й компании. - €  он  ушел.  €  дЯдЯ  ѓэвин
рассказывал, что теперь  уж  мистеру  ”лему  пришлось  обратитьсЯ  к  нему
дважды, прежде чем он его услышал.
   - —то? - сказал дЯдЯ ѓэвин.
   - џ говорю, сколько Я вам должен? - сказал мистер ”лем.  €  дЯдЯ  ѓэвин
рассказывал, что он чуть не сказал: "Ћдин доллар",  и  тогда  мистер  ”лем
сказал бы: "Ћдин доллар? € только?" - а дЯдЯ ѓэвин мог бы  тогда  сказать:
"„а, или отдайте мне свой нож, или карандаш,  или  еще  что-нибудь,  чтобы
завтра утром Я это за сон не принЯл". Ќо он не  сказал  этого.  Ћн  сказал
только:
   - Ќичего. Њой клиент миссис •ейт. - €  он  сказал,  что  мистеру  ”лему
опЯть пришлось обращатьсЯ к нему дважды. - —то? - сказал дЯдЯ ѓэвин.
   - Њожете прислать мне счет.
   - ‡а что?
   - ‡а то, что вы были свидетелем, - сказал мистер ‘ноупс.
   - Ђ, - сказал дЯдЯ ѓэвин. € мистер  ‘ноупс  собралсЯ  уходить,  и  дЯдЯ
ѓэвин сказал, что он думал, что сейчас он скажет: "‚ы  обратно  в  город?"
или, может быть: "Џойдем вместе?" или хотЯ бы: "„о  свиданьЯ".  Ќо  он  не
сказал. Ћн вообще ничего не сказал. Ћн просто повернулсЯ и ушел,  скрылсЯ.
’огда миссис •ейт сказала:
   - Ќеси Ящик.
   - џ только и ждала, чтоб вы с этим делом покончили,  -  сказала  стараЯ
•ет. Њиссис •ейт подошла, взЯла табуретку и вилку, а стараЯ  •ет  пошла  в
коровник, поставила фонарь на землю,  принесла  Ящик  и  поставила  его  у
костра. - Ђ теперь, милок, - сказала она дЯде ѓэвину, - садись и отдохни.
   - ‘адитесь сами, - сказал дЯдЯ ѓэвин. - џ весь день сидел. Ђ вы нет.  -
Ђ стараЯ •ет уже стала садитьсЯ на Ящик, раньше чем он отказалсЯ; она  уже
забыла про него и глЯдела теперь на сковородку с шипЯщей свининой, которую
миссис •ейт снЯла с огнЯ.
   - ‚ы сказали что-то про эту свинину? - сказала она. - €ли это Я,  а  не
вы? - Њиссис •ейт разделила свинину, и дЯдЯ ѓэвин смотрел, как они едЯт, -
миссис •ейт, сидЯ на табуретке, из новой тарелки новым ножом и  вилкой,  а
стараЯ •ет - на Ящике,  прЯмо  со  сковородки,  потому  что  миссис  •ейт,
видимо, купила новую посуду длЯ себЯ одной, - едЯт свинину и макают хлеб в
растопленное сало, а потом стараЯ •ет налила в  чашку  кофе,  а  длЯ  себЯ
достала откуда-то пустую жестЯнку, и тут вернулсЯ. Ђ.Ћ., он тихо  выступил
из темноты (теперь уже совсем стемнело),  остановилсЯ  и  стоЯл,  протЯнув
руки к огню, словно хотел погретьсЯ.
   - Џожалуй, Я возьму эту десЯтку, - сказал он.
   - Љакую десЯтку? - сказала миссис •ейт. € дЯдЯ  ѓэвин  ожидал,  что  он
заревет или по меньшей мере зарычит. Ќо он не сделал ни того, ни  другого,
только стоЯл, протЯнув руки к огню; и дЯдЯ ѓэвин сказал,  что  ему  словно
было холодно, он был маленький, какой-то несчастный и такой робкий,  такой
тихий.
   - ‚ы не отдадите ее мне? - сказал он.
   - —то не отдам? - сказала миссис  •ейт.  „ЯдЯ  ѓэвин  сказал,  что  он,
видимо, не ждал ответа и даже вообще  не  ожидал  услышать  ее  голос:  он
только задумавшись  стоЯл  над  огнем  в  каком-то  тихом  и  недоверчивом
удивлении.
   - џ столько лет мучаюсь, рискую, лезу из кожи  и  получаю  за  мула  по
шестьдесЯт долларов. Ђ вы разом, без всЯких хлопот и риска  продали  ‹онзо
•ейта и пЯть моих мулов, моих, а не его,  за  восемь  с  половиной  тысЯч.
Љонечно, почти все эти деньги причитались за ‹онзо, и Я нисколько  вам  не
завидовал. Ќи одна душа на свете  не  скажет,  что  Я  завидовал,  хоть  и
странно было, что вы получили все, даже мою  обычную  цену  по  шестьдесЯт
долларов за пЯть мулов, а ведь не вы его нанЯли, вы даже не знали, где он,
не говорЯ уж о том, что мулы эти не ваши;  чтобы  получить  половину  этих
денег, вам только и надо было быть за ним замужем. Ђ  теперь,  после  того
как Я столько лет вам не завидовал, вы отнЯли у  менЯ  последнего  мула  и
нагрели менЯ даже не на сто сорок, а на все сто пЯтьдесЯт долларов.
   - ‚ы получили своего мула обратно  и  все  еще  недовольны?  -  сказала
стараЯ •ет. - —его ж вы хотите?
   - ‘праведливости, - сказал Ђ.Ћ. - ‚от чего  Я  хочу.  ’олько  одного  -
справедливости. ‚ последний раз спрашиваю, - сказал он. - Ћтдадите вы  мне
мою десЯтку?
   - Љакую десЯтку? - сказала миссис •ейт. ’огда он повернулсЯ и пошел. Ћн
споткнулсЯ обо что-то - дЯдЯ ѓэвин сказал, что  это  была  бумажнаЯ  сумка
старой •ет, - но не упал и пошел дальше. „ЯдЯ ѓэвин  рассказывал,  что  он
увидел его на миг - он один, потому что ни миссис •ейт, ни стараЯ •ет  уже
на него не смотрели - словно в рамке, между двумЯ закопченными  трубами  с
воздетыми к небу руками. Ђ потом он исчез;  на  этот  раз  навсегда.  „ЯдЯ
ѓэвин смотрел ему вслед. Ќи миссис •ейт, ни  стараЯ  •ет  даже  головы  не
поднЯли.
   - ѓолубушка, - сказала стараЯ •ет миссис •ейт. - —то вы сделали с  этим
мулом? - „ЯдЯ ѓэвин сказал, что у них осталсЯ только один  кусочек  хлеба.
Њиссис •ейт взЯла его и подобрала им со своей тарелки остатки подливы.
   - џ его пристрелила, - сказала она.
   - Љак? - сказала стараЯ •ет. Њиссис •ейт положила хлеб в рот. - —то  ж,
- сказала •ет, - мул спалил дом, а вы  пристрелили  мула.  ќто,  по-моему,
больше чем справедливость; это, по-моему, зуб за зуб. - ’еперь уже  совсем
стемнело, а ей еще предстоЯло пройти полторы мили до богадельни с  тЯжелой
сумкой. Ќо зимнЯЯ ночь длинна, и, как сказал дЯдЯ ѓэвин, богадельнЯ никуда
не денетсЯ. € он сказал, что стараЯ  •ет  снова  села  на  Ящик  с  пустой
сковородкой в руке и вздохнула с облегчением,  мирно  и  радостно.  -  Ћх,
друзьЯ, - сказала она. - Ќу и денек выдалсЯ!


   Ђ ђэтлиф, как рассказывал дЯдЯ ѓэвин, опЯть уже был тут как тут,  сидел
на стуле длЯ посетителей в своей синей рубашке, аккуратной,  выгоревшей  и
безукоризненно чистой, по-прежнему без галстука, хотЯ на нем  была  куртка
из искусственной кожи и тЯжелый черный плащ, как у  полисмена,  заменЯвший
ему зимнее пальто; был понедельник, и дЯдЯ ѓэвин с утра уехал в Ќью-Њаркет
на собрание инспекторов, опЯть из-за какого-то осушительного канала,  и  Я
подумал, что он должен был сказать об этом ђэтлифу, когда ђэтлиф  накануне
заходил к нему домой.
   - Ћн мог бы менЯ предупредить, - сказал ђэтлиф. - Ќо это  не  важно.  “
менЯ никаких дел нет. Џросто зашел сюда спокойно посидеть, посмеЯтьсЯ.
   - Ђ, - сказал Я. - ЏосмеЯтьсЯ над Ђ.Ћ. Ќад  ‘ноупсовым  мулом,  который
спалил дом миссис •ейт. џ думал, вы с дЯдей ѓэвином вволю  посмеЯлись  над
этим вчера.
   - ’ак-то оно так, - сказал он. - Ќо только  как  станешь  смеЯтьсЯ  над
этим, видишь, что это вовсе не смешно. - Ћн  поглЯдел  на  менЯ.  -  Љогда
вернетсЯ твой дЯдЯ?
   - џ думал, что он уже вернулсЯ.
   - Ќу ладно, - сказал ђэтлиф. - Ќеважно. - Ћн снова поглЯдел на менЯ.  -
‡начит, с двумЯ покончено, осталсЯ еще один.
   - Љто один? - сказал Я. -  …ще  один  ‘ноупс,  которого  мистеру  ”лему
остаетсЯ выжить из „жефферсона, и тогда единственным ‘ноупсом здесь  будет
он; или же...
   - ’ак-то оно так, - сказал он. - Ќужно  только  перепрыгнуть  еще  один
антигражданственный барьер, такой же,  каким  были  фотостудиЯ  Њонтгомери
“орда и железнодорожные мулы  Ђ.Ћ.,  и  в  „жефферсоне  вообще  ничего  не
останетсЯ, кроме ”лема ‘ноупса. - Ћн поглЯдел на менЯ. - Џотому, что  твой
дЯдЯ прозевал это.
   - —то прозевал? - спросил Я.
   - „аже когда оно было у него под носом, и  ”лем  сам  припер...  пришел
сюда на другое утро, после  того  как  федеральнаЯ  полициЯ  обшарила  эту
студию, и отдал твоему дЯде ключ, который исчез из кабинета шерифа  с  тех
самых пор, как твой дЯдЯ и •эб сыска... нашли эти картинки; и  даже  когда
это было у него под самым носом в  субботу  вечером,  около  трубы  миссис
•ейт, когда ”лем всуч... вручил ей эту закладную и уплатил Ђ.Ћ. за  мулов,
он опЯть это прозевал. Ђ Я не могу ему сказать.
   - Џочему не можете? - спросил Я.
   - Џотому что он мне не поверит. ќто такаЯ штука  -  надо  знать  самого
себЯ. —еловек должен узнать это на собственной шкуре, дрожать  со  страху.
Џотому  что,  ежели  ему  кто-нибудь  другой  скажет,  он  поверит  только
наполовину, - разве что он сам хотел именно это услышать. Ќо  тогда  он  и
слушать не станет, потому что уже согласилсЯ  с  этим  заранее,  и  только
подумает - ишь какой умный! Ђ то, чего он не хочет слышать, с тем  он  уже
заранее не согласен, можешь не сумлева... сомневатьсЯ; и тогда  он  ни  за
что не поверит, хоть кол ему на голове теши, а может, даже отомстит  этому
негодЯю, который сунулсЯ не в свое дело и сказал ему об этом.
   - ‚ыходит, он не станет вас слушать, не поверит, потому что  не  хочет,
чтоб это была правда. ’ак, что ли?
   - ‚от именно, -  сказал  ђэтлиф.  -  ’ак  что  мне  придетсЯ  обождать.
ЏридетсЯ обождать, покед... покуда он  узнает  сам  -  это  тЯжелый  путь,
верный путь, единственно верный путь. ’огда он  поверит  или,  по  крайней
мере, хотЯ бы испугаетсЯ.
   - Ћн боитсЯ, - сказал Я. - Ћн уже давно боитсЯ.
   - ќто хорошо, - сказал ђэтлиф. - Џотому что ему нужно боЯтьсЯ. ‚сем  бы
нам нужно боЯтьсЯ. Џотому что, ежели  человек  просто  желает  денег  ради
денег или даже ради  власти,  все-таки  есть  многое  такое,  чего  он  не
сделает, перед чем остановитсЯ. Ђ  ежели  человек  из  таких,  как  он,  с
малолетства, чуть только считать научилсЯ, решит, что на деньги все купить
можно, чего душе угодно, и всю свою жизнь все дела на этом построит, и  не
по злобе, а просто потому что знает - никто ему добровольно гроша не даст,
да он и просить ни у кого не станет, так вот, ежели такой человек  на  все
готов, а потом вдруг видит, когда в лета вошел, что уже поздно, главное-то
он прозевал, хоть и нажил столько, что не счесть, не придумать и  даже  во
сне не увидеть, прозевал то, что ему всего нужнее, в чем  есть  смысл  или
хотЯ бы покой длЯ него, и этого ни за какие деньги не купишь,  это  всЯкий
ребенок бесплатно получает от рождениЯ, а когда подрастает, иногда узнает,
что, может, уже поздно, что ему уже не вороти... не вернуть...
   - —то же это? - сказал Я. - —то ему нужно?
   - „оброе имЯ, - сказал ђэтлиф.
   - „оброе имЯ?
   - ‘овершенно верно, - сказал ђэтлиф. - Љогда человеку  только  денег  и
власти нужно, на чем-нибудь он беспременно  остановитсЯ;  всегда  найдетсЯ
что-нибудь такое, чего он не сделает просто ради денег. Ќо  уж  ежели  ему
доброе имЯ понадобилось, он ради этого на все пойдет. €  когда  уже  почти
поздно, когда он понимает, что ему нужно, понимает, что, даже когда он это
приобретет, ему нельзЯ просто спрЯтать  свое  приобретение  под  замок,  и
пущай... пускай себе лежит, а нужно трудитьсЯ до последнего  вздоха,  чтоб
его сохранить, он ни перед чем не  остановитсЯ  и  заставлЯет  все  и  всЯ
вокруг себЯ мучитьсЯ, страдать.
   - „оброе имЯ, - сказал Я.
   - ‘овершенно верно, - сказал ђэтлиф. - Ѓыть вице-президентом банка  ему
уже мало. Ћн должен стать президентом.
   - „олжен? - сказал Я.
   - џ хочу сказать -  скоро  станет,  он  не  смеет,  не  рискует  ждать,
откладывать. ќта дочка миссис ‘ноупс - ‹инда... Ћна уже подросла...
   - „венадцатого апрелЯ ей исполнитсЯ девЯтнадцать, - сказал Я.
   - ...ей уже девЯтнадцать, а  в  тех  краЯх...  Ћткуда  ты  знаешь,  что
двенадцатого?
   - Ћт дЯди ѓэвина, - сказал Я.
   - Ќу конечно, - сказал ђэтлиф. € продолжал: - ...там, в университете, в
Ћксфорде, там, наверно, тыща  молодых  людей,  и  все  новые,  незнакомые,
интересные. а за ней там и присмотреть некому, кроме начальницы  пансиона,
но ей-то что, у нее ведь нет жены, которой предстоит унаследовать половину
половины денег дЯдюшки Ѓилли “орнера, а ведь даже здесь, в „жефферсоне,  в
пансионе, где она училась в пропилом году, и то было рискованно, а  теперь
вот твой дЯдЯ, или ее мамаша, или еще кто, или,  может,  оба  они  вместе,
наконец убедили ”лема,  чтоб  он  позволил  ей  бросить  пансион  и  после
рождества уехать в колледж, где он  не  сможет  следить  за  ее  знакомыми
молодыми людьми, как следил здесь за мальчишками, с  которыми  она  вместе
росла, а ведь тут, по крайней мере, есть ихние... их родственники, которые
должны ему деньги, они могли помочь ему с ними справитьсЯ; не говорЯ уж  о
том, что теперь она не будет кажный... каждый  вечер  дома,  где  довольно
было протЯнуть руку и убедитьсЯ, что она тут, на  месте.  ’ак  что  он  не
может, не смеет рисковать; теперь в любую минуту могут принести телеграмму
или по телефону сообщить, что она только что сбежала  в  ближайший  город,
где есть мировой судьЯ, которому начхать на ”лема ‘ноупса, и сейчас выйдет
замуж... € ежели он даже отыщет их  десЯтью  минутами  позже  и  поволочит
ее...
   - Џоволокет, - сказал Я.
   - ...назад, то... Љак? - сказал он.
   - Џоволокет, - сказал Я. - Ђ вы сказали "поволочит".
   ђэтлиф некоторое времЯ глЯдел на менЯ. - ‚от уже десЯть  лет  Я  всЯким
случаем пользуюсь, как только он  замолчит  хоть  на  секунду,  Я  у  него
спрашиваю, как надо говорить, и пЯть лет  Я  слушаю  тебЯ  тоже,  стараюсь
выучитьсЯ... научитьсЯ говорить правильно. € как раз, когда  мне  кажетсЯ,
что Я выучилсЯ и Я начинаю радоватьсЯ, ЯвлЯешьсЯ ты  и  снова  учишь  менЯ
тому, что Я десЯть лет старалсЯ забыть.
   - Џростите, - сказал Я. - џ  нечаЯнно.  Џросто  мне  нравитсЯ,  как  вы
говорите. Љогда вы  говорите  "отымал",  это  гораздо  лучше,  чем  просто
"отнЯл", и "поволокет" тоже гораздо лучше, чем просто "поволочит".
   - € не только  ты,  -  сказал  ђэтлиф.  -  ’вой  дЯдЯ  тоже:  Я  говорю
"поволочит", а он - "поволокет",  Я  говорю  "поволокет",  а  он  -  опЯть
"поволочит", пока наконец он не скажет: "ђазве в нашей свободной стране  Я
не имею такое же право  говорить  "поволокет"  вместо  "поволочит",  а  вы
"поволочит" вместо "поволокет"?
   - ‹адно, - сказал Я. - ‡начит, "даже если он ее приволокет назад"...
   - ...если даже он приволокет... приволочит... приволокет... ‚от видишь,
- сказал он. - ’ы менЯ так запутал, что  Я  сам  не  знаю,  как  решил  не
говорить.
   - ..."все равно будет поздно, ничего не поделаешь"... - сказал Я.
   - „а, - сказал ђэтлиф. - € даже твой дЯдЯ знает это; даже человек таких
благородных и тонких мыслей, как он, должен знать, что тогда ”лем потерпит
ущерб, миссис ‘ноупс его бросит, и придетсЯ ему не только проститьсЯ с  ее
долей наследства, но и потерЯть те голоса на выборах в правление,  которые
дают дЯдюшке Ѓилли его акции. ’ак что  ”лем  должен  сделать  ход  сейчас,
немедленно. Ћн должен стать президентом банка, не  только  чтобы  наложить
лапу на “орнеровы деньги, это  он  отчасти  сможет  сделать,  если  станет
президентом того банка, где дЯдюшка Ѓилли их держит. ќтот удар  он  должен
нанести, пока не пришло известие, что ‹инда вышла замуж, иначе он  лишитсЯ
голосов, которые дают дЯдюшке Ѓилли его акции.


        17. ѓќ‚€Ќ ‘’€‚…Ќ‘

   Њы узнали наконец, почему он положил свои деньги  в  другой  банк.  ќто
было вроде приманки. Ќет, не в том было дело, что он положил их  в  другой
банк, старый „жефферсонский банк, - он хотел, чтобы жители  „жефферсона  и
округа ‰окнапатофа узнали, что он забрал свои деньги из того банка, где он
сам вице-президент, и положил их в другой.
   Ќо это было потом. Ђ сначала он просто пыталсЯ их  спасти.  Џотому  что
тогда он ничего лучшего придумать не мог. Ћн слишком недавно, слишком мало
имел дело с банками, и ему даже в голову не приходило,  что  в  банковском
деле есть мораль, неотъемлемаЯ этика, иначе не  только  один  какой-нибудь
банк, но банки вообще как институт, как форма общественных  отношений,  не
могли бы существовать.
   Ђ банк представлЯлсЯ ему чем-то вроде таверны елизаветинских времен или
пограничной    гостиницы    эпохи    освоениЯ    американской     пустыни:
останавливаешьсЯ там под вечер, чтобы не ночевать в пустыне; получаешь еду
и кров длЯ себЯ и длЯ лошади и постель (или какое-нибудь подобие постели);
и если наутро проснешьсЯ, а у тебЯ очистили карманы,  или  украли  лошадь,
или даже самому тебе глотку перерезали, то  некого  винить,  кроме  самого
себЯ,  потому  что  никто  не  заставлЯл  тебЯ  ехать   этой   дорогой   и
останавливатьсЯ именно здесь. ’ак  что  когда  он  понЯл,  что  эти  самые
обстоЯтельства, сделавшие его  вице-президентом  банка,  дали  возможность
ограбить банк дураку,  у  которого  нет  ни  смелости,  ни  размаха  -  он
достаточно хорошо знал своего родича Ѓайрона, - то  решил  забрать  оттуда
деньги, как только представитсЯ  возможность,  то  есть  поступил  так  же
логично, как тот путешественник,  который,  расседлываЯ  лошадь  во  дворе
гостиницы, вдруг видит, что из окна верхнего этажа выбросили голый труп  с
перерезанной глоткой, и, не терЯЯ времени, снова седлает  лошадь,  садитсЯ
на нее и  едет  искать  другую  гостиницу  или,  на  худой  конец,  решает
заночевать в лесу, потому что в конце концов индейцы, медведи и разбойники
ненамного опаснее.
   Ћн просто хотел спасти свои деньги - деньги,  которые  он  копил  таким
трудом, таким тЯжким трудом, всем  жертвовал,  чтобы  их  нажить,  с  того
самого днЯ, как его отец переехал с какой-то захудалой фермы и арендовал у
старого Ѓилла “орнера на ”ранцузовой Ѓалке другую захудалую  ферму,  какую
мог взЯть только человек, у которого  ничего  нет  за  душой,  потому  что
нечего было и надеЯтьсЯ хоть как-то на ней прокормитьсЯ, - с  того  самого
первого днЯ, когда он понЯл, что-и у него ничего нет за душой и ничего  не
будет, кроме того, что он сам отвоюет себе у времени и судьбы, и длЯ этого
у него никогда не будет другого оружиЯ, кроме денег.
   „а, да, он всю жизнь  жертвовал,  жертвовал  всеми  своими  правами,  и
желаниЯми, и надеждами, без которых не может жить  человек.  ‚ероЯтно,  он
никогда не влюбитсЯ, не сможет влюбитьсЯ, он знал это; ему органически, от
природы не суждено было соединить  свое  неведенье  и  заложенную,  в  нем
нетронутость с неведеньем и нетронутостью той, котораЯ стала бы его первой
любовью. Ќо ведь он был мужчиной, и это было  его  неотторжимым  правом  и
надеждой. Ђ вместо этого ему суждено  было  стать  отцом  чужого  ребенка,
иметь жену, котораЯ даже не заплатила  ему  страстной  благодарностью,  не
говорЯ уж страстной страстью, потому что на эту страсть  он  Явно  был  не
способен, а заплатила своим приданым.
   ‘лишком тЯжко работал он ради этих денег всю жизнь, знаЯ, что до  конца
своих  дней  ему  никогда  ни  на  секунду  нельзЯ  будет  ослабить   свою
бдительность, даже  не  длЯ  того,  чтобы  их  умножить,  а  просто  чтобы
сохранить, удержать то, что у него уже есть, уже накоплено. ‘обираЯ их  по
ничтожным и жалким крохам, по грошам, он очень скоро, вероЯтно, тогда  же,
понЯл, что никогда не сможет их добывать  иначе,  как  простым  муравьиным
усердием, не щадЯ себЯ, потому что (и  тут  он  впервые  в  жизни  изведал
смирение) теперь он  понЯл,  что  ему,  необразованному,  не  совладать  с
другими, образованными, которых нужно перехитрить, перемудрить и обобрать,
и теперь уж он образованным никогда не станет, потому что уже нет времени,
потому что ему суждено сначала  испытать  нужду,  а  уж  потом  приобрести
средства, добывать деньги, и, даже кое-что накопив, он  не  знал,  где  их
надежно сохранить, покуда  он  научитсЯ  и  сможет  защитить  их  от  тех,
образованных, что, в свою очередь, постараютсЯ его обобрать.
   ‘мирение и, быть может, даже сожаление - хотЯ на сожаление  у  него  не
было времени, - но без отчаЯньЯ, хотЯ у него не было ничего, кроме воли, и
нужды, и беспощадности, и упорства, и  тех  способностей,  с  которыми  он
родилсЯ, чтобы служить им; никогда в жизни ни один человек ничего  ему  не
дал, и он ничего не ждал  от  людей  до  конца  жизни;  он  еще  не  успел
уверитьсЯ, что в силах боротьсЯ и защититьсЯ от того врага, который таилсЯ
в слове Ћбразование, и все же не испытывал ни  сомнений,  ни  колебаний  в
том, что он должен попытатьсЯ сделать это.
   ’ак что сначала он думал только о том, как спасти свои деньги,  которые
стоили ему так дорого, стоили ему всего, потому что он всей  своей  жизнью
пожертвовал, чтобы их добыть, а значит, в них  была  его  жизнь,  и  решил
забрать их из банка, ненадежность которого его родич уже доказал. ‚ том-то
и дело: банк оказалсЯ настолько ненадежным,  что  его  мог  ограбить  даже
такой человек, как его родич Ѓайрон, которого он хорошо знал, дурачок,  до
того трусливый и лишенный воображениЯ даже в воровстве, что он не поднЯлсЯ
выше простого  соблазна  стащить  несколько  никелей,  десЯтицентовиков  и
долларовых бумажек, оставленных  на  времЯ  без  присмотра,  человек,  как
сказал бы ђэтлиф, слишком глупый, чтобы даже зватьсЯ  ‘ноупсом,  настолько
глупый, что он не сумел украсть деньги так, чтобы  не  пришлось  бежать  в
самый ’ехас и только там рискнуть остановитьсЯ хоть на минуту и  сосчитать
их;  в  сущности,  того,  что  он  сумел  украсть,  ему  едва  хватило  на
железнодорожный билет.
   Џотому что, не забывайте, ”лем ‘ноупс не просто знал, что  всЯкий  банк
могут ограбить (как, например, его родич Ѓайрон, который сделал это у него
на глазах), он был уверен, считал непреложной истиной, что банки все времЯ
грабЯт; что нормальное состоЯние банка - это постоЯнное и  благопристойное
его расхищение, а платежеспособность его - неистребимаЯ иллюзиЯ,  подобнаЯ
репутации женщины, о которой все знают, что она вовсе не безупречна  и  не
неприступна, потому что известно (и, может быть, даже доказано),  что  все
мужчины, с которыми у нее была свЯзь,  как  один  встанут  на  ее  защиту,
готовые не просто отрицать, но и мстить,  убивать  всЯкого,  кто  хотЯ  бы
намекнет, что она запЯтнана. Џотому что это - ограбление банков -  и  есть
основа их существованиЯ, единственное, ради чего стоит  утруждать  себЯ  и
тратитьсЯ, основываЯ банк и ведЯ финансовые дела.
   ќтим, очевидно, занималсЯ и полковник ‘арторис (он, ‘ноупс,  по  своему
неведенью, еще не знал, каким образом, но узнает, дайте срок),  когда  был
президентом, и это же делал, в свою очередь,  Њанфред  де  ‘пейн,  сколько
мог, покуда держал в своих руках власть. Ќо они делали это прилично, чинно
и прежде и теперь; не крали, как мальчишка, который стащил пригоршню плохо
лежавших орехов, когда продавец отвернулсЯ, как сделал его  родич  Ѓайрон.
Џрилично, мирно, и даже более того: ловко, умно; так умно и тихо, что  те,
чьи деньги они крали, и не подозревали об этом, а потом вор умирал  и  ему
уже ничто не грозило. € даже тогда никто ничего не подозревал, потому  что
к тому времени преемник вора уже взваливал себе на плечи бремЯ этого,  еще
никому  не  ведомого  бедствиЯ,  которое  было  неотъемлемой  частью   его
наследства. Џотому что, повторЯю, иначе разве стоило бы основывать банк  и
трудитьсЯ, хлопотать, чтобы стать его президентом,  как  сделал  полковник
‘арторис; собирать голоса акционеров, подсчитывать, и попустительствовать,
и  мошенничать,  и  вступать  в  сделки,  и  торговатьсЯ  (да  еще  самому
раскошеливатьсЯ? ђэтлиф не раз говорил, что  де  ‘пейн  взЯл  часть,  если
только не все деньги, под вексель у старого Ѓилла “орнера и возместил  то,
что украл Ѓайрон ‘ноупс), как сделал Њанфред де ‘пейн, чтобы  его  выбрали
президентом после смерти полковника ‘арториса; ему,  де  ‘пейну,  пришлось
ловчить даже больше полковника, потому что он, де ‘пейн,  должен  был  еще
ухитритьсЯ покрыть воровство полковника, чтобы заполучить банк и  воровать
самому.
   ЏовторЯю, он не представлЯл себе, как полковник ‘арторис это  делал,  -
и, конечно, не мог дознатьсЯ, как де ‘пейн будет теперь это делать,  -  не
знал, как полковник ‘арторис грабил банк двенадцать лет и спокойно умер, и
его похоронили в ореоле безупречной честности; и  как  де  ‘пейн,  в  свою
очередь, будет теперь грабить банк, а потом когда-нибудь уйдет  на  покой,
не только не подмочив свою репутацию, но и сохранив в целости этот мыльный
пузырь, эту мнимую платежеспособность банка. €ли нет, тогда он об этом еще
не  подозревал.  ќто,  вероЯтно,  началось,  когда   он   в   первый   раз
по-настоЯщему изведал то, чего раньше не испытывал никогда,  -  покорность
незнаниЯ, невозможности  узнать  правила  и  законы  той  отчаЯнной  игры,
которой он измерЯл свою жизнь; ему была  дана  судьбой  горькаЯ  нужда,  и
волЯ, и жестокость, а потом возможность выбитьсЯ  из  нужды,  возможность,
котораЯ свалилась на него, прежде чем он успел научитьсЯ ею пользоватьсЯ.
   ’ак что он знал только одно: нужно забрать  деньги  из  банка,  где  он
всего лишь вице-президент: это не такой высокий пост, чтобы  самому  разом
ограбить банк, украв чистоганом столько, чтоб имело смысл навсегда  бежать
далеко, туда, где его не выдадут как преступника, и даже не такой  высокий
и значительный, чтобы защититьсЯ от следующего  Ѓайрона  ‘ноупса,  который
неизбежно  поЯвитсЯ  за  конторкой,  не  говорЯ   уж   о   более   крупном
потомственном хищнике, который выше его чином.
   Ќо только ему некуда было их деть. …сли б он мог забрать их  из  своего
банка в полной тайне, чтоб ни  одна  душа  об  этом  не  знала,  можно  бы
рискнуть спрЯтать их дома или зарыть на заднем дворе. Ќо сохранить  это  в
тайне нечего было и думать: если б никто и  не  узнал,  тот  же  счетовод,
который занесет операцию в книги, сам по себе был бы  опасен.  €  если  бы
прошел слух, что он забрал деньги из банка наличными, все в округе  и  его
родич в деревне тоже стали б длЯ него опасны, стали б ему врагами  до  тех
пор, пока все не  убедились  бы  бесспорнейшим  образом,  что  эти  деньги
действительно где-то в другом месте, и не будут точно знать, где именно.
   ’ак что у него не было выбора. Ќужно было положить их в другой  банк  и
сделать это открыто. Љонечно, он  первым  делом  подумал  о  самом  лучшем
банке,  какой  можно  было  найти,  самом  прочном  и  надежном:   большом
мемфисском банке. € тут в голову ему пришла новаЯ мысль: в  большом  банке
его  скромнаЯ  (относительно,  конечно)  долЯ  будет,   конечно,   надежно
сохранена именно вследствие своей ничтожности; но если верить,  как  верил
он, что деньги, наличные доллары, сами по себе живут собственной, присущей
им жизнью, воздействуЯ друг на друга, подобно клеткам  или  микробам,  его
ничтожнаЯ  сумма  раздуетсЯ  путем  простого  паразитического  роста,  как
пиЯвка, или зоб, или злокачественнаЯ опухоль.
   € даже когда он сразу ответил себе на эту мысль: "Ќет. ќто не  годитсЯ.
Њесто, где находЯтсЯ именно мои деньги, должно  быть  точно  и  несомненно
известно. ‚есь „жефферсон и  весь  ‰окнапатофский  округ  должны  получить
неопровержимые  доказательства,  что  деньги  остались   и   останутсЯ   в
„жефферсоне и в ‰окнапатофском округе, иначе Я  не  посмею  отлучитьсЯ  из
дому, даже чтобы сходить на почту, потому  что  мои  соседи  и  сограждане
только и ждут этого, чтобы залезть в кухонное  окно  и  поискать  носок  в
тюфЯке  или  жестЯнку  из-под  кофе  в  печке",  -  он  еще   не   понимал
по-настоЯщему, почему он решил забрать деньги. € даже  когда  он  подумал,
что, если он переведет их в другой „жефферсонский банк, они просто попадут
из огнЯ в полымЯ, станут доступны длЯ того Ѓайрона ‘ноупса, который  сидит
в „жефферсонском банке, не говорЯ уж о тамошнем полковнике  ‘арторисе  или
Њанфреде  де  ‘пейне,  и  сразу  отверг  эту  мысль,  напомнив  себе,  что
„жефферсонский банк существует давно, уже целых сто лет, чуть ли не с 1830
года, и успел уже приспособитьсЯ к естественному  повседневному  воровству
своих директоров и служащих, длЯ чего единственно  и  существует  банк,  и
теперь самое его существование - это защита, сами его  нерушимые  стены  -
гарантиЯ, подобно тому как древние стены церкви хранЯт,  источают  и  даже
нагнетают свЯтость, неуЯзвимую  длЯ  человеческих  слабостей,  как  бы  ни
грешили свЯщенник, или прихожане, или певчие, - даже когда он подумал это,
перед  ним  еще  не  открылась  та  ослепительнаЯ  перспектива  не  только
гражданской добродетели, но и собственного его торжества, да  и  возмездиЯ
тоже, котораЯ возникнет, едва он заберет из банка первый доллар.
   Ћн был слишком занЯт, так поглощен своими делами, что ничего вокруг  не
видел. Ќужно было не просто взЯть деньги из одного банка и положить  их  в
другой, но и позаботитьсЯ, устроить так, чтобы все в  городе  и  в  округе
навернЯка знали, что он делает это, не щадить сил, поскольку все в округе,
узнав, что он забрал свой деньги из банка ‘арториса,  непременно  пожелают
украсть их, как только он отвернетсЯ  и  оставит  их  без  присмотра;  все
должны были знать не то, что он забрал их из банка, а что он  их  все,  до
единого цента, положил в другой банк.
   ‚ероЯтно, деньги уже давным-давно снова были надежно помещены  или,  по
крайней мере, снова куда-то помещены; и Я  люблю  представлЯть  себе,  как
какой-нибудь человек, в неизменном комбинезоне и в рубашке  без  галстука,
раб, навсегда привЯзанный к захудалой арендованной ферме тонкой пуповиной,
дающей ему скудное пропитание,  и  если  она  когда-нибудь  порветсЯ,  он,
попросту говорЯ, умрет, и от всего  этого  -  от  фермы,  от  рубашки  без
галстука, от комбинезона - он не  освободилсЯ,  как  ‘ноупс,  и,  наверно,
никогда не  освободЯтсЯ,  и  поэтому  он  пристально  следил,  как  ‘ноупс
поднималсЯ все выше, как будто это был  он  сам,  превращалсЯ  из  бедного
фермера   в   комбинезоне,   зависЯщего   от   неумолимого   хозЯина,    в
вице-президента  банка  в  белой  рубашке  и  в  галстуке,  следил  не   с
восхищением, а лишь с завистью и уважением (да и с ненавистью),  как  этот
человек  однажды  остановил  ‘ноупса  на  улице,  назвав   его   "мистер",
исполненный подобострастиЯ и почтениЯ перед белой рубашкой и галстуком, но
ненавидЯщий их тоже, потому что они принадлежат не ему.
   - џ так думаю, все это пустые толки, но, говорЯт, вы забрали деньги  из
своего банка.
   - ќто правда, - сказал ‘ноупс. - џ положил их в „жефферсонский банк.
   - ‡абрали из банка, где вы сами вице-президент.
   - ќто правда, - сказал ‘ноупс. - џ положил их в „жефферсонский банк.
   - ‡начит, по-вашему, тот  банк  не  надежный?  -  ‘ноупсу-то  это  было
смешно, потому что длЯ него всЯкий банк был все равно что  кусты  на  краю
леса за  маленькой  пограничной  •ижиной,  которые  служили  американскому
пионеру и уборной, потому что другой у него не было; и  все  эти  заросли,
всЯ эта темнаЯ чащоба (и ближайшие кусты тоже), все это кишит индейцами  и
разбойниками, не говорЯ уж о медведЯх, и волках, и  змеЯх.  Љонечно,  этот
банк был ненадежным. Ќо он должен был туда пойти. Џотому что только  тогда
эта даль, эта перспектива, котораЯ и заставила его  забрать  свои  деньги,
открылась перед ним. - ‡начит, вы и мне советуете свои деньги забрать?
   - Ќет, - сказал ‘ноупс. - џ просто свои забрал.
   - ‡абрали из банка, где вы сами вице-президент.
   - €менно, - сказал ‘ноупс. - ѓде Я сам вице-президент.
   - ЏонЯтно, - сказал тот. - Ќу, ладно, большое спасибо.
   Џотому что теперь он  видел  эту  перспективу,  и  его  гражданственнаЯ
ревность и гордость через четыре года изгонит, удалит из  „жефферсона  его
родича, который устроил заведение "„еньги на бочку" с набором  заграничных
порнографических  фотографий,  -  подсунет  ему  в  лабораторию  несколько
галлонов беспошлинного самогонного виски, а потом даст знать  федеральному
налоговому сборщику; а еще через шесть лет  та  же  самаЯ  гражданственнаЯ
ревность и гордость изгонит, удалит из „жефферсона еще одного (последнего)
нежелательного  представителЯ  этого  рода,  который  возвел  в  профессию
простую военную хитрость, привЯзываЯ мулов  к  рельсам  на  повороте,  где
машинист не мог вовремЯ их  увидеть,  -  он  просто-напросто  скупит  всех
оставшихсЯ мулов по его, родича, собственной цене при  условии,  что  этот
родич никогда больше не покажетсЯ в „жефферсоне.
   ѓражданственнаЯ ревность и гордость, котораЯ, можно сказать,  открылась
ему  в  тот  миг,  когда  он  понЯл,  что,  просто-напросто  спасаЯ   свои
собственные денежки от воровства и расхищениЯ, он  мог  заодно  изгнать  и
удалить из города, который он избрал длЯ  себЯ,  заклЯтого  демона  греха,
окаЯннейшего из падших серафимов преисподней  -  эту  живую  насмешку  над
добродетелью и моралью, этот чудовищный парадокс: в недавнем прошлом - мэр
города,  а  теперь  президент  одного  из  двух  его  банков  и   староста
епископальной церкви, он не был просто распутником, субботним гулЯкой, это
город мог бы  простить  по  той  простой  причине,  что  это  естественно,
человечно, понЯтно и заслуживает  порицаниЯ,  -  но  вместо  этого  создал
какой-то неистовый культ супружеской  измены,  какой-то  узаконенный  союз
двух любовников, основанный на неистребимой верности, котораЯ не иссЯкала,
все такаЯ же неистребимаЯ и открытаЯ, с того самого мгновениЯ, когда ни  в
чем не повинный, обманутый муж привез свою жену  в  город  двенадцать  лет
назад, и котораЯ,  по  всей  видимости,  чего  бы  вы  ни  хотели  или  ни
предвещали, на какой бы вы ни были стороне,  не  иссЯкнет  еще  двенадцать
лет, если муж не найдет какого-нибудь способа положить этому конец, и  еще
дважды по двенадцать лет, если он, муж, будет ждать, пока сам город в  это
вмешаетсЯ.
   ѓражданственнаЯ добродетель, котораЯ, как и  всЯкаЯ  добродетель,  была
сама по себе наградой, потому что в той же ослеплЯющей вспышке он видел  и
длЯ себЯ возмездие  и  отмщение,  словно  не  просто  добродетель  жаждала
добродетели, но и сам Ѓог ее жаждал, потому что в этом случае Ћн  воистину
предлагал добродетели разделить с Ќим то право, которое Ћн ревниво  считал
своим: право  супруга  на  возмездие  и  отмщение  тому  мужчине,  который
наградил его знаком своей победы; право на возмездие и отмщение тому,  кто
не просто вторгсЯ в его дом, но и надругалсЯ над этим  домом,  который  он
честно  и  благородно  пыталсЯ  построить  длЯ  женщины,  уже   безнадежно
опороченной и погибшей в глазах мира (или  ”ранцузовой  Ѓалки,  что  в  то
времЯ было почти то же самое), и дал имЯ ее незаконному ребенку.  Љонечно,
ему за это заплатили. €ными словами, он получил приданое: участок негодной
истощенной земли, заросшие бурьЯном руины английского парка и останки (то,
что соседи не растащили по бревнышку на дрова) дома в колониальном стиле с
колоннами - владение до того никчемное, что Ѓилл  “орнер  не  пожалел  его
отдать, потому что даже этот свирепый старый пират Ѓилл  “орнер  за  целую
четверть века не мог придумать способа выжать из него хоть цент;  до  того
никчемное, что даже он, ‘ноупс, должен был прибегнуть  к  одной  из  самых
старых, затасканных уловок,  какие  изобрел  человек:  подсыпать  в  песок
золотишка  и  таким  способом  всучить  эту  усадьбу  ѓенри   Ђрмстиду   и
‚.Љ.ђэтлифу, из которых, по крайней мере, один, ђэтлиф, мог бы быть умнее,
и по этой причине он, ‘ноупс, его не жалел.
   € вот за это никчемное приданое (никчемное, потому что само по себе оно
ничего не стоило, и он сам вынужден был набить на него цену) он взвалил на
себЯ бремЯ не только морального падениЯ и позора жены, но и признал  своим
безымЯнного ребенка, дал ему свое имЯ. Њожет, это было не бог весть  какое
имЯ, ведь на него, как и на развалины усадьбы  ‘тарого  ”ранцуза,  он  сам
должен был набить цену. Ќо другого имени у него не было, и даже если б  он
носил фамилию “орнер (да, да, или ‘арторис, или де ‘пейн, или Љомпсон, или
ѓренье, или •эбершем, или Њаккаслин,  или  любую  другую  из  старинных  и
блестЯщих фамилий, сохранившихсЯ в анналах округа ‰окнапатофа), он  сделал
бы то же самое.
   Љак-никак он дал ребенку имЯ, а  потом  увез  мать  подальше  от  этого
места, этого окружениЯ, этих людей, видевших ее  позор,  на  новое  место,
где, по крайней мере, никто не мог сказать: "џ видел, как она осрамилась",
- а только: "’ак люди говорЯт".  Ќет,  он  не  ожидал,  что  она  окажетсЯ
благодарнее Ѓилла  “орнера,  который  по  его  (“орнеровым)  понЯтиЯм  уже
расплатилсЯ с ним. Ќо он ожидал, что у нее достанет просто здравого смысла
и благоразумиЯ, обретенных на горьком опыте: не благодарности к  нему,  но
простого разума по отношению к себе, подобно тому как не ждешь и не хочешь
благодарности от человека, которого спас из огнЯ,  но  ожидаешь,  что,  по
крайней мере, впредь этот человек будет держатьсЯ от огнЯ подальше.
   Ќо не в том было дело, что женщины, может, способны на благоразумие  не
больше, чем на благодарность. Њожет, женщины, наоборот, способны только на
благодарность и ни на что другое, кроме как на благодарность, не способны.
Ќо раз прошлое длЯ них существует не более чем мораль, то ничто  не  может
научить их благоразумно смотреть на будущее и чувствовать благодарность  к
тому, кто спас, или к тому, что спасло их от  прошлого;  их  благодарность
вроде электричества: она непременно должна возникнуть, оказать действие  и
разрЯдитьсЯ - все в один миг, иначе она вообще не может существовать.
   Џопросту говорЯ, это значит, что, как любой и каждый, чьЯ судьба,  рок,
жребий, зовите как хотите, наконец привели его к женитьбе, он скоро узнал,
почем фунт лиха: над его домом надругались не потому, что жена его глупа и
неблагодарна, а  просто  потому,  что  она  женщина.  Ѓлеск  и  щегольство
закоренелого  холостЯка  Њанфреда  де  ‘пейна  осквернили  ее   целомудрие
замужней женщины не больше, чем некогда те же  качества  этого  мальчишки,
юноши, мужчины Њаккэррона осквернили ее целомудрие девушки, когда она была
еще невинна, о чем она, он был в этом уверен,  давно  забыла.  Ћна  просто
соблазнила  сама  себЯ:  то  было  не  бешенство  ее  лона,  не   горЯчий,
невыносимый и неодолимый зуд и жар, как у  кобылы,  или  у  телки,  или  у
свиньи, или  у  суки  во  времЯ  течки,  а  возбуждение  какой-то  железы,
удовлетворить которое можно было только одним  способом  -  устроить  так,
чтоб было на кого обратить благодарность и кому воздать ее.
   Ќо все же это не оправдывало Њанфреда де ‘пейна.  Ћн  и  не  ожидал  от
Њанфреда де ‘пейна высоких моральных принципов, которые  не  позволили  бы
ему совратить чью-нибудь чужую жену. Ќо он ожидал,  что  у  него  достанет
разума не делать этого, потому что он ведь не женщина; что в  этом  случае
он будет разумен, настолько разумен, чтобы хоть немного заглЯнуть  вперед,
в будущее, и удержатьсЯ, не соблазнить, по крайней мере, его жену.  Ќо  он
не удержалсЯ. •уже того:  де  ‘пейн  попыталсЯ  вознаградить  его  за  это
надругательство и позор; из презренного страха уплатить ему  презренной  и
мелочной монетой за то, что он, де ‘пейн, ставЯ себЯ, де ‘пейна, рЯдом  со
‘ноупсом, считал своим естественным и законным droit de  seigneur  [правом
первой ночи (франц.)]. Џравда, старый Ѓилл “орнер уплатил ему за  то,  что
он женилсЯ на его опозоренной дочери, но  это  было  совсем  другое  дело.
‘тарый Ѓилл даже не пыталсЯ прикрыть позор дочери, не говорЯ уж  отомстить
за него. Ћдно то, что он предложил  ему  -  эту  разрушенную  и  никчемную
усадьбу, из которой даже он за целые четверть века ничего не  мог  выжать,
показывает, как высоко он ценил эту честь; что же до отмщениЯ за позор, то
он, старый Ѓилл, сделал бы это с помощью револьвера либо  собственноручно,
либо через этого безмозглого троглодита, своего сына „жоди, если б  только
поймал Њаккэррона. Ћн, старый Ѓилл, открыто и прЯмо предложил цену,  какую
считал справедливой, чтобы  избавитьсЯ  от  дочери,  котораЯ  однажды  уже
осквернила его мирный домашний очаг и со временем,  наверное,  сделала  бы
это снова.
   €ное дело де ‘пейн, который, не имеЯ мужества,  попыталсЯ  торговатьсЯ,
рЯдитьсЯ  с  ним,  воспользовалсЯ  своим  положением  мэра  города,  чтобы
предложить  ему  презренную  мзду  -  место  смотрителЯ  электростанции  и
возможность мелкого воровства не только в уплату за  удовлетворение  своей
похоти, но чтобы уберечь свою репутацию, пытаЯсь купить одновременно право
спать с чужой женой и обезопасить свое доброе имЯ  от  ее  мужа,  которому
принадлежало и то и другое, и все это за возможность  незаконно  присвоить
кучку медЯшек, и он, ‘ноупс, воспользовалсЯ этим не ради мелочной  выгоды,
которую она ему принесла, а скорее чтобы увидеть, до  каких  глубин  может
дойти низменный и гаденький страх де ‘пейна.
   € он увидел это. Ћни оба увидели. ќто был настолько  же  его,  ‘ноупса,
позор, насколько торжество де ‘пейна, когда кончилась историЯ с медЯшками,
котораЯ погубила бы его, но де ‘пейн нашел союзника  в  самом  обвинителе.
Ћбвинитель, городской служащий, одолеваемый и, как он думал  до  тех  пор,
пока не оказалось, что и он не  лишен  слабостей  (не  преступник:  просто
человек со слабостЯми), одержимый той же страстью", которой  суждено  было
погубить и повергнуть в отчаЯнье  его,  де  ‘пейна;  одержимый  и  некогда
преданный этой страсти, он понЯл, что опасно даже дышать этим воздухом уже
только потому, что она им дышит, двигаетсЯ в нем, колыша  его  и  причинЯЯ
страданиЯ; этот обвинитель, борец за интересы  общества,  был  ослеплен  и
поражен той же молнией давней страсти и боли. Ќо ему,  обвинителю,  выпала
на долю одна лишь тоска, даже без утраты; ему даже не суждена была гибель,
котораЯ увенчала бы эту тоску:  одно  только  отчаЯнье,  хотЯ  он  был  не
преступным, а  только  слабым  человеком,  и  ему  не  суждено  было  даже
дотронутьсЯ до ее руки.
   ’ак что де ‘пейн и  здесь  взЯл  наглостью,  приписав  простое  везение
своему мужеству. Љак будто  это  не  трусость,  не  безобразие:  полковник
‘арторис умер от сердечного приступа в гоночном  автомобиле  своего  внука
(все вышло так,  словно  он,  де  ‘пейн,  подкупил  автомобиль  и  нарочно
подстроил этот несчастный случай), и место президента ба