ек, скажите вашему дЯде,  что  мне  надобно  его
повидать. - €, снова повернувшись, пошел  за  шерифом,  все  еще  немножко
одеревенелый, в испачканном черном костюме, в небрежно сдвинутой и  сейчас
на солнце заметно выцветшей шлЯпе, и голос из толпы ему вслед:
   - Ќа черта ему адвокат. …му даже гробовщика не понадобитсЯ, после  того
как ѓаури разделаютсЯ с ним нынче ночью!
   Ђ он прошел мимо шерифа, который, остановившись, обернулсЯ  к  толпе  и
говорил своим мЯгким, холодным, учтивым, бесстрастным голосом:
   - џ вам уже сказал раз: уходите отсюда. Ѓольше Я повторЯть не буду.


        3

   ‚от если бы утром, когда он только подумал об этом, он пошел  прЯмо  из
парикмахерской домой и оседлал •айбоЯ, он теперь был бы уже в десЯти часах
езды отсюда, примерно в пЯтидесЯти милЯх.
   Љолокола теперь  молчали.  Ќа  улице  было  пусто,  а  если  бы  кто  и
повстречалсЯ им сейчас, это были бы люди, идущие молитьсЯ в более  тесном,
не столь официальном собрании, шествующие степенно, от фонарЯ к фонарю,  в
густой темноте широко раскинувшихсЯ теней и столь строго соблюдающие тихий
воскресный покой, что они с дЯдей спокойно прошли бы мимо,  узнав  их  еще
издали, за много шагов, не знаЯ, не гадаЯ и не пытаЯсь припомнить,  когда,
где, как, откуда они их знают, - не  по  фигуре,  нет,  и  даже  голос  не
обЯзательно слышать, а вот самое их присутствие, может быть, ток  какой-то
или просто сопоставление: вот этот самый в такое-то времЯ днЯ, в  таком-то
месте, и это все, что требуетсЯ, чтобы узнавать людей,  среди  которых  ты
прожил всю жизнь, -  и  даже,  посторонившись,  сошли  бы  с  тротуара  на
поросший травой край мостовой; быть может, дЯдЯ  окликнул  бы  кого-то  на
ходу, перекинулсЯ двумЯ словами - и снова на тротуар.
   Ќо сегоднЯ улица была пуста. € сами дома  кругом  казались  замкнутыми,
притихшими, настороженными, как если бы люди, живущие  в  них,  которые  в
этот теплый майский вечер (те, кто не пошел в церковь) вышли  бы  посидеть
после ужина на темных верандах в креслах или  качалках,  спокойно  беседуЯ
друг с другом или, если дома достаточно близко, переговариваЯсь с  веранды
на веранду, попрЯтались или ушли из дому. Ќо и на улице сегоднЯ им попалсЯ
только один  человек,  и  он  не  шел,  а  стоЯл  у  калитки  чистенького,
маленького, как сапожнаЯ будка, домика, втиснувшегосЯ в прошлом году между
двумЯ другими домами, которые и так уже жались друг к  дружке  так  тесно,
что из одного дома в другой слышно  было,  как  спускают  воду  в  уборной
(как-то дЯдЯ ему объЯснЯл: если ты родилсЯ, вырос и всю жизнь жил в  такой
глуши, что не слышно ничего, кроме сов по ночам да петухов на  заре,  а  в
сырую погоду, когда звук далеко летит, можно услыхать, как твой  ближайший
сосед за две мили от тебЯ дерево рубит, тебе приЯтно жить так, чтобы рЯдом
с собой слышать людей, чувствовать их  присутствие  всЯкий  раз,  как  они
спускают воду или открывают банку рыбных консервов или супа), - он  стоЯл,
темнее собственной тени и, конечно, более неподвижный, человек, приехавший
откуда-то из деревни год тому назад, а теперь у него была маленькаЯ убогаЯ
лавчонка где-то на окраине, и покупатели его были  большей  частью  негры;
они увидели его, только уже когда чуть не налетели  на  него,  хотЯ  он-то
узнал их - или по крайней мере его дЯдю - еще издалека и ждал,  когда  они
подойдут, и заговорил с дЯдей, прежде чем они оказались рЯдом.
   - Ќе рановато ли вы, адвокат? ‚едь людЯм с —етвертого  участка  надо  и
коров подоить, и дров наколоть на утро, чтоб с завтраком не запоздать,  и,
прежде чем в город ехать, еще и поужинать успеть.
   - Ђ может быть, они еще надумают дома посидеть в  воскресный  вечер,  -
любезно отозвалсЯ дЯдЯ, проходЯ мимо. Ќа что этот  человек  ответил  почти
точь-в-точь то же,  что  говорил  кто-то  утром  в  парикмахерской  (и  он
вспомнил,  как  дЯдЯ  сказал  ему  однажды,  какой  небольшой  запас  слов
требуетсЯ человеку, чтобы жить себе спокойно  и  даже  успешно  обделывать
свои дела, и как не только отдельный человек, но и целаЯ категориЯ  людей,
подобных ему, такого же типа и  склада,  обходитсЯ  небольшим  количеством
несложных оборотов длЯ выражениЯ своих несложных запросов, потребностей  и
вожделений):
   - Ќу уж это будьте покойны. Ќе их вина, что  нынче  воскресенье.  ќтому
сукину сыну следовало бы подумать, прежде чем убивать  белого  человека  в
субботу под вечер. - € так как они уже прошли, продолжал, повысив голос: -
†ене моей сегоднЯ что-то неможетсЯ, да и неохота мне  так  просто  торчать
там да глазеть на тюрьму. Ќо если уж помощь понадобитсЯ,  вы  им  скажите,
чтоб кликнули.
   - џ думаю, они знают, что на вас можно рассчитывать,  мистер  ‹илли,  -
отозвалсЯ дЯдЯ. Ћни продолжали идти. - ‚от видишь? -  сказал  дЯдЯ.  -  Ћн
ничего не имеет против, как он выражаетсЯ, черномазых. ‘проси  его,  и  он
тебе навернЯка скажет, что он любит  их  больше  некоторых  известных  ему
белых,  и  сам  он  этому  верит.  Ћни,  по  всей  вероЯтности,  частенько
обсчитывают его, недодадут  цент-другой  и  тащат,  наверно,  какие-нибудь
пустЯки, по мелочам - пачку жевательной резины, синьку, пару  шнурков  или
там банан, а то и коробку сардин или флакон выпрЯмителЯ длЯ волос  унесут,
спрЯтав под комбинезоном или фартуком, и он знает это; он, вероЯтно, и сам
отдает им даром какие-нибудь там кости,  мЯсо  с  душком,  которое  он  по
недосмотру принЯл от мЯсника, завалЯвшиесЯ карамельки. ‚се, что он требует
от них, - это чтобы они  вели  себЯ  как  черномазые.  ‚от  так  именно  и
поступил ‹укас; пришел в Ярость и застрелил белого человека,  и,  наверно,
мистер ‹илли считает, что все негры хотели бы  сделать  то  же,  а  теперь
белые возьмут и сожгут его, все правильно, как  полагаетсЯ,  и  он  твердо
убежден, что и сам ‹укас хотел бы, чтобы с ним поступили именно  так,  как
подобает белым; и те и другие поступают неуклонно по правилам: негр -  как
положено негру, а белые - как полагаетсЯ белым, и, после того  как  каждаЯ
сторона утолила свою Ярость, никто не в обиде (ведь мистер ‹илли - это  не
ѓаури); и, сказать правду, мистер ‹илли, наверно,  даже  одним  из  первых
предложит дать деньги на похороны ‹укаса и помочь вдове и детЯм,  если  бы
они у него были.
   ’еперь им видна была Џлощадь, тоже  пустаЯ,  -  амфитеатр  неосвещенных
лавок, стройный белый пилЯстр памЯтника  конфедератам  на  фоне  массивной
громады  зданиЯ  суда,  простершего  ввысь  свои   колонны,   к   тусклому
четвероликому циферблату часов, освещенному  с  каждой  стороны  маленьким
электрическим диском, столь же не соответствующей своей сутью этим четырем
механическим гласам предостережениЯ и заклЯтиЯ, как  огонек  светлЯчка.  Ђ
вот и тюрьма, и в тот же миг снопы света вспыхнувших фар, и весь в  огнЯх,
с ревом и воем, маленький среди этой огромной  ночи  и  пустого  города  и
вместе с тем вызывающе-наглый, вынырнул из ниоткуда грузовик и закружил по
площади, и голос, голос молодого человека завопил из него -  это  были  не
слова и даже не крик, а  рев,  многозначительный  и  бессмысленный,  -  и,
промчавшись в дальний конец Џлощади и завершив круг,  грузовик  скрылсЯ  в
никуда. Ћни свернули к тюрьме.
   ќто было кирпичное прЯмоугольное здание строгих пропорций,  с  четырьмЯ
кирпичными колоннами, выступающими по фасаду, плоским барельефом и даже  с
кирпичным архитравом  под  карнизом,  потому  что  здание  было  старое  и
строилось еще в ту пору, когда даже и тюрьмы строили старательно, не спеша
и заботились, чтобы получилось красиво; и он вспомнил,  как  дЯдЯ  говорил
ему когда-то, что не правительственные зданиЯ и даже не церкви,  а  тюрьмы
представлЯют собой подлинную  летопись  округа,  историю  общины;  ибо  не
только загадочные, всеми забытые инициалы, слова и даже целые фразы, вопли
возмущениЯ и обвинениЯ, нацарапанные на стенах, но самые кирпичи  и  камни
хранЯт  не  осадок,  но  сгусток  -  уцелевший,  нетронутый,  действенный,
неистребимый  сгусток  страданий,  и  позора,  и  терзаний,   от   которых
надрывались и разрывались сердца, давно обратившиесЯ в неприметный,  всеми
забытый прах. € что касаетсЯ этой тюрьмы, так оно на самом  деле  и  было,
потому что нарЯду с одной из церквей это было самое старое здание в городе
- здание суда и все, что стоЯло на Џлощади и примыкало к ней, было сожжено
и разрушено вступившими в город федеральными войсками после битвы  в  1864
году. Џотому что на одном из стекол веерообразного окна  над  дверью  было
нацарапано одно имЯ,  имЯ  молоденькой  девушки,  начертанное  алмазом  на
стекле ее собственной рукой в том самом году, и  два-три  раза  в  год  он
поднималсЯ на галерею посмотреть на него - такое загадочное, когда глЯдишь
не  с  той  стороны,  -  не  затем,  чтобы  ощутить  прошлое,   но   чтобы
почувствовать снова бессмертность, неизбывность, неизменность юности;  это
было имЯ одной из дочерей тогдашнего тюремщика (и дЯдЯ, который  все  умел
объЯснить не фактами, а чем-то давным-давно  перешагнувшим  пределы  сухой
статистики и гораздо более волнующим - потому что это была правда, котораЯ
хватала за сердце и не имела ничего общего с тем, что давали  сведениЯ  из
достоверных источников, - рассказывал ему еще,  что  эта  часть  Њиссисипи
была тогда еще совсем девственной; город, селение,  община  выросли  здесь
меньше пЯтидесЯти лет  тому  назад,  люди,  которые  пришли  тогда,  чтобы
поселитьсЯ здесь - а давность этому меньше продолжительности жизни  самого
старого из них, - трудились сообща, все вместе, выполнЯЯ  и  самую  черную
работу, и почетный труд не из-за  денег  или  из  каких-либо  политических
соображений, а чтобы создать отчизну своему потомству, где  человек,  будь
он  потом  тюремщиком,  хозЯином  гостиницы,  кузнецом  или   разносчиком,
оставалсЯ бы  неизменно  тем,  что  юрист,  помещик,  доктор  и  свЯщенник
называют порЯдочным человеком); она в тот  день  стоЯла  у  этого  окна  и
смотрела  на  разгромленные  останки  отступавшего  из  города   батальона
конфедератов, и вдруг  глаза  ее  встретились  через  все  разделЯвшее  их
пространство с глазами  оборванного  небритого  лейтенанта,  шагавшего  во
главе одного из разбитых отрЯдов; она не нацарапала и его имени тут же  на
стекле не только потому, что юнаЯ  девушка  того  времени  никогда  бы  не
сделала этого, но потому, что она тогда  еще  не  знала  его  имени,  хотЯ
полгода спустЯ он стал ее мужем.
   ‚  сущности,  и  сейчас,  с  этой  деревЯнной  галереей  вдоль  фасада,
огороженной  деревЯнной  балюстрадой,  нижний  этаж  был  похож  на  жилое
помещение. Ќо надо всем этим - кирпичнаЯ  стена  без  окон,  кроме  одного
высокого прЯмоугольника за толстыми прутьЯми решетки; и он снова вспомнил,
как  обычно  в  воскресные  вечера,  которые  сейчас  отошли  в   какие-то
допотопные времена, с самого ужина и до того, как тюремщик, выключив свет,
выходил на лестницу и кричал, что пора там унЯтьсЯ наверху, темные  гибкие
руки высовывались меж прутьев решетки,  и  мЯгкие  нераскаЯнные  беспечные
голоса перекрикивались  с  собравшимисЯ  на  улице  женщинами  в  фартуках
поварих или нЯнек, с девушками  в  Ярких  дешевых  платьЯх,  заказанных  и
полученных по почте, с другими молодыми людьми, еще не попавшими в  тюрьму
или уже отсидевшими срок и только что выпущенными. Ќо не сегоднЯ;  сегоднЯ
даже в глубине, в помещении за решеткой, было  темно,  хотЯ  не  было  еще
восьми часов, и он представлЯл себе, видел, как  они  все  собрались,  ну,
может быть, не в кучу, но все вместе, так, чтобы  чувствовать  друг  друга
локтем, если даже и не касатьсЯ друг друга, и, конечно, они сидЯт тихо, ни
смеха, ни разговоров сегоднЯ, сидЯт в  темноте  и  смотрЯт  на  лестничную
площадку, потому что бывало уже, и не раз, когда  длЯ  толпы  белых  людей
мало того, что все черные кошки были серы, она даже не давала  себе  труда
сосчитать их.
   € входнаЯ дверь была распахнута настежь,  чего  он  никогда  раньше  не
видел даже летом, хотЯ в нижнем этаже помещалась  квартира  тюремщика,  и,
откинувшись на складном стуле, придвинутом к стене  прЯмо  против  входной
двери, так что ему видно  было  всю  улицу,  сидел  человек;  это  был  не
тюремщик и даже не один из помощников шерифа,  потому  что  он  сразу  его
узнал, - это был “илл ‹игейт, живший на хуторе в  двух  милЯх  от  города,
один из лучших лесорубов, превосходный стрелок и первый охотник  на  ланей
во всей округе, он сидел, откинувшись  на  стуле,  держа  в  руках  пестро
иллюстрированную страницу юмора сегоднЯшней мемфисской газеты, а  рЯдом  с
ним, прислоненнаЯ к стене, стоЯла  не  стараЯ  его  заслуженнаЯ  винтовка,
которой он перестрелЯл столько ланей (и зайцев прЯмо на бегу), что даже  и
счет потерЯл, а двуствольное ружье, обыкновенный дробовик, и он,  даже  не
опустив газеты, не шевельнув ею, увидел и узнал их прежде  даже,  чем  они
вошли в ворота, и  теперь  внимательно  следил,  как  они  шли  по  двору,
поднЯлись по ступенЯм на галерею и, пройдЯ через нее, вошли в  комнату;  в
ту же  минуту  и  сам  тюремщик  поЯвилсЯ  из  двери  справа  -  сердитый,
толстопузый, нерЯшливый человек с встревоженным, озабоченным,  возмущенным
лицом, с тЯжелым револьвером, заткнутым за поЯс  патронташа,  выглЯдевшего
на нем так же нелепо  и  неуместно,  как  шелковый  цилиндр  или  железный
ошейник, какой в пЯтом веке надевали на шею рабов, - и, притворив за собой
дверь, сразу начал жаловатьсЯ дЯде:
   - Ћн даже не дает закрыть и  запереть  входную  дверь,  уселсЯ  с  этой
дурацкой газетой - и нате вам, пожалуйста, приходи всЯкий, кто хочет.
   - џ делаю то, что мне велел мистер •эмптон, - спокойно и вежливо сказал
‹игейт.
   - Ђ что же, •эмптон думает, эта дурацкаЯ газета остановит молодчиков  с
—етвертого участка? - не унималсЯ тюремщик.
   - Њне кажетсЯ, у него сейчас пока еще нет  опасений  насчет  —етвертого
участка, - все так же спокойно и вежливо отвечал  ‹игейт.  -  ќто  у  менЯ
просто так - длЯ упреждениЯ.
   „ЯдЯ поглЯдел на ‹игейта.
   - € похоже, помогает. Њы видели машину  -  или,  может  быть,  одну  из
многих, - она кружила по Џлощади,  как  раз  когда  мы  подошли.  Ќаверно,
побывала и здесь.
   - „а, приезжала раз или два,  а  может,  и  три,  -  сказал  ‹игейт.  -
ЏризнатьсЯ, Я как-то не придал этому значениЯ.
   - ‚от только на то, черт возьми, и  надейсЯ,  что  помогает,  -  сказал
тюремщик. - Џотому как, Ясное дело, этой воробьиной  трещоткой  никого  не
остановишь.
   - џсно, - сказал ‹игейт, - Я и не надеюсь их остановить. …сли наберетсЯ
достаточно людей, которые решатсЯ на такое дело и  внушат  себе,  что  так
надо, их ничто не остановит. Ќу, тогда уж мне на  подмогу  придете  вы,  с
этим вашим револьвером.
   - џ? - вскричал тюремщик. - —тобы Я  полез  дратьсЯ  против  всех  этих
ѓаури и €нграмов за семьдесЯт  пЯть  долларов  в  месЯц?  €з-за  какого-то
черномазого? „а и вы, если  у  вас  что-нибудь  в  голове  есть,  тоже  не
полезете.
   - Ќу нет, Я обЯзалсЯ, - сказал ‹игейт все тем  же  спокойным,  вежливым
тоном. - џ вынужден буду оказать сопротивление, мистер •эмптон платит  мне
за это пЯть долларов. - €, обратившись к дЯде: -  ‚ы,  Я  полагаю,  пришли
повидать его.
   - „а, - сказал дЯдЯ. - …сли не возражает мистер ’аббс.
   ’юремщик, обозленный, встревоженный, уставилсЯ на дЯдю.
   - € вам тоже понадобилось в это впутатьсЯ. Ќу как же, разве  вы  можете
позволить себе остатьсЯ в стороне? - Ћн круто повернулсЯ: -  €демте,  -  и
пошел в дверь, возле которой сидел, прислонЯсь  к  стене,  ‹игейт,  и  они
вышли на черный  ход,  откуда  вела  лестница  на  верхний  этаж;  щелкнув
выключателем внизу у лестницы, он начал подниматьсЯ по  ступенЯм,  за  ним
дЯдЯ и следом за ними он,  глЯдЯ  внимательно  на  кобуру  с  револьвером,
заткнутую за поЯс у тюремщика, котораЯ то поднималась  горбом  у  него  на
бедре, то опускалась. ‚незапно тюремщик  замедлил  шаг,  словно  собираЯсь
остановитьсЯ, должно быть, так показалось и дЯде, он тоже остановилсЯ,  но
тюремщик,  продолжаЯ  идти,  заговорил  через  плечо:  -  ‚ы  на  менЯ  не
обижайтесь; Я,  конечно,  все  сделаю,  что  могу,  Я  ведь  тоже  присЯгу
приносил, как сюда  поступал.  -  Ћн  слегка  повысил  голос  и  продолжал
спокойно, только чуть-чуть погромче: - Ќо только  не  думайте,  что  Я  по
своей охоте на это иду, уж этого менЯ никто не заставит признать.  “  менЯ
жена, двое детей, какаЯ им от менЯ польза будет, если Я  дам  себЯ  убить,
защищаЯ какого-то негодного вонючего негра? -  ѓолос  его  еще  повысилсЯ,
теперь он уже не был спокойным. - Ђ как Я сам с собой жить  буду,  если  Я
позволю этой своре паршивых сукиных сынов  забрать  у  менЯ  из-под  замка
арестанта? - ’ут он остановилсЯ одной ступенькой выше их и, возвышаЯсь над
ними обоими, повернулсЯ к ним лицом, опЯть  исступленным,  издерганным,  и
голос у него теперь был исступленный,  негодующий:  -  „лЯ  всех  было  бы
лучше, коли бы эти парни забрали бы его  тут  же,  на  месте,  как  только
накрыли вчера...
   - Ќо они этого не сделали, - сказал дЯдЯ. - € думаю, что и не  сделают.
Ђ если и собираютсЯ, в конце концов это  не  имеет  значениЯ.  Њожет,  они
соберутсЯ, а может, и нет, и если нет, тогда все в порЯдке, а если да,  то
мы сделаем все от нас зависЯщее, вы, мистер •эмптон, и ‹игейт, и все мы, -
все, что можем и считаем  своим  долгом  сделать.  Ђ  пока  что  нечего  и
беспокоитьсЯ. џсно?
   - „а, - сказал тюремщик. Ћн повернулсЯ и,  отстегиваЯ  на  ходу  свЯзку
ключей от поЯса под  патронташем,  поднЯлсЯ  еще  на  несколько  ступеней,
подошел к тЯжелой дубовой двери, замыкавшей лестницу (это  была  добротнаЯ
дверь из цельного теса толщиной два с лишним дюйма, запиравшаЯсЯ  солидным
современным висЯчим замком на кованом  железном  засове,  вставлЯвшемсЯ  в
железные пазы, которые, так же как и тЯжелые завитки петель, были выделаны
вручную, выкованы свыше ста лет тому назад в той самой  кузнице  напротив,
где он стоЯл вчера; однажды прошлым летом какой-то сумасброд из столичных,
архитектор, напомнивший ему даже чем-то его дЯдю, без шлЯпы, без галстука,
в теннисных туфлЯх, заношенных фланелевых  брюках,  в  машине  с  откидным
верхом стоимостью три тысЯчи долларов, с Ящиком шампанского или, вернее, с
тем, что еще осталось в нем, не то  чтобы  заехал  проездом,  а  намеренно
пожаловал в наш город и вкатил, никого не задев,  через  тротуар  прЯмо  в
витрину, пьЯный,  веселый,  денег  при  нем  меньше  пЯтидесЯти  центов  в
кармане, но масса всЯческих удостоверений,  визитных  карточек  и  чековаЯ
книжка, по корешкам которой выЯснилось, что у него на  счету  в  одном  из
нью-йоркских банков свыше шести тысЯч  долларов;  он  тут  же  потребовал,
чтобы его посадили в тюрьму, хотЯ пристав и хозЯин витрины оба старательно
убеждали его пойти в отель и проспатьсЯ, а потом выписать чек за  стену  и
за витрину; в конце концов приставу пришлось отвести его в тюрьму, где  он
и заснул сразу как младенец,  а  машину  забрали  чинить  в  гараж,  а  на
следующий день тюремщик позвонил приставу в пЯть утра,  чтобы  он  тут  же
убрал этого типа, потому как он весь его приход перебудил, перекликаЯсь из
своей  камеры  с  черномазыми  в  общей  арестантской.  Џристав  ЯвилсЯ  и
выпроводил его, тогда он пожелал примкнуть к  партии  арестантов,  которых
вели на мостовые работы, но его к ним не допустили, и машина его была  уже
готова, но он никак не хотел уезжать и осталсЯ на  эту  ночь  в  отеле,  а
через два днЯ дЯдЯ привел его вечером к ужину, и  они  с  дЯдей  три  часа
сидели и говорили о …вропе, о Џариже и ‚ене, а он и мама слушали,  а  отец
извинилсЯ и ушел, и после этого еще через два днЯ он все еще был  здесь  и
всЯчески старалсЯ добитьсЯ от дЯди, и мэра, и от городского совета, и  под
конец даже от  самого  ‘овета  попечителей,  чтобы  ему  разрешили  купить
целиком эту дверь, а уж если они никак не хотЯт ее  продать,  то  хотЯ  бы
засов с пазами и петлЯми), отомкнул засов и распахнул дверь.
   ’еперь они уже оставили позади человеческий мир,  мир  людей  -  людей,
которые работали, жили дома, растили детей и старались заработать немножко
больше денег, чем,  пожалуй,  они  заслуживали,  ну,  разумеетсЯ,  честным
способом или по меньшей  мере  непротивозаконным,  так  чтобы  можно  было
потратить немножко на  развлечениЯ  и  как-никак  отложить  кой-что  и  на
старость. Џотому что едва только дубоваЯ дверь распахнулась, оттуда словно
вырвалось и хлынуло  прЯмо  на  него  затхлое  дыхание  всей  человеческой
низости и позора - вонь креозота, испражнений, блевотины,  неисправимости,
пренебрежениЯ, отречениЯ, и все это, словно нечто осЯзаемое, они как бы  с
трудом преодолевали  напором  собственных  тел,  поднимаЯсь  на  последние
ступени  и  входЯ  в  коридор,  который,  в  сущности,  был  частью  общей
арестантской, загоном, отделенным от всего  остального  помещениЯ  толстой
проволочной сеткой, вроде как курЯтник или псарнЯ; внутри этого  загона  у
дальней его стены лежали на нарах пЯтеро негров; неподвижно,  с  закрытыми
глазами, не всхрапываЯ,  не  издаваЯ  ни  единого  звука,  они  лежали  не
шевелЯсь под тусклым светом единственной пыльной  лампочки,  висевшей  без
колпака, недвижные, спокойно и чинно, словно набальзамированные покойники;
тюремщик снова остановилсЯ и, ухватившись руками за сетку, окинул свирепым
взглЯдом безжизненные фигуры.
   - ЏоглЯдите на  них,  -  сказал  он  чересчур  громким,  тонким,  почти
истерическим голосом. - ‘мирные, как овечки, чертовы дети, а ведь ни  один
не спит. Ђ что их винить, когда эта разъЯреннаЯ толпа белых, того и глЯди,
ввалитсЯ сюда в полночь с револьверами да с жестЯнками бензина. €демте,  -
сказал он, повернулсЯ и пошел. ’ут же рЯдом, в сетке, была дверь, закрытаЯ
не на замок, а на крючок - так иногда запирают собачью конуру или  ларь  с
зерном, но тюремщик прошел мимо нее.
   - ‚ы что, в камеру его поместили? - спросил дЯдЯ.
   - •эмптон приказал, - ответил через плечо тюремщик. - Ќе знаю, уж  если
теперь еще какого белого  арестанта  приведут,  как  ему  понравитсЯ,  что
отдохнуть, выспатьсЯ здесь можно, только если кого убьешь. Ќу, одеЯла-то Я
все-таки с коек убрал.
   - Њожет, потому, что он здесь не так долго пробудет, чтобы лечь  спать?
- сказал дЯдЯ.
   - •а-ха, - отозвалсЯ тюремщик каким-то неестественным, тонким, грубым и
невеселым смешком. - •а-ха-ха-ха-ха...
   Ђ он шел следом за дЯдей и думал, как из всего, что ни делает  человек,
ничто так настоЯтельно не требует уединениЯ, как убийство; сколько  усилий
приложит  человек,   чтобы   уединитьсЯ   длЯ   отправлениЯ   естественных
потребностей или длЯ любовного акта, но ради того уединениЯ, которое нужно
ему, чтобы лишить человека жизни, он пойдет на все,  даже  еще  убьет,  и,
однако,  никаким  другим  поступком  он  не  лишает  себЯ  уединениЯ   так
окончательно  и  бесповоротно,  как  убийством;   дверь,   на   этот   раз
по-современному  заделаннаЯ  стальной  решеткой   с   внутренним   запором
величиной чуть ли не с дамскую сумку, - тюремщик открыл ее  другим  ключом
из своей свЯзки и тут же повернулсЯ и  ушел,  и  звук  его  шагов,  быстро
удалЯвшихсЯ, чуть ли не бегущих по коридору, слышен был, пока не  стукнула
дубоваЯ дверь на лестнице, - а за ней камера, освещеннаЯ другой  такой  же
тусклой, пыльной, засиженной  мухами  лампочкой  под  проволочной  сеткой,
ввинченной в потолок, - чуть побольше чуланчика длЯ метлы, в  сущности,  в
ней только и умещались две койки друг над другом у стены, и с  обеих  были
снЯты не только одеЯла, но и матрасы, и, когда они с дЯдей уже вошли, все,
что он увидел, было то, что он увидел с первого взглЯда:  шлЯпу  и  черный
сюртук, аккуратно висевшие на вбитом в стену гвозде; и он потом вспоминал,
как он чуть ли не со вздохом  и  даже  с  облегчением  подумал:  "…го  уже
забрали. …го нет. Њы опоздали. “же все кончено". Џотому что хоть он  и  не
представлЯл  себе,  что  он  здесь  ожидал  увидеть,  но  только  не  это:
старательно разостланные листы газеты аккуратно  покрывали  голые  пружины
нижней койки, а другаЯ половина газеты была так же аккуратно разостлана на
верхней  койке,  чтобы  свет  не  бил  в  глаза,  а  сам  ‹укас  лежал  на
разостланных газетах на спине, подсунув под голову один из своих башмаков,
сложив руки на груди, и спал совершенно спокойно  или  так  спокойно,  как
спЯт старые люди, - рот у него был  открыт,  и  дышал  он  всхлипывающими,
прерывистыми, мелкими вздохами,  а  он  стоЯл  и,  чуть  не  задыхаЯсь  от
возмущениЯ - нет, не просто возмущениЯ, а  бешенства,  -  смотрел  на  это
лицо, которое в первый раз в кои-то веки, хоть на миг не защищенное ничем,
выдавало его возраст, на дрЯблые узловатые  старческие  руки,  еще  только
вчера  всадившие  пулю  в  спину  другому  человеческому  существу,  мирно
покоившиесЯ на груди белой крахмальной старомодной сорочки без воротничка,
застегнутой на шее медной посеребренной запонкой в виде  изогнутой  стрелы
величиной  с  маленькую  змеиную  головку,  и  думал:  "‚едь  это   просто
черномазый, как все черномазые, хоть у него и прЯмой нос,  и  он  не  гнет
шею, и носит золотую цепочку, и длЯ него нет никаких мистеров,  даже  если
он к кому так и обращаетсЯ; только черномазый способен убить  человека,  и
как убить - выстрелом в спину, - и потом спать себе как невинный младенец,
едва только нашлось место, где растЯнутьсЯ"; он все еще смотрел на него, и
вдруг ‹укас, не двинув ни одним мускулом, не  пошевелившись,  закрыл  рот,
веки его открылись, глаза секунду-другую тупо смотрели в  потолок,  затем,
хотЯ он все еще не повернул головы, белки его вдруг задвигались, и он, так
и не шелохнувшись, уставилсЯ прЯмо на дЯдю - лежал и смотрел.
   - Ќу что, старик, крышка, - сказал дЯдЯ. - Ќатворил дел.
   € тут ‹укас зашевелилсЯ. Ћн медленно, с трудом сел, с трудом  перекинул
ноги через край койки и, подхватив под коленку одну  ногу  обеими  руками,
стал раскачивать ее, ворочаЯ туда и сюда, так  ворочают  осевшую  калитку,
когда не могут открыть ее или  закрыть,  охаЯ  и  крЯхтЯ  -  не  то  чтобы
откровенно, без стеснениЯ, во весь голос, но успокоительно,  как  охают  и
крЯхтЯт старые люди  с  давнишней  небольшой  ломотой  в  суставах,  такой
знакомой и привычной, что она уже и не кажетсЯ болью, и, если бы они вдруг
от нее излечились, им стало бы как-то не по себе, как если бы  они  что-то
утратили, - а он слушал и смотрел, все так же возмущаЯсь, а теперь  еще  и
удивлЯЯсь этому убийце,  которого  ждет  не  просто  виселица,  а  самосуд
разъЯренной толпы, и он мало того, что нашел времЯ  охать  оттого,  что  у
него спину ломит, он еще возитсЯ с этим, как  будто  ему  предстоит  целые
годы, всю оставшуюсЯ ему долгую жизнь чувствовать при каждом движении  эту
привычную боль.
   - Џохоже на то, - сказал ‹укас. - Џотому Я за вами и послал. —то вы  со
мной собираетесь сделать?
   - џ? - сказал дЯдЯ. - Ќичего. џ не ѓаури. € даже не —етвертый участок.
   ЋпЯть все так же медленно, с трудом ‹укас нагнулсЯ и поглЯдел под ноги,
потом, протЯнув руку, достал из-под койки другой башмак, снова  сел  прЯмо
и,  поскрипываЯ  пружинами  койки,  стал  медленно  поворачиватьсЯ,  чтобы
поглЯдеть позади себЯ; тут дЯдЯ наклонилсЯ, достал его башмак  с  койки  и
бросил на пол рЯдом с другим. Ќо ‹укас не стал их надевать.  Џотом  махнул
рукой, как бы отметаЯ прочь всех ѓаури, толпу, месть, костер, который  ему
готовЯт, и все остальное.
   - Ћб этом Я начну беспокоитьсЯ, когда они здесь поЯвЯтсЯ, - сказал  он.
- џ о законе спрашиваю. ‚едь вы наш присЯжный адвокат?
   - Ђ-а! - сказал дЯдЯ. - ’ак это районный прокурор, он  пошлет  тебЯ  на
виселицу или упрЯчет в Џарчмен, а не Я.
   ‹укас все продолжал мигать - не часто, но непрерывно. Ћн следил за ним.
€ вдруг он заметил, что ‹укас вовсе и не смотрит на дЯдю, и,  по-видимому,
уже секунды две-три.
   - ЏонЯтно, - сказал ‹укас. - ‡начит, вы можете взЯть на себЯ мое дело.
   - ’вое дело? ‡ащищать тебЯ на суде?
   - џ вам заплачу, - сказал ‹укас. - Ќасчет этого можете не беспокоитьсЯ.
   - џ не берусь защищать убийц, которые  стрелЯют  человеку  в  спину,  -
сказал дЯдЯ.
   € опЯть ‹укас тем же отметающим жестом махнул темной узловатой рукой.
   - Ќе про суд речь. Њы еще до него не дошли. -  €  тут  он  увидел,  что
‹укас глЯдит на дЯдю, опустив голову, глЯдит на него  снизу  вверх  из-под
седых, нависших, косматых бровей пронзительным, пристальным, себе  на  уме
взглЯдом.  ‡атем  ‹укас  сказал:  -  џ  хочу  нанЯть  кого-нибудь...  -  и
остановилсЯ. € он, глЯдЯ на  него,  вспомнил  одну  старушку,  теперь  уже
покойницу, старую деву, их соседку, котораЯ носила крашеный парик и всегда
держала  наготове  в  кладовой  целое  блюдо  домашних  булочек  длЯ  всех
ребЯтишек с улицы, и вот  как-то  летом  (ему  было  лет  семь-восемь,  не
больше) она научила их всех играть в пЯтьсот; в жаркие летние дни  с  утра
они сидели за карточным столом на занавешенной стороне ее веранды, и  она,
послюнив пальцы, вынимала одну карту из тех, что были у нее на  руках,  и,
положив ее на стол, конечно,  отнимала  руку,  но  не  убирала  совсем,  а
держала рЯдом с картой на столе, пока тот, кто ходил следующим, не выдавал
каким-нибудь движением,  или  жестом,  или  торжествующим  возгласом,  или
просто усиленным сопением, что вот он сейчас побьет эту карту  и  обыграет
ее, тогда она быстро говорила: "Џостой, Я не ту карту взЯла", - и  тут  же
хватала свою карту со стола и ходила другой. ќто было точь-в-точь то,  что
сейчас сделал ‹укас. Ћн и до  этого  сидел  спокойно,  но  сейчас  он  был
совершенно неподвижен. Ћн как будто даже не дышал.
   - ЌанЯть кого-нибудь? - сказал дЯдЯ. - “ тебЯ есть адвокат. џ  взЯл  на
себЯ твое дело еще до того, как пришел сюда. џ тебе скажу, как вести себЯ,
когда ты мне расскажешь, что произошло.
   - Ќет, - сказал ‹укас. - џ хочу кого-нибудь нанЯть. €  не  обЯзательно,
чтоб был адвокат.
   ’еперь уж дЯдЯ уставилсЯ в недоумении на ‹укаса:
   - Ђ что он должен делать?
   Ћн следил за ними обоими. ’еперь это  уже  была  не  детскаЯ  игра  без
ставок пЯтьсот, это было больше похоже на партию в покер, которую он видел
когда-то.
   - ‚озьметесь вы или нет сделать то, что мне надо? - сказал ‹укас.
   - €так, ты  не  хочешь  сказать  мне,  что  надо  сделать,  пока  Я  не
соглашусь? - сказал дЯдЯ. - •орошо, тогда Я  скажу  тебе,  что  ты  должен
сделать. ’ак что же все-таки произошло вчера?
   - ‡начит, вы не беретесь за то, что Я предлагаю? - сказал ‹укас.  -  ‚ы
не сказали ни да, ни нет.
   - Ќет, - отрезал дЯдЯ чересчур громко и резко и тут же,  спохватившись,
продолжал, не  сразу  понизив  голос  до  какого-то  Яростно-внушительного
спокойствиЯ. - Џотому что ты не можешь  никому  ничего  предлагать.  ’ы  в
тюрьме и можешь только бога молить, чтобы эти проклЯтые ѓаури не выволокли
тебЯ отсюда и не повесили на первом фонарном столбе. Џочему они тебЯ  дали
в город увезти, этого Я до сих пор понЯть не могу.
   - —то сейчас об этом беспокоитьсЯ, - сказал ‹укас. - Њне бы надо...
   -  —то  беспокоитьсЯ?  -  сказал  дЯдЯ.  -  ’ы  скажи  ѓаури,  что   им
беспокоитьсЯ, когда они сегоднЯ ворвутсЯ сюда. —етвертому  участку  скажи,
чтобы они не беспокоились. - Ћн осексЯ,  с  Явным  усилием  опЯть  понизил
голос до того же Яростно-терпеливого спокойствиЯ, глубоко потЯнул воздух и
тут же выдохнул. - Ќу. ђассказывай все как есть, что произошло вчера.
   ‘екунду-другую ‹укас не  отвечал;  сидЯ  на  койке,  руки  на  коленЯх,
упрЯмый, невозмутимый, он уже не смотрел на дЯдю и,  чуть  шевелЯ  губами,
как будто пробовал что-то.
   - €х было двое, - сказал он, - компаньоны по  лесопилке.  Ќу,  лес  они
покупали, который на лесопилке пилили.
   - Љто это они? - спросил дЯдЯ.
   - ‚инсон ѓаури - один из них.
   „ЯдЯ долго не сводил с ‹укаса пристального взглЯда. Ќо теперь  голос  у
него был совсем спокойный. - ‹укас,  -  сказал  он,  -  тебе  когда-нибудь
приходило в голову, что, если бы ты, обращаЯсь к белым, говорил "мистер" и
так бы и относилсЯ к ним, ты сейчас, наверно, не сидел бы здесь.
   - Ћно, видно, мне сейчас самое времЯ начать, - сказал ‹укас. - ‚от  как
они менЯ выволокут отсюда да разведут  подо  мной  костер,  Я  и  буду  им
говорить "мистер, мистер".
   - Ќичего с тобой никто не сделает до тех пор, пока  ты  не  предстанешь
перед судом, - сказал дЯдЯ. - —то, ты не знаешь, даже —етвертый участок не
очень-то позволЯет себе вольничать с мистером •эмптоном, и  уж  во  всЯком
случае не здесь, в городе.
   - ериф •эмптон сейчас спит у себЯ в постели дома.
   - Ќо здесь внизу сидит мистер “илл ‹игейт с ружьем.
   - Ќе знаю Я никакого “илла ‹игейта.
   - Ћхотника на ланей? ’ого, который из своей старой винтовки попадает  в
зайца на бегу?
   - •а, - усмехнулсЯ ‹укас. - ѓаури - это вам не лани. Њожет,  гиены  или
пантеры, но уж никак не лани.
   - •орошо, - сказал дЯдЯ. - ’огда Я  останусь  здесь,  чтобы  тебе  было
спокойней. Ќу, говори дальше. ‚инсон ѓаури  с  каким-то  другим  человеком
покупали вместе лес. Љто этот другой?
   - Џока что известно только про ‚инсона ѓаури.
   - €звестно только, что он был убит среди бела днЯ выстрелом в спину,  -
сказал дЯдЯ. - —то ж, есть и  такой  способ  сделать  человека  известным.
•орошо. Љто же был другой?
   ‹укас не отвечал. Ћн не двигалсЯ, возможно, он даже и не слышал,  сидел
невнимательный, спокойный, в сущности, даже и не выжидал, просто сидел под
пристальным взглЯдом дЯди. ’огда дЯдЯ сказал.
   - ’ак. —то же они делали с этим лесом?
   - ‘кладывали тут же на дворе, до того как все не распилЯт, чтобы  потом
все разом продать. ’олько тот, другой, вывозил лес по  ночам,  приедет  на
грузовичке уже совсем затемно, нагрузит кузов  и  везет  его  продавать  в
ѓлазго и •оллимаунт, а денежки в карман.
   - Љак ты все это узнал?
   - џ его видел. ‘ледил за ним.
   “ него не было ни тени сомнениЯ в том, что ‹укас говорит правду, потому
что он вспомнил отца Џарали, старика  …фраима,  который  после  того,  как
овдовел, сидел целыми днЯми и дремал в кресле-качалке, летом - на крыльце,
а зимой - дома перед камином, а ночами бродил по дорогам, уходил из дому -
не то чтобы куда-нибудь, а так, куда глаза глЯдЯт, иной раз на  пЯть-шесть
миль от города уйдет, а потом на рассвете  вернетсЯ  и  опЯть  целый  день
сидит и дремлет в кресле, очнетсЯ и опЯть заснет.
   - •орошо, - сказал дЯдЯ. - Ќу и что же дальше?
   - ‚от и все, - сказал ‹укас. - ‚оровал дрова и увозил, и так чуть ли не
каждую ночь.
   ‘екунд десЯть дЯдЯ не  сводил  с  ‹укаса  пристального  взглЯда.  Џотом
‘казал тихим, едва сдерживающим изумление голосом:
   - € ты, значит, взЯл свой револьвер и пошел вывести все это  начистоту.
’ы, негр, взЯл револьвер  и  пошел  восстанавливать  справедливость  между
двумЯ белыми? Ќа что ты рассчитывал? Ќа что, собственно, ты рассчитывал?
   - Ќе важно, на что кто рассчитывал, - сказал ‹укас. - Њне бы надо...
   - ’ы шел в лавку, - продолжал дЯдЯ, - по  дороге  ты  встретил  ‚инсона
ѓаури, проводил его до перелеска и  рассказал  ему,  как  его  обкрадывает
компаньон, и, конечно, он тебЯ послал к черту, обозвал тебЯ лгуном, вполне
естественно, ничего другого он и не мог сделать независимо от того, правду
ты ему сказал или нет; может быть, он даже бросилсЯ на тебЯ, сшиб  тебЯ  с
ног и пошел себе, а ты выстрелил ему в спину...
   - Ќикто никогда не сшибал менЯ с ног, - сказал ‹укас.
   - ’ем хуже, - сказал дЯдЯ. - ’ем хуже длЯ тебЯ. ‚ таком случае это даже
не самозащита. ’ы просто выстрелил ему в спину и  так  и  стоЯл  над  ним,
сунув в карман револьвер, из которого ты только что выстрелил, и дождалсЯ,
когда сбежались белые и схватили  тебЯ.  €  если  бы  не  этот  скрюченный
ревматизмом старикашка констебль,  который,  во-первых,  оказалсЯ  тут  ну
просто случайно, а во-вторых, это и вообще-то  не  его  дело  -  его  дело
вручать повестки о вызове в суд или препровождать в тюрьму  с  ордером  на
арест, за что ему платЯт по доллару за каждого арестанта,  -  так  вот,  у
него хватило мужества уберечь тебЯ от этого проклЯтого —етвертого  участка
в  течение  полутора  суток,  пока  •оуп  •эмптон  счел   возможным,   или
спохватилсЯ, или изловчилсЯ перевести тебЯ в  тюрьму,  а  если  бы  он  не
удержал всю эту ораву, а ведь это целый клан,  с  которым  тебе  со  всеми
твоими друзьЯми, сколько бы ты их ни собрал, за сто лет...
   - “ менЯ нет друзей, - сказал ‹укас гордо, сурово и непреклонно и вслед
за этим прибавил что-то еще, хотЯ дЯдЯ уже заговорил:
   - ’ы прав, верно, ничего не скажешь, нет у тебЯ друзей,  а  если  бы  и
были, так после этого твоего выстрела они мигом бы все улетучились и ты  с
ними до второго пришествиЯ... —то? - перебил себЯ дЯдЯ. - —то ты сказал?
   - џ сказал, что Я сам за себЯ плачу, - сказал ‹укас.
   - ЏонЯтно, - сказал дЯдЯ. - ’ы не одалживаешьсЯ у друзей, - ты  платишь
наличными.  ’ак.  Џонимаю.  Ќу,  слушай  менЯ.  ’вое  дело  завтра   будет
разбиратьсЯ в совете присЯжных. Ћни составЯт обвинительный акт и передадут
дело в суд. ’огда, если хочешь, Я добьюсь, чтобы •эмптон  перевел  тебЯ  в
Њоттстаун или даже еще подальше до  начала  судебной  сессии  в  следующем
месЯце. € тогда  ты  уже  на  суде  признаешь  себЯ  виновным.  џ  уговорю
районного прокурора, чтобы твое дело было передано в суд,  потому  что  ты
старый человек и до сих пор за тобой ничего такого не водилось.  џ  исхожу
из тех данных, какими будут располагать о тебе судьЯ и районный  прокурор,
а они живут по меньшей мере за пЯтьдесЯт миль от  ‰окнапатофского  округа.
’огда тебЯ не повесЯт, а отправЯт в каторжную тюрьму, врЯд ли ты протЯнешь
так долго, чтобы дождатьсЯ досрочного освобождениЯ, но, во всЯком  случае,
ѓаури тебЯ там не достанут. Ќу, хочешь ты, чтобы Я осталсЯ здесь на ночь?
   - Ќет, лучше не надо, - сказал ‹укас. - Њне прошлую ночь совсем не дали
спать,  может,  Я  немножко  посплю.  Ђ  если  вы  здесь  останетесь,   вы
проговорите до утра.
   - Џравильно, - коротко отрезал дЯдЯ и, уже сделав шаг к  двери,  бросил
ему: - €дем! - Џотом тут же остановилсЯ. - ’ебе ничего не надо?
   - Њожет, пришлете немного табаку, - сказал ‹укас.  -  …сли  только  эти
ѓаури дадут мне времЯ покурить.
   - ‡автра, - сказал дЯдЯ. - ‘егоднЯ уж не буду мешать тебе  спать,  -  и
пошел, и за ним следом он, но дЯдЯ пропустил его вперед, а  он,  выйдЯ  из
двери, повернулсЯ и, отступив, чтобы дать ему пройти, стоЯл  и  смотрел  в
камеру, пока дЯдЯ вышел, захлопнул за собой дверь и тЯжелый стальной штырь
вонзилсЯ  в  стальной  паз  с  глухо  прокатившимсЯ  звуком   неотвратимой
свершенности, подобным тому последнему трубному гласу, который  прокатитсЯ
в космосе, когда, как говорил дЯдЯ, машины, созданные человеком,  в  конце
концов уничтожат, сотрут его с лица земли  и,  оставшись  без  основателей
рода, ненужные самим себе, ибо им нечего будет уничтожать,  захлопнут  над
собственным  апофеозом  последнюю  выточенную  карборундом  дверь,   замок
которой отомкнетсЯ не часовым механизмом, а отзоветсЯ только на  последний
зов вечности;  дЯдины  шаги,  удалЯЯсь,  разносились  по  коридору,  потом
дробный звук костЯшками пальцев в дубовую дверь, а они с ‹укасом  все  еще
смотрели друг на друга через прутьЯ стальной решетки. ‹укас  стоЯл  теперь
под самой лампочкой посреди камеры и смотрел на него, и по его лицу трудно
было сказать, что оно выражало;  на  секунду  ему  показалось,  что  ‹укас
что-то сказал. Ќо ‹укас ничего не говорил, стоЯл не шелохнувшись и  только
смотрел на него с безмолвной терпеливой настойчивостью до  тех  пор,  пока
шаги тюремщика не застучали на лестнице, все  ближе  и  ближе,  и  кованый
засов на двери не грохнул, откинувшись.
   ’юремщик запер за ним засов, и они прошли мимо ‹игейта, который все так
же, с листком юмора в руках, сидел на складном стуле рЯдом со своим ружьем
напротив открытой настежь входной двери, вышли на крыльцо, потом пошли  по
двору к воротам на улицу, и он шагал сзади, а когда они уже вышли из ворот
и дЯдЯ повернул к  дому,  он  остановилсЯ,  думаЯ:  "негр-убийца,  который
стрелЯет белому в спину и даже ничуть не раскаиваетсЯ в этом".
   Џотом сказал:
   - џ думаю, ‘китс Њакгоэн, наверно, где-нибудь здесь, на Џлощади. “ него
ключ от мелочной лавки, Я уж отнесу ‹укасу табаку сегоднЯ.
   „ЯдЯ остановилсЯ.
   - ‘ этим можно подождать до утра, - сказал дЯдЯ.
   - „а, - сказал он, чувствуЯ на себе пристальный взглЯд дЯди и  даже  не
задаваЯсь вопросом, как ему поступить, если дЯдЯ скажет "нет", в  сущности
даже и не дожидаЯсь ничего, а просто стоЯ рЯдом.
   - •орошо, - сказал дЯдЯ. - ’олько не задерживайсЯ долго. - € теперь  он
мог бы уже уйти. Ќо он все еще стоЯл не двигаЯсь.
   - Њне кажетсЯ, вы говорили, что сегоднЯ ничего не случитсЯ.
   - џ и сейчас так думаю, - сказал дЯдЯ. - Ќо разве можно быть уверенным?
’акие люди, как ѓаури, не придают большого значениЯ смерти или  тому,  что
человек  умирает.  Ќо  вот  покойник  и  то,  какой  смертью  он  умер,  в
особенности свой, кровный, - это длЯ них очень важно.  …сли  ты  достанешь
табак, отдай ’аббсу, чтобы он отнес ему, и приходи поскорее домой.
   € на этот раз ему даже не пришлось говорить "хорошо", дЯдЯ повернулсЯ и
пошел, и тогда он тоже повернулсЯ и зашагал к Џлощади и шел  до  тех  пор,
пока не затихли дЯдины шаги, тогда он остановилсЯ и подождал, пока  черный
силуэт дЯди не превратилсЯ в белое пЯтно блеснувшего на свету  полотнЯного
костюма, которое тут же исчезло за последним дуговым фонарем; а  вот  если
бы тогда