 выбрал  крайние  случаи,  когда  абсурд  наделЯют  поистине  царской
властью.  Џравда, это  власть принцев, лишенных  царства. Ќо их преимущество
перед другими в том, что они знают об иллюзорности всех царств. Ћни знают, в
этом  их величие,  и напрасно  было бы говорить  о каком-то  скрываемом  ими
несчастье или пепле разочарованиЯ. ‹ишитьсЯ надежды еще не значит отчаЯтьсЯ.
„ым  земных  очагов  стоит райских благовоний. Ќи Я, ни кто-либо  другой  не
могут  быть  здесь  судьЯми.  Ћни  не   стремЯтсЯ  стать  лучше,   но  хотЯт
последовательности. …сли  слово  "мудрец" применимо по  отношению  к живущим
тем,  что есть,  без спекулЯций о  том,  чего нет, то  эти  люди  и ЯвлЯютсЯ
мудрецами.  ‹юбой из них -- победитель, но в царстве  духа; „он †уан,  но от
познаниЯ; комедиант, но на подмостках интеллекта -- знает это лучше, чем кто
бы то ни было: "Ќе заслужить привилегий ни на земле, ни на небесах тому, кто
довел почти  до совершенства овечью кротость: даже  если признать, что он не
лопаетсЯ  от тщеславиЯ  и  не  напрашиваетсЯ  на скандал  своими  судейскими
замашками, он остаетсЯ все  же  милой смешной овечкой, у которой нет ничего,
кроме рожек".
     Љак  бы то ни было, абсурдному рассуждению необходимо было вернуть  всю
Яркость  красок.  ‚оображение  может  добавить немало других его обличий  --
изгнанников, прикованных к своему времени; людей, которые, не знаЯ слабости,
умеют жить соразмерно вселенной без будущего. ќтот абсурдный и безбожный мир
населен утратившими надежду и Ясно  мыслЯщими людьми. Ќо Я  не говорил еще о
самом абсурдном из всех персонажей -- о творце.

     --74


        ЂЃ‘“ђ„ЌЋ… ’‚Ћђ—…‘’‚Ћ

        ”илософиЯ и роман
     ‚  разреженном  воздухе  абсурда  все  эти  жизни  могут  длитьсЯ  лишь
благодарЯ  нескольким глубоким мыслЯм, сила которых позволЯет  им  дышать. ‚
данном  случае  речь  пойдет об  особом чувстве  верности.  Њы видели людей,
которые сознательно выполнЯли свой долг во времЯ глупейших войн и не считали
при этом, что вступают в  противоречие с самими собой. ѓлавное длЯ них -- ни
от  чего  не  уклонЯтьсЯ.  “тверждение  абсурдности  мира есть  своего  рода
метафизическое счастье. ‡авоевание или игра, неисчислимость любви, абсурдный
бунт  -- таковы  свидетельства  человеческого  достоинства  в той войне, где
человек обречен на поражение.
     ђечь  идет  исключительно  о  верности правилам  сражениЯ.  ќтой  мысли
достаточно,   она  поддерживала  и  поддерживает  целые  цивилизации.  ‚ойну
невозможно  отрицать. ‚  ней  либо умирают, либо ею живут. ’ак и с абсурдом:
нужно дышать  им, усваивать  его  уроки  и  воплощать  его.  ‚  этом  смысле
творчество  есть по преимуществу  абсурднаЯ  радость. "€скусство,  и  ничего
кроме искусства,--  говорит Ќицше,-- искусство нам дано, чтобы не умереть от
истины".
     ‚  опыте,  который  Я  пытаюсь  здесь описать  и дать  почувствовать  в
нескольких  его модусах,  страдание  поЯвлЯетсЯ  вместе  со смертью другого.
„етские  поиски  забвениЯ  и удовольствиЯ  отныне  оставлены.  Ќа  их  место
приходЯт лихорадочное  напрЯжение,  с  которым человек противостоит  миру, и
упорЯдоченный бред,  заставлЯющий  его все  принимать в  этом  мире. ‚  этой
вселенной единственным  шансом укрепитьсЯ в  сознании,  зафиксировать в  нем
свои   дерзаниЯ  ЯвлЯетсЯ  творчество.  ’ворить   --  значит  жить  вдвойне.
Ќеуверенный и  тревожный  поиск Џруста, его  кропотливое  коллекционирование
цветов,  вышивок и тревог не означают ничего иного. Ќо в этих поисках все же
не  больше  смысла,  чем  в  непрерывном  творчестве,  которому  каждодневно
предаютсЯ комедиант, завоеватель и все люди абсурда.  ‚се они хотЯт сыграть,
повторить, воссоздать свою  реальность. ‚  конечном  счете мы получаем образ
наших собственных истин. „лЯ отвернувшегосЯ от  вечности человека все  сущее
есть лишь нескончаемаЯ пантомима под маской  абсурда.  ’ворчество -- великаЯ
пантомима.
     Ћб  этом  заранее  известно людЯм  абсурда,  а  потому  все  их  усилиЯ
направлены  на изучение, освоение и обогащение того острова без  будущности,
на  который  они высадились. Ќо  сначала требуетсЯ  знать.  €бо  обнаружение
абсурда совпадает по времени

     --75


     с  остановкой;  тогда  вырабатываютсЯ  и  вступают  в  свои  права  все
последующие  страсти. „аже  у  людей,  лишенных  …вангелиЯ, есть  своЯ  гора
…леонскаЯ * Ќа  ней тоже нельзЯ дремать. Ђбсурдному человеку уже нет дела до
объЯснений,  он  должен испытать  и описать  испытанное.  ‚се  начинаетсЯ  с
беспристрастной Ясности видениЯ.
     Ћписание   --   таково  последнее   притЯзание   абсурдного   мышлениЯ.
‘толкнувшись  с   неразрешимыми  парадоксами,  наука  также  оставлЯет  свои
предположениЯ   и   останавливаетсЯ   на   созерцании  и  изображении  вечно
девственного  пейзажа  Явлений.  ‚зираЯ  на  мирские  образы,  мы  понимаем-
сердцем,  что  охватывающее  нас при этом  чувство  -- не от  предполагаемых
глубин мира, но  от  его многоликости.  ’щетно было  бы их  объЯснЯть; у нас
остаютсЯ  лишь  ощущениЯ,  а вместе с ними  и  непрерывный  зов,  идущий  от
количественно   неисчерпаемой  вселенной.  ’ак  становитсЯ  понЯтным   место
произведениЯ искусства.
     Ћно  ЯвлЯетсЯ  знаком  смерти  и  в  то же времЯ  приумножением  опыта.
Џроизведение искусства  монотонно  и страстно  повторЯет  темы,  которые уже
оркестрованы  миром: темы  тела (неисчерпаемый образ на  фронтонах  храмов),
темы форм или  красок, чисел  или бедствий. Џоэтому мы  и  завершаем  разбор
главных тем данного эссе, обратившись  к исполненной  великолепиЯ и в  то же
времЯ  ребЯчества  вселенной  творца.  Ћшибочно  считать  ее  символической,
полагать, будто произведение искусства может рассматриватьсЯ  как убежище от
абсурда.  Ћно само  абсурдный  феномен,  и  речь  идет  только  об  описании
произведениЯ искусства, которое  не  может предложить  выхода  мукам  нашего
сознаниЯ.  Ќапротив, это один из знаков такой  муки, котораЯ отображаетсЯ  с
его  помощью в каждой человеческой мысли.  Ќо произведение искусства впервые
выводит наш ум за его пределы и ставит лицом к лицу с  другим.  Ќе длЯ того,
чтобы  утратить себЯ  в  другом,  но чтобы  со  всей  точностью  указать  на
безысходность пути,  на который мы вместе вступили.  ‚ абсурдном рассуждении
творчество  следует   за  беспристрастностью  и  раскрывает  ее.  ’ворчество
отражает  тот  момент,  когда  рассуждение  прекращаетсЯ  и  на  поверхность
вырываютсЯ абсурдные  страсти. ќтим оправдываетсЯ место  творчества  в  моем
эссе.
     „остаточно найти  несколько  общих длЯ творца  и мыслителЯ  тем,  чтобы
обнаружить в  произведении искусства  все противоречиЯ  абсурдного мышлениЯ.
ђодство их сознании  проистекает  не  столько  из  тождественности сделанных
выводов, сколько  из общности противоречий. Ћни одинаковы и длЯ  мышлениЯ, и
длЯ  творчества. ‚рЯд  ли  даже нужно поЯснЯть, что  одно и  то  же терзание
толкает человека  к этим  двум установкам сознаниЯ.  Ћни  совпадают  лишь  в
исходном  пункте.  ‚есьма немногие из  порожденных абсурдом мыслей сохранили
ему верность, но по этим  отклонениЯм и предательствам нам легче установить,
что же  принадлежит  одному  лишь  абсурду.  Џараллельно  возникает  вопрос:
возможно ли абсурдное произведение искусства?

     --76


     ‘тарое противопоставление искусства и философии достаточно произвольно.
…сли  понимать его в узком смысле,  то оно просто ложно.  …сли же  тем самым
хотЯт сказать, что у каждой из этих двух дисциплин имеютсЯ свои особенности,
то  это,  несомненно,  верно,  хотЯ  и  весьма  неопределенно.  …динственный
приемлемый  аргумент  сводитсЯ  здесь  к   установлению  противоречиЯ  между
философом, заключенным <i>в  сердцевину</i>  своей системы,  и  художником, стоЯщим
<i>перед</i> своим  произведением. Ќо этот аргумент  относитсЯ к формам искусства и
философии,  которые мы считаем вторичными. €деЯ искусства, отделившегосЯ  от
его  создателЯ,  не  только  вышла из  моды,  но и ложна.  Ћтмечают,  что, в
противоположность художнику, философ никогда не создает несколько систем. Ќо
это  не более истинно, чем то, что  ни один художник никогда  не  выражал  в
различных   образах  более   одного  предмета  Њгновенное  совершенствование
искусства, необходимость его постоЯнного  обновлениЯ -- все это верно только
как  предрассудок.  Џроизведение  искусства также  ЯвлЯетсЯ  конструкцией, и
каждому  известно,  сколь  однообразными  бывают  великие   творцы.  Џодобно
мыслителю,  художник  вовлекаетсЯ  в свою  работу  и в  ней становитсЯ самим
собой.  ќто взаимовлиЯние творца и произведениЯ  образует важнейшую проблему
эстетики ‚прочем, нет  ничего  более суетного,  чем  все  эти  дистинкции по
методам  и  объектам,  длЯ   которых   подыскиваетсЯ  единство  цели.  Њежду
дисциплинами, которые создаютсЯ человеком длЯ пониманиЯ и любви, нет границ.
Ћни проникают друг в друга, сливаЯсь в одной тревоге.
     Ћб этом  нужно сказать с  самого  начала.  —тобы абсурдное произведение
стало возможным, к нему  должна быть  примешана мысль в самой Ясной из своих
форм. Ќо и мысль должна проЯвлЯтьсЯ не иначе как в  заданном  ей интеллектом
порЯдке.  ќтот  парадокс объЯснЯетсЯ  самим абсурдом. Џроизведение искусства
порождаетсЯ отказом ума  объЯснЯть конкретное. Џроизведение знаменует триумф
плоти. џснаЯ мысль вызывает произведение искусства,  но тем самым себЯ же  и
отрицает. Њысль не поддаетсЯ искушению прибавлЯть к описанию некий глубинный
смысл.  Ћна знает  о его незаконности. ‚  произведении искусства воплощаетсЯ
драма  сознаниЯ,  но  она  никогда  не  даетсЯ  искусством  непосредственно.
Ђбсурдное произведение требует художника, который Ясно сознает свои пределы,
и искусства,  в котором конкретное ничего не обозначает,  кроме самого себЯ.
Џроизведений искусства не может быть ни целью, ни смыслом, ни  утешением длЯ
жизни. ’ворить или  не  творить  -- это ничего  не  менЯет. Ђбсурдный творец
может отказатьсЯ от творчества, иногда он так и делает. …му достаточно своей
Ђбиссинии *.
     ‚ этом  заключаетсЯ и  одно из правил эстетики. Џодлинное  произведение
искусства всегда соразмерно человеку, и по самой своей  сущности оно  всегда
что-то  "недоговаривает".  €меетсЯ  своеобразнаЯ   свЯзь   между  глобальным
жизненным  опытом  художника и произведением,  которое его отображает, свЯзь
"‚ильгельма

     --77


     Њейстера"  со  зрелостью   ѓете.   ќто  соотношение  ложно,  если  опыт
передаетсЯ  с  помощью  бумажной  мишуры   объЯснений.  Ћно  истинно,  когда
произведение остаетсЯ выкроенным из опыта  отрывком,  гранью, передающей все
внутреннее  сиЯние  алмаза.  ‚  первом   случае   произведение   перегружено
претензиЯми  на вечность.  ‚о  втором -- оно плодотворно именно  потому, что
опыт  подразумеваетсЯ,  и  о богатстве его мы догадываемсЯ. Ќаконец, великий
художник -- это прежде  всего великий жизнелюбец,  понЯтно,  что под  жизнью
здесь имеетсЯ в виду не только рефлексиЯ, но и переживание. ’аким образом, в
произведении   воплощена  интеллектуальнаЯ   драма.  Ђбсурдное  произведение
иллюстрирует отказ мышлениЯ от престижа, смиренное  согласие быть сознанием,
творЯщим лишь  видимость, набрасывающим покрывало  образов на то, что лишено
разумного основаниЯ. Ѓудь мир прозрачен, не было бы и искусства.
     џ говорю здесь не об  искусствах формы и цвета --  в них описание царит
во  всем  великолепии  своей скромности  '.  ќкспрессиЯ  начинаетсЯ там, где
заканчиваетсЯ  мышление.  —ем, как не экспрессивными жестами,  выражают свою
философию те  подростки с пустыми глазами, что заполнЯют храмы и  музеи. „лЯ
абсурдного человека экспрессиЯ поучительней  всех  библиотек. Ћна становитсЯ
даже своеобразной  музыкой.  …сли  и  есть  искусство без  поучений, то  это
музыка. Ћна слишком  похожа на математику, чтобы не позаимствовать у нее всю
свою  произвольность.  €гра духа с самим собой  -- по условным и равномерным
законам -- развертываетсЯ в пространстве нашего слуха, за пределами которого
вибрации встречаютсЯ  с нечеловеческой вселенной. —истого ощущениЯ просто не
существует --  легко привести тому примеры. Ђбсурдный человек готов признать
своими эту гармонию и эти формы.
     Ќо  Я  намереваюсь вести  речь  о  произведениЯх, где  особенно  велико
искушение  объЯснЯть,'  где сама  собой  возникает  иллюзиЯ объЯснимости,  а
выводы такого рода почти неминуемы. џ  имею в виду роман и задаюсь вопросом:
может ли в нем содержатьсЯ абсурд?
     Њыслить  --  значит  испытывать желание создавать мир  (или, что то  же
самое, задавать границы  собственному миру). ќто значит,  что, только исходЯ
из фундаментального разлада между  человеком и его опытом, можно найти почву
длЯ их согласиЯ. Ћна должна соответствовать ностальгии человека. Ќужно найти
универсум, препоЯсанный  разумными  основаниЯми,  просветленный  аналогиЯми.
‚сЯкий  философ, даже  Љант, ЯвлЯетсЯ  творцом. “ него  свои персонажи, свои
символы, свое тайнодействие -- и свои
     '  ‹юбопытно,  что самаЯ интеллектуальнаЯ  живопись, возжелавшаЯ свести
реальность  к  сущностным элементам, в конечном счете просто дарует  радость
нашим глазам Ћт мира она сохранЯет только краски

     --78


     развЯзки.  ‚ свою очередь, роман, несмотрЯ на его внешние  особенности,
представлЯет собой  попытку максимальной интеллектуализации искусства, более
всего в сравнении с  поэзией  или  с эссе. Љонечно, речь идет прежде всего о
великих  романах.  ‘лишком часто  судЯт о плодотворности и  величии жанра по
отбросам.  Њасса  плохих романов, однако, не должна заслонЯть величиЯ лучших
образцов этого жанра, каждый  из которых действительно содержит в себе целую
вселенную.  “ романа есть  своЯ логика, свои способы рассуждениЯ, интуициЯ и
постулаты. “ романа также и свои требованиЯ Ясности '.
     ‚ышеупомЯнутое  классическое противопоставление еще менее  оправдано  в
этом случае. Ћно родилось в те времена, когда философское учение с легкостью
отделЯлось  от своего  автора.  ‘егоднЯ, когда мысль  оставила притЯзаниЯ на
универсальность, когда наилучшей историей мысли была бы историЯ ее покаЯний,
мы знаем,  что система неотделима от своего автора, если хоть сколько-нибудь
значима. “же "ќтика" *  была в каком-то смысле лишь долгим и строго логичным
откровением. Ђбстрактное мышление нашло  наконец опору в  телесности. Љ тому
же игры тел  и  страстей  в романах  все в  большей мере  упорЯдочиваютсЯ  в
соответствии с  требованиЯми  мировоззрениЯ.  ‚  противоположность  записным
романистам, великие писатели -- это романисты-философы. ’аковы Ѓальзак, ‘ад,
Њелвилл,  ‘тендаль,  „остоевский, Џруст, Њальро,  Љафка, если упомЯнуть лишь
некоторых из них.
     Ќо именно  сделанный ими  выбор --  писать,  прибегаЯ к образам, а не к
рассуждениЯм,-- показателен длЯ пониманиЯ общности их мышлениЯ. Ћни убеждены
в бесполезности  любого объЯснительного принципа, в том, что учитьсЯ нужно у
самой  чувственной видимости.  Џроизведение  длЯ  них начало  и конец всего,
результат  зачастую  невыразимой  философии,  ее  иллюстрациЯ  и  венец.  Ќо
завершенность    произведениЯ   обеспечиваетсЯ    только    подразумеваемыми
философскими  тезисами. ђоман есть подтверждение  того старого высказываниЯ,
согласно которому мысль удалЯет от жизни, когда ее мало, и приближает к ней,
когда   ее  много.   Ќе   умеЯ  облагораживать   действительность,  мышление
ограничиваетсЯ  ее  изображением. ђоман представлЯет собой  инструмент столь
похожего на любовь познаниЯ, относительного и неисчерпаемого. ‘очинительство
романов роднит с любовью изначальное восхищение и плодотворное размышление.
     ' ‘тоит задуматьсЯ, чем же объЯснЯютсЯ худшие  из романов Џочти все  мы
считаем себЯ способными  мыслить, и, действительно,  все  мы  худо-бедно, но
мыслим   €  наоборот,  лишь  немногие  могут  вообразить  себЯ  поэтами  или
сочинителЯми Ќо начинаЯ с того момента, как  обнаружилось преобладание мысли
над стилем, сочинительство романов стало занЯтием толпы
     ќто, что ни говори, не так уж и  плохо ‹учших романистов это заставлЯет
быть более требовательными к себе Ђ  тем,  кто выбирает легкие пути, не дано
пережить самих себЯ

     --79


     ’ак  что  с  самого начала  Я  готов признать  авторитет романа.  Ќо  Я
признателен и тем владыкам униженной мысли, философское самоубийство которых
доступно созерцанию. Џодлинный интерес представлЯют здесь длЯ  менЯ познание
и  описание силы,  влекущей  их  по пути иллюзий.  Ќыне мне  послужит тот же
метод. Џоскольку Я им уже пользовалсЯ, то рассуждение можно сократить, сведЯ
к одному точному примеру. •отелось бы знать, можно ли, принЯв не  подлежащую
обжалованию  жизнь,  согласитьсЯ  на труд и  на творчество, которые также не
подлежат  обжалованию; мне  нужно знать, кроме того,  каков путь, ведущий  к
свободе.  џ  хочу  очистить  мою  вселенную   от  призраков  и  заселить  ее
исключительно   воплощенными   истинами,   присутствие   которых  невозможно
отрицать.  џ  могу  создать  абсурдное  произведение,  выбрать ту  или  иную
творческую  установку. Ќо асбурднаЯ  установка,  дабы остатьсЯ  самою собой,
должна пребывать  в сознании во всей своей произвольности. ’очно так  же и с
произведением   искусства:  если  заповеди   абсурда  не  соблюдаютсЯ,  если
произведение не есть иллюстрациЯ раскола и бунта, которыми оно жертвует ради
иллюзий, если произведение пробуждает  надежды, то оно уже не произвольно. џ
не могу от него отрешитьсЯ, моЯ жизнь может найти в нем смысл. Ђ  это обман.
’ворчество перестает  быть  упражнением в страстной отрешенности, в  котором
находит  завершение  человеческаЯ  жизнь во  всем ее  блеске  и  во  всей ее
бесполезности.
     Њожно ли преодолеть искушение  объЯснЯть в творчестве, которое особенно
сильно ему подвержено? Њогу  ли Я сохранить верность абсурду  в мире фикций,
наделенном  максимальным сознанием реальности, не  жертвуЯ  тем  самым своим
стремлением к последовательности? ‘только  еще вопросов ждут своего  решениЯ
-- нам остаетсЯ  сделать длЯ этого последнее усилие. Ќо их значение нам  уже
понЯтно:  таково  последнее  сомнение  сознаниЯ,  которое  колеблетсЯ  между
полученным  с  таким  трудом  знанием  и   последней  иллюзией.   ’ворчество
представлЯет  собой лишь  <i>одну</i>  из множества  возможных  установок человека,
осознавшего  абсурд. Ќо  сказанное  относитсЯ  и  к  другим  способам жизни.
‡авоеватель или  актер, художник  или „он †уан  могут  запамЯтовать,  что их
способ  жизни невозможен без  осознаниЯ  ее бессмысленности.  †изнь  слишком
быстро  входит в привычку. •очешь заработать деньги, чтобы жить счастливо, и
в  итоге все  силы, весь цвет  жизни уходЯт на их добывание. ‘частье забыто,
средство  принЯто  за  цель.   ’очно  так  же  завоеватель  делаетсЯ  слугой
собственного  честолюбиЯ, которое  поначалу  было лишь  средством.  „он †уан
примирЯетсЯ  с судьбой, находит  удовлетворение в том существовании, которое
имело смысл только  в качестве бунта. ‘ исчезновением  осознанности и  бунта
улетучиваетсЯ и абсурд.  ‚  человеческом сердце  так много упрЯмой  надежды.
„аже те, кто,  казалось бы, полностью ее лишены,  часто приходЯт к тому, что
соглашаютсЯ   на   иллюзии.   ‘огласие   с  судьбой,   порожденное  тЯгой  к
умиротворению, ЯвлЯетсЯ двойником экзистенциалистского

     Љ оглавлению
     --80


     согласиЯ. Ќа то и существуют пресветлые боги и  деревЯнные идолы. Ќо  к
искомому нами человеческому образу ведет срединный путь.
     „о сих  пор  мы  знакомились  с  абсурдом, разбираЯ отклонениЯ  от  его
требований. ’аким же образом мы  сумеем  постичь  двусмысленность романа  --
ничуть  не меньшую, чем  двусмысленность иных философских  учений. Џоэтому в
качестве иллюстрации мне нужно выбрать художественное  произведение, стоЯщее
целиком под знаком абсурда, изначально Ясное и развертывающеесЯ  в атмосфере
прозрачности. „лЯ нас  поучительны  его следствиЯ: если требованиЯ абсурда в
нем  не соблюдены, то мы  увидим, каким  образом, с помощью какого обходного
пути в  него проникла иллюзиЯ. Ќам достаточно знать, насколько точно выбраны
пример и тема, верен ли себе создатель романа. ђечь идет, таким образом,  об
анализе того же типа, какой уже проводилсЯ нами ранее.
     Џредметом  моего   исследованиЯ   станет  излюбленнаЯ  тема  творчества
„остоевского. џ вполне  мог бы  обратитьсЯ  к другим произведениЯм  '. Ќо  у
„остоевского  проблема рассматриваетсЯ непосредственно, с Ясным пониманием и
ее величиЯ, и сопутствующих  эмоций, как у тех мыслителей-экзистенциалистов,
о которых уже шла речь. ќтот параллелизм и станет длЯ менЯ объектом.

        Љириллов
     ‚се герои  „остоевского  задаютсЯ  вопросом  о  смысле  жизни.  ‚  этом
отношении  они  наши  современники:   они  не   боЯтсЯ  выглЯдеть  смешными.
‘овременное   мироощущение  отличаетсЯ   от  классического  тем,  что  живет
моральными проблемами,  а  не  метафизикой.  ‚ романах „остоевского  вопросы
ставЯтсЯ с такой силой, что допустимыми  оказываютсЯ только крайние решениЯ.
‘уществование   либо   обманчиво,    либо   вечно.   …сли   бы   „остоевский
довольствовалсЯ  исследованием этого  вопроса, он был  бы  философом. Ќо  он
показывает следствиЯ этих умственных игр длЯ  человеческой жизни, на то он и
художник.  €з  этих  следствий  он  выбирает самое  радикальное,  которое  в
"„невнике  писателЯ" названо логическим самоубийством. ‚ выпуске  за декабрь
1876  года  приведено рассуждение "логического самоубийцы"  *.  “бедившись в
том,  что  человеческое  существование   абсурдно,  что  вера  в  бессмертие
невозможна, отчаЯвшийсЯ человек приходит  к  следующим выводам: "’ак как  на
вопросы мои о счастье Я через мое же сознание получаю от природы лишь ответ,
что могу быть счастлив не иначе
     Ќапример, к  произведениЯм  Њальро.  ‚ них  поднимаютсЯ одновременно  и
социальные  проблемы,   от  которых,   действительно,  не  может  уклонитьсЯ
абсурдное мышление (хотЯ могут предлагатьсЯ различные  решениЯ этих проблем)
Ќо следует ограничить себЯ

     --81


     как в гармонии  целого,  которой Я не понимаю, и очевидно  длЯ менЯ,  и
понЯть никогда не в силах..."
     "’ак как, наконец, при таком порЯдке Я принимаю  на себЯ в одно и то же
времЯ роль  истца и ответчика, подсудимого и судьи и нахожу эту  комедию, со
стороны природы, совершенно глупою, а переносить эту комедию с моей  стороны
считаю даже унизительным...
     ’о в моем несомненном качестве истца  и ответчика, судьи и подсудимого,
Я присуждаю эту природу,  котораЯ так бесцеремонно и нагло произвела менЯ на
страданиЯ, вместе со мною к уничтожению".
     ‚ этой  позиции  есть нечто юмористическое.  ќтот самоубийца покончил с
собой  потому,  что  метафизически  <i>обижен.</i>  ‚  каком-то  смысле  он  мстит,
доказываЯ,  что  "его не проведешь".  €звестно,  что та же тема,  но  с куда
большим  размахом  получила воплощение  в Љириллове, герое  "Ѓесов",-- также
стороннике логического самоубийства. €нженер Љириллов заЯвлЯет  где-то,  что
хочет  лишить  себЯ  жизни, поскольку "такова его идеЯ". ќто нужно  понимать
буквально:   ради   идеи   мышление   готовит  себЯ  к  смерти.  ќто  высшее
самоубийство.  Ћт  сцены   к   сцене  последовательно   высвечиваетсЯ  маска
Љириллова, и  перед  нами возникает  вдохновлЯющаЯ  его  смертельнаЯ  мысль.
€нженер принимает приведенное  в "„невнике" рассуждение.  Ћн чувствует,  что
бог необходим,  а потому должен быть. Ќо он  знает, что  его  нет  и быть не
может. "Ќеужели  ты не  понимаешь,-- восклицает он,-- что из-за этого только
одного можно застрелить себЯ?"  ’акаЯ  установка  влечет за собой  несколько
абсурдных следствий. Ћн с безразличием принимает, что его самоубийство будет
использовано в целЯх, которые он презирает. "џ определил в эту ночь, что мне
все равно".  Ћн готовитсЯ  к  своему  жесту  со смешанным чувством  бунта  и
свободы.  "џ убиваю  себЯ,  чтобы  показать  непокорность  и новую  страшную
свободу мою". ’еперь  речь идет  не о мщении,  а о бунте. Љириллов ЯвлЯетсЯ,
таким  образом,  абсурдным  героем  --  с  той  оговоркой,  что  он все-таки
совершает  самоубийство.  Ќо  он  сам  объЯснЯет это  противоречие,  попутно
раскрываЯ  тайну  абсурда  во  всей  ее  наготе.  Љ  смертельной  логике  им
прибавлЯетсЯ необычайное притЯзание, которое придает этому персонажу Ясность
перспективы: он хочет убить себЯ, чтобы стать богом.
     ђассуждение его классически Ясное. …сли бога нет, Љириллов -- бог. …сли
бога нет,  Љириллов  должен убить себЯ. ‘ледовательно, Љириллов должен убить
себЯ, чтобы стать богом. ќто абсурднаЯ логика, но она-то здесь и необходима.
Ќебезынтересно, однако,  в чем  смысл этого низведенного на землю  божества.
’ем самым проЯснитсЯ предпосылка: "…сли нет бога, то Я бог", остающаЯсЯ пока
достаточно темной. ‚ажно прежде всего отметить, что человек, выступающий  со
столь безумными притЯзаниЯми, вполне от мира сего. Љаждое утро он занимаетсЯ
гимнастикой, поддерживаЯ здоровье. Ћн радуетсЯ, что к атову вернулась жена.
Ќа листке, который найдут после его смерти,

     --82


     ему хочетсЯ  нарисовать  "рожу  с  высунутым  Языком".  Ћн  ребЯчлив  и
гневлив, страстен, методичен и чувствителен. Ћт сверхчеловека у него  только
логика, только навЯзчиваЯ  идеЯ; от человека -- весь остальной набор чувств.
Ћднако он  спокойно говорит  о своей  божественности. Ћн  не  безумен  --  в
противном  случае  сам  „остоевский был бы  безумным.  Љирилловым движет  не
иллюзорнаЯ мегаломаниЯ. ‚ данном случае смешно понимать его слова буквально.
     ‘ам  Љириллов  помогает  лучше его  понЯть.  Ќа  вопрос  ‘таврогина  он
уточнЯет,  что говорит  не  о  богочеловеке.  Њожно  даже подумать, будто он
озабочен тем, чтобы провести различие между собою и •ристом. Ќо на деле речь
идет о присвоении роли •риста. Љириллов вообразил, что после смерти €исус <i>не
обрел</i> раЯ.  Ћн  знает,  что  муки на кресте оказались  бесполезными. "‡аконы
природы,--  говорит инженер,-- заставили и его  жить среди лжи и умереть  за
ложь".  ’олько в этом  смысле  в €исусе воплощена всЯ человеческаЯ драма. Ћн
есть  всесовершенный человек,  реализовавший  самый  абсурдный  удел. Ћн  не
богочеловек, а человекобог. Џодобно •ристу, каждый человек может быть распЯт
и обманут -- в какой-то мере это происходит с каждым.
     Ѓожество,  о котором здесь идет речь,  ЯвлЯетсЯ,  таким образом, вполне
земным. "џ три года  искал атрибут божества  моего и нашел: атрибут божества
моего -- ‘воеволие!" Ћтныне внЯтен и смысл предпосылки Љириллова: "…сли бога
нет, то Я  бог". ‘тать  богом  -- значит стать свободным на  этой земле,  не
служить  никакому бессмертному  существу.  ќто значит сделать  все выводы из
мучительного своеволиЯ.  …сли бог есть, от него все зависит, и  мы бессильны
против  его воли. …сли его нет, то все зависит от  нас самих. „лЯ Љириллова,
как и длЯ Ќицше, убить  бога --  значит  самому стать богом, реализовать  на
этой земле ту жизнь вечную, о которой говорит евангелие '.
     Ќо    если   такого   метафизического   преступлениЯ   достаточно   длЯ
самореализации человека, то  зачем тогда самоубийство?  ‡ачем  убивать себЯ,
зачем покидать  этот мир, едва  успев завоевать свободу? ќто  противоречиво.
Љириллов понимает это и добавлЯет: "…сли сознаешь -- ты царь и уже не убьешь
себЯ сам,  а  будешь  жить в самой главной  славе". Ќо люди не осознают,  не
чувствуют этого  "если". Љак и во  времена ЏрометеЯ *,  они питаютсЯ слепыми
надеждами  <sup>2</sup>.  €м  нужно   показать  путь,  им  не  обойтись  без
проповеди. ’ак что Љириллов должен убить  себЯ  из любви  к человечеству. Ћн
должен  показать  своим  братьЯм царственный  и трудный  путь, на который он
вступил первым.  ќто педагогическое  самоубийство. Џоэтому Љириллов приносит
себЯ  в  жертву.   Ќо  если  он  и  распЯт,  то  не  одурачен.  Ћн  остаетсЯ
человекобогом;

     '  "‘таврогин: ‚ы стали веровать в  будущую вечную  жизнь? -- Љириллов:
Ќет, не в будущую вечную, а в здешнюю вечную".
     <sup>2</sup> "—еловек только и делал, что выдумывал  бога, чтобы  жить,
не убиваЯ себЯ; в этом всЯ всемирнаЯ историЯ до сих пор".

     --83


     он  убежден,  что  нет  посмертного будущего; он  прониксЯ евангельской
тоской.  "џ несчастен,-- говорит он,--  ибо <i>обЯзан</i> заЯвить своеволие".  Ќо с
его смертью землЯ  будет населена  царЯми  и  осветитсЯ человеческой славой.
‚ыстрел  из пистолета станет  сигналом длЯ последней  революции. ’ак что  не
отчаЯние,  а любовь к ближнему, как  к самому  себе, толкает его  на смерть.
Џеред  тем как завершить кровью неслыханное деЯние духа, Љириллов произносит
слова столь же древние, как и людские страданиЯ: "‚се хорошо".
     ’ема  самоубийства,  таким  образом,  ЯвлЯетсЯ длЯ  „остоевского  темой
абсурда  Џеред тем  как  идти дальше,  отметим,  что Љириллов отображаетсЯ в
других персонажах, вместе с которыми на сцену  выходЯт новые абсурдные темы.
‘таврогин и €ван Љарамазов реализуют абсурдные  истины в практической жизни.
ќто  они  были  освобождены  смертью Љириллова, они пытаютсЯ  стать  царЯми.
‘таврогин  ведет  "ироническую  жизнь",  хорошо известно какую.  ‚округ него
клубитсЯ ненависть. € все же ключом к образу ЯвлЯетсЯ его прощальное письмо:
"Ќичего  не  мог  возненавидеть".  Ћн  царь  равнодушиЯ. –арствует  и  €ван,
отказавшийсЯ  отречьсЯ  от  царственной власти  ума. ’ем, кто,  подобно  его
брату, доказывает, что нужно смиритьсЯ, дабы уверовать, он мог бы  ответить,
что  это  условие  постыдно.   …го  ключевые  слова:   "‚се   дозволено"  --
произносЯтсЯ   с   оттенком   печали.  ђазумеетсЯ,   подобно  Ќицше,  самому
знаменитому богоубийце,  он впадает  в безумие  Ќо такова цена  риска. Џеред
лицом  трагического  конца  абсурдный  ум   вправе  спросить:  "Ђ  что   это
доказывает?"
     €так, в романах,  как  и в  "„невнике", ставитсЯ  абсурдный  вопрос €ми
утверждаетсЯ  логика,  идущаЯ  вплоть  до  смерти,  экзальтациЯ,  "с1рашнаЯ"
свобода, сделавшаЯсЯ человеческой царскаЯ слава ‚се хорошо, все дозволено, и
нет  ничего ненавидимого: таковы  постулаты  абсурда.  Ќо  сколь удивительно
творчество, сделавшее  столь  понЯтными  длЯ  нас  эти  существа из  льда  и
пламени! Њир страстей и безразличиЯ,  бушующий у них  в сердцах,  совсем  не
кажетсЯ  нам  чудовищным.  Њы  находим  в этом  мире  повседневную  тревогу.
Ќесомненно,  что  никому,  кроме  „остоевского,  не  удавалось  передать всю
близость и всю пытку абсурдного мира.
     Ќо  к  какому  выводу  он приходит? „ве цитаты  могут проиллюстрировать
полный  метафизический  переворот,  приводЯщий  писателЯ к  совершенно  иным
откровениЯм.  ’ак как рассуждениЯ логического  самоубийцы  вызвали  протесты
критиков, в следующих выпусках "„невника"  он развивает мысль  и  заключает:
"…сли убеждение в бессмертии так необходимо длЯ бытиЯ человеческого (ибо без
него следует самоубийство), то, стало быть, оно и есть нормальное  состоЯние
человечества, а коли так, то и самое бессмертие души человеческой существует
несомненно"  *.   ‘  другой  стороны,  на  заключительных  страницах  своего
последнего

     --84


     романа, под  занавес титанической  борьбы  с богом,  дети спрашивают  у
Ђлеши: "Љарамазов,  неужели и взаправду  религиЯ говорит, что все мы встанем
из  мертвых  и  оживем  и  увидим  опЯть  друг  друга?"  €  Ђлеша  отвечает:
"Ќепременно восстанем,  непременно увидим и весело, радостно  расскажем друг
другу все, что было".
     €так, Љириллов, ‘таврогин и  €ван побеждены. "ЃратьЯ  Љарамазовы"  дают
ответ  "Ѓесам".  € речь  идет  об окончательном  выводе. ‚ случае  Ђлеши нет
двусмысленности, как это было  с кнЯзем  Њышкиным. ЉнЯзь болен, он постоЯнно
живет в  настоЯщем (воспринимаемом с безразличной улыбкой),  и это блаженное
состоЯние  могло бы  сойти  за  ту жизнь вечную, о  которой  он сам говорит.
Ђлеша, напротив, говорит вполне определенно: "Ќепременно увидим друг друга".
‚опросы о самоубийстве и безумии исчезают. ‘ какой  стати  им  поЯвлЯтьсЯ  у
того, кто уверен в бессмертии и его радостЯх? —еловек обменЯл божественность
на  счастье: "ђадостно  расскажем  друг  другу все,  что  было".  €так, хотЯ
пистолет Љириллова и  щелкнул  где-то на ђуси,  мир продолжал жить  обманом,
слепыми надеждами. ‹юди "этого" не понЯли.
     ‘ледовательно,  с  нами   ведет  разговор  не  абсурдный   писатель,  а
писатель-экзистенциалист.  €  здесь  скачок  волнует  душу, придает  величие
вдохновленному им искусству. €тогом ошеломлЯющих сомнений, неопределенности,
пламенных  страстей  ЯвлЯетсЯ  трогательное  согласие.  Џо  поводу  "Ѓратьев
Љарамазовых" „остоевский писал: "ѓлавный вопрос, который проведетсЯ  во всех
частЯх,-- тот самый, которым Я мучилсЯ  сознательно и бессознательно всю мою
жизнь,-- существование Ѓожие" *. ’рудно поверить, что ему хватило романа длЯ
того,  чтобы превратить страдание  всей жизни  в радостную уверенность. Ћдин
исследователь ' справедливо отметил, что сам „остоевский частично воплотилсЯ
в   €ване,--   положительные   главы   "Ѓратьев   Љарамазовых"   потребовали
трехмесЯчных   усилий,   в   то   времЯ  как  главы,   называемые  им  самим
"богохульными", были  написаны в  экзальтации за  три недели.  “ всех героев
„остоевского  словно какаЯ-то  заноза  в  теле;  все  они  ею ранены  и ищут
лекарство  либо  в чувственности  <sup>2</sup>, либо в бессмертии. ‚о всЯком
случае,  нельзЯ  пройти  мимо  этих  сомнений.  ’аково  произведение, где  в
сумерках, более захватывающих  нас,  чем дневной свет, мы  улавливаем борьбу
человека  с собственными надеждами.  Џод конец автор выступает против  своих
героев. ќто противоречие позволЯет разглЯдеть, что  перед нами не  абсурдное
произведение, а произведение, в котором ставитсЯ проблема абсурда.
     Ћтвет   „остоевского  --  смирение,  или,  по   ‘таврогину,  "низость".
Ђбсурдное произведение, напротив, не  дает ответа. ‚ этом все отличие. —тобы
подвести итог, скажем так: абсурду в этом
     ' Ѓорис  фон лецер <sup>2</sup> ‹юбопытное и глубокое замечание Ђ †ида
почти все герои „остоевского
     полигамны

     --85


     произведении противоречит не христианство, а благовествование о будущей
жизни. Њожно  быть христианином и  в  то  же  времЯ человеком абсурда.  …сть
примеры  невериЯ  в  жизнь  грЯдущую  и  среди  христиан.  ‚  свЯзи  с нашим
рассмотрением  художественного произведениЯ мы можем теперь уточнить одно из
направлений  абсурдного анализа, которое выше уже предугадывалось. Ћно ведет
нас   к  постановке  вопроса  об  "абсурдности   евангелиЯ".  Ќа  этом  пути
проЯснЯетсЯ плодотворнаЯ в  своих следствиЯх идеЯ, что убеждениЯ  не  помеха
длЯ  невериЯ.  Њы видели,  что хорошо знакомый с этими тропами автор "Ѓесов"
ступил, однако  же,  на  совсем  иную стезю. “дивителен  ответ  творца своим
персонажам, ответ  „остоевского Љириллову: жизнь есть  ложь,  <i>и</i> она ЯвлЯетсЯ
вечной.

        ’ворчество без расчета на будущее
     €так, Я чувствую, что невозможно раз и навсегда исключить надежду:  она
может завладеть и теми,  кто хотел бы от  нее освободитьсЯ. ќтим и интересны
рассматривавшиесЯ  произведениЯ.   џ  мог   бы,   говорЯ   о  художественном
творчестве, перечислить несколько действительно абсурдных произведений '. Ќо
всему   свое  времЯ;  предметом   же  этого   моего  исследованиЯ   ЯвлЯетсЯ
своеобразнаЯ  верность.  –ерковь была  сурова к еретикам только потому,  что
видела  своего  наизлейшего  врага  в  блудном  сыне.  Ќо  историЯ  дерзости
гностиков и  стойкости  манихейства дала больше  длЯ созданиЯ ортодоксальных
догматов, чем все молитвы. Џримерно это  же можно сказать об абсурде. Џуть к
нему  мы  искали, глЯдЯ на дороги, которые от  него уводЯт. „ойдЯ  до  конца
абсурдного  рассуждениЯ,  находЯсь в  одной  из  продиктованных его  логикой
позиций,   мы  замечаем,   что  нам  небезразлична  новаЯ  надежда,  котораЯ
преподноситсЯ  с  таким пафосом. ќто свидетельствует  о трудности  абсурдной
аскезы  и необходимости постоЯнного контролЯ за  самосознанием, следующим по
пути, намеченному в данном эссе.
     Њы не  ставим перед  собой цели  перечислить абсурдные произведениЯ, но
можем,  по  крайней мере,  сделать  вывод об  одной из  творческих установок
сознаниЯ,  характерных длЯ абсурдного существованиЯ. €скусству служит только
негативное  мышление, темные и смиренные пути  которого  столь же необходимы
длЯ  пониманиЯ   великого  произведениЯ,  как  черный  цвет  необходим   при
изображении  белого. ђаботать  и  творить "ни длЯ  чего",  лепить из  глины,
знать, что у творчества нет будущего, что твое произведение рано  или поздно
будет разрушено, и считать в глубине души, что все это  не менее  важно, чем
строительство  на  века,--  такова  нелегкаЯ мудрость  абсурдного  мышлениЯ.
ђешать одновременно
     Ќапример, "Њоби „ик" Њелвилла

     --86


     две задачи: отрицаниЯ  и  утверждениЯ -- вот путь,  открывающийсЯ перед
абсурдным творцом. Ћн должен сделать красочной пустоту.
     ќто ведет  к  особой  концепции  произведениЯ  искусства. ‘лишком часто
произведение творца  рассматривают  как одно из изолированных  свидетельств,
занимающих  свое  место  в рЯду  других. •удожника  путают, таким образом, с
литератором. ѓлубокаЯ мысль находитсЯ в непрерывном становлении, смыкаЯсь  с
жизненным  опытом  и формируЯсь  в  нем. ’очно так  же  уникальное  творение
человеком  самого  себЯ подкреплЯетсЯ  последовательностью  и  многообразием
создаваемых  им образов.  Ћдни  из  них  дополнЯют  другие,  исправлЯют  или
наверстывают, а порой и противоречат друг другу.  …сли  что-нибудь завершает
творчество, то это не победный крик ослепленного иллюзиЯми художника: "џ все
сказал", но смерть творца, кладущаЯ конец и его опыту, и его гениальности.
     ќти   усилиЯ,   это   сверхчеловеческое   сознание   могут   показатьсЯ
необЯзательными.  ‚  человеческом  творчестве нет никакой  тайны.  ќто  чудо
создаетсЯ  волей,  хотЯ  не  существует  подлинного  творчества  без  тайны.
Љонечно, рЯд произведений может ЯвлЯтьсЯ приближением к формулировке одной и
той  же  мысли.  Ќо  возможен   и  другой   тип  творца,  идущего   по  пути
рЯдоположениЯ.  …го  произведениЯ  кажутсЯ  совершенно  несвЯзанными друг  с
другом.  —ем-то  они противоречат друг другу, но если взЯть их в  целом,  то
обнаруживаетсЯ упорЯдоченность. Ћни живут  светом жизни своего создателЯ, но
окончательный   смысл   им    придаст   его   смерть.   Љ   моменту   смерти
последовательность  произведений   случайна.   …сли   в   этой   случайности
сохранЯетсЯ  отзвук самой жизни, значит, их творцу  удалось повторить  образ
собственного  удела,  разгласить  бесплодную тайну,  хранителем  которой  он
выступает.
     ‘тремление к господству играет здесь значительную роль. Ќо человеческий
ум  способен  на  большее.  ѓосподство  указывает  лишь  на  волевой  аспект
творчества.  џ  уже отмечал, что  у человеческой  воли нет иной  цели, кроме
поддержки сознаниЯ. „лЯ этого  необходима дисциплина. ’ворчество -- наиболее
эффективнаЯ   школа  терпениЯ  и  Ясности.  Ћно   ЯвлЯетсЯ   и   потрЯсающим
свидетельством  единственного  достоинства человека:  упорного бунта  против
своего  удела,  настойчивости  в  бесплодных   усилиЯх.  ’ворчество  требует
каждодневных  усилий,  владениЯ  самим собой, точной  оценки  границ истины,
требует меры и  силы. ’ворчество есть род аскезы. €  все  это "ни длЯ чего",
чтобы вечно  повторЯть одно  и то же,  не двигаЯсь  с места. Ќо, может быть,
важно не само великое произведение искусства,  а то  испытание, которого оно
требует  от  человека,  тот повод, который  даетсЯ  произведением  искусства
человеку длЯ преодолениЯ  призраков и хотЯ бы  незначительного приближениЯ к
обнаженной реальности.

     --87


     Ќе  нужно  обманыватьсЯ,  это  не  эстетика с  ее спокойно передаваемой
информацией, повторЯющимисЯ раз за разом бесплодными иллюстрациЯми какого-то
тезиса.  …сли  мне  удалось  Ясно показать это, такого  тезиса  просто  нет.
ђоман-тезис, произведение-доказательство (самое ненавистное из всех) -- чаще
всего  они ЯвлЯютсЯ  результатами <i>самодовольного</i>  мышлениЯ.  „оказываютсЯ те
истины, которые считаютсЯ своего рода собственностью. Ќо тогда  в  ход  идут
идеи, а  они -- прЯмаЯ  противоположность мысли.  €деи создаютсЯ бесстыдными
философами. Ќапротив,  те, о  ком Я  говорил ранее,-- наделенные  Ясным умом
мыслители.  ’ам,  где мысль  возвращаетсЯ к самой себе,  вздымаютсЯ  образы,
ЯвлЯющиесЯ очевидными символами конечной, смертной и бунтующей мысли.
     ‚озможно, писатели и не обходЯтсЯ  без  доказательств каких-то тезисов.
Ќо они не столько приводЯт доказательства, сколько отдаютсЯ им. ѓлавное, они
одерживают  свои  победы  в  конкретном,  в  этом  их величие. ’риумф  плоти
подготавливаетсЯ  мышлением, абстрактное могущество которого было унижено. Ђ
это ведет к тому, что плоть сразу высвечивает творение во всем его абсурдном
блеске. Џламенные произведениЯ создаютсЯ философами-ирониками.
     ЋтвергаЯ единство, мышление возвеличивает многообразие. Њногообразие --
вот  истинное  поприще  искусства.  …динственной  освобождающей  ум человека
мыслью ЯвлЯетсЯ та,  что  оставлЯет  его наедине  с самим собой,  со знанием
собственной  конечности  и  близкого  конца.  „лЯ  этого  не  нужно  никакой
доктрины. ќта мысль  придет к  человеку  вместе  со зрелостью в творчестве и
жизни.  ‚   отрыве  от  освобожденного  этой  мыслью  ума  творчество  вновь
прислушалось бы к едва заглушенному голосу души, к навеки преданной надежде.
‹ибо творчество  вообще становитсЯ  глухим ко  вс