        “ильЯм ”олкнер. ЋсобнЯк

   -----------------------------------------------------------------------
   William Faulkner. The Mansion (1959). Џер. - ђ.ђайт-Љовалева.
   ‚ кн.: "“ильЯм ”олкнер. ‘вет в августе. ЋсобнЯк".
   Њ., "•удожественнаЯ литература", 1975.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 21 February 2001
   -----------------------------------------------------------------------


   ќта книга - заключительнаЯ глава, итог работы, задуманной и  начатой  в
1925 году. ’ак как автору хочетсЯ верить и надеЯтьсЯ, что работа всей  его
жизни ЯвлЯетсЯ частью живой литературы, и так как "жизнь" есть движение, а
"движение" - это изменениЯ и перемены, а  единственнаЯ  антитеза  движению
есть неподвижность, застой, смерть,  то  за  тридцать  четыре  года,  пока
писалась  эта  хроника,   в   ней   накопились   всЯкие   противоречиЯ   и
несоответствиЯ; этой заметкой автор просто  хочет  предупредить  читателЯ,
что он уже сам нашел гораздо больше несоответствий  и  противоречий,  чем,
надо надеЯтьсЯ, найдет читатель, - и что эти противоречиЯ и несоответствиЯ
происходЯт оттого, что автор, как ему кажетсЯ, понЯл человеческую  душу  и
все ее метаниЯ лучше, чем понимал тридцать  четыре  года  тому  назад;  он
уверен, что, прожив такое долгое времЯ с героЯми своей хроники, он и  этих
героев стал понимать лучше, чем прежде.
   “.”.


        1. Њ€ЌЉ

   €так, присЯжные сказали: "‚иновен", - и судьЯ сказал:  "Џожизненно",  -
но он их не слыхал. Ћн и не слушал. ‚ сущности, он и не мог ничего слушать
с самого  первого  днЯ,  когда  судьЯ  стукнул  деревЯнным  молоточком  по
высокому пюпитру и стучал до тех пор, пока он, Њинк,  не  отвел  глаза  от
дальней двери судебного зала, чтобы выЯснить - чего же,  в  конце  концов,
хочет от него этот человек,  а  тот,  судьЯ,  перегнулсЯ  через  пюпитр  и
заорал: "‚ы, ‘ноупс! ‚ы убили „жека •ьюстона  или  нет?"  -  а  он,  Њинк,
сказал: "Ќе трогайте менЯ! ‚идите - Я занЯт!" - и снова повернул голову  к
дальней двери в конце зала и тоже заорал в  упор  -  через,  сквозь  стену
тусклых, мелких лиц, зажавших его со всех сторон:  "‘ноупс!  ”лем  ‘ноупс!
Љто-нибудь, позовите сюда ”лема ‘ноупса! џ заплачу! ”лем вам заплатит!"
   ’ак что слушать ему было некогда. ‚ сущности, и в тот первый раз, когда
его повели в наручниках из камеры в  зал  суда,  это  была  бессмысленнаЯ,
возмутительнаЯ нелепость, глупое вмешательство, лишнЯЯ помеха, да и каждый
раз это хождение в суд под конвоем только мешало правильно решить  дело  -
его дело, да и дело этих проклЯтых судей, - надо было бы выждать, оставить
его в покое: все эти долгие месЯцы между  арестом  и  судом  у  него  была
одна-единственнаЯ, самаЯ насущнаЯ потребность -  ждать,  стиснув  грЯзными
пальцами ржавые прутьЯ тюремной решетки, выходившей на улицу.
   ‘начала,  в  первые  дни  за  решеткой,  его  просто  брала  досада  на
собственное нетерпение и - да, он это сознавал - на собственную  глупость.
‚едь задолго до той минуты, когда пришла пора вскинуть ружье и выстрелить,
он уже знал, что его двоюродный брат ”лем  (единственный  член  их  семьи,
который имел и возможность и основаниЯ - во всЯком случае, от него  одного
можно было ждать этого - вызволить его из неприЯтностей), что ”лем уехал и
ничего делать не станет. Ћн даже знал,  почему  ”лема  тут  не  будет,  по
крайней мере, год: ”ранцузова Ѓалка - поселок маленький, тут все знали обо
всем и про всех все понимали, зачем он уехал в ’ехас, даже если  бы  из-за
этой уорнеровской девчонки не поднимали вечно шум и визг, с  тех  пор  как
она сама (а может, и кто другой)  заметила,  что  у  нее  поЯвилсЯ  первый
пушок, уж не говорЯ про ту прошлую весну  и  лето,  когда  этот  оголтелый
парень, мальчишка Њаккэрронов, крутилсЯ около нее и дралсЯ с другими -  ни
дать ни взЯть свора кобелей по весне.
   ’ак что задолго до того, как ”лем на ней женилсЯ, он, Њинк,  да  и  всЯ
округа на десЯть миль от ”ранцузовой Ѓалки уже знали,  что  старому  Ѓиллу
“орнеру нужно было выдать ее замуж за кого угодно, да поскорее, если он не
хотел, чтоб у него весной на выгоне пассЯ приблудный жеребенок. € когда на
ней в конце концов женилсЯ ”лем, он, Њинк, ничуть не удивилсЯ. ќтому ”лему
всегда везло. Ќу, ладно, не только везло: он был единственным человеком во
всей ”ранцузовой Ѓалке, который мог постоЯть за себЯ, потЯгатьсЯ со старым
Ѓиллом “орнером; в сущности, он уже почти  вытеснил  „жоди,  сына  старого
Ѓилла, из лавки, а  теперь,  став  зЯтем  старика,  норовил  захватить  ее
целиком. †енившись, да еще  вовремЯ,  чтобы  дать  имЯ  ее  пащенку,  ”лем
становилсЯ не только законным мужем этой  проклЯтой  девчонки,  котораЯ  с
пЯтнадцати  лет  одной  своей  походкой  распалЯла  всех   мужчин   моложе
восьмидесЯти, но ему за  это  еще  и  приплатили:  он  получил  не  только
законное право лапать ее, когда ему вздумаетсЯ, - а человеку стоило только
вообразить, что ее кто-то лапает, как он себЯ не помнил, - но ему  еще  за
это отдали в полное владение усадьбу ‘тарого ”ранцуза.
   „а, он знал, что ”лем не придет, когда потребуетсЯ, потому что ”лему  с
молодой женой надо пробыть вдали от  поселка  до  тех  пор,  пока  про  то
существо, что у них родитсЯ, можно будет говорить,  будто  ему  исполнилсЯ
всего один месЯц, и никто при этом не помрет со смеху.  Ќо  когда  наконец
подошла та последнЯЯ минута, тот последний миг и ему уже никак нельзЯ было
не прицелитьсЯ и не спустить курок,  он  об  этом  забыл.  Ќет,  неправда.
Ќичего он не забыл. Џросто ждать стало невмоготу, •ьюстон сам не  дал  ему
подождать, и это было последнее оскорбление, которое  нанес  ему,  умираЯ,
„жек •ьюстон: заставил  его,  Њинка,  убить  себЯ  в  такое  времЯ,  когда
единственный человек, который мог спасти Њинка и спас бы непременно, волей
или неволей, по извечным  неизменным  законам  кровного  родства,  -  этот
человек находилсЯ за тысЯчу миль, и  это  оскорбление  ничем  нельзЯ  было
смыть, потому что, наносЯ его, •ьюстон сам уходил от всЯкого возмездиЯ.
   Ќет, он не забыл, что его родича поблизости нет.  Џросто  ждать  дольше
было невозможно. Џросто ему пришлось положитьсЯ на _Ќих_ - на  _Ќих_,  про
которых сказано, что ни один волос не упадет с головы без _€х_ воли. _Ћни_
были длЯ него вовсе не тем самым, как его ни назови,  кого  люди  величают
‘тарым •озЯином. Ќе верил он ни в какого ‘тарого •озЯина. ЌасмотрелсЯ он в
своей жизни такого, что если бы и вправду существовал какой-то •озЯин,  да
еще, как говорЯт про него, всевидЯщий и всемогущий, так  уж  он  навернЯка
вмешалсЯ бы. Љ тому же он, Њинк, никогда верующим не был. ‚ церковь он  не
ходил лет с пЯтнадцати  и  ходить  не  собиралсЯ:  чего  делать  там,  где
какой-то малый, у которого бурчало в животе и зудело под ширинкой,  -  тут
домашними средствами не обойтись, -  называл  себЯ  проповедником  божиим,
чтобы под этим предлогом собрать побольше баб и соблазнЯть их  услугой  за
услугу - они ему набьют пустое брюхо, а он им за  это  тоже  услужит,  как
только муж уйдет в поле, а жена словчитсЯ убежать  в  кустики,  где  ее  и
будет ждать проповедник; и бабы шли в эту молельню, потому что нельзЯ было
выгоднее обменЯть жареную курицу или картофельный пирог, а мужьЯ приходили
не затем, чтобы помешать этим сделкам, потому что муж понимал,  что  никак
помешать не может, кишка тонка, а затем, чтобы выведать,  попадет  ли  его
жена в очередь сегоднЯ или он еще успеет проборонить последнюю  сороковку,
а уж потом, если придетсЯ, привЯжет жену ремнем к спинке  кровати,  а  сам
спрЯчетсЯ за дверью и станет ждать, что будет; молодежь,  та  и  вовсе  не
заходила в церковь, даже длЯ виду, а  прЯмо  бежала  парочками  в  ближние
кусты.
   Њинк просто считал, что _Ћни - Ћн - Ћно_, как бы  их  там  ни  назвать,
должны быть воплощением основной естественной справедливости и равенства в
человеческой жизни, а если это не так, значит, и  противитьсЯ  бесполезно.
Ќе могут же _Ћни - Ћн - Ћно_, зовите как угодно, вечно мотать  и  мытарить
человека и не позволить ему в какой-то день, в какой-то  миг  самому  дать
сдачи, по справедливости, по праву. Џусть  _Ћни_  его  мотают  и  мытарЯт,
пусть _Ћни_ даже просто сидЯт и смотрЯт, как все складываетсЯ против него,
как удары сыплютсЯ ему на голову без передышки,  будто  по  заказу;  пусть
_Ћни_ просто сидЯт и смотрЯт, а может быть (ну что ж, почему бы  и  нет  -
человеку  это  нипочем,  если  он  только  настоЯщий  человек  и  раз  так
полагаетсЯ по  справедливости),  даже  радуютсЯ;  может  быть,  _Ћни_  его
испытывают, проверЯют - настоЯщий он человек или нет, хватит у  него  силы
выдерживать всЯкие мытарства и мотаниЯ, чтобы заслужить право дать  сдачи,
когда придет его черед.  Ќо  когда-нибудь  настанет  час,  и  он,  в  свою
очередь, заработает это право по справедливости, законно,  точно  так  же,
как  _Ћни_  заработали  право  испытывать  его  и  даже   радоватьсЯ   его
испытаниЯм; настанет час, когда _€м_ тоже придетсЯ доказывать ему,  что  и
_Ћни_ - настоЯщие, как он доказал _€м_, что он -  настоЯщий  человек,  тот
час, когда он не только сможет на _Ќих_ понадеЯтьсЯ,  но  заработает  себе
право надеЯтьсЯ на _Ќих_ и знать, что теперь-то _Ћни_ его не  подведут;  и
_Ћни_ не посмеют, никак не осмелЯтсЯ подвести его, иначе _Ћни_ так же сами
себе опротивеют, как он в конце концов опротивел себе, оттого  что  терпел
все, что приходилось терпеть от „жека •ьюстона.
   ’ак что он еще в то утро отлично знал, что ”лем сюда не ЯвитсЯ. Ќо  ему
просто невмоготу стало ждать, просто подошел тот час, когда  им  с  „жеком
•ьюстоном больше нельзЯ  было  дышать  одним  воздухом.  ‡начит,  раз  его
двоюродного брата тут нет, ему оставалось только одно - право надеЯтьсЯ на
_Ќих_, право, заработанное тем, что за всю свою жизнь он ни разу ничего  с
_Ќих_ не спрашивал.
   ‚се началось весной. Ќет, раньше, прошлой осенью. Ќет, даже еще раньше,
задолго до того. Ќачалось это в ту самую минуту, как родилсЯ •ьюстон,  уже
с задатками наглости, нетерпимости, упрЯмства. Ќет, не в  ту  минуту,  как
они оба, •ьюстон и Њинк ‘ноупс, стали дышать  одним  воздухом  -  воздухом
‘еверного Њиссисипи, потому что он, Њинк, никогда  ни  с  кем  не  спорил.
Ќикогда он спорщиком не был. Џросто всю жизнь его так мотало  и  мытарило,
так ему не  везло,  что  волей-неволей  приходилось  неотступно  и  упорно
защищать самые насущные свои права.
   Ќо только с лета, перед той первой осенью, судьба •ьюстона неразрывно и
окончательно свЯзалась с судьбой Њинка, и это было еще  одним  проЯвлением
извечной обиды: никто, даже _Ћни_, и меньше всего _Ћни_,  не  соблаговолил
предупредить Њинка, к чему приведет  эта  перваЯ  встреча.  ‘лучилось  это
после того, как молодаЯ жена  •ьюстона  пошла  искать  куриные  гнезда  на
конюшню, где стоЯл жеребец, и жеребец этот убил ее, ну и, конечно,  каждый
порЯдочный человек решил бы, что ни один  порЯдочный  муж  ни  за  что  не
заведет себе второго такого жеребца. Ќо •ьюстон был не такой. •ьюстон  был
не только достаточно богат, чтобы держать кровного  жеребца,  который  мог
убить его жену, он  был  еще  настолько  нагл  и  упрЯм,  что,  пристрелив
жеребца, убившего жену, и  пренебрегаЯ  всеми  приличиЯми,  тут  же  купил
другого, точь-в-точь такого же, может, на тот случай, что  придетсЯ  опЯть
женитьсЯ, а сам хоть и делал вид, что так  убиваетсЯ  по  жене,  что  даже
сосед" боЯлись к нему постучатьсЯ, но все же раза два-три в неделю  скакал
по дороге на этом  коне,  будущем  убийце,  и  рЯдом,  словно  борзаЯ  или
жеребенок, бежал его огромный волкодав, и он подъезжал к лавке  “орнера  и
даже не спешивалсЯ; все трое останавливались на  дороге:  упрЯмый,  наглый
всадник, жеребец, косЯщий злым  глазом,  и  пес,  который  скалил  зубы  и
ощетинивал  загривок,  стоило  только  подойти,  -  и  •ьюстон  приказывал
кому-нибудь из сидевших на открытой галерее зайти в лавку и  принести  ему
то, за чем он приехал, как будто тут сидели негры.
   Ђ в то утро он, Њинк, шел в лавку (у  него-то  не  было  лошади,  чтобы
съездить за жестЯнкой табаку, или склЯнкой хинина, или куском мЯса), и  он
только что поднЯлсЯ на невысокий холмик, когда услышал топот копыт, частый
и громкий, и он уступил бы •ьюстону дорогу, если б успел, но жеребец почти
налетел на Њинка, когда •ьюстон резко осадил его, а  подлый  пес  чуть  не
прыгнул ему на грудь,  рыча  прЯмо  в  лицо,  и  •ьюстон,  круто  повернув
вздыбленного  жеребца,  заплЯсавшего  на  месте,  крикнул:  "Љакого  черта
стоишь, ты же слышал, что Я еду? Џрочь с дороги!  •очешь,  чтобы  он  тебе
мозги вышиб, видишь, с ним не справитьсЯ!"
   —то же, может, это и называетсЯ убиватьсЯ по жене, будто  не  по  твоей
вине она погибла, будто не ты сам прикончил того  жеребца.  •ватило  же  у
него наглости, или просто денег хватило, купить второго конЯ,  точь-в-точь
похожего на того, что ее убил. Ќо ему, Њинку, до этого дела не было,  надо
было только дожидатьсЯ, пока раньше или позже этот  сволочной  жеребец  не
убьет самого •ьюстона, но тут случилось то, на что Њинк и не  рассчитывал,
чего не предвидел и даже не предполагал.
   Ќачалось все с дойной коровы, единственной его коровы,  потому  что  он
был не такой богач, как •ьюстон, а просто человек независимый и ни у  кого
одолжений не просил, за все сам  расплачивалсЯ.  Ћна,  эта  самаЯ  корова,
каким-то случаем прохолостела, а он оказалсЯ ни с чем - не только просидел
всю зиму без молока, но и впереди его ждал такой же год, да и  теленка  не
было, а он заплатил пЯтьдесЯт центов за случку, потому что меньше  чем  за
доллар  можно  было  повести  корову  только  к  непородистому  быку,  чей
хозЯин-негр требовал плату вперед.
   ‚ышло, что он кормил корову целую зиму и ждал  теленка,  а  теленка  не
оказалось. Џотом пришлось опЯть вести корову за три мили к тому негру,  не
затем, чтобы требовать обратно свои пЯтьдесЯт центов, а  чтоб  второй  раз
случить корову с быком, но негр отказалсЯ и  потребовал  вперед  пЯтьдесЯт
центов, и он, Њинк, стоЯ во дворе, честил негра, пока тот не ушел в дом  и
не захлопнул дверь, а Њинк уже в пустом дворе все честил и  негра,  и  его
семейство, притихшее в хижине, но потом выдохсЯ и повел  корову  домой  за
три мили.
   € ему пришлось  держать  нестельную,  неплодную  корову,  пока  она  не
выщипала все его тощее  пастбище,  а  потом  пришлось  ее  кормить  тощими
кормами в сарае весь конец лета и всю осень, так как фермеры  договорились
не выпускать скот, пока не уберут урожай. ‡начит,  до  самого  ноЯбрЯ  ему
пришлось ее держать. ’о есть подошел ноЯбрь,  прежде  чем  ее  можно  было
пустить на зимний выпас. „а и то, чтобы приманивать корову к вечеру домой,
приходилось отнимать понемножку корм у свиней, которых он  откармливал  на
зиму, а потом она пропала на три или четыре днЯ и в конце  концов  нашлась
на пастбище у „жека •ьюстона с его породистыми быками.
   Џо правде говорЯ, он, со свернутой  веревкой  в  руках,  уже  дошел  до
просеки, ведущей к дому •ьюстона, и вдруг, сам того не сознаваЯ,  даже  не
остановившись и не замедлив шаг, круто повернул и пошел  домой,  торопливо
запихиваЯ свернутую веревку за пазуху, чтобы ее никто не увидел, но он  не
пошел в некрашеную, нечиненую хижину, где  жил,  а  стал  искать,  где  бы
посидеть подумать, и, присев на бревно при дороге, осознал наконец со всей
отчетливостью то, что мелькнуло у него в мыслЯх.
   …сли он сейчас оставит там эту никчемную корову, ей не только будет где
перезимовать, она еще перезимует во сто, в тысЯчу раз лучше, чем  у  него.
Љорова не только перезимует у •ьюстона (а •ьюстон не только так богат, что
разводит и откармливает быков на мЯсо, он так  богат,  что  держит  негра,
который одно знает - кормить и чистить этих  быков,  негра,  длЯ  которого
•ьюстон устроил жилье куда лучше того, где жил он, Њинк, белый человек,  с
женой и „вумЯ дочками), но, кроме того, когда весной он потребует  обратно
корову, она навернЯка будет стельнаЯ, да еще от породистого хьюстоновского
быка, и, значит, у них не только будет свежее молоко, но и теленок  выйдет
породистый, ценный, тогда как отпрыск того захудалого  негритЯнского  быка
не стоил бы ровно ничего.
   ђазумеетсЯ, ему придетсЯ отвечать на всЯкие вопросы: ”ранцузова Ѓалка -
поселок маленький, слишком маленький, тут человек  не  может  делать,  что
хочет, и уж никак на может достать себе все, что захочетсЯ. € четырех дней
не прошло. Ќачалось  с  лавки  “орнера:  каждый  день  он  проходил  мимо,
заворачиваЯ к себе, так что  все  его  видели  и  в  конце  концов  решили
выЯснить, в чем дело. Љто-то спросил - он не помнил кто, да это и неважно:
   - Ќу как, нашел свою корову?
   - Љакую корову? - переспросил он.
   Ђ тот сказал:
   - „жек •ьюстон велел тебе забрать твою животину с его выгона,  говорит,
надоело ее кормить.
   - ‚от оно что, - сказал он. - Ђ корова уже не моЯ.  џ  эту  корову  еще
прошлым летом продал одному парню по фамилии ѓаури, он из ЉаледониЯ-—епел.
   - Ќу и хорошо, - сказал тот, - потому что, будь  Я  на  твоем  месте  и
пасись моЯ корова на выгоне у „жека •ьюстона, Я бы взЯл веревку и  сам  бы
постаралсЯ не заметить, как забрал ее, и, уж конечно, постаралсЯ бы,  чтоб
„жек •ьюстон не заметил. џ бы, пожалуй, даже подходить  к  нему  не  стал,
побоЯлсЯ бы и спасибо сказать.
   ‚есь поселок слишком хорошо знал „жека •ьюстона: сидит дома, угрюмый  и
хмурый, всегда один, с того днЯ, как жеребец убил  его  жену  четыре  года
назад. Ѓудто до него  никто  не  терЯл  жену,  хоть,  может,  по  какой-то
непонЯтной причине некоторые мужьЯ и не хотЯт  от  своих  жен  избавитьсЯ.
‘идит угрюмый, хмурый,  один  в  большом  доме,  и  при  нем  только  двое
слуг-негров, мужчина и женщина-стрЯпуха, да еще жеребец и  пес,  громадный
волкодав, такой же упрЯмый, наглый и нелюдимый, как сам  •ьюстон,  а  тот,
нелюдим проклЯтый, даже не понимает, какой он счастливчик: до того  богат,
что может  не  только  завести  себе  жену,  чтоб  ныла  и  придиралась  и
вытаскивала из кармана последний доллар, нет, он до того богат, что  может
обойтись и без жены, если захочет, до того богат, что  может  нанЯть  себе
женщину, чтоб готовила ему еду, - и женитьсЯ на ней не  надо.  ’ак  богат,
что может нанЯть негра, чтоб  тот  вместо  него  вставал  на  рассвете,  в
холоде, и выходил, в сырость и дождь, кормить  не  только  его  породистых
быков - он срывал за них самый  жирный  куш  только  потому,  что  мог  не
торопитьсЯ их продавать, - но и  этого  проклЯтого  жеребца,  и  даже  эту
чертову собаку, котораЯ бежала  рЯдом  с  конем,  когда  они  носились  по
дорогам и заставлЯли человека, которому всю жизнь  приходилось  топать  на
своих на двоих, прыгать с дороги в кусты, чтоб этот сволочной  жеребец  не
размозжил ему башку кованым копытом, не то придетсЯ ему лежать в канаве, и
этот сволочной пес загрызет его прежде, чем •ьюстон успеет кликнуть его.
   ‹адно, раз •ьюстон так дерет нос, что ему даже нельзЯ сказать  спасибо,
он, Њинк, не станет ему навЯзыватьсЯ без приглашениЯ. „ело не в  том,  что
он никому не хочет быть обЯзан. Џрошла неделЯ, потом прошел месЯц,  уже  и
рождество прошло, настала холоднаЯ, сыраЯ,  унылаЯ  зима.  Љаждый  день  к
вечеру  в   кожанке,   заштопанной   проволокой   и   залатанной   кусками
автомобильной шины, - единственной  своей  верхней  одежде,  натЯнутой  на
заплатанный старый бумажный комбинезон, -  он  шел  по  грЯзной  дороге  в
унылом меркнущем свете заката  смотреть,  как  породистое  стадо  •ьюстона
вместе с его жалкой животиной  двигалось,  ничуть  не  торопЯсь,  домой  в
стойла, которые были куда теплее и лучше  защищены  от  непогоды,  чем  та
лачуга, где он жил, в стойла, где  скотину  кормил  специально  длЯ  этого
нанЯтый негр: на нем и одежда куда теплее, чем у Њинка и у его  семейства,
и он шептал проклЯтиЯ себе под нос, в облако морозного дыханиЯ,  проклинаЯ
негра за то, что его черную кожу греет хорошаЯ одежда, лучше, чем у  него,
у белого, проклинаЯ сытный корм, который давали скотине, а не людЯм,  хотЯ
его собственнаЯ корова тоже ела со всеми вместе, и  злее  всего  проклинаЯ
ничего не подозревавшего белого человека, чье  богатство  всему  виной,  а
главное, проклинаЯ то, что мешало ему отомстить, отплатить, - а он  считал
это естественной справедливостью и своим неотъемлемым правом, -  отомстить
сразу, одним махом, а тут приходилось ожидать, пока  корма  постепенно  не
превратЯтсЯ в живой вес, да еще  нельзЯ  было  предвидеть  и  предсказать,
когда корова подпустит быка, а  потом  пойдут  долгие  девЯть  месЯцев  до
отела; он проклинал себЯ за то, что может добитьсЯ  справедливости  только
таким долгим и бездеЯтельным ожиданием.
   ‚от от чего он мучилсЯ.  Ћт  ожиданиЯ.  €  не  только  от  страха,  что
отдалЯетсЯ исполнение надежд, не только от обиды, что простое справедливое
дело отодвигаетсЯ, откладываетсЯ, а от сознаниЯ, что даже в тот час, когда
удар падет "а •ьюстона, это  будет  стоить  ему,  Њинку,  восемь  долларов
наличными:  эти  восемь  долларов  должны  служить  доказательством,   что
воображаемый покупатель коровы как будто заплатил их Њинку,  чтобы  вранье
насчет продажи коровы показалось правдоподобным; весной, когда Њинк придет
требовать свою корову, эти доллары придетсЯ отдать •ьюстону в залог  того,
что до этой минуты он сам верил,  будто  корова  продана  или,  во  всЯком
случае, оценена в восемь долларов, - и он придет к •ьюстону  и  расскажет,
как покупатель пришел к нему, Њинку, сегоднЯ  утром,  заЯвил,  что  корова
удрала от него еще в ту  ночь,  когда  он  ее  купил  и  привел  домой,  и
потребовал обратно свои восемь долларов, а  когда  он  все  это  расскажет
•ьюстону, тот не станет так задаватьсЯ и презирать его, а поселок не будет
так  любопытничать,  и  он,  Њинк,  всем  докажет,  что   истратил   целых
шестнадцать долларов, чтобы вернуть свою корову.
   ‚ этом и была главнаЯ обида: жаль восьми долларов. ’о,  что  за  восемь
долларов он не мог бы даже прокормить корову зимой, а не то что  откормить
ее до той прибавки веса, которую он видел своими глазами, это в расчет  не
принималось. ‚ажно, что надо было  отдать  •ьюстону,  который  даже  и  не
заметит, сколько корму съела корова, ненужные ему восемь  долларов,  а  на
них он,  Њинк,  мог  бы  купить  к  рождеству  галлон  виски,  да  еще  на
доллар-другой чего-нибудь длЯ жены и  дочек,  проевших  ему  голову  из-за
трЯпок.
   Ќо выхода не было. € вместе  с  тем  он  даже  гордилсЯ,  что  это  его
возмущает. Ќе такой он мелочный, и  жалкий,  и  ничтожный,  чтобы  покорно
принимать все обиды только потому, что пока  нельзЯ  найти  выход.  Ѓольше
того:  такаЯ  несправедливость  еще  сильнее  разжигала  его  злобу,   его
возмущение. ‡начит, ему придетсЯ унижатьсЯ и даже пресмыкатьсЯ,  когда  он
пойдет за коровой, придетсЯ врать впустую, только за честь  отдать  восемь
долларов, необходимых ему самому, скопленных ценою  жертв,  притом  отдать
человеку, которому они вовсе не нужны, он и не заметит, если их получит, и
даже не знает, что ему их собираютсЯ отдать.
   €, наконец, пришла та минута, тот день в конце зимы, когда по  местному
обычаю владельцы загонЯли скот, свободно гулЯвший с  осени  по  омертвелым
полЯм, чтобы землю можно было распахать и засеЯть; и в тот  день,  вернее,
вечер, он дождалсЯ, пока его корове в последний раз зададут корм вместе со
всем хьюстоновским стадом, и только тогда подошел к загону  с  перекинутой
через руку истертой веревкой и с жалким комком истертых долларовых бумажек
и горстью никелей и центов в кармане комбинезона; но ему  не  пришлось  ни
унижатьсЯ, ни пресмыкатьсЯ, потому что в загоне был только негр с  вилами,
а богатый хозЯин сидел дома, в теплой кухне, со стаканом пунша, сваренного
не из вонючего тошнотворного самогона, который он, Њинк, мог бы купить  на
свои восемь долларов, если б их  не  надо  было  отдавать,  а  из  доброго
красного  марочного  виски,  заказанного  в  Њемфисе.   Ќе   пришлось   ни
пресмыкатьсЯ,  ни  унижатьсЯ,  только  сдержанно,  как  полагалось  белому
человеку, сказать негру, обернувшемусЯ к нему в дверЯх хлева:
   - ‡дорово. ЋказываетсЯ, моЯ корова у вас? Ќадень-ка на нее  веревку,  Я
ее заберу, чтоб тут не мешала.
   Ќо негр посмотрел на него и ушел через конюшню к дому, не  подошел,  не
взЯл веревку, хотЯ он, Њинк, этого и не ждал,  а  сначала  пошел  спросить
белого человека, что  надо  делать.  €менно  этого  он,  Њинк,  и  ожидал,
опираЯсь потрескавшимисЯ, красными от холода  руками,  вылезавшими  из-под
слишком коротких обтрепанных рукавов, на верхнюю жердину белой  загородки.
„а, сидел •ьюстон со стаканом пунша из доброго красного виски, без  сапог,
в одних носках, грел ноги перед ужином, а теперь  ему  придетсЯ  с  бранью
спустить ноги и снова натЯнуть холодные, мокрые, грЯзные резиновые  сапоги
и выйти к загону. ’ак •ьюстон и сделал; в грохоте кухонной двери, в скрипе
и чавканье резиновых сапог по двору  слышалось  недоумение  и  Ярость.  Ћн
прошел через хлев, негр - за ним, шагах в десЯти.
   - ‡дорово, „жек, - сказал Њинк, - жаль, что вас пришлось побеспокоить в
такой холод, в сырость. ‚аш негр и сам  мог  бы  справитьсЯ.  Ђ  Я  только
сегоднЯ узнал, что у вас моЯ корова перезимовала. Џусть ваш  негр  наденет
на две веревку, Я ее уведу, чтоб не мешалась тут.
   - џ думал, ты продал корову Ќэбу ѓаури, - сказал •ьюстон.
   - € продал, - сказал Њинк. - Ђ нынче  утром  Ќэб  подъехал  на  муле  и
говорит, что корова удрала от него в ту  самую  ночь,  как  он  ее  привел
домой, с тех пор он ее и не видел и отобрал у менЯ  восемь  долларов,  что
дали мне за нее. - € он полез в карман, сжимаЯ  в  кулаке  комок  истертых
бумажек и мелочь. - Ќу вот, раз цена этой корове восемь долларов,  значит,
Я вам столько и должен за зимовку. ’еперь, значит, ей цена все шестнадцать
долларов, хоть ей это и невдомек. ‚от. Ѓерите ваши денежки,  и  пусть  ваш
негр накинет на нее эту веревку, а Я...
   - ќта корова осенью и восьми долларов не стоила, - сказал •ьюстон. -  Ђ
теперь она стоит куда больше. € съела  она  моих  кормов  больше,  чем  на
шестнадцать долларов. “ж не говорю, что  мой  молодой  бык  покрыл  ее  на
прошлой неделе. ‚ерно ведь, ѓенри, на прошлой неделе? - спросил он негра.
   - „а, сэр, - сказал негр. - ‚ прошлый вторник. “ менЯ записано.
   - ‘казали бы вы мне раньше, не пришлось бы вашему быку старатьсЯ, да  и
вашему негру с его вилами тоже, - сказал Њни к. € обратилсЯ к негру: - ќй,
бери веревку...
   - Џогоди, - сказал •ьюстон и тоже полез в карман.  -  ’ы  сам  назначил
цену корове - восемь долларов. ‹адно, Я ее покусаю.
   - Ђ вы сами только что сказали, что она подорожала, - сказал Њинк. -  џ
и сам собиралсЯ доплатить вам. Ђ  за  нее  Я  и  шестнадцати  долларов  не
возьму, не то что восемь. ’ак что берите ваши денежки. € если вашему негру
трудно надеть на нее веревку, давайте Я сам ее заберу. -  €  он  уже  стал
перелезать через загородку.
   - Џогоди, - сказал •ьюстон. Ћн спросил негра: - ‘колько она, по-твоему,
сейчас стоит?
   - „а, наверно, долларов тридцать, - сказал негр, - а то и все  тридцать
пЯть.
   - ‘лыхал? - сказал •ьюстон.
   - Ќет, - сказал Њинк, влезаЯ на загородку, - Я негров не слушаю.  џ  им
приказываю. Ђ если он не хочет обратать корову, велите ему не мешать мне.
   - Ќе лезь через загородку, ‘ноупс, - сказал •ьюстон.
   -  ’ак,  так,  -  сказал  Њинк,  перекинув  одну  ногу  через   верхнюю
перекладину и сжимаЯ веревку красной, как мЯсо, рукой. - …ще скажете,  что
вы так и привыкли - покупать корову с револьвером в руках.  Ђ  может,  вы,
когда выходите сеЯть хлопок или кукурузу, тоже с собой револьвер носите?
   ќто была картина: Њинк с перекинутой через перекладину ногой, •ьюстон у
загородки с револьвером, опущенным книзу, а негр стоит не двигаЯсь, ни  на
кого не смотрит, прищурилсЯ, только белки глаз чуть видны.
   - Џредупредили бы менЯ заранее, Я бы, может, тоже револьвер прихватил.
   - •орошо, - сказал •ьюстон.  Ћн  бережно  положил  револьвер  на  столб
загородки около себЯ. - Ѓрось веревку. Џерелезай через забор около столба,
где стоишь. џ отойду вон к тому столбу, а ты считай до трех  -  посмотрим,
кто его захватит, и начнем торги.
   - Ђ лучше пускай негр считает, - сказал  Њинк.  -  …му  только  и  надо
сказать "три!". “ менЯ-то негра при себе нету. Ђ, как видно, человеку  без
негра и без револьвера не обойтись, когда с вами рЯдишьсЯ насчет скотины.
   Ћн перекинул ногу обратно и спрыгнул на землю перед загородкой.
   - ’ак что Я, пожалуй, схожу  в  лавку,  поговорю  с  дЯдей  Ѓилли  и  с
констеблем. ‚идно, надо было мне с самого начала к ним пойти, а не  топать
сюда по такому холоду. џ бы попросил оставить тут веревку, не тащить же ее
домой, да вы, пожалуй, потом спросите с менЯ  долларов  тридцать  пЯть  за
хранение, - как видно, это ваша крайнЯЯ цена за все чужое, что попадает  к
вам на участок. - “же  уходЯ,  он  сказал:  -  Ќу,  пока!  Ђ  если  будете
продавать скот по восемь долларов, смотрите, чтоб вам фальшивые денежки не
всучили.
   Ћн шагал довольно твердо, но в такой пронзительной злобе,  что  сначала
ничего перед собой не видел, и в ушах стоЯл страшный  звон,  будто  кто-то
разрЯдил двустволку прЯмо у него над ухом. ‚ сущности, он  и  свою  Ярость
предчувствовал, и теперь в одиночестве, без людей, лучше всего можно  было
дать ей выветритьсЯ. ѓлавное, ему было Ясно, что он заранее предвидел все,
как оно потом и вышло, и теперь надо было только собратьсЯ  с  мыслЯми.  ‚
душе  он  предчувствовал,  что  его  злаЯ  судьбина  непременно  изобретет
какую-нибудь каверзу, и то, что ему, очевидно, придетсЯ заплатить еще  два
с половиной доллара мировому судье “орнеру за  бумагу,  которую  констебль
предъЯвит •ьюстону, отбираЯ у него корову, ничуть его не  удивило:  просто
снова вмешались _Ћни_, снова _Ћни_ испытывают, проверЯют, сколько он может
вынести и выдержать.
   ’ак что, в сущности, его не  удивило  и  то,  что  произошло  потом.  ‚
сущности, он сам был виноват, он просто недооценил _€х_: ему казалось, что
отнести восемь долларов •ьюстону, накинуть веревку на корову и  увести  ее
домой - дело  настолько  простое,  настолько  мелкое,  что  _Ћни_  нипочем
вмешиватьсЯ не станут. Ќо тут он  ошибсЯ:  избавитьсЯ  от  _Ќих_  было  не
так-то просто. “орнер наотрез отказалсЯ выдать бумагу, наоборот,  два  днЯ
спустЯ семь человек, считаЯ и негра, - он сам, •ьюстон, “орнер,  констебль
и два опытных торговца скотом, - стоЯли у загородки хьюстоновского загона;
и негр провел корову перед экспертами.
   - Ќу, как? - спросил наконец “орнер.
   - џ бы дал тридцать пЯть, - ответил первый торговец.
   - Ђ если ее покрыл породистый бык, Я бы набавил до тридцати семи,  даже
до тридцати семи с половиной, - сказал второй.
   - Њожет, дали бы и сорок? - спросил “орнер.
   - Ќет, - сказал второй, - а вдруг она не стельнаЯ?
   - Џотому-то Я бы тридцати семи с половиной не дал, - сказал первый.
   - ‹адно, - сказал “орнер, высокий, тощий, узкобедрый человек с  густыми
усами, точь-в-точь как у его покойного отца-кавалериста из  форрестовского
отрЯда. - ‘читайте тридцать семь с половиной. ‡начит, делим пополам. -  Ћн
посмотрел на Њинка. - Џлати •ьюстону  восемнадцать  долларов  и  семьдесЯт
пЯть центов и можешь забирать свою корову. „а ведь у тебЯ,  наверно,  нету
восемнадцати долларов и семидесЯти пЯти центов?
   Ћн стоЯл спокойно,  положив  докрасна  обветренные  руки,  торчащие  из
рукавов, на верхнюю жердину загородки, в глазах у него совсем потемнело, в
ушах стоЯл звон,  будто  кто-то  разрЯдил  двустволку  прЯмо  у  него  над
головой, но на его липе застыло неопределенное  кроткое  выражение,  почти
похожее на улыбку.
   - Ќету, - сказал он.
   - Њожет быть, его  родич,  ”лем,  даст  ему  денег?  -  спросил  второй
скотопромышленник. Ќикто не стал ему отвечать, даже не напомнил, что  ”лем
все еще в ’ехасе, куда он уехал с женой на медовый месЯц в  августе  сразу
после свадьбы.
   - —то же, пускай отработает, - сказал “орнер. Ћн обратилсЯ к  •ьюстону:
- …сть у вас длЯ пего какаЯ-нибудь работа?
   - џ собиралсЯ ставить еще одну загородку, - сказал •ьюстон. -  Џосчитаю
ему по пЯтьдесЯт центов за день. Џусть поработает тридцать семь дней и еще
полднЯ с рассвета до обеда, пускай копает  Ямы  длЯ  столбов  и  проволоку
тЯнет. ’олько как быть с коровой? Њне ее держать или  же  Љвик  (Љвик  был
констебль) ее заберет?
   - •отите, чтоб Љвик ее взЯл? - спросил “орнер.
   - Ќет, - сказал •ьюстон. - Ћна тут так долго  пробыла,  что  еще,  чего
доброго, заскучает. € потом, если  она  тут  останетсЯ,  ‘ноупс  может  ее
каждый день видеть, а  всегда  веселей  работать,  когда  знаешь,  за  что
работаешь.
   - Ќу, ладно, ладно, - торопливо сказал “орнер. - ‡начит,  договорились.
•ватит с менЯ болтовни.
   ‚от так ему и пришлось работать. Ќо он гордилсЯ, что никогда, ни за что
он с этим не примиритсЯ. „аже если придетсЯ  потерЯть  корову,  даже  если
корову вообще не брать и, так  сказать,  успокоитьсЯ.  Ђ  это  -  то  есть
отказатьсЯ от коровы -  было  проще  простого.  Ѓольше  того:  он  мог  бы
получить восемнадцать долларов семьдесЯт пЯть центов,  если  бы  пошел  на
это, и тогда с теми восемью долларами, от  которых  отказалсЯ  •ьюстон,  у
него набралось бы почти двадцать семь долларов, а он и  не  помнил,  когда
держал в руках такую сумму, потому что даже после осенней продажи  хлопка,
за вычетом арендной платы “орнеру и платы за товар, забранный в его лавке,
у него еле-еле остались в наличности  те  восемь  -  десЯть  долларов,  на
которые он напрасно надеЯлсЯ выкупить корову у •ьюстона.
   ‚ сущности, сам •ьюстон предложил ему этот выход. “же второй или третий
день он копал Ямы и ставил в них тЯжеленные столбы.  •ьюстон  подъехал  на
своем жеребце и остановилсЯ, глЯдЯ на него. Ќо он не прервал работу и даже
не поднЯл глаз.
   - ќй! - сказал •ьюстон. - Џосмотри на менЯ!
   Ћн поднЯл голову, продолжаЯ работать. •ьюстон уже протЯнул руку, и  он,
Њинк, увидел в ней деньги,  как  насчитал  “орнер:  восемнадцать  долларов
семьдесЯт пЯть центов.
   - ‚от они, бери. Ѓери и уходи домой, забудь про корову.
   Ќо он уже опустил  глаза,  взвалил  на  плечо  столб,  который  казалсЯ
тЯжелее и больше его самого, поставил в Яму, засыпал  и  утрамбовал  землю
черенком лопаты и только слышал, как жеребец повернулсЯ и поскакал  прочь.
Џотом  настал  четвертый  день,  и  снова  он  услышал,  как  подскакал  и
остановилсЯ жеребец, но даже не поднЯл глаз, когда •ьюстон его окликнул:
   - ‘ноупс. - € опЯть: - ‘ноупс. - Ђ потом он сказал: -  Њинк,  -  а  он,
Њинк, не поднЯл глаз и даже не приостановилсЯ, а только сказал:
   - Ќу, слышу.
   - Ѓрось. ’ебе надо свой участок пахать, сеЯть. ’ебе на жизнь заработать
надо. ‘тупай домой, засей участок, потом можешь вернутьсЯ.
   -  ‚ремени  у  менЯ  нет  на  жизнь  зарабатывать,  -  сказал  он,   не
останавливаЯсь. - Ќадо корову вернуть домой.
   Ђ на следующее утро подъехал уже не •ьюстон на  своем  жеребце,  а  сам
“орнер в пролетке. Џравда, он, Њинк, не знал, что “орнер вдруг  испугалсЯ,
как бы не нарушилсЯ мир и покой поселка, который он держал железной  рукой
ростовщика при помощи закладных и векселей, спрЯтанных в сейфе  у  него  в
лавке. Ђ когда он, Њинк, поднЯл глаза, он увидел деньги  в  сжатом  кулаке
“орнера, лежавшем на коленЯх.
   - џ записал эти деньги на твой счет в лавке, - сказал “орнер. -  ‘ейчас
проезжал  твой  участок.  ’ы  ни  одной  борозды  не  вспахал.  ‘обирай-ка
инструмент, бери деньги, отдай их  „жеку,  возьми  эту  корову,  будь  она
проклЯта, и ступай домой пахать.
   “орнер - дело другое, длЯ него он остановилсЯ и даже оперсЯ на лопату.
   - Ђ вы слыхали, чтоб Я жаловалсЯ  на  это  самое  ваше  решение  насчет
коровы? - спросил он.
   - Ќет, - сказал “орнер.
   - ’ак не мешайте мне, занимайтесь своим делом, а  Я  займусь  своим,  -
сказал он.
   € тут “орнер соскочил с пролетки,  -  хоть  он  и  был  так  стар,  что
должники, подлизываЯсь к нему, звали его "дЯдЯ Ѓилл", но все еще ловок,  -
одним прыжком, с вожжами в руке и кнутом в другой.
   - Ђ, черт тебЯ подери! - крикнул он.  -  ‘обирай  инструмент  и  катись
домой. Љ вечеру Я вернусь, и, если увижу, что  ты  не  начинал  пахоту,  Я
вышвырну все твои манатки на дорогу и завтра  же  утром  сдам  кому-нибудь
твою лачугу.
   €  он,  Њинк,  посмотрел  на  него  с  тем  же  неопределенным  кротким
выражением лица, почти что с улыбкой.
   - ќто на вас похоже, наверно, вы так и сделаете! - сказал он.
   - € сделаю, будь Я проклЯт! - сказал “орнер. - Љатись! Ќу! ‘ию минуту!
   - —то ж, придетсЯ идти, - сказал он. - ‡начит, это будет второе решение
судьи по нашему делу; ничего не попишешь, всЯкий порЯдочный человек  закон
исполнЯет.
   € он пошел было прочь.
   - ќй, погоди, - сказал “орнер, - возьми деньги!
   - ‡ачем? - сказал Њинк и пошел дальше.
   Љ концу днЯ он вспахал почти  целый  акр.  ЏоворачиваЯ  плуг  на  новую
борозду, он увидел, что по дороге едет пролетка. Ќа этот раз в ней  сидели
двое - “орнер и констебль Љвик, и  пролетка  ехала  шагом,  потому  что  к
задней оси была привЯзана корова. Ќо торопитьсЯ он не стал,  довел  и  эту
борозду до конца, потом выпрЯг мула, привЯзал его к забору и только  тогда
подошел к пролетке, в которой сидели двое, глЯдЯ на него.
   - џ заплатил •ьюстону восемнадцать долларов, вот твоЯ корова, -  сказал
“орнер. - € если Я еще раз услышу, что ты или какаЯ-нибудь  твоЯ  живность
забралась на землю „жека •ьюстона, Я тебЯ упрЯчу в тюрьму.
   - Ђ как же семьдесЯт пЯть центов? - сказал он.  -  Људа  же  эти  шесть
монет девались? Ќа корову вышло судебное решение, не могу Я ее взЯть, пока
судебное решение не выполнено.
   - ‹он, - сказал “орнер констеблю ровным, почти что  мЯгким  голосом,  -
отведи корову вон в тот загон, сними с нее к  чертовой  матери  веревку  и
садись обратно в пролетку.
   - ‹он, - сказал Њинк таким же мЯгким и таким же ровным голосом, -  если
ты поставишь эту корову в мой загон, Я возьму ружье и пристрелю ее.
   Ѓольше он на них и не смотрел. Ћн  вернулсЯ  к  мулу,  отвЯзал  его  от
загородки, запрЯг и повел следующую борозду, идЯ спиной к дому и к дороге,
так что только на повороте он на миг увидел медленно ползущую пролетку, за
которой тащилась корова. Ћн упорно пахал  дотемна,  потом  поужинал  елким
салом и лепешками с патокой, из подозрительно затхлой  муки,  причем  все,
что он ел, принадлежало Ѓиллу “орнеру, пока он,  Њинк,  не  соберет  и  не
продаст будущей осенью еще не посеЯнный хлопок.
   —ерез час, захватив керосиновый фонарь, чтобы видно было,  где  копать,
он снова пошел строить загородку •ьюстону. Ћн ни разу не прилег,  он  даже
не остановилсЯ, хотЯ проработал с  рассвета  весь  день,  и,  когда  снова
занЯлась зарЯ, оказалось, что он проработал без сна  целые  сутки:  взошло
солнце, и он вернулсЯ на свое поле, к мулу и плугу,  и  только  в  полдень
прервал пахоту на обед, потом снова вернулсЯ в поле, снова пахал, или  так
ему казалось, пока, очнувшись, он не увидел, что лежит в последней борозде
под задранными рукоЯтками ушедшего в землю плуга и неподвижный мул все еще
стоит в упрЯжке, а солнце медленно заходит.
   Џотом снова ужин,  похожий  и  на  вчерашний  ужин,  и  на  сегоднЯшний
завтрак, и снова, несЯ зажженный фонарь, он прошел  через  выгон  •ьюстона
туда, где осталась его лопата. Ћн даже не заметил, что  •ьюстон  сидит  на
груде  приготовленных  столбов,  пока  •ьюстон  не  встал,   держа   ружье
наперевес.
   - “ходи! - сказал он. - € не смей приходить на мой участок после захода
солнца. •очешь доконать себЯ - доканывай, только не здесь.  “ходи  отсюда.
Њожет, Я не могу запретить тебе отрабатывать за эту самую корову днем,  но
запретить работать по ночам Я имею право.
   Ќо он и это мог выдержать. Џотому что он знал, как это бывает.  Ћн  все
узнал на собственной шкуре, сам себЯ научил, потому что другого выхода  не
было: он понЯл, что человек все может вынести, если он спокойно  и  просто
откажетсЯ что-нибудь принЯть, признать, чему-то поддатьсЯ. ’еперь он  даже
мог спать по ночам. € не потому,  что  у  него  было  времЯ  выспатьсЯ,  а
потому, что ему стало спокойнее, не  надо  было  торопитьсЯ,  спешить.  Ћн
допахал  арендованный  участок,  взрыхлил  борозды,  пока  стоЯла  хорошаЯ
погода, а в непогожие дни кончал строить  загородку  •ьюстону,  ведЯ  счет
каждому отработанному дню, каждым отработанным пЯтидесЯти центам на  выкуп
коровы. Ќо никакой спешки, никакой гонки, наконец пришла  весна,  и  землЯ
потеплела, готоваЯ принЯть посев, и он увидел, что придетсЯ потерЯть много
времени, не ходить на постройку загородки, потому что надо занЯтьсЯ севом,
он отнессЯ к этому спокойно, взЯл семена хлопка и пшеницы в лавке  “орнера
и засеЯл свой участок быстрее, чем обычно, потому что надо было снова идти
делать загородку и в собственном поте  растворить  еще  полдоллара.  Ћн  и
своим терпением гордилсЯ: только не  сдаватьсЯ,  потому  что  так  он  мог
победить _€х_: конечно, _Ћни_ могут в какую-то минуту пересилить  его,  но
никто, ни один человек не способен ждать дольше, чем он умел ждать,  знаЯ,
что только ожидание поможет, посодействует, послужит ему.
   € наконец наступил вечер того днЯ,  когда  он  мог  отбросить  терпение
вместе с лопатой, носилками и остатком проволоки. •ьюстон  тоже,  наверно,
знал, что наступил последний день. Џохоже, что  •ьюстон  весь  день  ждал,
когда он подойдет по тропке к загону и в ту минуту, как  солнце