орвали людей с места; движение несло их всех сюда целый
час, а кое-кого двадцать четыре часа, здесь  расшвырЯло  вдоль  заграждениЯ,
словно мусор (Ћн - лагерь - когда-то, в прошедшие,  невозвратные  дни  того,
что называлось миром, был фабрикой; прЯмоугольник  кирпичных  стен,  некогда
увитых плющом, год назад был превращен  в  лагерь  учебно-запасных  воинских
частей добавлением полусотни деревЯнных бараков из материала, купленного  на
американские деньги, распиленного на  пронумерованные  секции  американскими
машинами  в  Ђмерике,  привезенного   сюда   из-за   морЯ   и   сколоченного
американскими инженерами и рабочими в безобразный памЯтник чуду  потрЯсающей
национальной продуктивности и скорости, а он в  свою  очередь  накануне  был
превращен  в  надежную  тюрьму  длЯ   взбунтовавшегосЯ   полка   добавлением
проволочных заграждений под электрическим  током,  вышек  с  прожекторами  и
пулеметными площадками, рвов и надземных  дорожек  длЯ  охраны;  французские
саперы  и  вспомогательные  войска  еще  находились  там,  они  вплетали   в
проволочное заграждение дополнительные нити  и  подводили  к  нему  ток),  и
оставило, они  лежали  сплошной  массой,  словно  жертвы,  воскресшие  после
всесожжениЯ, и глЯдели на проволоку,  на  зловещие,  неприступные  нити,  за
которыми полк исчез, словно никогда и не существовал,  а  все  окружающее  -
весеннее солнце,  веселое,  звенЯщее  пением  жаворонков  утро,  первозданно
сверкающаЯ проволока (она, находЯсь даже  так  близко,  что  ее  можно  было
коснутьсЯ рукой,  по-прежнему  казалась  на  вид  легкой  и  эфемерной,  как
рождественскаЯ мишура, отчего  рабочие  команды,  возЯщиесЯ  с  ее  мотками,
совсем некстати напоминали деревенских  жителей,  готовЯщихсЯ  к  церковному
празднику),  пустой  плац,  глухие,  безжизненные  бараки  и  охранЯющие  их
сенегальцы, надменно расхаживающие по  надземным  дорожкам  и  щеголЯющие  с
показной, театральной небрежностью  вульгарным  убожеством  своих  мундиров,
похожих на униформу труппы американских чернокожих певцов, наскоро купленную
в ломбарде, -  казалось,  взирало  на  них  свысока,  задумчиво,  рассеЯнно,
непроницаемо и даже без интереса. € все.
     Ћни добирались сюда двадцать четыре часа, и вот, наконец, были здесь, с
полминуты полежали возле заграждениЯ, словно брошенный мусор, не  видЯ  даже
проволоки, тем более чего-нибудь за ней, и за это времЯ понЯли не то, что  у
них не было плана,  когда  они  шли  сюда,  и  даже  не  то,  что  движение,
заменЯвшее им  план,  было  движением  лишь  до  тех  пор,  пока  было  куда
двигатьсЯ, а что движение предало их, приведЯ сюда, отнЯло не только  времЯ,
потребное, чтобы пройти полтора километра от города до лагерЯ, но и то,  что
потребуетсЯ на возвращение в город, на Place  de  Ville,  которую,  как  они
теперь понЯли, им не стоило  покидать,  и  теперь,  как  бы  они  быстро  ни
вернулись в город, они все равно опоздают. € все  равно  они  еще  полминуты
неподвижно лежали у заграждениЯ, за  которым  усталые  команды,  неторопливо
возЯщиесЯ с бесчисленными бухтами мишуры, останавливались  и  спокойно,  без
любопытства, поглЯдывали на них, а  расфранченные  сенегальцы,  застывшие  в
летаргическом презрении среди своих пулеметов над  белыми  людьми,  занЯтыми
работой по эту сторону заграждениЯ и переживаниЯми по ту, даже не удостаиваЯ
их взглЯда, небрежно покуривали и  проводили  по  лезвиЯм  штыков  широкими,
темными, большими пальцами.
     „аже летчик, неподвижно замерший в стойком голубом воздухе, не смог  бы
определить,  кто  стал  поворачивать  первым,  когда  толпа,  словно  слепой
безголовый червь, который без органа, способного  улавливать  опасность  или
выбирать безопасный путь,  может  немедленно  и  быстро  поползти  в  нужном
направлении, потекла снова к городу: они  повернулись  и  одновременно,  как
птицы, снова торопливо пустились в путь, усталые и неутомимые,  неуемные  не
только в стойкости, но и  в  безрассудстве,  незамедлительно  хлынули  между
шеренгами солдат, оцепивших дорогу до самого города (тут уже, видимо,  целаЯ
кавалерийскаЯ бригада  выстроилась  на  обочине  укатанной  дороги  лицом  к
пехотинцам,  стоЯщим  по  другую  сторону  по-прежнему  без  ранцев,  но   с
примкнутыми штыками и теперь с  гранатами,  в  одном  месте  даже  виднелись
штуцер и петлистый шланг огнемета, а в дальнем конце укатанной дороги  стоЯл
еще танк, еле видный за  аркой  ворот,  подобно  злой,  не  особенно  смелой
собаке, выглЯдывающей из конуры), словно бы не заметив прибытиЯ войск  и  не
обращаЯ вниманиЯ на их присутствие, тем более не интересуЯсь его причиной. €
войска не обращали никакого вниманиЯ на людей, они, разумеетсЯ, были начеку,
но, в сущности, отдыхали, сидЯ в седлах и опираЯсь на винтовки,  пока  толпа
текла мимо, словно и длЯ солдат и длЯ  тех,  кто  отправил  их  сюда,  толпа
представлЯлась гуртом ковбойского скота, который  безостановочным  движением
обеспечивает и собственную безопасность, и общественное спокойствие.
     Ћни снова  прошли  по  городу,  вернулись  на  Place  de  Ville,  опЯть
заполнили ее до ограды с остриЯми поверху, за которой трое часовых стоЯли  у
неприступной двери под тремЯ колышущимисЯ на  утреннем  ветерке  флагами,  и
продолжали втискиватьсЯ на Place, когда там давно уже не было места, все еще
уверенные, что, как ни быстро они вернулись от лагерЯ, уже все равно поздно,
они знали, что никакой курьер с приказом о  казни  не  мог  миновать  их  по
дороге, однако были убеждены, что приказ навернЯка отправлен.
     Џродолжали втискиватьсЯ, словно пришедшие последними не могли  поверить
переданным назад словам, а должны были сами увидеть или попытатьсЯ  увидеть,
что прозевали курьера и опоздали; в конце концов, если бы даже им захотелось
хлынуть, поплестись, запыхтеть назад к лагерю и по крайней  мере  быть  там,
где они смогут  хотЯ  бы  услышать  пулеметную  очередь,  котораЯ  лишит  их
близких, из-за тесноты там нельзЯ было бы повернутьсЯ и побежать;  они  были
скованы, лишены подвижности своей собственной скученностью в  этом  каменном
колодце, стены которого были старше •лодвига и Љарла  ‚еликого,  -  и  вдруг
сообразили, что не могли опоздать, что это невозможно, что при любых ошибках
и просчетах во времени, направлении или географии они не могли  опоздать  на
казнь, как не могли  и  предотвратить  ее,  ведь  единственной  причиной  их
отчаЯнного, неистового наплыва в город было желание находитьсЯ здесь,  когда
командир дивизии приедет просить у  седого  генерала  за  обращенной  к  ним
неприступной дверью позволениЯ расстрелЯть весь полк, а поЯвитьсЯ  здесь  он
должен был не ранее трех часов.
     € теперь им оставалось только ждать. Ѓыло начало десЯтого.
     ‚ десЯть три  капрала,  американец,  англичанин  и  француз,  каждый  с
вооруженным солдатом своей нации, вышли из-под  арки  позади  отелЯ,  каждый
сменил своего часового и увел сменившегосЯ под арку. Ќаступил полдень.  ’ени
их переместились с запада и стали падать отвесно; те же  самые  три  капрала
поЯвились с тремЯ свежими часовыми, сменили свои посты и ушли; это был  час,
когда в прошлое, невозвратимое времЯ, именуемое  миром,  мужчины  шли  домой
поесть, и, возможно, чуточку отдохнуть, но никто из них не шевельнулсЯ; тени
их, снова удлинЯЯсь, поползли к востоку; в два часа трое  капралов  вышли  в
третий раз, три группы из трех человек  совершили  повторЯющийсЯ  через  два
часа ритуал и удалились.
     Ќа сей раз автомобиль пронессЯ по бульвару  так  быстро,  что  опередил
вест" о своем приближении. ’олпа успела лишь поспешно раздатьсЯ и пропустить
его на Place, а потом, когда он  промчалсЯ  и  остановилсЯ  перед  отелем  в
рванувшемсЯ из-под колес облаке пыли,  сомкнулась  опЯть.  ќто  был  штабной
автомобиль, весь в пыли и засохшей грЯзи, потому что ехал он  не  только  из
расположениЯ войск, а с передовой,  хотЯ  на  его  флажке  было  пЯть  звезд
командующего армией. Ќо на четвертом году войны в  таких  вещах  разбирались
даже дети, и, не будь на капоте флажка, даже дети узнали бы обоих, сидЯщих в
нем, -  приземистого  широкогрудого  командира  дивизии,  он  приподнЯлсЯ  с
сиденьЯ еще до  остановки  автомобилЯ,  и  высокого,  похожего  на  ученого,
человека, которой должен был быть начальником штаба группы  армий;  командир
дивизии вышел из автомобилЯ прежде, чем денщик, сидевший рЯдом с  водителем,
успел сойти и  распахнуть  заднюю  дверцу,  и  зашагал  короткими,  крепкими
кавалерийскими ногами к неприступному входу  в  отель  прежде,  чем  штабной
офицер успел шевельнутьсЯ.
     Џотом штабной офицер тоже поднЯлсЯ и взЯл с  заднего  сиденьЯ  какой-то
продолговатый предмет, через секунду они - толпа - увидели, что  это  такое,
подались вперед и поднЯли ропот, но не проклЯтьЯ, потому  что  он  относилсЯ
даже не к командиру дивизии; они, в сущности, не винили его; еще не знаЯ  об
иностранце-капрале, даже узнав и тем  не  менее  видЯ  в  командире  дивизии
источник своего страха и причину страданиЯ, винить его они не могли: он  был
не просто французом, но смелым и верным солдатом, он мог делать  только  то,
что делал, и верить только в то, во что верил, а поскольку благодарЯ  таким,
как он, ”ранциЯ держалась так долго, его окружали ревность и зависть-солдат:
запЯтнана была не только его личнаЯ честь и честь дивизии, но и честь  всего
сословиЯ командиров от отделений и взводов  до  армий  и  групп;  француз  -
безопасность его родины подверглась риску или по крайней мере угрозе.
     Џотом, впоследствии, кое-кому  будет  казатьсЯ,  что  в  те  пЯть-шесть
секунд,  прежде  чем  они  осознали  значение  предмета,  взЯтого   штабными
офицерами с заднего сиденьЯ, был миг, когда они ощутили к командиру  дивизии
что-то похожее на жалость; это был не только француз и солдат, но француз  и
солдат, который, чтобы стать солдатом и быть французом, прежде всего  должен
быть человеком, однако, чтобы обрести  высокую  привилегию  быть  храбрым  и
верным французом и солдатом, он должен был отречьсЯ от права на человечность
- если у них было право  лишь  на  страдание  и  горе,  у  него  было  право
предопределить его; он мог разделить лишь утрату, но не горе; и  они,  и  он
сам были жертвами его чина и высокого положениЯ.
     Џотом они разглЯдели, что держал в руке штабной офицер. ’о была  саблЯ.
“ него - офицера - их было две: одна свисала с поЯса, другую он  нес,  ремни
ее были обернуты вокруг эфеса и ножен; выйдЯ из автомобилЯ, он взЯл  ее  под
мышку.
     € даже дети понимали, что это значит: командир дивизии  тоже  находитсЯ
под арестом, и тут они поднЯли ропот; казалось, только теперь, впервые,  они
по-настоЯщему понЯли, что всему полку  грозит  смерть,  -  ропот  не  просто
страданиЯ, но и смирениЯ,  почти  приЯтиЯ,  так  что  сам  командир  дивизии
остановилсЯ и оглЯнулсЯ,  и  они,  казалось,  тоже  взглЯнули,  увидели  его
впервые " - он был жертвой даже не своего чина и высокого положениЯ, а,  как
и они, того же самого мгновениЯ во времени и пространстве,  которое  сгубило
полк, но безо всЯких прав в его судьбе; одинокий, безродный, париЯ и  сирота
длЯ тех, чей приказ  он  выполнит,  оставлЯЯ  сирот,  и  длЯ  тех,  кого  он
осиротит, он был заранее отвергнут  теми,  от  кого  получил  высокое  право
стойкости, верности и  отречениЯ  от  первородного  права  на  человечность,
сострадание и жалость и даже на право умереть, -  он  постоЯл  еще  секунду,
глЯдЯ на них, потом повернулсЯ, уже снова  идЯ  рубленым  шагом  к  каменным
ступенЯм, ведущим к неприступной двери, штабной офицер с саблей  под  мышкой
последовал за ним, трое часовых взЯли  на  караул,  когда  командир  дивизии
поднЯлсЯ по ступенЯм, прошел мимо них  и  сам  рывком  распахнул  дверь,  за
которой  зиЯла  чернота;  прежде  чем  кто-нибудь  успел  шагнуть  к  ней  -
приземистый, безродный, неукротимый и  обреченный  твердо,  не  оглЯдываЯсь,
шагнул через черный порог, словно (длЯ теснЯщихсЯ лиц  и  глЯдЯщих  глаз)  в
Ѓездну или в Ђд.
     € уже было поздно. …сли бы они могли двинутьсЯ, то успели бы подойти  к
лагерной проволоке вовремЯ, чтобы услышать погребальный звон;  теперь  из-за
собственной неподвижности им  оставалась  лишь  возможность  наблюдать,  как
палач  готовит  петлю.  —ерез  минуту   поЯвЯтсЯ   вооруженные   курьеры   с
сопровождающими и заведут свои мотоциклы, стоЯщие  во  внутреннем  дворе;  к
двери подкатЯт машины, и к ним выйдут офицеры - не старый верховный генерал,
не двое младших, даже не командир дивизии, обреченный на  последнюю,  полную
меру искуплениЯ - видеть роковой конец, глашатаем которого он был, - не они,
а военные полицейские,  профессионалы,  те,  что  по  склонностЯм  и  личным
качествам были призваны и словно епископами отобраны, воспитаны и  удостоены
в непреложной иерархии войны  места  мажордомов  длЯ  подобных  церемоний  -
вершить  со  всей  безнаказанностью  и   властью   цивилизованных   порЯдков
организованный по всей форме расстрел одних людей другими,  носЯщими  ту  же
самую форму, дабы не было ни малейшего нарушениЯ или отступлениЯ от  закона;
подготовленные к этой минуте и  этой  цели,  как  скаковые  лошади  со  всем
мастерством, знаниЯми и  осторожностью  человека  подготовлены  к  мгновению
прыжка через барьер и реву трибун  ‘ен-‹еже  или  „ерби;  штабные  машины  с
флажками, обдаваЯ их оседающей пылью, быстро уедут к лагерю, откуда, как они
теперь понЯли, им не стоило уходить; даже будь у них возможность  двигатьсЯ,
то, лишь мчась со всех ног, они могли  бы  успеть  к  ограде  лагерЯ,  чтобы
услышать затихающее эхо и  увидеть  расходЯщиесЯ  дымки  выстрелов,  которые
лишат их отцов, детей и мужей,  но  в  этой  тесноте  невозможно  было  даже
повернутьсЯ: всЯ Place была запружена людьми, изо ртов нессЯ  этот  даже  не
вопль, а полувой-полуропот, они не сводили глаз с серого, похожего на  склеп
зданиЯ, куда оба генерала в блестЯщих мундирах с регалиЯми и символами славы
вошли, словно в гробницу героев, и откуда теперь поЯвитсЯ только  ‘мерть,  -
не сводили с него глаз, измученные и объЯтые страхом, неспособные  двинутьсЯ
никуда, разве что стоЯщие впереди могли броситьсЯ на и  под  машины,  прежде
чем они  тронутсЯ,  уничтожить  их  и,  погибнув  вместе  с  ними,  завещать
обреченному полку по крайней мере одно лишнее дыхание.
     Ќо ничего не происходило. ‚скоре из-под арки поЯвилсЯ  курьер,  но  это
был лишь обыкновенный мотоциклист свЯзи, без сопровождающего; весь  его  вид
говорил, что он не имеет никакого отношениЯ к ним или их проблеме.  Ћн  даже
не глЯдел на них, поэтому вопль, не слишком громкий, прекратилсЯ,  когда  он
сел на один из мотоциклов и поехал даже не в сторону лагерЯ, а к  бульварам,
касаЯсь расставленными ногами земли, потому что в толпе нельзЯ было  развить
скорость, необходимую длЯ устойчивости  мотоцикла.  ’олпа  раздавалась  лишь
настолько, чтобы пропустить его, а потом смыкалась  снова,  продвижение  его
сопровождалось непрерывными, настоЯтельными просьбами расступитьсЯ, унылыми,
назойливыми и раздражающими, словно крики отбившейсЯ от стаи  птицы;  вскоре
поЯвились еще двое, одинаковые вплоть до лениво-равнодушного вида, и  уехали
на двух мотоциклах, их продвижение тоже сопровождалось криками: "‘ дороги  -
помесь овцы и верблюдов..."
     € все. ЌачалсЯ закат. Џока они  стоЯли  в  начинающемсЯ  приливе  ночи,
отлив  днЯ  внезапно  огласилсЯ  слаженным,  нестройным  созвучием   горнов,
слаженным потому, что они звучали одновременно, нестройным потому,  что  они
трубили не один сигнал, а три: французский "Battre aux Champs" {"‚ыступать в
поход".}, английский "Џоследний пост" и американский "Ћтход", началось оно в
городе и распространЯлось от  городка  к  городку  и  от  лагерЯ  к  лагерю,
вздымаЯсь и понижаЯсь  в  своем  мерном  звучании,  словно  бронзовое  горло
методичной и  пунктуальной  ‚ойны  пронзительно  и  угрюмо  провозглашало  и
утверждало конец днЯ перед торжественным  ритуалом  _‡аступить  на  пост_  и
_‘дать смену_, передачи поста сегоднЯшними стражами завтрашним; на этот  раз
вышли уже сержанты, вшестером, каждый со своим часовым,  старым  или  новым,
все шесть групп, слаженно  маршируЯ  и  поворачиваЯсь,  старательно  держали
равнение: когда караулы  сменились  и  трое  новых  часовых  принЯли  посты,
прозвучали слаженно и нестройно, как горны, резкие команды на  трех  Языках.
Џотом из старой крепости донессЯ выстрел вечерней пушки, нарочитый и гулкий,
словно барабанной палочкой ударили по опрокинутой чаше гулкого воздуха, звук
этот замирал медленно,  неторопливо,  и,  не  успев  стихнуть  окончательно,
слилсЯ с шелестом, который издавали  флаги,  опускаЯсь  снова  в  безветрии,
Яркие цветы славы, бесчисленные на воюющем континенте.
     ’еперь они обрели способность двигатьсЯ. ‘ затихающим шепотом  выстрела
и опускающихсЯ флагов, видимо, унеслось то, что сковывало  их;  у  них  даже
поЯвилась возможность поспешить домой, поесть и вернутьсЯ. Џоэтому они почти
бежали,  шли,  только  когда  выбивались  из  сил,  а   потом,   изнуренные,
неукротимые и неослабные, бежали снова, казалось, утренний прилив  отступает
в сумерках по темнеющему, замирающему на ночь городу к  домам  и  квартирам,
где он началсЯ. Ћни напоминали смену, расходЯщуюсЯ на перерыв с завода, днем
и ночью лихорадочно производЯщего снарЯды длЯ отступающей, но  непобежденной
армии; глаза рабочих красны от дыма, волосы и одежда пропахли  копотью;  они
спешат поесть и вернутьсЯ,  уже  на  бегу  ощущаЯ  вкус  ждущей  их  еды,  и
возвращаютсЯ к лЯзгающим, сверкающим, безостановочным машинам, еще дожевываЯ
и глотаЯ пищу, которую так и не распробовали.
 
        ‚’ЋђЌ€Љ, ‘ђ…„Ђ, ‚…—…ђ ‘ђ…„› 
 
     ‘вЯзной прибыл в батальон в конце  маЯ  1916  года.  ‚сЯ  бригада  была
переведена из ”ландрии в Џикардию, под Ђмьен,  на  отдых,  перевооружение  и
прием пополнениЯ,  чтобы  в  полном  составе  принЯть  участие  в  сражении,
названном впоследствии первой битвой на ‘омме, - эта бойнЯ не только ужаснет
даже тех, кто уцелел под ‹оо и на канале, но и откроет им, что  душа  у  них
еще не совсем убита.
     Ќа рассвете он сошел  с  дуврского  пакетбота.  Ћт  Ѓулони  его  подвез
попутный грузовик;  первый  встреченный  солдат  указал  ему  дорогу,  и  он
своевременно ЯвилсЯ в канцелЯрию бригады уже с приказом о назначении в руке,
рассчитываЯ увидеть капрала, старшину или в крайнем случае адъютанта, но там
оказалсЯ сам командир бригады, он сидел за столом, держа вынутое из конверта
письмо, и сказал свЯзному:
     - „обрый день. Ќа минутку  отставить,  хорошо?  ‘вЯзной  повиновалсЯ  и
увидел входЯщего капитана, как
     оказалось, командира одной из рот батальона, в который его зачислЯт, за
капитаном следовал худощавый, жилистый, угрюмый солдат,  свЯзному  сразу  же
показалось, что его кривые ноги охватывают бока невидимой  лошади;  командир
бригады раздраженно буркнул: "‚ольно, вольно", развернул  сложенное  письмо,
потом взглЯнул на солдата и сказал:
     - ќту бумагу сегоднЯ утром доставил специальный курьер. €з Џарижа. ’ебЯ
разыскивает какой-то американец. Ћсоба настолько  важнаЯ,  что  французскому
правительству пришлось искать тебЯ по своим каналам, а потом  отправлЯть  из
Џарижа специального курьера. Ќекто по имени, - он сперва взглЯнул на письмо,
- преподобный ’оуб ‘аттерфилд.
     ’еперь свЯзной тоже глЯдел на солдата, он не только слышал, но и видел,
как тот быстро, грубо, категорично ответил:
     - Ќет.
     - ‘эр, - подсказал капитан.
     -  —то  нет?  -  сказал  командир  бригады.  -  Ђмериканец.  —ернокожий
свЯщенник. ’ы не знаешь его?
     - Ќет, - ответил солдат.
     - Ћн, кажетсЯ, предвидел, что ты можешь ответить так. Џросил  напомнить
тебе о Њиссури.
     - Ќет, - ответил солдат непреклонно, грубо и категорично. -  џ  никогда
не бывал в Њиссури. € никогда не слышал о нем.
     - ѓовори "сэр", - сказал капитан.
     - ќто твое последнее слово? - спросил командир бригады.
     - ’ак точно, сэр, - ответил солдат.
     - •орошо, - сказал командир. - ‚ы свободны.
     Ћни ушли, и, стоЯ навытЯжку, свЯзной скорее  ощутил,  чем  увидел,  как
командир раскрыл список размещениЯ бригады и стал читать, потом взглЯнул  на
него - не шевельнув головой, лишь вскинув глаза, они замерли на  миг,  потом
снова опустились к списку; он (свЯзной) спокойно подумал: Ќикуда он менЯ  не
отправит. ‘лишком большой чин; подумал: это должен делать даже не полковник,
а адъютант. Ћбычным путем это  могло  бы  произойти  на  две  недели  позже,
свЯзной был официально направлен в действующий  батальон,  и  положение  его
было таким же, как и у остальных, он официально был  бы  "отдыхающим",  пока
батальон не вернетсЯ на передовую; так и вышло бы, если бы  не  случайность;
он (свЯзной) обЯзан был этим не старшине батальона, а ‘лучайности: два  часа
спустЯ, войдЯ в квартиру, куда был определен на постой, и кладЯ свой ранец в
свободный угол, он снова увидел человека, которого два часа  назад  видел  в
канцелЯрии, - угрюмого,  почти  не  признающего  субординации,  похожего  на
конюха, солдата, судЯ по его виду, он был должен зачахнуть и умереть  в  тот
же день, когда его отправили из “айтчепелЯ дальше Ќьюмаркетского  ипподрома,
но тем не менее он оказалсЯ столь важной персоной, что его разыскивал  через
официальные каналы какой-то американский гражданин,  или  агент,  или  целое
агентство,  настолько  влиЯтельный   или   влиЯтельное,   что   использовали
французское правительство  в  качестве  курьера,  а  он  мог  отказатьсЯ  от
встречи, - теперь этот солдат сидел на койке, держа на одном колене  толстый
расстегнутый кожаный  поЯс  с  деньгами,  на  другом  -  маленький,  грЯзный
потрепанный блокнот, трое или четверо рЯдовых по очереди подошли к нему,  он
отсчитал каждому несколько французских банкнот из поЯса и огрызком карандаша
сделал пометки в блокноте.
     ќта сцена повторЯлась на другой день, и  на  третий,  и  на  четвертый,
прЯмо после утреннего построениЯ на  поверку  и  осмотр;  солдаты  приходили
разные, по двое и по трое,  иногда  всего  один,  но  хотЯ  бы  один  всегда
находилсЯ там; заношенный поЯс с деньгами становилсЯ немного тоньше, но был,
очевидно, неистощимым, бездонным; огрызок  карандаша  неторопливо  бегал  по
грЯзному блокноту; на пЯтый  день  после  обеда  выплачивали  жалованье,  и,
подходЯ  к  дому,  свЯзной  на  миг  с  удивлением  подумал,   что   выплата
производитсЯ и здесь: строй, очередь солдат  вытЯнулась  на  улицу,  солдаты
входили в дом по одному, так что свЯзной не без труда попал в свое жилище, а
потом стоЯл и наблюдал все в обратном порЯдке: посетители, клиенты, пациенты
- кто бы они ни были  -  теперь  клали  грЯзные,  мЯтые  французские  деньги
обратно  в  поЯс;   неторопливый   огрызок   карандаша   по-прежнему   делал
неторопливые пометки; ординарец, которого свЯзной  в  первое  утро  видел  в
коридоре канцелЯрии, вошел, протолкавшись через очередь, и  сказал  человеку
на койке:
     - Џошли. ’ут уж никуда не денешьсЯ. Џриехал какой-то...  автомобиль  из
Џарижа с каким-то... премьер-министром. - Ћн (свЯзной) наблюдал, как человек
на койке неторопливо сунул блокнот и огрызок  карандаша  в  поЯс,  застегнул
его, повернулсЯ, закатал поЯс в одеЯло,  поднЯлсЯ  и  пошел  за  ординарцем;
свЯзной заговорил с ближайшим к нему солдатом из нарушенной  и  расходЯщейсЯ
очереди:
     - —то тут происходит? „лЯ чего  эти  деньги?  Ћн  ушел,  почему  вы  не
заберете блокнот, пока его нет?
     € в ответ получил лишь пристальные, сдержанные, уже рассеЯнные взглЯды;
но он и не ждал ответа, вышел вместе с другими на мощеную  улицу  и  увидел:
длинный,  черный,  траурный  французский  лимузин,  в  каких  ездили  важные
правительственные чиновники;  на  переднем  сиденье  находились  водитель  в
военной форме и французский штабной  капитан;  на  двух  маленьких  откидных
сиденьЯх - английский капитан и худощавый юноша-негр, а за ними,  на  заднем
сиденье, - пожилаЯ женщина в дорогих мехах (она могла  быть  только  богатой
американкой, свЯзной не узнал ее, хотЯ почти каждый француз узнал бы, потому
что  французскаЯ  эскадрильЯ,  где  единственный  ее   сын   был   летчиком,
содержалась, можно  сказать,  на  ее  деньги)  и  француз,  который  был  не
премьер-министром, но  (свЯзной  угадал  это)  по  крайней  мере  секретарем
какого-то высокого органа, а между  ними  сидел  старый  негр  в  поношенном
вычищенном цилиндре, с безмЯтежным  и  благородным  лицом  идеализированного
римского консула; владелец денежного поЯса, непреклонно  застывший,  смотрел
дерзко, но ни на что, потом отдал честь, но не приветствовал никого,  просто
откозырЯл и снова непреклонно замер, стоЯ в десЯти футах от  старого  негра,
который подалсЯ вперед и заговорил с ним; потом старый негр вышел из машины,
свЯзной наблюдал это, и не только он, но и все окружающие: шестеро сидЯщих в
машине, ординарец, который привел  владельца  поЯса,  и  тридцать  с  лишним
человек, стоЯвших в очереди, сквозь которую протолкалсЯ ординарец; они вышли
на улицу и стоЯли у двери, тоже  наблюдаЯ,  может  быть,  дожидаЯсь,  -  оба
отошли в сторону,  владелец  поЯса  по-прежнему  был  непреклонно  замершим,
несгибаемо отрешенным, а безмЯтежный человек с  величественной  головой,  со
спокойным царственным лицом шоколадного цвета что-то негромко говорил ему  -
всего минуту, потом негр повернулсЯ, подошел к  автомобилю  и  сел  в  него;
свЯзной не стал смотреть, как негр садитсЯ в машину; он уже шел  к  дому  за
белым;  ждущие  перед  дверью  расступались,  пропускаЯ  его,  потом   снова
смыкались за ним; и свЯзной остановил последнего, взЯв его за руку.
     - „еньги, - сказал свЯзной. - ‚ чем тут дело?
     - ЂссоциациЯ, - сказал солдат.
     - ‹адно, ладно, -  почти  с  раздражением  сказал  свЯзной.  -  Љак  вы
организовали ее? Љаждый может...
     - џсное дело, - сказал солдат. -  Ѓерешь  десЯть  шиллингов.  Џотом  со
следующей получки начинаешь выплачивать по шесть пенсов в день весь месЯц.
     - …сли останешьсЯ в живых, - сказал свЯзной.
     - џсное дело, - сказал солдат. - Љогда  выплатить  все,  можешь  начать
заново.
     - Ќу а если не выплатишь?
     Ќа этот раз солдат лишь посмотрел  на  него,  поэтому  он  снова  почти
раздраженно сказал:
     - ‹адно, ладно. џ не так уж глуп: быть в  живых  еще  целый  год  стоит
шестисот процентов чего угодно.
     Ќо солдат по-прежнему смотрел на него с  каким-то  странным  выражением
лица, глаз, и свЯзной торопливо сказал:
     - „а. —то?
     - ’ы здесь недавно, - сказал солдат.
     - „а, - ответив свЯзной. - Ќа прошлой неделе Я был в ‹ондоне. Ђ что?
     - Џроцент будет поменьше, если ты... - ѓолос оборвалсЯ, стих, но  глаза
глЯдели так странно, так пристально, что свЯзному  показалось,  будт(r)  его
собственный  взглЯд  был  притЯнут,  словно  какой-то  физической  силой,  к
свисающей вниз руке солдата, в этот миг рука шевельнулась,  сделав  какой-то
жест, знак очень лаконичный, очень быстрый, и снова замерла у штанины  цвета
хаки, свЯзному даже не верилось, что он видел его.
     - —то? - спросил свЯзной. - —то?
     Ќо лицо солдата было сдержанным, непроницаемым, он уже отворачивалсЯ.
     - ‘проси его сам, - сказал  солдат.  -  Ћн  тебЯ  не  укусит.  „аже  не
заставит брать десЯть шиллингов, если не хочешь.
     ‘вЯзной смотрел, как длинный  лимузин  разворачивалсЯ,  заполнЯЯ  собой
неширокую улицу, чтобы вернутьсЯ туда, откуда прибыл; он пока еще даже видел
батальонного адъютанта, который по званию мог быть от силы капитаном,  а  по
возрасту, очень возможно, даже моложе его; прелиминарии были бы поэтому  не;
долгими, может быть, и было бы сказано всего лишь:
     Ђдъютант: _Ђ, это вы. Џочему не носите  свой  ‚оенный  Љрест?  €ли  его
снЯли вместе со звездочкой_?
     Џотом он: _Ќе знаю. Ђ можно носить ‚оенный Љрест на солдатской форме_?
     Џотом адъютант: _’оже  не  знаю.  —то  еще?  ‚  понедельник  Явитесь  в
канцелЯрию, а пока что можете быть свободны_.
     ’огда бы он спросил (он уже  догадалсЯ,  кем  могла  быть  эта  богатаЯ
американка, потому что вот уже два года …вропа,  по  крайней  мере  ”ранциЯ,
кишела  ими  -  представительницами  богатых  семейств  из  ”иладельфии,   с
“олл-стрита  и  ‹онг-Ђйленда,  субсидирующих  санитарные   подразделениЯ   и
авиационные эскадрильи на французском фронте,  -  комитетами,  организациЯми
официально не воюющих дилетантов, с  помощью  которых  Ђмерика  отражала  не
немцев, а войну), тогда он мог бы спросить: _Ќо почему сюда? …сли у них есть
организациЯ, во главе которой стоит старый, похожий  на  свЯщенника-сектанта
негр, зачем французское правительство отправило его сюда  в  государственном
лимузине на двухминутную встречу с рЯдовым английского пехотного батальона_?
Ћ да, мог бы спросить и, очевидно, не  услышал  бы  в  ответ  ничего,  кроме
фамилии старого  негра,  которую  уже  знал,  поэтому  не  она  была  нужна,
необходима ему, чтобы успокоитьсЯ; и на  третий  день  после  того,  как  он
ЯвилсЯ в канцелЯрию, официально стал членом батальонной семьи и свел  дружбу
с капралом, ведающим батальонной корреспонденцией,  ему  в  руки  наконец-то
попал официальный, подписанный начальником штаба в Џоперинге  документ,  где
была не только фамилиЯ старого негра, но и  звучное,  громогласное  название
организации, комитета, который он возглавлЯл: Les Amis Myriades et  Anonymes
a la France de Tout le Monde {Ѓезвестные и бесчисленные  друзьЯ  ”ранции  во
всем мире (фр.).} - название, наименование до того  захватывающее,  до  того
проникнутое  благородством  и  верой,  что,  казалось,  не  имело   никакого
отношениЯ к человеку и его страданиЯм, величавое в своей выси, невесомое, не
осЯзаемое измученной землей, словно тень облачка. € если он надеЯлсЯ  узнать
хоть что-то, хотЯ бы  это  название,  не  говорЯ  уж  о  чем-то  большем,  у
владельца денежного поЯса, то глубоко ошибалсЯ;  это  (неудача)  стоило  ему
пЯть шиллингов во франках; он выследил его,  остановил,  встав  на  пути,  и
спросил, открыто и прЯмо:
     - Љто такой преподобный  ’оуб  ‘аттерфилд?  -  а  потом  больше  минуты
выслушивал грубую, занудную брань, пока не смог  наконец  сказать:  "“  тебЯ
все? ’огда Я извинЯюсь. ‘обственно  говорЯ,  мне  нужны  десЯть  шиллингов";
посмотрел, как его фамилиЯ  вписываетсЯ  в  маленький  потрепанный  блокнот,
потом взЯл деньги, он  их  даже  не  истратит,  и  тридцать  шестипенсовиков
вернутсЯ к своему источнику в тех же кредитках. Ќо,  во  всЯком  случае,  он
завЯзал с тем человеком деловые, позволЯющие общатьсЯ отношениЯ;  теперь  он
мог сказать ему то, что узнал в канцелЯрии, уже не становЯсь на пути:
     - ѓоворить об этом запрещено, но Я думаю, тебе следует  знать.  ‘егоднЯ
ночью мы выступаем.
     ’от поглЯдел на него.
     -  —то-то  должно  произойти.  ‘юда  нагнали  много  войск.   ѓотовитсЯ
сражение. Џонимаешь, те, что устроили ‹оо, не могут вечно почивать на  своих
лаврах.
     ’от смотрел на него и молчал.
     - “ тебЯ есть деньги. € тебе стоит  подумать  о  своих  интересах.  Љто
знает? Њожет быть, ты останешьсЯ в живых. ‚место того чтобы брать с  нас  по
шесть пенсов, потребуй все деньги сразу и зарой их где-нибудь.
     ’от по-прежнему смотрел на него, даже без презрениЯ;  свЯзной  внезапно
подумал смущенно, почти униженно: _“ него, как у банкира, есть  порЯдочность
в отношении к своим клиентам не потому, что они  люди,  а  потому,  что  они
клиенты. Ќе жалость - он, далее не моргнув глазом, разорил бы всех и каждого
раз они принЯли его условиЯ игры; это уважение  к  своему  призванию,  своей
профессии. —истота. Ќет, более того: безупречность, как у жены –езарЯ_.
     ‚ ту ночь они выступили на передовую, и свЯзной  оказалсЯ  прав;  когда
они - шестьдесЯт с небольшим процентов уцелевших -  вернулись  назад,  в  их
памЯти навечно, словно выжженные раскаленным железом, запечатлелись названиЯ
речушки, которую местами можно  переплюнуть,  и  городов  -  Ђррас,  Ђльбер,
Ѓапом,  ‘ен-Љантен  и  Ѓомон  Ђмель,  -  им  не  забытьсЯ  пока   существует
способность дышать, способность плакать, и на этот раз он (свЯзной) сказал:
     - Џо-твоему, то, что творилось там, -  лишь  обычнаЯ,  вполне  полезнаЯ
паника, вроде биржевой, необходимаЯ длЯ благополучиЯ  общества,  а  те,  кто
гибнет и будет гибнуть на войне, -  неизбежные  жертвы,  как  лишенные  ума,
сообразительности или достаточной денежной поддержки маклеры и торговцы, чьЯ
высокаЯ участь заключаетсЯ в том, чтобы покончить с  собой,  дабы  сохранить
платежеспособность финансовой системы?
     € тот опЯть глЯдел на свЯзного даже без презрениЯ, даже без  жалости  -
просто ждал, пока свЯзной договорит, потом спросил:
     - Ќу что? Ѓерешь десЯть шиллингов  или  нет?  ‘вЯзной  взЯл  деньги  во
франках. Ќа сей раз он истратил их впервые  заметив,  подумав,  что  финансы
похожи на поэзию, чтобы существовать, им нужен, необходим дающий и  берущий,
нужно, чтобы и тот и другой, певец и слушатель, банкир и заемщик, покупатель
и продавец, были добропорЯдочны, безукоризненно, безупречно преданы и верны;
он подумал: _ќто Я оказалсЯ не на высоте;  Я  был  вредителем,  изменником_.
’еперь он тратил деньги в один присест, устраиваЯ скромные кутежи с  каждым,
кто был готов составить ему компанию, выполнЯл свой шестипенсовый  контракт,
потом опЯть с рвением искупающего грех или творЯщего молитву  католика  брал
десЯть шиллингов, и так всю осень, всю зиму;  наступила  весна,  приближалсЯ
его отпуск; и он думал спокойно, без горечи, без сожалениЯ: _Љонечно, Я  мог
бы  поехать  домой,  в  ‹ондон.  —то  еще  можно  сделать  с   разжалованным
субалтерном в год 1917 от рождества •ристова, кроме как дать ему винтовку со
штыком, а Я уже получил их_?  €  вдруг,  внезапно  и  спокойно,  понЯл,  как
распорЯдитьсЯ  этой  волей,  этой  свободой,  которой  не  мог  найти  иного
применениЯ, потому что длЯ нее  уже  не  было  места  на  земле;  теперь  он
попросил уже не шиллинги, а фунты, оценил ее не в шиллингах, а в  фунтах  не
только на паломничество туда, где некогда реЯл угасший ныне дух человеческой
свободы, но и на то, что делало паломничество сносным; взЯл десЯть фунтов  и
сам назначил процент выплаты по десЯть шиллингов в течение тридцати дней.
     - …дешь в Џариж отмечать свои... "выдающиесЯ заслуги"? - спросил тот.
     - Џочему бы и нет? - ответил свЯзной, получил десЯть фунтов во  франках
и с призраком своей юности, ушедшей пЯтнадцать лет назад, когда он не только
верил, но и надеЯлсЯ, пустилсЯ по стезЯм  своей  прежней  жизни,  окружавшим
некогда лесистую долину, где теперь лежал простой серый камень  ‘ен-‘юльпис;
оставЯ напоследок узкий кривой переулок, где прожил три года,  он  проходил,
лишь замедлЯЯ шаг, но не подходЯ близко, мимо  ‘орбонны  и  прочих  знакомых
мест ‹евого берега - набережной, моста, галереи,  сада  и  кафе,  -  где  он
тратил свой обильный досуг и скудные деньги; и лишь  на  второе  одинокое  и
грустное утро, после кофе  (и  "”игаро":  было  восьмое  апрелЯ;  английский
пароход, на котором плыли почти одни американцы, накануне был торпедирован у
берегов €рландии; он подумал  спокойно,  без  горечи:  _’еперь  им  придетсЯ
вступить в войну; теперь мы можем уничтожить оба  полушариЯ_)  в  кафе  Deux
Magots {„ве уродины (фр.).}, проделав долгий путь через  ‹юксембургский  сад
мимо медсестер с ранеными солдатами (будущей весной, возможно, даже нынешней
осенью среди них должны были поЯвитьсЯ и американцы) и потемневших  изваЯний
богов и королев  на  улицу  ‚ожирар,  уже  пытаЯсь  разглЯдеть  узкую  щель,
представлЯющую собой улицу  ‘ервандони,  и  мансарду,  которую  он  когда-то
называл домом (возможно, месье и мадам ѓарнье, patron и patronne  {•озЯин  и
хозЯйка (фр.).} еще живут там и встретЯт его), увидел вдруг над  аркой,  где
когда-то проезжали кареты герцогов и принцев, афишу, полотнище  с  надписью,
величественно и смиренно гласЯщей в старом пригороде аристократов: Les  Amis
Myriades et Anonymes a la France de Tout le Monde, - и, пристав к негустому,
спокойному потоку людей - солдат и гражданских, мужчин и  женщин,  старых  и
молодых, -  вошел,  как  ему  казалось  потом,  будто  во  сне,  в  какой-то
вестибюль,  переднюю;  там  сидела  с  вЯзаньем   крепкаЯ   бодраЯ   женщина
неопределенного возраста в белом, как у монахини, чепце; она сказала:
     - Њесье?
     - Њесье le president, Madame,  s'ill  vous  plait.  Њесье  le  Reverend
‘аттерфилд {ѓосподина президента, мадам. ѓосподина преподобного  ‘аттерфилда
(фр.).}.
     Ћна, не переставаЯ быстро орудовать спицами, спросила снова:
     - Њесье?
     - Le chef de bureau, Madame. Le directeur {Ќачальника  конторы,  мадам.
„иректора (фр.).}. Њесье le Reverend ‘аттерфилд.
     - A... - сказала женщина, -  месье  ’улимен,  -  и,  продолжаЯ  вЯзать,
поднЯлась, чтобы проводить, отвести его; какой-то просторный мраморный  холл
с позолоченными карнизами, увешанный люстрами  и  беспорЯдочно  уставленный,
заполненный всевозможными деревЯнными скамейками и старыми  стульЯми,  какие
берут напрокат за несколько су на концертах в парке; там звучали не  голоса,
а словно бы лишь дыхание, вдохи и  выдохи  людей  -  раненых  и  невредимых;
солдат, стариков и старух с черными вуалЯми и нарукавными повЯзками, молодых
женщин, зачастую с детьми, прижатыми к траурным одеждам утраты и горЯ, - они
сидели в одиночку и  небольшими,  видимо  семейными,  группами  в  громадном
помещении, где словно бы до сих пор слышалось дыхание  герцогов,  принцев  и
миллионеров, лицом к стене, на которой  висела  такаЯ  же  афиша,  такое  же
полотнище ткани, что и над входом, с той же надписью: les Amis  Myriades  et
Anonymes a la France de Tout le Monde; не взираЯ, не  глЯдЯ  на  афишу,  они
напоминали не людей в церкви (не были так смиренны),  скорее  пассажиров  на
станции, где поезд  намного  опаздывает;  потом  у  широкой  витой  лестницы
женщина остановилась, отошла в сторону  и,  продолжаЯ  вЯзать,  сказала,  не
поднимаЯ глаз:
     - Priere de monter, месье {Џрошу вас поднЯтьсЯ (фр.).}.  -  €  он  стал
подниматьсЯ: пробившийсЯ сквозь тучу теперь восходил к  невероЯтно  высокой,
дающей забвение вершине; это  была  небольшаЯ  комната,  похожаЯ  на  будуар
герцогини в раю, временно преображенный, чтобы представлЯть деловую  контору
в шараде; новый простой голый стол, три простых  жестких  стула,  за  столом
безмЯтежное  благородное  лицо  над  узким  воротничком  из  белой   шерсти,
выглЯдывающим из-под небесно-голубой формы пехотного капрала, судЯ по  виду,
еще вчера лежавшей на  полке  интендантского  склада,  а  чуть  позади  него
худощавый юноша-негр во французском мундире с погонами младшего  лейтенанта,
казавшемсЯ почти  новым:  он  глЯдел  на  них  через  стол;  голоса  звучали
безмЯтежно и непоследовательно, будто тоже во сне:
     - „а, раньше у менЯ была фамилиЯ ‘аттерфидд.  Ќо  Я  сменил  ее,  чтобы
легче было выговаривать людЯм. €з Ђссоциации.
     - A... Tout le Monde.
     - „а. ’улеймен.
     - ‡начит, тогда вы приезжали повидать... - чуть было не сказал "друга".
     - „а, он еще не совсем готов. џ хотел узнать, нужны ли ему деньги.
     - „еньги? …му?
     - Љоню, - сказал старый негр, - которого,  по  их  словам,  мы  украли.
“красть его мы не могли, даже если бы хотели. Џотому что он  не  принадлежал
никому.  ќто  был  конь  всего  мира.  —емпион.  ‚прочем,  нет.  ‚сЯ   землЯ
принадлежала ему, а не он ей. ‡емлЯ и люди. Џринадлежал он.  Џринадлежал  Я.
Џринадлежали все мы трое, пока не настал конец.
     - Ћн? - сказал свЯзной.
     - Њистари.
     - Њист... кто?
     - ѓарри, - сказал юноша. - Ћн так произносит.
     - Ђ... - произнес свЯзной с каким-то стыдом. - Ќу конечно, Њистари...
     - ‚от-вот, - сказал старый негр. - Ћн хотел, чтобы Я  звал  его  просто
Ђри, но Я, видимо, был уже слишком стар.
     € рассказал о том, что наблюдал, видел своими глазами и  что  понЯл  из
виденного, но это было не все; свЯзной понимал это и думал: ‘ообщник. ђаз уж
приходитсЯ вести двойную игру, мне нужен сообщник. „аже когда юноша, впервые
раскрыв рот, сказал:
     - Ќовоорлеанского адвоката прислал заместитель начальника полиции.
     - Љто? - спросил свЯзной.
     - ‡аместитель  начальника  федеральной  полиции,  -  сказал  парень.  -
—еловек, возглавлЯвший погоню.
     - ’ак, - сказал свЯзной. - ђасскажите.
 
     ‘лучилось это в 1912  году,  за  два  года  до  войны;  конь  этот  был
скакуном-трехлеткой,  но  таким,   что   цена,   уплаченнаЯ   за   него   на
нью-маркетском аукционе аргентинским королем кож  и  пшеницы,  была  хотЯ  и
баснословной, но не чрезмерной. ЉонЯ сопровождал  грум,  владелец  денежного
поЯса и гроссбуха. ‚месте с конем он поехал в Ђмерику, и там в течение  двух
лет произошли три событиЯ, полностью изменившие не только его  жизнь,  но  и
характер, и когда в конце 1914 года он  вернулсЯ  домой,  чтобы  вступить  в
армию, то казалось, что в глуши за долиной реки Њиссисипи, где он пропадал в
течение первых трех месЯцев, на свет поЯвилсЯ новый человек - без  прошлого,
без горестей, без воспоминаний.
     Ћн не просто принимал участие в продаже конЯ, он был втЯнут в нее. € не
покупателем, даже не продавцом, а предметом  торговли  -  самим  конем  -  с
властностью, не  терпЯщей  никаких  отговорок,  тем  более  отказа.  Ќе  как
исключительный (что было возможно) грум или пусть даже первоклассный, в  чем
не было никаких сомнений.  „ело  в  том,  что  между  человеком