолимому регламенту
беспрепЯтственно  действует  общество   вожделениЯ   и  преступлениЯ.  ‘амый
разнузданный  мЯтеж против морали,  требование тотальной  свободы приводит к
порабощению  большинства.  ќмансипациЯ  человека  завершаетсЯ  длЯ   ‘ада  в
казематах  распутства,  где своего рода  политбюро порока управлЯет жизнью и
смертью мужчин  и  женщин,  навсегда  вошедших  в  пекло  необходимости. …го
творчество   изобилует   описаниЯми  таких   привилегированных   мест,   где
вольнодумцы-вельможи,   демонстрируЯ   своим   жертвам  их  беспомощность  и
полнейшую порабощенность, при каждом удобном  случае повторЯют слова герцога
Ѓланжи, обращенные к маленькому народу  "‘та двадцати дней ‘одома": "‚ы  уже
мертвы длЯ мира".
     ’очно так же жил и ‘ад  в башне ‘вободы, но только в Ѓастилии. ‚месте с
ним  его абсолютный бунт  укрываетсЯ  в мрачной крепости, откуда  нет выхода
никому -- ни узнику, ни тюремщику. —тобы основать свою свободу, ‘ад вынужден
организовать абсолютную необходимость. ЃезграничнаЯ свобода желаниЯ означает
отрицание другого человека,  а  также отказ от  всЯкой  жалости.  Ќеобходимо
покончить  с  человеческим сердцем, этой "слабостью духа". ЉрепкаЯ ограда  и
регламент  помогут в этом. ђегламент, играющий важнейшую роль в воображаемых
замках   ‘ада,   освЯщает  вселенную  подозрительности.   Ћн  стараетсЯ  все
предусмотреть, чтобы непредсказуемые нежность или жалость не нарушали планов
славного  удовольствиЯ.  ‘пору нет,  странное  удовольствие,  получаемое  по
команде!   "…жедневно   подъем   в   десЯть   часов   утра..."    Ќо   нужно
воспрепЯтствовать вырождению услады  в  привЯзанность, а длЯ этого набросить
на удовольствие  узду и затЯнуть ее.  Ќужно еще  сделать так, чтобы  объекты
наслаждениЯ никогда не воспринимались  как  личности. …сли человек есть "род
растениЯ  абсолютно  материального", то его можно считать только объектом, а
именно  объектом  эксперимента.  ‚  республике  ‘ада,  огороженной   колючей
проволокой,  существуют только механика и механики.  ђегламенту  как способу
функционированиЯ механики  здесь подчинено все. ‚ отвратительных  монастырЯх
‘ада существуют свои правила, многозначительным образом списанные из уставов
религиозных общин. ‘огласно им  распутник должен публично исповедоватьсЯ. Ќо
знак плюс менЯетсЯ на знак минус: "…сли его поведение чисто, он проклЯт".
     ‘ад строит таким образом идеальные общества, как это было принЯто в его
времЯ. Ќо, в отличие от своей эпохи, он кодифицирует

     Љ оглавлению
     --150


     природную  злобность   человека.   Ћн  старательно  конструирует  град,
основанный  на праве силы и  на ненависти,  будучи его предтечей. Ќастолько,
что  даже завоеванную  свободу  переводит  на Язык цифр.  ‘вою  философию он
резюмирует в холодной  бухгалтерии  преступлениЯ:  "“битых до  1  марта: 10.
Џосле 1 марта: 20. ‚озвращаетсЯ назад: 16. €того: 46". Ѓезусловно, предтеча,
но как это видно, еще скромный.
     …сли бы  этим  все и  ограничилось. ‘ад заслуживал бы  только интереса,
вызываемого  непризнанными предтечами.  Ќо, поднЯв однажды  подъемный  мост,
приходитсЯ  жить  в  замке.  Љаким бы тщательным  ни был регламент,  ему  не
удастсЯ предусмотреть все. Ћн может разрушать, но  не созидать. ‚ладыки этих
истЯзаемых общин не находЯт  в регламенте вожделенного удовлетворениЯ... ‘ад
частенько вспоминает "сладкую  привычку к  преступлению".  Ћднако здесь  нет
ничего похожего  на сладость  --  скорее  здесь чувствуетсЯ Ярость человека,
закованного в кандалы. Џо сути, речь идет о наслаждении, причем максимальное
наслаждение  совпадает   с  максимальным  разрушением.  Ћбладать  тем,  кого
убиваешь,  совокуплЯтьсЯ   с  воплощенным  страданием  --  таково  мгновение
тотальной свободы, ради которого и  задумана всЯ организациЯ жизни в замках.
Ќо  с  того  момента,  когда  сексуальное  преступление   уничтожает  объект
сладострастиЯ,  оно  уничтожает и  само  сладострастие,  которое  существует
только в миг уничтожениЯ. ‡начит, необходимо  подчинЯть себе новый объект  и
снова его убивать, а затем следующий и.  за  ним -- бесконечную  череду всех
возможных   объектов.   ’ак  возникают  мрачные  скоплениЯ   эротических   и
криминальных  сцен, застылость которых в романах ‘ада парадоксальным образом
оставлЯет у читателЯ впечатление омерзительной бесполости.
     —то  остаетсЯ делать в этом  универсуме  наслаждению, огромной цветущей
радости тел,  влекущихсЯ друг  к другу?  ђечь идет  о невозможном стремлении
избежать отчаЯниЯ,  которое, однако, снова кончаетсЯ отчаЯнием, переходом от
рабства к рабству, от тюрьмы к тюрьме. …сли подлинна только природа, если ее
закон -- только  вожделение и разрушение, тогда самого идущего от разрушениЯ
к разрушению человеческого царства не хватит,  чтобы утолить жажду крови,  а
потому не  остаетсЯ  ничего, кроме  всеобщего уничтожениЯ.  ‘огласно формуле
‘ада нужно стать палачом природы. Ќо именно этого добитьсЯ не так-то просто.
Љогда все жертвы  отправлены на тот свет и счет их закрыт, палачи остаютсЯ в
обезлюдевших замках наедине друг с другом. € коечего им  еще недостает. ’ела
замученных распадутсЯ на  элементы  в природе,  котораЯ снова породит жизнь.
“бийство  оказываетсЯ  незавершенным:  "“бийство отнимает у индивида  только
первую  жизнь; нужно  было  бы  суметь  отобрать  у  него и  вторую..." "‘ад
замышлЯет  покушение  на мироздание:  "џ  ненавижу  природу...  џ  хотел  бы
расстроить  ее  планы,  преградить  ей  путь,  остановить  движение  светил,
сотрЯсти планеты, плавающие в космических пространствах, уничтожить все, что
служит природе, и способствовать

     --151


     всему, что ей вредит,  короче говорЯ, оскорбить природу в ее созданиЯх,
но Я не  в состоЯнии этого добитьсЯ". ’щетно  писатель  воображает механика,
способного  превратить в  пыль  всю  вселенную.  Ћн  знает,  что  и в  пыли,
оставшейсЯ  от  планет,  продолжитсЯ  жизнь.  Џокушение на  сотворенный  мир
неосуществимо. ‚се  разрушить невозможно,  всегда обнаруживаетсЯ остаток. "џ
не в состоЯнии этого добитьсЯ..." -- и вид этой неумолимой ледЯной вселенной
вызывает у ‘ада жестокий приступ меланхолии,  чем он  и трогает наше сердце,
даже не желаЯ того. "Ѓыть может, мы смогли бы взЯть штурмом солнце, отобрать
его у ‚селенной или же воспользоватьсЯ им и устроить мировой пожар. ‚от  это
были бы преступлениЯ!.." „а, это  были бы преступлениЯ, но не  окончательное
преступление! Ќужно сделать еще что-то;  и  вот  палачи  начинают  угрожающе
присматриватьсЯ друг к другу...
     Ћни одиноки, и правит  ими единственный  закон -- закон силы. Џоскольку
палачи принЯли  его, будучи владыками,  они уже не могут отвергнуть его даже
тогда,  когда  он  оборачиваетсЯ  против  них.  ‚сЯкаЯ  власть, всЯкаЯ  сила
стремитсЯ быть единственной и одинокой. Ќужно убивать  еще  и  еще, и теперь
властители терзают уже друг друга.  ‘ад осознает  подобный  результат, но не
отступаетсЯ. ‘воеобразный стоицизм  порока  проливает некоторый  свет на это
дно  бунта. ’акой  стоицизм  не станет  искать  союза  с  миром  нежности  и
компромисса. Џодъемный мост не опуститсЯ,  стоицизм примиритсЯ с собственной
гибелью.  ђазнузданнаЯ  сила отказа  безоговорочно принимает  самые  крайние
последствиЯ  своих  действий, и это не лишено величиЯ.  ѓосподин соглашаетсЯ
стать рабом в  свою очередь и, может  быть, даже  желает этого. "„аже эшафот
стал бы длЯ менЯ троном сладострастиЯ".
     ‚  таком случае  самое грандиозное  разрушение совпадает с самым мощным
утверждением. ‚ластители бросаютсЯ в  схватку  друг с  другом,  и  замок их,
возведенный   во   славу   вольнодумства,  оказываетсЯ   "усеЯнным   трупами
вольнодумцев,  сраженных  в  расцвете  их  дарованиЯ"  '.   ‘амый   сильный,
переживший остальных,  будет одиноким.  …динственным,  которого и  восславил
‘ад, восславив  тем самым в  конечном  счете самого себЯ. ќто он  царит там,
став наконец владыкой  и Ѓогом. Ќо как раз  в минуту его высочайшего триумфа
мечта  рассыпаетсЯ в  прах.  …динственный превращаетсЯ в узника, который был
порожден   его   же   безграничными  фантазиЯми.  Ћни   сливаютсЯ   воедино.
…динственный по-настоЯщему одинок, будучи заточен в  окровавленной Ѓастилии,
чьи  стены  окружают  еще  неутоленную  жажду  наслаждений,  отныне лишенную
объекта.  Ћн   восторжествовал  только  в   мечтах,  и  эти  десЯтки  томов,
переполненных  жестокостЯми  и философствованием, подводЯт итог безрадостной
аскезе, галлюцинаторному движению от абсолютного "нет" к абсолютизму "да"
     Maurice Btanchot Lautreamont et Sade Editions de Minuit

     --152


     <b>и,</b> наконец, примирению  со смертью, котораЯ превращает убийство всего и
всех в коллективное самоубийство.
     Љазнили  ‘ада  символически   --  точно  так  же  он  убивал  только  в
воображении. Џрометей  превращаетсЯ  в Ћнана.  ‘ад завершит жизнь, оставаЯсь
по-прежнему  узником,  но  на  сей  раз  не  тюрьмы,  а  сумасшедшего  дома,
разыгрываЯ  пьесы  на сцене судьбы в окружении безумцев. Њечта  и творчество
принесли  ‘аду  жалкий   суррогат   удовлетворениЯ,  которого  не   дал  ему
миропорЯдок.  Џисатель, конечно,  ни в чем  себе  не отказывал. „лЯ него, по
крайней мере,  все границы  уничтожались  и желание  могло идти до последних
пределов.   ‚  этом  ‘ад  предстает  законченным  литератором.  Ћн  сотворил
фантастический мир, чтобы дать себе иллюзию бытиЯ. Ћн поставил превыше всего
"нравственное  преступление,  совершаемое  при помощи  пера  и бумаги".  …го
неоспоримаЯ  заслуга   состоит  в   том,  что  он   впервые  с   болезненной
проницательностью,   присущей   сосредоточенной   Ярости,  показал   крайние
последствиЯ  логики  бунта, забывшей правду  своих  истоков.  ‘ледствиЯ  эти
таковы: замкнутаЯ  тотальность, всемирное преступление, аристократиЯ цинизма
и  волЯ  к апокалипсису. ќти  последствиЯ  скажутсЯ  много лет  спустЯ.  Ќо,
отведав их, испытываешь впечатление, что ‘ад  задыхалсЯ в  собственных своих
тупиках и что он  мог обрести свободу  только  в литературе. ‹юбопытно,  что
именно ‘ад направил  бунт на дорогу искусства, по  которой романтизм поведет
его еще дальше вперед. ‘ад окажетсЯ одним из тех писателей, о которых он сам
говорил:  "ђазвращенность   столь  опасна,   столь   деЯтельна,  что   целью
обнародованиЯ  их  чудовищной  философской системы  становитсЯ лишь  одно --
распространить и за пределы их жизней все совершенные ими преступлениЯ; сами
они уже не могут  это сделать, но  зато могут  их  проклЯтые писаниЯ, и  сиЯ
сладостнаЯ мысль утешает их  в отказе от всего существующего,  к которому их
вынуждает смерть". ’ак  мЯтежное  творчество ‘ада  свидетельствует о желании
пережить в нем себЯ самого. „аже если бессмертие, которого он вожделеет, это
бессмертие  Љаина, он  все равно  вожделеет его и вопреки самому  себе самым
достоверным образом свидетельствует о метафизическом бунте.
     ‚ конечном счете  сами его наследники  внушают уважение к  нему. Ќе все
они --  писатели. Ѓезусловно, ‘ад  страдал и умер ради того, чтобы распалЯть
воображение богатых кварталов и литературных кафе. Ќо это не все. “спех ‘ада
в  нашу эпоху объЯснЯетсЯ мечтой, роднЯщей  его с современным мироощущением.
ђечь  идет о  требовании  тотальной  свободы и  дегуманизации,  хладнокровно
осуществлЯемой    рассудком.   Ќизведение   человека   до   уровнЯ   объекта
экспериментов, регламент, определЯющий  отношениЯ  между  волей  к власти  и
человеком-объектом,  замкнутое  пространство этого жуткого  опыта,--  таковы
уроки,  которые воспримут  теоретики силы,  когда  вознамерЯтсЯ организовать
эпоху рабов.
     „ва столетиЯ тому назад ‘ад восславил тоталитарные общества

     --153


     во имЯ такой  неистовой свободы, которой  бунт, по сути, и не  требует.
‘ад действительно стоит у истоков современной истории, современной трагедии.
Ћн только считал, что общество,  основанное  на свободе преступлениЯ, должно
вместе с  тем исповедовать свободу нравов, как будто рабство  имеет пределы.
Ќаше  времЯ  ограничилось  тем, что  странным  образом сочетало свою мечту о
всемирной республике и  свою технику унижениЯ. ‚ конечном счете  то, что ‘ад
больше  всего  ненавидел,  а  именно узаконенное  убийство,  взЯло  себе  на
вооружение   открытиЯ,  которые  он  хотел  поставить  на  службу   убийству
инстинктивному. Џреступление, которое виделось ему как редкостный  и сладкий
плод разнузданного  порока, стало сегоднЯ скучной обЯзанностью  добродетели,
перешедшей на службу полиции. ’аковы сюрпризы литературы.


        ЊЯтежные денди
     Ќо времЯ литераторов еще не  миновало. „ействительно,  романтизм с  его
люциферианским  бунтом выльетсЯ только в авантюры  воображениЯ. ’ак же как у
‘ада, его отличие от античного бунта выразитсЯ в том, что он  сделает ставку
на  индивида  и зло. ЂкцентируЯ  силу  вызова и отказа,  бунт на этой стадии
забывает о своей позитивной стороне.  Џоскольку Ѓог взывает ко всему доброму
в человеческой душе, нужно превратить все доброе в посмешище и выбрать  зло.
’аким образом,  несмотрЯ на  полученный урок, ненависть к несправедливости и
смерти приведет если не к осуществлению, то по меньшей мере к апологии зла и
убийства.
     Ѓорьба  ‘атаны со  смертью  в  "ЏотерЯнном  рае" *,  излюбленной  поэме
романтиков,  символизирует  эту   драму,  котораЯ  приобретает  тем  большую
глубину, что смерть  (так  же  как  грех) --  это детище  ‘атаны.  Џоскольку
бунтовщик считает  себЯ  невиновным, он, чтобы сразить  зло, отказываетсЯ от
добра и  снова порождает  зло. ђомантический герой прежде всего осуществлЯет
глубинное и,  так сказать,  религиозное  смешение  добра и  зла  . ќто герой
"роковой", поскольку  в  роке  сливаютсЯ  добро и зло и человек  не может от
этого  защититьсЯ.  ђок  исключает  ценностные  суждениЯ.  Ћн  подменЯет  их
формулой  "€наче  и  быть  не  может", котораЯ снимает  вину со  всех, кроме
’ворца,  единственного  ответственного  за  такое скандальное положение дел.
ђомантический герой ЯвлЯетсЯ "роковым" еще и потому, что вместе с ростом его
мощи и гениальности  в  нем растет и сила зла. Џри этом всЯкаЯ  сила, всЯкаЯ
чрезмерность  покрываютсЯ  формулой  "€наче  и  быть  не  может".  Љаким  бы
демоническим  ни был  артист  и, в  частности, поэт, эта весьма стараЯ  идеЯ
приобретает  у романтиков вызывающий характер. ‚  ту  эпоху существует  даже
своего
     ’ема, господствующаЯ, например, у ‚ильЯма Ѓлейка

     --154


     рода  империализм  демона,  который стремитсЯ  все присвоить себе, даже
гениев ортодоксии. "‡аметь, что Њильтон,--  пишет Ѓлейк,-- в темнице писал о
Ѓоге и  Ђнгелах,  а на свободе -- о  „ьЯволе и ѓеенне,  ибо был прирожденным
Џоэтом и,  сам не  знаЯ  того,  сторонником  „ьЯвола".  ‚оплощенный  в самом
возвышенном  его образе, поэт,  гений  и  просто человек восклицает вместе с
‘атаной: "Џрощай, Ќадежда! ‡аодно прощай и страх, прощай, раскаЯнье, прощай,
„обро! Ћтныне, ‡ло, моим ты благом стань!" ќто крик оскорбленной невинности.
     ђомантический  герой  полагает,  что  в   силу   своей  ностальгии   по
недостижимому добру  он вынужден творить зло.  ‘атана восстает против своего
создателЯ, поскольку  тот пользуетсЯ  своей властью, чтобы умалить  его. "Ћн
выше нас,--  говорит о Ѓоге мильтоновский ‘атана,-- не разумом,  но силой, в
остальном мы равные". ‡десь Явно осуждаетсЯ  божественное  насилие. Ќебесный
бунтарь отходит  от воинственного  и недостойного  Ѓога  ', и "чем дальше от
него,   тем  лучше".  Ћн   будет  царить   над  всеми  силами,   враждебными
божественному миропорЯдку.  ЉнЯзь тьмы  избрал свой путь только потому,  что
добро -- это  понЯтие, сотворенное и использованное  Ѓогом ради его неправых
целей.  Ќевинность даже  раздражает ‚осставшего, поскольку  она предполагает
слепоту глупца. ќтот "темный дух зла, которого выводит  из себЯ невинность",
вызовет    таким   образом    человеческую   несправедливость    нарЯду    с
несправедливостью  божественной. Џоскольку  сила  лежит в  основе  творениЯ,
против  нее  выступает  другаЯ  решительнаЯ  сила.  €збыток  отчаЯниЯ только
усугублЯет причины отчаЯниЯ и  приводит бунт  к  тому состоЯнию озлобленного
бессилиЯ, которое наступает после долгих мук, причиненных несправедливостью,
и тогда окончательно исчезает граница между добром и злом. “ ‚иньи
     Ќе может ‘атана свет различить и тьму,
     €м сотворенное, не в радость зло ему

     ќто обусловливает нигилизм и снимает запрет с убийства.
     “бийство  вскоре станет  привлекательным.  „остаточно сравнить ‹юцифера
средневековых скульптур с романтическим  ‘атаной. "Џечальный, очаровательный
юноша"  (‚иньи)  занимает место  рогатой твари.  "Љрасой  блистаЯ  неземной"
(‹ермонтов), могучий  и  одинокий, страдающий и  презирающий,  он покорЯет с
элегантной   небрежностью.  Ќо   его   оправдывают   страданиЯ.   Џо  словам
мильтоновского  ‘атаны,  "кто  станет   завидовать  тому,   кого  высочайшее
положение  в  мире обрекает на самые тЯжкие  муки, которым нет конца". ‘толь
многие перенесенные несправедливости, столь  долгаЯ боль дает право на любые
эксцессы.  ‚   таком   случае   восставший   обеспечивает  себЯ   некоторыми
преимуществами

     "Њильтоновский  ‘атана  нравственно выше Ѓога.  ‚едь  тот,  кто  упорно
боретсЯ  j:  врагом  и  самой  судьбой,  нравственно  превосходит  того, кто
пребывает  в   полной  безопасности  и,  знаЯ  о   своей  заведомой  победе,
хладнокровно и безжалостно мстит своим противникам" ѓерман Њелвил *.

     --155


     —то и говорить, убийство ради  убийства не рекомендуетсЯ. Ќо оно входит
как составнаЯ  часть  в  наивысшую  длЯ романтиков ценность --  неистовство.
Ќеистовство   --  оборотнаЯ   сторона   скуки:  ‹орензаччо   мечтает   стать
ѓаном-€сландцем  *.  “тонченнаЯ  чувствительность  жаждет скотских страстей.
Ѓайронический  герой,  неспособный  к  любви  или  же  способный   только  к
недостижимой любви,  страдает от  сплина. Ћн одинок и изнывает, жизнь  томит
его. „лЯ того чтобы он почувствовал себЯ живым, необходима ЯркаЯ экзальтациЯ
краткого и  всепоглощающего действиЯ.  ‹юбить только  то, чего больше уже не
увидишь,  это значит  любить  в  пламени  и  воплЯх, чтобы затем  сгинуть  в
пропасти. ђомантический герой живет по-настоЯщему лишь минуту и минутой
     ’ой дружбы краткой, но живой Њеж бурным сердцем и грозой <i>(‹ермонтов)</i>
     “гроза смерти, нависающаЯ  над нашим  существованием,  стерилизует все.
’олько крик побуждает жить: экзальтациЯ занимает место истины Ќа этой стадии
апокалипсис  становитсЯ ценностью,  в которой  все перемешиваетсЯ: любовь  и
смерть, совесть и вина ‚о  ‚селенной, сошедшей с  орбиты, не существует иной
жизни, кроме  жизни в  пропастЯх, куда, по  словам  Ђльфреда  ‹е Џуатвена *,
скатываютсЯ люди,  "дрожащие от Ярости и лелеющие свои преступлениЯ",  чтобы
там  проклинать  ’ворца.  •мель  неистовства   и  великолепное  преступление
исчерпывают  тогда  в  один миг весь смысл  их  существованиЯ. Ќе проповедуЯ
злодеЯние в прЯмом смысле  слова, романтизм беретсЯ показать глубинный порыв
протеста  в  условных  образах  человека  вне  закона,  доброго  разбойника,
великодушного  бандита.  ЉроваваЯ  мелодрама и  черный  роман празднуют свой
триумф. ‚месте  с Џирексекуром, притом с меньшими издержками, романтики дают
волю  тем чудовищным аппетитам души, которые другие  будут утолЯть в лагерЯх
смерти.  Ќесомненно,  эти  романтические  произведениЯ  были  также  вызовом
современному  им обществу.  Ќо в своих  глубинных истоках  романтизм  прежде
всего бросает вызов нравственному  и  божественному закону. ‚от почему самый
оригинальный из созданных им образов  не революционер,  а денди, что  вполне
логично.
     ‹огично, поскольку подобное упорство  в  сатанизме может оправдать себЯ
только  беспрестанным повторением несправедливости и  в некотором смысле  ее
упрочением. Ќа этой стадии боль представлЯетсЯ  приемлемой лишь при условии,
что   не   найдетсЯ  против   нее  лекарства.  Ѓунтарь  избирает  метафизику
наихудшего,  котораЯ  нашла выражение  в литературе проклЯтий, из которой мы
все еще не вышли. "џ  чувствовал свою силу и ощущал оковы" (Џетрюс Ѓорель*).
Ќо этими оковами дорожат ‘ледовало бы  без них  доказать  или  испытать свою
силу, в самом существовании которой уверенности  нет. ђомантик кончает  тем,
что становитсЯ чиновником в Ђлжире, и Џрометей вместе с тем же

     --156


     Ѓорелем хочет закрывать кабаре и реформировать нравы  колонистов. € все
же: любой  поэт,  чтобы его признали, должен  быть сначала проклЯт  '. арль
‹асайи,  тот  самый, что замышлЯл  философский роман "ђобеспьер  и •ристос",
никогда не ложитсЯ  спать,  прежде чем ради укреплениЯ  духа  не  произнесет
несколько  Яростных  богохульств.  Ѓунт облачаетсЯ в траур  и  красуетсЯ  на
театральных   подмостках.  …ще  истовее,   чем  культ  индивида,   романтизм
исповедует культ литературного героЯ. €менно  в  этом романтизм логичен.  Ќе
уповаЯ  больше  на  закон или  единение  с Ѓогом,  упорно  ополчаЯсь  против
враждебной судьбы,  торопЯсь  поддержать  все то  в мире, что еще может быть
обречено на смерть, романтический бунт ищет решениЯ в позе.  Џоза собирает в
некую  эстетическую  целостность  человека,  отданного  во власть  случаЯ  и
разрушаемого божественным  насилием.  Ћбреченное на смерть существо блистает
хотЯ бы перед исчезновением,  и  этот  блеск  -- его оправдание. Џоза -- его
точка опоры, поза -- единственное, что  можно противопоставить Ѓогу, чей лик
отныне  искажен  ненавистью.  Ќедвижимый мЯтежник выдерживает,  не  дрогнув,
взглЯд  ‚седержителЯ. "Ќичто не изменит,-- говорит Њильтон,-- этот застывший
дух, эту возвышенную гордыню,  порожденную оскорбленной душой". ‚се движетсЯ
и стремитсЯ к  небытию, но униженный человек противитсЯ  этому и, по крайней
мере, сохранЯет свою гордость. ђомантическое барокко, открытое ђаймоном Љено
*,  утверждает,  что  цель  всЯкой  интеллектуальной  жизни --  стать Ѓогом.
‚оистину этот романтик  немного  опережает свое времЯ. ’огда ставилась  цель
сравнЯтьсЯ с  Ѓогом  и  удержатьсЯ на его  уровне. Ѓога  не  уничтожают,  но
непрерывным усилием  отказывают  ему в  каком  бы  то  ни  было повиновении.
„ендизм -- это упадочнаЯ форма аскезы.
     „енди  творит  свою собственную целостность эстетическими средствами Ќо
это  эстетика своеобразиЯ  и отрицаниЯ.  "†ить и умереть  перед зеркалом" --
таким  был,  по  словам  Ѓодлера,  девиз  денди  *<i>,</i>   и  в  этом  есть  своЯ
последовательность  „енди  --  оппозиционер  по  своему  предназначению.  Ћн
держитсЯ только  благодарЯ тому,  что  бросает  вызов.  „о сих пор  творение
получало свою целостность от творца ‘ того момента, когда денди освЯтил свой
разрыв  с  творцом,  он  отдал  себЯ на волю текущим  минутам и днЯм,  своей
рассеЯнной восприимчивости.  ‘ледовательно, надо взЯть  себЯ  в  руки. „енди
добиваетсЯ собранности  и выковывает  свою целостность благодарЯ все той  же
силе отказа. Ѓеспутный  в качестве  человека без правил, он обретает цельный
облик в качестве персонажа. Ќо  персонаж предполагает  зрителей: денди может
представить себЯ, лишь представаЯ перед кем-то. Ћн убеждаетсЯ  в собственном
существовании только благодарЯ тому, что видит его отражение на лицах других
людей. Ћни „лЯ него -- зеркало. Џравда, зеркало быстро тускнеющее, поскольку
     ‚ нашей литературе еще живы отзвуки подобных взглЯдов "ЏроклЯтых поэтов
больше не существует",--  заЯвлЯет  Њальро € все же они есть, но только люди
не отдают себе в этом отчета

     --157


     способность ко вниманию у человека ограниченна. Џоэтому необходимо то и
дело  будить  внимание,  пришпориваЯ его провокациЯми. ’аким образом,  денди
вынужден постоЯнно удивлЯть. …го призвание -- в его неповторимости, а способ
самосовершенствованиЯ -- повышение собственной  ценности. ‚сегда в состоЯнии
раскола,  всегда  на  обочине,  он  заставлЯет  других творить самого  себЯ,
отрицаЯ их  ценности.  Ћн играет  собственную жизнь,  поскольку не  может ее
прожить. Ћн  играет ее до  самой смерти, за исключением тех минут, когда  он
оказываетсЯ  наедине с самим  собой без зеркала.  Ќо  это означает длЯ денди
быть ничем. ђомантики говорили о  своем одиночестве  столь красноречиво лишь
потому, что они действительно испытывали его боль -- боль нестерпимую. Љорни
их бунта уходЯт в глубины,  но, начинаЯ с "Љливленда" аббата  Џрево *, минуЯ
безумцев  1830 года, Ѓодлера,  декадентов  1880-х годов и кончаЯ дадаистами,
более   столетиЯ    этот   бунт   находил   свое   утоление   в   крайностЯх
"эксцентричности". ‚се они умели говорить о  страдании, о муках, и тому есть
причина:  отчаЯвшись  преодолеть  боль  и  изживаЯ  ее  только в  бесплодных
пародиЯх, эти люди  интуитивно чувствовали,  что  боль  --  их  единственное
оправдание, их подлинное благородство.
     ‚от почему наследие романтизма  усвоил не ѓюго, пэр ”ранции, а Ѓодлер и
‹асенер *,  поэты преступлениЯ. Џо словам Ѓодлера, "все в этом мире источает
злодеЯние   --  и  газета,   и  стена,  и   человеческое  лицо".  ’ак  пусть
преступление, этот закон  мира, приобретет утонченный облик. ‹асенер, первый
в истории джентльмен-преступник, успешно этим  пользовалсЯ. Ѓодлер был менее
последователен,   но  более  талантлив.   Ћн  вырастит  цветник   зла,   где
преступление будет только более редкостным цветком, чем остальные. ‘ам  ужас
превратитсЯ  в изысканное ощущение и редкостный предмет любованиЯ. "џ был бы
счастлив стать не только жертвой палача, но не отказалсЯ бы и от роли самого
палача, чтобы ощутить революцию двоЯким образом".  „аже конформизм у Ѓодлера
попахивает преступлением.  Ћн  избрал де Њестра  *  в  качестве  образцового
мыслителЯ, потому  что этот  консерватор шел до  конца  и строил свое учение
вокруг палача и смерти. "Џодлинный свЯтой,-- лукавит Ѓодлер,-- это  тот, кто
сечет кнутом и  убивает народ ради блага народа". …го мольба будет услышана.
Џорода настоЯщих  свЯтых  начинает  распространЯтьсЯ  по  всей земле,  чтобы
закрепить  эти любопытные  выводы из  бунта. Ќо  Ѓодлер,  несмотрЯ  на  свой
сатанинский арсенал,  пристрастие к  ‘аду и богохульствам, остаетсЯ  слишком
рьЯным теологом,  чтобы  стать  настоЯщим бунтовщиком. …го  подлиннаЯ драма,
благодарЯ которой  он  стал  величайшим  поэтом  своего времени,  состоЯла в
другом. Ѓодлер упоминаетсЯ здесь постольку, поскольку он был  самым глубоким
теоретиком дендизма и  дал  окончательные  формулировки  одному  из  выводов
романтического бунта.
     ђомантизм на  деле показал, что бунт  с  определенной стороны свЯзан  с
дендизмом. Ћдно из его направлений -- это эпатаж.

     --158


     ‚ своих  расхожих  формах дендизм признаетсЯ в тоске по морали. „ендизм
есть не что иное, как честь,  выродившаЯсЯ в дело чести. Ќо вместе с тем  он
открывает эстетику, царЯщую  еще и  в нашем мире, эстетику одиноких творцов,
упрЯмых  соперников  заклейменного ими  Ѓога.  ЌачинаЯ со  времен романтизма
художник- ставит  перед  собой  задачу  не только  творить  мир,  не  только
воспевать красоту ради  красоты, но также  и определить свою позу.  ‚  таком
случае сам художник становитсЯ моделью, он предлагает самого себЯ в качестве
образца: искусство --  это его мораль. ‚месте  с романтизмом  начинаетсЯ век
духовников. ‚ том случае, когда  денди не  кончают с собой  или не впадают в
безумие,  они  делают карьеру и  позируют  длЯ  потомства. „аже  когда  они,
подобно ‚иньи, кричат, что вскоре замолкнут, их молчание будет кричать.
     Ќо  в недрах самого  романтизма бесплодность такой позы не  укроетсЯ от
глаз  некоторых   бунтарей,   представлЯющих   собой  переходный  тип  между
эксцентрикой (или ЌевероЯтным) и нашими революционерами-авантюристами. Њежду
племЯнником  ђамо * и  "завоевателЯми"  XX  века  Ѓайрон и елли, пусть даже
несколько напоказ, сражаютсЯ за свободу. Ћни тоже  демонстрируют себЯ, но на
другой лад. Њало-помалу бунт  переходит из  сферы эпатажа  в сферу действий,
которые  вскоре захватЯт  его целиком.  ”ранцузские  студенты  1830  года  и
русские  декабристы предстанут  тогда  как самые чистые  воплощениЯ  сначала
одиночного бунта, который впоследствии через многие жертвы будет искать путь
к единению. € наоборот,  у наших революционеров обнаружитсЯ тЯга к неистовой
жизни  и к  апокалипсису. Џоказательные  процессы, жуткаЯ игра следователЯ с
подследственным,  мизансцены  допросов позволЯют  порой угадать  трагическую
склонность  к  старому  обману,  посредством  которого  романтический  бунт,
отказываЯсь от своей  подлинности, временно приговаривает себЯ к видимости в
злосчастной надежде завоевать более глубокое бытие.


     --159


        Ћ’ЉЂ‡ Ћ’ ‘ЏЂ‘…Ќ€џ
     …сли романтический бунтарь  воспевает индивида и зло, это  не означает,
что он на стороне людей. Ќет, он только за себЯ самого. „ендизм, каков бы он
ни был, всегда есть дендизм по отношению к Ѓогу. €ндивид в качестве творениЯ
может  противопоставить себЯ  только  творцу. Ћн  нуждаетсЯ  в  Ѓоге,  перед
которым продолжает  мрачно  кокетничать.  Ђрман •уг ' прав, утверждаЯ,  что,
несмотрЯ  на ницшеанскую атмосферу этих произведений, Ѓог  там еще не  умер.
‘амо  проклЯтие,  которого столь неистово требуют,  ЯвлЯетсЯ только  удачным
ходом  в  игре  со  ‚севышним.  „остоевский  делает  еще  один шаг  вперед в
исследовании мЯтежного  духа.  €ван Љарамазов  становитсЯ на  защиту  людей,
делаЯ  упор  на  их невиновности.  Ћн  утверждает,  что  смертный  приговор,
тЯготеющий над ними, несправедлив. Џо  крайней  мере, в первом  своем порыве
далекий  от  того,  чтобы  оправдывать  зло, он  отстаивает  справедливость,
которую ставит выше божественности. Ћн вовсе не отрицает существованиЯ Ѓога.
€ван Љарамазов  отвергает его  во имЯ нравственной ценности. ‚збунтовавшийсЯ
романтик стремилсЯ говорить с ѓосподом как равный  с равным. ‚ таком  случае
на зло  отвечают злом, на жестокость -- гордыней.  „лЯ ‚иньи, например, было
бы  лучше  всего  на  молчание отвечать молчанием. Ќет сомнений, речь идет о
том, чтобы возвыситьсЯ до уровнЯ ‚севышнего, что уже ЯвлЯетсЯ богохульством.
Ќо  здесь  нет  умысла  оспорить  ни  власть,  ни  место  божества. Џодобное
богохульство  подобострастно, поскольку любое богохульство  в конечном счете
есть своего рода приобщение к свЯщенному.
     ‚  противоположность этому €ван Љарамазов менЯет тон. Ћн в свою очередь
судит  ѓоспода,  и  судит  свысока. …сли зло  необходимо  длЯ  божественного
творениЯ,  тогда  это  творение  неприемлемо.  €ван  полагаетсЯ  уже  не  на
загадочного Ѓога, а на  принцип более  высокий -- принцип справедливости. Ћн
реализует существенное начинание бунта, состоЯщее в замене царства благодати
на  царство справедливости. ‚месте  с  тем он  начинает  наступление  против
христианства. ђомантики-бунтари порывали  с Ѓогом  как принципом  ненависти.
€ван  открыто  отказываетсЯ  от  тайны и,  как  следствие этого, от Ѓога как
принципа   любви.   ’олько   любовь   может   оправдать   в   наших   глазах
несправедливость,  совершенную по отношению  к Њарфе  *, к  рабочим, которые
трудЯтсЯ
     Les petits romantiques (Cahiers du Sud).

     Љ оглавлению
     --160


     по десЯть часов в день,  а если  идти дальше, то и допустить не имеющую
оправданий смерть детей. "…сли страданиЯ  детей,-- говорит  €ван,-- пошли на
пополнение  той суммы страданий, котораЯ необходима была длЯ покупки истины,
то Я утверждаю заранее, что всЯ истина не стоит такой цены".  €ван отвергает
ту глубокую  зависимость  между  истиной  и  страданием, которую  установило
христианство. Љрик, вырвавшийсЯ  из глубин €вановой души,  крик,  разверзший
головокружительные пропасти  на пути бунта, ЯвлЯетсЯ тем  самым  "хотЯ  бы":
"‹учше  уж  Я  останусь  при  неотомщенном  страдании   моем  и  неутоленном
негодовании моем, <i>хотЯ бы Я был и неправ-".</i> Ђ это означает: хотЯ бы даже Ѓог
существовал, хотЯ  бы даже таинство скрывало  истину, хотЯ  бы  даже  старец
‡осима был прав, €ван  не согласитсЯ, чтобы  эта истина была  оплачена злом,
страданием  и  смертью невинного.  €ван  воплощает в себе отказ от спасениЯ.
‚ера ведет к бессмертию. Ќо вера предполагает принЯтие тайны и зла, смирение
перед несправедливостью. ’от, кому страданиЯ детей мешают открыть сердце длЯ
веры, не примет жизни вечной. Ќа таких условиЯх €ван отверг бы ее, даже если
бы она существовала. Ћн отказываетсЯ от подобной сделки. Ћн принЯл бы только
ничем не  обусловленную благодать и потому сам выдвигает свои  условиЯ. Ѓунт
хочет  "все"  или  не   хочет  "ничего".   "Ћт  высшей  гармонии  совершенно
отказываюсь.  Ќе  стоит  она  слезинки  хотЯ  бы одного  только  замученного
ребенка". €ван не утверждает, что истины в мире нет. Ћн говорит: если истина
существует,  она может  быть  только  неприемлемой. Џочему?  Џотому что  она
несправедлива. ’аким образом, здесь впервые начинаетсЯ борьба справедливости
с  истиной,  .и  борьба  эта будет длитьсЯ  без передышки.  €ван  Љарамазов,
одиночка,   а   следовательно,    моралист,   довольствуетсЯ   своего   рода
метафизическим   донкихотством.  Ќо  еще  несколько   пЯтилетий,  и  широкий
политический заговор поставит себе целью превратить справедливость в истину.
     Љроме  уже  сказанного, €ван  воплощает  в  себе  отказ  от спасениЯ  в
одиночку. Ћн солидаризируетсЯ с проклЯтыми и ради них отказываетсЯ от  неба.
…сли  бы он  действительно верил  в  Ѓога,  он  мог бы быть спасен, но тогда
другие  оставались бы проклЯтыми. ‘траданиЯ продолжались бы. Ђ длЯ того, кто
испытывает подлинное  сострадание,  собственное спасение невозможно. €ван  и
дальше   будет   доказывать  Ѓогу   его   неправоту,  отвергаЯ  веру  и  как
несправедливость  и как  привилегию.  …ще  один шаг -- и от формулы "все или
ничего" мы перейдем к формуле <i>"все или никто".</i>
     ќтой  крайней решимости и соответствующей  позы было бы достаточно  длЯ
романтиков.  Ќо €ван ', хотЯ он  тоже делает уступку дендизму, реально живет
этими  проблемами,  раздираемый между "да" и "нет". „лЯ него  настало  времЯ
пожинать плоды. …сли он
     '   ‘тоит  ли  напоминать,  что  €ван  --  это  некоторым  образом  сам
„остоевский.  “стами этого персонажа он  говорит  естественней,  чем  устами
Ђлеши.
     6 Ђльбер Љамю

     --161


     отказываетсЯ от бессмертиЯ, что ему  остаетсЯ? †изнь  самаЯ примитивнаЯ
Џоскольку смысл жизни уничтожен, остаетсЯ еще сама жизнь "џ живу, -- говорит
€ван,--вопреки логике" €  добавлЯет  " не  веруй  Я в жизнь,  разуверьсЯ Я в
дорогой  женщине,  разуверьсЯ  в  порЯдке  вещей,  убедись  даже,  что  все,
напротив, беспорЯдочный проклЯтый и может быть, бесовский хаос  порази  менЯ
хоть  все ужасы  человеческого разочарованиЯ,-- а Я  все  таки захочу  жить"
‘ледовательно, €ван будет жить  и любить, "сам не знаЯ почему" Ќо жить - это
значит  также действовать  ‚о  имЯ чего?  …сли  нет жизни вечной  то нет  ни
награды, ни  кары, ни добра, ни зла "џ думаю нет  добродетели без бессмертиЯ
души" Ђ также "џ знаю лишь то, что страдание есть, что виновных нет, что все
одно  из другого выходит прЯмо и просто что все течет и уравновешиваетсЯ" Ќо
если нет добродетели то нет <i>}же</i> и закона "все дозволено"
     ‘  этого  "все  дозволено" начинаетсЯ  подлиннаЯ  историЯ  современного
нигилизма ђомантический бунт не заходил так далеко  ‚ итоге он ограничивалсЯ
утверждением, что не все дозволено, но по своей  дерзости он позволЯет  себе
то,  что запрещено  ‘ Љарамазовыми, наоборот, логика возмущениЯ обратит бунт
против  себЯ  самого  и  погрузит в  безысходное  противоречие  ‘ущественное
различие состоит  в том, что романтики  позволЯли себе  пере ступать запреты
ради  самолюбованиЯ,  а  €ван  вынужден  творить   зло  в   силу  логической
последовательности Ћн не разрешит себе быть добрым Ќигилизм -- это не только
отчаЯние и отрицание,  но главное -- это волЯ к отрицанию и  отчаЯнию ’от же
самый человек,  который столь Яростно вставал на защиту невинности, которого
приводили в дрожь муки ребенка, который хотел  видеть "собственными глазами"
лань уснувшую  рЯдом  со  львом,  и  жертву,  обнЯвшую  убийцу,  как  только
отказываетсЯ  от божественного порЯдка  и  пытаетсЯ найти собственный закон,
сразу же  признает законность  убийства  €ван  восстает  против Ѓога убийцы,
замыслив свой бунт, он извлекает  из него  закон убийства …сли все дозволено
он может убить своего отца или может по крайней  мере  допустить,  чтобы его
отец был убит „лительные  раздумьЯ о нашем  положении приговоренных к смерти
ведут  только  к  оправданию  преступлениЯ  €ван  одновременно  и  ненавидит
смертную казнь (рассказываЯ о ней он желчно иронизирует "€ оттЯпали таки ему
по  братски голову  за то,  что  и  на него  сошла благодать") и в  принципе
допускает  преступление  ‚сЯческаЯ снисходительность к убийце,  никакой -  к
палачу ќто противоречие,  в котором впочне уютно жилось ‘аду, напротив душит
€вана Љарамазова
     Ћн  притворЯетсЯ рассуждаЯ  так,  как  если бы бессмертие  и вправду не
существовало,  а ведь  ограничилсЯ только  заЯвлением  что отказалсЯ  бы  от
бессмертиЯ, даже если бы оно существовало —тобы воспротестовать против зла и
смерти, он пред  почитает смело  утверждать, что  добродетель  не существует
точно так же, как бессмертие, и допускает убийство отца Ћн Ясно осознает

     --162


     свою  дилемму быть  добродетельным и алогичным  или же  быть логичным и
преступным …го двойник -- черт прав,  когда нашептывает ему "’ы  собираешьсЯ
сделать  доброе  дело  и  однако  в добродетель ты  не  веришь, вот что тебЯ
раздражает  и  мучает"  ‚опрос,  наконец  заданный  €ваном  самому  себе   и
представлЯющий  собой  подлинный  успех  бунтарского  духа,  достигнутый  им
благодарЯ   „остоевскому,--  это  единственный  вопрос,  который  здесь  нас
интересует можно ли жить и сохранЯть себЯ в состоЯнии бунта?
     €ван  дает возможность угадать его  ответ жить  в бунте  можно,  только
доводЯ  его  до  конца  Ќо  что  такое  предел  метафизического  бунта?  ќто
метафизическаЯ  революциЯ  ‚ладыка  этого  мира,  после  того  как  оспорена
законность его власти, должен быть низвергнут, а его место занЯто  человеком
"Џоскольку нет ни бога, ни бессмертиЯ, человеку дозволено снова стать Ѓогом"
Ќо что значит быть Ѓогом?  ќто как раз и значит признать, что все дозволено,
и  отвергнуть   любой  закон,   кроме   своего  собственного  Џоскольку  нет
необходимости развивать  промежуточные рассуждениЯ, отметим, что стать Ѓогом
-- это  также  значит принЯть  преступление  (излюбленнаЯ идеЯ мыслителей --
героев „остоевского) ‹ичнаЯ проблема €вана Љарамазова заключаетсЯ в том, что
он  не  знает,  будет  ли  он  верен  своей  логике,  и,   разделЯЯ  протест
оскорбленных безвинным  страданием, даст  ли  согласие на  убийство  отца  с
невозмутимостью  человекобога  …го решение известно он  позволит убить  отца
‘лишком  глубокий,   чтобы  удовлетворитьсЯ  видимостью   действиЯ,  слишком
ранимый,  чтобы   действовать,   €ван   довольствуетсЯ  невмешательством   в
происходЯщее Ќо  он  сойдет  с  ума  —еловек, который не понимает, как можно
любить  ближнего,  тем  более не в состоЯнии понЯть,  как  можно  его  убить
ђаздираемый между непростительной добродетелью и неприемлемым преступлением,
снедаемый жалостью  и неспособный к  любви, одинокий, лишенный  облегчающего
жизнь цинизма, €ван, человек независимого ума, будет разрушен противоре