годние парни,
ездившие  на облезлых пахотных мулах, дружно ополчились на него, защищаЯ то,
во  что  ни  они,  ни  ее брат, по-видимому, не верили, хоть им и не удалось
доказать свою правоту так же доблестно, как рыцарЯм в старину. „вое или трое
разведчиков  прЯтались  где-нибудь  около “орнеровой загородки и ждали, пока
тронетсЯ  колЯска,  чтобы  выследить,  какой  дорогой  она поедет. Ћни ехали
следом или обгонЯли ее и, запасшись кувшином сивушного виски, поджидали там,
где  шаркали ноги и визжали скрипки, а потом снова провожали колЯску до дому
или  почти  до  дому - долгий путь в лунную или безлунную ночь, через спЯщие
полЯ, вожжи накручены на кнутовище, воткнутое в гнездо у подножки, и лошадь,
предоставленнаЯ  самой  себе,  мЯгко  ступает по бархатистой пыли, осторожно
спускаетсЯ  в  ручей,  останавливаетсЯ,  и,  не слыша окрика, пьет, погрузив
морду  в  воду,  и  дует  в  нее,  дробЯ отражение звезд, поднимает морду, с
которой  стекают  капли,  а потом снова пьет или, может, просто дует в воду,
как  все  лошади,  когда  напьютсЯ. € нет ни понуканий, ни движениЯ вожжей -
ничто  не  понуждает  ее  двинутьсЯ  дальше; и она все стоит - долго, долго,
долго.  Ћднажды  ночью они на ходу атаковали колЯску из придорожной тени, но
обратились  в  бегство под ударами кнута, потому что обдуманного плана у них
не  было,  их  швырнула  вперед  стихийнаЯ волна Ярости и тоски. Ђ еще через
неделю,  когда  лошадь  с  пролеткой  стоЯла около “орнеровой загородки, они
вдруг истошно завопили и загремели кастрюлЯми и сковородками за углом темной
веранды,  и  Њаккэррон  тут  же спокойно вышел к ним, только не с крыльца, а
из-под  тех деревьев, где висел деревЯнный гамак “орнера, окликнул двоих или
троих по имени, и обругал их лениво и непринужденно, и предложил, пусть двое
из  них выйдут потолковать с ним на дорогу. Ћни видели револьвер в его руке,
прижатой к бедру.
     ’огда  они  послали  ему  предупреждение  по  всей  форме. Ћни могли бы
рассказать  обо  всем  ее  брату,  но  не сделали этого, и не потому, что он
вернее всего отколотил бы самих доносчиков. Љак и ‹эбоув, они были бы только
рады  этому,  они принЯли бы это с восторгом. Љак и длЯ ‹эбоува, длЯ них это
была бы, по крайней мере, та же самаЯ живаЯ плоть, то же жаркое тело, под их
свирепыми  ударами  оно  покрылось  бы  синЯками, ранами, истекло кровью - а
именно   этого,   как   и   ‹эбоув,  они  теперь  жаждали,  сознательно  или
бессознательно.  Ќет,  они  не  могли рассказать все брату потому, что тогда
Ярость  их  излилась  бы  на орудие их мести, а не на самого обидчика; а они
хотели встретить того, кто нанес им страшное, смертельное оскорбление, надев
боксерские  перчатки.  ’ак  что  они  сочинили предупреждение по всей форме,
подписались и послали его Њаккэррону. Ќочью один из них поехал за двенадцать
миль,  к  дому  его  матери,  и  повесил  записку  на  дверь.  Ќазавтра негр
Њаккэррона,  теперь уже тоже взрослый мужчина, развез пЯть отдельных ответов
и  сумел  унести  ноги от всех пЯтерых получателей, - голова у него, правда,
была в крови, но рана оказалась не опасной.
     Ќо Њаккэррон водил их за нос еще целую неделю. Ћни пробовали подстеречь
его  одного в пролетке, либо по дороге к “орнерам, либо на обратном пути. Ќо
его  лошадь была слишком резва, их дохлым пахотным мулам нипочем было за ней
не угнатьсЯ, а вздумай они остановить пролетку на ходу, Њаккэррон, они знали
это  по опыту, затоптал бы их лошадью, стоЯ в пролетке, весело скалЯ крупные
зубы  и  люто  нахлестываЯ кнутом. Љ тому же у него был револьвер, и они уже
довольно  наслушались  рассказов  о нем, чтобы убедитьсЯ, что с тех пор, как
ему исполнилсЯ двадцать один год, он никогда не ходит без оружиЯ. € потом он
еще не свел счеты с теми двумЯ, что избили его посланца-негра.
     ’ак что им пришлось устроить засаду у брода, когда он ехал в пролетке с
ћлой,  и  лошадь  остановилась напитьсЯ. Ќикто потом не знал толком, что там
произошло.  Ќеподалеку от брода стоЯл дом, но на этот раз не было ни криков,
ни  воплей,  только  утром у четверых парней из пЯти оказались выбитые зубы,
ссадины  и  раны.  ЏЯтый,  один  из тех, что избили негра, все еще лежал без
памЯти  в  ближнем  доме.  Љто-то нашел на земле кнутовище. Ќа нем запеклась
кровь  и налипли волосы, и только через много лет один из них рассказал, что
кнутом  орудовала  сама  девушка,  она  выскочила  из  колЯски  и кнутовищем
обратила  в  бегство  троих, пока ее дружок рукоЯтью револьвера отбивалсЯ от
фургонного  тормоза и кастета, которыми были вооружены остальные двое. ‚от и
все,  что  удалось  узнать,  причем  пролетка  подъехала  к дому “орнера без
особого опозданиЯ. Ѓилл “орнер, который в ночной рубашке сидел на кухне и ел
холодный  пирог с персиками, запиваЯ пахтаньем, слышал, как они шли от ворот
и  поднимались на веранду, тихо разговариваЯ, перешептываЯсь, как она всегда
перешептывалась с молодыми людьми, по мнению отца - о каких-нибудь пустЯках,
потом вошли в дом, в прихожую, а потом в дверь кухни. “орнер поднЯл голову и
увидел  дерзкое,  красивое  лицо,  крепкий, дружелюбный оскал зубов, который
можно  было  счесть улыбкой, хоть и не слишком почтительной, распухший глаз,
длинный рубец на подбородке, руку, плетью повисшую вдоль тела.
     - Ћн обо что-то стукнулсЯ, - сказала дочь.
     -  ‚ижу, - сказал “орнер. - ’олько похоже, что и та штука, о которую он
стукнулсЯ, тоже здорово его саданула.
     -   …му   надо   умытьсЯ.   Џолотенце  там,  наверху,  -  сказала  она,
поворачиваЯсь; в кухню, на свет, она не вышла. - џ сейчас.
     “орнер  слышал, как она поднимаетсЯ к себе и ходит по комнате у них над
головой,  но  больше не обращал на нее вниманиЯ. Ћн поглЯдел на Њаккэррона и
увидел,  что  оскаленные  зубы скорее скрежещут, чем улыбаютсЯ, а лоб покрыт
испариной. Џотом он и на это тоже не обращал вниманиЯ.
     -  ‘тало  быть,  ты  обо что-то стукнулсЯ, - сказал он. - Џиджак можешь
снЯть?
     -  Њогу,  -  сказал  тот.  -  ‹овил  свою лошадь и зашибсЯ. Ћб какое-то
полено.
     - Џоделом тебе, ежели держишь хорошую лошадь в дровЯном сарае, - сказал
“орнер. - “ тебЯ рука сломана.
     -  ‹адно, - сказал Њаккэррон. - ‚ы ведь ветеринар, правда? Ђ человек не
так уж сильно отличаетсЯ от мула.
     -  —то  верно,  то  верно,  -  сказал  “орнер.  - ’олько ума у человека
поменьше.
     ‚ошла  дочь.  “орнер  слышал,  как  она  спускалась  по лестнице, но не
заметил,  что  на  ней теперь другое платье, не то, в котором она уезжала из
дому.
     - Џринеси мой кувшин с виски, - сказал он.
     Љувшин  всегда  стоЯл  у  него  под  кроватью.  Ћна  поднЯлась наверх и
принесла  его.  ’еперь  Њаккэррон сидел, положив обнаженную по плечо руку на
кухонный стол.
     Ћткинувшись на спинку стула, он один раз потерЯл сознание, но ненадолго.
Ђ  потом  он  только стискивал зубы и потел, пока “орнер не сделал все,  что
надо.
     - „ай ему еще глоток и ступай разбуди ‘эма - пусть отвезет его домой, -
сказал “орнер.
     Ќо  Њаккэррон  не  хотел  ни  чтобы его везли домой, ни чтобы уложили в
постель.  Ћн  в  третий  раз  приложилсЯ к кувшину и вместе с девушкой снова
вышел  на  веранду,  а “орнер доел пирог, допил пахтанье и, захватив кувшин,
отправилсЯ наверх спать.
     Ќикакое  предчувствие не шевельнулось в тот вечер ни у ее отца, ни даже
у  брата, который вот уже пЯть или шесть лет только одним жил и дышал, одной
этой  мыслью,  не родившейсЯ из подозрениЯ, но сразу выросшей в уверенность,
тем  более  непоколебимую, что как он ни старалсЯ, а доказать ничего не мог.
“орнер  сам выпил виски, задвинул кувшин под кровать, где кружком в пыли вот
уже  многие годы было обозначено его место, и заснул. Ћн привычно, без храпа
погрузилсЯ  в  тихий,  по-детски  безмЯтежный  сон  и  не  слышал,  как дочь
поднЯлась  по  лестнице,  чтобы  снЯть платье, которое на этот раз было в ее
собственной  крови.  ‹ошадь с колЯской уехала, исчезла, хотЯ Њаккэррон снова
потерЯл  сознание, прежде чем добралсЯ до дому. Ђ наутро врач обнаружил, что
сломаннаЯ  кость была верно вправлена и лубок наложен хорошо, но затем кость
опЯть,  сместилась  и  концы  надвинулись  один  на другой, так что пришлось
вправлЯть  ее  еще  раз.  Ђ “орнер этого не знал - ее отец, этот подтЯнутый,
приЯтный  в обращении, хитрый и рассудительный человек, спал в своей постели
над  кувшином  с  виски  в  двенадцати милЯх оттуда, и какие бы ошибки он ни
допускал,  пробуЯ  читать  в  женском  сердце  вообще  и  в  сердце дочери в
частности,  в  конце концов его подвело одно - он и представить себе не мог,
что  она  не  только попытаетсЯ помочь, но, можно сказать, сама, своей рукой
поддержит раненого.
     Ђ когда через три месЯца, в один прекрасный день, щегольские пролетки и
резвые  нарЯдные  лошади не поЯвились больше около “орнеровой загородки, сам
Ѓилл  “орнер  заметил  это  последним.  Џролетки  вместе со своими хозЯевами
исчезли  в  одну ночь не только из ”ранцузовой Ѓалки, но и вообще из округи.
•отЯ  один  и  из  троих  точно знал, кто виноват, а двое других знали двоих
невиноватых,  все  трое сбежали, тайком, глухими проселками, наспех побросав
свои  пожитки  в  седельные  вьюки  или схватив по чемодану, чтобы не терЯть
времени.  Ћдин  уехал, боЯсь того, что, как он думал, сделают с ним “орнеры.
„вое  других  удрали,  знаЯ,  что  “орнеры  ничего  им  не сделают. “орнеры,
рассудили они, теперь уже сами знают из верного источника, от самой девушки,
что  двое ни в чем не повинны и, стало быть, оба они будут сброшены за борт,
в  пустое, мертвое вчера, в пучину горького сожалениЯ и вечной тоски, вместе
с  теми  бессильными  юнцами,  которые  преследовали  их так же, как и того,
счастливца,  и  окружили  их,  ни  за что ни про что, ореолом успеха. ‘бежав
вместе с ним, они за вину, которой на них не было, хотели стЯжать последнюю,
безнадежную награду - сладостный стыд насилиЯ, которого они не совершили.
     ’ак  что,  когда  по  округе из дома в дом пополз слух, что Њаккэррон и
двое  других  исчезли  и что ћлу “орнер постигло то, что всЯкий другой на ее
месте  считал  бы  несчастьем,  последним  узнал  об этом ее отец - человек,
который  в  самом  понЯтии  женской  чистоты  бодро,  здраво  и  непреклонно
отказывалсЯ  видеть  что-либо иное, кроме басни длЯ обмана молодых супругов,
как  некоторые  отказываютсЯ  верить  в  свободный тариф или в действенность
молитв;  человек,  который,  как  было  отлично  известно, и прежде и теперь
тратил  немало  времени на то, чтобы доказать самому себе свою правоту, и до
сих  пор  состоЯл  в  свЯзи  с  женой одного из своих арендаторов, женщиной,
которой было далеко за сорок. Ћн ей заЯвил напрЯмик, что слишком стар, чтобы
кобелЯть  по  ночам  как  в  собственном,  так  и  в чужом доме. Џоэтому они
встречались  днем,  в  рощице  у  ручьЯ близ ее дома, откуда она отлучалась,
будто  бы  искать  куриные  гнезда,  и в этом лесном убежище, принадлежавшем
Џану, как рассказывал четырнадцатилетний мальчишка, который шпионил за ними,
“орнер  даже  шлЯпы не снимал. ‘ловом, он узнал обо всем последним: он спал,
разувшись,  в своем гамаке, и когда властный голос жены поднЯл его, он, едва
стрЯхнув  сон,  тощий,  нескладный,  в  одних  носках, пробежал через двор и
ворвалсЯ  в  прихожую,  где  миссис  “орнер  в  просторном  старом  капоте и
кружевном  чепце,  в  которых она обыкновенно дремала после обеда, встретила
его  гневным  криком,  покрываЯ  рев  сына,  доносившийсЯ сверху, из комнаты
дочери:
     - “ ћлы будет ребенок! ‘тупай наверх и дай этой дуре по башке!
     -  —то  будет?  - переспросил “орнер. Ќо он не остановилсЯ. Ћн бросилсЯ
вверх по лестнице, миссис “орнер за ним, и вбежал в комнату, откуда его дочь
не  выходила  вот  уже  день или два, даже к столу, а сам он, если бы вообще
обратил  на  это внимание, решил бы, что у нее просто желудок расстроилсЯ от
обжорства: шестнадцать лет ее нутро все выдерживало и выносило, а теперь вот
взЯло  и  взбунтовалось.  Ћна сидела на стуле у окна, простоволосаЯ, в Ярком
халате  искусственного  шелка,  выписанном  недавно по почте из —икаго. Ѓрат
трЯс ее за плечо и кричал:
     - Љоторый из них? ѓовори, который!
     - •ватит менЯ тормошить, - сказала она. - џ нездорова.
     “орнер  и здесь не остановилсЯ ни на мгновение. Ћн вклинилсЯ между ними
и оттолкнул „жоди.
     - Ћставь ее в покое, - сказал он. - “бирайсЯ отсюда.
     „жоди обернул к “орнеру свое побагровевшее лицо.
     -  Ћставить в покое? - сказал он. Ћн засмеЯлсЯ, свирепо, зловеще, глаза
сто  выкатились  и  побелели  от  бешенства.  - ‚ том-то все и дело! ‘лишком
долго,  черт  возьми, ее оставлЯли в покое! џ старалсЯ что-нибудь сделать. џ
знал,  что  из этого выйдет. џ предупреждал вас обоих еще пЯть лет назад. Ќо
куда  там!  ‚ы  ведь лучше знаете. Ђ теперь вот вам - получайте! ‚идите, что
случилось!  Ќо Я заставлю ее говорить. Ѓогом клЯнусь, Я допытаюсь, кто он. €
тогда...
     - ‹адно, ладно, - сказал “орнер. - Ђ что, собственно, случилось?
     Џочти на целую минуту „жоди словно потерЯл дар речи. Ћн страшно выпучил
глаза.  Љазалось,  ему  стоит  огромного  труда не взорватьсЯ, не лопнуть на
месте.
     -  €  он еще спрашивает, что случилось, - прохрипел он наконец, не верЯ
своим ушам. - ‘прашивает, что случилось.
     Ћн  круто  повернулсЯ, поднЯл руку, словно в Ярости отрекаЯсь от всего,
и,  отскочив  от  “орнера,  налетел  на  миссис  “орнер,  котораЯ в этот миг
поЯвилась  в  дверЯх,  прижав руки к рыхлой волнующейсЯ груди, и уже открыла
рот,  чтобы  заговорить,  как  только  ей удастсЯ перевести дух. „жоди весил
двести  фунтов,  миссис “орнер, хоть и была ростом чуть повыше пЯти футов, -
почти  столько  же.  €  все  же  он как-то ухитрилсЯ протиснутьсЯ мимо нее в
дверь, вырвавшись у нее из рук, а “орнер угрем проскользнул вслед.
     -  „ержи его, дурака! - крикнула она, пускаЯсь вдогонку, когда “орнер и
„жоди  загрохотали  по лестнице и влетели в комнату на первом этаже, которую
“орнер  все  еще называл своим кабинетом, хотЯ последние два года здесь спал
приказчик,  ‘ноупс.  “орнер  настиг  „жоди у громоздкого орехового бюро (ему
теперь  цены не было, хотЯ “орнер этого и не знал), принадлежавшего еще деду
“орнера,  -  он  шарил  в  выдвинутом Ящике, ища револьвер среди груды сухих
коробочек хлопка, семЯн, прЯжек от сбруи, патронов и старых бумаг. ‚ окно за
конторкой было видно, как чернокожаЯ кухарка бежит через задний двор к своей
лачуге,  прикрыв голову передником, - все негритЯнки так делают, когда между
белыми  начинаетсЯ свара. ‡а ней бежал ‘эм, но не так быстро, оглЯдываЯсь на
дом, и “орнер с „жоди оба увидели его одновременно.
     - ‘эм! ‘едлай лошадь! - заревел „жоди.
     -  ќй,  ‘эм! - крикнул “орнер. Ћба схватились за револьвер, четыре руки
намертво  сцепились  в открытом Ящике. - Ќе смей трогать лошадь! ‚ернись сию
же секунду!
     ‚  прихожей  послышалсЯ  тЯжелый  топот  миссис  “орнер.  Ћни выдернули
револьвер  из  Ящика,  не  разнимаЯ  сомкнутых, сплетенных рук, попЯтились и
увидели,  что  она  стоит  в дверЯх, схватившись за грудь, и лицо ее, всегда
веселое и самоуверенное, налилось кровью и перекосилось от гнева.
     -  „ержи его, вот Я его сейчас поленом, - проговорила она, задыхаЯсь. -
џ  ему  задам.  џ им обоим задам. ’а нагулЯла брюхо, этот орет и ругаетсЯ на
весь дом, а Я только что прилегла вздремнуть!
     - ‹адно, - сказал “орнер. - Ќеси полено.
     Ћна  вышла; казалось, ее вынесло за дверь волной ее собственной Ярости.
“орнер  вырвал  револьвер  и  отбросил  „жоди  к  конторке (он был еще очень
сильный,  жилистый  и  удивительно  проворный длЯ своих шестидесЯти лет, но,
главное,  он  сохранЯл  холодную  рассудительность,  тогда как сыном владело
только  слепое  бешенство),  подошел  к двери, швырнул револьвер в прихожую,
     - —то это ты задумал? - сказал он.
     -  Ќичего!  - закричал „жоди. - ’ебе, может, и наплевать на свое доброе
имЯ,  а  мне  нет!  џ  должен  высоко  держать голову перед людьми, а ты как
хочешь!
     -  •а,  -  сказал  “орнер.  -  Ќу и держи на здоровье. ’ы уж так голову
задрал, что нагнутьсЯ шнурок завЯзать - и то не можешь.
     „жоди глЯдел на него, задыхаЯсь.
     - Ѓогом клЯнусь, - сказал он, - даже если из нее
     ничего не вытЯнуть, Я сыщу кого-нибудь поразговорчивей. џ их всех троих
сыщу! џ...
     -  Ђ чего ради? €з любопытства, что ли? •очешь узнать, кто ее тискал, а
кто нет?
     „жоди  опЯть надолго онемел. Ћн стоЯл у конторки, громадный, ни дать ни
взЯть  разъЯренный  бык, бессильный, глубоко уЯзвленный, искренне страдаЯ не
от  оскорблениЯ  уорнеровского  величества,  а от жестокой обиды. ‚ прихожей
снова  послышалсЯ  тЯжелый  топот  необутых ног миссис “орнер; она принЯлась
колотить в дверь поленом.
     - ќй, Ѓилл! - крикнула она. - Ћтвори!
     - ‡начит, ты не сделаешь ничего? - сказал „жоди. - ђовно ничего?
     - Ђ что тут делать? - сказал “орнер. - ‘ кем сводить счеты? ‘ам знаешь,
эти треклЯтые кобели теперь уже на полдороге в ’ехас. Ђ ты сам где был бы на
их  месте?  €ли Я даже, ежели б у менЯ в мои годы достало ловкости лазить по
крышам  и  забиратьсЯ туда, куда придет охота? …й-богу, Я-то знаю, что на их
месте и ты и Я были бы уже далеко и все еще гнали бы лошадь, не жалеЯ кнута.
-  Ћн  подошел к двери и отпер ее, но миссис “орнер все колотила поленом так
сердито  и  громко,  что,  видимо, не слыхала, как щелкнул в замке ключ. - Ђ
теперь  поди  в конюшню и посиди там, покуда не остынешь. ‚ели ‘эму накопать
тебе червей и езжай поуди рыбу. …сли уж нашей семье надо думать о том, чтобы
высоко  держать  голову,  предоставь  это  мне. - Ћн повернул ручку двери. -
’ьфу,  дьЯвольщина! ‘колько гама и крика из-за того, что одна блудливаЯ сука
наконец  попалась!  Ђ  ты  чего  ждал - что она всю жизнь знай водичку будет
цедить через это самое место?
     ‚се  это  случилось  в  субботу.  Ђ  в понедельник утром семеро мужчин,
сидевшие  на галерее, увидели, как приказчик ‘ноупс идет пешком по дороге от
дома  “орнера,  а  за  ним  еще  какой-то  человек  с  чемоданом  в руке. Ќа
приказчике  была  не  только  сераЯ суконнаЯ кепка и крошечный галстук, но и
пиджак,  и  тут  они  увидели, что в руках у его спутника тот самый плетеный
чемодан,  который ‘ноупс как-то вечером, год назад, принес новехоньким в дом
“орнера  и там оставил. € тогда они стали разглЯдывать человека, который его
нес.  Ћн  шел  за  приказчиком по пЯтам, как собака, и был пониже ростом, но
похож  на  него  как  две  капли  воды.  Љазалось, по тот же человек, только
видимый  издалека.  Ќа  первый взглЯд даже лица были одинаковые, и когда оба
поднЯлись  на крыльцо, все увидели, что второй человек и впрЯмь чистокровный
‘ноупс,  с теми не сразу уловимыми различиЯми, которые не выходЯт за пределы
родового  облика,  ставшего уже привычным, - у этого второго лицо было не то
чтобы  меньше,  но  как  бы  мельче  первого,  все  черты собраны, стЯнуты к
середине,  но  не  изнутри, не по собственной воле, а скорее извне, будто их
сжали одним быстрым движением посторонней руки; лицо было живое, смышленое и
не  насмешливое,  а  скорее  насквозь,  напропалую  веселое,  с  блестЯщими,
настороженными, блудливыми глазками, как у белки или бурундука.
     Ћни  поднЯлись  на  крыльцо  и прошли со своим чемоданом через галерею.
‘ноупс,  не  переставаЯ  жевать,  небрежно  кивнул,  как  это делал сам Ѓилл
“орнер,  и  они  вошли в лавку. Ќемного погодЯ из кузницы напротив вышли еще
трое,  так  что  через  час,  когда подъехала колЯска “орнера, неподалеку от
галереи  собралось человек десЯть. ‹ошадьми правил негр ‘эм. ђЯдом с ним, на
переднем сиденье, стоЯл здоровенный, потрепанный саквоЯж, с которым мистер и
миссис  “орнер ездили на медовый месЯц в ‘ент-‹уис; и с тех пор все “орнеры,
отправлЯЯсь  в  путь,  брали его с собой, даже дочери, выходЯ замуж, а потом
отсылали  назад  пустым,  и  этот  чемодан  казалсЯ  символом  и  формальным
подтверждением  того, что медовый месЯц кончилсЯ и надо возвращатьсЯ с небес
на  землю;  он  был  как бы прощальным приветом щедрой, безудержной страсти,
подобно  тому  как печатные свадебные приглашениЯ были символом зари, полной
надежд.  “орнер, сидевший сзади рЯдом с дочерью, приветствовал всех коротко,
равнодушно, невнЯтно. Ћн не вылез из колЯски, а люди на галерее взглЯнули на
красивую,  неподвижную маску под праздничной шлЯпой с вуалью, на праздничное
платье поверх которого было накинуто даже зимнее пальто, и отвернулись и, не
глЯдЯ,  увидели,  как  ‘ноупс  выходит  из  лавки,  несЯ плетеный чемодан, и
садитсЯ вперед, рЯдом с саквоЯжем. ЉолЯска тронулась. ‘ноупс повернул голову
     Ќа  другое  утро  ’алл  и Ѓукрайт вернулись из „жефферсонн, со станции,
куда  они гонЯли очередной гурт скота. € к вечеру всЯ округа знала, что было
дальше,  -  в  понедельник  “орнер,  его дочь и приказчик побывали в Ѓанке и
“орнер  взЯл  со  счета изрЯдную сумму, - ’алл говорил, что триста долларов.
Ѓукрайт  говорил, что, стало быть, полтораста, потому что “орнер даже самому
себе кредитные бумаги учитывает из пЯтидесЯти процентов. Џотом они поехали к
нотариусу,  и  усадьба  ‘тарого  ”ранцуза была переписана на имЯ ”лема и ћлы
“орнер-‘ноупс.  Љабинет  мирового  судьи  был  в  том  же  здании, и там они
зарегистрировали брак.
     ’алл рассказывал, недоуменно моргаЯ. Џотом, откашлЯвшись, сказал:
     - ‘разу после регистрации невеста с женихом уехали в ’ехас.
     -  ‚сего,  выходит,  их  уехало  пЯтеро,  -  сказал  человек по фамилии
Ђрмстид. - Ќо в ’ехасе, говорЯт, места много.
     - „а, места теперь надо побольше, - сказал Ѓукрайт. - ‚ы хотели сказать
- шестеро.
     ’алл снова кашлЯнул. Ћн все так же помаргивал.
     - Њистер “орнер и за это сам заплатил, - сказал он.
     - ‡а что за это? - сказал Ђрмстид.
     - ‡а регистрацию, - сказал ’алл.


        2


     Ћна  хорошо  его  знала. Ћна знала его настолько хорошо, что ей не надо
было  даже  на  него  глЯдеть. Ћна знала его с четырнадцати лет, с той поры,
когда  люди  заговорили, что он "обошел" ее брата. …й этого не говорили. Ћна
бы  и  не  услышала.  …й было все равно. Ћна видела его чуть не каждый день,
потому  что на ее пЯтнадцатое лето он начал ходить к ним в дом, обычно после
ужина,  и  сидел  с  отцом  на веранде, слушал и помалкивал, метко сплевываЯ
табачную  жвачку за перила. Џо воскресеньЯм он иногда приходил после обеда и
присаживалсЯ  на  корточки  у  дерева подле гамака, где лежал, разувшись, ее
отец,  и  все  так  же помалкивал, все так же жевал табак; она видела его со
своего  места на веранде, окруженнаЯ алчной толпой воскресных кавалеров того
года.  Љ  этому  времени  она  научилась  узнавать  беззвучное  шарканье его
резиновых тапочек по полу веранды; сначала, даже не поднимаЯ, не поворачиваЯ
головы  к  дверЯм, она кричала отцу: "Џапа, этот человек пришел!", а потом -
просто  "он":  "Џапа,  опЯть  он";  впрочем,  иной  раз она говорила "Њистер
‘ноупс" точно таким же тоном, каким сказала бы "Њистер Џес".
     Ќа  следующее  лето,  шестнадцатое в ее жизни, она не только на него не
глЯдела,  но просто не видела его, потому что теперь он жил у них в доме, ел
за  их  столом  и  ездил на верховой лошади ее брата, занимаЯсь бесконечными
делами  - своими и ее отца. Ћн проходил мимо нее в прихожей, где она стоЯла,
уже  одетаЯ  и  готоваЯ сесть в колЯску, ждавшую у ворот, пока брат грубой и
тЯжелой  рукой  проверЯл,  есть  ли  на  ней  корсет,  и  не видела его. Ћна
встречалась с ним за столом два раза в день, потому что завтракала она одна,
на  кухне,  совсем  поздно,  когда  матери  удавалось  наконец  поднЯть ее с
постели,  причем  главное  было  ее  разбудить, а вниз, к столу, она уже шла
охотно;  потом ее гнали из кухни - негритЯнка или мать, и она уходила, уносЯ
последнее  недоеденное  печенье  в руке, с неумытым лицом, которое, в пышном
небрежном уборе распущенных волос, над нерЯшливым, не всегда чистым платьем,
кое-как  натЯнутым  со  сна  перед  самым завтраком, имело такой вид, словно
полицейскаЯ  облава  только  что  вспугнула  ее  с  ложа преступной любви, и
сталкивалась  с  ним  в  прихожей,  когда он возвращалсЯ к полудню, и всегда
проходила  мимо,  как  будто  он  был  пустым  местом.  € вот однажды на нее
напЯлили  воскресное  платье,  сложили  остальные  ее  вещи - Яркие халаты и
ночные сорочки, выписанные из города по почте, дешевые непрочные туфли, весь
ее  туалет  в  огромный  саквоЯж,  посадили  ее в колЯску, отвезли в город и
выдали замуж - за него.
     ђэтлиф  тоже  был  в  „жефферсоне в тот понедельник. Ћн увидел, как они
втроем  идут  через  площадь  от банка к зданию суда, и пошел следом. ЏройдЯ
мимо дверей канцелЯрии, он увидел, что они там; он мог бы подождать немного,
тогда  он  увидел  бы,  как  они  пойдут  оттуда  к  мировому судье, стал бы
свидетелем бракосочетаниЯ, но не сделал этого. …му это было не нужно. Ћн уже
знал, что происходит, а потому пошел прЯмо на станцию, прождал час до поезда
и  не  ошибсЯ;  он  увидел, как в тамбуре поЯвились рЯдом плетеный чемодан и
огромный  саквоЯж,  и  это  не казалось больше нелепым и странным; увидел за
плывущим  окном  вагона  спокойное,  красивое,  похожее  на  маску  лицо под
праздничной шлЯпой, оно глЯдело куда-то мимо, и это было все. Џроживи он всю
весну  и  лето  на  самой  ”ранцузовой Ѓалке, он и тогда узнал бы не больше:
маленькаЯ  деревушка,  безвестнаЯ,  убогаЯ, заброшеннаЯ однажды волею случаЯ
принЯла  слепое  семЯ,  изверженное  расточительным  олимпийцем,  и  даже не
подозревала  об этом, и смиренно зачала, и выносила, и родила; потом - Ясное
короткое  лето,  стадиЯ  сперва  центростремительнаЯ,  когда  три  пролетки,
запрЯженные  прекрасными  лошадьми,  чередуЯсь  в  строгом порЯдке, стоЯли у
ворот   или   колесили   по   окрестным  дорогам  между  домами,  лавками  у
перекрестков,  школами и церквами, где люди собирались, чтобы развлечьсЯ или
хотЯ  бы  забытьсЯ,  а  потом  центробежнаЯ  -  разом, в одну ночь, пролетки
исчезли,  пропали; тощий, нескладный, хитрый, безжалостный старик в бумажных
носках,  изумительнаЯ  девушка  с красивым, неподвижным, как маска, лицом, и
эта  жаба,  это существо, едва достающее ей до плеча, они получают деньги по
чеку,  платЯт  за  регистрацию,  садЯтсЯ  в поезд; легенда, которой все, как
один,   жаждут   поверить,  рожденнаЯ  завистью  и  вековечным,  неумирающим
сожалением, она крадетсЯ из дома в дом, над корытами и швейными машинами, по
улицам  и  дорогам,  от  фургона  к  верховому,  а  от  верхового  к пахарю,
остановившему  свой плуг в борозде, - легенда, вожделеннаЯ мечта всех мужчин
на  свете,  мечтающих  о  грехе, - малолетних, только грезЯщих о насилии, на
которое  они еще не способны, немощных и увечных, потеющих в бессонных своих
постелЯх,   бессильных   сотворить   грех,  которого  они  жаждут,  дрЯхлых,
оскопленных  старостью,  еле  ползающих  по  земле  - самые почки и цветы на
венках  их пожелтевших побед давно уж засыпаны прахом, канули в забвение длЯ
мира  живых,  как  если  бы  их  запрЯтали в глубине запыленных кладовых под
непроницаемой   степенностью   коломЯнковых  юбок  каких-то  чужих  бабушек;
легенда,   таЯщаЯ   в  себе  гибельные  победы  и  блестЯщие  поражениЯ;   и
неизвестно,  что  лучше  -  владеть этой легендой, этой мечтой и надеждой на
будущее  или  колею  судьбы  бежать  без  оглЯдки  от  этой  легенды, мечты,
остающейсЯ  позади,  в прошлом. ‘охранилась даже одна из тех самых пролеток,
ђэтлиф  ее  видел;  ее  нашли  месЯц-другой  спустЯ,  - она стоЯла пустаЯ, с
задранными  кверху  оглоблЯми,  покрываЯсь  пылью,  под  навесом у конюшни в
нескольких  милЯх  от  деревни;  цыплЯта  устроились на ней, как на насесте,
загадив, исполосовав нарЯдный лак беловатым, как известь, пометом, и так она
стоЯла  до  нового  урожаЯ,  когда  у  людей  опЯть  завелись деньги, и отец
прежнего  ее  хозЯина  продал  ее  батраку-негру,  и  с тех пор эту пролетку
несколько  раз в год видели на ”ранцузовой Ѓалке и, быть может, узнавали, и,
быть  может,  потом,  когда  новый  ее владелец женилсЯ, обзавелсЯ семьей, а
потом  поседел,  а  дети  его  разбрелись  кто куда, она потерЯла блеск, и к
колесам,  сперва  к  одному,  потом к другому проволокой прикрутили бочарные
клепки,  а потом, вместе с клепками, исчезли и сами изЯщные колеса, очевидно
прЯмо  на  ходу  замененные  прочными, уже послужившими фургонными колесами,
чуть поменьше прежних, отчего пролетка накренилась, и кренилась все больше и
больше - это  было  заметно,  когда  она  раз  в  три месЯца проезжала через
поселок, запрЯженнаЯ какой-нибудь костлЯвой, едва волочащей ноги лошадью или
мулом  в  рваной  упрЯжи, свЯзанной кусками веревки и проволоки, - как будто
хозЯин  всего  десЯть минут назад раздобыл эту лошадь или мула где-нибудь на
живодерне  специально,  чтобы Явить миру эту лебединую песню, этот последний
апофеоз,  который,  как ни грустно, по недооценке сил, всЯкий раз оказывалсЯ
не последним.
     Ќо  когда  ђэтлиф  наконец  снова  направил  своих  крепких  лошадок  к
”ранцузовой  Ѓалке,  Ѓукрайт  и ’алл давным-давно вернулись домой и обо всем
рассказали.  ‘тоЯл сентЯбрь. •лопок раскрылсЯ, и белый пух летал над полЯми;
самый  воздух  был  пропитан  его  запахом.  ђэтлиф  проезжал  плантацию  за
плантацией,  мимо  сборщиков,  гнувших  спины, казавшиесЯ неподвижными среди
пены  белых  раскрывшихсЯ  коробочек, как сваи среди пены прибоЯ, и длинные,
еще  не  полные  мешки струились за ними, словно задубевшие на морозе флаги.
‚оздух  был горЯч, упруг и недвижен - последний мощный вздох уже обреченного
и  умирающего  лета.  Љопыта  лошадок быстро мелькали в пыли, а ђэтлиф сидел
непринужденно,  слегка покачиваЯсь в лад их бегу, свободно держа вожжи одной
рукой,  с  бесстрастным  лицом, и его непроницаемые, насмешливые, задумчивые
глаза  все еще видели, помнили: банк, суд, станциЯ, спокойнаЯ красиваЯ маска
за плывущим окном, потом пустота. "Ќо так оно и должно быть, ведь это только
тело,  женское тело, - подумал он, - и, чего-чего, а этого всегда вдосталь и
было и будет. Љонечно, жаль, что она пропадает, и не то что за зрЯ достаетсЯ
‘ноупсу,  а  длЯ  них  длЯ  всех  пропала, в том числе и длЯ менЯ. „а полно,
так-таки уж и пропала?" - подумал он вдруг, и перед ним снова на миг всплыло
это лицо, словно ожил в памЯти не только тот день, но и поезд - самый поезд,
который  шел  точно  по  графику,  по  расписанию,  а теперь его больше нет,
остались  только  крепкие  вагоны и паровоз. € он снова мысленно взглЯнул на
это лицо. Ќикогда в нем не было ничего рокового, а теперь и печать проклЯтьЯ
исчезла,  ибо  за  ним просто-напросто таилсЯ смертный облик извечного врага
всей  мужской  половины рода человеческого. „а, оно было прекрасно! Ќо разве
блеск  клинков  и  пистолетов  не  красит разбойника с большой дороги! € уже
исчез  из  глаз,  сгинул  спокойный  лик;  он проплыл быстро; казалось, окно
вагона  отступает  назад,  словно и оно лишь призрачнаЯ частица в водовороте
уносимых  морем  обломков,  и  вот  уже  осталсЯ  только  плетеный  чемодан,
крошечный галстук, непрерывно жующаЯ челюсть...
............................................................................
     Џока наконец, измаЯвшись, они не пришли к самому ЉнЯзю ’ьмы. "ѓосударь,
говорЯт, он ни в какую. Њы никак с ним не сладим".
     "—то такое?" - заорал ЉнЯзь.
     "Ћн  говорит,  сделка есть сделка. —то он, дескать, заложил ее честь по
чести, а теперь, дескать, пришел ее выкупать, и закон, дескать, так велит. Ђ
мы  никак не можем ее найти. ‚се обшарили. Ћна была этакаЯ, вот махонькаЯ, и
мы  обошлись с ней как нельзЯ аккуратнее. ‡апечатали в несгораемый спичечный
коробок, а коробок положили в особое отделение. Ќо когда мы его отперли, это
самое  отделение,  ее там не оказалось. € коробок на месте, и печать цела. Ђ
внутри  ничего, только в одном уголке пЯтнышко грЯзи засохло. Ђ он пришел ее
выкупать. Љак же нам обречь его на вечную муку без души?"
     "ЏроклЯтье!  -  заорал  ЉнЯзь. - „айте ему одну из тех, запасных. ђазве
мало  душ  ЯвлЯетсЯ  сюда  что  ни  день, колотЯт в дверь, вопЯт, как тысЯча
чертей,  чтоб  их  впустили,  и  даже  письма  приносЯт  от  каких-то членов
конгресса,  о которых мы, правда, никогда и слыхом не слыхивали? ‚от и дайте
ему одну из них".
     "Њы  уж  пробовали,  говорЯт.  „а  он  ни в какую. ѓоворит, не надо ему
ничего,   кроме   законного   процента,  который  ему  причитаетсЯ  согласно
финансовому  праву  и гражданским законам, что черным по белому пропечатаны.
ѓоворит, что пришел выполнить свои обЯзательства, и, конечно, уверен, что уж
кто-кто, а вы свои выполните".
     "’огда  скажите ему, пусть идет еще куда-нибудь. ‘кажите, что ему адрес
дали неправильный. —то здесь за ним никаких долгов не числитсЯ. ‘кажите ему,
что  его  вексель  утерЯн, а может, его и вообще не было. ‘кажите, у нас тут
случилсЯ потоп или даже заморозки".
     "Ќе уйдет он без своей..."
     "ѓоните его в шею! ‚ышвырните вон!"
     "Љак? - говорЯт они. - ‚едь закон на его стороне".
     "Ћго!  -  говорит  ЉнЯзь.  - „оморощенный адвокат, значит. ЏонЯтно. Ќу,
хорошо,  говорит.  “ладьте  это  сами. ЊенЯ-то зачем беспокоить?" € он опЯть
уселсЯ,  поднЯл  свой  стакан и сдул с него пламЯ, будто их тут и не было. Ђ
они все стоЯт.
     "—то уладить?" - говорЯт.
     "„а подмажьте его! - заорал ЉнЯзь. - Џодмажьте! ‚ы же мне сами сказали,
что  он законы назубок знает, сказали или нет? ‚ы что ж думаете, у него есть
расписка, как положено?"
     "Њы уж пробовали, говорЯт. „а он не берет".
     ’ут  ЉнЯзь поглЯдел на них и давай их срамить, а на Язык он был остер и
возражений  не  терпел  и  так  обернул  дело,  что  они,  мол,  думают, что
"подмазать"  -  значит  официально  вручить деньги через банк да, может, еще
сходить  в сенат за разрешением, а они стоЯт и молча все это глотают, потому
что  ведь  он-то ЉнЯзь. ’олько был среди них один, который там служил еще во
времена  ЉнЯзева  папаши.  Ћн, бывало, качал ЉнЯзЯ на коленЯх, когда тот был
еще  мальчишкой,  даже  сделал ему маленькие вилы и научил ими пользоватьсЯ,
тренируЯ  его  на  китаёзах,  итальЯшках и полинезийцах, пока у того руки не
окрепли настолько, что его допустили над белыми людьми орудовать. …му это не
понравилось, и он поднЯл голову, и поглЯдел на ЉнЯзЯ, и говорит:
     "‚аш  батюшка  еще почище обмишулилсЯ, и то его никто не попрекал. €ли,
может, большому кораблю большое плаванье..."
     "Ђ  вас,  значит, меньшой попрекает, так?" - огрызнулсЯ ЉнЯзь. Ќо и ему
вспомнились  минувшие дни, когда старик ухмылЯлсЯ радостно и гордо, глЯдЯ на
его неуклюжие мальчишеские проделки с отходами лавы и серы и всЯкое такое, а
вечером,  бывало, не нахвалитсЯ старому ЉнЯзю: так вот, мол, провел парнишка
день,  да  этакую  выдумал  длЯ  несчастного итальЯшки или китаёза штуку, до
какой  и взрослые-то еще не додумались, ’ут он извинилсЯ, успокоил старика и
говорит.
     "—то вы ему предлагали?"
     "ЌаслаждениЯ".
     "Ќу?.."
     "“  него  свои есть. Ћн говорит, что длЯ человека, который только жует,
всЯкаЯ плевательница хороша".
     "—то еще?"
     "‘уетные радости".
     "Ќу?.."
     "’оже  свои. Џритащил с собой в чемодане целую кучу - на заказ сделаны,
асбестовые, с тугоплавкой застежкой".
     "’ак  чего  ж тогда он хочет? - заорал ЉнЯзь. - —его он хочет? ђаЯ, что
ли?"
     ’ут  старик поднЯл на него глаза, и ЉнЯзь подумал было: "„а, не простил
он мне той насмешки". Ќо оказалось совсем другое.
     "Ќет, - говорит старик. - Ћн хочет ада".
     €  на  миг  стало  тихо  в  великолепной,  царственной  зале, увешанной
гордыми,  изодранными в битвах дымами от костров древних мучеников, ни звука
не  было слышно, кроме шипеньЯ сковородок и неумолкающих приглушенных воплей
истинных  христиан.  Ќо  ЉнЯзь  был  плоть  от плоти и кровь от крови своего
папаши.  ‚ мгновение ока от праздного сибаритства и от всЯких там смешков не
осталось  и  следа; словно сам старый ЉнЯзь собственной персоной стоЯл перед
ними.
     "Џриведите его ко мне, говорит. € оставьте нас вдвоем".
     €  вот  они  привели  его,  и  вышли, и затворили дверь. …го платье еще
слегка  дымилось,  хотЯ  он  хорошенько  отрЯхнулсЯ, перед тем как войти. Ћн
подошел к трону, жуЯ, с плетеным чемоданом в руках.
     "Ќу?" - сказал ЉнЯзь.
     Ћн  повернул  голову  и сплюнул, и плевок сразу сгорел на полу, взвилсЯ
кверху маленьким синим дымком,
     "џ, говорит, насчет этой самой души".
     "„а, мне доложили, - говорит ЉнЯзь. - Ќо только у тебЯ нет души".
     "ЊоЯ, что ли, это вина?" - говорит он.
     "Ђ моЯ, что ли? - говорит ЉнЯзь. - ’ы думаешь, Я тебЯ создал?"
     "Ђ кто ж еще?" - говорит.
     €  на  этом  он  поймал  ЉнЯзЯ,  и  ЉнЯзь  это понЯл. € вот ЉнЯзь решил
подмазать  его  сам. Ћн перечислил все искушениЯ, наслаждениЯ, блаженства, и
речь его звучала слаще музыки, когда он их расписывал в подробностЯх. Ќо тот
даже  жевать  не  перестал  - знай себе стоит и чемодан из рук не выпускает.
’огда  ЉнЯзь говорит: "ѓлЯди сюда", - и указал на стену, и тут перед ним все
стало проходить, он увидел все по порЯдку, и себЯ самого, как он это делает,
даже  такое,  до  чего  он  сам  никогда  бы  и  не додумалсЯ, и наконец все
кончилось, даже самое немыслимое. Ђ он только повернул голову и снова плюнул
на  пол  табачную  жвачку,  и ЉнЯзь откинулсЯ на спинку трона, разъЯренный и
сбитый с толку.
     "’ак чего же ты хочешь? - говорит ЉнЯзь. - —его ты хочешь? ђаЯ?"
     "Ћб  этом  Я  как-то  не  думал,  -  говорит  он.  -  Ђ  разве вы и там
распорЯжаетесь?"
     "Ђ  кто  же  еще?"  -  говорит  ЉнЯзь. € ЉнЯзь понЯл, что теперь он его
поймал.  ‘обственно-то,  ЉнЯзь с самого начала знал, что поймал его, - с той
самой  минуты,  когда они пришли и сказали, что, мол, он ЯвилсЯ и все законы
назубок  знает.  ЉнЯзь даже перегнулсЯ через подлокотник и ударил в пожарный
колокол,  чтобы  старик  пришел  поглЯдеть и послушать, как все получитсЯ, а
потом снова откинулсЯ на спинку трона и поглЯдел на того, что стоЯл внизу со
своим плетеным чемоданом. € говорит:
     "’ы  допускаешь  и  даже  настаиваешь,  что  тебЯ  создал Я. Ђ раз так,
значит,  твоЯ  душа была моей с самого начала. € значит, когда ты отдал ее в
виде  обеспечениЯ  под  этот  самый  вексель,  ты  отдал  то,  что  тебе  не
принадлежит, и тем самым принЯл на себЯ ответственность за..."
     "Ђ Я против этого и не спорю", - говорит он.
     "...преступное  деЯние.  Ѓери,  стало быть, свой чемодан, и...- говорит
ЉнЯзь. - Ђ? - вдруг говорит он. - —то ты сказал?"
     "џ против этого и не спорю", - говорит тот.
     "Џротив чего? - говорит ЉнЯзь. - Џротив чего ты не споришь?"
     Ќо только слов этих уже не слышно, и ЉнЯзь наклонЯетсЯ вперед, и вот он
уже  чувствует  раскаленный  пол под своими коленЯми, чувствует, что хватает
самого  себЯ за глотку и тЯнет и рвет, чтобы исторгнуть оттуда слова, словно
роет  картошку  в  мерзлой  земле.  "Љто ты такой?" - говорит он, задыхаЯсь,
хватаЯ  ртом  воздух,  и таращит глаза на того, а тот уже сидит на троне, со
своим плетеным чемоданом, и над ним Яркие Языки пламени, будто корона. "Ѓери
рай!  -  вопит ЉнЯзь. - Ѓери его! Ѓери!" € вверху ревет ветер, а внизу ревет
мрак,  и  ЉнЯзь  скоблит  когтЯми  по полу, царапаетсЯ, скребетсЯ у запертой
двери, вопит...
............................................................................


        ЉЌ€ѓЂ ’ђ…’њџ

        „Ћ‹ѓЋ… ‹…’Ћ


        ѓ‹Ђ‚Ђ Џ…ђ‚Ђџ


        1


     Ћстановив фургончик, ђэтлиф глЯдел, как “орнер выехал со двора на своей
старой белой кобыле, котораЯ свернула по улице вдоль загородки, и уже издали
было  слышно,  как  в  брюхе  у  нее екает, раскатисто и гулко, словно орган
гудит.
     "‡начит,  он  снова  верхом,  -  подумал  ђэтлиф.  -  Џришлось,  видно,
раскорЯчитьсЯ,  не  пешком же ходить. ‡начит, и это у него отнЯли. Њало того
что  он  сделал  дарственную  на  землю, уплатил два доллара за регистрацию,
купил  билеты  в  ’ехас  и  наличные денежки выложил, так нет же, пришлось и
новую  колЯску  отдать  вместе  с  кучером, только бы как-нибудь сплавить из
лавки и из дому этот галстук бабочкой".
     ‹ошадь,  как  видно, сама остановилась, поравнЯвшись с фургончиком, где
сидел  ђэтлиф,  скромный,  сдержанный  и  грустный,  словно приехал выразить
соболезнование в дом покойника.
     - Љакое несчастье, - тихо сказал он.
     Ћн  не  хотел  уЯзвить  “орнера.  Ћн не думал о позоре его дочери, да и
вообще  о  ней  не  думал.  Ћн говорил о земле, об усадьбе ‘тарого ”ранцуза.
Ќикогда,  ни на один миг он не мог поверить, что усадьба ничего не стоит. Ћн
поверил  бы  этому,  достаньсЯ она кому-нибудь другому. Ќо раз уж сам “орнер
купил  ее  и  оставил  за  собой, даже не пытаЯсь продать или еще как-нибудь
сбыть  с  рук, - значит, тут что-то есть. Ћн не допускал и мысли, что “орнер
может  когда-нибудь попасть впросак: если он что купил, значит, дал дешевле,
чем  всЯкий  другой, а если не продает, значит, знает своему добру настоЯщую
цену. Ќа что “орнеру эта усадьба, ђэтлиф не понимал, но “орнер ее купил и не
хотел  продавать,  и  этого  было  довольно.  € теперь, когда “орнер наконец
рассталсЯ с ней, ђэтлиф был убежден, что он взЯл за нее настоЯщую цену, ради
которой  стоило  ждать  двадцать  лет,  или, во всЯком случае, цену немалую,
пусть даже не деньгами. Ђ принимаЯ в соображение, кому “орнер отдал усадьбу,
ђэтлиф приходил к выводу, что он сделал это не ради выгоды, а поневоле.
     “орнер  словно  прочел  его  мысли.  ‘идЯ  на  лошади,  он  хмуро