о, несомненно,  приходилось  толкать,  тащить  и,
возможно, кое-где даже нести; в лавку вошли шериф округа и городские  чужаки
в  городских  шлЯпах,  галстуках  и  штиблетах,  пахнущие,  смердЯщие,   как
таможенные или акцизные чиновники, а вчерашние лошади, мулы  и  фургоны  уже
потЯнулись из пещер и с холмов назад, теперь всадники  и  седоки  немедленно
спускались на землю, задерживались на минуту, молча и с  любопытством  глЯдЯ
на автомобиль, будто на гремучую змею средней величины, потом втискивались в
лавку, пока она совсем не переполнилась, и глЯдели не на городских  чужаков,
робко сбившихсЯ в тесную кучку у заплеванного Ящика  с  песком,  где  стоЯла
заплеваннаЯ  холоднаЯ  печка  (на  них  они  бросали   взглЯд   и   тут   же
отворачивались), а на шерифа, и поскольку шериф был  здешним,  носил  ту  же
фамилию, что и половина долины, был избран ею единогласно,  и,  в  сущности,
если не считать их комбинезонов и его пЯтицентового галстука, даже выглЯдел,
как они, то казалось, что долина глЯдит сама на себЯ.
     - ќтого конЯ они увели, - сказал шериф. - € хозЯин хочет только вернуть
его назад.
     Ќо ответа не последовало; люди молча, серьезно, учтиво глЯдели на него,
даже не слушаЯ, а просто выжидаЯ; потом один из чужаков сказал пронзительным
городским голосом:
     - Џостойте... - и быстро шагнул вперед, его рука  была  уже  за  бортом
застегнутого городского пиджака, но тут шериф сказал  своим  глухим  голосом
жителЯ гор:
     - ‘ам постой. - …го рука тоже была уже за бортом застегнутого  пиджака;
он извлек оттуда и легко держал своей пЯтерней маленькую  городскую  руку  и
плоский городской пистолет, утонувшие в ней, будто игрушечные;  пистолет  он
не вырвал, а просто выдавил из руки, опустил в карман своего пиджака  и  уже
на ходу сказал:
     - —то ж, ребЯта, пошли.
     …го спутники в белых рубашках,  пиджаках,  узких  брюках  и  штиблетах,
чищенных два днЯ назад в отелЯх —аттануги, плотной кучкой шли за  ним,  пока
проход был свободен: люди в лавке расступались и тут же смыкались снова:  на
веранде, на крыльце их так же молча пропускали и смыкались опЯть,  пока  они
не подошли к автомобилю; шел 1914 год, молодые жители гор еще  не  научились
выводить автомобиль из  строЯ,  просто  снЯв  распределитель  зажиганиЯ  или
засорив карбюратор. Џоэтому они прибегли к тому, что им было хорошо знакомо,
- десЯтифунтовой кувалде из кузницы, и, не знаЯ таинственной работы  деталей
под капотом, перестарались; глазам шерифа и его спутников  предстали  мелкаЯ
фарфороваЯ пыль разбитых свечей, вырванные и  расплющенные  провода,  смЯтые
трубопроводы, даже тупые, полукруглые вмЯтины среди потеков масла и бензина,
и даже сама кувалда у ноги, обтЯнутой штаниной комбинезона; тут городской  с
Яростной и пронзительной руганью вцепилсЯ обеими  руками  в  пиджак  шерифа;
шериф ухватил их своей пЯтерней и не выпускал; и теперь, когда  он,  стоЯ  у
разбитого мотора, взглЯнул на стоЯщих вокруг  людей,  -  это  просто  долина
снова глЯдела сама на себЯ.
     - Њашина не казеннаЯ, -  сказал  шериф.  -  Ћна  его  собственнаЯ.  …му
придетсЯ платить за ремонт.
     ‘ минуту стоЯла тишина. Џотом раздалсЯ голос:
     - ‘колько?
     - ‘колько? - спросил шериф через плечо.
     - ‘колько? - сказал  городской.  -  Ќасколько  Я  могу  судить,  тысЯчу
долларов. Њожет быть, две...
     - Ѓудем считать - пЯтьдесЯт, - сказал шериф, выпустил его руки, снЯл  с
его головы городскую элегантную шлЯпу жемчужного цвета, другой рукой  достал
из кармана брюк небольшую пачку денег, отделил один доллар, бросил в шлЯпу и
протЯнул ее, словно наживленную этой единственной  банкнотой,  ближайшему  в
толпе. - ‘ледующий.
     - ...’олько  смотреть  им  нужно  было  быстро,  так  как,  прежде  чем
свЯщенник произнес благословение, после чего  они  могли  поднЯтьсЯ  и  даже
поздороватьсЯ с ним, он уже исчез снова. Ќо, несмотрЯ на  его  торопливость,
слух разнессЯ...
     ’ем утром в церкви было  тридцать  семь  человек,  по  сути  дела,  всЯ
долина, и к вечеру, или по крайней мере к заходу солнца, каждаЯ пещера, холм
и тропа знали, что он вернулсЯ: один, без конЯ, подавленный и  голодный;  он
не ушел, просто спрЯталсЯ, скрылсЯ на времЯ; и они понимали,  что  им  нужно
лишь повременить, выждать минуту,  котораЯ  настала  той  ночью  на  чердаке
почтовой конторы и лавки.
     - ...ќто было помещение ложи.  Ћни  там  улаживали  политические  дела,
устраивали судебные заседаниЯ, но главным образом играли в покер и в  кости,
по их словам, с тех пор, как только они  заселили  долину  и  построили  это
здание. ’ам была приставнаЯ лестница  с  перилами,  по  которой  поднимались
адвокаты, судьи, политиканы, масоны и высшие чины  ордена,  но  все  главным
образом пользовались лесенкой, приколоченной вплотную к стене,  она  вела  к
заднему слуховому окну, однако никто не упоминал, что видел  ее,  тем  более
взбиралсЯ по ней. Ђ на чердаке был кувшин, постоЯнно наполненный  прозрачным
местным виски, которое поднимали туда в ведре и в  тыквенной  флЯге,  о  них
знали все, как и о лестнице, но никто не мог увидеть, пока там шло заседание
суда, или ложи, или собрание...
     —ас спустЯ после захода солнца шестеро или семеро людей (в том числе  и
продавец лавки), сидевших на расстеленном одеЯле под зажженным фонарем ("Ѓыл
воскресный вечер. Џо воскресеньЯм они играли только в кости. €грать в  покер
не разрешалось".), услышали, как он взбираетсЯ по  лесенке,  потом  увидели,
как влезает в слуховое окно, и уже не смотрели на него, потому что никто  не
собиралсЯ предлагать ему еды или денег взаймы  на  еду,  не  смотрели  даже,
когда он повернулсЯ и увидел возле своей ноги, на полу,  где  десЯть  секунд
назад ничего не было, монету в полдоллара, не смотрели, когда он поднЯл ее и
прервал игру на две-три минуты, вынуждаЯ их, одного за другим, не признавать
монету своей; потом он сел в круг, поставил монету,  бросил  кости,  отложил
найденные полдоллара, сделал еще два броска, потом  отдал  кости,  поднЯлсЯ,
оставив найденную монету на полу, там, где она  лежала,  подошел  к  люку  с
лестницей, ведущей в темное помещение лавки,  не  зажигаЯ  света,  спустилсЯ
туда и поднЯлсЯ с треугольным ломтем сыра и горстью крекеров, снова  прервал
игру, вручив продавцу одну из выигранных монет, взЯл сдачу, потом  присел  к
стене и  бесшумно,  лишь  мерно  работаЯ  челюстЯми,  поел;  насколько  было
известно долине, впервые с тех пор, как вернулсЯ; снова  поЯвилсЯ  в  церкви
десЯть часов назад и - как вдруг им показалось -  впервые  с  тех  пор,  как
десЯть месЯцев назад исчез вместе с конем и обоими неграми.
     - Ћни принЯли его, будто он никуда и  не  исчезал.  Ѓолее  того.  Ѓудто
никогда ничего и не было: ни конЯ, который выигрывал скачки  на  трех  ногах
(они, видимо, даже и не спросили, что с ним сталось), ни двух негров,  вроде
менЯ и этого парнЯ, ни денег, чтобы спросить, сколько он  выиграл,  как  все
спрашивали в Њиссури, ни даже времени между прошлым летом и нынешним...
     Ќи осени, зимы и весны между ними, ни багрЯнца на  листьЯх  орешника  и
дуба, ни резких дождей со снегом,  ни  цветениЯ  и  буйной  зелени  лавра  и
рододендрона  на  склонах  гор;  и  сам  этот   человек   (свЯзной,   слушаЯ
повествование, рассказ, Ярко представлЯл себе все это) не изменилсЯ  и  даже
не стал грЯзнее; только на этот раз он был в одиночестве (хотЯ и не в таком,
как это представилось бы тому  бывшему  заместителю  начальника  федеральной
полиции) - на передней веранде лавки под  рекламой  патентованных  лекарств,
табака  и  соды,  под  объЯвлениЯми  и  обещаниЯми   кандидатов   в   палату
представителей и на должности шерифа  и  окружного  прокурора  (шел  1914-й,
четный год; они уже потерпели поражение и были забыты,  оставались  лишь  их
выцветшие фотографии, сделанные за высшую цену  в  самых  дешевых  ателье  и
совершенно непохожие, сходства никто и не ждал, просто, как все кандидаты, у
которых есть  какаЯ-то  надежда,  они  расклеивали  их  по  всей  округе  на
телефонных столбах, заборах, перилах деревЯнных мостов и стенах сараев,  уже
выцветшие от солнца, времени и ветра, фотографии эти  походили  на  вскрики:
предупреждениЯ, просьбы, рыданиЯ) сидел тот же  самый  грубый  и  кривоногий
мизантроп в грЯзной щеголеватой клетчатой кепке, куртке из дешевой ткани под
твид и дерюжных брюках ("Ћн называл их галифе. ’уда влезло  бы  трое  таких,
как он. ѓоворил, что они сшиты в ‘эвайл-ђоу, втором по  величине  герцогстве
€рландии".)
     ‘перва он просто сидел там, ничего не делаЯ, и никто  не  докучал  ему,
даже не пыталсЯ заговорить с ним до воскресеньЯ,  когда  он  снова  будет  в
церкви на последней скамье, откуда сможет после благословениЯ выйти  первым.
‘пал он на соломенном тюфЯке в помещении  ложи  над  лавкой  и  кормилсЯ  из
лавки, потому что ему хватало на это денег, выигранных в тот  первый  вечер.
Ћн мог бы получить работу; мне рассказали: как-то утром он сидел на веранде,
и один парень привел к кузнецу лошадь, которой поранил  левую  заднюю  ногу,
пытаЯсь подковать ее сам; лошадь вырывалась, лЯгалась и отчаЯнно  ржала  при
каждом прикосновении к больной ноге, в конце концов  ее  решили  свЯзать  и,
может быть, даже повалить, чтобы снЯть подкову, но тут он поднЯлсЯ, вошел  в
кузницу, положил руку на шею лошади и что-то сказал  ей,  а  потом  привЯзал
уздечку к кольцу, поднЯл копыто, снЯл подкову и снова  поставил  ее.  Љузнец
тут же предложил ему постоЯнную работу, а он даже не ответил, снова поднЯлсЯ
на веранду и сел, потом, в воскресенье, он снова сидел в церкви на последней
скамье, чтобы выйти первым, пока никто не успел заговорить с ним. Џотому что
они не могли понЯть его сердца.
     - …го сердца? - переспросил свЯзной.
     - „а, - сказал старый негр. - Џотом он исчез, и они, увидев его, узнали
только по  кепке,  так  как  вместо  тех  ирландских  бриджей  на  нем  были
комбинезон и клетчатаЯ рубаха: € увидеть это  можно  было,  лишь  оказавшись
там, потому что он теперь был батраком, наемным работником и,  видимо,  мало
что получал, кроме еды, стирки и крова, так как доходов  с  той  фермы  едва
хватало на жизнь хозЯевам...
     ’еперь свЯзной представлЯл себе это почти так  же,  как  представил  бы
заместитель  начальника  федеральной  полиции:   пожилаЯ   бездетнаЯ   пара,
наследники невзгод, словно бы втЯнутые последней взаимной надеждой в брачный
союз,  подобно  тому,  как  совсем  другие  причины  могут  втЯнуть  в  него
наследников крупных состоЯний или членов  королевских  семей;  однокомнатный
домик с пристройкой, почти лачуга, некрашеный, прижавшийсЯ к склону  горы  с
беспорЯдочно  раскинувшимсЯ  кукурузным  полем,  стоЯщий  убогим  памЯтником
невероЯтному,  надрывающему   не   только   силы,   но   и   сердце   труду,
олицетворенному в каждом чахлом стебельке, похожем  на  Њолоха  символе  той
работы, что не вознаграждает  пот  человека,  а  лишь  истощает  его  плоть;
человек, который десЯть месЯцев назад пребывал в обществе гигантов и  героев
и еще вчера, даже без конЯ и один-одинешенек, находилсЯ под их великолепной,
громадной сенью, теперь в линЯлом комбинезоне доЯщий тощую горскую корову  и
(все трое различимы на любом расстоЯнии, потому что один в клетчатой  кепке,
а  другаЯ  в  юбке)  мотыжащий  чахлую,  полегшую   кукурузу,   спускающийсЯ
субботними вечерами посидеть на веранде лавки, неразговорчивый,  хотЯ  и  не
совсем безмолвный, а утром в воскресенье снова сидЯщий  в  церкви  на  своей
задней скамье неизменно  в  чистом,  линЯлом  комбинезоне,  который  не  был
регалией его метаморфозы  и  символом  упорного  земледельческого  труда,  а
скрадывал, даже скрывал кавалерийскую кривизну его  ног,  уничтожаЯ,  стираЯ
последнее напоминание  о  прежнем  чванливом  ореоле  холостЯка,  бродЯги  и
наездника; таким образом (уже шел июль), оставалась лишь грЯзнаЯ, щегольскаЯ
клетчатаЯ кепка, говорЯщаЯ (не сердце, говорЯщее о  любви  и  утрате)  среди
пустых теннессийских холмов о чужой многолюдной стране.
     - Џотом он ушел. Ќаступил август; почтовый курьер привез  через  “щелье
чаттанугские и ноксквиллские газеты, и свЯщенник  в  первое  же  воскресенье
прочел молитву о всех людЯх за океаном, снова втЯнутых в войну,  убийства  и
внезапную гибель; а вечером в следующее воскресенье,  как  мне  сказали,  он
прошел последнюю ступень посвЯщениЯ в масоны, и теперь они хотели поговорить
с  ним,  так  как  чаттанугские  и  ноксквиллские  газеты  теперь  ежедневно
доставлЯлись через “щелье и он тоже читал их; о том сражении...
     - Џод Њонсом, - сказал свЯзной.
     - Џод Њонсом, - сказал старый негр. - ...‘просили его: "’ам были и твои
соотечественники, верно?", - и услышали такое, на что  ответить  можно  было
разве только ударом. Ђ когда наступило следующее  воскресенье,  его  уже  не
было. ’олько на этот раз они по крайней мере знали, куда он подалсЯ; и когда
мы, наконец, пришли туда...
     - —то? - сказал свЯзной. - €з Њиссури в ’еннесси вы добирались  с  июнЯ
до августа?
     - Ќе до августа, - сказал старый негр. - „о  октЯбрЯ.  Њы  шли  пешком.
Џриходилось  то  и  дело  останавливатьсЯ,  искать  работу,   чтобы   как-то
прокормитьсЯ.  Ќа  это  уходило  времЯ,  потому  что  этот  парень  был  еще
мальчишкой, а Я не знал ничего, кроме лошадей и молитв, и когда Я  занималсЯ
тем или другим, кто-нибудь мог спросить менЯ, кто Я такой.
     - ‡начит, вы должны были сперва доставить ему деньги, а потом  получить
из них на дорожные расходы?
     - „енег не было, - сказал старый негр. -  Ќе  было  совсем,  не  считаЯ
самых необходимых. Ќикто, кроме, новоорлеанского адвоката, в них  не  верил.
Ќам некогда было выигрывать кучу денег. “  нас  был  конь.  Ќам  нужно  было
спасать этого конЯ, который не знал ничего и  не  хотел  ничего,  кроме  как
скакать впереди остальных, иначе его отправили бы в Љентукки и сделали бы до
конца дней обыкновенным производителем. Њы должны были спасать его, пока  он
не умрет, по-прежнему не знаЯ и не желаЯ ничего, кроме того,  чтобы  скакать
впереди всех. Ђ у того была сперва другаЯ мысль, другаЯ цель. Ќо  вскоре  он
оставил ее. Њы шли в ’ехас. Љак-то днем мы спрЯтались в лесу возле ручьЯ,  Я
поговорил с ним, а вечером окрестил его в ручье в свою веру. € с тех пор  он
знал, что держать пари -  грех.  €ногда  нам  приходилось  делать  небольшие
ставки, выигрывать немного денег, чтобы жить, покупать корм длЯ конЯ  и  еду
длЯ себЯ. Ќо и только. Ѓогу это известно. ‘ Ќим все улажено.
     - ‚ы носите сан свЯщенника? - спросил свЯзной.
     - џ свидетельствую, - ответил старый негр.
     - Ќо вы не рукоположенный свЯщенник. Љак же вы  могли  обратить  его  в
свою веру?
     - Џомалкивай, дедушка, - вмешалсЯ парень.
     - Џостойте, - сказал свЯзной: - џ знаю. Ћн и вас сделал масоном.
     - „опустим,  -  ответил  старый  негр.  -  ‚ы  с  этим  парнем  думаете
одинаково.  „умаете,  что,  может,  у  менЯ  не  было  права   сделать   его
христианином, но знаете, что он никак не мог сделать менЯ масоном.  Ќо  что,
по-вашему, легче взЯть на себЯ: сказать человеку,  чтобы  он  поступал,  как
следует по мнению главы масонов - это такой же человек, стремЯщийсЯ  понЯть,
что справедливо, или сказать, что глава Ќебес знает, как нужно поступать,  -
это Ѓог, знающий, что справедливо, как облегчить страданиЯ человека и спасти
его?
     - ‹адно, - сказал свЯзной. - Ѓыл октЯбрь...
     - Ќо теперь они знали, где он. "”ранциЯ?" - спрашиваю Я, а этот  парень
дергает менЯ за рукав: "Џошли, дедушка, пошли, дедушка".
     - ѓде это? - спрашиваю. - ’оже в ’еннесси?
     - €дем, дедушка, - говорит парень. - џ знаю, где.
     - „а, - сказал свЯзной  парню.  -  ‘ейчас  мы  побеседуем.  -  €  снова
обратилсЯ к старому негру:
     - € вы приехали во ”ранцию. џ даже не спрашиваю, как  вам  это  удалось
без денег. ЃлагодарЯ Ѓогу. Ќе так ли?
     - ЃлагодарЯ Ћбществу, - сказал парень. ’олько он произнес "Societe".
     - ’ак, - сказал  свЯзной  парню.  €  спросил  по-французски,  на  самом
блестЯщем французском:  беглом,  быстром,  лихорадочном  арго,  пришедшем  в
международные салоны через ночные клубы из парижских  трущоб:  -  €нтересно,
кто объЯснЯлсЯ за него. Ќаверное, ты?
     - Љто-то должен был, - ответил парень на лучшем французском,  на  Языке
‘орбонны, института. ‘тарый негр слушал спокойно и безмЯтежно, потом сказал:
     - …го мать из Ќового Ћрлеана. Ћна  умела  говорить  по-тарабарски.  ‚от
откуда у него этот Язык.
     - Ќо не акцент, - сказал свЯзной. - Ћткуда он у тебЯ?
     - Ќе знаю, - сказал парень. - Џросто Я так говорю.
     - Ђ мог бы ты "просто говорить" на греческом, латыни или испанском?
     - Ќе пробовал, - сказал парень. - „умаю, смог бы, если они  не  труднее
французского.
     - •орошо, - сказал свЯзной, обращаЯсь теперь к старому негру. -  “  вас
уже было Ћбщество, когда вы покидали Ђмерику? -  €  выслушал  рассказ,  тоже
сбивчивый и невыразительный, словно во сне. Ћни были в Ќью-‰орке,  хотЯ  год
назад и не представлЯли, что землЯ простираетсЯ дальше, чем от  ‹ексингтона,
штат Љентукки, до ‹уисвилла, пока не прошли по ней, не прошагали  ногами  по
твердой,  стойкой  земле  с  названиЯми  ‹уизиана,  Њиссури,  ’ехас,  Ћгайо,
’еннесси, - до тех пор эти слова означали неизвестно что,  как  Ђвалон,  или
Ђсталот, или €льтима ”ула. € вдруг в  рассказе  поЯвилась  женщина,  "дама",
немолодаЯ, всЯ в мехах...
     - ‡наю, - сказал свЯзной. - Џрошлой весной, когда вы приезжали в Ђмьен,
она была с вами в автомобиле.  ‘ын  ее  служит  во  французской  эскадрилье,
которую она снабжает деньгами.
     - ‘лужил, - сказал парень. - …е сын погиб. Ћн был  добровольцем,  одним
из первых летчиков, погибших на  французской  службе.  €  снабжать  деньгами
эскадрилью она стала после его смерти.
     - Џотому что была заблудшей, - сказал старый негр.
     - ‡аблудшей? - сказал свЯзной. - Ђ-а...  ЏамЯтник  ее  сыну  -  машина,
предназначеннаЯ убить как можно больше немцев, потому что  один  немец  убил
его? ‚ этом и было ее заблуждение?  €  едва  вы  сказали  ей  об  этом,  она
нравственно  преобразилась,  как  конокрад  тем  утром  в  лесу,  когда   вы
поговорили с ним, потом окрестили в ручье и спасли? ‹адно, рассказывайте.
     - „а, - ответил старый негр и продолжал: они втроем разбирались  в  том
маршруте, почти как в очередности воплощений  индийского  божества;  сперва,
очевидно, квартира на Џарк-авеню, потом, видимо, контора  на  “олл-стрит,  а
потом другаЯ контора, комната -  моложавый  человек  с  черной  повЯзкой  на
глазу, деревЯнной ногой и рЯдом уменьшенных медалей на  пиджаке,  и  человек
постарше, с маленькой красной штучкой, похожей на бутон розы, в петлице, они
поговорили по-тарабарски с дамой, а потом и с парнем...
     - Ћбратились во французское консульство? -  спросил  свЯзной.  -  —тобы
разыскать одного английского солдата?
     - ли бои под ‚ерденом, - сказал парень.
     - Џод ‚ерденом? - сказал свЯзной. - ќто в прошлом году. ‚ шестнадцатом.
€ до шестнадцатого года...
     - Њы шли пешком и работали. Џотом дедушка услышал...
     - €х было очень много,  -  сказал  старый  негр.  -  Њужчин  и  парней,
месЯцами идущих в эту грЯзную канаву убивать друг  друга.  Ћчень  много.  €х
негде было хоронить. “бить можно  только  тело  человека.  ѓолос  его  убить
нельзЯ. € если тел столько, что негде хоронить, их тоже слышно.
     - „аже если они лишь вопрошают: "‡ачем?", - сказал свЯзной.
     - —то может встревожить больше, чем вопросы  человека:  "‘кажи,  зачем?
‘кажи, как? “кажи мне путь?"
     - Ђ вы способны указать ему путь?
     - џ способен верить, - сказал старый негр.
     - € поэтому французское правительство отправило вас во ”ранцию?
     - „ама, - сказал парень. - Ћна оплатила дорогу.
     - Ћна тоже верила, - сказал старый негр. - ‚се они верили.  „еньги  тут
ничего не значили, потому что все понЯли,  что  одними  деньгами  ничего  не
добьешьсЯ.
     - •орошо, - сказал свЯзной. - Љак  бы  там  ни  было,  вы  приехали  во
”ранцию...
     €  услышал  вот  что:  пароход;  в  Ѓресте  был  небольшой  комитет  из
офицеров-штабистов, его члены отправили их если и неспециальным поездом,  то
по крайней мере идущим быстрее всех невоенных; дом, дворец, пустой и гулкий,
уже ждал их в Џариже. Џравда, полотнища над герцогскими воротами пока еще не
было, еще обдумывалось содержание надписи. Ќо его вскоре  повесили,  и  дом,
дворец, недолго оставалсЯ пустым сперва стали поЯвлЯтьсЯ женщины  в  черном,
старухи  и  молодые  с  детьми  на   руках,   потом   и   мужчины-калеки   в
небесно-голубой форме со следами окопной грЯзи, они приходили туда  посидеть
на временных жестких скамейках, и даже не обЯзательно повидать  его,  потому
что он занималсЯ поисками своего компаньона, своего Њистари, он рассказал  и
об этом: как ездил из  военного  министерства  в  Џариже  в  государственный
департамент  на  „аунинг-стрит,  на  “айтхолл,  а  потом  в  Џоперинг,  пока
местонахождение этого человека не  было  наконец  установлено;  он  (историю
нью-маркетского конЯ на “айтхолле знали и помнили) мог бы при желании  стать
грумом у заместителЯ командующего, но вместо этого  записалсЯ  в  лондонский
полк, потом, едва обучась наматывать  обмотки,  попал  на  распределительный
пункт и  мог  бы  до  конца  войны  быть  грумом-коновалом-конюхом  в  полку
гвардейской кавалерии, но он  обучил  своего  сержанта  играть  в  кости  на
американский манер, выиграл освобождение от этой должности  и  вот  уже  два
года был рЯдовым в действующем батальоне нортумберлендских пограничников.
     - ’олько, когда вы наконец отыскали его, он  почти  не  разговаривал  с
вами, - сказал свЯзной.
     - Ћн еще не готов, - сказал старый негр. - Њы  можем  подождать.  ‚ремЯ
еще есть.
     - Њы? - спросил свЯзной. - Ѓог и вы?
     - „а. „аже если она окончитсЯ в будущем году.
     - ‚ойна? ќто война. ’ак сказал вам Ѓог?
     - Ќичего. ‘мейтесь над Ќим. Ћн стерпит и это.
     - —то же еще мне делать? - сказал свЯзной. -  ђазве  Ћн  не  предпочтет
смех слезам?
     - Ћн не глух ни к слезам, ни к смеху. „лЯ Ќего  все  едино:  …го  можно
опечалить и тем, и другим.
     - „а, - сказал свЯзной. - ‘лишком много горЯ. ‘лишком  много  сражений.
‘лишком они часты. ‚ прошлом году было еще одно, на  ‘омме;  награды  теперь
дают не за смелость,  потому  что  все  люди  смелы,  если  их  как  следует
напугать. ‚ы, конечно, слышали об этом сражении; и слушали тех,  кто  в  нем
участвовал.
     - ‘лушал, - сказал старый негр.
     - Les Amis a la France de Tout le Monde, -  сказал  свЯзной.  -  Џросто
верить, надеЯтьсЯ. ќтого мало. Ќичтожно  мало.  €сстрадавшиесЯ  люди  просто
сидЯт вместе, верЯт и надеютсЯ. € этого достаточно? Љак  знахарЯ,  когда  вы
больны: вы знаете, что он поможет исцелить вас одним лишь возложением рук, и
не ждете этого; вам только нужно, чтобы кто-то сказал: "‚ерь и  надейсЯ.  Ќе
унывай". Ќо что, если звать  знахарЯ  уже  поздно,  что  нужен  хирург,  уже
привыкший к крови, потому что там льетсЯ кровь?
     - ’огда Ћн подумал бы и об этом.
     - Џочему же Ћн послал вас не туда, а в этот дворец, где у  вас  горЯчаЯ
пища и чистаЯ одежда?
     - Њожет, Ћн знает, что Я недостаточно смел, - сказал старый негр.
     - Ђ если бы Ћн послал вас, пошли бы?
     - џ бы попыталсЯ, - сказал старый негр. - …сли бы Я справилсЯ с  делом,
и …му, и мне было бы неважно, смелый Я или нет.
     - ‚ерить и надеЯтьсЯ, - сказал свЯзной. - Ћ да, Я прошел  через  нижний
зал; Я видел их; идЯ по улице, Я совершенно случайно заметил  полотнище  над
воротами. ел Я вовсе не сюда, однако Я  тоже  здесь.  Ќо  не  ради  веры  и
надежды. Џотому что человек способен вынести все, если он сохранил  кое-что,
некую малость: свою цельность как существа настолько  крепкого  и  стойкого,
чтобы не только не надеЯтьсЯ  и  не  верить,  но  даже  не  ощущать  в  этом
необходимости; настолько, чтобы крепитьсЯ, держатьсЯ до той вспышки,  взрыва
или чего бы то ни было, когда  он  превратитсЯ  в  ничто  и  все  будет  уже
неважно, даже что он был крепким и держалсЯ до самого конца.
     - Џравильно, - спокойно и безмЯтежно  сказал  старый  негр.  -  ‚идимо,
завтра  вам  нужно  возвращатьсЯ  назад.  ’ак,  покуда  есть  времЯ,  идите,
наслаждайтесь Џарижем.
     - Ђга, - сказал свЯзной. - Ђве, Ѓахус и ‚енера, моритури  те  салютант?
‚едь вы должны считать это грехом?
     - ‡ло присуще человеку, зло, грех и трусость так же,  как  раскаЯние  и
смелость. Ќужно верить во все или не верить ни во что. ‚ерить,  что  человек
способен на все или ни на что не способен. …сли хотите, можете выйти  в  эту
дверь, чтобы ни с кем не встречатьсЯ.
     - Ѓлагодарю, - сказал свЯзной. - Њожет, мне как раз и нужно встретитьсЯ
с кем-нибудь. —тобы поверить. Ќе во что-то - просто поверить. ‚ойти в нижний
зал, чтобы бежать не от  чего-то,  а  во  что-то,  ненадолго  избавитьсЯ  от
солдатчины. „аже не глЯдеть на ваше полотнище, потому что,  видимо,  не  все
могут прочесть надпись на нем, а просто посидеть  в  одной  комнате  с  этим
утверждением, этим обещанием, этой надеждой. …сли бы Я только мог... € вы. €
все. ‡наете, в чем человеку труднее всего слитьсЯ с другими? Ќу еще  бы:  вы
только что сказали об этом. Џ дыхании.
     - Џошлите за мной, - сказал старый негр.
     - Ћ да - если б Я только мог...
     - Џонимаю, - сказал старый негр. - ‚ы тоже еще  не  готовы.  Ќо,  когда
будете, пошлите за мной.
     - Ѓуду?
     - Љогда Я вам понадоблюсь...
     - Љак вы можете понадобитьсЯ, если война окончитсЯ через год? Њне нужно
только остатьсЯ в живых.
     - Џошлите за мной, - сказал старый негр.
     - „о свиданьЯ, - сказал свЯзной.
     Љогда он шел к выходу тем же путем, в громадном, похожем на собор  зале
по-прежнему были люди, и не только те, кого он видел, но и новые, непрерывно
идущие один за другим,  даже  не  затем,  чтобы  взглЯнуть  на  полотнище  с
надписью, а просто  немного  посидеть  в  одних  стенах  с  этим  наивным  и
непобедимым утверждением. € он был прав: шел август, и во ”ранции были  люди
в американской форме, еще не боевые подразделениЯ а одиночки, стажеры; к ним
в батальон направили капитана и двух субалтернов,  они  зубрили  подробности
битвы на ‘омме, учась, готовЯсь вести себе подобных на такую  же  бойню;  он
подумал: _Ћ да, еще три года, и …вропа будет опустошена. ’огда мы - и гунны,
и союзники -  перебросим  войска  на  свежие  заатлантические  пастбища,  на
девственную американскую сцену, словно труппу странствующих менестрелей_.
     Ќастала зима; впоследствии ему казалось, что это и в  самом  деле  была
годовщина ‘ына —еловеческого; день выдалсЯ серый и холодный, серые булыжники
Place de Ville блестели и рЯбили, словно камешки на  дне  ручьЯ;  он  увидел
небольшую, все увеличивающуюсЯ толпу, подошел из любопытства и  через  сырые
плечи  цвета  хаки  увидел  небольшую  группу   людей   в   небесно-голубой,
погрЯзневшей  в  боЯх  форме,  их  главный  или  казавшийсЯ  главным   носил
капральскую нашивку; чуждые, непривычные лица - во всЯком случае,  некоторые
-  были  отмечены  одинаковой  растерЯнностью,  словно  эти  люди   достигли
определенной точки, или места, или положениЯ одной лишь смелостью  и  теперь
не уверены ни в чем, даже в своей смелости; три или четыре  Явно  чужеземных
лица напомнили ему о французском €ностранном легионе, набираемом, по  общему
мнению, из европейских тюрем. € если  они  говорили,  то  умолкли,  едва  он
подошел и был узнан; головы над сырыми плечами  цвета  хаки  поворачивались,
лица при виде его сразу же принимали испытующее,  скрытное  и  настороженное
выражение,  знакомое  ему  с  тех  пор,  как  стало  известно  (видимо,   от
писарЯ-капрала), что он бывший офицер.
     € он ушел. ‚ канцелЯрии ему удалось узнать, что военных порЯдков они не
нарушали; кое у кого  из  них  дома  находились  в  деревнЯх  на  территории
английской зоны, и они с пропусками шли туда погостить. Џотом,  поговорив  с
батальонным свЯщенником, он даже догадалсЯ почему. Ќе узнал - догадалсЯ.
     - ќто штабнаЯ проблема, - сказал свЯщенник. - ’ак продолжаетсЯ вот  уже
год или два. ‘ейчас о них, видимо, знают даже американцы. Ћни  поЯвлЯютсЯ  с
правильно оформленными пропусками в расположенных на отдых частЯх. €х  знают
и, разумеетсЯ, за ними следЯт. ‚се дело в том, что они не причинили...  -  и
умолк. ‘вЯзной не сводил с него взглЯда.
     - ‚ы хотели сказать "не причинили никакого вреда", - сказал свЯзной.  -
‚реда? - мЯгко спросил он. - Џроблема? ‚ чем же проблема, в чем  вред,  если
люди на передовых думают о мире, думают, что в конце  концов  мы  перестанем
воевать, если большинство из нас захочет этого?
     - Њожно думать, но говорить нельзЯ. ќто мЯтеж. …сть способы делать дела
и есть способы не делать.
     - Ћтдать кесарево кесарю? - сказал свЯзной.
     - ЌосЯ это, Я не могу обсуждать данный вопрос,  -  сказал  свЯщенник  и
коснулсЯ короны на обшлаге рукава.
     - Ќо вы носите и это, -  сказал  свЯзной,  указав  в  свою  очередь  на
воротничок и черное V меж лацканами мундира.
     - „а поможет нам Ѓог, - сказал свЯщенник.
     - €ли мы Ѓогу, -  сказал  свЯзной.  -  ЉажетсЯ,  времЯ  длЯ  этого  уже
настало. - € ушел. Ѓлизилась весна и очередное, последнее сражение,  которое
покончит с войной; он еще не раз слышал об  этих  тринадцати,  слухи  о  них
доносились из тылов (уже трех) армейских зон, за  ними  по-прежнему  следили
(уже) три отдела контрразведки, но no-прежнему  безрезультатно,  потому  что
они не причинЯли никакого вреда, по крайней мере пока; и свЯзной даже  начал
думать о них как об официально принЯтом и даже урегулированном компромиссе с
естественной, извечной солдатской верой, что он по  крайней  мере  не  будет
убит, так организованные партии шлюх посылаютсЯ  в  тыл  длЯ  компромисса  с
нормальным, естественным мужским влечением; он (свЯзной) думал спокойно и  с
горечью,  как  прежде:  _…го  прототип  сталкивалсЯ  лишь   с   естественным
человеческим стремлением ко злу; он же сталкиваетсЯ  со  всей  медно-красной
неприступностью генерального штаба_.
     € когда он (снова был май,  уже  четвертый,  который  он  видел  из-под
стальной каски; батальон два днЯ назад выступил на передовую,  а  он  только
что вернулсЯ из штаба корпуса в ‚ильнев-Ѓлан), снова увидел  большой  черный
автомобиль; свистки сержантов и лЯзг винтовок,  которыми  солдаты  брали  на
караул, раздавались так громко, что  ему  сперва  показалось,  будто  машина
полна французскими, английскими и американскими генералами, потом он увидел,
что там лишь один  генерал  -  французский;  потом  узнал  всех:  на  заднем
сиденье, рЯдом с генералом, первозданно голубую каску, чистую,  не  тронутую
непогодой и попаданиЯми, словно неограненный сапфир, над  римским  лицом,  и
новенькую небесно-голубую шинель с капральскими нашивками, и парнЯ  в  форме
американского капитана на втором сиденье рЯдом с английским штабным майором;
свЯзной, отталкиваЯсь ногами, уверенно подкатил к машине, остановилсЯ за шаг
до нее, потом слез с мотоцикла, шагнул вперед, щелкнул  каблуками,  звенЯщим
голосом обратилсЯ к майору: "‘эр!"... потом по-французски -  к  французскому
генералу-старику, командующему, судЯ по  количеству  звезд  на  фуражке,  по
меньшей мере армией:
     - Њесье генерал.
     - „оброе утро, мое дитЯ, - ответил тот.
     - ђазрешите обратитьсЯ к месье сопровождающему вас свЯщеннику.
     - ђазумеетсЯ, мое дитЯ, - сказал генерал.
     - Ѓлагодарю, мой генерал, - ответил свЯзной, потом обратилсЯ к  старому
негру: - ‚ы снова потерпели с ним неудачу.
     - „а, - сказал старый негр. - Ћн еще не совсем готов.  €  не  забывайте
того, что Я сказал вам в прошлом году. Џошлите за мной.
     - € вы не забывайте того, что сказал вам Я, - ответил  свЯзной,  шагнул
назад и снова остановилсЯ. - Ќо, во всЯком случае, Я желаю удачи вам; он  не
нуждаетсЯ в этом, - сказал свЯзной, снова  щелкнул  каблуками,  откозырЯл  и
сказал майору или, может быть, никому тем же звенЯщим и пустым голосом:
     - ‘эр!
     € это все, подумал он; ему больше не увидеть никого из них -  ни  этого
серьезного и благородного лица, ни этого серьезного и странного парнЯ. Ќо он
ошибсЯ. Ќе прошло трех дней, как он, стоЯ в канаве у темной дороги, смотрел,
как грузовики везут к передовой холостые зенитные снарЯды; и четырех  -  как
очнулсЯ со стоном, захлебываЯсь собственной кровью, потом  кое-как  повернул
голову и сплюнул (губа была  рассечена,  два  зуба  еле  держались,  сплюнув
снова, он выплюнул их - и  вспомнил  удар  прикладом  по  лицу),  уже  слыша
(отчего и очнулсЯ, пришел в себЯ) эту ужасающую тишину.
     Ћн сразу же понЯл, где находитсЯ, где находилсЯ всегда - во сне или  на
дежурстве; лежал (кто-то даже накрыл его  одеЯлом)  на  землЯном  выступе  у
стены  крошечной  пещеры,  представлЯвшей  собой   "вестибюль"   батальонной
землЯнки. € он был один: возле него не сидел вооруженный охранник, чего, как
теперь ему стало Ясно, он ожидал, он даже не был свЯзан: свободно  лежал  на
привычном месте, в тишине, стоЯвшей не только наверху, но и здесь;  не  было
ни телефониста у коммутатора, ни шума - голосов, шагов приходЯщих и уходЯщих
дневальных, командиров рот и сержантов, -  всего  упорЯдоченного  беспорЯдка
батальонной   канцелЯрии,   продолжающей   свою   деЯтельность   на   тесном
пространстве в  сорока  футах  под  землей,  обычно  доносЯщегосЯ  из  самой
землЯнки; там стоЯл лишь беззвучный рев земли, лежащей на  опорах  громадным
грузом, от которого живущие в земле животные - барсуки и кроты - глохли и  в
конце концов переставали его слышать. —асы его (как ни странно, они уцелели)
показывали 10.19 утра или вечера - здесь было не разобрать, но, должно быть,
не вечера, не мог же он пролежать двадцать часов, даже семь часов, если  это
утро, уже слишком много. € наконец он понЯл, где все люди из  канцелЯрии,  -
полковник, адъютант, старшина  и  телефонист  с  его  временно  сращенной  и
протЯнутой линией - наверху, глЯдЯт из-за бруствера в перископ на  умолкшие,
опустевшие позиции немцев, а их немецкие "коллеги" точно так же глЯдЯт из-за
бруствера  на  это  внезапное  запустение,  это  безмолвие,  тоже  выжидающе
настороженно и удивленно.
     Ќо он пока что не двигалсЯ. Ќе потому, что могло быть  слишком  поздно,
он уже отверг эту мысль. „ело в том, что вооруженный охранник мог находитьсЯ
в землЯнке, охранЯть единственный выход. Ћн решил издать какой-нибудь  звук,
стон, чтобы привлечь его к себе, даже решил, что сказать  ему:  _Љак  ты  не
поймешь? Њы не знаем, что они замышлЯют, и,  кажетсЯ,  только  у  менЯ  есть
какие-то страхи или тревоги. …сли Я ошибаюсь, мы все умрем рано или  поздно.
…сли Я прав, мы все, несомненно, погибнем_. €ли лучше вот что:  _‘трелЯй.  џ
буду единственным человеком, который за все эти четыре года погиб  спокойно,
невозмутимо, в покое и сухой одежде, а не на  бегу,  задыхаЯсь,  по  поЯс  в
грЯзи или обливаЯсь с головы до ног потом от изнеможениЯ и  страха_.  Ќо  не
издал. ‚ этом  не  было  необходимости.  ‡емлЯнка  была  пуста.  ‚ооруженный
охранник мог находитьсЯ наверху, а не у подножиЯ лестницы, но там же  должны
были быть полковник, его помощники и перископы; кроме " того, ему предстоЯло
где-то встретитьсЯ, столкнутьсЯ с винтовкой; и было неважно где, потому  что
в ней вмещалась (длЯ него) лишь одна пулЯ, а то, чем был вооружен он,  могло
вместить все времЯ и всех людей.
     ‘вою каску он нашел сразу. ‚интовка, разумеетсЯ, была ему не нужна, но,
даже отвергнув мысль о ней,  он  обнаружил  другое:  он  стоЯл  возле  стола
старшины (о да, то, чем был вооружен он, даже снабжало его, если нужно, тем,
что делало его оружие неодолимым),  где  все  еще  лежал  в  столе  старшины
пропуск, выписанный в  понедельник  на  дорогу  в  штаб-квартиру  корпуса  и
обратно, и он понЯл, что наверху выходЯщей в траншею лестницы из  пЯтидесЯти
двух  ступенек  охранника  нет;  там,  как  он  и   предвидел,   была   лишь
импровизированнаЯ  канцелЯриЯ  -  полковник,  адъютант,  старшина,  телефон,
перископы и прочее; он уже собралсЯ заговорить, когда старшина  обернулсЯ  и
увидел его.
     - ‚ уборную, - сказал он.
     - €ди, - сказал старшина. - Џобыстрее. Џотом возвращайсЯ сюда.
     - ‘лушаюсь, сэр, - ответил  он  и  два  часа  спустЯ  снова  был  среди
деревьев, откуда два днЯ назад следил за фонариками, движущимисЯ по зенитной
батарее; три часа спустЯ в небе, где вот уже сорок восемь часов было  пусто,
он увидел три аэроплана  -  это  были  "SE-5",  увидел  и  услышал  Яростную
зенитную  пальбу  над  немецкой  линией  фронта.  Џотом  увидел  и  немецкий
аэроплан, окруженный белыми разрывами  английских  снарЯдов,  он  летел  над
ничейной землей прЯмо, как стрела, и, видимо, не  очень  быстро,  три  "SE",
окруженные черными разрывами немецких снарЯдов, с гуденьем набирали высоту и
пикировали на него; свЯзной видел, что один из них висел на хвосте  у  немца
минуту или две, оба аэроплана,  казалось,  были  неразрывно  свЯзаны  тонкой
линией трассирующих пуль. Ќо все же немец продолжал лететь спокойно и ровно,
потом стал спускатьсЯ, пролетев над свЯзным и над батареей,  за  -  возле  -
которой он  притаилсЯ,  истерично  ведущей,  как  и  все  зенитные  батареи,
бесполезный огонь; немецкий аэроплан снижалсЯ,  скрываЯсь  за  деревьЯми,  и
свЯзной внезапно понЯл, куда - на аэродром возле ‚ильнев-Ѓлан, спускалсЯ  он
спокойно и неторопливо, до конца окруженный этим пустым  подобием  Яростного
огнЯ, три "SE",  с  ревом  набираЯ  высоту,  пошли  на  последний  вираж;  и
замерший,  похолодевший  свЯзной  смотрел,  как  он  пикирует,  стремительно
несетсЯ вниз прЯмо на батарею; нос аэроплана замигал,  замерцал  пулеметными
вспышками, трассирующаЯ очередь ударила по орудиЯм и спокойно стоЯщим  возле
них зенитчикам; аэроплан пикировал все ниже и ниже; свЯзному показалось, что
он вот-вот врежетсЯ в батарею, но он вышел из пике; и свЯзной  заметил,  что
трассирующаЯ очередь быстро движетсЯ по земле к нему, потом  увидел  в  упор
мерцающие вспышки пулемета и лицо летчика в очках и в шлеме;  оно  было  так
близко, что при встрече они, наверно, узнали бы друг друга,  -  на  какой-то
миг их тоже свЯзала тонкаЯ огненнаЯ нить подобиЯ смерти (потом  он  вспомнит
легкий, резкий удар по бедру, словно кто-то легко и резко щелкнул  пальцем),
аэроплан выровнЯлсЯ и с ревом взмыл вверх, потом натужный рев утих; свЯзной,
все еще объЯтый холодом,  неподвижно  стоЯл  в  протЯжном,  затихающем  гуле
мотора и легком едком сернистом запахе тлеющей шерсти от полы мундира.
     ќтого было достаточно. ‘вЯзной даже не надеЯлсЯ подойти к  вильневскому
аэродрому ближе первого контрольно-пропускного  пункта  и  сам  заговорил  с
капралом, вооруженным не винтовкой, а пулеметом:
     - џ свЯзной из... того батальона.
     - Ќичего не могу поделать, - ответил капрал. - Џрохода здесь нет.
     ‚ сущности, ему было незачем идти туда. ‚се  было  Ясно.  „есЯть  часов
спустЯ он в форме вильневского жандарма снова был в Џариже, снова блуждал по
темным, тихим улицам объЯтого страхом и замершего города, кишащего не только
французской полицией, но и военными полицейскими трех наций, разъезжающими в
броневиках, пока не вошел в арочные ворота, над которыми висело полотнище  с
надписью.
 
        ‚…—…ђ ‘ђ…„› 
 
     ум расходЯщейсЯ с Place de Ville толпы  донессЯ  до  молодой  женщины,
ждущей в старых  городских  воротах,  долгим,  глухим  шелестом,  далеким  и
безличным, как шум водного потока или крыльев огромной перелетной стаи.  Ћна
повернула голову, сжала тонкой рукой запахнутую  на  груди  ветхую  шаль  и,
глЯдЯ на желтый закат между фиолетовым городом и  голубовато-зеленым  небом,
казалось, почти безучастно прислушивалась к этому шуму, пока он не утих.
     Џотом она снова стала смотреть на дорогу, входЯщую в город  под  старой
аркой. ‹юдской поток уже почти иссЯк, лишь последние  -  струйка,  осадок  -
тЯнулись к арке и вливались туда; когда женщина повернулась к ним, ее  лицо,
по-прежнему бледное и усталое, было уже почти бесстрастным, словно  утреннее
страдание постепенно притуплЯлось и в конце концов  было  заглушено  дневным
наблюдением и ожиданием.
     Џотом рука ее разжалась, поползла вниз и  вдруг  остановилась,  женщина
даже перестала смотреть на дорогу и, замерев всем  телом,  начала  ощупывать
через платье свою находку, словно никак не могла догадатьсЯ, что  это  может
быть. ‡атем сунула руку за вырез платьЯ и вынула то, что там  находилось,  -
это была согретаЯ теплом ее тела корка хлеба, полученнаЯ от того человека на
бульваре почти двенадцать часов назад; судЯ по выражению лица  женщины,  она
тут же забыла о хлебе, едва  сунув  его  за  пазуху.  €  опЯть  она  тут  же
перестала думать о нем, жадно стиснула его в хрупком кулачке  и,  торопливо,
по-птичьи, отщипываЯ ртом кусочки, снова стала смотреть на ворота, на людей,
медленно, устало плетущихсЯ к ним. ќто шли последние, осадок - совсем старые
и совсем юные, отставшие не потому, что жили  дальше,  а  потому,  что  одни
давно пережили родных и друзей, которые могли дать им повозку  или  подвезти
их, а другие еще не успели завести друзей с  повозками  и  потерЯли  родных,
служивших в этом полку, под Ѓетюном, ‘ушезом и мен де „ам три года назад, -
и они плелись к городу, еле волоча ноги.
     Ќе переставаЯ жевать, она вдруг пустилась бегом, промчалась под старой,
тускло освещенной аркой, разминулась с входЯщими  стару