рЯнную девственность ее сладкогласиЯ,  то
интересно, как ты этого будешь добиватьсЯ? •отЯ длЯ мужа это просто  клад:
ему только надо будет внушить своей глухой, как стенка, жене, что  главное
длЯ приобретениЯ красивого, мЯгкого голоса - это больше  помалкивать,  чем
говорить. Ђ может быть, дЯдЯ  ѓэвин  написал  ей  просто  цитату  из  Ѓена
„жонсона (или старика „онна, или, может, ѓаррика, а  то  даже  и  ‘эклинга
(*27), - словом, к кому там он приучал это ушко - а теперь  глазок  -  наш
старик ‘тивенс): "Љораллы губ не тЯготи пустою речью. Ќо дай мне выпить  с
них в твоем дыханье - "да!". Ђ может, он ей написал еще  проще:  "Џомолчи,
пока не приедем домой. ’ут не место ставить тебе голос. Љроме  того,  этот
младенец в конце месЯца вернетсЯ  в  Љембридж,  тогда  мы  подолгу  сможем
бывать с тобой наедине".
   ‘ловом. "Ќа родину доставлен был герой". “же показалсЯ „жефферсон, часы
на здании суда и, конечно, электростанциЯ, где служил когда-то ее  папаша,
и тут утиный голос произнес имЯ ђэтлифа:
   - Ѓарту он понравилсЯ. Ћн не ожидал, что ему может  понравитьсЯ  житель
Њиссисипи, но потом сказал, что ошибсЯ.
   Ћ чем ее спросил ѓэвин, можно было понЯть сразу:
   - Ќет, даже вы. Ћн с менЯ взЯл обещание, пусть тот из нас, кто выживет,
подарит ђэтлифу одну из скульптур. ‚ы помните -  итальЯнский  мальчик,  вы
еще  не  могли  понЯть,  что  это  такое,  хотЯ  и  видели  раньше  всЯкую
скульптуру, а вот ђэтлиф никогда в жизни не видал  не  только  итальЯнских
мальчиков, но и вообще ничего,  кроме  памЯтника  перед  зданием  суда,  и
все-таки сразу понЯл, кто изображен и даже что он делает. - €  мне  ужасно
захотелось взЯть на минутку блокнот и написать: "Ђ что  делал  итальЯнский
мальчик?" - но тут мы подъехали к городу: доставили домой героЯ.  €  ѓэвин
сказал:
   - ‘начала остановись у банка.  Ќадо  его  предупредить,  этого  требует
простое приличие. …сли только его не предупредили и он не уехал  на  времЯ
из города, чтобы пересилить себЯ, подготовитьсЯ к  этой  минуте.  Љонечно,
если предположить, что даже он наконец понЯл, что  нельзЯ  просто-напросто
вычеркнуть ее из жизни, погасить, как вексель или закладную.
   - —то же, значит, нам тут, прЯмо на улице, принимать почести,  даже  не
дав ей привести себЯ в порЯдок? - говорю.
   - “спокойсЯ, - говорит он мне снова. - ‘танешь старше, сам поймешь, что
люди гораздо бережнее,  гораздо  внимательнее,  добрее,  чем  тебе  сейчас
хочетсЯ о них думать.
   џ остановилсЯ у банка. Ќо будь Я ѓэвином,  Я  бы  даже  не  стал  брать
карандаш, пусть хоть голос, похожий на крЯканье, сказал бы: "Љакого черта?
Џоезжайте прЯмо домой". Ќо она промолчала.  Ћна  сидела,  держа  его  руку
обеими руками, даже не на коленЯх, а прЯмо прижав  к  животу,  и  обводила
глазами площадь, а утиный голос все повторЯл: "ѓэвин! ѓэвин!" Ђ потом  она
вдруг говорит:
   - ‚от дЯдЯ Ѓилли идет с обеда.
   ’олько это вовсе был не старик Љристиан, тот давно  умер.  Ђ  в  общем,
неважно, не стоило об этом писать на  блокноте.  €  ѓэвин  оказалсЯ  прав.
Ќикто даже не остановилсЯ. џ видел,  что  двое  ее  узнали.  Ќет,  вернее,
узнали вот почему: машина ѓэвина ‘тивенса стоит у  обочины  перед  банком,
днем в двадцать две минуты второго, за рулем  -  Я,  а  ѓэвин  с  какой-то
женщиной  -  сзади.  Ђ  ведь  все  слышали  про  ‹инду  Љоль,  виноват   -
‘ноупс-Љоль, - во всЯком случае, знали, что  эта  женщина  раньше  жила  в
„жефферсоне, а потом настолько близко видела войну,  что  ей  пробило  обе
барабанные перепонки. ‚ообще-то он прав: люди добры, бережны, внимательны.
€ не то что не ждешь от них этого, а просто заранее решаешь,  что  они  не
такие, и они тебЯ сбивают, запутывают. Ќикто даже не  остановилсЯ,  только
один сказал: "‡дорово, ѓэвин", - и направилсЯ дальше.
   џ вышел из машины и зашел в банк. џ думал о том, что сделал бы, если бы
у менЯ была единственнаЯ дочка и у ее деда куча  денег,  да  и  Я  был  бы
достаточно богат, чтобы отправить  ее  в  колледж.  Ћднако  Я  ее  все  не
отправлЯл, и никто не знал почему, а потом вдруг взЯл да  и  отправил,  но
только в тот университет, что поближе, всего в пЯтидесЯти милЯх,  и  никто
не понимал, зачем Я это сделал: но  Я  стремилсЯ  стать  президентом  того
банка, где был президентом человек, который, по мнению всех, с тех пор как
мы переехали в этот город, спал с моей женой.  ‚ообще  никто  не  понимал,
зачем Я отослал дочку, до того самого  днЯ,  через  три  месЯца  после  ее
отъезда, когда моЯ жена впервые в жизни пошла в косметический кабинет и  в
ту же ночь аккуратно, чтобы не помЯть новый  перманент,  прострелила  себе
висок, и  когда  наконец  на  все  это  осела  пыль,  оказалось,  что  тот
прелюбодей, президент банка, навсегда уехал из города, и теперь Я стал  не
только президентом его банка, но и поселилсЯ в его особнЯке, и тут  каждый
понЯл бы, что мне теперь совершенно  не  нужна  эта  дочка,  и  пусть  она
уезжает ко всем чертЯм, куда ей угодно, лишь бы не  возвращалась  в  город
„жефферсон, штат Њиссисипи. џ ее только не отпускал до тех  пор,  пока  мы
оба, сидЯ в машине, не увидали, как открыли памЯтник на могиле ее  матери;
и мы беспомощно смотрели на эту вырезанную на мраморе беспомощную издевку:

   „ЋЃђЋ„…’…‹њЌЂџ †…ЌЂ - ‚…Ќ…– ‘“Џђ“ѓ“
   „…’€ ђЂ‘’“’, Ѓ‹ЂѓЋ‘‹Ћ‚‹џџ ……

   € тогда Я сказал:
   - ‚се. Њожно ехать.
   џ вернулсЯ к машине:
   - Њистер ‘ноупс освободил себе день, - говорю, - чтобы посидеть дома  и
дождатьсЯ дочки. - € мы все  втроем  поехали  туда,  к  этой  классической
уродине, котораЯ была второй издевкой. ’еперь у него  в  „жефферсоне  было
три монумента: электростанциЯ, памЯтник и этот особнЯк. € кто его знает, у
какого окна он, выжидаЯ, шпионил, или, шпионЯ,  выжидал,  как  вам  больше
нравитсЯ. - Њожет быть, и мне с вами войти? - говорю.
   - Њожет быть, нам обоим надо завести блокнот и карандаш, - говорит дЯдЯ
ѓэвин, - и ей тогда всех будет слышно!
   Ќас ждали. Џочти сразу из парадного вышел негр-шофер, он же привратник.
џ выгрузил вещи на тротуар, а они оба стоЯли, высокие, почти одного роста,
и она крепко обнЯла ѓэвина, а он обнЯл ее, и они  целовались  тут  же,  на
улице, средь бела днЯ, и утиный  голос  повторЯл:  "ѓэвин!  ѓэвин!"  -  не
только так, будто она все еще не могла поверить, что наконец-то видит его,
но так,  будто  она  еще  не  привыкла  произносить  вслух  его  имЯ,  как
произносила раньше. Џотом она его отпустила, он сказал: "…дем", - мы  сели
в машину - и все. Ќа родину  доставлен  был  герой.  џ  свернул  за  угол,
оборачиваЯсь, - да, хотелось бы мне сказать,  что  Я  даже  не  обернулсЯ,
только это неправда: привратник еще возилсЯ с вещами у  парадного,  а  она
стоЯла  рЯдом,  глЯдЯ  нам   вслед,   слишком   высокаЯ   на   мой   вкус,
неприкосновеннаЯ, замурованнаЯ в безмолвии, неуЯзвимаЯ, безмЯтежнаЯ.
   ‚ том-то и дело: в безмолвии. Љак будто не существовало звука.  Ђ  если
ты живешь в безмолвии, значит, люди уже ничем тебЯ не проймут, не  обидЯт:
ни пальбой, ни предательством, ни человеческими словами.
   ‚ том-то и дело: в глухоте. Ќи ђэтлиф,  ни  Я  ничего  тут  сделать  не
могли.  ’е,  прежние,  промелькнувшие  складками  платьЯ,   те   уплывали,
исчезали,  взрослеЯ,  созреваЯ,  и  сразу  за  этой  зрелостью   длЯ   них
открывались двери, и сразу  за  ними  алтарь  -  и  длинный  рЯд  сохнущих
пеленок: исполнение желаниЯ, конец. Ќо она победила. Ћна  не  промелькнула
мимо, не исчезла за той дверью - нет, от громового  удара  она  застыла  в
безмолвии, остановилась в неподвижности, а та дверь и  те  стены  исчезли,
улетели, и она  сама  уже  стала  не  порождением  минуты,  но  неуЯзвимой
невестой  безмолвиЯ,  в   нерушимой   девственности,   недвижной,   навеки
защищенной от превратностей и перемен. Ќаконец  днЯ  через  три  Я  поймал
ђэтлифа.
   - …е муж прислал вам подарок, - говорю, - ту  скульптуру,  котораЯ  вам
понравилась:  итальЯнский  мальчик  чего-то  там  делает,   помните,   вам
понравилось, а вот ѓэвин, хоть и видал  раньше  итальЯнских  мальчишек  и,
может, даже видел, как  они  делают  то,  что  этот  делает,  все-таки  не
разобрал, что к чему. ‚прочем, это пустЯки. †ены, женщины в доме у вас нет
и невинных дочек тоже, значит, можете держать у  себЯ  что  хотите...  Ћна
выйдет за него замуж, - говорю.
   - Ђ почему бы и нет? - говорит. - Џолагаю, что он  и  это  выдержит.  Ђ
кроме того, если кто-нибудь наконец  возьмет  его  в  мужьЯ,  может,  нам,
остальным, будет спокойнее.
   - ‚ы хотите сказать - им, остальным? - говорю.
   - „а нет, - говорит, - Я именно то сказал, что хотел. џ говорю про всех
про нас.


        9. —Ђђ‹њ‡ ЊЂ‹‹€‘ЋЌ

   ѓэвин был прав. ќто было в конце августа. Ђ три недели спустЯ  Я  снова
сидел в Љембридже и надеЯлсЯ, то есть старалсЯ, ну, в общем, Я уже был  на
том курсе, который кончал или, во всЯком случае, должен был кончить в июне
будущего года. Ќо Я пробыл в „жефферсоне целых три недели, времени  у  них
было вдоволь, даже если бы они настоЯли на церковном оглашении,  что  было
совершенно лишнее, - ведь ‹инда была вдовой, и не просто вдовой, а раненым
героем войны. ’ак что Я подумал, - может,  они  ждут,  пока  избавЯтсЯ  от
менЯ. ‡наете, стараЯ затасканнаЯ мелодрама, только  наоборот:  обезумевшее
дитЯ держитсЯ не за мать, а за фалды  жениха,  рыдаЯ:  "Џапочка,  папочка,
папочка (впрочем, тут  надо  бы  "дЯдечка,  дЯдечка,  дЯдечка"),  не  надо
женитьсЯ на миссис ‘мит!"
   Џотом Я подумал (уже подошел день  благодарениЯ,  скоро  Я  должен  был
ехать на рождественские каникулы домой): "…стественно, никто из них  и  не
сообщил мне сюда,  в  Њассачусетс".  ’ак  что  Я  даже  хотел  написать  и
спросить, разумеетсЯ, не маму и, уж конечно, не дЯдю ѓэвина,  потому  что,
если это уже случилось, он будет слишком занЯт, а если  нет  -  все  равно
будет занЯт, то ли спасаЯ свою жизнь, если он все еще говорит "нет", то ли
стараЯсь  поставить  ей  голос  настолько,  чтобы  услышать   и   от   нее
"согласна!", если он первый сказал "да". Ќадо бы спросить ђэтлифа, который
всегда был заинтересованным зрителем, хотЯ трудно назвать его безграничное
любопытство к чужим делам просто невинным интересом, - может, даже надо бы
послать ему телеграмму: "‘пЯт ли они официально вместе? ‘ообщите - это уже
"rosa" или все еще "sub" [sub rosa - по секрету (лат.)], допускаЯ, что  вы
допускаете то же допущение, которому нас научили тут в ѓарварде, а именно:
если снЯть платье с высокой и тонкой женщины, она может оказатьсЯ вовсе не
такой уж тонкой".
   Џотом пришло рождество, и Я подумал:  "Њожет,  Я  к  ним  несправедлив.
Њожет, они только и дожидаютсЯ менЯ, чтобы не прерывать экстренным вызовом
мои  академические  занЯтиЯ,  ждут,  пока  праздник  мира  и  в  человецех
благоволениЯ приведет менЯ домой, и Я понесу букет, или  кольца,  или  что
там полагаетсЯ". Ќо Я с ней даже не  встретилсЯ.  Ђ  мы  с  дЯдей  ѓэвином
как-то целый день провели вместе. џ поехал  к  ‘арторисам  поохотитьсЯ  на
куропаток вместе с Ѓенбоу (ему было всего семнадцать лет, но  он  считалсЯ
лучшим стрелком в округе,  уступаЯ  только  ‹ютеру  Ѓиглипу  -  наполовину
фермеру, наполовину промысловому охотнику, который еще натаскивал собак  и
стрелЯл с левой руки, он был чуть постарше  Ѓенбоу,  в  общем,  почти  мой
ровесник и жил на реке близ Ћлд-“айотспорта), и дЯдЯ  ѓэвин  напросилсЯ  с
нами. Ћн, ѓэвин, стрелок был так себе, даже если ему и удавалось помолчать
какое-то времЯ, но все же он изредка ездил со мной на охоту. €  весь  день
об этом - ни слова. Ќаконец Я сам спросил:
   - Ќу, как идет постановка голоса?
   - “ миссис Љоль? Ќеплохо. Ќо ты, свежий человек, лучше сможешь  судить,
- а Я говорю:
   - Љогда же это Я смогу? - а он говорит:
   - ‚ любой день, когда окажешьсЯ поблизости. - € на  рождество  Я  опЯть
спросил о ней. Ћбыкновенно ђэтлиф в первый день рождества обедал у нас, он
был гостем дЯди ѓэвина, хотЯ моЯ мама тоже очень  любила  ђэтлифа,  может,
потому, что она и дЯдЯ ѓэвин - близнецы. Ђ  иногда  дЯдЯ  ѓэвин  обедал  у
ђэтлифа и брал менЯ с собой, потому что ђэтлиф здорово  стрЯпал,  а  такой
чистоты, такого уюта Я нигде больше не видел, он все делал сам, даже  свои
неизменные голубые рубашки шил сам. ‚ общем, Я первый спросил маму:
   - Ђ почему бы не позвать к обеду миссис Љоль? - € дЯдЯ ѓэвин сказал:
   -  Ћ  господи,  неужто  ты  приехал  из  самого  Љембриджа,   чтоб   на
рождественском обеде видеть перед собой рыбью морду этого сукиного... - Ќо
тут он спохватилсЯ вовремЯ и сказал: - Џрости, пожалуйста, Њэгги, - а мама
сказала:
   - Ќу конечно, ей придетсЯ в первый день рождества  пообедать  с  отцом,
ведь это ее первое рождество дома.
   Ђ на следующий день Я уехал. Њой друг ‘поуд, - его отец училсЯ вместе с
дЯдей ѓэвином в ѓарварде еще в 1909  году,  -  пригласил  менЯ  к  себе  в
—арлстон, хотел показать мне,  что  такое  настоЯщий  бал  в  день  свЯтой
–ецилии. „а и вообще мы всегда разъезжались  в  эти  дни:  отец  ездил  на
неделю в Њайами смотреть лошадей, а мама тоже уезжала с  ним,  не  потому,
что и ей хотелось  завести  скаковую  конюшню,  а  наоборот,  чтобы  своим
присутствием или хотЯ бы своим пребыванием где-то поблизости удержать отца
от покупки лошади.
   Ќаступил 1938 год, Я вернулсЯ в Љембридж. Ђ потом подошел сентЯбрь 1938
года, и Я  все  еще  по-прежнему  был  в  Љембридже,  уже  на  юридическом
факультете. Џережили Њюнхен, или отметили его,  или  отпраздновали  -  как
хотите. „ЯдЯ ѓэвин сказал:
   - ’еперь уже скоро. - Ќо он это говорил  и  прошлой  весной.  €  Я  ему
сказал:
   - ‡ачем же мне тратить еще два-три года на то, чтобы  стать  адвокатом,
когда очень скоро, если верить тебе, гражданские дела вести будет  не  длЯ
кого, даже если Я научусь защищать или обвинЯть? - Ђ он говорит:
   - ‡атем, что, когда окончитсЯ  эта  война,  на  помощь  человечеству  и
справедливости придет только одно - законность, - а Я говорю:
   - Ђ разве теперь она людЯм не нужна?
   -  ‘ейчас  хорошие  времена   подъема,   расцвета,   а   зачем   искать
справедливости, когда  вокруг  сплошное  благосостоЯние?  ‘ейчас  закон  -
последнее прибежище, если хочешь запустить руку в тот карман, куда  раньше
не попал или где было пусто.
   € вот прошлой весной, в начале июнЯ, они с мамой (отца  они  бросили  в
‘аратоге, хотЯ он обещал поспеть в  Љембридж  к  самой  раздаче  дипломов)
приехали на мое выпускное торжество. € Я сказал:
   - Љак? „о сих пор никаких свадебных колоколов? - € он сказал:
   - „лЯ менЯ, по крайней мере, нет. - Ђ Я сказал:
   - Ђ как продвигаютсЯ уроки постановки  голоса?  Ќу  рассказывай  же,  -
говорю. - џ теперь большой мальчик, Я уже гарвардский кандидат прав,  хотЯ
Я и не поеду учитьсЯ в ѓейдельберг. ђасскажи мне все.  Ќеужели  вы  только
этим и занимаетесь, когда уютно сидите вдвоем? ђазговариваете, и все?
   - Џомолчи и послушай, что Я тебе скажу. ’ы едешь на лето в …вропу - это
мой тебе подарок. џ уже заказал билеты и оформил  паспорт;  тебе  осталось
только пойти к фотографу и запечатлеть свою физиономию.
   - Ђ почему в …вропу? Џочему теперь? Ђ если мне не хочетсЯ?
   - Ѓудущим летом там, может быть,  ничего  не  останетсЯ.  ‡начит,  надо
ехать теперь. Џоезжай, посмотри эти места, может быть, тебе  придетсЯ  там
умереть.
   - ’ак, может, лучше дождатьсЯ? - Ђ он говорит:
   - ’огда ты поедешь туда хозЯином. Ђ  этим  летом  ты  еще  можешь  быть
гостем.
   џ поехал с двумЯ приЯтелЯми -  побегали,  похлопотали  и  по  протекции
достали билеты на один пароход. € в то же лето мы, верней, Я, - мои дружки
в последнюю минуту никак не могли оторватьсЯ от  Џарижа,  -  проехалсЯ  по
…вропе на велосипеде. џ хочу сказать, по тем местам, куда еще  был  открыт
доступ, по той  самой  полосе,  где,  если  прав  был  дЯдЯ  ѓэвин,  менЯ,
возможно, ждала смерть, по Ђнглии, ”ранции,  €талии,  по  той  …вропе,  от
которой, как говорил дЯдЯ ѓэвин, скоро ничего не останетсЯ,  так  как  те,
кто  выживут,  уничтожаЯ  ѓитлера,  Њуссолини  и  ”ранко,  будут   слишком
измучены, а тем, кто просто выживет, вообще все будет безразлично.
   € Я старалсЯ все увидеть, все понЯть, потому что даже в  своЯ  двадцать
четыре  года  Я  по-прежнему  верил  ему  безоговорочно,   как   верил   в
четырнадцать лет и (мне так кажетсЯ, хотЯ Я, конечно, не помню) в  четыре.
Ќо той …вропы, которую он  знал  или,  как  ему-казалось,  вспоминал,  уже
фактически  не  было.  џ  увидел,  что-то  вроде  сдержанной,  подспудной,
сосредоточенной истерии: бешеный разгул, в котором все казались  туристами
- и местные жители, и приезжие. € слишком много солдат.  џ  хочу  сказать,
слишком много людей были одеты и вели себЯ как военные, словно из каких-то
политических или  временных  хозЯйственных  соображений  они  должны  были
носить эти маскарадные костюмы и строить линию Њажино (и притом  все  или,
во всЯком случае, французы как будто говорили: "Џомилуйте,  зачем  же  над
нами потешатьсЯ? Њы и сами в это не верим!")  -  и  это  в  самом  разгаре
борьбы за  тридцатидевЯтичасовую  рабочую  неделю.  Ђ  тут  же  -  громкие
парламентские дебаты: на какой  стороне  Џикадилли  или  …лисейских  полей
лучше будут выглЯдеть мешки с песком, совершенно так, как будто решали, на
какой стене развесить картины; и сверкающаЯ великолепием  фигура  генерала
ѓамелена (*28), который, вытираЯ суп с усов, заЯвлЯл: "Ѓудьте спокойны.  џ
тут". ‘ловно всЯ  …вропа  (да,  конечно,  и  мы  тоже,  везде  было  полно
американцев) говорила: "ђаз так выходит,  что  ‡ло  всеми  признано  и  не
только общепринЯто, но и преуспевает, давайте все станем на сторону ‡ла  и
тем самым претворим его в „обро".
   Ђ потом Я провел в Џариже две последние  недели:  хотелось  посмотреть,
исчез ли Џариж •емингуэЯ и ‘котта ”ицджеральда (*29) (это не одно и то же,
хотЯ они и жили в одном месте), совсем ли он исчез или не совсем; потом  -
снова Љембридж, куда Я опоздал всего на день; и это все свЯзано, то  есть,
вернее, ни с чем не свЯзано, но объЯснЯет мне, почему  вышло  так,  что  Я
полтора года не  видел  ее.  €так,  настал  Њюнхен:  минута  почтительного
молчаниЯ - и мы снова  занЯлись  своими  делами.  Ћт  дЯди  ѓэвина  пришло
письмо: "’еперь уже скоро". Ќо длЯ менЯ, пожалуй, уже было  поздно.  Љогда
мне придетсЯ идти, - нет, Я не так сказал: когда подойдет времЯ мне идти -
Я хотел бы стать летчиком-истребителем. Ќо мне уже минуло двадцать  четыре
года, через шесть лет мне минет тридцать, а может, и  сейчас  уже  поздно:
ЃаЯрду и „жону ‘арторисам было по двадцать лет, когда они уехали в  Ђнглию
в 1916 году, а дЯдЯ ѓэвин рассказал мне об этом летчике из Љ‚” (теперь они
называютсЯ Љ‚‘) (*30), совсем мальчишке - командире звена, у которого было
столько боевых заслуг, что британское правительстве  отослало  его  домой,
чтобы он, по крайней мере, дожил до своего  гражданского  совершеннолетиЯ.
’ак  что  мне,  пожалуй,  придетсЯ  стать  штурманом  или   механиком   на
бомбардировщике, а может быть, в тридцать  лет  мне  и  вообще  летать  не
дадут.
   Ђ свадебных колоколов все нет как нет. Њожет быть, из-за ее голоса. Њои
агенты - мне, собственно, нужен был всего один, моЯ мама -  доложили  мне,
что частные уроки постановки голоса продолжаютсЯ, может, она считала,  что
ее "да" будет еще недостаточно сладкогласным, чтобы считатьсЯ законным.  Ђ
на этом - Я говорю о законном браке - она, разумеетсЯ,  будет  настаивать,
потому что в тот  первый  раз  испытала  сожительство,  можно  сказать  au
naturel [в чистом виде (франц.)], и оно взорвалось у нее на  глазах.  Ќет,
все это чепуха. Ќаоборот, сожительство было прочным до тех  пор,  пока  не
стало законным, пока кто-то из  них,  не  знаю,  кто  именно,  наконец  не
сказал: "Ќу,  хорошо,  черт  возьми,  доставай  свЯщенника  или  выправлЯй
брачное свидетельство, только, ради •риста, замолчи!" ’ак что  теперь  она
будет боЯтьсЯ церковного брака или регистрации  пуще  самого  дьЯвола  или
палача, потому что длЯ любого мужчины обвенчатьсЯ с ней значило  подписать
себе смертный приговор. Ђ этого  она,  конечно,  не  могла  пожелать  дЯде
ѓэвину, потому что ее "да" не только должно было прозвучать  очень  нежно,
раз она вернулась в „жефферсон исключительно ради того,  чтобы  произнести
это слово, но ѓэвин был не настолько богат, чтобы стоило стать его вдовой,
если в этом "да" не будет особой нежности.
   Ќет, это тоже чепуха. …сли ей надо было прожить с человеком  под  одной
крышей пЯть лет, прежде чем он согласилсЯ с ней  обвенчатьсЯ,  да  еще  со
скульптором настолько современным, настолько передовым, что даже ѓэвин  не
мог разобрать, что он там лепил и мастерил, -  значит,  он,  наверно,  был
здорово передовым. Ђ если ему пришлось бросить такую приЯтную и  спокойную
жизнь, то есть быть скульптором  в  ѓринич-‚илледже  и  жить  с  девушкой,
котораЯ так охотно платила за жилье и покупала харчи, не считаЯсь  с  тем,
были они обвенчаны или нет, если ему пришлось все  это  бросить  и  уехать
сражатьсЯ в €спанию на стороне тех, кого - и это ему каждый мог сказать  -
Явно ожидало поражение, значит, он был не просто  передовым  человеком,  а
куда больше. € если она любила его настолько, что могла пЯть лет прождать,
пока он не сказал: "‹адно, зови свЯщенника, наплевать", - и потом  поехала
в €спанию, чтобы им не расставатьсЯ,  из-за  этого  подорвалась  на  мине,
значит, она тоже из них, потому что нельзЯ быть лишь  отчасти  на  стороне
коммунистов: ты либо целиком за них, либо целиком против.  (џ  спросил  об
этом его, Я говорю о дЯде ѓэвине. "Ќу, предположим", - говорит.  "’ак",  -
говорю. "Ђ тебе-то какое дело, черт побери?" - "’ак, так, так", - говорю.)
€ то, что она подорвалась на мине, ее, как видно, ничуть не исправило. ’ак
что никаких свадебных колоколов Явно не  предвиделось,  та  перваЯ  ошибка
была, очевидно, заблуждением юности и больше не повторитсЯ, она только  на
миг стала "враждебным элементом" и сразу поплатилась за это.
   ‡начит,  никаких  тебе  свЯщенников.  ‡начит,  они  будут  на  практике
проводить народную демократию прЯмо  тут,  в  „жефферсоне,  независимо  от
того, как она будет выглЯдеть, когда он снимет с нее платье, - тут уж  все
равны. € ломать голову  приходилось  только  над  тем,  каким  чертом  они
ухитрЯтсЯ это сделать в таком маленьком  городишке,  как  „жефферсон,  где
царит такое равенство и братство. ‚ернее, не они,  а  он,  ѓэвин.  џ  хочу
сказать, что все эти трудности, волнениЯ, поиски выхода ложились на  него.
…е это не касалось. Ћна была свободна, отрешена от мирских дел: кто знает,
может быть, те, кто прошел  кастрацию  звука,  обрезание  слуха,  не  ищут
никакого выхода. …й досталось безмолвие: громовой удар навеки заключил  ее
в нерушимое, замкнутое одиночество, и пусть все другие несутсЯ в грохоте и
в толчее к цели - хоть и оказываетсЯ, что цель-то у краЯ пропасти,  как  в
старых чаплинских фильмах.
   …го дело было найти пути и возможности, а ей надо было только  проЯвить
покорность и воскресить,  так  сказать,  старые  фамильные  традиции.  Ќо,
конечно, она была не похожа на свою мать, уж не говорЯ о  том,  что  ѓэвин
был отнюдь не Њанфред де ‘пейн. Џонимаете, мне было всего тринадцать  лет,
когда миссис ‘ноупс застрелилась, так что Я до сих  пор  не  знаю,  что  Я
видел и помню сам, а что дошло до менЯ или вошло в менЯ через дЯдю ѓэвина,
оттого что Я, как выражалсЯ ђэтлиф, прожил первые одиннадцать - двенадцать
лет своей жизни в самом нутре дЯди ѓэвина, думаЯ его мыслЯми и  глЯдЯ  его
глазами не потому, что он менЯ этому учил, а потому, что он менЯ допускал,
приобщал  к  этому.  Џонимаете,  у  ‹инды  и  дЯди  ѓэвина  не  было  того
безупречного,  естественного  преимущества,  какое  было  у  ее  матери  и
Њанфреда де ‘пейна: той ауры, того нимба, не знаю, как  назвать,  того,  в
чем миссис ‘ноупс не только существовала, жила, дышала, но и что создавала
вокруг себЯ просто тем, что существовала, жила, дышала. Ќикак  не  подберу
нужное слово: не то что атмосфера  распутства,  нецеломудренности,  потому
что (может быть, это  тоже  слова  ђэтлифа,  не  помню)  мелкие  моральные
запреты, вроде воздержаниЯ и чистоты, имели не больше  отношениЯ  к  такой
женщине, как миссис ‘ноупс (вернее, такаЯ  женщина,  как  она,  не  больше
считалась с  ними,  не  больше  обращала  на  них  вниманиЯ),  чем  всЯкие
конвенции насчет того, какие средства, как,  и  где,  и  когда  применЯть,
имеют  отношение  к  войнам  или  ураганам.  џ  хочу  сказать,  что  когда
какое-нибудь общество  вдруг  обнаружит,  что  оно  ЯвлЯетсЯ  единственным
обладателем богини ‚енеры, хотЯ бы на какой-то срок, то от нее и  не  надо
требовать, чтобы она была целомудренной женой или даже верной  любовницей,
независимо от того, такаЯ она или нет, хочет она быть такой или не  хочет.
’ребовать этого не только недопустимо, но и было бы совершенно  преступным
недомыслием, и если бы общество, получившее такой  великий  дар,  даже  не
потребовало бы, а просто принЯло бы чистоту и воздержание как должное,  то
это было бы оскорблением дарителЯм и заслуживало бы их божественной мести.
ќто было бы все равно, как если б в нашем краю в какое-то  чудодейственное
невероЯтное времЯ года ветер, солнце,  дождь,  жара  и  холод  в  какой-то
чудодейственный миг создали бы самые благоприЯтные условиЯ длЯ  посева,  а
мы вдруг начали бы мелочно настаивать  на  нашем  праве  что-то  отбирать,
отсеивать, селекционировать, вместо того чтобы сразу, скопом выпустить  на
полЯ всех, кто может ходить: мужчин, женщин, детей, -  чтобы  они  засеЯли
столько, сколько может принЯть землЯ. Ќо мы все - Я говорю и о мужчинах  и
о женщинах - даже  не  хотели  избавитьсЯ  от  треволнений  и  разговоров,
подымавшихсЯ из-за того, что она жила и дышала среди нас,  и  мы  считали,
что даже недостойны ревновать ее, пока среди нас есть хоть  один  человек,
который может с ней сравнЯтьсЯ, справитьсЯ в равном бою и тем  самым  быть
нашим чемпионом, и мы можем им гордитьсЯ, как гордитсЯ  штат,  вырастивший
самого быстрого скакуна во всей стране. Њы все были на их стороне -  ее  и
де ‘пейна, - мы даже покровительствовали их встречам, охранЯли их,  только
проповедники ненавидели ее, они ее  боЯлись,  потому  что  божество,  чьим
воплощением она была (легко, без всЯких ухищрений  оно  заставлЯло  мужчин
вздыхать по ней, а женщин гордитьсЯ, что хотЯ бы одна  из  них  стала  его
посланницей),  это  божество  оказалось  куда  сильнее,  чем  бледнолицый,
страдающий галилеЯнин - единственный, через кого они бросали ей вызов.
   Ќо в ‹инде этого свойства не было, оно ей не передалось. ’ак что  ей  и
ѓэвину оставалось одно -  воздержание.  ѓрубо  говорЯ,  высоконравственное
поведение. Људа же они могли деватьсЯ? Љ ней домой нельзЯ, "потому что  из
них двоих - отца и ее - не тот был глухой, кому надо  было.  Љ  нему  тоже
нельзЯ, потому что он жил вместе с моей мамой, а одно из  самых  нерушимых
правил, которому он менЯ (конечно, когда подошло времЯ) обучил,  было  то,
что джентльмен не приводит женщин в дом в таком порЯдке: во-первых, в  дом
своей жены, во-вторых, своей матери, потом - своей сестры, потом  -  своей
любовницы. €м вместе нельзЯ было и уезжать во всЯкие укромные местечки,  в
Њемфис или в Ќовый Ћрлеан, а может быть, и дальше -  ‘ент-‹уис  и  —икаго,
куда (как мы предполагали) ездила ее мать с Њанфредом де  ‘пейном,  потому
что даже совесть полиции, не говорЯ уже о совести той полулегальной среды,
в которой им пришлось бы очутитьсЯ,  не  потерпела  бы,  чтобы  совершенно
глухую женщину соблазнитель привез из  спокойного,  нравственного  родного
дома длЯ такой низкой цели. ’ак что им оставалось бы  только  прЯтатьсЯ  в
его машине, с отчаЯнной  торопливостью  загнанной  в  кусты:  он  -  ѓэвис
‘тивенс, пЯтидесЯти лет Њ.€.,  ѓарвард,  „.”.,  ѓейдельберг,  ЂмериканскаЯ
полеваЯ служба в Џ‘‘ (*31), ЂЊ•, ”ранциЯ, 1915-1918, прокурор штата,  -  и
она - ‹инда Љоль, тридцати лет, вдова, раненнаЯ в  рЯдах  коммунистических
войск в €спании, - задыхаЯсь, целуютсЯ в спрЯтанной машине,  будто  им  по
семнадцать лет.
   Ћсобенно если бы полициЯ еще  узнала  (понимаете,  если  бы  кто-нибудь
пришел и донес), что она коммунистка. €ли если бы, скажем, об этом  узнали
в „жефферсоне. “ нас жили два финна, которые еле-еле унесли ноги из ђоссии
в 1917 году и из …вропы в 1919, а в начале  двадцатых  годов  очутились  в
„жефферсоне; никто не знал, как они сюда попали, один из них был сапожник,
он работал в крошечной мастерской, которую ему передал мистер  Ќайтингейл,
другой - слесарь: в  сущности,  оба  они  не  были  формально  признанными
коммунистами, да и сами в этом не признавались, потому что  слишком  плохо
говорили по-английски еще до того, как чиновники  "нового  курса"  мистера
ђузвельта и профсоюзные  боссы  превратили  слово  "коммунист"  в  бранную
кличку, относившуюсЯ главным образом к „жону ‹ьюису  (*32)  и  его  ‘овету
производственных профсоюзов. ‚ сущности, с их точки зрениЯ не было никакой
необходимости ни тайно сознавать, ни Явно  признавать  себЯ  коммунистами.
Ћни просто были уверены, что в „жефферсоне  есть  пролетариат,  совершенно
конкретный, определенный, Явственный, как сегоднЯшнЯЯ погода, и  что,  как
только они выучатсЯ говорить по-английски, они отыщут этот пролетариат,  и
так как все они пролетарии, то все тут же станут коммунистами, потому  что
это не только их право и их долг, но иначе и быть не может. Ѓыло  это  лет
пЯтнадцать назад, но тот высокий сапожник, который никак не мог  выучитьсЯ
говорить по-английски, все еще  пребывал  в  недоумении  и  растерЯнности,
считаЯ,  что  преградой  служит   только   незнание   Языка,   а   не   то
обстоЯтельство,  что  джефферсоновские  пролетарии  не  только  не  желали
осознать, что они пролетариат, но и с неудовольствием считали себЯ средним
классом, будучи твердо убеждены, что это - временное, переходное состоЯние
перед тем, как они, в свою очередь, станут  собственниками  банка  мистера
‘ноупса, или универсальных магазинов “оллстрита ‘ноупса, или (как  знать?)
займут место во дворце губернатора „жексона, или  президентское  кресло  в
Ѓелом доме.
   ’от, что поменьше, слесарь, был куда  сообразительнее.  Њожет  быть,  в
отличие от сидЯчей и более философической профессии сапожника, его  работа
больше сталкивала его с людьми. ‚о всЯком случае, он уже давно понЯл:  длЯ
того чтобы стать одним  из  пролетариев  „жефферсона,  надо  сначала  этот
пролетариат  создать.  ‡а  это  он  и  взЯлсЯ.  …динственную   возможность
вербовать людей, обращать их в коммунизм, единственный материал длЯ  этого
представлЯли негры. Џотому что среди  нас,  белых  граждан  мужского  пола
города „жефферсона, царило полное и единодушное согласие,  которое,  может
быть, глубже всего коренилось и громче всего высказывалось именно в низших
слоЯх  населениЯ;  но  и  вообще  все  жители  „жефферсона,   начинаЯ   от
разносчиков жареных орехов и кукурузы, ставивших свои  лотки  на  углу  но
субботам, и хозЯев  захудалых,  дешевых  лавчонок,  и  кончаЯ  владельцами
огромных универмагов, автомобильных гаражей  и  заправочных  станций,  все
были против  тех,  кого  теперь  называли  коммунистами,  -  против  ѓарри
ѓопкинса, •ью „жонсона (*33), против тех,  кто  как-нибудь  был  свЯзан  с
ћджином  „ебсом  (*34),  рузвельтовским  "новым  курсом",   прогрессивными
профсоюзами, - словом, против  всех  и  каждого,  кто  подвергал  хотЯ  бы
малейшему  сомнению  наше   природное   джефферсонское   право   покупать,
доставать, раздобывать, выращивать или  отыскивать  что-нибудь  как  можно
дешевле, пускаЯ при этом в ход любое мошенничество,  уговоры,  угрозы  или
насилие, а потом продавать все это как  можно  дороже,  пользуЯсь  нуждой,
невежеством или робостью покупателЯ. € это было все,  что  ‹инда  нашла  у
нас, в нашей чужой капиталистической пустыне, вдалеке от всего ей родного,
если только она и вправду была коммунисткой и если коммунизм и вправду  не
просто политическаЯ идеологиЯ, но вера, котораЯ без дел  мертва,  -  нашла
она тут только двух иммигрантов из-за полЯрного круга:  один,  фактически,
даже не мог изъЯснЯтьсЯ на человеческом Языке, как троглодит,  другой  был
маленький, вспыльчивый, упорный, как шершень; причем оба они уже считались
вне  пределов  джефферсоновского  общества,  не  из-за  того,   что   были
признанными коммунистами (никому до этого и дела не было,  пусть  бы  тот,
маленький, и называл себЯ коммунистом, лишь бы он  не  вмешивалсЯ  в  нашу
оплату труда; с таким же успехом они оба могли быть республиканцами,  лишь
бы не мешали нашему городу  и  нашему  округу  голосовать  на  выборах  за
демократическую партию; или католиками, лишь бы не устраивали пикеты около
протестантских церквей и не нарушали молитвенных собраний), а из-за  того,
что  они  были  друзьЯми  негров  -   их   знакомыми,   их   политическими
единомышленниками. Ќет, они не заводили с ними знакомства домами, этого  у
нас не потерпели бы даже от них, а тот,  маленький,  достаточно  знал  наш
джефферсонский Язык, чтобы  понЯть  хоть  это.  Ќо  вообще  свЯзыватьсЯ  с
неграми им не следовало, и местнаЯ полициЯ давно уже косо посматривала  на
них обоих, хотЯ  мы  и  не  верили,  что  иностранцы  могут  по-настоЯщему
совратить наших вполне лоЯльных цветных.
   ’ак что ‘ами понимаете, все, что им, ‹инде и ѓэвину, оставалось, -  это
брак. Џотом наступило  рождество  1938  года,  последнее  рождество  перед
затемнением, Я приехал домой на праздники, и она пришла к нам в гости.  Ќе
к рождественскому обеду, а к ужину. Ќе знаю почему: то  ли  мама  и  ѓэвин
решили, что удобнее всего будет пригласить ее к обеду и пусть бы она  сама
отказалась, то ли они решили к обеду ее совсем  не  приглашать.  Ќет,  это
неверно: держу пари, что мама пригласила  их  обоих  -  и  ее,  и  старика
‘ноупса. ‚едь женщины - удивительнейшие существа,  они  могут  спокойно  и
безмЯтежно пройти сквозь какое-то препЯтствие, об которое  мужчины  годами
разбивали  себе  голову  в  кровь,  -  и  тут  вдруг  обнаруживаетсЯ,  что
препЯтствие это не  только  ерунда,  но  его  вообще  не  существует.  Ћна
пригласила их обоих так просто, будто уже сто лет подрЯд, по крайней мере,
раз в месЯц звала их к себе всЯкий раз,  когда  думала,  что  им  доставит
удовольствие у нее пообедать или же ей доставит удовольствие их принЯть, -
а ‹инда отклонила это приглашение так же просто.
   Њожете себе представить рождественский обед в их  доме,  где  никто  из
моих близких не бывал, кроме моей мамы (о да, она должна была зайти к  ним
после приезда ‹инды) и дЯди  ѓэвина:  столоваЯ  -  стол,  буфет,  сервант,
канделЯбры, расставленные точно так, как стоЯли они в мемфисском мебельном
магазине, где он, ‘ноупс, обменЯл на эти вещи старинную обстановку  матери
майора де ‘пейна; на одном конце стола - он, на другом - ‹инда, и лакей  в
белой куртке им прислуживает; он, этот старый сукин сын с  рыбьей  кровью,
весь словарь которого состоит из двух слов: "Ќ…’" и "ЏђЋ‘ђЋ—…ЌЋ",  и  она,
невеста безмолвиЯ, более непорочнаЯ  в  своей  чистоте,  чем  жена  –езарЯ
(*35), потому что  она  была  навеки  неуЯзвима,  навсегда  защищена  этой
извечной чистотой, и, конечно, она не услышала бы его, даже  если  бы  ему
было что сказать ей, так же как он не понЯл бы ее,  ибо  они  говорили  на
разных Языках. ’ак они сидели лицом к лицу, выполнЯЯ длинный,  мучительный
обрЯд, к которому этот день из всех дней в году их обЯзывал,  и  никто  не
знал, зачем они это делали, терпели, зачем она  это  терпела  и  выносила,
какой ритуал соблюдала, какое выполнЯла обЯзательство -  или,  как  знать,
какое знамение воплощала, чтобы он ни о чем не забывал. Њожет быть, потому
так и вышло. џ хочу сказать  -  может  быть,  потому  она  и  вернулась  в
„жефферсон. Ќаверно, не за тем, чтобы выйти замуж за ѓэвина  ‘тивенса.  ‚о
всЯком случае, пока что не за этим.
   ‚ общем, к нам ее позвали просто отужинать, хотЯ  моЯ  мама  уверЯла  и
сама безоговорочно верила, что ужин устроили в честь моего приезда.  џ  же
только что сказал, что женщины - удивительный народ. “ нее, у  ‹инды,  был
подарок (угадай от кого?), крошечный блокнот из тонких пластинок  слоновой
кости с золотыми уголками, в каждой строке  еле  умещалось  три  слова,  и
странички  переворачивались  на  золотых  колечках,  и  к   нему   золотой
карандашик, им можно было  писать,  а  потом  стирать  написанное  носовым
платком, или бумажкой, или второпЯх, по-мужски, послюнив  палец,  а  потом
опЯть писать (наверно,  он  ей  подарил  эту  штучку  взамен  той  золотой
зажигалки с инициалами "ѓ.‹.‘.", хотЯ в его  инициалах  не  было  никакого
"‹", да и вообще у него никакого третьего инициала не было, а она подарила
ему эту зажигалку пЯть лет назад, только он никогда не пользовалсЯ ею:  он
был твердо убежден, что зажигалка придает  табаку  бензиновый  вкус.  Њама
тоже пользовалась этим блокнотиком, как и все мы, но у  нее  это  выходило
вполне естественно, как обычные жесты в разговоре. Џотому что при этом она
разговаривала с ‹индой, не заглЯдываЯ в  блокнот,  а  прЯмо  смотрЯ  ей  в
глаза, так что, наверно, нельзЯ было даже разобрать  те  закорючки,  какие
она писала, не глЯдЯ, если только она вообще что-нибудь писала, потому что
она говорила с ‹индой совершенно так же, как со всеми нами. "€ провались Я
на месте, если ‹инда ее не понимала, они обе болтали и смеЯлись,  как  все
обыкновенные женщины, хотЯ, может  быть,  женщины  вообще  друг  друга  не
слушают, им это, может, и не нужно, они как-то умеют  общатьсЯ  без  слов,
еще до того, как заговорЯт.
   Ђ ‹инда в такие вечера много говорила. „а, уроки  постановки  голоса  с
ѓэвином пошли ей на пользу, не могли не пойти, потому что  занимались  они
много, во всЯком случае, достаточно, если  предположить,  что  встречались
они, хоть отчасти, длЯ того, чтобы поставить ей голос. Ќо все-таки голос у
нее  был  какой-то  утиный:  сухой,  безжизненный,  мертвый.  ‚от  именно:
мертвый. Ќе было в нем страсти, тепла и, что еще хуже, надежды. Џонимаете,
вдвоем, в постели, в темноте, когда в тебе столько любви, столько  радости
и восторга, что одному не выдержать и надо поделитьсЯ, пошептатьсЯ, а  как
же тут шептатьсЯ,  бормотать,  когда  тебе  отвечает  только  этот  сухой,
безжизненный, крЯкающий голос. ‚ тот вечер (потом, летом, она часто бывала
у нас в доме, но в тот раз Я впервые сидел с ней  вместе  за  столом)  она
начала рассказывать об €спании. Ќет, не о войне. ’о есть  не  о  том,  как
проиграли войну. € это было странно. Ћна упоминала о войне лишь  вскользь,
не так, словно войны не было, но так, будто их вовсе и не побили.  Ђ  ведь
многие, например, Љоль, были убиты, другим оторвало к чертЯм руки и ноги и
повредило барабанные перепонки, как ей самой,  а  скольких  разбросало  по
свету, и очень скоро их объЯвЯт вне закона, ”Ѓђ начнет их преследовать, уж
не говорЯ о том, что их будут донимать и дотекать добровольные  охотнички,
но пока что у нас до этого не дошло, и все-таки их, как видно, не  побили,
и они ничего не проиграли. Ћна рассказывала о людЯх на войне, о таких, как
Љоль. ђассказывала об ќрнесте •емингуэе и Њальро (*36), об одном русском -
он был поэт, и, наверно, стал бы лучше Џушкина, только его убили;  а  мама
что-то царапала на этом блокнотике, причем они с ‹индой  обе  не  обращали
вниманиЯ на то, что она там,  как  ей  казалось,  царапала,  а  вслух  она
говорила:
   - Ђх, ‹инда, какой ужас!  -  Џонимаете,  как,  мол,  ужасно  -  умереть
молодым, не закончив работу. Ќо тут ѓэвин уже выхватывал у мамы блокнот, а
сам говорил:
   - —епуха. Ќе бывает "немых, неведомых Њильтонов" (*37). …сли бы Њильтон
умер двух лет от роду, все равно за него написал бы кто-нибудь другой.
   џ уж и не пыталсЯ взЯть блокнот, сомневаюсь, чтобы они мне его отдали.
   - Џод фамилией "Ѓэкон" или "Њарло", - говорю.
   -  Ђ   может   быть,   под   хорошим,   доброкачественным,   обобщенным
профессиональным псевдонимом, вроде експира, - сказал дЯдЯ ѓэвин.
   Ќо ‹инда даже не посмотрела на блокнот, Я же говорил, что  им  с  мамой
это было ненужно.
   - Џочему? - сказала ода. - ЉакаЯ строчка, какой страх  или  даже  поэма
может сравнитьсЯ с тем, что человек  отдает  жизнь,  чтобы  сказать  "нет"
таким, как ѓитлер или Њуссолини? - € тут ѓэвин тоже  не  стал  возитьсЯ  с
блокнотом:
   - Ћна права. Ћна абсолютно права, и слава богу, что это так.  Ќичто  не
пропадает зрЯ. Ќичто. Ќичто.
   ’олько ‹инда, конечно, пропадала. ѓэвин говорил, что Љоль  был  сильный
человек. Ќе то что кусок мЯса, но мужественный, живой;  человек,  любивший
то, что греки  называли  радостью,  такой  человек  мог,  умел  наполнить,
насытить жизнь женщины и духовно и физически. Ђ ‹инде  сейчас  было  всего
тридцать, о да, глаза у нее были  прекрасные,  а  может  быть,  не  только
глаза; впрочем, Љолю, наверно, было безразлично, какаЯ она  там  была  под
платьем, и тому счастливцу, который стал бы его преемником - не исключаЯ и
дЯди ѓэвина, - тоже, наверно, это было бы все  равно.  ’ак  что  теперь  Я
наконец понЯл, что происходило у менЯ на главах: ни моей  маме,  ни  ‹инде
совершенно не надо было смотреть на закорючки, которые  мама  царапала  на
этих нелепых костЯных пластинках, потому что с того самого днЯ, как  ‹инда
вернулась  домой,  моЯ  мама,  очевидно,  так  же  бессовестно  хитрила  и
добивалась  своего,  как  добивались  в  старину   викторианские   мамаши,
охотившиесЯ  за  женихами  во  времЯ  сезона  на  курортах  в   Ѓате   или
’анбридж-“элсе, как описано у „икк