        “ильЯм ”олкнер. Ad astra


                           Џеревод ‚. ЃошнЯка


--------------------------------------------------------------------------
€сточник: “ильЯм ”олкнер. ‘обрание сочинений в девЯти томах, том 3,
Њ: ’ерра, 2001, стр. 40-62.
ќлектроннаЯ версиЯ: ‚. …саулов, май 2004 г.
--------------------------------------------------------------------------

                                                       * - Љ звездам - лат.


     Љем  мы были тогда - не знаю. ‡а исключением Љомина все мы вначале были
американцами,  но  прошло три года, к тому же мы, в своих британских кителЯх
с  британскими  пилотскими  "крылышками", а кое у кого и с орденской лентой,
на  мой  взглЯд,  не  очень  все эти три года вдумывались в то, кем мы были,
даже не пытались ни разобратьсЯ, ни вспомнить.
     Ђ  в  тот  день,  вернее  -  в  тот вечер, у нас и этого не осталось, а
может,  добавилось  нечто  большее; мы были либо ниже, либо где-то за гранью
знаниЯ,  которым  даже  не  пытались  обременить  себЯ все эти три года. Ќаш
субадар {1} -  потом  и  он к нам присоединилсЯ, в своем тюрбане и со своими
самовольно  прицепленными майорскими звездочками, - сказал, что мы похожи на
людей, пытающихсЯ бежать в воде.
     -  Ќо  скоро  это  рассеетсЯ, - заЯвил он. - ‚се эти миазмы ненависти и
суесловиЯ.  Њы  похожи  на людей, пытающихсЯ бежать в воде: набрав воздуха в
легкие,  мы  наблюдаем  за  движениЯми своих ужасающе никчемных конечностей,
видим  друг  друга  в  этом  ступоре, в этом ужасающем оцепенении, но нам не
дотЯнутьсЯ,  не  помочь  друг другу, у нас отнЯто все, кроме бессилиЯ, кроме
беды.
     Њы  были уже в машине, ехали в Ђмьен, за рулем сидел ‘арторис, рЯдом на
переднем  сиденье  был Љомин, возвышалсЯ на полголовы над ‘арторисом, словно
чучело  длЯ  штыковых  учений,  а субадар, Ѓлэнд и Я разместились сзади, и у
каждого  в  карманах  было  по  бутылке  или  по две. ’о есть за исключением
субадара,  конечно.  Ћн был коренастым, маленьким и плотно сбитым и при этом
трезвости  непомерной.  ‚ алкогольном мальстреме, куда вверглись все прочие,
пытаЯсь  убежать  от  неизбывности  самих  себЯ, он был как скала и спокойно
вещал  своим густым басом, который был ему велик на четыре размера: "‚ своей
стране Я был кнЯзем. Ќо все люди братьЯ".
     Ћднако  по  прошествии  двенадцати  лет мне представлЯетсЯ, что мы были
вроде  жучков в той пленке, что собираетсЯ у поверхности воды - отъединенных
и  неутомимых в своей бесцельной дерготне. Ќе на самой поверхности, а именно
в  этой  пленке  -  в пограничной полосе, котораЯ уже не воздух, но еще и не
вода  -  плавали,  то погружаЯсь, то всплываЯ. ‚ы видели, должно быть, как в
укромную  бухту накатывает уже усмиреннаЯ волна: мелководье, бухточка тихаЯ,
слегка  зловещаЯ  самим своим сытым уютом, а где-то за темным горизонтом еще
рокочет  умирающий  шторм.  ‚от  такаЯ  была вода, а мы - всЯкий сор на ней.
„аже  через  двенадцать  лет  не  вырисовываетсЯ  ничего  более Ясного. € ни
начала  этому  не  было,  ни  конца.  €з  ниоткуда взывали мы, не замечаЯ ни
шторма,  которого избегли, ни чужих берегов, которых нам было не избежать, -
кричали  о  том,  что  между  двумЯ  накатами  зыби  мы умираем: те, кто был
слишком молод длЯ этой жизни.
     Џосреди  дороги  мы  остановились,  чтобы  еще  раз выпить. ‚округ было
темно  и  пустынно.  €  тихо  -  это чувствовалось, замечалось сразу. ‘лышно
было,  как  дышит  землЯ,  словно выходЯ из-под наркоза, словно она не знает
еще, не верит, что проснулась.
     - Ќо теперь наступил мир, - произнес субадар. - € все люди братьЯ.
     -  Ђ  вы  еще  делали  доклад как-то раз в студенческом клубе, - сказал
Ѓлэнд.  Ћн  был  высоким  и  белокурым.  Љогда  он  поЯвлЯлсЯ  там, где были
женщины,  вздохи  клубились  за  ним,  как  кильватерный  след за паромом на
подходе  к  пристани.  Џодобно  ‘арторису,  он  тоже был южанином; однако, в
отличие  от  ‘арториса, за те пЯть месЯцев, что он был в деле, никто ни разу
не  обнаружил в его боевой машине ни единой пробоины от пули или осколка. Ќо
к  моменту,  когда  он  перевелсЯ  к нам из Ћксфордского батальона (а он был
родсовским  стипендиатом  {2}),  у  него  уже  была пара наград и нашивка за
ранение.  Ќапившись, он непременно начинал разглагольствовать про свою жену,
причем все мы отлично знали, что он не женат.
     Ћн взЯл у ‘арториса бутылку и отхлебнул.
     -  Ђ  у  менЯ  жена  такаЯ девчонка славнаЯ! - сказал он. - „авайте уж,
расскажу вам о ней.
     -  Ќе  надо  нам  рассказывать,  - отозвалсЯ ‘арторис. - Ћтдай ее лучше
Љомину. …му как раз не хватает девчонки.
     - ‹адно, - сказал Ѓлэнд. - Ѓери ее себе, Љомин.
     - Ћна у тебЯ светленькаЯ? - спросил Љомин.
     -  Ќе  знаю,  -  сказал  Ѓлэнд. Ћн снова обернулсЯ к субадару. - ‚ы еще
выступали как-то раз в студенческом клубе. џ вас вспомнил.
     - Ђ, - сказал субадар. - ‚ Ћксфорде. „а.
     -   …му   можно   учитьсЯ  у  них  в  университетах  наравне  с  детьми
джентльменов,  с  бледнолицыми,  -  поЯснил  Ѓлэнд. - Ќо ему нельзЯ получить
офицерское  звание,  потому  что  честь  -  это  вопрос  цвета  кожи,  а  не
происхождениЯ или поступков.
     -  ‚ойна важнее, чем истина, - сказал субадар. - Џоэтому весь свЯзанный
с  ней престиж и привилегии мы должны предоставить лишь некоторым, чтобы она
не  потерЯла  привлекательности  длЯ  того  большинства, которому приходитсЯ
умирать.
     -  Џочему  же  важнее?  - спросил Я. - џ думал, что на этот раз воевали
ради того, чтобы навсегда положить конец войнам.
     ‘убадар только коротко махнул рукой - смуглый, уступчивый, спокойный.
     -  џ  сам  сейчас говорил как белый человек. Ћна важнее длЯ европейцев:
ведь европеец есть то, что он может сделать; это его потолок.
     - ‘тало быть, вы видите дальше, чем видим мы?
     -  ’от видит дальше, кто глЯдит из темноты на свет, а не тот, кто и сам
на  свету,  и  глЯдит  на  свет.  ‚ этом принцип подзорной трубы. ‹инза - та
только  и  нужна,  чтобы  дразнить  ждущие,  жаждущие  чувства тем, чего они
никогда не постигнут.
     - Ќу, и что же вы видите? - спросил Ѓлэнд.
     -  ‹ично  Я  вижу  девушек, - сказал Љомин. - €х золотистые косы целыми
акрами,  словно  поле  пшеницы,  и Я в этом поле. Ќу, вы, хоть кто-нибудь из
вас видал, как затаившийсЯ в пшенице пес рыщет по полю? ‚идали, нет?
     - ‡а сучками не гонЯемсЯ, - сказал Ѓлэнд.
     Љомин  -  огромный, плотный - крутнулсЯ на своем сиденье. Ћн был могуч,
как  все  те, кто трудитсЯ на открытом воздухе. Љогда два механика вправлЯли
его  в  кабину  "долфина"  -  словно  две  камеристки,  упихивающие дорожную
подушку  в  слишком  маленький  длЯ  нее  футлЯр, - зрелище получалось очень
занЯтное.
     - ‘тавьте шиллинг, Я ему сейчас башку оторву, - сказал он.
     - ‘тало быть, вы верите в человеческое здравомыслие? - спросил Я.
     - ‘тавьте шиллинг, или Я вам всем башки поотрываю, - сказал Љомин.
     - џ верю в человеческое сострадание, - сказал субадар. - ’ак лучше.
     - ’огда Я сам ставлю шиллинг, - сказал Љомин.
     -  ‹адно  вам,  -  сказал  ‘арторис.  -  Ќикогда  не пробовали глотнуть
немножко виски под ночной холодок - эй, вы?
     Љомин взЯл бутылку и отхлебнул.
     -  ‘плошные  косы,  целыми  акрами,  -  сказал  он,  - а их кругленькие
беленькие девичьи прелести просвечивают сквозь эту спутанную пшеницу.
     ‚  результате  мы  выпили еще - на пустынной дороге меж двух свекольных
полей,  в  темной тиши, и круговерть опьЯнениЯ пошла на новый виток. Ќевесть
куда  подевавшеесЯ, оно начало к нам возвращатьсЯ, накатывать и на нас, и на
басовитую  скалу  субадаровой  трезвости,  пока  его  голос  не  зазвучал из
спокойного  далека,  как  сквозь  сон  повторЯЯ, что все мы братьЯ. ’еперь и
Њониген  был  тут  же, около нашей машины, залитый мощным сиЯнием фар своего
автомобилЯ,  стоЯл  в фуражке британских ‚‚‘ и в американском кителе, с плеч
которого  свисали  оба полуоторванных погона, и пил из бутылки Љомина. ђЯдом
с  ним  был  еще  кто-то второй, тоже в более коротком и щеголеватом кителе,
чем наши, причем голова у этого второго была забинтована.
     -  ‘порим,  Я  тебе  морду  набью, - предложил Њонигену Љомин. - ‘тавлю
шиллинг.
     - ‹адно, - сказал Њониген. Ћн снова выпил.
     -  ‚се  мы  братьЯ,  -  сказал субадар. - Џодчас мы пережидаем не в той
гостинице.  „умаем,  что  настала  ночь,  и  останавливаемсЯ, а это вовсе не
ночь. ‚от и все.
     - ‘тавлю соверен, целый фунт золотом, - сказал Њонигену Љомин.
     -  ‹адно,  -  сказал  Њониген.  Ћн  протЯнул  бутылку  тому  второму, у
которого была забинтована голова.
     - Ѓлагодарю вас, - сказал тот. - Њне есть уже довольно.
     - џ вот ему щас морду набью, - сказал Љомин.
     -  ќто  потому, что мы делаем только то, что внутри нас, а видим мы то,
что вовне нас.
     -  …ще  не  хватало,  отвали!  -  сказал  Њониген.  -  Ћн только мой. -
ЏовернулсЯ к человеку в бинтах. - ’ы ведь мой, правда? ‚от, выпей.
     - Њне есть довольно, благодарю вас, джентльмены, - сказал тот.
     Ћднако  не думаю, чтобы кто-нибудь из нас обращал на него хоть какое-то
внимание,  пока мы не очутились в кабаке "Љлош-Љло". Ќароду там было битком,
шумно  и  накурено.  Џри  нашем  поЯвлении весь шум смолк, словно перерезали
струну,  и  ее  скрученный  обрывок  стал клубком возмущениЯ, написанного на
оцепенело  повернутых к нам лицах; и вот официант - старик в грЯзном фартуке
-  отступает  перед  нами,  чуть не падаЯ, разинув рот, с видом возмущенного
недовериЯ,  словно  атеист,  которому  ЯвилсЯ  •ристос  или дьЯвол. ‚след за
отступающим   официантом   мы   прошли   через   зал,   и  возмущенные  лица
поворачивались,  наблюдаЯ  за  каждым  нашим  шагом,  пока  мы пробирались к
столику,   стоЯвшему  рЯдом  с  тем,  за  которым  сидели  трое  французских
офицеров,  глЯдевших  на  нас  с тем же выражением сперва удивлениЯ, а затем
возмущениЯ  и  гнева.  ‚се,  как один, они встали; всЯ комната, всЯ тишина в
ней  взорвалась  трескотней голосов, словно ударили пулеметы. ’олько тогда Я
обернулсЯ  и  в  первый  раз  поглЯдел  на спутника Њонигена: на его зеленый
китель  и  черные тесноватые брючки, на черные сапоги и на его забинтованную
голову.  Ћн  недавно брилсЯ и поранилсЯ, так что, судЯ по свежим порезам, по
бинтам  на  голове,  да и по за" травленному, ошеломленно-учтивому выражению
его  болезненного,  бескровного  лица,  можно  было  подумать,  что  Њониген
обращалсЯ  с  ним  довольно  круто. Љруглолицый, еще не старый, в безупречно
наложенной  повЯзке  (только  подчеркивавшей  разницу  в множество поколений
между  ним  и  субадаром, на голове которого красовалсЯ тюрбан), бок о бок с
Њонигеном  (дикое лицо и в диком виде китель), среди французов, потрЯсенно и
с   отвращением   на  него  взиравших,  он,  при  всей  своей  настороженной
учтивости,  казалось, был всецело погружен в созерцание собственной борьбы с
опьЯнением,  в  которое  насильно  ввергал его Њониген. —то-то в нем было от
свЯтого  ЂнтониЯ: нечто стойкое, бойцовское - застегнутый на все пуговицы, в
безукоризненных  бинтах  и со свежими порезами от бритьЯ, казалось, он витал
в  мучительных  раздумьЯх,  сопоставлЯЯ Ясную, пламенную веру в незыблемость
определенных  правил поведениЯ индивида с разнузданным и необъЯснимым хаосом
вокруг.  ’ут  до  менЯ  дошло,  что  с  Њонигеном  ведь  поЯвилсЯ  еще один:
американец  из военной полиции. Ћн не пил. ‘идел рЯдом с немцем и сворачивал
папироски, набиваЯ их табаком из матерчатого кисета.
     ‘идевший по другую руку от немца Њониген доливал ему в стакан.
     - ‘бил его сегоднЯ утром, - поЯснил он. - „омой поеду, возьму с собой.
     - ‡ачем? - удивилсЯ Ѓлэнд. - Ќа кой он тебе сдалсЯ?
     -  ‡атем,  что  он  мой, - сказал Њониген. Џоставил полный стакан перед
немцем. - ‚от, выпей.
     -  Ћдно времЯ Я тоже хотел захватить такого с собой к супруге, - сказал
Ѓлэнд.  -  ‚  доказательство, что Я был на войне, а не где-нибудь. Ќо вот ни
разу не попалсЯ мне подходЯщий. ’о есть чтобы целый был.
     - „авай, - сказал Њониген. - ‚ыпей.
     - Њне есть довольно, - сказал немец. - ‚есь день мне есть довольно.
     - ‚ы хотите поехать с ним в Ђмерику? - спросил Ѓлэнд.
     - „а. Ќеплохо бы. ‘пасибо.
     -  џсное  дело,  неплохо  бы,  -  сказал  Њониген. - џ из тебЯ человека
сделаю. Џей.
     Ќемец  поднЯл  стакан,  но  только  подержал  его в руке. ‹ицо его было
напрЯженным,  протестующим,  но  с  оттенком  какой-то  отрешенности,  как у
человека,  который  переборол  себЯ.  ‚ моем представлении такие лица должны
были  быть  у древних мучеников, когда они глЯдели на львов. Ќу, и тошно ему
было, конечно. Ќе из-за выпивки - из-за его головы.
     -  “ менЯ в Ѓайрёйте {3} жена с мелкий дитЯ. Њой сын. џ его еще не имел
видеть.
     - Ђ, - сказал субадар. - Ѓайрёйт. Ћднажды весной Я побывал там.
     -  Ђ,  -  сказал  немец.  Ѓыстро глЯнул на субадара. - So? {’ак? -нем.}
Њузыка?
     -  „а,  -  сказал  субадар.  -  ‚ вашей музыке некоторым из вас удалось
прочувствовать,  ощутить,  воплотить  в  Яви  истинное  братство.  Ђ мы, все
прочие,  можем  лишь  пытатьсЯ  выглЯнуть  вовне  самих себЯ. Ќо в музыке мы
можем какое-то времЯ идти с ними вместе.
     -  Ђ потом нам приходитсЯ возвращатьсЯ, - сказал немец. - € это есть не
хорош. Џочему нам приходитсЯ всегда возвращатьсЯ все-таки?
     -  Џотому  что  пока  еще  не времЯ, - сказал субадар. - Ќо недалек тот
день... “же не так далек, как был когда-то. ’еперь-то уж!
     -  „а, - сказал немец. - Џоражение длЯ нас будет хорош. Џоражение хорош
длЯ искусства; победа - не хорош.
     -  Ђга, признал, что мы вас побили, - сказал Љомин. Ћн снова был весь в
поту,  а  у ‘арториса ноздри стали совершенно белыми. џ размышлЯл о том, что
сказал  субадар  о  людЯх,  пытающихсЯ бежать в воде. ’олько нашей водой был
пьЯный  угар:  то  алкогольное  узилище,  в  котором  люди начинают плакать,
смеЯтьсЯ  и  дратьсЯ  -  не друг с другом, но с непереносимостью самих себЯ,
причем  длЯ  пьЯных  ее  оковы еще тЯжелей, и еще менее вольны они сокрушить
их.  ђаскричавшиесЯ,  расшумевшиесЯ  сверх меры, в полном неведении о грозно
насупленном  лике  разгневанной  ”ранции  (столики вокруг неуклонно пустели;
посетители  теперь  сгрудились  у  высокой  стойки,  за  которой, выложив на
прилавок  свое  вЯзанье,  сидела  хозЯйка,  старуха  в  очках  со  стальными
дужками),  мы  орали  друг  на  друга,  невнЯтицей  коснеющих и чужестранных
Языков   пытались   докричатьсЯ  каждый  из  своего  несокрушимого  узилища,
повторЯЯ  одно  и  то  же,  но  никто никого не слушал; тем временем немец и
субадар,   ушедшие  вглубь,  потопленные  нами  и  еще  более  чужестранные,
спокойно   беседовали  о  музыке,  о  живописи  и  о  победе,  рожденной  из
поражениЯ.  Ђ  снаружи,  в  знобкой ноЯбрьской тьме, висела гнетущаЯ пауза в
недоверчиво  отступающем,  не  совсем еще развеЯвшемсЯ кошмаре, передышка, в
которой  не  продохнуть  еще  от  дурмана  застарелых,  увешанных  словесной
мишурой  вожделений  и  осененных  знаменами,  закованных  в броню низменных
страстей.
     -  …й-богу  же, ирландишка Я подзаборный! - клЯлсЯ Њониген. - ќто - да,
и все!
     -  Ќу,  а  что  толку-то?  -  отвечал  ‘арторис. …го ноздри были словно
выбелены  на  фоне покрасневшего лица. ‚ июле погиб его брат-близнец {4}. Ћн
был  в  эскадрилье  "кэмелов", которых мы прикрывали сверху, и ‘арторис тоже
участвовал  в  том  бою.  Ќеделю  после этого, едва вернувшись с заданиЯ, он
заправлЯлсЯ  горючим,  зарЯжал  диски  и вылетал снова, один. Ћднажды кто-то
увидел,  как  он,  взобравшись  на высоту около пЯти тысЯч футов, кружит над
стареньким   "Ak.  W.".  Ќадо  полагать,  парень,  который  был  в  то  утро
напарником  его  брата, заприметил самолет германского аса по маркировке или
каким-нибудь  знакам  на  фюзелЯже;  во  всЯком  случае таковы были действиЯ
‘арториса,  причем  этот  "Ak.  W."  он использовал как приманку. ѓде он его
взЯл  и  кто  взЯлсЯ  летать  на нем - не знаю. Ќо в ту неделю он сбил троих
ѓансов,  укладываЯ  их намертво, как раз когда они пикировали на "Ak. W.", и
на  восьмой  день  больше  не  полетел.  "Ќаверное, он достал его", - сказал
как-то  •ьюм.  Џравда,  толком никто не знает. Ќам он ничего не рассказывал.
Ћднако  после  этого  выправилсЯ.  Ћн  и прежде много не разговаривал; летал
себе  на  заданиЯ,  а что-нибудь в неделю раз усЯдетсЯ и давай пить, но этак
по-тихому, только ноздри белеют.
     Ѓлэнд  наливал себе в стакан, с кошачьей ленцой цедил чуть не по капле.
ЏонЯтно,  почему  он  женщинам  нравилсЯ,  а  мужчинам  нет.  Љомин, положив
скрещенные  руки  на стол, так что манжета полоскалась в луже расплесканного
вина,  в  упор глЯдел на немца. ѓлаза выкачены, налиты кровью. Ђмериканец из
военной  полиции  курил  свои  худосочные  папироски,  и  под  нахлобученной
парадной  фуражкой  его лицо было совершенно пусто. ‘тальнаЯ цепочка свистка
петлей  свисала  из  его  нагрудного  кармана, пистолет, сдвинутый вперед, к
коленЯм,  горбом  оттопыривалсЯ  под  полой тужурки. Џодальше были французы:
гражданские,  солдаты,  официант,  хозЯйка,  -  сплошной толпой у стойки. €х
голоса  доносились  до  менЯ словно издалека, будто кузнечики в сентЯбрьском
бурьЯне; тень чьей-нибудь руки метнетсЯ вдруг, прочертит по стене и опадет.
     -  џ  не  офицер,  -  говорил  Њониген.  -  џ  не  джентльмен. џ вообще
непонЯтно  кто.  -  Ќа  обоих  его  плечах,  в местах, куда должны были быть
прицеплены  свисающие погоны, зиЯли рваные дырки; еще две дыры подлиннее шли
параллельно   над  его  левым  нагрудным  карманом,  где  должны  были  быть
"крылышки"  и  нашивка.  -  џ,  например, не понимаю. ќтой проклЯтой войне Я
отдал три года, а понЯл только, что менЯ не убили. џ...
     - Ћткуда ты знаешь, что тебЯ не убили? - спросил Ѓлэнд.
     Њониген вперил в него взглЯд, так и не закрыв рот и не докончив фразу.
     -  ‘тавь  шиллинг,  Я тебЯ убью, - сказал Љомин. - Њне не нравитсЯ твоЯ
рожа, ллльетенант! ‡араза ты, ллльетенант!
     -  €рландишка Я подзаборный, - твердил свое Њониген. - ќто - да, и все!
€  отец  мой  был ирландишка подзаборный, ей-богу. Ђ кто был дед, Я и сам не
знаю.  ‚ообще  не  знаю, был ли он у менЯ. Ћтец мой ничего ’акого не помнит.
‚озможно,  их  там  потрудилось  несколько.  ’ак  что  ему не надо было даже
становитьсЯ  джентльменом.  Џричем  ведь  так  и не пришлось! Џотому-то он и
сумел  сколотить  миллион, прокладываЯ в земле канализацию. —тобы можно было
глЯнуть  вверх,  на  сверкающие  в  вышине  окна,  и сказать... своими ушами
слышал:  он  ведь,  не  вынимаЯ  трубки  изо  рта,  как выдаст, так все ваши
вонючие кишки долой - у, крохоборы, смрадные ничтожества...
     -  ’ак  ты  чем  хвастаешь  -  что  папаша  у  тебЯ  богач  или  что он
ассенизатор? - поддел его Ѓлэнд.
     -  ...глЯнет  этак  туда,  наверх, и говорит мне... он так мне говорит:
"Љогда  увидишь  этих  чистюль,  что у тебЯ в приЯтелЯх, да соберутсЯ они со
своими  маменьками,  папеньками  и  прочими  всЯкими  сестричками  - ну эти,
которых  ты  в  ‰еле  подцепил, - дак ты им напомни, дескать, всЯкий человек
раб  своего  дерьма,  а твой папаша - тот, кого они с черного хода вызывают,
чтоб  поднЯлсЯ  к  ним  на  сорок  второй  этаж, на кухню - вот он-то и есть
главный царь над ними, так что..." —его-чего? - Ћн посмотрел на Ѓлэнда.
     -  ‘лушай,  приЯтель,  -  сказал  тот,  который  из  полиции.  -  „авай
заканчивай уже с этим делом. Њне надо доставить военнопленного.
     -   Џогодь,  -  сказал  Њониген.  Ћн  все  еще  смотрел  на  Ѓлэнда.  -
...—его-чего?
     -  ’ы чем хвастаешь - что папаша у тебЯ богач или что он ассенизатор? -
повторил Ѓлэнд.
     -  Ќичем,  -  сказал  Њониген. - —ем мне хвастать-то? Њожет, тем, что Я
сбил  тринадцать  гансов?  €ли  двумЯ  нашлепками,  одну из которых этот его
поганый  король,  -  тут  он  дернул подбородком в сторону Љомина, - на менЯ
навесил?
     -  Ќе  смей  говорить,  что  это  мой  поганый  король, - сказал Љомин,
постепенно впитываЯ рукавом остатки винной лужи.
     -  ‚от!  -  сказал  Њониген. ђывком он вскинул руку к дыркам на плечах,
где  болтались погоны, потом к двум параллельным дырам на груди. - ‚от что Я
на  счет  этого  думаю.  Ќасчет  всей  вашей  дрЯнной болтологии про славу и
офицерскую  честь.  Њолодой  был,  думал,  так надо. Ђ потом ввЯзалсЯ, и уже
времени  не  было  перестать,  даже когда Я понЯл, что все это не в счет. Ќо
теперь  кранты,  теперь  кончено.  Њогу  быть  самим  собой. € кто Я есть? -
ирландишка  подзаборный,  сын  переселенца,  только  и знавшего что кирку да
лопату,  пока  всЯ  его  молодость,  все  годы,  когда еще можно было как-то
насладитьсЯ  жизнью,  не  ухнули  до  срока  в  землю.  ‘ам из торфЯника, из
болотной  жижи  вылез,  а сына учитьсЯ послал, по-благородному, да еще потом
за  океан,  чтоб  вместе  с  ними  покрасовалсЯ  - с владельцами тех болот и
кровавого  пота,  с  которым другие из месива торф достают, и вот король его
благословил.
     -  ‹анно,  Я  те  сам  ставлю  шиллинг  и сам те башку оторву, - сказал
Љомин.
     -  Ќо  зачем  ты хочешь его с собой взЯть? - не унималсЯ Ѓлэнд. Њониген
только  молча  взглЯнул  на  него.  —ем-то Њониген тоже напоминал распЯтого:
Яростный  и бессильный что-либо выразить, причем виной тому была не глупость
или,  вернее,  глупость,  но  чужаЯ,  словно  он  более  чем кто-либо из нас
пропиталсЯ   этими   умолкшими   фанфарами  и  барабанным  боем  застарелого
вожделениЯ,  постылой страсти, и теперь они в нем проснулись и пришли в ужас
от  собственного  бессилиЯ  и  безысходного  банкротства. Ѓлэнд полулежал на
стуле,  ноги  вытЯнуты,  руки  в  карманах  штанов,  холеное лицо невыносимо
спокойно.  -  Џод какую такую кирку он там у вас плЯсать будет? Њожет, кишки
подвального   кота   на  лопату  натЯнете  -  чтоб  воссоздал  вам  фырчанье
ватерклозетов  целого  Њанхэттена,  в  музыке,  длЯ  услажденьЯ слуха твоего
папаши,  когда  он  переваривает вечернюю трапезу? - Њониген только взглЯнул
на  Ѓлэнда  с  тем  же  самоуглубленным, диковато-торжественным видом. Ѓлэнд
чуть склонил ленивый лик в сторону немца.
     - Џослушай-ка, - сказал полицейский.
     - …сть у вас жена, герр лейтенант? - спросил Ѓлэнд.
     Ќемец поднЯл глаза. Ѓыстро пробежал ими по всем лицам.
     -  „а,  благодарю  вас, - сказал он. Ћн все еще не притронулсЯ к своему
полному  стакану,  если  не  считать  того, что стакан был у него в руке. Ќо
протрезвление  было  ничуть  не  ближе  к  нему,  чем  прежде, только теперь
выпитое  болью  распирало  ему  голову,  и  голова  стала  сплошным пульсом,
биением  поглощенного  им  алкоголЯ.  - ЊоЯ роднЯ из мелкопоместных прусских
барон.   Ќас   четыре   брата:   второй,  как  водитсЯ,  длЯ  армии,  третий
бездельничал  в  Ѓерлине,  младший  был  в драгунском кадетский корпус, а Я,
старший,  -  в  университат.  ’ам  Я  училсЯ.  Ѓыло такое времЯ. Ѓыло такое,
словно  мы,  юноши  тихой страны, собраны вместе, избранники, достойные быть
очевидцами  эпоха,  словно  женщина, чреватой новым, высоким предназначением
человека  и всей землЯ. Љак будто весь гадошт, весь старый мусор блужданий и
ошибок   человечества   будет  сметен  прочь  ради  новой  раса,  который  в
героической  простоте  былых  времен  ступит  на  небывалый, новый землю. ‚и
понимает,  о  каком  времени  Я  говорю,  нет? Љогда глаза сверкают, а кровь
бежит  быстрее. - Ћн окинул взглЯдом наши лица. - Ќет? Ќу, в Ђмерике, может,
и  нет.  Ђмерика  есть  новый;  в  новом доме мусор не есть так много, как в
старом.  -  Џару  секунд  он  со  спокойным, серьезным лицом смотрел на свой
стакан.  -  џ  возвращаюсь  домой;  Я  говорю  своему отьец: в университат Я
узнал,  что  так есть не хорош: барон из менЯ не быть. Ћн не может поверить.
Ћн  говорит  о  ѓермании,  стране  отцов;  Я говорю ему: да, это так, so. ’ы
говоришь  -  страна  отцов;  Я  - страна братьев; Я говорю, слово отьец есть
пережиток  варварства  и  будет  первым  сметено  прочь: это есть символ той
иерархии,   котораЯ   запЯтнала   историю   человечества   несправедливостью
произвола вместо морали, силы вместо любви.
     €з  Ѓерлина вызвали одного, из армии приехал другой. џ все-таки говорю:
барон  из менЯ не быть, потому что так есть не хорош. Њы в маленьком зальце,
где  мои предки висЯт на стенах; стою под ними как перед военным трибуналом;
Я  говорю,  ”ранц  пусть будет барон, потому что мне не быть. Ћтьец говорит,
ну,  ты  ведь  можешь,  ты  должен,  это  длЯ  ѓермании. ’огда Я говорю, длЯ
ѓермании,  значит,  жена  моЯ  будет  баронесс?  € как перед трибуналом Я им
говорил, что женилсЯ на дочь музыканта, который был из крестьЯн.
     Ќа  том  и  решили.  ’от,  который из Ѓерлина, должен стать барон. Ћн и
”ранц  близнецы, но ”ранц уже капитан, а в армии самый простой капитан может
есть  из  одного  котелка с нашим кайзер - ему не надо быть барон. € вот Я в
Ѓайрёйте  с мой жена и мой музыка. ‚ыходит так, словно Я умер. Ќе получаю ни
одного  письма,  пока не приходит вьесть, что отец умер, и Я убил его, а тот
брат  из  Ѓерлина теперь дома, чтобы быть барон. Ќо он не оставатьсЯ дома. ‚
1912  году в берлинской газете он умер рукой мужа какой-то дамы, и вот ”ранц
в результате все-таки барон.
     Џотом  война.  Ќо  Я  в Ѓайрёйте с мой жена и мой музыка, потому что мы
думаем,  это  не будет долго, поскольку прежде это не был долго. € вот самый
разгар,  отечеству  длЯ  его  честь  нужны  мы,  студенты, но когда мы стали
нужны,  отечество это не знать. Ђ когда оно осознать, что мы ему нужны, было
поздно, и ему уже годилсЯ любой крестьЯнин, кого потрудней убить. € вот...
     -  ‡ачем же вы тогда пошли? - сказал Ѓлэнд. - †енщины заставили? Њожет,
тухлыми Яйцами закидали, а?
     Ќемец поглЯдел на Ѓлэнда.
     -  џ  есть  немец;  это  выше мой существо, выше Я. Ќемец; не барон, не
кайзер.  -  ‡атем,  хоть и не отводЯ глаз, на Ѓлэнда он смотреть перестал. -
ѓерманиЯ  была  прежде,  чем  были  барон,  -  сказал он. - € после она тоже
будет.
     - „аже после этого?
     -  ’ем  более.  ’огда это был честь, доблесть - слово из пустой воздух.
’еперь... как это вы говорите?
     -   ЌациЯ   попирает   свои   знамена,  -  сказал  субадар.  -  —еловек
перебарывает себЯ.
     - €ли женщина, ребенка рождающий, - сказал немец.
     -  €з  вожделениЯ,  из  родовых  мук,  -  сказал  субадар,  - из боли -
утверждение, божественность: истина.
     Ђмериканец  из  военной  полиции  опЯть  свертывал  себе  папироску. ‡а
субадаром  он  следил  изучающе,  холодно,  с выражением сдерживаемой злобы.
‹изнул свою папироску и покосилсЯ на менЯ.
     -  Џока Я не попал в эту чертову страну, - сказал он, - Я думал, нигеры
-  они  нигеры и есть. Ђ теперь будь Я проклЯт, если понимаю, кто они и что.
Љто он такой - заклинатель змей?
     - €менно, - сказал Я. - ‡аклинатель змей.
     -  ’огда  пускай  вместе со своей змеей валит отсюда подобру-поздорову.
Њне  надо доставить пленного. ’ы поглЯди только на тех лЯгушатников. - Љогда
Я  обернулсЯ,  трое французов как раз покидали заведение, всем своим обликом
выражаЯ возмущение и гнев. Ќемец заговорил снова:
     -  €з  газет  Я  узнавать, как ”ранц есть полковник, а потом генерал, и
как  тот кадет, который, когда Я в последний раз его видеть, мальчишкой был,
круглоголовым  постреленком,  теперь  ас  с  †елезным крестом, полученным из
руки  самого  кайзера.  Џотом  приходил год 1916. ‚ газете Я вижу, что кадет
погиб  -  его  сбил  этот  ваш  Ѓишоп...{5} - он слегка поклонилсЯ Љомину, -
человек,  конечно,  достойнейший.  ’ак  что  теперь  Я  сам кадет. ’ак есть,
словно  Я  знаю.  ’ак  есть,  словно Я вижу все наперед. џ перевожусь, чтобы
стать  авиатор,  и хоть Я знаю теперь, что ”ранц штабной генерал, и хоть сам
себе  Я  каждый вечер говорю: "’ы вернулсЯ, ты вернулсЯ", Я знаю, что это не
будет хорош.
     ‚от,  а  потом  кайзер  бежать.  ’огда  Я прослышал, что ”ранц теперь в
Ѓерлине;  Я  поверил,  что истина есть, что мы не все загубили ради гордыни,
поскольку   теперь   стало  Ясно:  осталось  недолго,  а  ”ранц  в  Ѓерлине,
безопасность, от фронта далек.
     -  Ђ  потом  наступил  нынче  утро.  Џриходит  письмо,  почерк  матери,
которого  Я  не  видел  уже  семь  лет, и на конверте величать менЯ "барон".
”ранц  убит  немецким зольдат, застрелен, когда ехал на свой лошади по улице
в  Ѓерлине. € пишет так, словно она все забыла, потому что женщины могут все
забывать   ошен   быстро,   поскольку  длЯ  них  нет  реальность  -  истина,
справедливость,  -  нет  ничего,  что  нельзЯ  было бы обнЯть в руки, что не
могло  бы  умереть. ’огда Я сжигаю все мои документы, все бумаги, фотографию
жены  и  сына,  которого  Я  еще  не видел, уничтожаю жетон с личным номер и
срываю знаки различиЯ с кителЯ... - ђука его метнулась к воротнику.
     -  ‚ы  хотите  сказать,  -  проговорил  Ѓлэнд,  -  что  возвращатьсЯ не
собирались?  Џочему  же  не  воспользовались тогда пистолетом - сохранили бы
своему правительству аэроплан?
     -  ‘амоубийство  есть только длЯ тела, - сказал немец. - ’ело ничего не
решает. ’ело нет важность. „ано, чтобы держать чистым, по возможности.
     -  ќто  всего лишь комната в гостинице, - вставил субадар. - ‚сего лишь
объем, в котором мы какое-то времЯ укрываемсЯ.
     - “борнаЯ, - сказал Ѓлэнд. - ‘ортир.
     Џолицейский  встал.  ’ронул немца за плечо. Љомин пристально смотрел на
немца.
     - Ђга, признал, что мы вас побили, - сказал он.
     -  „а,  -  сказал немец. - Ќаше времЯ пришло первый, потому что мы были
больны  тЯжелее  всех.  ‘ледующий  черед  придет  вашей  Ђнглии. € тогда она
поправитсЯ тоже.
     -  Ќе  смей  говорить  "моей  Ђнглии",  -  сказал  Љомин.  - ЊоЯ страна
€рландиЯ.  -  Ћн повернулсЯ к Њонигену. - ’ы сказал "мой поганый король". Ќе
смей  говорить  "мой  поганый  король". ‚ €рландии нет королей с тех времен,
когда правил “р Ќил {6}, благослови ѓосподь его рыжую волосатую задницу.
     ‘трогий, подтЯнутый немец слабо махнул рукой.
     - ‚от видите! - сказал он, ни к кому не обращаЯсь.
     - Џобедивший терЯет то, что обретает побежденный, - сказал субадар.
     - € что теперь будете делать? - спросил Ѓлэнд.
     Ќемец  не  ответил.  ‘идел,  словно аршин проглотив - лицо болезненное,
повЯзка безупречна.
     -  Ђ  вы что будете делать? - спросил Ѓлэнда субадар. - ‚се мы - что мы
будем  делать?  ‘егоднЯ  все поколение, воевавшее в этой войне, убито. Ќо мы
этого еще не понимаем.
     ‚се  посмотрели  на  субадара:  Љомин,  выкатив  налитые  кровью свиные
глазки,  ‘арторис,  белеЯ  своими  ноздрЯми,  откинувшийсЯ  на стуле Ѓлэнд -
вЯлый,  невыносимый,  чем-то  напоминающий  избалованную  дамочку. ‡а плечом
немца стоЯл тот, из военной полиции.
     - Џохоже, вас это здорово заело, - сказал Ѓлэнд.
     - ‚ы что - не верите? - сказал субадар. - Џодождите. Џоймете сами.
     -  †дать?  - вскинулсЯ Ѓлэнд. - „умаю, в последние три года у менЯ не с
чего  было завестись такой привычке. „а и в предыдущие двадцать шесть лет. Ђ
что до того было, не помню. ђазве что тогда.
     -  Ќу  так,  значит,  и  ждать не придетсЯ, - сказал субадар. - Ќичего,
поймете.  - ‘ерьезно и спокойно он оглЯдел всех нас. - ’е, кто уже четвертый
год  там  в  земле  гниют,  - взмах коротенькой, толстой руки, - нет, они не
мертвее нас.
     ‘нова полицейский тронул немца за плечо.
     -  Љ чертовой матери, - сказал он. - „авай-ка двигатьсЯ, старина. - ’от
обернулсЯ,  и  мы  все  поглЯдели  на  двоих  французов, офицера и сержанта,
стоЯвших  у  нашего столика. Ќа какое-то времЯ все застыли. ‘ловно все жучки
вдруг  обнаружили,  что  их  траектории  совпали,  и уже не нужна больше эта
бесцельнаЯ   дерготнЯ,  да  и  вообще  никаких  движений  больше  не  нужно.
Ћткуда-то  из  глубины,  куда  не доставал алкоголь, во мне начал всплывать,
подниматьсЯ  к  горлу  твердый,  жаркий  шар,  как  в бою, когда знаешь, что
вот-вот  что-то  случитсЯ,  и  наступает  миг, когда думаешь: "‚от. ‚от оно,
теперь  все  за  борт, теперь ты можешь просто быть. ‚от оно. ‚от". ‚ общем,
это даже довольно приЯтно.
     -  Њосье,  почему  здесь этот? - сказал офицер. Њониген глЯнул на него,
дернулсЯ  вместе  со  стулом  назад  и  вбок и завис с опорой на напрЯженные
мышцы  бедер,  словно  это ступни, и на разложенные по столу локти. - Џочему
допускаете неприЯтность длЯ ”ранции - а, мосье?
     Љто-то  успел схватить Њонигена, пока он вставал; это был американец из
военной  полиции,  он  оказалсЯ за спиной Њонигена и удерживал его за плечи,
не даваЯ окончательно поднЯтьсЯ.
     -  Ђ-а-а-дну  минутку,  -  повторЯл  полицейский, - а-аа-дну минутку. -
ЏрилипшаЯ  к  верхней  губе  папироска  подпрыгивала  в  такт  его словам, а
повЯзка  на  рукаве  выпЯтилась на всеобщее обозрение. - ’ебе-то какое дело,
лЯгушатник? - сказал он.
     Џозади  офицера  с  сержантом  сгрудились другие французы и та старуха.
Ћна  все  пыталась пробитьсЯ сквозь окружившую нас толпу. - ќто мой пленный,
-  сказал  полицейский.  -  џ с ним куда хочу, туда и пойду, и сидеть он там
будет столько, сколько Я пожелаю. ‚опросы будут?
     - Џо какому праву, мосье? - осведомилсЯ офицер.
     Ћн  был  долговЯзым,  с  худым,  трагическим  лицом. ‚ тот момент Я еще
заметил,  что  один  глаз у него стеклЯнный. Ќеподвижный, застывший придаток
лица, казавшегосЯ еще более безжизненным, чем этот фальшивый глаз.
     Џолицейский  глЯнул  на  свою  повЯзку,  затем  перевел взглЯд опЯть на
офицера  и  похлопал  по  пистолету,  который  теперь  болталсЯ внизу, у его
бедра.
     -  Људа хочу, туда с ним и пойду, хоть через всю вашу помоечную страну.
Џриведу  его  в  ваш  поганый  сенат  и  президента  ему  еще  стул уступить
заставлю,  а ты будешь локти кусать, пока Я не вернусь, чтобы сшибить с тебЯ
соплю.
     -  Ђ-а,  -  сказал  офицер.  -  џнки! ‘бесилсЯ, собака. - Ћн сказал это
сквозь  зубы:  "сссбака",  и ни единый мускул не дрогнул на его безжизненном
лице,  вид  которого  сам  по  себе  стоил  любого  оскорблениЯ. Џозади него
хозЯйка принЯлась выкрикивать по-французски:
     -  Ѓош! Ќемчура! Џобили! ‚се чашки, все блюдца, стаканы, тарелки - все,
все!  џ  тебе  покажу!  ‘пециально  сберегла их на этот день. ‚осемь месЯцев
после  бомбардимана  хранила  в Ящике, и вот настал мой час! ’арелки, чашки,
блюдца,  стаканы,  все,  чем  за тридцать лет обзавелась, все побили, побили
одним  махом!  Ђ мне каждый стакан обошелсЯ в пЯтьдесЯт сантимов, мне теперь
перед клиентами стыдно, им-то ведь...
     ‚  терпении  есть  некаЯ  точка,  вершина,  дальше которой некуда. „аже
алкоголю  туда  не  добратьсЯ.  ‘  нее и начинаетсЯ разгул толпы, с момента,
когда   само   изнурЯющее   однообразие  становитсЯ  непереносимым.  Њониген
вскочил,  полицейский  пихнул его обратно на стул. € тут у нас у всех словно
все  разом  полетело  за  борт,  и  мы, ничтоже сумнЯшесЯ, без тени смущениЯ
встали  лицом  к  лицу  с тем призраком, вида которого чурались четыре года,
пеленали  его  уборами  из  высоких  слов,  тогда как он, увертливый, всегда
наготове,  тут  же из-под них выскакивал, едва только чуть приослабнет кокон
знамен.  џ видел, как полицейский прыгнул на офицера, но тут вскочил Љомин и
перехватил  его.  џ  видел, как полицейский три раза ударил Љомина кулаком в
подбородок,  пока тот не сгреб его в охапку и не швырнул буквально на головы
толпе,  и в ней он пропал, еще в воздухе, взвешенный горизонтально, хватаЯсь
за  свой  пистолет.  џ  видел,  как трое солдат-французов повисли на спине у
Њонигена  и  как офицер пыталсЯ ударить его бутылкой, а ‘арторис бросилсЯ на
офицера  сзади.  Љомин  исчез;  через проделанную им брешь в толпе вынырнула
хозЯйка,  продолжаЯ  вопить.  „вое  мужчин  удерживали  ее,  но  она рвалась
вперед, норовЯ плюнуть в немца.
     -  Ѓош!  Ѓош!  -  вопила  она,  плюЯсь  и захлебываЯсь слюной, а седые,
растрепавшиесЯ  космы  заслонЯли  ее  лицо;  она  повернулась, и полновесный
плевок  полетел  в  менЯ.  -  € ты! - выкрикнула она. - € ты туда же! Ђнглию
небось  не  разорили!  ’ы  тоже  пришел  поглодать  косточки ”ранции. акал!
‘тервЯтник!  †ивотное!  Џобили,  побили!  ‚се!  ‚се!  ‚се! - Ђ где-то внизу,
неприкасаемые  и  неприкосновенные,  настороженно-собранные  и внимательные,
сидели  немец и субадар - немец со своим отмеченным печатью духа болезненным
лицом  и  субадар,  спокойный, как фигурка сидЯщего Ѓудды, и оба в тюрбанах,
словно ветхозаветные пророки.
     Џродолжалось  это  недолго.  ‚прочем,  времени  не  существовало.  €ли,
вернее,  времЯ  существовало отдельно, а мы отдельно: в пленке у поверхности
-  не  на  самой  поверхности, а именно в этой пленке, в пограничной полосе,
отъединЯющей  новое  от  старого:  старое,  где мы остались живы, от нового,
где,  по  словам субадара, мы были мертвы. ‘квозь опасное мельканье бутылок,
мельтешенье  синих  обшлагов,  кулаков,  черных  от  въевшейсЯ в них грЯзи и
копоти,  и  лиц, застывших словно маски, какими только детей пугать - этакаЯ
оцепенелаЯ  гримаса беззвучного крика, - Я снова увидел Љомина. Ћн вплыл как
тЯжелый  дредноут,  перепахивающий толкотню беспорЯдочной зыби; под мышкой у
него  был  престарелый официант, а во рту свисток того американца из военной
полиции. Ђ потом ‘арторис шарахнул стулом по единственной лампочке.


     Ќа  улице  было  холодно,  причем  так,  что  холод  пронизывал одежду,
проникал  в  расширенные  алкоголем поры и нашептывал свой ритм прЯмо костЯм
скелета.  ђыночнаЯ  площадь была пуста, фонарей мало, да и те в отдалении. €
тишина  стоЯла  такаЯ,  что  мне  было  Явственно слышно журчанье слабенькой
струйки  в  питьевом  фонтанчике.  Ћткуда-то  доносилсЯ  шум,  тоже  сочилсЯ
издали,  словно  с  набрЯкших,  низко  нависших  небес: ликующие крики; едва
слышные,  они походили на тонкие истошные женские стенаниЯ, как это бывает с
любыми  криками, даже если их издает толпа мужчин, и времЯ от времени сквозь
них  прорывались  звуки  оркестра.  ‚  тени  у  самой  стены Њониген и Љомин
пытались  поставить  немца  на ноги. Ћн был без сознаниЯ; эта их троица была
бы  невидима,  если бы не смутное пЯтно бинтов на голове немца, и не слышна,
если бы не монотонный поток равнодушной ругани, изрыгаемой Њонигеном.
     -  Ќи  в  коем  случае  не  надо было французам и англичанам вступать в
альЯнс,  -  сказал  субадар.  Ћн  говорил легко, без напрЯжениЯ; его не было
видно,  и этот легкий голос, казалось, исходил из огромной трубы органа, вне
всЯкого  соответствиЯ  с  размерами  говорившего.  ђазные  народы  не должны
объединенными  силами  воевать  за  одно  и  то  же.  Џусть  каждый воюет за
что-нибудь  свое  -  чтоб  цели не противоречили друг другу, но чтобы каждый
был  себе  хозЯин.  -  Њимо  прошел ‘арторис; он ходил к фонтанчику и теперь
возвращалсЯ,   осторожно   несЯ  перед  собой  перевернутую  околышем  вверх
раздувшуюсЯ  фуражку.  ‚ паузах между шарканьем его шагов было слышно, как с
нее  капает  вода. ‚от он дошел туда, где слабо отсвечивала повЯзка немца, и
слилсЯ   с   темным   сгущением  теней,  из  которого  неумолчно  доносилась
равнодушнаЯ  ругань  Њонигена. - € каждый в рамках своих исконных обычаев, -
продолжал  субадар.  -  ‚зЯть  мой  народ. Ђнгличане дали им винтовки. Ђ они
приходЯт  ко  мне  и говорЯт: "ќто копье коротковато и тЯжеловато; как воину
копьем  такой  длины  и веса поразить быстроногого врага?" „али им мундиры с
пуговицами,  чтобы  держать  их  застегнутыми;  ладно,  а Я как-то раз целую
траншею  прошел,  они сидЯт там - закоченели, скрючились - по уши закутанные
в  одеЯла,  в  пустые мешки из-под песка, соломой обложились, лица от холода
сизые;  откинул Я на ком-то из них одеЯло - глЯдь, сидЯт мои страстотерпцы в
одном исподнем.
     Џорой  английские  командиры говорЯт им: "€дите туда, сделайте то" - не
шелохнутсЯ.  Ђ  потом  вдруг однажды средь бела днЯ весь батальон как с цепи
сорвалсЯ,  выскочили  из  укрытиЯ  да  прЯмо через воронку лавиной, и менЯ с
собой  потащили  и командира. ‡ахватили окопы без единого выстрела - то есть
те,  кто из нас уцелел: командир, Я и еще семнадцать человек; три днЯ жили в
каком-то  изломе  передовой  линии  противника, и целой бригаде пришлось нас
оттуда  вызволЯть.  "‚ы  почему  не стрелЯли? - командир спрашивает. - ‚ы же
дали  им  щелкать  себЯ  как  фазанов".  Ћни на него и не смотрЯт. Љак дети:
стоЯт,  между  собой  что-то  бормочут,  этакие  живчики,  и  ни  досады, ни
сожалениЯ.  џ  говорю  их  старшему:  "Ћ „ас, у вас винтовки были зарЯжены?"
‘тоЯт  как  дети, робеют, но без тени сожалениЯ. "Ћ сын многих царей", - „ас
говорит.  џ  ему:  "„оложи  сагибу по всей истине твоего знаниЯ!" Ђ он: "Ћни
были не зарЯжены, сагиб".
     ‘нова  донеслось  буханье  оркестра;  издали оно только глухо сотрЯсало
густой  воздух. Ќемца в это времЯ поили из бутылки. ѓолос Њонигена произнес:
"Ќу вот. Џолучше теперь?"
     -  ќто  исс моей голова, - сказал немец. €х голоса были так равнодушны,
словно они обсуждали цвет обоев.
     Њониген снова выругалсЯ.
     - Џойду обратно. …й-богу, Я им...
     - Ќет, нет, - сказал немец. - џ не буду позволить.
     ‚ы уже неукоснительный дали слово...
     Њы  постоЯли  в  тени  под стеной и выпили. ќто была последнЯЯ бутылка.
Ћна опустела, и Љомин разбил ее о стену.
     - € куда теперь? - сказал Ѓлэнд.
     Љ  девочкам,  -  сказал  Љомин.  -  •отите глЯнуть, как Љомин из страны
€рландии  шурует  среди  золотистых  кос,  рыщет  будто  гончаЯ среди тучной
пшеницы?
     Њы постоЯли, послушали далекий оркестр, далекие