в
Ќиобеи  возражать не стали  и против ее воинственной натуры -- тоже. ѓерберт
прекрасно  понимал, что желаннаЯ или нежеланнаЯ пассивность  или  активность
голых  или  полуодетых  женщин  вовсе  не  есть непременный дар  стройных  и
грациозных,  как  не  есть  и непременный изъЯн  полных  или  даже  толстых;
встречаютсЯ  тихие на вид девушки,  которые секунды  не  полежат спокойно, и
дородные  тетехи,  которые,  подобно  сонным  водам залива,  почти не  имеют
течениЯ.  Њы  намеренно упрощали,  намеренно  сводили всю сложность  к  двум
знаменателЯм и намеренно оскорблЯли Ќиобею, намеренно  и  все  низкопробнее.
’ак, например, ѓерберт поднЯл менЯ на руки, чтобы  Я  побарабанил у  нее  на
груди,  покуда облака  древесной муки не посыпались из необитаемых благодарЯ
опрыскиванию,  но, однако же,  многочисленных ходов  древоточца. Ђ  когда  Я
барабанил, мы оба  глЯдели  в куски  ЯнтарЯ, заменЯющего ей глаза. Ќичто  не
дрогнуло,  не  мигнуло,  не пустило слезу. Ќичто  не сузилось  угрожающе  до
дышащих  ненавистью глаз-щелок. Џолноценно, хотЯ исказив  преломлением,  оба
шлифованных,  скорее желтоватых,  чем красноватых камнЯ отразили  обстановку
зала и часть освещенных окон. џнтарь обманчив, кто же  этого не знает? ‚от и
мы  знали  о  коварстве этой  возвышенной до уровнЯ  драгоценности  смолы. €
однако,  продолжаЯ  с мужским  недомыслием делить все  женское  по  принципу
активность- пассивность, мы истолковали безучастность Ќиобеи в свою пользу и
почувствовали себЯ  уверенней. ѓерберт с  наглым хмыканьем забил ей гвоздь в
колено,  в  моем колене  каждый  удар отдавалсЯ болью,  она же  и  бровью не
повела.  Љаких  только глупостей  мы ни вытворЯли под  взглЯдом этой зеленой
деревЯшки: ѓерберт накинул на  себЯ шинель английского  адмирала, вооружилсЯ
подзорной трубой, встал под подходЯщую к  случаю адмиральскую треуголку. Ђ Я
с   помощью   аллонжевого   парика  и  красной  жилетки  превратил  себЯ   в
адмиральского  пажа.  Њы  играли   в  ’рафальгар,  naqrpekhb`kh  Љопенгаген,
рассеивали флотилию  Ќаполеона под  Ђбукиром, обходили  на парусах  тот либо
иной мыс, принимали исторические позы,  потом снова вполне современные перед
глазами  этой,  как  мы  полагали,  все  одобрЯющей  или  просто  ничего  не
замечающей галионной фигуры с  пропорциЯми голландской  ведьмы. ‘егоднЯ-то Я
знаю, что глЯдит решительно  все, что ничему  не дано остатьсЯ  неувиденным,
что даже у  простых обоев  памЯть  лучше,  чем  у человека. €  это вовсе  не
всевидЯщий Ѓоженька!  Љухонного  табурета, плечиков  длЯ  одежды, наполовину
заполненной пепельницы  или деревЯнного  изображениЯ женщины по имени ЌиобеЯ
вполне достаточно, чтобы длЯ каждого поступка сыскались ничего не забывающие
свидетели. —етырнадцать дней, а то и еще дольше несли  мы службу  в  Њорском
музее. ѓерберт  подарил  мне  барабан  и  вторично  принес  мамаше ’ручински
недельное  жалованье  с  надбавкой  за  опасность.  Ќо однажды  во  вторник,
поскольку  по понедельникам музей  закрыт, мне отказались  продать  в  кассе
детский  билет и вообще менЯ не пропустили.  ѓерберт пожелал узнать причину.
Њужчина  в кассе хоть  и  ворчливо,  но  не  без  приветливости  заговорил о
поданной жалобе, и что пора этому положить конец, и что детей больше пускать
нельзЯ. Ћтец мальчика против, то есть он не против, если Я буду сидеть внизу
у кассы, раз сам он, как хозЯин лавки и как вдовец, не располагает временем,
чтобы следить за сыном, но в  зал, в Њарич-кину горницу, мне больше незачем,
потому как безответственно.
     ѓерберт уже готов был сдатьсЯ, но Я толкал  его, подначивал, и тогда он
сказал, что, с одной стороны, кассир  более чем прав, но с  другой -- Я  длЯ
него  все  равно  как  талисман,  ангел-хранитель,  он  толковал  о  детской
невинности, котораЯ служит ему защитой, -- короче, ѓерберт,  можно  сказать,
подружилсЯ с кассиром и добилсЯ, чтобы менЯ пропустили, в последний раз, как
сказал кассир.  € вот, держась  за руку  своего большого  друга, Я  еще  раз
поднЯлсЯ  по  причудливой,  как всегда  свеженатертой  винтовой лестнице  на
третий  этаж, где обитала Ќио-беЯ. ‚ыдалось  тихое  утро  и  еще более тихий
день.  ѓерберт сидел, полузакрыв  глаза, на своем  кожаном стуле  с золотыми
шлЯпками гвоздей.  џ притулилсЯ у его  ног.  Ѓарабан хранил молчание. ‡адрав
голову,   мы   разглЯдывали    военно-торговые   суда,   фрегаты,   корветы,
пЯтимачтовики,  галеры  и  шлюпы,  каботажные  парусники и  клиперы, которые
висели под дубовой обшивкой потолка,  дожидаЯсь свежего  бриза,  мы  боЯлись
штилЯ, царившего в чистой горнице, и все  это с единственной целью:  чтоб не
надо  было глЯдеть  на Ќиобею и  боЯтьсЯ ее.  Ђх,  чего  бы мы не отдали  за
трудовые шорохи жука-древоточца, которые доказали бы нам, что нутро зеленого
дерева истачиваетсЯ и  пустеет,  медленно, но неуклонно,  что ЌиобеЯ тоже не
вечна. Ќо ни один жучок не работал у нее внутри. ђеставратор надежно защитил
деревЯнное тело от жучка  и тем обрек на  бессмертие.  € остались нам только
модели кораблей да безрассуднаЯ надежда на  попутный ветер, причудливаЯ игра
со страхом перед Ќиобеей, которую мы отвергли, тщились не замечать и, может,
даже  позабыли бы, когда бы пополуденное солнце  быстрым и метким  ударом не
поразило и не заставило вспыхнуть Янтарь левого глаза.
     Џричем пожар этот  отнюдь  не должен был  нас  удивить. Њы уже  изучили
солнечные пополуденные  часы на третьем этаже lsge,  знали,  сколько пробило
илисейчас пробьет, когда свет падает с карниза и озарЯет корабли. ‚добавок и
церкви  Џравого  города, ‘тарого города,  Џорохового города привносили  свою
лепту,  чтобы  привЯзать  к  точному  времени  движение  поднимающего   пыль
солнечного света  и  усладить  нашу  историческую коллекцию историческим  же
звоном. Ќе диво, что длЯ нас и солнце приобрело исторические  черты, созрело
очевидно, чтобы  стать экспонатом,  и вступило в сговор  с Янтарными глазами
Ќиобеи.
     Ќо в тот самый день, когда у нас не стало ни охоты, ни смелости длЯ игр
и дерзких глупостей, вспыхнувший взглЯд обычно  безжизненного дерева вдвойне
поразил нас. ‘  тЯжелым чувством мы дожидались, когда пройдет  еще  полчаса,
которые нам полагалось отсидеть. ђовно в пЯть музей закрывалсЯ.
     Ђ на другой  день ѓерберт в одиночестве  заступил на службу. џ проводил
его до  музеЯ, но дожидатьсЯ  у  кассы не  пожелал и  отыскал  себе местечко
напротив патрицианского дома. ‚месте с барабаном Я сидел на  гранитном шаре,
из  которого сзади  рос  хвост,  используемый взрослыми как перила.  €злишне
добавлЯть, что и второе  ответвление лестницы охранЯлось аналогичным шаром с
аналогичным  чугунным  хвостом. џ  барабанил лишь изредка, зато с  ужасающей
громкостью в знак протеста против пешеходов  женского пола, которых увлекала
возможность помешкать возле менЯ, узнать мое имЯ и погладить потной ладошкой
мои  уже тогда  красивые, хоть и короткие, но слегка вьющиесЯ  волосы.  “тро
проходило.  ‚  конце  улицы  ‘вЯтого  „у  ха  кирпичной  наседкой  восседала
красно-чернаЯ, с ма ленькими зелеными башенками под толстой разбухшей башней
церковь  ‘вЯтой  Њарии. ѓолуби  то и дело выталкивались из  разверстых  стен
башни, падали на землю  неподалеку от менЯ, болтали всЯкий вздор и не знали,
не  ведали,  сколько  еще  времени наседка будет кого-то высиживать, и  кого
именно, и не превратилось ли это высиживание за сотни лет в самоцель.
     Љ обеду ѓерберт вышел на улицу. €з коробки с завтраком, которую матушка
’ручински набила так, что она с трудом закрывалась, он достал длЯ менЯ хлеб,
намазанный по разрезу  жиром и  переложенный куском кровЯной колбасы в палец
толщиной.  Ћн подбадривающе  и механически кивнул мне, потому что Я не хотел
есть. Џод конец Я все же начал, а ѓерберт, ничего не евший,  курил сигарету.
Џрежде чем  музей снова принЯл его в свои объЯтиЯ,  он скрылсЯ в  кабачке на
Ѓротбенкенгассе, где пропустил два или три стаканчика можжевеловки. Љогда он
пил,  Я  не  сводил  глаз  с его  кадыка.  Ќе понравилось  мне,  как  он  их
опрокидывает, эти стаканчики.  € даже когда он уже одолел  винтовую лестницу
музеЯ, а Я снова уселсЯ  на свой гранитный шар, перед  глазами у  Ћскара все
еще стоЯл подрагивающий кадык его друга ѓерберта.
     „ень наплывал на  бледно-пестрый фасад музеЯ. Ћн  кралсЯ от завитушки к
завитушке,  скакал  верхом  на  нимфах и  рогах  изобилиЯ,  пожирал  толстых
ангелов, что  тЯнулись за цветами,  делал переспелыми  нарисованные  гроздьЯ
спелого винограда, ворвалсЯ  в  сельский  праздник,  поиграл  там  в жмурки,
взгромоздилсЯ  на увитые розами качели,  облагородил бюргеров,  что в пышных
штанах  совершали  торговые  сделки,  поймал  оленЯ,  гонимого  собаками, и,
наконец, достиг того окна на третьем этаже, которое позволило солнцу коротко
и, однако же, навеки осветить некий Янтарный глаз.
     џ медленно съехал со своего  шара. Ѓарабан  жестко sd`phkq о камень  на
постаменте.  ‹ак  белой  обечайки  и  частицы  лакированных  Языков  пламени
отскочили и легли белыми и красными пЯтнышками на ступени крыльца.
     Њожет, Я что-то твердил про себЯ, творил молитву, вел отсчет:  сразу же
после  этого  перед  порталом  музеЯ  остановилась карета  "скорой  помощи".
Џрохожие выстроились  по обе стороны от  входа. Ћскару удалось проскользнуть
внутрь  вместе  с санитарами, а  уж  лестницу Я нашел  скорее, чем они, хотЯ
после  всех несчастных  случаев им  следовало бы свободно  ориентироватьсЯ в
музее.
     “видев  ѓерберта,  Я с трудом  удержалсЯ  от  смеха. Ћн висел на Ќиобее
спереди, он  затеЯл совокупитьсЯ  с  этим деревом.  …го голова  закрывала ее
голову, его  руки об хватывали  ее воздетые и скрещенные руки. ђубахи на нем
не было.  Џозднее рубаху обнаружили аккуратно сложенной  на кожаном  стуле у
дверей. …го  спина зиЯла всеми рубцами и  шрамами. џ читал эту тайнопись,  Я
подсчитывал знаки.  ‚се были  на  месте. Ќо нигде не  смог  Я отыскать  даже
наметок нового рисунка.
     ‘анитарам,  хлынувшим почти сразу  вслед за мной  в зал, стоило немалых
трудов  оторрать ѓерберта от  Ќиобеи. Љороткий,  заостренный  с обеих сторон
корабельный топорик он в порыве страсти сорвал с цепи, одно  лезвие всадил в
Ќиобею, другое, одолеваЯ бабу, в самого себЯ. Љак ни безупречно удалось  ему
соитие наверху, снизу, где у него были расстегнуты штаны, из которых все еще
торчало нечто, торчало бессмысленно и  твердо,  он так  и не  сумел отыскать
подходЯщий грунт  длЯ своего ЯкорЯ. Љогда  они  накрыли  ѓерберта одеЯлом  с
надписью:  "ѓородскаЯ  служба  скорой помощи",  Ћскар,  как и  после  каждой
утраты,  вернулсЯ к  своему  барабану.  Ћн  продолжал  барабанить  по  жести
кулаками, когда служащие вывели его из Њаричкиной горницы вниз по лестнице и
наконец доставили домой на полицейской машине.
     ‚от и сейчас, в  лечебном  заведении, воскрешаЯ эту попытку любви между
деревом  и  плотью,  Ћскар  принужден  работать  кулаками,   дабы  еще   раз
предпринЯть  странствие  по  спине  ѓерберта  ’ручински,  пестрой,  покрытой
рубцами,  дабы еще раз пройти лабиринт шрамов, твердый и чувствительный, все
предвещающий,  все   предсказующий,   все   превосходЯщий  по  твердости   и
чувствительности. Џодобно слепцу, читает Ћскар письмена на этой спине.
     ‹ишь теперь, когда  они оторвали ѓерберта от  этого не ведающего  любви
резного дерева, приходит Ѓруно,  мой санитар, и всЯ его  грушевиднаЯ  голова
выражает отчаЯние. Ћн бережно снимает мои кулаки с барабана, вешает жестЯнку
на левый столбик в ногах моей металлической кровати, расправлЯет мое одеЯло.
-- Ќо, господин Њацерат, -- увещает он менЯ, -- если вы  и впредь будете так
громко барабанить, как  бы  в другом месте не услышали,  что здесь барабанЯт
слишком  громко. Ќе желаете ли вы отдохнуть  или  хотЯ бы барабанить потише?
‹адно, Ѓруно, Я попробую продиктовать своему барабану очередную, более тихую
главу,  хотЯ   именно   очередной   теме   скорее   пристал   свирепый   рев
изголодавшегосЯ оркестра.


        ‚…ђЂ, ЌЂ„…†„Ђ, ‹ћЃЋ‚њ

     „авным-давно  жил да был  один музыкант по имени Њейн,  и он умел дивно
играть на трубе. Ћбитал он у  нас на пЯтом этаже доходного дома, под крышей,
держал четырех кошек, из которых одну  звали Ѓисмарк, а сам с утра до вечера
ophjk`d{b`kq к бутылке  с можжевеловкой. ’ак  он все пил да пил до тех  пор,
пока беда не заставила его протрезветь. ‘егоднЯ Ћскар еще не согласен верить
в  предзнаменованиЯ.   •отЯ  тогда  накопилось  уже  более  чем   достаточно
предзнаменований  беды, котораЯ натЯгивала  сапоги все большего размера  и в
сапогах все большего размера  делала все большие шаги,  вознамерЯсь разнести
беду по белу свету. Ђ тут как раз умер мой друг ѓерберт ’ручински от ранениЯ
в грудь, нанесенного ему деревЯнной женщиной.  ‘ама-то женщина не умерла. …е
опечатали и переправили в музейные подвалы Якобы длЯ реставрации. Ќо беду не
упрЯчешь в подвал. ‚месте  со сточными  водами она попадает  в  канализацию,
перетекает  в  газовые трубы,  распределЯетсЯ  по всем кухнЯм,  и  никто  из
ставЯщих  свой супчик на бледно- синее  пламЯ горелки не знает и не  ведает,
что  пища  его  варитсЯ на  беде.  Љогда ѓерберта  хоронили  на  ‹ангфурском
кладбище,  Я  второй  раз  увидел  „урачка  ‹ео, с  которым познакомилсЯ  на
кладбище в Ѓрентау. € всем нам  -- мамаше  ’ручински,  ѓусте, ”рицу  и Њарии
’ручински,  толстой  фрау  Љатер,  старику  •айланду, который  по праздникам
забивал длЯ мамаши  ’ручински ”рицевых кроликов,  моему предполагаемому отцу
Њацерату, который в своем великодушии, охотно выставлЯемом напоказ,  взЯл на
себЯ добрую половину расходов по похоронам,  а  также џну  Ѓронски,  который
почти и  не знал ѓерберта,  а пришел лишь затем, чтобы повидать Њацерата  и,
может  быть, менЯ  на нейтральной  территории,  ~ нам всем,  пускаЯ слюни  и
протЯгиваЯ  дрожащие  руки  в  белых  перчатках,  ‹ео „урачок  выразил  свое
безумное, не отличающее радость  от  горЯ соболезнование. Ќо  когда перчатки
‹ео „урачка  протЯнулись  к  музыканту  Њейну, который  пришел  наполовину в
гражданском,  наполовину  в  форме  штурмовика,  нам  было Явлено  еще  одно
предзнаменование грЯдущей беды.
     ЃледнаЯ  ткань  перчаток  испуганно  взмыла  кверху и  полетела  прочь,
увлекаЯ за собой ‹ео через могильные холмы. Њы услышали его крик, однако то,
что  обрывками слов  оседало  на  кладбищенских  кустах, ничем не напоминало
соболезнование.
     ‹юди  вовсе не отхлынули от трубача  Њейна, и все же среди пришедших на
похороны он  стоЯл как  бы одиноко, опознанный  и отмеченный  ‹ео  „урачком,
стоЯл,  смущенно возилсЯ со свой трубой, которую нарочно принес с собой и на
которой перед этим дивно играл над могилой ѓерберта. „ивно потому, что Њейн,
чего уже  давно не делал, заранее хлебнул можжевеловки,  потому,  что смерть
ѓерберта,  с которым он был одних лет, больно  его задела, тогда  как менЯ и
мой барабан смерть ѓерберта заставила умолкнуть.
     „авным-давно жил да был один музыкант по  имени  Њейн, и он умел  дивно
играть на  трубе. Ћбитал он у нас на пЯтом этаже доходного дома, как раз под
крышей, держал четырех кошек, из которых одну звали  Ѓисмарк,  и  с  раннего
утра до позднего вечера  пил можжевеловку, пока  году, думаетсЯ, в  тридцать
шестом или тридцать седьмом не вступил в конные части штурмовиков и там, уже
как трубач музыкантской роты, начал трубить хоть  и  грамотнее, но совсем не
дивно, ибо, влезши в  подбитые кожей кавалерийские рейтузы, он принужден был
отречьсЯ от своей бутылочки и впредь уже  только в трезвом виде дудел в свою
трубу. Љогда у штурмовика Њейна умер друг его молодости ѓерберт ’ручински, с
которым  он  в  двадцатые  годы  принадлежал к  коммунистической  молодежной
группе, а позднее платил wkemqjhe  взносы  "Љрасным соколам", когда ѓерберта
опускали в могилу, Њейн схватилсЯ  за  свою трубу и одновременно за бутылку.
€бо  он хотел трубить  дивно, а не трезво,  ибо,  восседаЯ  верхом на гнедом
коне, не утратил свой музыкальный слух, а потому, уже на кладбище, отхлебнул
еще глоток и потому, даже трубЯ, оставалсЯ в  штатском плаще, надетом поверх
формы,  хотЯ первоначально собиралсЯ трубить по-над  кладбищенской  землей в
коричневом мундире,  правда  с непокрытой головой. „авным-давно  жил  да был
штурмовик, который не  снЯл  плаща, надетого  поверх формы,  когда  дивно  и
просветленно -- от можжевеловки -- трубил  над могилой друга юности. Ђ когда
тот  самый „урачок  ‹ео, который ЯвлЯетсЯ непременной принадлежностью любого
кладбища, пожелал выразить собравшимсЯ свое  соболезнование, каждый  из  нас
услышал эти соболезнованиЯ. ’олько штурмовику Њейну не довелось прикоснутьсЯ
к  белой перчатке ‹ео,  ибо ‹ео опознал штурмовика, испугалсЯ  и  с  громким
криком отказал  ему  в своей перчатке  и  в  своем соболезновании.  €  тогда
штурмовик без соболезнованиЯ и  держа в руках  холодную  трубу побрел домой,
где и  застал  у  себЯ в  квартире под самым чердаком  нашего доходного дома
четырех своих  кошек.  „авным-давно жил да был  штурмовик по имени  Њейн. ‘о
времен, когда Њейн ежедневно пил можжевеловку и дивно играл на трубе, у него
сохранились четыре кошки, из которых одну звали Ѓисмарк. Ћднажды, воротЯсь с
похорон  ѓерберта  ’ручински,  друга  молодости, печальный  и  снова  вполне
трезвый,  потому что  кто-то не  пожелал  выразить ему  соболезнование, Њейн
увидел  себЯ в полном одиночестве и с четырьмЯ  кошками. Љошки терлись о его
кавалерийские сапоги, и Њейн дал им  на куске  газеты селедочные головы, что
заставило кошек забыть про его ноги. ‚ тот день здесь стоЯл особенно сильный
запах  от  четырех кошек, которые,  собственно  говорЯ, все  были  коты,  из
которых одного звали Ѓисмарк, и ходил он в черной шкурке на белых лапках. Ќо
дома у Њейна как на грех  не  оказалось можжевеловки. Ђ от  этого в квартире
все  сильней  пахло кошками, вернее  говорЯ -- котами. Њейн, конечно, мог бы
прикупить  бутылочку и  у нас, в  лавке колониальных товаров, не  живи он на
пЯтом этаже, под  самой крышей. Ђ  так он боЯлсЯ лестницы и боЯлсЯ  соседей,
перед  которыми  не  раз и не  два торжественно  клЯлсЯ, что  ни  одна каплЯ
можжевеловки не увлажнит больше  его музыкальные губы, что длЯ него началась
новаЯ жизнь, что отныне и  впредь жизнь его  будет посвЯщена  порЯдку,  а не
хмельным утехам  разгульной и бесшабашной  юности. „авным-давно  жил  да был
человек по  имени  Њейн.  €  как-то  раз,  когда  он обнаружил себЯ в  своей
квартире  под крышей наедине со  своими  четырьмЯ  кошками, из которых  одну
звали Ѓисмарк, кошачий  запах показалсЯ ему совсем уж несносным, потому  как
утром того же днЯ с ним произошло нечто постыдное, а еще потому,  что в доме
не сыскалось ни  капли можжевеловки. Ќо  поскольку  постыдность и  жажда все
крепли,  усиливаЯ  тем  кошачий  запах, Њейн,  будучи музыкан том  и  членом
кавалерийской  духовой  капеллы  у штурмовиков, схватил кочергу, что  стоЯла
возле холодной печки, и  до тех пор охаживал своих котов, пока не решил, что
все четверо, включаЯ кота по имени Ѓисмарк, уже испустили дух, подохли, хотЯ
кошачий  запах,   надо  сказать,  не  стал  от  этого  менее  пронзительным.
„авным-давно жил да был часовщик по имени ‹аубшад, и жил он на  втором этаже
нашего дома, в двухкомнатной  квартире окнами во двор. Ѓыл  этот часовщик не
женат.   €  еще   он  был   wkem   национал-социалистской  благотворительной
организации,  а также  общества  защиты  животных.  “  ‹аубшада  было доброе
сердце, и он помогал  снова  встать  на ноги  всем  усталым  людЯм, больному
зверью  и сломанным  часам. Љогда  однажды после обеда  часовщик  в глубокой
задумчивости, вспоминаЯ состоЯвшиесЯ утром похороны одного из соседей, сидел
у окна,  он увидел, как  музыкант Њейн, проживающий  на  пЯтом этаже того же
дома, вынес во двор мешок из-под картошки,  заполненный до середины, а снизу
Явно влажный, так что из мешка  даже капало,  вынес и сунул в один  из  двух
мусорных  Ящиков,  но,  поскольку мусорный  Ящик  был  уже  на три  четверти
заполнен, музыканту лишь с трудом  удалось закрыть крышку. „авным-давно жили
да были  четыре кота, из которых  одного  звали Ѓисмарк.  Џринадлежали  коты
одному музыканту по  имени Њейн. Џоскольку коты не были кастрированы, от них
сильно пахло, и этот запах пересиливал все остальные, в день, когда запах по
особым  причинам  стал  музыканту  особенно  невыносим,  он  взЯл да  и убил
кочергой всех четырех котов, сунул их в мешок из-под картошки, снес мешок по
лестнице с пЯтого этажа и очень торопилсЯ как можно скорей затолкать мешок в
мусорный Ящик  возле перекладины длЯ выбиваниЯ  ковров, потому что мешковина
была  редкаЯ и уже на третьем  этаже  из  мешка  начало капать. Ђ  поскольку
мусорный Ящик и без  того  уже был  набит, музыканту  Њейну  пришлось сильно
утрамбовать  мусор мешком,  чтобы крышка снова  закрылась. Ќо едва он  успел
выйти  со двора на улицу,  потому что возвращатьсЯ в пропахшую  кошками,  но
лишенную  кошек   квартиру  ему  не  хотелось,  как   примЯтый  мусор  начал
расправлЯтьсЯ, приподнЯл мешок, а  вместе с  мешком  и  крышку  от мусорного
Ящика. „авным-давно жил да был  музыкант, который убил своих четырех  кошек,
засунул их в  мусорный  Ящик  и ушел из дому, чтобы навестить  своих друзей.
„авным-давно жил да был один часовщик, который в задумчивости сидел у окна и
наблюдал, как музыкант  Њейн засунул  в мусорный Ящик неполный  мешок, после
чего  ушел  со  двора,  а крышка  от  Ящика вскоре после  его  ухода  начала
подниматьсЯ и поднималась все  выше и выше. € еще давным-давно  жили да были
четыре кота,  которых убили за то, что в один особенный день от них особенно
сильно  пахло,  убив,  сунули  в мешок,  а мешок сунули в мусорный Ящик.  Ќо
кошки,  из  которых  одну  звали  Ѓисмарк, были  еще  не  совсем  мертвые, а
оказались  живучими,  как  и  все  кошки   Ћни  двигались  в  мешке,  отчего
задвигалась и  крышка  мусорного Ящика  и  тем  поставила  перед  часовщиком
‹аубшадом,  который все  так  же  в  глубокой  задумчивости  сидел  у  окна,
следующий вопрос: а ну угадай-ка,  что лежит  в мешке, который музыкант Њейн
засунул в мусорный Ящик?  €так, жил да был часовщик, который не мог спокойно
видеть,  как  в  мусорном Ящике что-то шевелитсЯ.  € тогда он  покинул  свою
квартиру  на втором этаже  доходного  дома, и отправилсЯ во двор,  и  поднЯл
крышку мусорного Ящика, и открыл мешок, и достал четырех избитых, но все еще
живых котов, чтобы их  выходить. Ќо уже на  следующую ночь коты  умерли  под
пальцами часовщика, и не осталось у него иного выхода, как принести жалобу в
общество защиты животных, членом  которого он  состоЯл, а вдобавок известить
ру  ководство  местной партгруппы  об издевательстве над животными, пагубном
длЯ  партийной  репутации.  „авным-давно жил  да был один штурмовик, который
убил четырех  котов, но, поскольку коты  не  совсем  чтобы умерли,  nmh  его
выдали,   а  один   часовщик  на  него   донес.   „ело   кончилось  судебным
разбирательством,  и  штурмовику  пришлось   платить  штраф.  Ђ  вдобавок  у
штурмовиков  этот  случай  тоже обсуждалсЯ,  и  было  решено за  недостойное
поведение изгнать штурмовика Њейна из рЯдов ‘Ђ. € хотЯ наш штурмовик  в ночь
с  девЯтого  на десЯтое ноЯбрЯ тридцать восьмого  года, ту самую,  что позже
была  названа  "хрустальной  ночью", проЯвлЯл  чудеса  храбрости,  вместе  с
другими  поджигаЯ  синагогу  на  Њихаэлисвег, а также не щадил сил, когда на
другое  утро  следовало  очистить  предва  рительно  помеченные  лавки,  его
изгнание из рЯдов  ‘Ђ осталось в силе. ‡а бесчеловечное отношение к животным
его  разжаловали  и вычеркнули  из  списков.  ‹ишь  год спустЯ  ему  удалось
вступить в ополчение,  перешедшее в  дальнейшем под начало частей ‘‘. †ил да
был  владелец лавки  колониальных  товаров,  который  неким  ноЯбрьским днем
закрыл свою лавку, потому что в городе кое-что происходило, взЯл своего сына
Ћскара за руку и  поехал на  трамвае  номер пЯть до ‹аштассовских ворот, ибо
там, как  и в  ‘опоте, горела  синагога.  ‘инагога  уже  почти  догорела,  и
пожарники следили,  чтобы  огонь не  перекинулсЯ  на  соседние  дома.  Џеред
дымЯщимисЯ развалинами люди в форме  и в штатском  сносили в кучу  свЯщенные
предметы   и   диковинные  ткани.   Џотом   кучу   подожгли,   и   лавочник,
воспользовавшись   случаем,   отогрел   свои  пальцы   и  свои  чувства  над
общедоступным огнем.  ‘ын его Ћскар, видЯ отца столь деловитым и увлеченным,
незаметно  исчез и поспешил по направлению –ойгхаус- пассажа, ибо судьба его
барабанов из  лакированной, белой  с  красным  жести  внушала ему  опасениЯ.
„авным-давно жил  да был  продавец игрушек, звали его ‘игизмунд Њаркус,  и в
числе прочего он торговал также барабанами, покрытыми белым и красным лаком.
Ђ Ћскар, о котором  шла речь, был основным потребителем  жестЯных барабанов,
потому что он по роду занЯтий был барабанщик и без барабана не мог жить,  не
мог и не хотел.  ‚от он и помчалсЯ прочь от горЯщей синагоги к пассажу,  ибо
там обитал хранитель  его барабанов, но хранителЯ он нашел в том  состоЯнии,
которое  делало длЯ него торговлю барабанами  невозможной впредь и вообще на
этом свете. Ћни же, те самые поджигатели, которых Ћскар мнил опередить,  уже
успели наведатьсЯ  к  Њаркусу. Ћбмакнув  кисточки в краску, они  уже  успели
готическим  шрифтом  написать  поперек  витрины  "еврейскаЯ  свиньЯ", потом,
возможно недовольные  собственным почерком, выбили  стекло витрины каблуками
своих  сапог, после  чего о  прозвище, которым они  наградили Њаркуса, можно
было  лишь  догадыватьсЯ. ЏренебрегаЯ  дверью, они  проникли в  лавку  через
разбитую  витрину и  там на свой лад  начали  забавлЯтьсЯ игрушками.  џ  еще
застал  их  за  этими  забавами,  когда, подобно  им,  вошел через  витрину.
Ќекоторые спустили штаны и навалили  коричневые колобашки,  в которых  можно
было  увидеть  непереваренный  горох,  на  парусники,  обезьЯн,  играющих на
скрипке, и на мои  барабаны. ‚се они напоминали музыканта Њейна, носили, как
и он, коричневую форму штурмовика, но самого Њейна среди них не  было, как и
тех, кто был здесь, не было в каком-нибудь другом месте. Ћдин из них, достав
свой  кинжал,  вспарывал  животы куклам  и  всЯкий раз  вы  глЯдел  донельзЯ
разочарованным, когда из туго набитого  тельца, из  рук  и ног сыпались лишь
опилки.  ‘удьба  моих  барабанов  внушала  мне  опасениЯ.  Ѓарабаны  им   не
понравились. ЊоЯ жесть не устоЯла перед их Яростью, nm` безмолвствовала, она
пала на  колени. ‡ато Њаркус сумел от  их Ярости  уклонитьсЯ.  Џожелав с ним
побеседовать в  его конторке, они,  конечно же,  не стали  стучать, а просто
выломали  дверь, хоть  она и так не была заперта.  Џродавец игрушек сидел  у
себЯ  за  письменным  столом. Љак и обычно, на нем  были нарукавники  поверх
темно-серого  повседневного  костюма.  Џерхоть на плечах свидетельствовала о
болезни волос.  Ћдин из вошедших, с  кукольными головками  всех членов семьи
Љасперле на всех  пальцах,  толкнул Њаркуса  деревЯнной  головой Љасперлевой
бабушки,  но  Њаркус был уже  недоступен ни длЯ бесед,  ни  длЯ оскорблений.
Џеред  ним  на  письменном  столе  стоЯл  стакан,  который нестерпимаЯ жажда
заставила его выпить  до дна именно в  ту минуту,  когда  вскрикнувшаЯ всеми
осколками витрина его лавки вызвала  сухость у него во рту. „авным-давно жил
да был барабанщик  по имени Ћскар.  Љогда у него  отнЯли продавца  игрушек и
разгромили игрушечную лавку, он почуЯл, что  длЯ барабанщиков ростом с гнома
-- а он  был именно таков -- настают тЯжелые времена. Џоэтому он, перед  тем
как покинуть лавку, выковырЯл из обломков один  совсем целый и два лишь чуть
подпорченных барабана и,  обвешанный ими, покинул  лавку, чтобы поискать  на
“голь ном  рынке своего отца, который, возможно, и сам  его искал. Ѓыл конец
ноЯбрьского днЯ. ‚озле ѓородского театра неподалеку от  трамвайной остановки
стоЯли  верующие  женщины и  уродливые  замерзшие девицы, которые  раздавали
религиозные брошюрки,  собирали подаЯние в жестЯные кружки и демонстрировали
плакат с текстом из Џервого посланиЯ к ЉоринфЯнам, глава  тринадцатаЯ. "‚ера
--  Ќадежда -- ‹юбовь",  -- прочитал  Ћскар и принЯлсЯ играть этими словами,
как  жон  глер  играет  бутылками:  легковерие  --  мыс  „оброй  Ќадежды  --
любомудрие -- верительные грамоты  -- вотум довериЯ. Ђ ты веришь, что завтра
будет  дождь? –елый легковерный  народ верил в „еда  Њороза. Ќо „ед Њороз на
поверку оказалсЯ газовщиком. џ верил,  что это пахнет  орехами и миндалем, а
на  деле  пахло  газом.  ‘коро будет,  по-моему,  первое  предрождественское
воскресенье,  во всЯком  случае так говорЯт.  Џотом отвернут кран на первом,
втором и так до четвертого воскресеньЯ, как отворачивают газовый кран, чтобы
запах орехов и  миндалЯ  выглЯдел  вполне  достоверно, чтобы все  щелкунчики
могли спокойно уверовать: Ћн идет! Ћн на подходе! €  кто ж это у нас пришел?
Њладенец €исус? ‘паситель? €ли это пришел небесный газовщик, несЯ под мышкой
газовый счетчик, который  непрерывно тикает? €  он рек:  "џ  спаситель этого
мира, без менЯ вы не сможете стрЯпать". Ћн проЯвил готовность к переговорам,
и запросил вполне разумную цену, и отвернул свеженачищенные газовые краны, и
пустил по трубам ‘вЯтого „уха, дабы отварить голубЯ. …ще он раздавал орехи и
миндаль, чтобы их тут же расколоть, и они тоже начали источать -- дух и газ,
так что длЯ легковерных не составило труда сквозь плотный и синеватый воздух
увидеть во  всех газовщиках перед торговыми домами „едов Њорозов и младенцев
€исусов на любую цену и любого размера. Ђ увидев, они уверовали во всеблагой
газовый завод, который  при  помощи счетчиков с падающими  и  поднимающимисЯ
стрелками   символизирует  судьбу  и   за  умеренную   цену  организует   те
предрождественские воскресеньЯ, когда  хоть  многие и веровали в предстоЯщее
ђождество, однако утомительные дни  праздника  сумели пережить лишь  те, длЯ
кого недостало  запасов миндалЯ и орехов, хоть все и верили, будто их хватит
с  лихвой.  Ќо  после  того,  как  вера  в  „еда  Њороза обернулась верой  в
газовщика, было решено пренебречь последовательностью ЏосланиЯ к  ЉоринфЯнам
и начать  с любви. ѓоворилось так: Я тебЯ  люблю, о, Я люблю тебЯ. Ђ ты себЯ
любишь? ‹юбишь ли ты менЯ, скажи, ты менЯ и в самом деле любишь? џ себЯ тоже
люблю.  €  от  сплошной  любви они  называли  друг друга  редисками,  любили
редиску, кусали редиску, одна редиска из любви  откусывала редиску у другой.
Ћни  приводили  примеры  дивной,  неземной,  но  также и земной любви  между
редисками и, перед  тем как  впитьсЯ  зубами,  голодные,  острые  и  свежие,
шептали: редисочка, скажи, ты менЯ любишь? џ себЯ тоже люблю. Ќо после того,
как  они исключительно из  любви откусили друг  у  друга редиску,  а  вера в
газовщика была  вознесена на уровень государственной  религии, после веры  и
предвосхищенной любви в лавке залежалсЯ только третий ингредиент из ЏосланиЯ
к  ЉоринфЯнам:  надежда.  €, хрумкаЯ редиской, орехами  и  миндалем, они уже
надеЯлись, что скоро будет конец, чтобы можно было то ли начать снова, то ли
продолжить  в  том  же  духе после  финальных  аккордов,  либо  уже во времЯ
финальных аккордов в надежде, что концу скоро придет конец. •отЯ они все еще
не  знали,  чему  именно конец. Ћни только надеЯлись, что конец скоро, прЯмо
завтра, но уж никак не  сегоднЯ, ибо  что им  прикажете делать с неожиданным
концом? Ђ  когда и  в самом  деле  пришел конец,  они обратили его в богатое
надеждами начало, ибо  в этих краЯх конец всегда означает начало и надежду в
каждом,  даже  самом окончательном конце.  €бо  сказано  в  Џисании:  покуда
человек  не утратил надежды,  он  будет начинать снова и снова в исполненном
надежды финале...
     Ќо вот Я, Я не знаю. џ не  знаю,  например,  кто сегоднЯ скрываетсЯ под
бородой  „еда Њороза, не знаю, что  спрЯтал в  мешке разбойник  ђупрехт,  не
знаю, как  заворачивают газовые краны, как перекрывают  газ,  ибо  уже снова
струитсЯ  по  трубам предрождественское воскресенье --  или не снова, а  все
еще, не знаю, не  знаю, может, ради пробы, не знаю, кому понадобилась проба,
не  знаю,  могу ли  Я  верить, что они, будем надеЯтьсЯ, с любовью прочищают
горлышки горелок, чтобы те кукарекали, не знаю, в какое утро, в какой вечер,
не знаю, при  чем здесь  вообще времЯ  днЯ, ибо  любовь  не знает времени, а
надежда  не  имеет  конца, а вера не  знает границ,  лишь знание  и незнание
привЯзаны ко времени и  к границам и по большей части уже до срока кончаютсЯ
бородами,  заплечными  мешками  и  минда  лем,  так  что  Я  снова  вынужден
повторЯть' Я не знаю, о, Я не знаю, чем они, к примеру, начинЯют кишки и чьи
кишки потребны,  чтобы их начинЯть, и не знаю, чем начинЯть, пусть даже цены
начинки  выписаны изЯщно  или грубо,  но  вполне отчетливо, не знаю, из чего
складываетсЯ  цена,  в  каких словарЯх  они  подыскивают названиЯ  длЯ видов
начинки, не знаю, чем они начинЯют словари и чем кишки, не знаю, чье мЯсо, и
не  знаю,  чей  Язык;  слова  обозначают,  мЯсники  замалчивают,  Я  нарезаю
кружками, ты открываешь книги, Я  читаю то, что мне по вкусу, ты  не знаешь,
что тебе по  вкусу -- кружки колбасы  и цитаты  из  книг и кишок, --  и  нам
никогда не  доведетсЯ узнать,  кому пришлось умолкнуть навек,  кому онеметь,
чтоб  было чем  начинить кишки, чтоб  книги обрели голос,  набитые,  сжатые,
густо исписанные, но Я не знаю, Я догадываюсь: одни и те же мЯсники начинЯют
книги и кишки словами и колбасным фаршем, нет на свете никакого Џавла, этого
человека звали ‘авл, он и был ‘авлом и как ‘авл рассказывал людЯм из Jnphmt`
о  неслыханно дешевых сортах  колбасы, которые он именовал верой, надеждой и
любовью, о колбасах,  которые Якобы прекрасно усваиваютсЯ, которые  он  и по
сей день навЯзывает  людЯм в неизменно  переменчивом облике ‘авла.  Ђ у менЯ
они  отнЯли торговца  игрушками,  желаЯ вместе с  ним  изгнать  из мира  все
игрушки. „авным-давно жил на свете  музыкант,  которого звали Њейн и который
умел дивно  играть на трубе.  „авным-давно жил на  свете торговец игрушками,
которого  звали Њаркус  и  который  продавал лакированные жестЯные барабаны,
красные с  белым. „авным-давно  жил музыкант по имени  Њейн,  и  у него были
четыре кошки, из которых одну  звали Ѓисмарк. „авным-давно жил барабанщик по
имени  Ћскар,  и  он  не  мог обойтись  без того человека,  который продавал
игрушки. „авным-давно  жил  музыкант по  имени  Њейн, и  он  насмерть  забил
кочергой четырех своих кошек. „авным-давно жил часовщик по имени  ‹аубшад, и
он состоЯл в обществе  защиты животных. „авным-давно жил барабанщик по имени
Ћскар, и они отнЯли у  него  торговца  игрушками.  „авным-давно жил торговец
игрушками по  имени  Њаркус, и он унес с  собой все игрушки  из этого  мира.
„авным-давно жил музыкант по имени Њейн, и если он  не умер, то жив и по сей
день и опЯть дивно играет на трубе.


         * ЉЌ€ѓЂ ‚’ЋђЂџ * 

        ЋЃ‹ЋЊЉ€
     „ень  посещений: ЊариЯ  принесла  мне  новый  барабан.  Љогда  вместе с
жестЯнкой она хотела протЯнуть над решеткой кровати чек из магазина игрушек,
Я отмахнулсЯ и нажимал кнопку  звонка  в изножье, пока не пришел Ѓруно,  мой
санитар, и не  сделал того, что делает  всЯкий раз, когда ЊариЯ приносит мне
новый, завернутый  в синюю бумагу жестЯной  барабан. Ћн развЯзал бечевку  на
пакете,  чтобы  разошлись краЯ обертки и чтобы  после  почти  торжественного
поЯвлениЯ барабана  на свет Ѓожий  снова  аккуратно  ее  сложить. ‹ишь после
этого  Ѓруно прошествовал --  а  когда  Я  говорю  "прошествовал",  Я именно
шествие  и подра зумеваю, -- прошествовал  к раковине  с новым  барабаном  в
руках,  пустил струйку теплой воды  и  осторожно,  не повредив  ни белый, ни
красный лак, отлепил ценник от обечайки.
     Љогда  после  недолгого  и   не  слишком  утомительного  визита   ЊариЯ
вознамерилась уйти, она  взЯла старый барабан, который Я окончательно добил,
описываЯ  спину  ѓерберта ’ручински, деревЯнную  галионную  фигуру  и толкуЯ
слишком  вольно, может быть,  Џервое послание  к ЉоринфЯнам, взЯла с  собой,
чтобы  у  нас в  подвале  присоединить  его  ко  всем  использованным  ранее
барабанам, послужившим отчасти деловым, отчасти сугубо личным целЯм Ќо перед
уходом она сказала:
     --  ‚ подвале-то  и  места  почти  не  осталось. “ма  не приложу,  куда
покласть картошки на зиму.
     џ  с улыбкой  пропустил  мимо ушей  упрек домохозЯйки, вещающей  устами
Њарии,  и попросил  ее  тщательно  пронумеровать  отслуживший  свое  барабан
черными чернилами, а затем перенести записанные мною на листочке бумаги даты
и краткие сведениЯ о жизненном пути данного барабана в тот гроссбух, каковой
уже много лет висит  на внутренней  стороне подвальной двери и знает все про
мои барабаны, начинаЯ с сорок девЯтого года.
     ЊариЯ покорно кивнула и ушла, поцеловав менЯ на прощание. ЊоЯ любовь  к
порЯдку и впредь останетсЯ длЯ нее чувством  непостижимым и слегка пугающим.
Ћскар хорошо понимает сомнениЯ Њарии, тем более он и сам  не мог бы сказать,
почему  такого рода педантизм превращает  его в собирателЯ отслуживших  свое
барабанов. ‚добавок он, как  и прежде, желал  бы никогда более не видеть эту
гору  обломков  в картофельном подвале их  билькской  квартиры. Ћн  ведь  по
собственному опыту знает,  что дети  с пренебрежением относЯтсЯ к коллекциЯм
своих  отцов и что,  стало быть, однажды  принЯв  наследство, сын его Љурт в
лучшем случае плевать захочет на все эти злополучные барабаны.
     ’огда чего ради каждые  три недели при  встречах с Њарией Я  высказываю
пожеланиЯ, которые, если  их  скрупулезно выполнЯть,  в один прекрасный день
приведут к  переполнению нашего подвала  и не оставЯт места длЯ картофелЯ на
зиму?
     ‚едь редко,  все  реже и реже, вспыхивающаЯ у менЯ идеЯ, что, возможно,
когда-нибудь какой-нибудь музей заинтересуетсЯ моими инвалидными барабанами,
возникла, уже  когда в подвале их скопилось несколько дюжин.  ‘тало быть, не
здесь кроетсЯ причина моей коллекционной страсти. “ж скорей  -- и чем больше
Я  об  этом  размышлЯю,  тем  убедительнее  выглЯдит  как  объЯснение   моей
коллекциомании  простейший  комплекс:  настанет  день  и  жестЯные  барабаны
иссЯкнут, сделаютсЯ  редкостью,  попадут в опалу,  подвергнутсЯ уничтожению.
Ќастанет день, и Ћскару, может быть, придетсЯ отнести в починку кой-какие не
слишком разбитые барабаны, чтобы  жестЯнщик  помог мне с помощью  залатанных
ветеранов пережить безбарабанное, пережить страшное времЯ.
     ‘хоже, хотЯ, конечно, в других выражениЯх высказываютсЯ о причинах моей
собирательской  мании  врачи  из  нашего  специального  лечебного заведениЯ.
”ройлЯйн доктор •орнштеттер  даже пожелала узнать,  какой  именно день можно
считать днем рождениЯ моего комплекса. џ мог весьма точно назвать ей десЯтое
ноЯбрЯ одна тысЯча  девЯтьсот тридцать восьмого года, ибо в этот день у менЯ
отнЯли ‘игизмунда  Њаркуса, управлЯвшего складом  моих  барабанов. …сли даже
после смерти моей бедной матушки  мне стало очень нелегко  вовремЯ  получать
новый  барабан,  поскольку  четверговые  визиты в  –ойгхаус-пассаж  поневоле
прекратились,  а Њацерат  не слишком-то  пексЯ о  моих  инструментах,  а  џн
Ѓронски  все  реже  к  нам приходил,  нетрудно себе  представить,  насколько
безнадежнее стало  мое  положение, когда игрушечную лавку  разгромили  и вид
сидЯщего за  при бранным письменным  столом Њаркуса убедительно мне показал:
Њаркус  больше не подарит тебе ни одного барабана,  Њаркус больше не торгует
игрушками, Њаркус  навек  порвал деловые  отношениЯ с той фирмой, котораЯ до
сих пор производила  и поставлЯла красивые барабаны, крытые белым и  красным
лаком.
     Ћднако тогда  Я еще не осознал, что,  коль скоро пришел  конец торговцу
игрушками, вместе с ним завершилсЯ и тот начальный, сравнительно беззаботный
период  игры, более того, Я выбрал из обращенного в груду развалин  магазина
один целый  и  два слегка погнутых барабана,  унес свою добычу домой и  мнил
себЯ вполне обеспеченным на будущее.
     Љ  этим барабанам Я относилсЯ очень  бережно, барабанил  лишь  изредка,
только при острой  необходимости,  отказывалсЯ  от барабанного боЯ во второй
половине днЯ  и, хоть  и не  без  насилиЯ  над  самим  собой,  от барабанных
завтраков, которые единственно скрашивали мне  дальнейшее течение днЯ. Ћскар
упражнЯлсЯ  в  аскетизме,  он  исхудал,  его показывали  доктору  •оллацу  и
ассистенту  доктора,  сестре  €нге, котораЯ становилась  все костлЯвее. ЊенЯ
пичкали сладкими  или кислыми,  горькими или вообще безвкусными лекарствами,
обвинЯли во всем мои  железы, которые, по  словам доктора, своей  гипо- либо
гиперфункцией попеременно ухудшали мое самочувствие.
     —тобы уклонитьсЯ от встреч  с •оллацем, Ћскар  несколько поумерил  свой
аскетизм, прибавил в весе,  летом  одна тысЯча девЯтьсот  тридцать  девЯтого
года снова  стал примерно  таким  же,  как и прежде,  трехлетним  Ћскаром  и
окончательно добил последний, оставшийсЯ от Њаркуса барабан, уплатив этим за
возвращение детской  пухлости. †есть непрерывно дребезжала, звЯкала, осыпала
белый и красный лак, ржавела и неблагозвучно висела у менЯ на животе.
     Џросить о помощи  Њацерата не имело  смысла, хотЯ тот по природе всегда
был  человеком отзывчивым и  даже  добрым. Џосле смерти моей бедной  матушки
этот человек  думал только о своих партийных благоглупостЯх, отводил душу на
встречах  целленлЯйтеров  либо  за полночь, изрЯдно  нагрузившись, беседовал
громко  и доверительно  с изображениЯми ѓитлера и Ѓетховена в черных