сЯ в тюрьму? - говорит мне ”лем. - …ще три
недели можешь побыть дома.
   - ‘читайте, что мне привыкать надо, - говорю. - ‘читайте,  что  Я  хочу
свою совесть утихомирить.
   ’ак что Я опЯть отгородилсЯ стальной решеткой, опЯть Я был  защищен  от
свободного мира - был защищен, был пока что в безопасности  от  свободного
мира ‘ноупсов, где ”лем пыталсЯ променЯть жену на место президента  банка,
а Љларенс даже  получал  жалованье,  как  сенатор  штата,  курсируЯ  между
„жексоном и ѓейозо-стрит и зарабатываЯ на талантах  ‚ирджила,  как  только
ему попадалсЯ еще один гулЯка из Ђрканзаса, который не желал верить  своим
глазам, а Ѓайрон сидел в Њексике или, может,  еще  где-то,  тратЯ  остатки
банковских денег, - защищенный от мира, где существовал  наш  с  Љларенсом
папаша, Ђ.Ћ., а общий наш дЯдюшка “эсли одной рукой дирижировал  церковным
хором, а другой лез под юбку четырнадцатилетним девчонкам; Я уж не  считаю
ни “оллстрит-Џанику, ни Ђдмирала „ьюи, ни их отца ќка, потому что  они  не
нашего семейства, они наш позор.
   Ћ дЯде-убийце, о Њинке, и говорить  нечего,  Я  его  увидел  шесть-семь
недель спустЯ (пришлось  немного  выждать,  чтоб  не  спугнуть  его,  сами
понимаете).
   - ”лем? - говорит. - ‚от уж не думал, что ”лем  хочет  менЯ  вызволить.
Њне казалось, что ему-то именно и нужно,  чтобы  Я  тут  сидел  как  можно
дольше.
   - Ќаверно, у него характер исправилсЯ, - говорю. Ћн стоЯл передо мной в
полосатой арестантской одежде, моргал глазами -  такой  жалкий,  тощенький
человечек, ростом с  четырнадцатилетнего  мальчишку.  „аже  странно  было,
каким чудом в таком маленьком тщедушном существе скопилось столько злобы и
как он мог удержать в руках тЯжелую  двустволку  да  еще  кого-то  из  нее
прикончить.
   - Ћчень ему благодарен, - говорит он.  -  Ќо  только,  ежели  Я  завтра
отсюда выйду, может оказатьсЯ, что Я-то ничуть не исправилсЯ. џ ведь здесь
давным-давно. Ђ за все это времЯ мне только и дел  было,  что  работать  в
поле и думать. Њожет, он зрЯ рискует? •очетсЯ все сделать по-честному.
   - Ћн это знает, - говорю. - Ћн и не ждет, чтобы вы тут исправились,  он
понимает, что этого не будет. Ћн ждет,  что  вы  исправитесь,  как  только
выйдете отсюда.  Ћн  понимает,  что  как  только  на  вас  повеет  вольным
ветерком, как только солнышко вас пригреет, так вы  сразу  станете  другим
человеком.
   - Ђ что, если Я не... - Ћн не прибавил: "Ќе сразу  исправлюсь",  -  сам
себЯ остановил.
   - Ћн и тут готов рискнуть, - говорю. -  €наче  ему  нельзЯ.  Џонимаете,
теперь нельзЯ. ’огда он не мог ничего сделать, чтоб вас не посадили. Ќо он
знает, что вы считаете, будто он и не пыталсЯ. € теперь  он  хочет  помочь
вам отсюда выйти, во-первых, чтоб доказать, что не  по  его  вине  вы  тут
сидели, а во-вторых, чтобы не думать и не вспоминать, что вы считаете  его
виноватым. ЏонЯтно?
   Ћн стоЯл неподвижно, только моргал глазами, и руки у  него  висели  без
дела, пальцы согнутые, будто по рукоЯтке плуга, и шеЯ напрЯжена, словно на
нее все еще лЯмка надета.
   - Њне и всего-то пЯть лет осталось, тогда Я  сам  по  себе  освобожусь.
’огда никто ничего от менЯ ждать не станет, никому Я  не  буду  обЯзан  за
помощь.
   - Џравильно, - говорю, - всего каких-нибудь пЯть лет. Ђ что такое  пЯть
лет длЯ человека, который вот уже пЯтнадцать лет, как привык, чтоб над ним
стоЯл охранник с винтовкой, когда он  пашет  землю  не  под  свой  хлопок,
другой охранник стоЯл над ним с винтовкой, когда  он  жрет  свою  баланду,
охота ему или неохота, а третий запирал его на ночь,  пусть  спит  или  не
спит, это уж как ему вздумаетсЯ. …ще каких-нибудь пЯть лет - а там выйдете
на волю, и будет вас солнце греть, ветер обдувать, и  никаких  охранников,
тень от винтовки вам свет не будет застить, потому что там свобода.
   - ‘вобода, - сказал он совсем тихо, просто одно слово - "свобода".
   € все. Ђ дальше было проще простого. Љонечно, надзиратель,  которому  Я
заранее накапал, ругал менЯ на чем свет стоит, но Я этого ждал: мы живем в
свободной стране, каждый заключенный имеет право на попытку к  бегству,  а
каждый надзиратель и часовой имеет право выстрелить ему в спину,  если  он
не остановитсЯ по первому окрику. Ќо  ни  один  такой-растакой  стукач  не
имеет права предупреждать надзирателЯ заранее.
   Њне своими глазами пришлось все видеть. ‡а это тоже  было  плачено:  за
это Я, так сказать, и получил расписку, что мне разрешают дышать  в  мире,
где водЯтсЯ ‘ноупсы. Њне хотелось отвернутьсЯ или хотЯ бы  закрыть  глаза.
Ќо ничего другого не оставалось, даже нельзЯ было зажать  этот  последний,
жалкий, нестоЯщий грош, и пришлось смотреть на эту мелкую  тварь,  похожую
на девчонку в материном ситцевом платье и шлЯпке, -  он  считал,  что  это
придумал ”лем (вот что оказалось труднее всего - он все еще хотел  верить,
что человеку, идущему навстречу своей  судьбе,  даже  если  эта  судьба  -
погибель, надо бы сохранЯть собственное достоинство и хотЯ бы  остатьсЯ  в
брюках: мне пришлось немало постаратьсЯ, пока Я его не убедил, что ”лем не
мог ничего достать, кроме женского платьЯ и шлЯпы). Ћн шел  шагом,  Я  ему
внушил: нельзЯ бежать, надо идти, и  он  шел  такой  жалкий,  растерЯнный,
неприкаЯнный, один в пустом тюремном дворе,  похожий  на  бумажную  куклу,
которую вот-вот сдует в мельничный водоворот, шел, даже понЯв,  что  назад
уже повернуть нельзЯ, шел даже тогда, когда понЯл, что его продали  и  что
ему давно надо было понЯть, что его продают, но он  никого  не  виноватил,
хоть его и продал тот, кому он ничего не сделал, ведь и он  тоже  поставил
свою подпись - читать он не умел, но расписатьсЯ мог на расписке, что  мне
еще немножко дадут подышать, - и он тоже был одним из ‘ноупсов.
   Ђ потом он побежал, раньше, чем нужно. Ћн побежал прЯмо на  них,  Я  их
еще не видел, побежал прежде, чем они выскочили из засады. € Я гордилсЯ не
только тем, что мы с ним родственники, но тем, что все мы  были  из  одной
породы несчастных сукиных детей, как говорила ђэба. Џотому что они еле-еле
справились с ним впЯтером, хоть колотили его рукоЯтками револьверов,  пока
наконец не удалось его свалить ударом дубинки по голове.
   Ќачальник послал за мной.
   - Ќичего не говори, - сказал он. - ‹учше бы Я и того  не  знал,  что  Я
подозреваю. Џо правде говорЯ, будь моЯ волЯ, Я бы запер тебЯ с ним в одной
камере и оставил наедине, только на тебЯ Я надел бы наручники. Ќо  у  менЯ
свои обЯзанности, и Я тебЯ просто запру в одиночку на неделю-другую, чтобы
тебЯ не тронули. Ќо не от него.
   - Ђ вы не расстраивайтесь и не храбритесь, - говорю. -  ‚ам  ведь  тоже
пришлось расписатьсЯ.
   - —то? - говорит. - Ќе понимаю!..
   - џ сказал - не беспокойтесь. Ћн против менЯ ничего не имеет. Ќе верите
- пошлите за ним.
   € он вошел. ‘инЯки и ушибы от  рукоЯток  уже  начали  заживать.  Ќу,  а
дубинка следов не оставлЯет.
   - ‡драсьте, - говорит. - Ђ потом мне: -  ’еперь  ты,  наверно,  увидишь
”лема раньше, чем Я.
   - „а, - говорю.
   - ‘кажи, не надо было ему посылать это платье. •отЯ это пустЯк. …сли бы
Я свое досидел, Я, может, исправилсЯ бы. Ђ уж  теперь  врЯд  ли.  ’ак  что
теперь Я уж просто подожду.
   ‚идно, ”лему надо было послушатьсЯ менЯ  насчет  тех  десЯти  косых.  €
сейчас было не поздно. џ мог бы ему даже письмо написать: "‚ам  ничуть  не
трудно раздобыть десЯть тысЯч. ‚ы только подпустите Њанфреда де  ‘пейна  к
вашей жене. Ќет, это глупо: пытатьсЯ  подсунуть  ћлу  “орнер  Њанфреду  де
‘пейну - это все равно, что старатьсЯ продать человеку лошадь, на  которой
он уже лет десЯть-двенадцать ездит. Ќо у вас есть эта девчонка, эта ‹инда.
Џравда, ей, кажетсЯ, всего лет одиннадцать - двенадцать,  но  это  мелочь,
нацепите ей темные очки и туфли на каблучках и  подсуньте  ему  побыстрее.
Њожет, де ‘пейн ничего не заметит".
   Ќо письмо Я писать не собиралсЯ. „а менЯ и не  это  беспокоило.  Њучило
менЯ то, что Я знал: никакого письма Я писать не стану, знал, что Я от них
откажусь - Я говорю про комиссионные с тех десЯти тысЯч за то, что Я  свел
бы его с "синдикатом —и". Ќе помню, когда это было,  наверно,  Я  был  еще
совсем молодым, когда понЯл, что происхожу, можно сказать,  из  семейства,
из клана, из рода, а может быть, из расы чистокровных сукиных сынов.  €  Я
себе сказал: "‹адно,  если  дело  так  обстоит,  мы  им  покажем.  ‹учшего
адвоката называют "адвокат из  адвокатов",  лучшего  актера  -  "актер  из
актеров", а лучшего спортсмена - "футболист из футболистов". Ћтлично,  так
мы и сделаем. Љаждый ‘ноупс поставит себе свою  собственную  личную  цель,
чтобы весь мир признал его самым рассукиным сыном из всех сукиных сынов".
   Ќо никогда мы ничего не делаем. Ќас на это не хватает.  ‘амое  большее,
чего  мы  можем  добитьсЯ,  это   просто   быть   обыкновенным   ‘ноупсом,
обыкновенным сукиным сыном. ‚се мы такие, все до одного - и ”лем, и старый
ќб, Я даже толком не знаю, кем он мне приходитсЯ, и  дЯдЯ  “эс,  и  наш  с
Љларенсом папаша. Ђ.Ћ., а потом, по нисходЯщей линии: Љларенс и Я,  плоды,
так сказать, одновременного двоеженства, и ‚ирджил, и “ордамен, и  Ѓильбо,
и Ѓайрон, и Њинк. џ уж не говорю об ќке, и “оллстрите,  и  Ђдмирале  „ьюи,
потому что они не наши. џ всегда подозревал,  что  мамаша  ќка  занималась
сверхурочной ночной работенкой за девЯть месЯцев до его  рождениЯ.  ‚от  и
вышло, что единственнаЯ настоЯщаЯ сука из нашей семьи оказалась  вовсе  не
сукой, а свЯтой и мученицей, а  единственный  чистокровный,  неподдельный,
истинный, непревзойденный сукин сын в нашей семье даже  не  был  настоЯщим
‘ноупсом.


        5. Њ€ЌЉ

   Љогда племЯнник вышел, начальник тюрьмы сказал:
   - ‘Ядьте. - Ћн сел. - Ћ вас в  газете  написано,  -  сказал  начальник.
ѓазета лежала перед ним на столе.

   Ќ…“„Ђ—Ќ›‰ ЏЋЃ…ѓ. Ѓ…ѓ‹…– ‚ †…Ќ‘ЉЋЊ Џ‹Ђ’њ…
   Џарчмен,  Њиссисипи,  8  сент.,  1923  года.  Њ.-‘.  ("Њинк")   ‘ноупс,
осужденный пожизненно за убийство в ‰окнапатофском округе...

   - Ђ как ваше второе имЯ? ’ут инициалы Њ.-‘., - спросил начальник. ѓолос
его звучал очень мЯгко. - Њы считали, что вас зовут просто  Њинк.  ’ак  вы
нам говорили, верно?
   - ‚ерно, - сказал он. - Њинк ‘ноупс.
   - Ђ второй инициал "‘", он что означает? ’ут написано: "Њ.-‘.‘ноупс".
   - Ћ-о, -  сказал  он.  -  ќто  просто  так.  Џросто  Њ.-‘.‘ноупс,  как,
например, Ѓ.‘. железнаЯ дорога  (*9).  Љо  мне  в  лазарет  приходили  эти
молодые ребЯта из газеты. ‚се спрашивали, как менЯ зовут, Я говорю -  Њинк
‘ноупс, а они говорЯт - Њинк не имЯ, это  какаЯ-то  собачьЯ  кличка.  Љак,
говорЯт, ваше настоЯщее имЯ? џ им и сказал - Њ.-‘.‘ноупс.
   - ‚от оно что, - сказал начальник. - ‡начит, другого имени, кроме Њинк,
у вас нет?
   - „а, Њинк ‘ноупс - и все.
   - Ђ как вас называла мать?
   - Ќе знаю. Ћна померла. ЊенЯ все звали Њинк, с самого  рождениЯ.  -  Ћн
встал. - џ пойду. ЊенЯ там, наверно, дожидаютсЯ.
   - Џогодите, - сказал начальник. - Ќеужели вы не знали,  что  ничего  из
этого не выйдет? Ќеужели не понимали, что вам не уйти?
   - „а, мне и раньше говорили, - сказал он. - Џредупреждали. - Ћн  стоЯл,
не двигаЯсь,  затихнув,  такой  маленький  и  тщедушный,  немного  опустив
голову, словно задумавшись, и лицо спокойное, будто он  даже  улыбалсЯ.  -
‡рЯ он менЯ облапошил, вот Я и попалсЯ в этой одеже, в шлЯпке  в  этой,  -
сказал он, - Я бы с ним такой штуки не сыграл.
   - ‚ы о ком? - спросил начальник. - Џро этого... он ваш  племЯнник,  что
ли?
   - Џро Њонтгомери “орда? - сказал он. - Ћн моего дЯди внук. Ќет. џ не  о
нем. - Ћн помолчал. Џотом опЯть начал: - ‹учше уж Я пойду...
   - —ерез пЯть лет вы бы вышли, - сказал начальник. - ‚ы  понимаете,  что
теперь вам могут добавить еще двадцать.
   - ЊенЯ и об этом предупреждали, - сказал он.
   - Ќу хорошо, - сказал начальник. - Њожете идти.
   Ќо тут он сам остановилсЯ, помолчал.
   - Ќаверно, вы так и не узнали, кто мне послал те сорок долларов?
   - Ћткуда же мне знать? - сказал начальник. - џ и  тогда  вам  объЯснЯл.
Ќаписано - от друга. €з Њемфиса.
   - ќто ”лем, - сказал он.
   - Љто? - переспросил начальник. - ’от родич, про которого вы  говорили,
что он вам не хотел помочь, когда вы человека убили? ‚ы еще  сказали,  что
он мог бы вас спасти, если б захотел, так, что ли?  ‡ачем  же  он  теперь,
через пЯтнадцать лет, стал бы посылать вам сорок долларов?
   - ќто ”лем, - сказал он. - Ћн может, он богатый. Ђ потом у вас  никогда
не бывало ссор из-за денег. ‚ то времЯ он только-только зацепилсЯ у  Ѓилла
“орнера, может,  он  решил,  что  все-таки  тут  убийство,  не  стоит  зрЯ
ввЯзыватьсЯ, даже если замешан твой кровный родственник. ’олько лучше б он
не присылал одежу, шлЯпку эту. Ќе стоило ему так поступать.


   “же убирали  хлопок,  уже  каждый  хлопководческий  район  в  Њиссисипи
готовил самых  своих  лучших,  самых  быстрых  своих  сборщиков,  чтобы  в
состЯзании с лучшими сборщиками Ђрканзаса и Њиссури они вышли победителЯми
по всей долине Њиссисипи. Ќо тут их искать не станут. ’ут  вообще  никаких
победителей нет, сюда попадают только неудачники: те, кто  неудачно  убил,
украл или смошенничал. Ћн вспомнил, как он сначала проклинал свою неудачу,
невезение - разве иначе его поймали бы,  -  но  теперь-то  он  понЯл:  нет
никакого везениЯ или невезениЯ, просто одни родЯтсЯ победителЯми, а другие
неудачниками, и, если бы он родилсЯ победителем, •ьюстон не только не  мог
бы, он и не посмел бы издеватьсЯ над ним из-за какой-то коровы и не  довел
бы его до убийства: некоторые  люди  с  самого  рождениЯ  неудачники,  они
всегда попадаютсЯ, некоторых людей с самого рождениЯ все  обманывают  -  и
он, Њинк, тоже был одним из таких людей.
   “рожай выдалсЯ богатый, он и не запомнил  такого,  словно  все  шло  на
пользу хлопку, все поспевало ко времени: ветер и солнце помогли  поднЯтьсЯ
посевам, на долгой злой летней жаре хлопок вытЯнулсЯ и вызрел.  Љак  будто
еще весной землЯ сказала - что ж, давайте хоть раз будем заодно, не  стоит
ссоритьсЯ, - то болото,  та  почва,  та  землЯ,  что  каждому  арендатору,
каждому издольщику была заклЯтым врагом, смертельным  недругом,  жестокаЯ,
неумолимаЯ землЯ, что износила его молодость, его орудиЯ, а  потом  и  его
тело. € не только его собственное тело, но и то,  нежное  и  таинственное,
которого он  с  таким  изумлением  и  бережностью,  с  таким  недоверчивым
восторгом коснулсЯ в первую брачную ночь, и оно теперь  износилось,  стало
таким жестким и жилистым, что часто - а ему казалось, почти  всегда  -  он
сам, измотанный и усталый, забывал, что рЯдом женщина. €  это  сталось  не
только с ними обоими, но станетсЯ и с их детьми, он видел, как растут  две
его девочки, и знал, что ждет впереди эту нежную и хрупкую юность. —его же
удивлЯтьсЯ, если человек смотрел на этот враждебный,  непримиримый  клочок
скверной земли, к которому он был прикован до конца жизни, и  говорил  ей:
"’воЯ взЯла, ты менЯ измотаешь до конца, потому что  ты  сильнее,  а  Я  -
только мЯсо да кости. Ѓросить тебЯ нельзЯ,  жить  не  на  что,  и  ты  это
знаешь. € Я сам, и то, что было моей молодостью и моей страстью,  пока  ты
не иссушила мою молодость, а Я  не  забыл  свою  страсть,  все  это  будет
повторЯтьсЯ из года в год, в детЯх нашей страсти,  и  ты  их  тоже  будешь
изнурЯть, толкать к могиле, и ты знаешь это, и так будет год за годом, год
за годом, и ты это  тоже  знаешь.  €  не  Я  один  -  все  такие,  как  Я:
безземельные арендаторы, издольщики, те, что зарыли  свою  молодость,  все
надежды в тридцать, в сорок, в пЯтьдесЯт акров болота,  где  никто,  кроме
нашего брата, не стал бы работать, потому что у нашего брата нет ничего на
свете, кроме тебЯ. Ћдно мы можем - выжечь тебЯ.  Џоздним  февралем  или  в
начале марта мы можем поджечь все, что на тебе есть,  пока  лицо  твое  не
станет опаленным и черным, и тут ты с нами ни черта не сделаешь. ’ы можешь
износить наше тело и притупить  наши  мечты,  можешь  скрутить  нам  кишки
кукурузной мукой, салом и патокой - на другое ты нам не дашь заработать, -
но каждую весну мы можем выжечь тебЯ дотла, и ты это тоже знаешь".
   Ђ теперь все было по-другому. ‡емлЯ была не  его,  то  есть  даже  доли
арендатора или издольщика он с нее не  получал.  ’еперь  все,  что  с  нее
получали (или не получали) в урожай или в недород, в дожди или  в  засуху,
десЯть центов за фунт хлопка или доллар за кипу - все это ни  на  йоту  не
менЯло его теперешнюю жизнь. € теперь прошли годы, и  тот  год,  когда  он
вышел бы на свободу, если бы не дал племЯннику  подговорить  себЯ  на  эту
глупость, - а всЯкий, даже тот  дурак  мальчишка,  адвокат,  которого  ему
навЯзали тогда на суде, хотЯ он, Њинк, куда лучше сумел бы вести  дело,  -
даже этот пустомелЯ  и  то  предвидел,  и  то  ему  все  объЯснил  и  даже
предсказал, какие будут последствиЯ,  -  всЯкий  понимал,  что  не  только
ничего не выйдет, но и заведомо выйти не может, - теперь все это уже  было
позади, и вдруг он понЯл одну вещь. ’акие  люди,  как  он,  даже  временно
никогда не владели землей, хотЯ бы они брали  ее  в  аренду  у  хозЯина  с
первого ЯнварЯ на целый год. ‡емлЯ владела ими, и не только от  посева  до
жатвы, но и навеки; не собственник земли, не помещик гнал их  в  ноЯбре  с
одного негодного участка на большую дорогу  -  искать  в  отчаЯнии  другой
такой же никуда не годный участок в двух милЯх или в десЯти милЯх, за  два
штата или за десЯть штатов, чтобы успеть в марте засеЯть участок, их гнала
сама пашнЯ, сама землЯ гонЯла их, обреченных на нужду, на нищету, в  новое
рабство, с участка на  участок,  как  семьЯ  и  клан  гонЯт  какого-нибудь
дальнего родича, безнадежно разорившегосЯ неудачника.
   Ђ теперь все это отошло. Ћн больше не принадлежал земле, даже на  таких
бесчеловечных условиЯх. Ћн принадлежал правительству, штату Њиссисипи.  Ћн
мог из года в год подымать пыль в междурЯдьЯх хлопкового полЯ, и, если  на
поле ничего не вызревало, ему было все равно. Ѓольше не надо было ходить в
хозЯйскую лавчонку и препиратьсЯ с хозЯином из-за каждого грамма  дешевого
скверного мЯса, муки,  патоки,  из-за  стаканчика  нюхательного  табаку  -
единственной роскоши, на которую они с женой  тратились.  Ѓольше  не  надо
было препиратьсЯ с хозЯином из-за каждого жалкого мешка удобрений, а потом
собирать жалкий  урожай,  пострадавший  оттого,  что  этого  удобрениЯ  не
хватило, и опЯть препиратьсЯ с хозЯином из-за своей жалкой нищенской  доли
в этом урожае.  ’еперь  от  него  требовалось  только  одно:  работать  не
останавливаЯсь: даже часовому с винтовкой, охранЯвшему его, было неважно и
безразлично, так же как и ему, вырастет что-нибудь там, где они  работали,
или нет, лишь бы работали без остановки. ‘начала Њинк стыдилсЯ, ему было и
стыдно и страшно, что  все  узнают,  насколько  ему  все  безразлично,  но
однажды он понЯл (он сам не мог бы объЯснить, каким образом), что  и  всем
остальным тоже все равно, что с течением времени Џарчмен всех  доводит  до
этого состоЯниЯ, и он думал и, удивлЯЯсь, недоумевал: "„а,  брат,  человек
ко всему может привыкнуть,  даже  к  Џарчменской  тюрьме,  лишь  бы  времЯ
прошло".
   Ќо в Џарчмене человек иначе воспринимал только  то,  что  увидел  после
ареста. Џарчмен не влиЯл на то, что человек принес сюда  с  собой.  Џросто
вспоминать стало  легче,  потому  что  Џарчмен  учил  человека  ждать.  Ћн
вспоминал тот день, когда судьЯ сказал; "Џожизненно", а он все еще  верил,
что ”лем ЯвитсЯ и спасет его, а потом наконец понЯл, что ”лем  не  придет,
что он и не собиралсЯ прийти, вспоминал, как он тогда же сказал, почти что
крикнул вслух: "‚ы отпустите менЯ хоть ненадолго, мне бы только попасть на
”ранцузову Ѓалку или где он там будет, минут на десЯть, а потом Я  вернусь
сюда, и можете менЯ повесить, ежели вам это нужно". € как даже тогда, три,
пЯть или восемь лет назад, когда ”лем подослал этого племЯнника - как  его
звали? - да, Њонтгомери “орд, и тот подговорил  его  на  побег  в  женском
платье и шлЯпе, а ему за это добавили еще двадцать лет, точь-в-точь как  с
самого начала предсказал этот дурак мальчишка, этот адвокат,  -  как  даже
тогда, отбиваЯсь от пЯти надзирателей, он все  еще  кричал  то  же  самое:
"’олько отпустите менЯ в „жефферсон на десЯть минут, потом Я сам  вернусь,
потом можете менЯ повесить!"
   ’еперь он об этом уже не думал, потому что научилсЯ ждать. € он  понЯл,
что в ожидании он ко  всему  прислушиваетсЯ,  многое  слышит;  и,  слушаЯ,
прислушиваЯсь, он даже лучше знал о том, что делаетсЯ, чем если бы сам был
в „жефферсоне, потому что тут ему надо было  только  следить  за  всем,  а
беспокоитьсЯ не надо. ‡начит, жена уехала к своим родным и, как  говорили,
умерла там, а дочки тоже уехали, выросли;  может,  на  ”ранцузовой  Ѓалке,
кто-нибудь знает, куда они девались.  Ђ  ”лем  стал  богачом,  президентом
банка, живет в доме - сам его перестроил, и  дом,  как  рассказывали,  был
громадный, больше мемфисского вокзала, и с  ним  жила  дочка,  ублюдок  от
покойной дочери старого Ѓилла “орнера, дочка эта, когда выросла, уехала из
дому, вышла замуж, а потом она с мужем была на войне, где-то в €спании,  и
там не то бомбой, не то снарЯдом убило ее  мужа,  а  ее  совсем  оглушило.
’еперь она вернулась, вдоваЯ, живет с ”лемом вдвоем в огромном  этом  доме
и, говорЯт, даже грома не слышит, но  в  „жефферсоне  народ  ее  не  очень
жалеет, потому  что  она  свЯзалась  с  какой-то  негритЯнской  воскресной
школой, а еще говорили, что она свЯзалась с какими-то "коммонистами",  муж
ее тоже был из них, будто они в той войне и дрались на стороне этих  самых
"коммонистов".
   ”лем, наверно, постарел. Ћба они постарели. Љогда он выйдет,  в  тысЯча
девЯтьсот сорок восьмом году, они с ”лемом оба будут совсем  стариками.  Ђ
может, ”лем и не доживет, и ему незачем будет выходить в тысЯча  девЯтьсот
сорок восьмом году, а может, он и сам  не  доживет,  не  выйдет  в  тысЯча
девЯтьсот сорок восьмом году, и он вспоминал, как вначале одна  эта  мысль
приводила его в бешенство:  вдруг  ”лем  умрет  своей  смертью,  а  может,
найдетсЯ другой человек, удачливей его, такой, что не обречен  судьбой  на
неудачу, такой, которого не поймают, и тогда ему казалось,  что  этого  не
вынести: ведь он не справедливости  требовал,  справедливость  только  длЯ
счастливцев, только длЯ победителей, но может же человек хотЯ бы надеЯтьсЯ
на удачу, имеет же каждый право  на  удачу.  Ќо  и  это  все  уже  отошло,
расплылось, распылилось в монотонном ожидании, в  тысЯча  девЯтьсот  сорок
восьмом году оба они с ”лемом уже будут  стариками,  и  он  даже  бормотал
вслух: "†аль, что нельзЯ нам,  старикам,  просто  выйти  вместе,  посидеть
спокойно на солнышке или в  холодке,  дождатьсЯ,  пока  смерть  нас  обоих
заберет, и ни о чем не думать, ни о каком-то  там  зле  или  обиде,  ни  о
счетах, даже не помнить, что было зло, была обида, и  беда,  и  расплата".
„вое стариков, они не только никому уже не нужны, но скоро и совсем  будут
ни к чему, разве можно стереть,  зачеркнуть,  изничтожить  те  сорок  лет,
которые ему, Њинку, тоже теперь ни к чему, а  скоро  он  о  них  и  совсем
жалеть не станет. "Ќет, как видно, теперь уж мы ничего поделать не  можем,
- думал он. - ’еперь уж мы оба ничего вспЯть не повернем".
   € снова осталось только пЯть лет - и он выйдет на свободу. Ќо  на  этот
раз он твердо помнил урок, который ему преподал дурак адвокатишка тридцать
пЯть лет назад. €х было одиннадцать. Ћни работали, и ели, и спали вместе -
одна кандальнаЯ команда, они жили в отдельном бараке из досок, парусины  и
проволоки, - стоЯло лето: скованные одной цепью, они шли в столовую  есть,
потом - в поле работать, потом, опЯть-таки скованные цепью, спать  в  свой
барак. € когда был задуман побег, все десЯть должны  были  втЯнуть  его  в
заговор, чтоб он их случайно не выдал. Ћни не хотели его  втЯгивать:  двое
так и не согласились на это. Џотому что с той неудавшейсЯ  попытки  бежать
не то восемнадцать, не то двадцать лет назад всем было известно, что он по
собственному почину стал горЯчим  проповедником  доктрины  воздержаниЯ  от
побегов.
   € когда они наконец сказали ему просто потому, что он должен был  знать
их тайну, чтобы  по  неведению  ее  не  выдать,  хотел  он  или  не  хотел
участвовать в побеге, то в ту самую минуту, как он сказал, крикнул:  "Ќет!
‘тойте, погодите! Џогодите! Ќе понимаете вы, что ли, если хоть один из нас
попробует бежать, они всех обвинЯт, схватЯт, тогда  уж  никому  не  выйти,
даже если отсидишь свои сорок лет", -  он  тут  же  понЯл,  что  наговорил
лишнего. € когда он себе сказал: "’еперь мне  надо  освободитьсЯ  от  этой
команды, уйти от них", - он не думал: "…сли Я окажусь с  ними  в  темноте,
один, без часовых, мне никогда больше свету не видать, - а просто подумал:
Ќадо вовремЯ поспеть к начальнику, пока они не удрали, может, уже  сегоднЯ
ночью они всех нас погубЯт".
   Ќо все равно ему пришлось ждать наступлениЯ той самой темноты,  которой
он так боЯлсЯ, ждать, когда потушат свет, и  притворЯтьсЯ  спЯщим,  ждать,
чтобы убийцы на него  напали,  потому  что  только  во  времЯ  переполоха,
который подыметсЯ  при  нападении  на  него,  он  мог  надеЯтьсЯ  привлечь
внимание  часового,  предупредить  его,  заставить  его  поверить.  Ђ  это
значило, что он должен был хитростью  перекрыть  хитрость:  он  застыл  на
своей койке, пока они не начали притворно  храпеть,  чтобы  заглушить  его
подозрениЯ, прислушивалсЯ напрЯженно, неподвижно,  затаив  дыхание,  чтобы
вовремЯ, сквозь храп, разобрать тот звук, который предвещал удар ножа (или
палки, или еще чего-нибудь) и успеть скатитьсЯ, слететь с койки, еще одним
судорожным движением  перекатитьсЯ  под  койку,  пока  они  -  он  не  мог
разобрать, сколько их, потому что громкий притворный храп стал еще громче,
- пока они не набросились на пустоту, где еще какую-то долю секунды  назад
лежал он сам.
   - „ержи его! - задохнулсЯ, зашипел кто-то. - “ кого нож?
   € другой голос:
   - “ менЯ. „а где ж он, сволочь? - Ђ он, Њинк, даже не остановилсЯ:  еще
одно судорожное движение, и он выкатилсЯ из-под койки и  на  четвереньках,
меж топочущими ногами, прорвалсЯ, отполз как можно дальше от  койки.  ‚есь
барак сдавленно шумел.
   - ‘вет давай! - бормотал кто-то. - •оть на минуту свет!
   ‚друг он очутилсЯ в пустоте, на свободе, и  смог  вскочить.  €  тут  он
завизжал, заорал без слов - только  крик,  резкий  человеческий  голос,  и
сразу кто-то зашептал, задыхаЯсь:
   - ‚от он. „ержи...
   Ќо он уже отбежал, отпрыгнул, отскакиваЯ от одного  невидимого  тела  к
другому, как бильЯрдный шар, крича, вопЯ неумолчно, даже когда понЯл,  что
сквозь парусиновые  стены  видно,  как  весь  воздух  пронизан  не  только
прожекторами, но и воем сирены, а сам он  окружен  озверелыми  молчаливыми
людьми, они, словно рыбы, то выскакивали, то  пропадали  в  беглом  низком
свете, который проникал через  проволочную  сетку  над  невысокой  дощатой
перегородкой, он даже увидел, как над  ним  сверкнул  нож,  и  он  нырнул,
бросилсЯ в гущу, в водоворот ног, пытаЯсь пролезть под  койку,  под  любую
койку, чтоб уйти от ножа. Ќо было поздно, они уже увидали  его.  Ћн  исчез
под ними.  Ќо  и  длЯ  них  было  поздно:  казалось,  что  буравЯщие  лучи
прожекторов,  даже  самый  вой  сирены   -   все   нацелено,   направлено,
сосредоточено на шатком,  непрочном  загончике,  набитом  орущими  людьми.
‚орвалась стража. ‘тражники били их  по  головам  пистолетами,  прикладами
винтовок, оттаскиваЯ их от него, пока он  не  оказалсЯ  на  виду  у  всех,
избитый, окровавленный, но  все  еще  в  сознании.  Ћн  даже  ухитрилсЯ  в
последнем судорожном усилии так вывернутьсЯ, что нож, который  должен  был
пригвоздить его к полу, воткнулсЯ в доски у самого его горла.
   - —уть не пришили, - сказал он стражнику. - Ќо, выходит, наша взЯла.
   ‚зЯла, да не совсем. Ћн опЯть попал в больницу и  только  потом  узнал,
как  на  следующую  же  ночь  двое  -  ‘тилвелл,  шулер,  который  зарезал
проститутку в ‚иксбурге (нож принадлежал ему),  и  второй,  -  они  оба  и
настаивали, чтобы его, Њинка, не посвЯщали в  заговор,  а  просто  заранее
прикончили, - все равно пытались бежать, хотЯ убежал  только  ‘тилвелл,  а
второму выстрелом часового снесло полчерепа.
   € опЯть он очутилсЯ в кабинете начальника. Ќа этот раз  перевЯзок  было
мало, а швов и совсем не накладывали: били его недолго, и никакого оружиЯ,
кроме кулаков и ног, у них не было, нож ‘тилвелла в счет не шел.
   - ‚едь нож был у ‘тилвелла, верно? - сказал начальник.
   Ћн сам не мог бы объЯснить, почему он это скрыл.
   - Ќе знаю, у кого  был  нож,  -  сказал  он.  -  Ћчень  уж  все  быстро
кончилось.
   - ‘тилвелл, кажетсЯ, тоже так считает, - сказал начальник. Ћн  взЯл  со
стола  разрезанный  конверт  и  вынул  сложенный  вдвое   листок   дешевой
линованной бумаги. - Џолучил сегоднЯ утром. ‚прочем,  ведь  вы  не  умеете
читать по-писаному, правда?
   - Ќет, - сказал он.
   Ќачальник развернул листок.
   - Ћтправлено вчера, из ’ексарканы. ’ут написано:  "Ћн  еще  ответит  за
„жейка Ѓаррона (так звали второго заключенного, убитого часовым),  с  него
еще когда-нибудь спроситсЯ, так что вы его постерегите. €  времени  терЯть
не стоит, кое-кто из наших еще за решеткой". - Ќачальник  сунул  письмо  в
конверт, положил в Ящик и запер на ключ. - ‚от видите. ’ут вам  ходить  на
свободе опасно, тут любой из них может вас прикончить. ‚ам осталось сидеть
всего пЯть лет, и хотЯ вы не всех помогли задержать, но, вероЯтно, по моей
просьбе губернатор дал бы вам амнистию хоть завтра. Ќо  Я  не  могу  этого
сделать, потому что ‘тилвелл вас все равно убьет.
   - ‡начит, если б капитан „жеббо (надзиратель, который стрелЯл), если  б
он убил ‘тилвелла, Я бы завтра мог уйти домой? - спросил он.  -  Ђ  вы  не
могли бы узнать по письму, где он сейчас есть,  и  послать  туда  капитана
„жеббо?
   - ‚ы хотите, чтобы тот самый человек, который не  дал  ‘тилвеллу  убить
вас, теперь убил ‘тилвелла?
   - Ќу, другого кого пошлите. Ќесправедливо выходит: он ушел, а  мне  тут
еще пЯть лет сидеть. - € вдруг добавил: - Ќу да уж ладно. ‚ конце  концов,
может, и среди нас тут затесалсЯ один победитель.
   - Џобедитель? - переспросил начальник. - Љак вы сказали?
   Ќо он ничего не ответил. € впервые за все времЯ он стал считать  дни  и
месЯцы. Ќикогда раньше он этого не делал, ни в те первые двадцать лет, что
ему дали тогда, в „жефферсоне, ни в те двадцать, что  ему  добавили  после
того, как он послушалсЯ Њонтгомери “орда и надел этот старушечий балахон и
шлЯпу. ‚едь никто, кроме него, виноват не был, и когда при  этом  невольно
вспоминал о ”леме, он словно нехотЯ гордилсЯ им, изумлЯЯсь, что они с  ним
одной крови. Ћн думал, а то и говорил вслух, без всЯкой зависти:  "„а,  уж
этот ”лем ‘ноупс, его не одолеешь. ‚о всем штате Њиссисипи, даже  во  всех
‘оединенных татах Ђмерики, вместе взЯтых, не найти человека, чтоб  одолел
”лема ‘ноупса".
   Ќо тогда было дело другое. Ћн сам пыталсЯ бежать, хотЯ  и  неудачно,  и
безропотно принЯл добавочные двадцать лет заключениЯ, пЯтнадцать из них он
отсидел, не только не делаЯ попыток к побегу,  но  даже  рисковал  жизнью,
чтобы сорвать планы десЯтка других заключенных: в награду за это его могли
бы освободить на другой же день, если  бы  один  из  надзирателей,  меткий
стрелок с винтовкой в руках, все-таки не прозевал одного  из  этих  десЯти
заговорщиков. ‚ыходило, что пЯть последних лет он должен сидеть  не  из-за
себЯ. Ћн был готов добросовестно отсидеть свои сорок лет, и не  его  вина,
что они превратились в тридцать пЯть и что  остальные  пЯть  он  сидел  по
милости злобной, даже ехидной благодетельницы-судьбы.
   ‘ этого рождества (впервые)  кто-то  стал  отмечать  за  него  медленно
проходивший   срок   заключениЯ.   Џришла   поздравительнаЯ   открытка   с
мексиканским  штемпелем,  адресованнаЯ  начальнику,  длЯ   передачи   ему.
Ќачальник прочел открытку вслух, оба знали,  от  кого  она:  "—етыре  года
осталось. Ќе так много, как тебе кажетсЯ".  Ќа  ‚алентинов  день  открытка
была самодельнаЯ: на грубой, линованной бумаге красным  карандашом,  какие
употреблЯют  плотники  и  дровосеки,  было  грубо  нарисовано   сердце   и
стрелЯющий в него револьвер.
   - ‚идите? -  сказал  начальник.  -  „аже  если  б  ваши  пЯть  лет  уже
кончились...
   - Њне не пЯть осталось, - сказал он. - —етыре  года,  шесть  месЯцев  и
девЯтнадцать дней. ’ак вы считаете, что и тогда менЯ нельзЯ выпустить?
   - —тоб вас прикончили прежде, чем доберетесь домой, да?
   - Џошлите людей, пусть его поймают.
   - Људа послать? - сказал начальник. - Ђ если бы вы  сами  оказались  на
воле и не хотели возвращатьсЯ и знали бы, что Я хочу вас вернуть, где бы Я
вас ловил, куда бы посылал людей?
   - „а, - сказал он. - ‡начит,  нет  никаких  человеческих  возможностей,
ничего не сделаешь.
   - Ќет, есть, - сказал начальник. - Ќадо  выждать,  ведь  он  непременно
что-нибудь натворит, и полициЯ схватит его - не тут, так в другом месте.
   - ‚ыждать, - повторил он. - Ђ вдруг человеку времени нет выжидать?
   - „а ведь у вас есть еще четыре  года,  шесть  месЯцев  и  девЯтнадцать
дней, так что можно не беспокоитьсЯ.
   - „а, - сказал он, - у него еще есть времЯ чего-нибудь натворить.
   € снова рождество, снова открытка с мексиканским штемпелем:  "’ри  года
осталось. „алеко не так много, как тебе кажетсЯ".
   Ћн стоЯл перед начальником, чуть опустив голову, тщедушный,  маленький,
неистребимый, в полосатой арестантской одежде, со спокойным лицом.
   - ЋпЯть из Њексики, как видно, - сказал он. - Њожет быть, _Ћн_ там  его
убьет.
   - —то? - переспросил начальник. - —то вы сказали?
   Ћн не ответил. Ћн стоЯл спокойный, сосредоточенный, невозмутимый. Џотом
заговорил:
   - Џока у менЯ не началась эта  коровьЯ  склока  с  „жеком  •ьюстоном  и
раньше, когда Я еще мальцом был, Я каждое воскресенье ходил в  церковь,  а
по средам - на молитвенные собраниЯ, с той женщиной, что менЯ вырастила.
   - Ђ кто они были, эти люди? - спросил начальник. - ‚ы говорили, мать  у
вас умерла?
   - Ћн-то был просто сукин сын. Ђ она мне и вовсе не  роднЯ,  просто  его
жена... Љаждое воскресенье, пока Я...
   - Ђ его фамилиЯ тоже была ‘ноупс? - спросил начальник.
   - Ћн был мой отец... пока Я не подрос и не откололсЯ  от  бога,  бывает
так, что думаешь - Я уже вырос, мне ни от кого ничего не надо. Ђ потом  вы
сказали, что раз Я помешал девЯти парнЯм из десЯти убежать, так мне  можно
пЯть  лет  скостить,  а  вышло  так,  что  вы  менЯ  вовсе  выпускать   не
собираетесь, и тут Я _…го_ опЯть признал.
   - Љак признали? - спросил начальник. - Љого признали?
   - Ѓога признал.
   - ‚ы хотите сказать, что вернулись в лоно церкви с той ночи,  два  года
назад? „а ведь это неправда. ‚ы ни разу даже в церкви не были, с  тех  пор
как попали сюда, с тысЯча девЯтьсот восьмого года.
   € это было верно. ‚прочем, ни прежнего начальника, ни его преемника это
ничуть не удивлЯло. Ћни скорее могли предположить, что он примкнет к одной
из тех небольших бунтарских,  непримиримых,  ни  с  кем  и  ни  с  чем  не
согласных сект, - секты эти существовали нарЯду с  официальными  тюремными
церковными организациЯми почти во всех провинциальных тюрьмах на ћге, -  к
какой-нибудь небольшой фанатической секте или группе (в  этой  тюрьме  она
называлась "‘видетели  €еговы"),  которой  руководили  самозваные  вожаки,
попавшие в тюрьму по удивительно однообразной схеме: все они были осуждены
за  преступлениЯ,   характерные   длЯ   средней   прослойки,   длЯ   людей
респектабельных и свЯзанных с семейной жизнью или,  во  всЯком  случае,  с
женщинами: было и двоеженство, и присвоение денег секты ради женщины, ради
своей или чужой жены, и только в редких случаЯх, да и  то  самые  отпетые,
попадали из-за профессиональных проституток.
   - Ђ мне церковь не  нужна,  -  сказал  он,  -  Я  все  больше  наедине,
втихомолку.
   - ‚тихомолку? - переспросил начальник.
   - Ќу да, - сказал он с каким-то даже раздражением. - Ѓогу писем  писать
не нужно. Ћн-то давно вас насквозь видит,  ему  и  беспокоитьсЯ  не  стоит
читать, что вы там напишете. ‚едь человек и на  свободе  начинает  кое-что
соображать, с годами, конечно. Ђ тут начинаешь  соображать  куда  быстрее.
ђаз есть такой высший ‘удьЯ, у которого силы хватит тебе помочь, он тебе и
помогает, а твое дело только верить и принимать помощь, дурак  ты  будешь,
ежели не примешь.
   - ‡начит, _Ћн_ избавит вас от ‘тилвелла? - сказал начальник.
   - Ђ то как же! —ем Я перед ним провинилсЯ?
   - Ќе убий! - сказал начальник.
   - Ђ что же _Ћн_ •ьюстону это не  сказал?  ђазве  Я  стал  бы  ездить  в
„жефферсон, спать на вокзальной скамейке, лишь бы достать патроны, если  б
•ьюстон менЯ не заставил?
   - Ќу и чертовщина! - сказал  начальник.  -  Ќу  и  чертовщина,  будь  Я
проклЯт! ’ебЯ отсюда через три года выпустЯт, но, будь моЯ волЯ, Я бы тебЯ
сейчас же выставил, сегоднЯ же, пока тебе в голову  или  чем  ты  там  еще
думаешь не взбрело и на менЯ косо посмотреть. Ќе хочу сидеть и  всю  жизнь
представлЯть себе, что про менЯ так думают, как ты думаешь  про  тех,  кто
тебе мешает, чтобы мне желали того, чего  ты  им  желаешь...  Ќу,  ступай.
ђаботать надо.
   Ќо когда настал октЯбрь - месЯц, насколько он знал, не праздничный, без
подозрительных открыток - и начальник за ним послал, он даже не  удивилсЯ.
Ќачальник сперва только молча посмотрел на него - не то что растерЯнно, но
как будто даже уважительно, потом сказал:
   - „а, чертовщина. -  Џеред  ним  лежала  телеграмма.  -  Ћт  начальника
полиции из ‘ан-„иего,  ЉалифорниЯ.  ’ам  в  мексиканском  квартале  стоЯла
церковь. Ћна давно была заброшена, кажетсЯ, новую выстроили. ‘ловом, служб
там не было, а что в ней делалось, даже полициЯ  толком  не  знала.  Ђ  на
прошлой неделе церковь обрушилась. Џричин никто не знает, рухнула вдруг, и
все. ’ам нашли человека, вернее, то, что от него осталось. ‚от что пишут в
телеграмме: "Ћтпечаткам пальцев ”Ѓђ установило ваш заключенный номер 08213
афорд ‘тилвелл". - Ќачальник вложил телеграмму в конверт, сунул конверт в
Ящик. - ђасскажите, в какую это церковь вы ходили,  до  того  как  •ьюстон
заставил вас убить его.
   Ќо он ничего не ответил. Ћн только глубоко вздохнул.
   - ’еперь-то менЯ выпустЯт, - сказал он, - теперь Я свободен.
   - Ќе сию минуту, -  сказал  начальник.  -  Џройдет  месЯц-другой.  Ќадо
написать прошение, послать губернатору. Џотом он запросит рекомендацию.  Ђ
потом подпишет помилование.
   - Џрошение? - сказал он.
   - ‚ы сюда попали по закону, -  сказал  начальник.  -  ‚ас  и  выпустить
должны по закону.
   - Џрошение? - повторил он.
   -  Ќадо,  чтобы  ваши  родные  поручили  юристу  составить  прошение  о
помиловании на имЯ губернатора. †ена... впрочем, она умерла. Ќу,  одна  из
дочерей.
   - Ќаверно, они теперь уже замужем, уехали.
   - ’ак, - сказал начальник. Џотом сказал:  -  —ерт  побери,  да  вы  уже
фактически свободны, ведь у вас в собрании штата есть родич - кем  он  вам
приходитсЯ, этот ќгглстоун ‘ноупс, которого два года  назад  провалили  на
выборах в конгресс?
   Ћн стоЯл не двигаЯсь, слегка наклонив голову.
   - —то ж, как видно, Я тут останусь.
   Љак он мог сказать  чужому  человеку:  "Љларенс,  внук  моего  старшего
брата, занимаетсЯ политикой, ему голоса собирать надо. Ђ  когда  Я  отсюда
выйду, у менЯ избирательного права не будет. —ем  же  мне  купить  подпись
Љларенса  ‘ноупса  на  прошении?"  ‡начит,  оставалсЯ  только   сын   ќка,
“оллстрит, а тот никогда никого не слушалсЯ.
   - ‚идно, Я тут у вас и эти три года отбуду, - сказал он.
   - Ќапишите сами своему шерифу, - сказал начальник.  -  џ  могу  за  вас
написать.
   - •эб •эмптон, тот, что менЯ засадил, он уже помер.
   - Ќо какой-нибудь шериф там у вас есть? —то это с вами?  Њожет,  вы  за
эти сорок лет стали боЯтьсЯ солнца, воздуха?
   - ’ридцать восемь будет нынешним летом, - сказал он.
   - •орошо, тридцать восемь. ‘колько вам лет?
   - ђодилсЯ Я в восемьдесЯт третьем, - сказал он.
   - ‡начит, вы тут сидите с двадцати пЯти лет?
   - Ќе знаю, не считал.
   - Ќу, ладно, - сказал начальник. - ‘тупайте! Љогда захотите,  Я  напишу
письмо вашему шерифу.
   - Џожалуй, Я досижу, - сказал он. Ќо  он  ошибсЯ.  —ерез  пЯть  месЯцев
прошение уже лежало на столе у начальника.
   - Љто это ‹инда ‘ноупс Љоль? - спросил начальник.
   Ћн долго стоЯл, не двигаЯсь:
   - …е папаша богатый банкир в „жефферсоне. “ его деда и у моего все дети
погодки.
   - Ћна, как член вашей семьи, подписала  прошение  губернатору  о  вашем
освобождении.
   - ќто как же понимать, шериф за ней послал,  что  ли,  он  заставил  ее
подписать?
   - Љак он мог? ‚едь вы не дали мне написать шерифу.
   - ‚ерно, - сказал он. Ћн смотрел на бумагу, прочесть ее он не мог.  Ћна
лежала перед ним вверх ногами, впрочем, это тоже было все равно. - ‚ы  мне
покажите, где тут подписались те, что не хотЯт менЯ выпускать.
   - —то? - спросил начальник.
   - ’е, кто не хотЯт, чтоб Я вышел.
   - Ђ-а, вы про семью  •ьюстонов.  Ќет,  тут  на  прошении  стоЯт  только
подписи   прокурора,   который   вас   засудил,   вашего    шерифа    •эба
•эмптона-младшего и еще ‚.Љ.ђэтлифа. Ћн не из •ьюстонов?
   - Ќет, - сказал он. Џотом опЯть медленно, глубоко вздохнул. - ‡начит, Я
свободен?
   - Њало того, - сказал начальник. - ‚ам не  просто  везет,  вам  вдвойне
везет.
   Ќо объЯснил он ему, в чем дело, только назавтра,  после  того  как  ему
выдали пару башмаков, рубашку, рабочий ко