
выигрышем, а иногда, очень редко, с  туго  набитыми  карманами.  ‚ременами
казалось, что пришел конец, и тогда, надо сознатьсЯ, он неизменно приносил
деньги - много ли, мало ли, но приносил.
   “ него  была  какаЯ-то  своЯ  "система"  относительно  движениЯ  шарика
рулетки, система бессистемности,  построеннаЯ  на  том,  что  шарик  часто
делает не то, что он, казалось бы, должен сделать. Ћн сто раз объЯснЯл  ей
эту систему, но, не видав никогда рулетки, она не могла по  его  рассказам
составить себе правильную картину... ‚прочем, она сомневалась,  всегда  ли
он придерживалсЯ своей системы.
   Љак бы там ни было, а на хлеб он все-таки добывал. Ћна давно  научилась
в расчете на это спокойно ложитьсЯ спать, не дожидатьсЯ его возвращениЯ. €
даже лучше было притворитьсЯ спЯщей, когда случайно к его приходу  она  не
спала.  Џотому  что,  если  он,   вернувшись   домой   после   игры,   еще
разгорЯченный, затевал разговор, то уже всю ночь не приходилось спать.
   - € как ты только терпишь, девочка, -  говаривала,  покачиваЯ  головой,
’уманша, мадам ѓоршок. - —то ни ночь уходит из дому и что ни ночь забирает
с собой все  ваши  денежки!  Ђ  ведь  там,  верно,  так  и  кишит  шлюхами
благородного званиЯ! џ бы своего не пустила!
   - Ќо ведь вы пускаете вашего на стройку, госпожа ’уман! Ќе может  разве
обрушитьсЯ лестница или подломитьсЯ доска? Ђ шлюх везде хватает.
   - Ќе дай бог, как можно говорить такое, да еще когда  мой  Ѓиллем,  как
нарочно, работает на пЯтом этаже! џ и то не знаю покоЯ от страха!  Ќо  все
же тут большаЯ разница, девочка! ‘троить нужно, а играть  совсем  даже  не
нужно.
   - Ќо если у него такаЯ потребность, госпожа ’уман!
   - Џотребность, потребность! ‚ечно Я  слышу  о  потребностЯх!  Њой  тоже
рассказывает мне, что ему и то требуетсЯ и другое. € в  скат  поиграть,  и
сигары, и крепкое пиво, а там, поди, и молоденькие девчонки (только уж про
это он мне не рассказывает!). Ќо Я ему говорю: что тебе требуетсЯ, так это
ежовые рукавицы, да по пЯтницам передавать мне из рук в  руки  денежки  из
строительной конторы. ‚от это требуетсЯ. ’ы, девочка,  слишком  добра.  Ќо
доброта у тебЯ от слабости, а Я, как посмотрю на тебЯ  утречком,  когда  Я
вам кофе подаю, и вижу, как ты перед ним закатываешь глазки,  а  он  и  не
замечает - уж Я-то знаю, добром это не кончитсЯ... €гра вместо работы -  в
первый раз слышу! €грать - не значит работать,  и  работать  -  не  значит
играть. …сли ты в самом деле хочешь ему добра, отбери у него все деньги  и
отправь вместе с ‚иллемом на стройку. Љамни таскать небось сумеет.
   - Ѓоже мой, госпожа ’уман, вы заговорили совсем как его мать! Ћна  тоже
уверЯла, что Я слишком добра и только потакаю его дурным наклонностЯм. Ћна
даже влепила мне за это пощечину.
   - Џощечины давать опЯть-таки не дело! Ќевестка ты ей, что ли?  Ќет,  ты
же на это пошла, можно сказать, длЯ  собственного  удовольствиЯ,  и  когда
надоест эта волынка, ты уйдешь, и поминай как звали. Ќет, пощечина  -  это
даже и не положено, за пощечину можно и в суд подать!
   - Ѓыло совсем не больно, фрау ’уман. “ его матери... такие  пальчики  -
не то что у моей. „а и вообще...


   <b>4. ђЋ’Њ€‘’ђ ЌЂЌ€ЊЂ…’ †Ќ…–Ћ‚</b>

   „еревЯнный барьер делит помещение Ѓерлинской конторы по найму жнецов на
две половины, на две очень неравные половины. ЏереднЯЯ часть,  где  сейчас
стоит ротмистр фон Џраквиц, совсем мала, да еще дверь на улицу открываетсЯ
внутрь. Џраквицу тут негде повернутьсЯ.
   ‚ задней, большей, половине  стоит  толстенький  чернЯвый  человечек  -
ротмистр не может точно сказать, кажетсЯ ли человечек таким чернЯвым из-за
темной шапки волос, или от своей  нечистоплотности?  —ернЯвый  толстЯк,  в
темном суконном костюме, сердито, отчаЯнно жестикулируЯ, говорит  с  тремЯ
мужчинами в костюмах из Њанчестера, в серых шлЯпах и с  сигарами  в  углах
рта. ’е отвечают так же сердито, и хоть говорЯт они не громко, со  стороны
кажетсЯ, что они кричат.
   ђотмистр не понимает ни слова - они, конечно, говорЯт по-польски.  •отЯ
арендатор поместьЯ Ќейлоэ каждый год нанимает до полсотни полЯков, он ради
этого отнюдь не счел нужным выучить польский Язык и знает  только  два-три
слова команды.
   - Ќе спорю, - говорил он, бывало, ќве, своей  жене,  с  грехом  пополам
объЯснЯвшейсЯ по-польски, - не спорю, мне даже из практических соображений
следовало бы выучитьсЯ. € все-таки Я не стану ни сегоднЯ,  ни  завтра,  ни
через год учитьсЯ этому Языку. Ќет и нет! Њы тут слишком близко к границе.
“чить польский Язык - ни за что!
   - Ќо люди говорЯт тебе в лицо самые наглые вещи, Ђхим!
   - Ќу и что же?.. “читьсЯ по-польски, чтобы лучше понимать их  дерзости!
€ не подумаю!
   €так, о чем шел разговор  за  барьером  у  тех  четверых,  ротмистр  не
понимал, да и не  хотел  понимать.  Ќо  он  был  не  из  породы  терпеливо
ожидающих: делать, так делать! Ћн хочет сегоднЯ же днем вернутьсЯ в Ќейлоэ
с пЯтьюдесЯтью, а то и с шестьюдесЯтью жнецами; созревший хлеб,  небывалый
урожай ждет на корню, и солнце светит  во  всю  мочь  -  ротмистру  так  и
чудитсЯ шорох осыпающихсЯ зерен.
   - ќй! •озЯева! Љлиент пришел! - крикнул ротмистр.
   ’е продолжают разговаривать, впечатление такое, точно спорЯт они не  на
жизнь, а на смерть, точно сейчас перережут друг другу глотки.
   - ќй! ‚ы, там! - гаркнул ротмистр. - џ же сказал  "здравствуйте!".  (Ћн
не сказал "здравствуйте".) Ќу-ну, недурное  общество!  ‚осемь  лет  назад,
даже пЯть лет назад они бы лебезили перед ним, раболепно ловили б его руку
длЯ поцелуЯ!.. ЏроклЯтое времЯ, окаЯнный город - ну подождите! ’ам-то мы с
вами поговорим по-другому!
   - ‘лушайте, вы! - крикнул он резко, по-командирски и хватил кулаком  по
барьеру.
   Ћго, тут они стали слушать, и как еще! ’акой голос им  знаком.  „лЯ  их
поколениЯ такой голос кое-что означает, звук его будит  воспоминаниЯ.  Ћни
тотчас прекратили разговор. ђотмистр  усмехнулсЯ  про  себЯ.  џсное  дело,
стараЯ муштра, она и сейчас еще оказывает  свое  действие  -  особенно  на
такую шваль. “ них небось затрЯслись поджилки, как при  трубном  гласе  на
‘трашном суде! ‘овесть у них, конечно, как всегда нечиста.
   - Њне нужны жнецы! - сказал он толстому чернЯвому. - —еловек  пЯтьдесЯт
- шестьдесЯт. „вадцать мужчин,  двадцать  женщин,  остальное  -  подростки
обоего пола.
   - Џревосходно, пане, - поклонилсЯ толстый, вежливо ухмылЯЯсь.
   - ‘олидный первый жнец - такой,  чтобы  внес  залогу  столько,  сколько
стоЯт двадцать центнеров ржи. …го жена будет за жалованье  жницы  стрЯпать
на всю команду.
   - Џревосходно, пане! - ухмыльнулсЯ тот.
   - Џроезд туда и ваши комиссионные оплачиваютсЯ;  если  люди  останутсЯ,
пока не выкопаем всю свеклу, стоимость проезда вычтена с них не  будет.  ‚
противном случае...
   - Џревосходно, пане, превосходно...
   - ’ак... € давайте, знаете,  поживей!  ‚  двенадцать  тридцать  отходит
поезд. †иво! ‚ два счета! ЏонЯтно? - “ ротмистра отлегло от сердца,  и  на
радостЯх он даже кивнул тем троим на заднем  плане.  -  ‚ы  пока  готовьте
договоры. —ерез полчаса Я вернусь. ‘хожу позавтракать.
   - Џревосходно, пане!
   - ‡начит, в порЯдке? - спросил ротмистр в заключение. “жимки  чернЯвого
вызывали в нем беспокойство, угодливаЯ  улыбка  показалась  ему  вдруг  не
такой уж угодливой, скорее ехидной. - ‚се в порЯдке... или?..
   - ‚ порЯдке! - успокоил тот, быстро переглЯнувшись с тремЯ  другими.  -
‚се, как пан прикажет. ЏЯтьдесЯт человек - хорошо, пусть будет  пЯтьдесЯт.
Џоезд двенадцать тридцать - хорошо, можно ехать! ’очно, аккуратно, как  вы
изволите приказывать, - только без людей! - Ћн ухмыльнулсЯ.
   - —то? - чуть не закричал ротмистр, и лицо его перекосилось. -  —то  вы
там бормочете? ѓоворите Ясно, любезный! Љак так без людей?
   - ѓосподин так хорошо умеет приказывать - может быть, он распорЯдитсЯ и
насчет  того,  откуда  мне  взЯть  людей?  ЏЯтьдесЯт  человек  -  отлично,
превосходно! Ќайди их, подрЯди быстро, точно, в два счета, а?
   ђотмистр внимательнее поглЯдел на собеседника. ЏерваЯ  оторопь  прошла,
перваЯ Ярость тоже, он понЯл, что его нарочно  дразнЯт.  "€  ведь  отлично
умеет говорить по-немецки, - подумал он, в то времЯ как тот  все  резче  и
карикатурнее коверкал слова, - только не хочет".
   - Ђ те там сзади? - спросил он и показал на трех человек в  Њанчестере,
у которых все еще торчали в углах рта потухшие сигары. - ‚ы, верно, первые
жнецы? Ќанимайтесь ко мне! ЌоваЯ казарма длЯ сезонных  рабочих,  приличные
койки, не какой-нибудь клоповник.
   Ќа секунду он сам себе показалсЯ смешон, что так хвалитсЯ. Ќо дело идет
об уборке урожаЯ, в один прекрасный день - и этот день уже не за горами  -
начнутсЯ, конечно, дожди. “же  и  сегоднЯ  здесь,  в  Ѓерлине,  как  будто
чувствуетсЯ в воздухе гроза. Ќа  чернЯвого  толстЯка  больше  рассчитывать
нечего, с ним он уже дал осечку, взЯв слишком командирский тон.
   - Ќу, поехали? - спросил он, как бы подбадриваЯ.
   ’рое стоЯли не двигаЯсь, точно  не  слышали  ни  слова.  Ћни,  конечно,
первые жнецы, в этом он уверен. …му ли не знать  эти  выдвинутые  челюсти,
этот решительный, немного дикий и все-таки  угрюмый  взглЯд  прирожденного
погонщика.
   —ернЯвый стоЯл ухмылЯЯсь - на ротмистра он посматривал искоса,  на  тех
троих и вовсе не смотрел - он был уверен в них, как в самом себе.
   (‚от улица и вот точка, с которой Я не  свожу  глаз.  џ  должен  шагать
вперед!) Ђ вслух:
   - •орошаЯ работа - хорошаЯ оплата! Ѓольше  нажнешь  -  больше  получишь
натурой! Ќу как?..
   Ћни ничего не слышали.
   - Ђ первому жнецу будет уплачено  наличными  тридцать,  да,  говорю  Я,
тридцать настоЯщих бумажных долларов!
   - џ вам поставлю людей! - крикнул чернЯвый.
   Џоздно. Џервые жнецы стоЯт уже у барьера.
   - Ѓери, пане, моих! ‹юди что твои быки, сильные, смирные...
   - Ќет, только не у €озефа. ‚се как есть лентЯи  и  мерзавцы,  утром  не
стащишь с кровати; на бабу - богатыри, на работу - руки виснут.
   - —то ты, пане,  разговариваешь  с  џблонским?  Ћн  же  только  что  из
каталажки, пырнул ножом пана приказчика...
   Ћдин  на  одного,  град  польских  слов  -  неужели  и  тут  дойдет  до
поножовщины?   Њежду   ними   вертитсЯ   толстЯк,   говорит    непрерывно,
жестикулирует, кричит, оттеснЯет  к  задней  стене  и  даже  на  ротмистра
посверкивает глазами - между тем как к ротмистру незаметно  подкрадываетсЯ
третий.
   - ЌастоЯщие бумажные доллары, говорите? ’ридцать  долларов?  Ќаличными?
Џри отъезде? Џусть господин к двенадцати придет  на  ‘илезский  вокзал,  Я
буду там с людьми. Ќи слова - молчок! †иво уходите! ‡десь народ нехороший!
   € уже он опЯть подле  тех,  орут  в  четыре  глотки,  четыре  туловища,
сцепившись, качаютсЯ взад и вперед...
   ђотмистр рад, что дверь рЯдом и путь свободен. ‘ чувством облегчениЯ он
выходит на улицу.


   <b>5. ”ђЂ“ ЏЂѓ…‹њ ‡Ђ‚’ђЂЉЂ…’</b>

   ‚ольфганг Џагель все еще сидит  у  покрытого  клеенкой  стола  в  своей
конуре, раскачиваетсЯ на стуле, бездумно  распевает  весь  свой  репертуар
солдатских песен и ждет эмалированного кофейника ’уманши.
   Њежду тем его мать в  хорошо  обставленной  квартире  на  ’анненштрассе
сидит за красивым темным столом ренессанс. Ќа желтоватой скатерти (кружево
ручной работы)  стоит  серебрЯный  кофейный  прибор,  свежее  масло,  мед,
настоЯщие английские джемы - все на свете. ’олько  перед  вторым  прибором
никто не сидит. ѓоспожа Џагель смотрит на  пустой  стул,  на  часы.  Џотом
хватает салфетку, выдергивает ее из серебрЯного кольца и говорит:
   - Њинна, Я приступаю.
   Њинна, стоЯщее в дверЯх немолодое,  желтоватое,  пропыленное  существо,
прожившее у фрау Џагель  двадцать  с  лишним  лет,  кивает  головой,  тоже
смотрит на часы и говорит:
   - Љонечно. Љто не приходит вовремЯ...
   - Ћн знает, когда у нас завтрак...
   - Љонечно, - не может молодой человек забыть такую вещь!
   ‘тараЯ дама с энергичным лицом и Ясными голубыми  глазами,  с  твердыми
принципами и строгой  осанкой,  нисколько  не  смЯгчившимисЯ  к  старости,
помолчав, говорит:
   - Ђ Я полагала, что увижу его сегоднЯ за завтраком.
   Њинна со времени той ссоры, в результате которой Џетра ни за что ни про
что  получила  пощечину,  должна  была  каждый  день  ставить  прибор  длЯ
единственного сына барыни, каждый день должна была она убирать его  чистым
со стола, и каждый день барынЯ заЯвлЯла, что ждала сына. Ќо  Њинна  видела
также, что старуха, несмотрЯ на ежедневное разочарование, ни  на  йоту  не
терЯет уверенности и ждет сына по-прежнему (не делаЯ ему, однако, ни  шагу
навстречу). Њинна давно знает, никакие уговоры не помогут, так  что  Њинна
молчит.
   ѓоспожа Џагель разбивает скорлупу Яйца.
   - Ћн ведь может еще прийти среди днЯ, Њинна. —то у нас сегоднЯ на обед?
   Њинна перечислЯет, и барынЯ довольна: все его любимые блюда.
   ‚о всЯком случае теперь уже недолго ждать. „олжен  же  он  когда-нибудь
сесть на мель со своей проклЯтой игрой. Џокончить с этим ужасом...
   - Ќу, от менЯ он не услышит ни слова упрека...
   Њинне лучше знать, но ей говорить не положено, она молчит. ”рау Џагель,
однако, тоже кое-что понимает и не лишена чутьЯ.  Ћна  резко  поворачивает
голову к старой верной служанке, стоЯщей в дверЯх, и спрашивает:
   - ‚чера с обеда вы были свободны, Њинна. ‚ерно, опЯть ходили... туда?..
   - Људа же еще ходить старому человеку? -  отвечает  ворчливо  Њинна.  -
Њальчик ведь и длЯ менЯ все равно как сын родной.
   ЃарынЯ сердито ударЯет ложкой о чашку.
   - Ћн очень глупый мальчик, Њинна! - говорит она резко.
   - Њолодо-зелено, - отвечает невозмутимо Њинна. - Љак Я подумаю, барынЯ,
каких только глупостей Я не натворила в молодости!..
   - Љакие вы натворили глупости, Њинна? - возмутилась барынЯ.  -  Ќикаких
вы глупостей не натворили! Ќет, уж  если  вы  говорите  о  глупостЯх,  вы,
конечно, разумеете только менЯ - а этого, Њинна, Я не потерплю!
   Њинна смолчала. Ќо когда  человек  недоволен  собой,  то  собеседник  и
молчанием может подлить масла в огонь  -  и  даже  молчанием  скорее,  чем
словами.
   -  Љонечно,  не  следовало  давать  ей  пощечину,  -  еще   запальчивей
продолжает фрау Џагель. - Ћна всего лишь глупенькаЯ  девочка,  и  она  его
любит. џ не скажу, "как собака любит своего  господина",  но  все  же  это
именно так, да, Њинна, не качайте головой,  именно  так  (фрау  Џагель  не
обернулась к Њинне, но Њинна в самом деле покачала головой)...  она  любит
его, как женщина никогда не должна любить мужчину!
   ”рау Џагель свирепо смотрит на  свой  бутерброд  с  джемом.  €,  следуЯ
возникшей мысли, она решительно сует ложку в банку с джемом и  накладывает
новый слой в палец толщиною.
   - Џриносить себЯ в жертву! - говорит она возмущенно. -  Џодумаешь!  ќто
всЯкаЯ рада! Џотому что это удобно, потому что на тебЯ не будут сердитьсЯ!
Ђ вот сказать неприЯтное: "‚ольфганг, сынок,  пора  кончать  с  игрой,  ты
больше от менЯ не получишь ни пфеннига", - сказать ему  что-нибудь  такое,
вот это была бы настоЯщаЯ любовь...
   - Љонечно, барынЯ, - говорит рассудительно Њинна, - но  у  девочки  нет
никаких денег, она не может дать ему или не дать, и ей-то  он  никакой  не
сын...
   - Ђх, вот вы как! - раскричалась, загоревшись гневом,  фрау  Џагель.  -
‚от вы как! “бирайтесь вон, неблагодарнаЯ вы особа, вы!.. ‚ы мне испортили
весь завтрак своими вечными поучениЯми и возражениЯми!..  Њинна,  куда  вы
убегаете? “берите сейчас же со стола! ‚ы думаете, Я могу еще  есть,  когда
вы так менЯ разволновали?! ‚едь вы знаете, какаЯ Я чувствительнаЯ - у менЯ
же печень!.. „а, кофе тоже можно унести. Ќе хватает мне теперь пить  кофе,
когда Я и без того возбуждена! „лЯ вас, пожалуй, и эта девчонка  тоже  как
дочь роднаЯ. Ќо Я держусь устарелых понЯтий, Я не верю, что можно остатьсЯ
душевно чистой, когда еще до брака...
   - ‚ы же сами только что сказали, - возразила Њинна, ничуть  не  задетаЯ
отповедью. Џотому что такими отповедЯми ее угощали каждый день,  и  барынЯ
так же быстро утихала, как быстро приходила  в  Ярость...  -  ‚ы  же  сами
только что сказали:  когда  любишь  кого,  так  иной  раз  скажешь  ему  и
неприЯтное. ‚от и Я позволЯю себе указать вам, что Џетре наш ‚ольф не сын!
   „осказав, Њинна удалЯетсЯ со звенЯщим подносом в руках, и в знак  того,
что хочет, наконец, "иметь покой у себЯ на  кухне",  плотно  закрывает  за
собою дверь.
   ”рау Џагель понЯла этот привычный знак и уважительно  подчинилась.  Ћна
только кричит еще вдогонку:
   - „ура безмозглаЯ! ‚ечно она обижаетсЯ, вечно сердитсЯ!
   Ћна смеетсЯ про себЯ, гнев ее улетучилсЯ.  "ќтакаЯ  стараЯ  сова,  тоже
вообразила,  будто  любовь  состоит  в   том,   чтобы   говорить   другому
неприЯтное!"
   Ћна шагает взад и вперед по комнате, она  сыта,  потому  что  разрешила
себе эту вспышку гнева только когда уже вдосталь поела,  и  сейчас  у  нее
самое лучшее расположение духа, так как маленькаЯ ссора ее  освежила.  Ћна
останавливаетсЯ перед шкафчиком, выбирает со знанием дела  длинную  черную
бразильскую сигару, медленно и старательно ее раскуривает, затем  проходит
в комнату мужа.


   <b>6. ‡ЂЊ“†Ќџџ †€‡Ќњ ”ђЂ“ ЏЂѓ…‹њ € …… Ћ„€ЌЋ—…‘’‚Ћ</b>

   Ќа входной двери над бронзовым звонком (в виде львиной  пасти)  прибита
фарфороваЯ дощечка "ќдмунд Џагель - атташе посольства". ”рау Џагель  давно
перешагнула за пЯтьдесЯт, но не похоже, чтобы муж ее далеко продвинулсЯ на
жизненном пути. Џреклонных лет атташе посольства - редкое Явление.
   Ћднако ќдмунд Џагель продвинулсЯ на  жизненном  пути  так  далеко,  как
только может продвинутьсЯ на  нем  самый  дельный  советник  посольства  и
полномочный посланник - как раз до кладбища. Љогда фрау  Џагель  входит  в
комнату мужа, она навещает не его, а то, что осталось от него в этом  мире
и что ему создало известность далеко за пределами домашнего круга.
   ”рау Џагель широко распахнула в комнате окно: свет и  воздух  врываютсЯ
из садов. ‡десь, на этой улочке, в такой близости от городского  движениЯ,
что вечерами слышно, как поезда метро, выбегаЯ из  туннелЯ,  прибывают  на
Ќоллендорфплац,  и  донимает  днем  и  ночью  грохот  автобусов,  -  здесь
раскинулись один за другим старые сады с  высокими  деревьЯми,  запущенные
сады, которые с  восьмидесЯтых,  девЯностых  годов  почти  не  изменились.
•орошо здесь жить стареющему человеку. Џусть гремЯт, выбегаЯ из-под земли,
поезда метро и лезет вверх  доллар  -  вдовствующаЯ  фрау  Џагель  смотрит
спокойно на сады. ‚иноградные листьЯ подобрались к  самым  ее  окнам,  там
внизу все растет, как росло, цветет, как цвело, обсеменЯетсЯ  -  и  только
беснующиесЯ, спешащие, беспокойные люди там, в  своей  сутолоке  и  суете,
этого не знают. Ћна может смотреть и вспоминать, ей не  нужно  метатьсЯ  в
горЯчке, сад пробуждает в ней воспоминаниЯ. Ќо то, что она еще может здесь
жить, что не должна спешить в общей сутолоке, - это сделал  он,  тот,  чьи
творениЯ находЯтсЯ здесь, в этой комнате.
   ‘орок пЯть лет  тому  назад  они  в  первый  раз  увидели  друг  друга,
полюбили, потом поженились. Ћн был как солнечный луч, ничего не могло быть
светлей, веселей, стремительней его.  Љогда  она  вспоминает  прошлое,  ей
кажетсЯ, точно они бежали вдвоем по улицам в Ясный день,  при  ветре,  под
цветущими деревьЯми. —ерез заборы деревьЯ свешивали к ним  свои  ветви,  а
они пустились бежать еще быстрее. Ќад острой вершиной сплошь  застроенного
холма раскинулось шатром - между двумЯ кипарисами - небо...
   ’олько бы им бежать, и сейчас раздвинетсЯ  перед  ними  синий  шелковый
занавес.
   „а, если что выражало самую сущность его природы, так это его быстрота,
в которой не было ничего от торопливости, быстрота,  идущаЯ  от  силы,  от
легкого движениЯ, от безупречного здоровьЯ.
   Ћни  вышли  на  луг,  заросший  безвременником.   Ќа   одно   мгновение
остановились посреди  празднично-нарЯдного,  зеленого  в  лиловых  звездах
ковра. Џотом она нагнулась, чтобы нарвать цветов, но когда в  руке  у  нее
было всего каких-нибудь двадцать цветков, он подошел  с  букетом,  легкий,
стремительный без торопливости, с большим веселым букетом.
   - Љак ты успеваешь? - спросила она, переводЯ дыхание.
   - Ќе знаю, - сказал он. - Њне всегда кажетсЯ, что Я совсем легкий, лечу
по ветру.
   ‡анавес зашуршал. Џрошло полгода, они недавно поженились; молодаЯ  жена
слышит во сне жалобный зов. Ћна просыпаетсЯ. Њолодой муж сидит в  постели,
он очень изменилсЯ с виду, это лицо ей еще не знакомо.
   - ќто ты? - спрашивает она так тихо, точно боитсЯ, как бы  от  ее  слов
сон не обратилсЯ в правду.
   „алекий и родной человек подле нее пробует  улыбнутьсЯ  -  застенчиваЯ,
виноватаЯ улыбка.
   - Џрости, что Я тебЯ потревожил. ’ак странно, Я не понимаю. Њне в самом
деле страшно. - € после долгой паузы, неуверенно глЯдЯ на  жену:  -  џ  не
могу встать...
   -  ’ы  не  можешь  встать?  -  спрашивает  она,  не   верЯ.   ќто   так
неправдоподобно, причуда, шутка с  его  стороны,  злаЯ  шутка,  конечно...
’акого и не бывает, чтобы человек вдруг не мог встать.
   - „а, - говорит  он  медленно  и,  кажетсЯ,  тоже  не  верит.  -  ’акое
ощущение, как будто у менЯ  не  стало  ног.  Џонимаешь,  Я  их  больше  не
чувствую.
   - ‚здор! - кричит она и вскакивает. - ’ы простудилсЯ, или  они  у  тебЯ
затекли. Џодожди, Я тебе помогу...
   Ќо пока она это говорит, пока, огибаЯ обе кровати, еще только  подходит
к нему, ледЯной холод пронзает ее... Џока говорит, она уже чувствует:  это
правда, это правда, это правда...
   —увствует?.. „аже и сейчас стараЯ женщина у окна гневно поводит плечом.
Љак  можно  чувствовать   невозможное?   ‚сех   быстрее,   всех   веселее,
жизнерадостней - и не может ходить, не может даже встать!  ђазве  возможно
почувствовать это?!
   Ќо  ледЯной  холод  пронизывает  ее  -  кажетсЯ,  точно  она  вместе  с
животворным воздухом  все  глубже  вдыхает  в  себЯ  холод.  ‘ердце  хочет
оборонЯтьсЯ, но и оно уже холодеет, ледЯной панцирь тесней сжимает его.
   - ќдмунд! - заклинает она. - Џроснись! ‚стань!
   - Ќе могу, - бормочет он.
   Ћн действительно не мог. € как сидел в кровати в то утро, так сидел  он
потом день за днем, за годом год -  в  кровати,  в  инвалидном  кресле,  в
шезлонге... сидел совсем здоровый, никаких  болей,  только  одно:  не  мог
ходить. †изнь, так пламенно начавшаЯсЯ, бодраЯ,  быстраЯ,  светлаЯ  жизнь,
смеющаЯсЯ жизнь счастливца, синий шелковый шатер и цветы - все пронеслось!
Џронеслось! Ѓыло раз и вновь не повторитсЯ. Џочему не повторитсЯ?.. Ћтвета
нет.  Ђх,  господи,  господи,  почему  же  нет?..   Џочему   без   всЯкого
предупреждениЯ, без перехода?.. ‘частливым тихо  погрузитьсЯ  в  сон  -  и
проснутьсЯ несчастным, безмерно несчастным!
   Ћна с этим не мирилась, никак она с этим не мирилась! ‚се двадцать лет,
пока это тЯнулось, она не мирилась.  Ћн  уже  давно  отказалсЯ  от  всЯкой
надежды, а она все еще таскала его по врачам. ‘лучайный рассказ о чудесном
исцелении, заметка в  газете  -  и  надежда  снова  оживала.  ”рау  Џагель
попеременно верила в ванны, светолечение, окутываньЯ, массажи,  лекарства,
в целителей-чудотворцев. •отела в них верить и верила.
   - Ћставь, - улыбалсЯ он. - Њожет быть, так оно и лучше.
   - ‚от чего ты хочешь! - кричала она гневно. -  ЏримиритьсЯ  -  смиренно
покоритьсЯ, да?! ’ак удобней! Ќет, смирение  хорошо  длЯ  заносчивых,  длЯ
счастливцев, длЯ тех, кому нужна узда. џ же  следую  древним,  которые  за
свое счастье боролись с богами.
   - Ќо Я счастлив, - говорил он ласково.
   Ћна, однако, не хотела такого счастьЯ. Ћна его презирала, оно наполнЯло
ее гневом. Ћна вышла замуж за атташе посольства, за  деЯтельного  мужчину,
за человека, умеющего обходитьсЯ с людьми, за будущего посланника. Ђ между
тем, как прибили на дверь дощечку "ќдмунд Џагель - атташе  посольства",  -
так на том и остаетсЯ. € она не заказала новую: "Џагель - живописец"? Ќет,
она вышла замуж не за пачкуна и мазилку.
   „а, он теперь сидел и писал картины. Ћн сидел в своем инвалидном кресле
и улыбалсЯ, и насвистывал, и писал картины. ѓнев  и  нетерпение  наполнЯли
ее. Ќеужели он  не  понимает,  что  впустую  тратит  жизнь  с  этой  своей
пачкотней, над которой все только посмеиваютсЯ?..
   - Ћставь ты его в покое,  Њатильда,  -  говорили  родственники.  -  „лЯ
больного это очень хорошо: дает ему занЯтие, отвлекает.
   Ќет, она его не оставлЯла в покое. Љогда она выходила за него замуж,  о
живописи не было и речи. Ћна даже не слышала, чтоб он когда-нибудь  держал
кисть в руке. …й было ненавистно все  это,  один  запах  маслЯных  красок.
‚ечно она натыкалась на какие-то подрамники, вечно  ей  преграждал  дорогу
мольберт. Ќикак она с ними не могла ужитьсЯ. Ћна забывала  его  полотна  в
номерах гостиниц по курортам, на чердаках временных квартир, рисунки углем
лежали разбросанные, стирались.
   €ногда ей случалось, вырвавшись из круга своих трудов, своих забот,  из
одиночной камеры своего "Я", поднЯть глаза  и  посмотреть  на  картину  на
стене, как будто бы она ее видела впервые. ’огда ее как будто что-то  тихо
задевало - словно  что-то  шевелилось  во  сне,  готовЯсь  к  пробуждению.
Џостой! Џостой же! —то-то очень светлое было перед ней - не дерево  ли  на
солнце, все в воздухе, на фоне Ясного летнего неба? Џостой же!  Ќо  дерево
как будто подымаетсЯ, тихо веет ветер, дерево движетсЯ -  летит?  „а,  всЯ
землЯ летит, солнце, игра света и воздуха, бесшумно, стремительно, нежно -
постой, угрюмаЯ, темнаЯ землЯ!
   Ћна подходила ближе.  ‡авеса  таинственного  всколыхнетсЯ.  ќто  холст,
пахучаЯ маслЯнаЯ краска, земнаЯ материЯ, плотнаЯ, плотнаЯ земнаЯ  материЯ.
Ќо звонко вдруг забурлЯт водовороты, подниметсЯ  ветер,  дерево  зашевелит
ветвЯми, жизнь течет, реет... ‹ети, не останавливайсЯ в беге, в  полете  -
беги и лети, как мы, бедные дети земли, бежим и летим!  Ќапрасно  отЯгчаем
мы  наши  подошвы  свинцовой  тЯжестью  забот,  надежд,  намерений,  хотим
задержатьсЯ на каком-то часе. Њы бежим, нас уносит в море...
   Ќаписано паралитиком, создано из ничего. Џравда, человеком,  знавшим  и
любившим движение, но теперь представлЯющим  собою  только  грузное  тело,
которое не приподнЯть - его перекатывают с кровати  в  кресло  -  нет,  не
останавливайсЯ, мы бежим, мы летим.
   †енщина смотрит на полотно, и что-то шевелитсЯ  в  ней.  ЏодкрадываетсЯ
подозрение, что здесь ее муж открываетсЯ ей более  непреходЯщим,  светлым,
быстрым, чем был он раньше - но она  отбрасывает  эту  мысль,  погружаетсЯ
снова  в  сон.  •олст  и  краска,  плоскаЯ  поверхность,  расцвеченнаЯ  по
определенным правилам, - ничего от движениЯ, от мужчины!
   ЋпЯть на воды! Љ новым и новым врачам! Ђ что говорЯт в свете? Ѓыли две,
три небольшие выставки - о них ничего как будто не писали, их не  смотрели
- ни разу ни одной картины не купили. ‘лава богу, что хоть не было  в  том
нужды! € кто бы ни  встречалсЯ  ей  в  ее  неустанных  разъездах  по  всем
курортам земного шара: молодой ли человек, молчаливый, неуклюжий, угрюмый,
или другой, - склонный вдруг разразитьсЯ неудержимым потоком слов,  горЯчо
жестикулирующий, возвещающий новую эпоху, -  никто  не  внушил  ей  смелую
веру, что это "мазнЯ" - настоЯщаЯ живопись!
   - ‘мотри, чудесный день, поедем куда-нибудь!
   - “дачное освещение. „ай мне еще часок пописать.
   - џ забыла, что  значит  выйти  из  дому.  џ  изголодалась  по  свежему
воздуху.
   - •орошо, сЯдь у окна, распахни его, Я давно хотел написать  тебЯ  хоть
раз...
   ’аков  он  был,  приветливый,  веселый,  никогда  не  злившийсЯ  -   но
непоколебимый. Ћна говорила, она просила, смотрела то сердитой,  то  снова
доброй, или лукавой, или виноватой - он был как поле, над которым проходЯт
ветер, гроза, солнечный свет, ночные заморозки, дождь. Ћно все  принимает,
оно как будто не менЯетсЯ, и потом встает на нем жатва.
   „а, жатва колосилась. Ќо пока она дозревала, произошло нечто новое - то
самое, за что жена  боролась  двадцать  лет,  спорила  и  воевала,  о  чем
молилась: в один прекрасный день он  встал!  Ћн  прошел  несколько  шагов,
сперва неуверенно, с  тем  же  немного  смущенным,  виноватым  лицом,  как
двадцать лет назад:
   - Ќет, в самом деле как будто налаживаетсЯ!
   Ќедуг как возник, так и исчез, неизвестно почему. Ќе усердие  жены,  не
заботы помогли выздоровлению,  человеческое  воздействие,  ее  воздействие
было здесь ни при чем - вот что приводило ее в отчаЯнье!
   Њежду тем полжизни прошло - лучшаЯ пора жизни! Ќа сороковом году стоЯть
бок о бок с сорокапЯтилетним атташе посольства -  все  сгинуло,  поблекло,
миновало! „еЯтельнаЯ жизнь, ревностнаЯ, без роздыха, полнаЯ планов, полнаЯ
надежд... € вот надежды осуществились, и больше надеЯтьсЯ не на  что.  ‚се
планы, все заботы утратили свой конкретный смысл. –елаЯ жизнь  рассыпалась
прахом в то мгновение, когда ќдмунд встал и пошел!
   Ќепостижимо сердце женщины.
   - ‚от стоит твоЯ картина, ќдмунд... Ћсталось сделать несколько мазков -
ты что ж, не хочешь больше?..
   - Љартины, да, картины...  -  отвечал  он  бездумно,  скользил  по  ним
взглЯдом и шел на улицу.
   Ќет, у него не будет  ни  получаса  времени  на  живопись.  Ћн  на  нее
потратил двадцать лет, терпеливо, не жалуЯсь на болезнь, -  теперь  он  не
может ей  уделить  ни  минуты!  ‚сЯ  жизнь  ждет  его  там,  вне  дома,  с
водоворотом празднеств, одно другого Ярче, с сотнЯми людей, с которыми так
хорошо разговаривать, с красивыми женщинами, с молодыми девушками, которые
так одурЯюще молоды, что посмотришь на них, и дрожь проймет!
   „а и сам он разве не молод? …му двадцать пЯть; что наступило  потом,  в
счет не идет, то было только ожидание. Ћн  молод;  жизнь  молода,  хватай,
держи, вкушай от ее плодов - постой же, постой! „альше...
   Џисать картины?.. „а,  конечно,  это  ему  тогда  помогло  -  позволило
приЯтно заполнить времЯ. ’еперь не требовалось больше  заполнЯть  упрЯмое,
медлительное времЯ: сверкаЯ,  светЯсь  из  тысЯчи  глаз,  ликуЯ  миллионом
песен, несетсЯ поток - со мною, все еще со мною, наконец-то снова со мною!
   €ногда среди  ночи,  смертельно  усталый,  он  вдруг  просыпалсЯ,  едва
погрузившись в первый лихорадочный сон недосыпающего человека.  Ћн  сжимал
горЯчими ладонЯми пылающие щеки. …му казалось, что он слышит шум  времени.
Ћно, шумЯ, уходило. Ћн был не вправе спать. Љто вправе спать, когда  времЯ
течет так быстро? ‘пать - это значит упускать времЯ. € тихо, тихо, чтоб не
разбудить жену, он вставал, шел в город, шел  снова  в  город,  туда,  где
горели огни. Ћн сидел за столом, он, затаив дыхание, смотрел на лица. ќто,
вон там?.. €ли ты?.. Ћ, не уходи, ты, шумное, - постой!
   Ћна его отпускала. ‘лышала, как он уходит, и отпускала - днем ли, ночью
ли. ‚начале она выходила с ним вместе, она, чьЯ надежда  исполнилась,  чьЯ
борьба все-таки завершилась победой. Ћна видела его у знакомых  на  летнем
празднике,  видела  на  званом  обеде  -  безупречно  одетого,  стройного,
быстрого, веселого - с  седыми  волосами,  с  двумЯ  глубокими  складками,
прорезанными от ноздрей к углам рта и дальше  к  подбородку.  Ћн  танцевал
безупречно, уверенно, с  дразнЯщим  совершенством.  "‘орокапЯтилетний!"  -
кричало в ней. Ћн шутил, болтал, разговаривал  -  всегда  с  молоденькими,
примечала она. …е охватывал ужас. ‚едь  это  почти  так,  как  будто  ожил
мертвец, как будто требует живой пищи покойник, у которого рот  уже  забит
могильным прахом... Ћстановись же! ’о, что ревнивое, гневное сердце больше
всего берегло, то, что  было  длЯ  нее  двадцать  лет  счастьем  и  хлебом
насущным - воспоминание об их первой праздничной поре - теперь  уходит  от
нее. “ходит, не удержишь!
   Ќочь стоит стеной вокруг нее,  тюрьмой  тесной,  безысходной.  —асы  на
ночном столике отсчитывают бесполезные  минуты  -  сколько  их  нужно  еще
переждать! „рожащаЯ рука  включает  свет  -  и  со  стен  ее  приветствуют
светлые, торопливые его картины.
   Ћна глЯдит на эти картины, как будто видит их в первый  раз.  Ћна,  как
весь мир за стенами их дома, тоже только  теперь  начинающий  в  удивлении
останавливатьсЯ перед ними. ‚друг настала пора этим картинам,  но  длЯ  их
создателЯ   пора   миновала.   Љакое-то   противоборство,    противоречие,
бессмыслица, злаЯ шутка судьбы: когда он создавал свои  картины,  двадцать
лет, неотступно, терпеливо, кротко, он был единственным, кто их  видел.  €
вот приходит признание - с письмами  и  репродукциЯми,  с  художественными
магазинами, с деньгами и золотыми лаврами, - но длЯ художника  прошла  его
пора, времЯ исчерпано, родник иссЯк...
   - „а, картины... - говорит он и уходит.
   †ена, ожидающаЯ от него ребенка, лежит в кровати, и теперь она  смотрит
пристально на картины. ’еперь она видит в  них  его  истинный  образ.  …го
быстрота, его веселость, его кроткаЯ серьезность - все  ушло!  “шло!  “шло
ли? ‚от они здесь, вознесенные на высоту, в той осиЯнности, которую  жизни
дарит сама вечность.
   …сть среди них  одна,  написаннаЯ  незадолго  до  его  "выздоровлениЯ",
последнЯЯ вещь, законченнаЯ им перед тем, как он отбросил кисть. Ћн  велел
жене сесть у окна, окно было раскрыто, она сидела неподвижнаЯ и тихаЯ, как
едва ли сидела когда-нибудь в своей хлопотливой жизни. ќто ее изображение,
это она в ту пору, когда еще была с ним, когда она  что-то  длЯ  него  еще
значила. Ќичего особенного: молодаЯ женщина  у  окна,  ожидающаЯ  -  может
быть, ожидающаЯ, а за окном шумит мир. ЊолодаЯ женщина у окна, ее портрет,
лучшаЯ из его вещей!
   ЌаписаннаЯ им, когда он был еще подле тебЯ. ѓде  он  теперь?  ‚  шумном
мире утро, Ясное, полное солнечного света (но длЯ тебЯ солнце померкло), а
мужа вносЯт  в  дом,  извалЯвшегосЯ  в  грЯзи  -  умные  пальцы  скрючены,
подбородок обмЯк, на виске сгусток крови. Ћ, они ей очень соболезнуют, эти
господа из полиции и уголовного розыска. Џроизошло это на улице,  название
которой ей, конечно, ничего не скажет. Ќесчастный  случай  -  да,  случай.
‹учше молчать!
   Ѓеги же, времЯ, спеши! ‘коро ЯвитсЯ сын. Ћтец взошел  сиЯющей  звездой,
долго кротко светил и угас. Ћн угас, мы ждем сына!
   Њалый свет в ночи, ничтожнаЯ искра, негреющий огонь. Ќо с ним мы не так
одиноки.
   †енщина у окна, стараЯ женщина, оборачиваетсЯ. Љартина здесь.  Љонечно,
все так, как и должно быть: молодаЯ женщина у окна, чего-то ожидающаЯ.
   ‘тараЯ женщина кладет окурок сигары в пепельницу.
   - Њне в самом деле кажетсЯ, что глупый мальчик может сегоднЯ прийти! “ж
пора бы!


   <b>7. €ѓђЋЉ“ Ќ… ЏЋ‚…‡‹Ћ</b>

   ’уманша, законнаЯ супруга  каменщика  ‚ильгельма  ’умана,  в  свисающем
платье,  рыхлаЯ,  дрЯблаЯ,  с  рыхло-дрЯблым  лицом,  в  котором,  однако,
главенствует черта кислой строгости - ’уманша шлепает с неизменной  ночной
вазой по коридору в уборную за поворотом, на пол-лестницы ниже  -  уборную
на три стульчака. ”рау ’уман, без излишней щепетильности  готоваЯ  принЯть
под свой кров самую ославленную  девицу  с  сожителем  (сейчас  в  комнате
против Џагелей проживает сама €да-аристократка с Ђлександерплац),  -  фрау
’уман весьма щепетильна в вопросах санитарии и особенно по части уборной.
   - ‘ейчас, милочка, открыли этих самых бакцилов. ‹учше  бы,  конечно,  о
них и не думать, но ведь каждый ходит и ходит по нужде, а  публика  тут  у
нас не сказать, чтобы самаЯ благороднаЯ, иной раз придешь в клозет, так не
продохнуть, и кто знает, что только там не кишит, а раз Я увидела  черного
жука, и он посмотрел на менЯ до того грозно... Ќу, что  вы,  как  же  так,
чтобы Я, да не знала клопов и прочую разную домашнюю живность! ‚ы это кому
другому расскажите, милочка, а Я да клопы  -  мы,  можно  сказать,  вместе
росли. Ќо с тех пор как открыли  этих  самых  вредных  козЯвок,  Я  всегда
говорю своему ‚иллему:  "Ќочной  горшок  -  он  горшок  и  есть";  и  еще:
"‡доровье - это  полжизни!"  -  "Ѓиллем,  -  говорю  Я  ему,  -  ты  б  не
останавливалсЯ без разбору где придетсЯ. ќти козЯвки набросЯтсЯ  на  тебЯ,
как тигры,  ты  и  оглЯнутьсЯ  не  успеешь,  как  принесешь  в  дом  целую
микрокосметику!" Ќо, должна вам сказать, милочка, смешно,  право,  устроен
человек! ‘ тех пор как Я стала пользоватьсЯ горшком, Я только и знаю,  что
бегаю. џ не хочу вам жаловатьсЯ, нет, но только удивительное дело! џ знаю,
наш молодой кавалер, у которого эта маленькаЯ, бледнаЯ брюнеточка,  -  она
ему не жена, но воображает, что будет, а длЯ иной женщины воображать такие
вещи слаще, чем нам с вами крендель от  ѓильбриха,  так  он  менЯ  прозвал
"мадам ѓоршок". ’олько она ему  запрещает,  -  все-таки  сознательнаЯ.  Ќо
пускай его говорит на здоровье! ‚едь он почему так говорит? Џотому что ему
надо подурачитьсЯ. Ђ почему ему надо подурачитьсЯ? Џотому что молод! Љогда
человек молод, он ни во что не верит: ни в попов (как, впрочем, и Я в  них
не верю), ни в бакцилов. Ђ что потом получаетсЯ? Љак Я с моим горшком, так
и они бегают, значит, по амбулаториЯм, а  с  чем,  Я  докладывать  вам  не
должна, мы же это обе знаем, милочка,  и  некоторые  уверЯют,  что  это-де
пустЯчок, вроде насморка. Ђ потом они, даром что глупые, берутсЯ за ум,  а
насчет насморка... так им хочетсЯ, чтобы можно было чихать, а рЯдом был бы
человек, который говорил бы  им  "будьте  здоровы".  Ќо  здоровье-то  пиши
пропало, потому Я лучше буду бегать с горшком...
   €так,  эта  самаЯ  ’уманша,  дрЯбло-рыхлаЯ,  но  страдающаЯ  повышенной
кислотностью, что сразу видно по ее лицу,  шлепает  со  своим  горшком  по
коридору.
   „верь в комнату ЏагелЯ открываетсЯ, и на пороге показываетсЯ  ‚ольфганг
Џагель, высокий, широкоплечий и узкобедрый, со светлым  веселым  лицом,  в
кителе защитного цвета с пропущенной красной ниткой -  материЯ  добротнаЯ,
даже сейчас после пЯти лет носки у нее приличный вид, она только  отливает
мЯгким серебристым лоском, как бывает у листьев липы...
   - ‘ добрым утром, фрау ’уман, - говорит он, вполне довольный. - Љак  же
будет у нас с небольшим недоразумением насчет кофе?
   - Ђх, опЯть вы! -  бросает  раздраженно  фрау  ’уман  и,  отвернувшись,
норовит прошмыгнуть мимо. - ‚ы же видите, Я занЯта!
   - Ћ, разумеетсЯ, извините, фрау ’уман. џ просто  так  -  спросил  между
прочим, потому что проголодалсЯ. Њы с удовольствием подождем. …ще  же  нет
одиннадцати.
   - ’олько не вздумайте прождать до двенадцати, - напомнила ’уманша, стоЯ
в дверЯх на лестницу предостерегающей богиней судьбы, и сосуд  в  ее  руке
закачалсЯ. - ‚ двенадцать объЯвЯт новый курс, а старик в зеленной  сказал,
что доллар шибко взлетит и Ѓерлин опЯть полетит кувырком. ’ак что придетсЯ
вам как миленькому выложить мне за квартиру лишний миллион марок. Ђ  кофею
теперь без наличных вовсе не будет.
   „верь  за   хозЯйкой   захлопнулась,   приговор   объЯвлен,   ‚ольфганг
оборачиваетсЯ лицом к комнате и говорит в раздумчивой нерешительности:
   - Ћна, собственно, права, Џетер. ђаньше двенадцати Я, конечно, не  могу
уластить ее, чтобы  она  дала  нам  кофе,  и  если  доллар  в  самом  деле
подскочит... что ты скажешь?!
   Ќо он не ждет ее ответа и добавлЯет полусмущенно:
   - ‹ожись в постельку, Я сейчас снесу вещи в ссудную  кассу,  к  "дЯде".
—ерез двадцать минут, самое позднее через полчаса, Я буду снова  здесь,  и
мы с  тобой  чудно  позавтракаем  булочками  и  ливерной  колбасой,  ты  в
постельке, Я с краюшка, - что ты скажешь, Џетер?
   - Ђх, ‚ольфи, - говорит она  тихо,  и  глаза  у  нее  становЯтсЯ  очень
большими. - Љак раз сегоднЯ...
   •отЯ сегоднЯ утром они еще об этом ни  полусловом  не  обмолвились,  он
стараетсЯ сделать вид, будто не понЯл ее. Ќемного виновато он говорит:
   - „а, Я знаю, так глупо получилось. Ќо, право, тут нет моей вины. Џочти
что нет. ќтой ночью  все  шло  шиворот-навыворот.  џ  был  уже  в  большом
выигрыше, но вдруг пришла мне сумасшедшаЯ мысль, что теперь  должно  выйти
зеро. џ и сам сейчас не понимаю...
   Ћн замолчал.  Ћн  видел  перед  собой  игорный  стол,  то  есть  просто
захватанную зеленую скатерть, разостланную на самом обыкновенном обеденном
столе в столовой  добропорЯдочного  буржуазного  дома.  ‚  углу  громоздко
выситсЯ с башенками, с резными рыцарЯми и дамами, с шишечками  и  львиными
пастЯми буфет. Џотому что игорные клубы, игорные притоны тех  дней,  вечно
скрываЯсь от уголовного розыска, вели кочевую жизнь. Љак  только  запахнет
паленым на старом месте, снималась  на  ночь  у  какого-нибудь  обнищалого
служащего столоваЯ или гостинаЯ. "’олько на несколько ночных часов -  ведь
вам она в это времЯ не нужна. Њожете спокойно лежать в постели и спать;  а
что мы там делаем, вас не касаетсЯ!"
   ’ак  и  получалось,  что  у  какого-нибудь  бухгалтера  или  начальника
канцелЯрии  его  довоеннаЯ  гостинаЯ,  обстановку  которой  подбирала  еще
покойница-теща, превращалась с одиннадцати часов вечера  в  место  сборища
мужчин в смокингах, пиджаках или блузах и  дам  в  вечерних  туалетах.  Ќа
тихой,  невозмутимо-благопристойной  улице  шнырЯли  мошенники-зазывалы  и
жучки,  они  заманивали  подходЯщую   публику:   дЯдюшек   из   провинции,
накачавшихсЯ кутил,  не  знающих,  где  бы  закончить  вечер;  биржевиков,
которым мало каждодневного валютного столпотворениЯ. вейцар, получив свою
мзду, крепко спал, дверь парадной могла хлопать сколько  угодно.  ‚низу  у
входа, в  благопристойном  вестибюле  с  позеленевшими  латунными  крюками
вешалок, стоЯл столик и на нем большой Ящик  с  фишками,  которые  выдавал
бородатый и печальный с виду великан, типичный  вахмистр  в  отставке.  Ќа
двери ватерклозета висел кусок картона с надписью: "‡десь!"  ђазговаривали
только шепотом, было в интересах  каждого,  чтобы  никто  в  до