ожно было без
труда  что-нибудь  засунуть,  мои  барабанные  палочки  к примеру; догадайсЯ
скульптор  это  сделать,  прикрепи  он  вдобавок   к  розовым   бедрам   мой
красно-белый барабан, из €исуса  получилсЯ бы  Я, воплощенный Ћскар, который
сидит  на коленЯх у Ѓогородицы и сзывает паству барабанным боем. …сть многое
на свете, друг  ѓорацио, во что  -- сколь ни свЯто оно в нашем представлении
-- лучше не вникать. ’ри ступени, влекущие за собой ковровую дорожку, вели к
серебристо-зеленому  облачению „евы, к  шоколадного  цвета косматой звериной
шкуре на плечах €оанна и к младенцу €исусу цвета сырокопченого окорока.  Ѓыл
там алтарь Њарии с чахоточными свечками и  цветами на  любые цены. “ зеленой
Ѓогородицы,  у  коричневого  €оанна,  у  розового   €исуса  к  затылку  были
прилеплены  нимбы  с  тарелку  величиной.  ‘усаль   ное  золото  увеличивало
стоимость тарелок.  Ќе будь перед  алтарем этих трех ступеней,  Я никогда бы
туда не полез. Ќо ступени, но дверные ручки, но витрины вводили тогда Ћскара
в   соблазн.  „аже  и  сегоднЯ,   когда   он,  казалось  бы,   вполне  может
довольствоватьсЯ казенной кроватью, они не оставлЯют его равнодушным. ‚от он
и позволЯл каждой ступеньке соблазнЯть себЯ на очередную, все это  времЯ  не
сходЯ  с дорожки.  Ћт  алтарЯ Њарии статуи были совсем близко и  дали Ћскару
возможность костЯшками пальцев простукать, отчасти пренебрежительно, nrw`qrh
благоговейно,  всю троицу. Ђ его  ногтЯм  удалось произвести соскоб, который
обнажает гипс под краской. ‘кладки вокруг  „евы  закручивались, ниспадали до
кончиков ее пальцев на грЯде облаков.  —уть  намеченнаЯ голень „евы наводила
на  мысль,  что  сперва скульптор  лепил плоть,  а  уж  затем драпировал  ее
складками. Љогда Ћскар вниматель нейшим образом ощупал поливалочку  младенца
€исуса, по  ошибке не обрезанную, затем погладил и осторожно стиснул, словно
хотел  привести  ее  в  движение, он  отчасти  с  удовольствием,  отчасти  с
непривычным смЯтением ощутил свою собственную поливалочку, а  потому оставил
в покое  поливалочку €исуса, чтобы за это собственнаЯ тоже  оставила  его  в
покое.  Ќу обрезанный или  необрезанный -- этим  Я пренебрег, извлек  из-под
пуловера барабан, снЯл его с шеи,  перевесил, не повредив  при этом нимб, на
шею €исусу.  Џри  моих  размерах это  оказалось  не так-то просто.  Џришлось
взбиратьсЯ  на  самое  скульптуру, чтобы  уже с  грЯды  облаков,  заменЯющей
постамент, наделить €исуса инструментом. Ћскар  совершил  это  не  по случаю
своего первого посещениЯ церкви после крестин, то  есть не в Январе тридцать
седьмого  года,  а на ‘трастной неделе того же  года. …го  матушка  всю зиму
прилагала  усилиЯ,   чтобы  при  посредстве  исповеди  разобратьсЯ  в  своих
отношениЯх с џном  Ѓронски. Ђ  потому  у  Ћскара оказалось вдоволь времени и
вдоволь суббот, чтобы продумать  свою запланированную  акцию,  проклЯсть ее,
оправдать,  спланировать  заново,  осветить  со всех сторон и в  результате,
отвергнув все предшествующие планы, просто-напросто осуществить ее с помощью
молитвы- беседы в ‘трастной  понедельник. Џоскольку матушка изъЯвила желание
исповедатьсЯ  еще  до   пика  пасхальной  суеты,   она  вечером   ‘трастного
понедельника взЯла менЯ  за руку,  повела  через  ‹абе-свег --  угол  Ќового
базарного  рынка  на ќльзенштрассе, потом -- на  Њариенштрассе,  мимо мЯсной
лавки  ‚оль-гемута,  свернула у  ЉлЯйнхаммерпарка  налево,  под  путЯми,  по
пешеходному тоннелю, где сверху всегда сочилось что-то желтое  и мерзкое, --
к церкви ‘ердца •ристова, в церковь ‘ердца •ристова,  что  как раз  напротив
железнодорожной насыпи. Џришли мы поздно.  ‚сего лишь две старухи да  робкий
молодой человек дожидались перед исповедальней. € покуда матушка предавалась
мыслЯм о своих  грехах  -- она  листала реестр грехов, как  листают амбарную
книгу, слюнЯ большой палец, заполнЯЯ налоговую декларацию,  -- Я выскользнул
из  объЯтий дубового сиденьЯ и,  стараЯсь не попадатьсЯ  на глаза  ни ‘ердцу
•ристову, ни спортсмену на  кресте, шмыгнул к алтарю  в левом приделе.  •отЯ
действовать следовало как можно быстрее, Я не обошелсЯ  без  Introitus*. ’ри
ступени -- Introibo ab altare dei2. Љ  Ѓогу,  который  даровал мне радость с
первых дней моего бытиЯ. ‘нЯть барабан с шеи и, растЯгиваЯ Kyrie3, влезть на
грЯду облаков, не задерживатьсЯ у поливалки, даже, напротив, незадолго перед
Gloria перевесить жестЯнку на €исуса, осторожнее  с нимбом, вниз -- с грЯды,
расслабление, отпущение,  прощение,  но  до  того еще надо  сунуть палочки в
сложенные как раз  длЯ  этой цели руки  €исуса, одна  ступенька, две, три, Я
возвожу  очи  горе,  еще  немного  дорожки,  наконец-то   каменные  плиты  и
молитвеннаЯ скамеечка длЯ Ћскара, который тотчас встал коленЯми на подушечку
и, закрыв лицо сложенными руками барабанщика -- Gloria in excelsis  Deo4, --
мимо этих сложенных  рук  все поглЯдывал на €исуса  и его барабан, дожидаЯсь
чуда:  будет он  барабанить,  или  он не  умеет  барабанить, или  ему нельзЯ
a`p`a`mhr|, или он забарабанит, или он не  настоЯщий €исус, скорее уже Ћскар
настоЯщий €исус, чем  этот, если, конечно,  он  так и не станет  барабанить.
’от, кто  хочет чуда, должен запастись терпением. ‚от Я  и  ждал, и поначалу
делал  это  терпеливо, но,  может, без должного терпениЯ, ибо чем  дольше  Я
повторЯл слова: "Ћчи всех уповают на тебЯ", заменив, в

     1 ‚воднаЯ молитва (лат,).
     2 Љ алтарю ѓосподню хочу приблизитьсЯ (лат.).
     3 Џомилуй, Ѓоже (греч.).
     4 ‘лава в вышних Ѓогу (лат.).

     соответствии  с   моими  намерениЯми,  глаза   на   уши,   тем  большее
разочарование испытывал  Ћскар  на своей  молитвенной  скамеечке. Џравда, он
предоставлЯл Ѓогу разнообразные возможности: закрывал глаза, дабы тот скорей
решилсЯ, пусть еще неумело, начать, поскольку за  ним никто не наблюдает, но
наконец после третьего  "‚ерую", после Ћтец, ’ворец, зримый и незримый, ‘ына
единородного, от Ћтца, истинный  от истинного, зачатый, не сотворенный, он и
Ћтец --  одно, через него, ради нас и во  имЯ  наше  он сошел, принЯл облик,
покинул,  стал и даже  был, внизу  был он, погребен,  воскрес,  как сказано,
вознессЯ, восседает одесную Ѓога и  вершит суд над, и судимы  будут мертвые,
несть конца, верую во, с ними тот, одновременно, рек устами, верую во единую
свЯтую католи  ческую... Ќет, тут  Я ощущал только запах католицизма. Ћ вере
едва ли можно было говорить. Ќо и запах был мне ни к чему, Я жаждал другого:
Я  хотел  услышать  свою жесть,  €исус  должен  был кое-что ниспослать  мне,
маленькое негромкое чудо!  Ќе обЯзательно  становитьсЯ ему громом, с бегущим
во всю прыть викарием ђаш-цейей, с его  преподобием ‚инке, одышливо влекущим
свой тук по  направлению к чуду, с протоколами  --  в епископат,  в Ћливу, с
епископским докладом по  направлению к ђиму, нет, тут Я не имел  амбиций,  и
Ћскар не хотел, чтобы его причислили  к лику свЯтых. Ђ хотел  он маленького,
сугубо  личного  чуда,  чтобы  увидеть  и  услышать,  чтобы  раз и  навсегда
определить,   как   ему,   Ћскару,  барабанить:  за  или  против,  чтобы  во
всеуслышание установить,  кто  из двух  голубоглазых  одноЯйцевых  близнецов
сохранЯет  на  будущее  право  числитьсЯ  €исусом.  џ  сидел  и  ждал.  ЊенЯ
тревожило, что матушка  тем временем вошла, наверное, в исповедальню  и  уже
миновала шестую  заповедь.  ‘таричок, который всегда  ковылЯет  по  церквам,
проковылЯл мимо  главного алтарЯ и  наконец  мимо того, что в левом приделе,
приветствовал Ѓогородицу  с  мальчиком,  может, даже углЯдел барабан,  но не
понЯл, что это, а зашаркал дальше,  старЯсь на  ходу. ‚ремЯ уходило, а €исус
все еще не  ударил по  барабану. ‘ хоров Я  слышал голоса. Љак бы они там не
вздумали  играть   на   органе,  тревожилсЯ  Я.  ‘   них  станетсЯ  устроить
предпасхальную репетицию,  и тогда своим грохотом  и громом они заглушат как
раз начавшуюсЯ тоненькую дробь  младенца €исуса. Ќо они не стали  играть  на
органе. €исус не  стал  барабанить.  —уда  не произошло,  и Я  приподнЯлсЯ с
подушечки,  хрустнув  коленками,  и  потащилсЯ,  смурый  и  недовольный,  по
ковровой дорожке, и влачилсЯ от  ступеньки к ступеньке, хотЯ на  сей раз  не
стал  повторЯть те  же молитвы, влез  на  облачную грЯду, опрокинув при этом
mejnrnpne  количество цветов  по умеренным  ценам,  с целью  изъЯть у  этого
дурацкого голыша свой барабан. ‘егоднЯ Я могу прЯмо сказать и повторЯю снова
и снова: Я совершил ошибку, когда надумал  учить  его. Ќу  что менЯ побудило
сперва  отобрать  у  него  палочки,  оставив барабан  при  нем,  чтобы этими
палочками  сперва  едва  слышно,  далее  --  подобно  нетерпеливому  учителю
наставить лже-€исуса, наиграв что-нибудь, потом снова сунуть палочки  ему  в
руки, чтобы  он мог показать, чему выучилсЯ у Ћскара. Ќо прежде чем Я успел,
не щадЯ  нимб, отобрать  у самого тупого из всех учеников палочки и барабан,
за  спиной у менЯ возник его преподобие ‚инке -- моЯ дробь заполнила церковь
в высоту и в ширину, -- за спиной у менЯ возник викарий ђашцейЯ, за спиной у
менЯ  возникла матушка,  за спиной у менЯ возник  старичок, и викарий дернул
менЯ,  и  его  преподобие шлепнул  менЯ,  и матушка  оплакала  менЯ,  и  его
преподобие  шепотом воззвал ко  мне, и  викарий упал  на колени,  вскочил  с
колен, отобрал у €исуса палочки, с палочками еще раз упал на колени, вскочил
--  за  барабаном,  отнЯл  у €исуса  барабан,  повредил  нимб €исуса,  задел
поливалочку  €исуса, обломил  кусочек  облака и  на  коленЯх --  еще раз  на
коленЯх -- скатилсЯ назад  по ступенькам,  не  пожелал  вернуть мне барабан,
сделал  менЯ  еще злей,  чем Я  был, принудил менЯ  лЯгнуть его  преподобие,
устыдить матушку, котораЯ и в самом  деле устыдилась, потому что Я  лЯгалсЯ,
кусалсЯ, царапалсЯ,  наконец  вырвалсЯ от его преподобиЯ,  викариЯ, матушки,
старичка, очутилсЯ  перед главным алтарем, почувствовал,  как  скачет во мне
сатана, и услышал его голос, словно тогда  при  крестинах. "Ћскар, -- шептал
сатана, -- ты только взглЯни, всюду окна  и все  из стекла,  все  сплошь  из
стекла".
     €  поверх спортсмена  на  кресте  --  а спортсмен  даже и  не  дрогнул,
спортсмен  промолчал --  Я  поразил  своим  пением три высоких  окна апсиды,
изображавших красным, желтым и  зеленым на синем  фоне двенадцать апостолов.
Ќо ни  в Њарка,  ни в ЊатфеЯ Я не метил.  Ђ  метил Я в  голубЯ над ними, что
стоЯл  на  голове  и  праздновал ’роицу, и  в  ‘вЯтого  „уха Я метил,  начал
вибрировать,  вступил  своим алмазом в  бой  против  птицы  и  --  Я ли  был
причиной?  €ли  спортсмен,  который был  против,  раз  он  не  дрогнул?  €ли
совершилось  чудо, но  никто  того  не  понЯл? Ћни видели,  как  Я  дрожу  и
беззвучно  устремлЯюсь в апсиду, все истолковали мое поведение -- все, кроме
матушки,  --  как молитву, хотЯ Я  просто хотел  получить  осколки; но Ћскар
сплоховал, его времЯ еще не приспело. € Я рухнул на плиты и зарыдал в голос,
потому  что  €исус сплоховал, потому  что  Ћскар сплоховал,  потому что  его
преподобие  и  ђашцейЯ неправильно менЯ понЯли,  начали бормотать  что-то  о
раскаЯнии. Ќе  сплоховала  только  матушка.  Ћна  понЯла  мои  слезы,  хотЯ,
казалось бы, должна радоватьсЯ, что дело обошлось без осколков.
     € тут матушка взЯла менЯ на  руки,  попросила викариЯ вернуть барабан и
палочки, пообещала его преподобию возместить  убытки, в  результате получила
от них -- Я  ведь не дал ей исповедатьсЯ до конца -- отпущение.  Ћскару тоже
перепало немножко благодати, но моему сердцу это ничего не говорило.
     Џокуда матушка на руках выносила менЯ из церкви, Я  считал по  пальцам:
сегоднЯ -- понедельник, завтра -- ‘трастной вторник,  среда, —истый четверг,
потом ‘трастнаЯ пЯтница -- тут ему и конец,  ему, который даже барабанить не
умеет, который  даже  осколков длЯ менЯ  пожалел, который  похож на  менЯ и,
однако, ненастоЯщий, который  должен qnirh  в гроб,  Я же могу  барабанить и
барабанить дальше, но уже никогда не возжелаю чуда.


        “ѓЋ™…Ќ€… ЌЂ ‘’ђЂ‘’Ќ“ћ Џџ’Ќ€–“

     „воЯкие  -- вот подходЯщее слово,  чтобы  обозначить мои чувства  между
‘трастным понедельником и ‘трастной пЯтницей. ‘ одной стороны, Я сердилсЯ на
гипсового  младенца €исуса, который не захотел барабанить, с другой стороны,
барабан  все-таки  оставалсЯ при  мне.  …сли,  с одной  стороны,  мой  голос
оказалсЯ  бессилен против  церковных окон, то, с другой стороны,  Ћскар  при
виде  невредимого  и пестрого стекла сохранил те остатки католической  веры,
которым еще  предстоЯло  подвигнуть  его на  изрЯдное  количество  отчаЯнных
свЯтотатств.  Ќо продолжим  разговор об этой  двоЯкости: пусть мне, с  одной
стороны,  посчастливилось на обратном пути  из церкви  ради  пробы разрезать
пением  какое-то  мансардное  окно,  успехи  моего  голоса  по  отношению  к
повседневному усугублЯли горькое сознание провала в сакральной сфере. „воЯко
-- так Я выразилсЯ. € этот надлом сохранилсЯ, не поддавалсЯ лечению, зиЯет и
сегоднЯ, когда Я  не  принадлежу более ни к сакральному, ни к повседневному,
а, напротив,  пребываю  где-то в стороне,  в специальном лечебном заведении.
Њатушка  оплатила  урон,  нанесенный  правому  алтарю.  ЏасхальнаЯ  торговлЯ
протекала  весьма  успешно, хотЯ на ‘трастную  пЯтницу Њацерат, будучи лицом
протестантской  веры, приказал закрыть лавку. Њатушка,  котораЯ обычно умела
настоЯть  на  своем,  по  ‘трастным  пЯтницам  всЯкий  раз  уступала,  лавку
запирала, но взамен, уже как католичка, настаивала  на своем праве закрывать
лавку колониальных товаров в праздник ’ела •ристова, заменЯть  пачки персилЯ
и  всЯкие витринные  заманки,  вроде  кофе  •ааг, пестрым  изображением „евы
Њарии,  подсвеченным  лампочками,  а также участвовать в Ћливской процессии.
€мелась картонка, на одной  стороне которой можно было прочесть: "‡акрыто по
случаю ‘трастной пЯтницы".  „ругаЯ  сторона картонки  сообщала:  "‡акрыто по
случаю праздника ’ела •ристова". ‚ ту ‘трастную  пЯтницу, первую пЯтницу  за
‘трастным понедельником без барабана  и без алмаза в голосе, Њацерат вывесил
в витрине картонку: "‡акрыто по случаю  ‘трастной пЯтницы", и мы отправились
трамваем в  Ѓрезен. —тобы  еще раз вернутьсЯ к  употребленному  выше  слову:
‹абесвег тоже выглЯдел  двоЯко,  протестанты шли  в церковь,  а католики тем
временем  мыли  окна  и  выбивали  на  задних  дворах   все  хоть  отдаленно
смахивающее  на  ковер  с  такой силой и с таким  грохотом, что  можно  было
подумать,  будто по всем дворам доходных домов  библейские рабы одновременно
прибивали многократно  размноженного  ‘пасителЯ к многократно  размноженному
кресту.  Њы  же,  оставив  позади  выбивание ковров, возвещающее приближение
страстей ѓосподних,  уселись  в привычном составе --  матушка,  Њацерат,  џн
Ѓронски и  Ћскар -- в трамвай девЯтой линии и поехали вдоль  по Ѓрезенервег,
мимо аэродрома,  мимо старого и мимо нового  армейского плаца, на  стрелке у
кладбища     ‡аспе     дождались    встречного     трамваЯ    со     стороны
Ќойфарвас-сер-Ѓрезена.  Ћжидание  на  стрелке  матушка  использовала,  чтобы
довести до нашего сведениЯ рЯд соображений, высказанных хоть и с улыбкой, но
тоном,  свидетельствующим   об   известной  житейской  усталости.  Њаленький
заброшенный погост, где под sgknb`r{lh соснами раскинулись растущие вкривь и
вкось  замшелые  могильные  плиты прошлого века,  она  назвала  пре лестным,
романтическим и полным очарованиЯ. -- ‚от где Я хотела  бы лежать, если  его
до  тех пор не  закроют, -- размечталась матушка.  Њацерат  же  нашел  почву
слишком   песчаной,   отрицательно   высказалсЯ   о   забивших  всю   прочую
растительность береговом  осоте и глухом  овсе. џн Ѓронски со своей  стороны
добавил,  что и шум с  аэродрома,  и расходЯщиесЯ на  стрелке подле кладбища
трамваи неизбежно будут нарушать покой этого в остальном столь идиллического
уголка. ‚стречный трамвай  проехал мимо, кондуктор  дважды  позвонил,  и мы,
оставив позади  ‡аспе  и заспен-ское кладбище,  тронулись в сторону Ѓрезена,
морского курорта, который об  эту пору,  в  конце  марта,  выглЯдел каким-то
похилившимсЯ и унылым. Љиоски забиты гвоздЯми, в курзале  заколочены окна, с
мостков  снЯты флажки,  в  купальне  --  рЯды  пустых кабинок  числом двести
пЯтьдесЯт. Ќа доске, где указывают температуру, -- следы мела еще с прошлого
года: воздух -- двадцать, вода -- семнадцать, ветер -- норд- ост, прогноз --
переменнаЯ облачность. ‘перва  мы думали дойти  пешком до  ѓлеткау, но потом
без всЯких обсуждений вдруг  пошли в  прЯмо противоположную сторону, к молу:
Ѓалтийское море  широко накатывало на  берег и лениво облизывало  песок.  „о
самого входа в гавань, где по одну сторону -- белый маЯк, а по другую -- мол
с  навигационной  вышкой, не было видно  ни  души. Џрошедший  накануне дождь
нарисовал на песке ровный узор, разрушать который, оставлЯЯ на нем отпечатки
босых  ног, было  очень приЯтно. Њацерат  подбирал облизанные морем  осколки
кирпича величиной с монетку,  бросал их,  чтобы прыгали по зеленоватой воде,
проЯвлЯЯ  при  этом  изрЯдное честолюбие.  џн  Ѓронски,  не  столь  искусный
метатель,  в промежутках между бросками  отыскивал Янтарь,  нашел кой- какие
кусочки,  один  даже  размером  с вишневое  зернышко,  каковой  и  преподнес
матушке, что, подобно мне, бежала босиком, то и  дело оглЯдываЯсь, словно из
любви к своим следам.  ‘олнце пригревало  весьма сдержанно. Ѓыло  прохладно,
безветренно и  Ясно,  так  что  можно  было  видеть  на  горизонте  полоску,
означающую  полуостров •ела, еще  два-  три  исчезающих  дымовых хвостика да
палубные  надстройки  торгового   парохода,  вприпрыжку  одолевающего  линию
горизонта.
     Џоочередно, через  неравные  промежутки  мы подошли к  первым гранитным
глыбам, лежащим в широком основании  мола.  Њатушка и Я снова надели чулки и
ботинки. Њатушка  помогла мне зашнуровать их, а џн  и Њацерат уже прыгали  с
камнЯ  на камень по  неровной  поверхности мола  в  сторону  морЯ. Ћсклизлые
бороды водорослей беспорЯдочно торчали между камнЯми в основании мола. Ћскар
хотел бы расчесать их. Ќо матушка взЯла менЯ за руку, и мы побежали догонЯть
мужчин, которые  шли впереди и  резвились, как  школьники.  Ќа  каждом  шагу
барабан  ударЯл  менЯ по колену, но  даже здесь Я не хотел, чтобы его с менЯ
снЯли. Ќа матушке  было голубое  весеннее  пальто  с  малиновыми  обшлагами.
ѓранитные глыбы  причинЯли  множество  неудобств ее высоким каблукам.  Љак и
всегда по воскресеньЯм и праздникам, Я  мыкалсЯ в своем матросском пальтишке
с  золотыми  Якорными пуговицами.  ‘тараЯ  ленточка  из  сувенирных  запасов
ѓретхен еф-лер с надписью "…‚Љ ‡ейдлиц" обвивала мою бескозырку и трепетала
бы  на  ветру,  если  бы, конечно,  был  хоть  какой- нибудь  ветер. Њацерат
расстегнул  коричневое пальто. џн  был, как всегда, элегантен, в ульстере, с
переливчатым a`pu`rm{l воротником.
     Њы  добрались  почти до  навигационной вышки на самом конце  мола.  Џод
вышкой сидел  пожилой мужчина в шапке грузчика и ватнике. ђЯдом лежал мешок,
который  все времЯ вздрагивал  и  двигалсЯ.  Ђ  человек, по всей вероЯтности
житель  Ѓрезена или  Ќойфарвас-сера,  держал в руках конец бельевой веревки.
ЋпутаннаЯ морской травой  веревка уходила  в затхлую  воду Њоттлау, котораЯ,
еще не осветленнаЯ и без помощи морских волн, билась в устье о камни мола.
     Њы полюбопытствовали, почему этот человек  удит рыбу с помощью  обычной
бельевой  веревки и  Явно  без  поплавка. Њатушка задала  свой  вопрос тоном
добродушной насмешки и назвала его дЯдей. „ЯдЯ хмыкнул, обнаружив побуревшие
от  табака пеньки  на месте зубов,  и  без  иных  объЯснений послал длинный,
перемешанный  с  крошками хлеба,  растекающийсЯ  на  лету  плевок в  месиво,
кипевшее между нижними, покрытыми смолой  и нефтью гранитными горбылЯми. ’ам
плевок  и  качалсЯ  до  тех  пор,  покуда  не  прилетела  чайка  и,  искусно
уклонившись от встречи с  камнЯми, не подхватила его, после чего увлекла  за
собой остальных крикливых чаек. Њы уже собрались уходить, потому что на молу
было  холодно и солнце ничуть не грело, но тут  человек в  грузчицкой  шапке
начал понемногу выбирать веревку. Њатушка все равно хотела уйти, но Њацерата
было невозможно сдвинуть с места. „а и џн,  который обычно повиновалсЯ  всем
высказанным вслух пожеланиЯм матушки,  на сей раз  заупрЯмилсЯ, ну  а Ћскару
было все равно, уйдем мы или останемсЯ. Ќо раз мы остались, Я глЯдел. Џокуда
грузчик равномерными рывками выбирал веревку и при каждом рывке очищал ее от
водорослей, зажимаЯ  между  коленЯми, Я убедилсЯ, что торговый  пароход, чьи
надстройки  каких-то  полчаса  назад  едва  выглЯнули  из-за  горизонта, при
глубокой осадке сменил курс  и теперь  входил  в гавань.  ђаз у  него  такаЯ
осадка, значит, это  швед, груженный рудой,  смекнул Ћскар. Ќо Я отвлексЯ от
шведа, когда грузчик медленно привстал с камней. -- Ђ ну-ка посмотрим чуток,
чего  там  у него  есть.  ќто  он  сказал Њацерату,  который  с  готовностью
согласилсЯ,  хоть  ничего  и  не  понЯл.  ’о  и  дело  приговариваЯ:  "—уток
посмотрим!" и "—его там у него есть!" --  грузчик  продолжал выбирать канат,
хотЯ сейчас уже с натугой, потом он полез вниз по камнЯм к канату и запустил
-- матушка не  успела вовремЯ отвернутьсЯ, -- широко раскинув, запустил руки
в клокочущую воду  бухты между гранитных глыб,  пошарил, нащупал, схватил и,
громко  требуЯ  посторонитьсЯ, швырнул что-то мокро-тЯжелое, что-то бурлЯщее
жизнью на  землю  перед  нами:  лошадиную  голову,  свежую,  совершенно  как
настоЯщую, голову вороного  конЯ, то есть черногривой лошади,  котораЯ вчера
еще, позавчера еще, возможно, заливалась ржанием, потому что  она совсем  не
разложилась, эта голова, и  не издавала зловониЯ,  разве что речной водой от
нее пахло, но этой водой пахло все на молу. €  вот уже человек в шапке стоит
широко   расставив  ноги  над  останками  конЯ,  из  которого  Яростно  прут
светло-зеленые маленькие угри.  ѓрузчик  не без  труда ловил  их, потому что
угри быстро  и ловко скользили  на гладких,  мокрых еще камнЯх. ‚добавок над
нами тотчас возникли чайки со своим обычным  криком.  Ћни  налетели играючи,
втроем-вчетвером подхватывали маленького либо среднего угрЯ,  и  отогнать их
не было никакой возможности, потому что мол принадлежал hl. Ћднако грузчику,
который бросилсЯ между чаек, удалось кинуть дюжины две угрей к себе в мешок,
поддерживаемый  Њацератом,  который любил  изображать готовность  помочь.  Ђ
потому  Њацерат  и не  мог  видеть,  что  у  матушки  лицо  вдруг  сделалось
изжелта-бледное, что она  положила сперва руку, а  потом  и вовсе голову  на
плечо и  на бархатный воротник  џна.  Ќо  когда  все мелкие  и средние  угри
проследовали в  мешок, а грузчик, у которого во времЯ этой процедуры слетела
с головы шапка, начал  выдавливать  из дохлой головы темных угрей покрупнее,
матушке и вовсе пришлось сесть, џн даже хотел повернуть ее голову в сторону,
но она не давалась, она продолжала неподвижно и тупо смотреть  вытаращенными
глазами на  возню грузчика с этими змеЯми.  -- Џосмотри-ка!  --  стонал  тот
времЯ от  времени.  --  Ќу-кась,  ну-кась!  --  €, подсоблЯЯ  себе  рыбацким
сапогом,  распЯлил лошадиный  рот, вставил палку  между  челюстЯми,  так что
могло показатьсЯ, будто лошадь скалит в ухмылке желтые целые зубы.  Ќо когда
грузчик --  лишь теперь  стало видно, что голова  у  него  лысаЯ и похожа на
Яйцо, -- запустил обе руки глубоко в  лошадиную  пасть и извлек оттуда сразу
двух  угрей толщиной  по меньшей мере в руку, да и длины такой же, у матушки
тоже  развело челюсти, и она исторгла из себЯ весь завтрак: комковатый белок
и  тЯгучие  нити  желтка среди  комьев белого  хлеба в струе  кофе с молоком
обрушились на камни мола, рвотные позывы еще давали себЯ знать, но больше из
нее ничего не, вышло, не так уж и  много съела  она за завтраком, потому что
набрала лишний вес и непременно хотела  похудеть,  ради  этого перепробовала
множество диет, хотЯ до конца ни одну не выдерживала -- тайком она, конечно,
ела,  -- и только  от  одного  никак не  могла  отказатьсЯ, от гимнастики по
вторникам в женском объединении,  хотЯ  џн и  даже Њацерат над ней смеЯлись,
когда, прихватив мешочек со спортивным  костюмом, она  ходила к этим смешным
теткам в синей блестЯщей  одежде, делала упражнениЯ с булавой -- и все равно
не худела.
     ‚от и  в  тот  раз матушка  исторгла  из себЯ  на  камни  мола не более
полуфунта,  она могла давитьсЯ сколько  угодно, похудеть  еще  больше  ей не
удалось. Ќичего, кроме  зеленой  слизи, из нее  не  вылетало, а тут налетели
чайки, налетели, едва  она начала давитьсЯ, кружились все ниже, падали вниз,
жирные, гладкие, дрались из-за завтрака моей матушки, ни капельки не боЯлись
растолстеть, не давали себЯ отогнать, да и кто стал бы  их отгонЯть, если џн
Ѓронски сам их боЯлсЯ и даже закрыл руками свои красивые голубые глаза.
     ‚прочем,  и  Ћскару,  когда  тот  пыталсЯ выдвинуть  против  чаек  свой
барабан, когда дробью по белому  лаку он  начал войну против их белизны, они
не подчинились, ничуть его  барабан не помог, он  разве  что сделал чаек еще
белей.  Ђ  Њацерат,  тот  и вовсе  не  заботилсЯ о матушке.  Ћн смеЯлсЯ,  он
подыгрывал грузчику, изображал человека с крепкими нервами, и, когда грузчик
почти завершил свое дело и  под  занавес извлек  из уха  у конЯ здоровенного
угрЯ, а заодно с угрем выпустил белую кашу из лошадиных мозгов, Њацерат хоть
и сам позеленел от дурноты, но хорохоритьсЯ не перестал и откупил у грузчика
почти задаром два средних и два больших угрЯ, да еще пыталсЯ сбить цену.
     ’ут  Я  не  мог не похвалить џна Ѓронски. ’от хоть  и сам  выглЯдел как
будто вот-вот зарыдает, однако помог матушке выпрЯмитьсЯ, обхватил  ее одной
рукой за плечи, другой -- спереди и повел  прочь, что со  стороны  выглЯдело
смешно, han матушка  ковылЯла на своих высоких каблуках с камнЯ на камень по
направлению  к берегу, ноги  у  нее  подгибались на каждом  шагу, однако она
ухитрилась ничего себе не сломать. Ћскар осталсЯ с грузчиком и  с Њацератом,
поскольку грузчик,  несколько  ранее повторно  водрузивший  на  голову  свою
шапку, подробно объЯснЯл нам, почему мешок из-под картошки до половины набит
солью грубого  помола.  €так,  соль в  мешке  служила длЯ  того, чтобы  угри
убегались  в  ней до смерти, чтобы  соль  впитала  слизь  с их кожи, а также
изнутри. Џотому как если угри попадают  в соль, они не  перестают двигатьсЯ,
пока всЯ  слизь не перейдет в соль  и пока сами они не уснут. ’ак поступают,
если хотЯт  их  потом закоптить. Џравда, полициЯ  это запрещает,  и общество
защиты животных -- тоже, но без соли не обойтись. Љак иначе очищать угрей от
наружной  слизи,  да и  от внутренней? Џотом мертвых  угрей начисто обтирают
сухим  торфом  и  подвешивают  в  коптильной  бочке  над  горЯщими  буковыми
поленьЯми. Њацерат счел вполне разумным, что угрей суют в соль.
     -- Ћни ведь и сами залезают в  лошадиную  голову, -- сказал он. --  € в
мертвецов, -- добавил грузчик.  -- ѓоворЯт, после сражениЯ в ‘кагерраке угри
сделались  наособицу   жирные.  Ђ  врач  из  моего   специального  лечебного
учреждениЯ как  раз на днЯх рассказывал  про одну  замужнюю женщину, котораЯ
надумала  позабавитьсЯ с живым угрем, а угорь так вцепилсЯ в нее зубами, что
женщину пришлось отправить в больницу, и детей у нее теперь больше не будет.
ѓрузчик  затЯнул мешок с угрЯми и  солью и перекинул его через плечо, хотЯ в
мешке  все времЯ что-то  двигалось. ‚ысвободившуюсЯ  веревку он обмотал себе
вокруг  шеи  и  затопал  в  сторону  Ќойфарвассера.  ’ут  и  торговое  судно
приблизилось.  ‚одоизмещением  оно было примерно в тысЯчу восемьсот  тонн, и
оказалось оно не  шведским, а вовсе даже финским,  и привезло оно не руду, а
лес. ѓрузчик с мешком, надо полагать, имел знакомых на "финне", он замахал в
сторону  этой  ржавой посудины и  что-то  прокричал.  Ђ с "финна" замахали и
закричали в ответ.  Ќо вот почему замахал Њацерат  и почему выкрикнул  такую
ерунду, как  "ќй, на корабле, ахой!", Я  так и не смог  понЯть. ‚едь, будучи
уроженцем ђейнланда, он вообще ничего не смыслил в морском деле, и ни одного
знакомого  у него  среди финнов  не было. Ќо такаЯ уж у него  была привычка:
махать, если другие машут,  кричать,  смеЯтьсЯ,  аплодировать, если  кричат,
смеютсЯ, аплодируют другие. Џотому он сравнительно  рано и вступил в партию,
когда в  этом еще  не было  особой  необходимости, когда  это еще ничего  не
давало, только отнимало у него воскресные утра.
     Ћскар  медленно  следовал за  Њацератом, грузчиком  из  Ќойфарвассера и
перегруженным судном.  ‚ремЯ от времени  Я оборачивалсЯ, потому что  грузчик
так и бросил лошадиную голову под навигационной  вышкой. Ќо сама голова была
уже не видна, потому что чайки ее облепили. ЃелаЯ, едва заметнаЯ дырка среди
бутылочной   зелени   морЯ.   ‘вежевымытое   облачко,   ежеминутно   готовое
аккуратненько  взмыть в воздух,  громкими  криками укрываЯ лошадиную голову,
котораЯ издавала теперь не ржание, а крик.
     ‚досталь наглЯдевшись, Я убежал и от Њацерата,  и от  чаек, бил на ходу
кулаком по жести своего  барабана, обогнал грузчика,  успевшего тем временем
раскурить свою носогрейку, догнал џна Ѓронски  и матушку  у  начала мола. џн
обнимал матушку, как и раньше, только одна из его  рук  m`undhk`q| теперь  у
нее за пазухой. ‚прочем, ни этого, ни того, что и  матушка со  своей стороны
запустила руку в карман џновых  брюк, Њацерат видеть не мог: он  был слишком
далеко  от нас и как раз заворачивал в  газету, подобранную  между  камнЯми,
четырех угрей, которых грузчик по его просьбе предварительно оглушил камнем.
„огнавший нас Њацерат размахивал свертком с угрЯми и бахвалилсЯ:
     -- ‡апросил полтора, но Я дал ему гульден, и хватит с него. Њатушка уже
выглЯдела лучше,  и  обе  руки  у нее  были  теперь на виду,  и она ответила
Њацерату: -- ’олько не воображай, что  Я стану  есть твоего угрЯ! џ вообще в
жизни  не съем больше  ни  куска  рыбы, а уж про  угрей и  говорить  нечего.
Њацерат засмеЯлсЯ:  -- „а будет  тебе, девочка. ’ы ведь и раньше знала, куда
лазЯт угри, а сама их всегда ела, свежих тоже. ‚от поглЯдим, что ты скажешь,
когда твой покорный слуга отменно их приготовит со всеми штучками-дрючками и
немного  зелени в  придачу.  џн Ѓронски,  своевременно  выдернувший  руку  у
матушки  из-за пазухи,  ничего не  сказал.  џ начал барабанить, чтобы они не
заводили  снова  речь  про своих  угрей,  и барабанил, пока  мы не пришли  в
Ѓрезен. Ќа трамвайной остановке и  потом в прицепном вагоне Я не давал  трем
взрослым заговорить. “гри  вели себЯ довольно спокойно. ‘тоЯть на разъезде у
‡аспе не  пришлось,  потому  что  встречный уже прошел. ‘разу  за аэродромом
Њацерат,  несмотрЯ   на  мой  барабан,  начал   рассказывать,  до   чего  он
проголодалсЯ. Њатушка не реагировала и смотрела куда-то мимо нас, пока џн не
предложил  ей  одну  из  своих  "ђегат".  Љогда он дал ей огнЯ, она, зажимаЯ
губами  золотой мундштук,  улыбнулась Њацерату,  так как  знала,  что  он не
любит, если она  курит на людЯх. Њы вышли из  трамваЯ на Њакс-•альбе-плац, и
матушка против моих ожиданий взЯла  под руку Њацера-та, а не џна,  џн  пошел
рЯдом  со мной  --  он вел менЯ  за  руку и докурил до конца ее сигарету. Ќа
‹абесвег домохозЯйки  католической  веры  все еще  выколачивали свои  ковры.
Џокуда Њацерат возилсЯ с замком, Я увидел фрау Љатер,  что жила по соседству
с трубачом  Њейном. Њощными сине-красными  руками она поддерживала на правом
плече скатанный бурый ковер. Џод мышками у нее сверкали белокурые, слипшиесЯ
от  соленого пота волосы. Љовер свисал спереди и сзади. ‘ тем же успехом она
могла  бы  нести,  перекинув через плечо, пьЯного мужа, только ее  муж давно
умер.  Љогда  она  проносила мимо  менЯ  свои  телеса  под  черной  юбкой из
блестЯщей тафты, мне  ударили  в  нос  испарениЯ ее тела: нашатырь,  огурец,
карболка --  не  иначе у  нее были  месЯчные.  ‚скоре со  двора донессЯ  тот
равномерный  стук  палок   по  коврам,  который   гонЯл  менЯ  по  квартире,
преследовал менЯ так, что под конец мне пришлось укрытьсЯ от него в платЯном
шкафу  нашей  спальни,  поскольку  висЯщие там  зимние пальто  перехватывали
большую часть предпасхальных шумов.  Ќо не только от фрау Љатер,  выбивающей
ковры, укрывалсЯ Я в шкафу. Њама, џн  и  Њацерат еще не  успели скинуть свои
пальто, как уже завЯзалсЯ спор по поводу обеда на ‘трастную пЯтницу. ’ема не
ограничилась одними  лишь  угрЯми,  пошло в  ход и мое знаменитое падение  с
лестницы:  "’ы  виноват,  ты во всем  виноват, а вот  Я сейчас  сварю суп из
угрей, и перестань ломатьсЯ, можешь варить  что угодно, только не угрей, как
будто в  погребе не  хватает  jnmqepbnb, достань банку с  лисичками,  только
крышку  потом  захлопни,  чтоб  опЯть  не  случилось беды,  да  хватит  тебе
талдычить  одно  и то  же,  на  обед будут угри --  и  баста, с  молочком, с
горчицей, с картошечкой, и  лавровый листик туда положим, и гвоздичку,  нет,
будет тебе, Ђльфред, раз она  не хочет, а ты, между прочим, не вмешивайсЯ, Я
ведь  не  зрЯ купил  угрей, Я их  выпотрошу как  следует и  в воде  подержу,
нет-нет-нет,  вот когда Я их  подам  на стол, тут  мы  и поглЯдим, кто будет
есть, а  кто  нет". Њацерат захлопнул  за собой дверь  гостиной,  скрылсЯ  в
кухне, и мы  услышали, как  он  на  удивление громко там  возитсЯ.  “грей он
убивал  поперечным надрезом  позади головы,  а  матушка, наделеннаЯ  слишком
большим воображением, вынуждена была опуститьсЯ на кушетку, что вслед за ней
проделал  и  џн.  € вот  они  уже  ухватили друг друга  за  руки и принЯлись
шептатьсЯ  на  кашубском  наречии.  Љогда  трое  взрослых  распределились по
квартире таким образом,  Я  еще  не  сидел  в шкафу, а  сидел, как и они,  в
гостиной. ‚озле изразцовой  печки стоЯл детский стульчик. џ поболтал ногами,
подставив себЯ пристальному взглЯду џна и  отлично сознаваЯ, до чего Я мешаю
обоим, хотЯ едва ли они могли учинить что-нибудь серьезное, когда  за стеной
пусть даже невидимый отсюда, но вполне реальный  Њацерат  грозил  полудохлым
угрем, которым размахивал, словно кнутом.  Ћни сплетались руками, сжимали до
хруста  в  суставах все  двадцать пальцев и  этим хрустом окончательно  менЯ
доконали.  ђазве  ударов  Љатерихи по  ковру  было  недостаточно?  ђазве  не
проникали они  со  двора  сквозь  стены,  разве не  приближались,  хоть и не
становЯсь при этом громче?
     Ћскар  соскользнул со своего стульчика, помешкал мгновение возле печки,
чтобы уход его не выглЯдел  слишком демонстративным, затем,  всецело занЯтый
своим барабаном, шмыгнул в спальню.
     †елаЯ избегнуть каких бы  то  ни было звуков, Я  даже оставил  дверь  в
спальню полуоткрытой и с удовлетворением констатировал, что менЯ так никто и
не окликнул. џ  все еще прикидывал, куда лучше  залезть Ћскару -- то  ли под
кровать,  то ли в платЯной  шкаф.  џ предпочел шкаф, потому что под кроватью
мог  испачкать свой синий и очень маркий костюмчик. џ еще смог дотЯнутьсЯ до
ключика,  повернул  его, развел зеркальные  створки и с  помощью  барабанных
палочек сдвинул в  сторону висЯщие на перекладине  плечики с пальто и прочей
зимней одеждой. —тобы  дотЯнутьсЯ  до тЯжелых тканей да еще сдвинуть их, мне
пришлось встать ногами на барабан. ‚озникшаЯ посреди шкафа брешь была хоть и
невелика,  но  все  же достаточно просторна, чтобы  принЯть залезшего туда и
присевшего  на  корточки  Ћскара. Њне  даже  удалось, правда не  без  труда,
закрыть  за собой  зеркальные  дверцы и так  засунуть между створками  шаль,
которую  Я обнаружил на дне  шкафа,  что  возникла  щель  с  палец  шириной,
обеспечивавшаЯ  как возможность наблюдениЯ,  так  и приток свежего  воздуха.
Ѓарабан Я положил  на коле ни, но барабанить не стал, даже тихо -- и  то  не
стал,  а, напротив, безвольно позволил испарениЯм  зимних пальто окутывать и
пронизывать себЯ.
     Љак хорошо,  что был у  нас этот  шкаф и тЯжелые,  слабо дышащие ткани,
которые  почти позволЯли  мне  собратьсЯ  с мыслЯми,  увЯзать  их  воедино и
вручить некоему  идеалу,  достаточно богатому, чтобы воспринЯть  мой  дар со
сдержанной, едва заметной радостью.
     Љак и всЯкий  раз, когда мне удавалось сосредоточитьсЯ и жить в ладу со
своими возможностЯми, Я переносилсЯ  l{qklh  в приемную доктора  •оллаца  на
Ѓрунсхефервег и  заново переживал ту часть  еженедельных визитов  по средам,
котораЯ  менЯ привлекала. Џоэтому мысли мои устремлЯлись не столько к врачу,
сколько  к сестре €нге, его ассистентке. …й дозволЯлось раздевать  и одевать
менЯ,  ей одной  -- измерЯть, взвешивать, испытывать  менЯ;  короче, все  те
эксперименты, которые учинЯл надо  мной доктор •оллац, сестра €нга выполнЯла
очень  точно,  хоть  и  не  без  досады,  после  чего  с  оттенком  ехидства
рапортовала  об  отсутствии успехов,  что  доктор •оллац, со своей  стороны,
именовал известными успехами.  Ќа  чистой  крахмальной белизне  сестринского
облачениЯ,   на   невесомой  конструкции,  которую  она  носила  в  качестве
сестринского чепца, на скромной, украшенной красным крестом брошке частенько
отдыхал  мой  взглЯд  и  мое,  порой затравленное,  сердце  барабанщика. Љак
отрадно  было  следить  за  все новым  и новым расположением  складок на  ее
сестринском одеЯнии!  Ђ имелось ли тело под  этими складками?  …е  стареющее
лицо, ее грубые,  несмотрЯ на тщательный уход,  руки позволЯли догадыватьсЯ,
что сестра €нга все-таки женщина.  Ћднако  запахов, способных подтвердить ее
телесную суть, запахов, которые,  к примеру,  предъЯвлЯла моЯ матушка, когда
џн или Њацерат у менЯ на  глазах  помогали ей скидывать одежды,  такого рода
ароматов  сестра €нга не источала. Ђ исходил  от нее  запах мыла и наводЯщий
усталость запах  лекарств. ‘колько раз, покуда она обследовала мое маленькое
и, как  все полагали,  больное  тельце, менЯ  мог сморить сон -- сон легкий,
рожденный складками белой ткани, овеЯнный карболкой сон, сон без сновидений,
разве  что  брошка ее в этом  сне  разрасталась бог весть  до  чего: до морЯ
знамен, до отблеска зари на  снежных  вершинах  Ђльп, до полей дикого  мака,
изготовЯсь   к  мЯтежу  против  бог  весть  чего:  против  индейцев,  вишен,
кровотечений  из  носа,  петушиных  гребешков,  скоплениЯ  красных  кровЯных
шариков, покуда все поле зрениЯ не заливалось краснотой, ЯвлЯЯ достойный фон
длЯ  некоей страсти, котораЯ тогда, равно  как  и  сегоднЯ, представлЯлась и
представлЯетсЯ  мне вполне естественной, хотЯ  поименовать ее очень  трудно,
ибо само по себе  словечко "красный" еще ничего не означает, текущаЯ из носу
кровь здесь ничем не поможет. € кумач знамен со вре менем блекнет, и, если Я
все  равно  говорю  "красный",  эта  краснота  менЯ  не  приемлет,  краснота
выворачивает  свои покровы  наизнанку:  они  черные,  здесь  она, здесь она,
—ернаЯ кухарка, пугает менЯ желтый цвет, обманывает синий, Я не верю синему,
не лжет  мне  и не зеленит  мне  -- зеленый, зелен гроб, в котором Я пасусь,
зелень укрывает менЯ, с зеленью Я  сам себе бел. ќто  крестит менЯ  в черный
цвет, а черный пугает менЯ желтым, а желтый обманывает синим, а  синему Я не
верю в зеленый, а зеленый расцветает красным, а красной была брошка у сестры
€нги,  она  носила  красный  крест,  точнее  сказать  -- носила  на  съемном
воротничке  своего сестринского  халата; но редко, даже и в  платЯном шкафу,
мне удавалось задержатьсЯ на этом самом одноцветном из всех впечатлений.
     Њногоцветный шум, проникнув из гостиной, ударилсЯ о дверцы моего шкафа,
пробудил менЯ от  начавшегосЯ и посвЯщенного  сестре  €нге  полусна. џ сидел
вполне  бодрый,   с   распухшим  Языком,  барабан   --  на   коленЯх,  между
разноокрашенных  зимних  пальто,  вдыхал   запах  мацератовского  партийного
обмундированиЯ, соседствовал с кожей портупеи, ремнЯ, петли длЯ карабина, не
видел  больше ничего из  белых складок на  сестринском  халате: здесь падала
шерсть, здесь висели шерстЯные ткани,  здесь  bek|ber сминал фланель, а надо
мной  --  шлЯпные моды последних четырех  лет,  а у  моих  ног  --  ботинки,
туфельки, начищенные голенища, каблуки с  подковками  и  без, полоса  света,
падаЯ из комнаты, позволЯет мне все увидеть, Ћскар пожалел, что оставил щель
между  дверцами шкафа.  Ќу чего мне ждать  от  них,  от  тех,  кто  сидит  в
гостиной.  „опустим,  Њацерат  застукал обоих  на  кушетке,  что  наврЯд  ли
возможно, поскольку џн всегда, а не только за игрой в скат соблюдал  остатки
осторожности.  ‚ероЯтно  --  так оно впоследствии и  оказалось,  --  Њацерат
водрузил  на  стол  посреди  гостиной  большую  суповую  миску  с готовым  к
употреблению картофельным супом из умерщвленных,  выпотрошенных, вымоченных,
отваренных  со  специЯми  угрей  и даже  позволил себе,  поскольку  никто не
садилсЯ за стол, нахваливать свою стрЯпню,  перечислЯЯ  все приправы  и  все
премудрости рецепта. Њатушка закричала. Џо-кашубски, а  кашубского Њацерат и
не понимал, и не выносил, и, однако же, принужден был слушать,  да, верно, и
понЯл, о  чем это она:  речь могла  идти только об угрЯх, и, как всЯкий раз,
когда матушка кричала о  моем падении  с лестницы, Њацерат ответствовал. Ћба
хорошо заучили  свои  роли. џн  подавал реплики. Ѓез  него театр  просто  не
получилсЯ  бы.  € вот наконец второе  действие:  с грохотом  откинута крышка
пианино, без  нот, по  памЯти,  ноги  на обеих  педалЯх,  отставаЯ,  забегаЯ
вперед, сливаЯсь -- хор  охотников из  "‚олшебного  стрелка", -- "—то  может
прекраснее  быть на земле". € на  самой  середине,  где  "ќгей-эге-гей!",  с
грохотом