  так  что  каждый  карниз  и  капитель,  каждый
орнамент на камне очертилсЯ пламенным контуром, а тЯжелое  черное  основание
зданиЯ стало казатьсЯ прозрачным, как ЯичнаЯ скорлупа!
     Ќи пороховой шнур, ни электрическаЯ цепь - ничто не могло бы  вспыхнуть
внезапнее и стремительнее, чем эта втораЯ  иллюминациЯ;  когда  мы  покинули
площадь и поднЯлись на отдаленный  холм  и  спустЯ  два  часа  посмотрели  в
сторону собора, он стоЯл все такой же, искрЯсь и сверкаЯ в Ясной  ночи,  как
великолепный бриллиант. …го пропорции были так же отчетливы, ни один угол не
затупилсЯ, не померкла ни одна частица его сиЯниЯ.
     Ќа следующий вечер, в понедельник на  пасхальной  неделе  жгли  большой
фейерверк  в  замке  св.  Ђнгела.  Њы  снЯли  комната  в  доме  напротив   и
заблаговременно на правились туда; пробиваЯсь сквозь густую  толпу,  котораЯ
так запрудила и площадь перед домом, и все выходЯщие на нее улицы,  и  мост,
ведущий в замок св. Ђнгела, что казалось, он вот-вот рухнет в  стремительный
’ибр. Ќа этом мосту есть статуи (отвратительные изделиЯ);  между  ними  были
расставлены большие плошки с горЯщею паклей, причудливо  освещавшие  лица  в
толпе и не менее причудливо - их каменные подобиЯ на мосту.
     Ћ начале зрелища возвестил оглушительный  пушечный  залп;  а  затем,  в
течение двадцати минут или получаса, весь замок был сплошной массой  огнЯ  и
клубком Ярко пылавших колес различных цветов, размеров и быстроты  вращениЯ;
одновременно взлетали в небо ракеты, и не по  одной  или  по  две,  а  сразу
целыми сетЯми. ‡аключительнаЯ часть фейерверка -  la  girandola  {‚ертЯщеесЯ
колесо фейерверка (итал.)} - походила на взрыв, но без дыма и пыли,  которым
весь массивный замок был словно поднЯт на воздух.
     —ерез полчаса несметнаЯ толпа разошлась;  луна  безмЯтежно  глЯдела  на
свое сморщенное отражение в ’ибре; и на всей площади оставалось с  полдюжины
мужчин и мальчишек, рыскавших взад и вперед с зажженными свечами в  руках  в
поисках чего-нибудь стоЯщего, что могло быть обронено в давке.
     Џосле этою огнЯ и  грохота  мы  поехали,  ради  контраста,  в  древний,
разрушенный ђим проститьсЯ с Љолизеем. џ и раньше видел этот ђим при луне (Я
не мог прожить без него и одного днЯ), но его потрЯсающаЯ пустынность  в  ту
ночь  не  поддаетсЯ  описанию.  Џризрачные  остатки   колонн,   на   форуме,
триумфальные арки в честь императоров, громады развалин, бывшие  некогда  их
дворцами, заросшие травою бугры, отмечающие могилы разрушенных храмов, камни
на  Via  Sacra  {‘вЯщеннаЯ  улица  (лат.)},  отполированные  ногами  жителей
древнего ђима - даже они, побуженные в свою вековую  печаль,  меркнут  перед
свирепым духом его кровавых потех, который  еще  бродит  здесь,  ограбленный
алчными папами и воинственными королЯми, но не поверженный, ломаЯ руки-ветви
в зарослЯх терновника и буйных трав  и  горестно  жалуЯсь  ночи  из  каждого
пролома и каждой разбитой арки - бродит неукротимой тенью, которую отсюда не
выживешь.
     ‹ежа на следующий день на траве в Љампанье - мы ехали во ”лоренцию -  и
слушаЯ  пение  жаворонков,   мы   заметили   небольшой   деревЯнный   крест,
поставленный на том месте, где была убита  несчастнаЯ  графинЯ-паломница.  Љ
его подножию мы нанесли кучку камней, как бы кладЯ начало могильному холмику
в ее памЯть, и задумались над  тем,  доведетсЯ  ли  нам  когда-нибудь  снова
отдыхать на этой земле и смотреть на ђим.

       ‘тремительнаЯ диорама*

     Њы выезжаем в Ќеаполь. € покидаем пределы ‚ечного ѓорода  через  ворота
San Giovanni Laterano, где последнее, что путешественник  видит,  уезжаЯ,  и
первое, что встречает его при въезде, это горделиваЯ церковь  и  заброшенные
развалины - достойные эмблемы города ђима.
     Ќаш путь лежит по Љампанье, котораЯ в этот  чудесный  безоблачный  день
кажетсЯ много торжественнее, чем под более тусклым  небом:  разбросанные  на
большом  пространстве  развалины  отчетливей  открываютсЯ  глазу,  и   Яркое
освещение позволЯет видеть в меланхолической дали. сквозь  арки  разрушенных
акведуков,  озаренные  солнцем  остатки  других  разрушенных  арок.  Њиновав
Љампанью и оглЯнувшись на нее у Ђльбано, мы  увидели  под  собой  ее  темную
волнистую поверхность, похожую на воды стоЯчего озера или на широкую мрачную
‹ету, опоЯсывающую стены ђима и отделЯющую его от всего мира. Љак  часто  по
этой пурпурной равнине, теперь такой безмолвной  и  безлюдной,  проходили  в
триумфальном шествии легионы! Љак часто вереницы пленников  всматривались  с
замирающими сердцами в очертаниЯ далекого города  и  видели,  как  население
толпами  выходит  приветствовать  их   победителЯ!   Љакой   разгул,   какое
сладострастие и  кровожадность  неистовствовали  в  этих  обширных  дворцах,
теперь - грудах кирпича и битого мрамора!  Љакие  зарева  страшных  пожарищ,
какой  гул  народных  волнений,  какие  стенаниЯ  в  годину  голода  и  мора
проносились над этой  равниной,  где  теперь  слышен  только  шум  ветра,  и
одинокие Ящерицы, не тревожимые никем. резвЯтсЯ па солнце!

     Ћбоз с вином, направлЯющийсЯ в ђим, - каждой  повозкой правил  косматый
крестьЯнин, лежа под небольшим навесом из овчин, как на цыганских телегах, -
проехал мимо нас, и мы медленно поднимаемсЯ  в  гору,  туда,  где  виднеетсЯ
роща. Ќа следующий день мы достигаем Џонтипских болот, утомительно пустынных
и плоских,  поросших  кустарником  и  затопленных  водой,  но  с  прекрасной
дорогой, построенной посреди них  и  затененной  длинными  рЯдами  деревьев.
€ногда мы проезжаем мимо одинокой сторожки, иногда - мимо покинутой  лачуги,
наглухо заложенной камнЯми. Џо берегу речки, текущей  вдоль  дороги,  бредут
пастухи; изредка, подымаЯ на воде рЯбь,  лениво  идет  плоскодонка,  которую
тЯнут  бечевой.  €ногда  мимо  нас  проноситсЯ  всадник  с  длинным  ружьем,
перекинутым через седло, в сопровождении свирепых собак; но больше ничто  не
движетсЯ, кроме ветра и теней; и  так  продолжаетсЯ,  пока  не  показываетсЯ
’еррачина.
     Љак синеет и  искритсЯ  море,  катЯщее  свои  волны  под  окнами  столь
прославленной в "разбойничьих" повестЯх  гостиницы!  Љак  живописны  большие
утесы и острые скалы, нависающие над узкой дорогой, по которой нам предстоит
завтра ехать! ’ам  на  горе,  в  каменоломнЯх,  работают  каторжники,  а  их
стражники нежатсЯ на морском берегу. ‚сю ночь ворчит под  звездами  море,  а
наутро, едва рассвело, расступившийсЯ как по волшебству  горизонт  открывает
нам, далеко за морем, Ќеаполь с его островами и извергающий  пламЯ  ‚езувий.
—ерез четверть часа все бесследно исчезает, и снова видны лишь море и небо.
     Џосле двухчасовой поездки мы пересекаем границу неаполитанских владений
- здесь нам стоит величайших трудов ублаготворить самых  голодных  на  свете
солдат и таможенников - и въезжаем через арку без ворот в  первый  город  на
неаполитанской земле - ”онди. ‡аметьте себе, ”онди - олицетворение убожества
и нищеты!
     ѓрЯзнаЯ канава, полнаЯ нечистот и помоев, извиваетсЯ посередине  убогой
улицы; эту канаву питают зловонные ручейки, стекающие из  жалких  домов.  ‚о
всем ”онди не найти ни одной двери, окна или ставни, ни одной крыши,  стены,
столба или опоры, которые не были бы разбиты, расшатаны, готовы  обвалитьсЯ.
ЉажетсЯ, что несчастный город не далее как в минувшем году перенес  одну  из
опустошительных осад, которым  подвергал  его  Ѓарбаросса  и  прочие.  Љаким
образом тощие  собаки  умудрЯютсЯ  выжить  и  не  быть  съеденными  местными
жителЯми, составлЯет, поистине, одну из загадок нашего мира.
     „о чего же изможденные и хмурые люди  живут  в  этом  городе!  ‚се  они
попрошайничают. Ќо это не все. ‚зглЯните на них, когда они собираютсЯ вокруг
вас. Ќекоторые слишком ленивы, чтобы сойти по лестнице, а может быть слишком
благоразумны, чтобы доверитьсЯ ступенькам; они протЯгивают худые, как плети,
руки из верхних окон и протЯжно вопЯт; другие собираютсЯ гурьбой возле  нас,
гонЯт и толкают друг друга и непрерывно молЯт о  милостыне  во  имЯ  господа
бога; милостыне во имЯ благословенной девы  Њарии;  милостыне  во  имЯ  всех
свЯтых. †алкие, почти голые дети, пронзительно выкрикивающие ту  же  мольбу,
вдруг видЯт свои отражениЯ на лакированных боках кареты и начинают плЯсать и
корчить гримасы ради удовольствиЯ любоватьсЯ  в  этом  зеркале  собственными
ужимками. Џолоумный калека, собравшийсЯ было поколотить одного из них, чтобы
тот не заглушал  его  громкие  мольбы,  замечает  на  стенке  кареты  своего
искаженного злобой двойника; на мгновение он замирает; потом, высунув  Язык,
принимаетсЯ трЯсти головой и что-то лопотать. ЏоднЯвшийсЯ при этом неистовый
гам будит с полдюжины  диких  существ;  завернувшись  в  грЯзные  коричневые
плащи,  они  лежат  на  церковных  ступенЯх  рЯдом  с  горшками  и  мисками,
выставленными ими  на  продажу.  Ћни  вскакивают  на  ноги,  приближаютсЯ  и
начинают настойчиво клЯнчить: "џ  голоден,  подайте  что-нибудь!  ‚ыслушайте
менЯ, синьор, Я  голоден!"  ‚след  за  ними  поЯвлЯетсЯ  уродливаЯ  старуха,
котораЯ поспешно ковылЯет к нам, боЯсь  опоздать;  одну  руку  она  вытЯнула
вперед, а другою  непрерывно  чешетсЯ  и  задолго  до  того,  как  ее  можно
расслышать, выкрикивает:
     "Њилостыни, подайте милостыни! …сли вы подадите мне милостыню, Я сейчас
же пойду помолитьсЯ за вас, красавица!" Ќаконец мимо нас  поспешно  проходЯт
члены погребального братства в жутких масках и потрепанных черных балахонах,
побелевших  внизу  от  множества  сырых   зим,   сопровождаемые   неопрЯтным
свЯщенником и таким же  служкою,  несущим  крест.  Ћкруженные  этой  пестрой
толпой, мы выезжаем из ”онди, и злобно горЯщие, точно огни на гнилом болоте,
глаза следЯт за нами из тьмы каждой убогой лачуги.
     ‚еличественный горный проход, где на  вершине  видны  развалины  форта,
называемого, согласно преданию, фортом ”ра-„иаволо; а старинный город  €три,
напоминающий украшениЯ на пирожном и построенный  почти  перпендикулЯрно  на
склоне холма, так  что  попасть  в  него  можно  только  по  длинной  крутой
лестнице; красиваЯ Њола ди ѓаета, где вина, как и в Ђльбано,  выродились  со
времен ѓорациЯ или он не знал толка в вине, что маловероЯтно, - ведь он  так
наслаждалсЯ им и так хорошо воспевал его; еще одна ночь в пути, по дороге  в
‘анта Ђгата; на следующий день отдых в Љапуе - она  живописна,  но  едва  ли
путешественник наших дней сочтет ее столь же соблазнительным  местом,  каким
считали древний город, носивший это название, солдаты преторианского ђима; и
ровнаЯ дорога среди кустов винограда, сплетенных друг с другом и  повисающих
гирлЯндами от дерева к дереву; и вот, наконец, ‚езувий - его конус и вершина
белеют от снега, клубы его дыма висЯт  над  ним  в  душном  воздухе,  словно
густое облако. ЏостукиваЯ колесами, мы спускаемсЯ  под  гору  и  въезжаем  в
Ќеаполь.
     Ќавстречу  нам,  по  улице,  тЯнетсЯ  похоронное  шествие.  Џокойник  в
открытом гробу, установленном на чем то, похожем на  паланкин,  под  веселым
Ярким покровом - малиновым с золотом. Џровожающие в масках и белых  мантиЯх.
Ќо если смерть здесь на виду, то и жизнь также  не  прЯчетсЯ:  кажетсЯ,  что
весь Ќеаполь высыпал из домов и  мчитсЯ  в  колЯсках.  Ќекоторые  из  них  -
обыкновенные  извозчичьи  экипажи,  запрЯженные  тремЯ  лошадьми  в  рЯд,  в
парадной сбруе с обильными медными украшениЯми - несутсЯ во весь опор. €  не
потому, что они едут налегке; в самых маленьких  экипажах  бывает  не  менее
шести седоков внутри, четверо спереди, четверо или пЯтеро висЯт сзади и  еще
двое-трое в сетке или кошеле под осЯми, где они задыхаютсЯ от грЯзи и  пыли.
Љукольники  с  Џульчинеллой,  исполнители  веселых  куплетов   под   гитару,
декламаторы, рассказчики, рЯды дешевых балаганов с клоунами  и  фокусниками,
барабаны, трубы, размалеванные холсты, изображающие чудеса внутри заведениЯ,
и восхищенные толпы зевак снаружи усугублЯют толчею  и  сумЯтицу.  Lazzaroni
{Ќищие, бродЯги - в единственном  числе  Lazzarone  (неаполитанский  диалект
итальЯнского Языка).} в лохмотьЯх спЯт на  порогах  дверей,  под  арками,  у
сточных канав; богатые, нарЯдно разодетые горожане летают в экипажах взад  и
вперед по ЉьЯйЯ * или прогуливаютсЯ в общественном саду; чинного вида писцы,
занимающиесЯ составлением писем, примостившись под портиком большого  театра
‘ан-Љарло, на людной улице, за своими маленькими  конторками  с  письменными
приборами, поджидают клиентов.
     ‚от  арестант  в  цепЯх,  желающий  отправить   письмо   приЯтелю.   Ћн
приближаетсЯ  к  человеку  ученого  вида,  сидЯщему  под  угловой  аркой,  и
сторговываетсЯ с ним. Ћн договорилсЯ  со  своим  караульным,  который  стоит
поблизости, прислонившись к стене и щелкаЯ орехи. Ђрестант диктует писцу  на
ухо, и так как он не умеет читать, он  пытливо  всматриваетсЯ  в  его  лицо,
стараЯсь прочесть на  нем,  правильно  ли  тот  излагает  сказанное.  ‘пустЯ
некоторое времЯ арестант начинает путатьсЯ, его  речь  делаетсЯ  бессвЯзной.
Џисец останавливаетсЯ и потирает подбородок. Ђрестант говорит с жаром. Џисец
в конце концов схватывает его мысль и с видом человека, знающего, какие  тут
требуютсЯ слова, излагает ее на бумаге,  останавливаЯсь  времЯ  от  времени,
чтобы  с  удовольствием  перечесть  написанное.  Ђрестант   молчит.   ‘олдат
терпеливо щелкает орехи. "Ќе нужно ли добавить что-нибудь к  сказанному?"  -
спрашивает писец арестанта. "Ќет, ничего". - "Ќу так слушай, дружок".  €  он
читает все письмо полностью. Ђрестант восхищен. Џисьмо сложено, надписано  и
вручено ему; он расплачиваетсЯ. Џисец небрежно откидываетсЯ на спинку своего
стула  и  беретсЯ  за  книгу.  Ђрестант  поднимает  пустой   мешок.   ‘олдат
отбрасывает в сторону горсть ореховой скорлупы, вскидывает на плечо  мушкет,
и они уходЯт.
     Џочему нищие, когда бы вы ни посмотрели на них,  неизменно  постукивают
правой рукой по подбородку? ‚ Ќеаполе все выражаетсЯ  пантомимой,  и  это  -
условное обозначение голода. Ђ вон человек, повздоривший  с  другим,  кладет
ладонь правой руки на тыльную сторону  левой  и  поводит  большими  пальцами
обеих,  изображаЯ  "ослиные  уши",  -  чем  приводит  своего  противника   в
бешенство. ‘ошлись покупатель и продавец рыбы;  узнав  ее  цену,  покупатель
выворачивает воображаемый жилетный карман и отходит, не говорЯ ни слова;  он
убедительно  объЯснил  продавцу,  что  считает   цену   чрезмерно   высокой.
‚стречаютсЯ двое в колЯсках; один  из  них  два-три  раза  притрагиваетсЯ  к
губам, поднимает пЯть пальцев правой руки и проводит ладонью  горизонтальную
черту в воздухе. ‚торой быстро кивает в ответ и  продолжает  свой  путь.  Ћн
приглашен на дружеский обед в половине шестого вечера, и, конечно, придет.
     ‚о всей €талии особое встрЯхивание правой руки,  согнутой  в  запЯстье,
выражает отказ - единственнаЯ форма отказа, понЯтнаЯ нищим. Ќо в  Ќеаполе  с
помощью пЯти пальцев можно сказать очень многое.
     ‚се эти и другие проЯвлениЯ уличной жизни и уличной  суеты  -  поедание
макарон на закате, торговлю цветами весь день, попрошайничество и  воровство
в любом месте и в любой час -  вы  наблюдаете  на  Ярко  освещенном  морском
берегу, где весело поблескивают в  заливе  волны.  Ќо,  господа  любители  и
искатели живописного, не будем так старательно  отвращать  взор  от  жалкого
порока, разврата и нищеты, неразрывно  свЯзанных  с  веселой  неаполитанскою
жизнью! Ѓыло бы несправедливо находить ‘ент-„жайлс ужасным, а Porta  Capuana
{Љапуанские ворота (итал.).} привлекательной. Ќеужели довольно босых  ног  и
рваного красного шарфа, чтобы  грубое  и  отвратительное  стало  живописным?
Њожете сколько угодно запечатлевать в стихах и  на  картинах  красоты  этого
прекраснейшего уголка на земле, но позвольте нам,  повинуЯсь  долгу,  искать
новую романтику в признании за человеком прав на будущее, в уважении  к  его
способностЯм - а на это, кажетсЯ, больше шансов во льдах  ‘еверного  полюса,
чем в солнечном и цветущем Ќеаполе.
     Љапри, некогда оскверненный обожествленным зверем  ’иберием  *,  €скиЯ,
Џрочида и тысЯчи красот ‡алива виднеютсЯ в морской дали, менЯЯсь в дымке и в
лучах солнца по двадцать раз  на  день:  то  приближаЯсь,  то  удалЯЯсь,  то
исчезаЯ совсем. Џеред нами расстилаетсЯ прекраснейший край на свете. ‘вернем
ли мы к миэенскому берегу великолепного  водного  амфитеатра  и  через  грот
Џозилипо направимсЯ к гроту дель Љане и дальше в Ѓайи,  или  изберем  другой
путь - к ‚езувию и ‘орренто, - везде бесконечнаЯ вереница чудеснейших видов.
ќтот второй путь - где повсюду над дверЯми видишь изображениЯ св.  „женнаро,
который, вытЯнув руку подобно Љануту *, смирЯет Ярость Ћгненной ѓоры, - мы с
удобством проделали по железной дороге, проложенной на прелестном побережье,
мимо городка  ’орре  дель  ѓреко,  выстроенного  на  пепле  другого  города,
уничтоженного много лет назад извержением ‚езувиЯ;  мимо  домов  с  плоскими
крышами, амбаров и макаронных фабрик; до Љастель-а-Њаре  с  его  разрушенным
замком на груде выступающих в море скал,  где  теперь  живут  рыбаки,  здесь
железнаЯ дорога кончаетсЯ, но отсюда  можно  ехать  дальше  лошадьми,  вдоль
непрерывно следующих одна за другою  чарующих  бухт  и  великолепных  горных
склонов, спускающихсЯ от вершины ‘анто-Ђнджело, наиболее высокой горы в этих
местах,  к  самому   берегу,   мимо   виноградников,   масличных   деревьев,
апельсиновых, лимонных и других плодовых садов,  вздыбленных  скал,  зеленых
оврагов между холмами; мимо подножий снеговых вершин; мимо городков,  где  в
дверЯх стоЯт красивые темноволосые женщины, мимо прелестных летних вилл - до
‘орренто, где поэт ’ассо вдохновлЯлсЯ окружавшей его красотой.  Ќа  обратном
пути можно взобратьсЯ на возвышенность над Љастель-а-Њаре  и  смотреть  вниз
сквозь ветви и листьЯ на покрытую рЯбью, блестЯщую на солнце воду  и  группы
белых домов в далеком Ќеаполе, которые на большом расстоЯнии уменьшаютсЯ  до
размеров игральных костей. ‚озвращение  в  город  на  закате  солнца,  снова
берегом, где с одной стороны -  пылающее  море,  с  другой  -  темнаЯ  гора,
курЯщаЯсЯ дымом и пламенем, было великолепным завершением этого днЯ.
     –ерковь у Porta Capuana, близ старого рыбною  рынка,  в  самом  грЯзном
квартале грЯзного ЌеаполЯ, где началось восстание Њазаньелло *, памЯтна тем,
что именно здесь он  впервые  выступил  перед  народом,  и  ничем  другим  в
сущности  не  примечательна,  если  не  считать  восковой  фигуры   свЯтого,
усыпанной  драгоценностЯми,  с  двумЯ  вывихнутыми  руками,   помещенной   в
стеклЯнный  Ящик,  и  еще  -  чудовищного   количества   нищих,   непрерывно
постукивающих себЯ по подбородкам, так что вам  кажетсЯ,  будто  перед  вами
целаЯ батареЯ кастаньет. ‘обор с красивою дверью и колоннами из африканского
и египетского гранита, украшавшими некогда храм Ђполлона, славитсЯ свЯщенною
кровью св.  „женнаро  или  џнуа-риЯ,  котораЯ  хранитсЯ  в  двух  пузырьках,
запертых в серебрЯном ковчежце, и к величайшему восхищению народа  трижды  в
год разжижаетсЯ. ‚ это  мгновение  камень  (на  расстоЯнии  нескольких  миль
оттуда), на котором  свЯтой  принЯл  мученический  конец,  слегка  краснеет.
ѓоворЯт, что, когда совершаетсЯ это  чудо,  отправлЯющие  службу  свЯщенники
иногда также слегка краснеют.
     ‘тарые-престарые  люди,  обитающие  в  лачугах  при  входе  в   древние
катакомбы, - до того дрЯхлые и немощные, что кажетсЯ, будто они  ждут  здесь
погребениЯ, - состоЯт членами любопытного учреждениЯ, именуемого Љоролевскою
богадельней, и обЯзаны принимать участие в похоронных процессиЯх. „ва  таких
дрЯхлых  призрака,  с  зажженными  восковыми  свечами   в   руках,   бредут,
пошатываЯсь, показывать нам пещеры смерти, с таким безразличием, точно  сами
они бессмертны. Ќа протЯжении трехсот лет катакомбы использовались как места
погребениЯ; тут есть большаЯ  и  глубокаЯ  Яма,  полнаЯ  черепов  и  костей;
считают, что  это  останки  множества  жертв,  унесенных  моровой  Язвою.  ‚
остальных пещерах нет ничего, кроме пыли  и  праха.  Џо  большей  части  это
широкие коридоры и лабиринты, вырубленные в скале. ‚ конце некоторых из этих
длинных проходов внезапно поЯвлЯютсЯ блики  дневного  света,  пробивающегосЯ
откуда-то сверху. Џри факелах, посреди пыли и праха, под темными сводами это
производит жуткое и одновременно странное впечатление, как если бы эти блики
тоже были покойниками, погребенными здесь.
     ’еперешнее кладбище  расположено  дальше  на  холме,  между  городом  и
‚езувием.  ‘тарое  Campo  Santo  {Љладбище  (итал.)}  со  своими  тремЯстами
шестьюдесЯтью пЯтью колодцами предназначено только длЯ  умерших  в  больнице
или тюрьме, чьи тела остаютсЯ невостребованными друзьЯми и  близкими.  Ќовое
кладбище,  находЯщеесЯ  невдалеке   оттуда,   приЯтно   на   вид,   и   хотЯ
благоустройство  его  еще  не  закончено,  насчитывает  уже  немало   могил,
разбросанных  среди  кустов,  цветов  и  воздушных  колоннад.  Њне  могут  с
достаточным  основанием  возразить,  что   некоторые   памЯтники   несколько
фривольны и  вычурны,  но  Яркость  красок  всего  окружающего  оправдывает,
по-моему, эти  недостатки;  кроме  того,  ‚езувий,  отделенный  от  кладбища
живописным пологим склоном, придает всей картине возвышенность и суровость.
     …сли из этого нового ѓорода Њертвых ‚езувий с  темным  дымком,  висЯщим
над ним в Ясном небе, кажетсЯ торжественным и величавым, еще более грозным и
внушительным он представлЯетсЯ, если смотреть на него, стоЯ среди призрачных
развалин ѓеркуланума и Џомпеи *.
     ‘таньте в центре Ѓольшого рынка в ЏомпеЯх и  сквозь  разрушенные  храмы
ћпитера и €зиды, поверх развалин домов  с  их  сокровеннейшими  свЯтилищами,
открытыми дневному свету, посмотрите на безмолвные улицы, туда, где в мирной
дали подымаетсЯ светлый и снежный ‚езувий, и вы  потерЯете  счет  времени  и
забудете все и всЯ, охваченные странной щемЯщей тоской при  виде  того,  как
ђазрушитель и все, что им разрушено, составлЯют вместе ќту  мирную,  залитую
солнцем картину. Ђ потом отправлЯйтесь побродить по городу и на каждом  шагу
вы будете обнаруживать  привычные  признаки  человеческого  жильЯ:  желобок,
протертый веревкой на краю каменной стенки иссЯкшего колодца; колеи, выбитые
на  мостовой  колесами  проезжавших  когда-то  повозок;  метки,  оставленные
сосудами длЯ вина на каменной стойке в лавке виноторговца; амфоры в погребах
частных домов, заготовленные впрок столько веков назад  и  не  потревоженные
доныне, - все это делает пустынность и мертвенность  этого  места  в  десЯть
тысЯч раз страшней, чем если б вулкан в своей Ярости смел весь город с  лица
земли или низринул его на дно морЯ.
     Џосле подземных толчков, предшествовавших извержению, рабочие  вытесали
на камне новые  орнаменты  длЯ  пострадавших  храмов  и  других  зданий.  €х
незаконченнаЯ работа и поныне лежит у городских  ворот,  словно  они  наутро
возвратЯтсЯ и примутсЯ за нее снова.
     ‚  погребе  дома  „иомеда,  у  самой  двери,  было  найдено   несколько
прижавшихсЯ друг к другу скелетов; очертаниЯ  их  тел  на  пепле,  затвердев
вместе с пеплом, запечатлелись навеки, а от самих тел осталась лишь  горстка
костей. ‚ театре ѓеркуланума комическаЯ маска, плававшаЯ в потоке лавы, пока
та была горЯчей и  жидкой,  ‡апечатлела  на  ней,  когда  та  застыла,  свои
нелепые, карикатурные черты и теперь устремлЯет на  путешественника  тот  же
озорной взглЯд, который устремлЯла на  зрителей  в  этом  самом  театре  две
тысЯчи лет назад.
     Џосле этих удивительных прогулок по  улицам,  среди  домов,  по  тайным
свЯтилищам забытых богов,  где  вы  находите  столько  свежих  следов  седой
древности, точно после извержениЯ ‚ремЯ остановилось в своем беге  и  с  тех
пор не прошло стольких ночей и дней, стольких месЯцев, лет и столетий, ничто
не производит такого потрЯсающего впечатлениЯ, как наглЯдные  доказательства
страшной силы всепроникающего вулканического  пепла,  от  которого  не  было
спасениЯ нигде. ‚ винных погребах он пробил себе путь в глинЯные  сосуды  и,
вытеснив оттуда вино, заполнил их до краев. ‚ гробницах он вытеснил  из  урн
прах покойников и даже  его  обрек  новому  разрушению.  ќтот  ужасный  град
заполнил глаза, рты и черепа всех найденных здесь скелетов.  ‚  ѓеркулануме,
где лава была иною и более плотной, она  наступала,  как  море.  Џредставьте
себе потоп,  воды  которого,  достигнув  своего  высшего  уровнЯ,  сделались
мрамором, - это и будет тем, что зоветсЯ здесь "лавою".
     Ќесколько рабочих рыли  мрачный  колодец,  у  краЯ  которого  мы  стоим
сейчас; наткнувшись на каменные театральные скамьи - вон  те  ступени  (ведь
они кажутсЯ нам ступенЯми) на дне  колодца,  -  они  обнаружили  погребенный
город ѓеркуланум. ‘пустившись  туда  с  зажженными  факелами,  мы  с  трудом
пробираемсЯ среди высоких стен чудовищной толщины, которые громоздЯтсЯ между
скамьЯми,  загораживают  сцену,  высЯтсЯ  бесформенными  грудами   в   самых
неподходЯщих местах, мешаЯ понЯть план этого сооружениЯ и  превращаЯ  все  в
чудовищный хаос. ‘начала мы не можем поверить и представить  себе,  что  это
сползло откуда-то сверху и затопило город всюду, где сейчас открыты  проходы
- их пришлось вырубать в породе, плотной как камень. Ќо когда это  понЯто  и
осознано,  нас  охватывает   неописуемый   ужас   и   чувство   безграничной
подавленности.
     Њногие фрески на  развалинах  домов  в  ЏомпеЯх,  и  ѓеркулануме,  и  в
неаполитанском музее, куда  они  были  заботливо  переправлены,  так  хорошо
сохранились, словно только вчера написаны. ‡десь есть  натюрморты:  съестные
припасы, дичь,  бутылки,  чаши  и  прочее;  знакомые  преданиЯ  классической
древности или мифы, изображенные с неизменною  убедительностью  и  Ясностью;
группы  купидонов,  ссорЯщихсЯ,  играющих,  занЯтых  ремеслами;  театральные
репетиции; поэты,  читающие  свои  произведениЯ  в  кругу  друзей;  надписи,
сделанные мелом  на  стенах;  политические  памфлеты,  объЯвлениЯ,  неумелые
рисунки школьников - все, чтобы заселить и воссоздать эти древние  города  в
воображении пораженного посетителЯ. ‚ы видите также  всевозможную  утварь  -
светильники, столы, ложа, посуду столовую и кухонную, сосуды  длЯ  напитков,
инструменты рабочих и хирургов; видите пропуска  в  театр,  монеты,  женские
украшениЯ, свЯзки ключей, найденные зажатыми в руках скелетов, шлемы  стражи
и воинов, комнатные  колокольчики,  издающие  и  теперь  мЯгкие,  мелодичные
звуки.
     Ќичтожнейший из этих предметов увеличивает  ваш  интерес  к  ‚езувию  и
сообщает ему неотразимую притЯгательность. ‘озерцать  из  обоих  разрушенных
городов  окрестные  участки  земли  с  их  великолепными  виноградниками   и
роскошными деревьЯми, знаЯ, что под корнЯми всех этих мирных насаждений  все
еще погребены бесчисленные дома  и  храмы,  зданиЯ  за  зданиЯми,  улица  за
улицей, дожидаЯсь, когда им возвратЯт сиЯние днЯ - до того поразительно,  до
того полно тайны, что захватывает ваше воображение, как ничто другое. Ќичто,
кроме  ‚езувиЯ;  он  -  душа  окружающего  пейзажа.  ‚озле  малейших  следов
причиненных им разрушений мы  опЯть  и  опЯть  и  с  тем  же  всепоглощающим
интересом смотрим туда, где куритсЯ в небе его дымок.  ‚езувий  перед  нами,
когда мы пробираемсЯ по превращенным в развалины улицам; он над нами,  когда
мы стоим на развалинах стен; бродЯ по пустым дворикам при  домах,  мы  видим
его сквозь каждый просвет между разрушенными колоннами и сквозь  гирлЯнды  и
переплетениЯ каждой буйно разросшейсЯ виноградной лозы. ‘вернув к Џестуму *,
чтобы осмотреть грандиозные сооружениЯ древности  -  самое  позднее  из  них
возведено за много столетий до рождениЯ  •риста,  -  горделиво  высЯщиесЯ  в
своем одиноком величии  посреди  дикой,  отравленной  малЯрией  равнины,  мы
провожаем взглЯдом  исчезающий  из  виду  ‚езувий,  а  на  обратном  пути  с
неизменным интересом ждем, когда он покажетсЯ, ибо он - рок и  судьба  этого
чудесного краЯ, ожидающий своего грозного часа.
     ‚ тот погожий день ранней весны, когда мы возвращаемсЯ из  Џестума,  на
солнце очень тепло, но в тени очень  холодно,  и  хотЯ  мы  с  удовольствием
завтракаем в полдень на вольном воздухе у ворот  Џомпеи,  в  соседнем  ручье
сколько угодно толстого льда, и мы охлаждаем в нем наше вино. Ќо солнце Ярко
сиЯет; на всем синем небе, расстилающемсЯ над Ќеаполитанским заливом, нет ни
облачка, ни клочка тумана, а луна будет сегоднЯ полнаЯ. Ќужды нет, что лед и
снег лежат толстым слоем на вершине ‚езувиЯ, что мы  провели  весь  день  на
ногах в ЏомпеЯх, что любители каркать твердЯт в один  голос:  иностранцам  в
такое неподходЯщее времЯ года  не  поднЯтьсЯ  ночью  на  эту  гору!  „авайте
воспользуемсЯ прекрасной погодой, поспешим в  ђезину,  деревушку  у  подошвы
‚езувиЯ, подготовимсЯ там в доме проводника, насколько это возможно за такое
короткое времЯ,  к  предстоЯщей  экскурсии,  немедлЯ  приступим  к  подъему,
встретим закат солнца на полпути, восход луны -  на  вершине,  а  в  полночь
будем спускатьсЯ.
     ‚ четыре часа пополудни на маленьком конном дворе  синьора  ‘альваторе,
признанного старшего проводника с золотым галуном на фуражке, царит страшнаЯ
суматоха: тридцать младших проводников, препираЯсь и вопЯ во всю мощь  своих
глоток, готовЯт к восхождению полдюжины  оседланных  пони,  трое  носилок  и
некоторое число крепких палок. Љаждый  из  тридцати  ссоритсЯ  с  остальными
двадцатью девЯтью и пугает шестерых пони, а  жители  деревушки,  сколько  их
может втиснутьсЯ на маленький конный двор, также принимают  участие  в  этой
сумЯтице и получают свою долю ударов лошадиными копытами.
     Џосле отчаЯнной стычки и такого шума, что его с избытком хватило бы  на
штурм ЌеаполЯ, наша процессиЯ трогаетсЯ. ‘тарший проводник,  которому  щедро
заплачено за его подначальных, едет верхом во главе всей компании; остальные
тридцать  проводников  следуют  пешим  порЯдком.  ‚осемь  идут   впереди   с
носилками,  которые   вскоре   понадобЯтсЯ,   остальные   двадцать   два   -
попрошайничают.
     Ќекоторое времЯ мы понемногу поднимаемсЯ по каменистым тропам,  похожим
на грубо высеченные широкие лестницы. ‚ конце концов мы оставлЯем за собою и
ќти тропы и виноградники по обе стороны их и  выбираемсЯ  на  мрачную  голую
местность,  где  в  беспорЯдочном  нагромождении  огромными   красно-ржавыми
глыбами лежит  лава;  кажетсЯ,  будто  эта  землЯ  была  вспахана  огненными
стрелами молний. Њы останавливаемсЯ посмотреть закат солнца.  Љому  довелось
видеть перемену, постигающую эту суровую местность и всю гору, когда красные
лучи гаснут и спускаетсЯ  ночь,  невыразимо  торжественнаЯ  и  мрачнаЯ,  тот
никогда этого не забудет!
     Ќаш путь извиваетсЯ  некоторое  времЯ  по  неровной  местности,  и  уже
совершенно темно, когда мы подходим к подножию конуса, который исключительно
крут и кажетсЯ почти отвесным там, где мы спешиваемсЯ.
     ‘ветитсЯ только снег - глубокий, твердый и белый, -  который  покрывает
гору. •олодный  воздух  пронизывает  насквозь.  ’ридцать  проводников  и  их
старший не захватили с собою факелов, знаЯ, что луна взойдет раньше, чем  мы
достигнем вершины. „вое носилок предназначены длЯ двух  дам,  третьи  -  длЯ
изрЯдно тЯжелого джентльмена из ЌеаполЯ, вовлеченного в эту экспедицию своим
добродушием  и  гостеприимством,  которое  обЯзывает   его,   как   хозЯина,
показывать  нам  ‚езувий.  €зрЯдно  тЯжелого  джентльмена  несут  пЯтнадцать
проводников, каждую из дам - по полдюжине. Њы, пешеходы, опираемсЯ,  сколько
можем, на свои палки; и вот всЯ компаниЯ начинает с трудом  двигатьсЯ  вверх
по снегу, точно взбираЯсь на верхушку допотопного крещенского пирога.
     Њы  взбираемсЯ  уже  порЯдочно  долгое  времЯ,  и   старший   проводник
озабоченно поглЯдывает по сторонам, когда один из участников нашей прогулки,
- не итальЯнец, но на протЯжении многих лет habitue {‡авсегдатай  (франц.).}
‚езувиЯ (назовем его мистером Џиклем из Џортичи), - замечает, что  поскольку
сильно подмораживает и вулканический  пепел,  по  которому  обычно  ступают,
покрыт снегом и льдом,  спускатьсЯ,  без  сомнениЯ,  будет  трудно.  Ќо  вид
носилок над нами, качающихсЯ то вверх, то вниз и переваливающихсЯ с боку  на
бок, так как носильщики то и дело спотыкаютсЯ  и  скользЯт,  отвлекает  наше
внимание; в  особенности  это  относитсЯ  к  изрЯдно  тЯжелому  джентльмену,
который в этот момент оказываетсЯ в угрожающе наклонном  положении,  головой
вниз.
     ‚скоре после этого восходит  луна,  и  ее  поЯвление  придает  бодрости
приунывшим было носильщикам. ЏодстегиваЯ друг друга своим  обычным  девизом:
"Љрепись, приЯтель! ‘коро будем есть макароны!" -  они  храбро  устремлЯютсЯ
вверх.
     ‹уна, котораЯ во времЯ нашего восхождениЯ бросала лишь узенькую полоску
света на снежную вершину и изливала весь его поток в долину, теперь освещает
уже целиком и белый склон горы, и морскую гладь внизу, и  крошечный  Ќеаполь
вдали, и каждую деревню в окрестностЯх. ’аков волшебный пейзаж  вокруг  нас,
когда мы выходим на площадку на вершине горы - в царство огнЯ - к  потухшему
кратеру, загроможденному огромными массами затвердевшего пепла, похожими  на
глыбы камнЯ, извлеченные из какого-нибудь грозного водопада  и  подвергнутые
сожжению; здесь из каждой трещины и расщелины валит горЯчий, пахнущий  серою
дым, а из другого, конической формы холма - действующего  кратера,  -  круто
вздымающегосЯ на той же площадке  в  противоположном  конце  ее,  вырываютсЯ
длинные огненные снопы, озарЯЯ ночь  красными  бликами  пламени,  выбрасываЯ
клубы дыма и раскаленные камни и пепел, которые  взлетают,  как  перышки,  а
падают, как свинец. Љакие же слова в состоЯнии описать мрачность  и  величие
этой картины!
     €зрытаЯ почва, дым, удушливый запах серы, опасение  провалитьсЯ  сквозь
зиЯющие  повсюду   расщелины,   поминутные   задержки   из-за   кого-нибудь,
потерЯвшегосЯ во мраке (ибо густой дым заслонЯет теперь  луну),  нестерпимый
крик тридцати человек и хриплый, издаваемый горой рев создают вместе  с  тем
такой хаос, что мы отшатываемсЯ назад. Ќо протащив дам через эту площадку  и
еще один потухший кратер к подножию ныне действующего вулкана, мы подходим к
нему с наветренной стороны и, усевшись у его  подошвы  среди  горЯчей  золы,
молча смотрим вверх, пытаЯсь представить себе, что происходит в недрах  его,
если в эту минуту он на целых сто футов выше, чем был за шесть недель  перед
этим.
     ‚ этом огне и реве есть нечто неодолимо влекущее к себе. Њы больше не в
силах оставатьсЯ на месте, и двое из  нас,  опустившись  на  четвереньки,  в
сопровождении старшего проводника, подползают к  краю  пылающего  кратера  и
пытаютсЯ заглЯнуть в него. ’ут тридцать проводников принимаютсЯ в один голос
вопить, что мы затеЯли опасное дело, и зовут нас назад и  пугают  до  смерти
всю остальную компанию.
     Ћт этого крика или от дрожаниЯ тоненькой корки ‡емли,  котораЯ  готова,
кажетсЯ, вот-вот расступитьсЯ под нами и низринуть  нас  в  огненную  бездну
(это единственнаЯ реально угрожающаЯ опасность, если она есть  вообще);  или
оттого, что огонь полыхает нам прЯмо в лицо и  на  нас  низвергаетсЯ  ливень
раскаленного докрасна пепла, или  от  дыма  и  запаха  серы,  -  мы  ощущаем
головокружение и какое-то  недомогание,  словно  пьЯные.  ’ем  не  менее  мы
продолжаем упорно ползти к кратеру и на мгновение заглЯдываем туда,  в  этот
ад клокочущего огнЯ. Џосле этого мы трое скатываемсЯ  назад  -  закопченные,
опаленные, обожженные, разгорЯченные и потные, и платье  на  каждом  из  нас
прожжено по крайней мере в полудюжине мест.
     ‚ы, конечно, тысЯчу раз читали о том, что обычный способ  спускатьсЯ  с
‚езувиЯ состоит в скольжении вниз по пеплу, который, постепенно накапливаЯсь
у вас под ногой, образует выступ, предохранЯющий от слишком быстрого спуска.
Ќо миновав на обратном пути оба потухших кратера и подойдЯ к тому месту, где
склон резко уходит вниз, мы не видим  (как  предсказывал  мистер  Џикль)  ни
малейших следов пепла - все перед нами затЯнуто гладким льдом.
     Џопав  в  это  трудное  положение,  десЯток   или   более   проводников
предусмотрительно беретсЯ за руки и образует  цепь;  те  из  них,  кто  идет
впереди,  пробивают  по  мере  возможности,  с  помощью  своих  палок,  едва
намечающуюсЯ тропинку, по которой готовимсЯ идти вслед за ними и мы. ’ак как
наш путь отчаЯнно крут и никто из нашей компании, и даже из тридцати,  не  в
состоЯнии продержатьсЯ на ногах больше шести шагов срЯду,  дамам  приходитсЯ
выйти из носилок; каждую из них помещают между двумЯ надежными проводниками,
тогда как остальные из тридцати придерживают их за юбки, чтобы  не  дать  им
упасть и полететь вперед - необходимаЯ предосторожность, свЯзаннаЯ,  однако,
с неизбежным  и  непоправимым  ущербом  длЯ  их  нарЯдов.  €зрЯдно  тЯжелого
джентльмена также увещевают сойти с носилок и спускатьсЯ  тем  же  способом,
что и дамы, но он настаивает, чтобы его несли вниз, так же как несли  вверх,
утверждаЯ, что не могут же пЯтнадцать человек оступитьсЯ все  сразу  и  что,
оставаЯсь на носилках, он, следовательно,  подвергаетсЯ  меньшей  опасности,
чем если бы положилсЯ на свои ноги.
     ‚ыстроившись описанным образом, мы начинаем спуск;  мы  то  переступаем
ногами, то скользим по льду, продвигаЯсь гораздо осторожнее и медленнее, чем
при  подъеме,  и  в  непрерывной  тревоге  -  ведь  падение  кого-нибудь  из
находЯщихсЯ позади, а это постоЯнно случаетсЯ, может сбить с ног  остальных,
так как упавший  обЯзательно  хватаетсЯ  за  чьи-нибудь  щиколотки.  Џустить
носилки вперед, пока не протоптана тропа, невозможно, а находЯсь сзади нас и
над нами (при том, что кто-нибудь из носильщиков то и  дело  барахтаетсЯ  на
льду, а изрЯдно тЯжелый джентльмен то и дело вскидывает ногами  в  воздухе),
они грозЯт бедой и держат всех в страхе. ’ак  проходим  мы  некоторое  очень
малое расстоЯние, с усилиЯми и  напрЯжением,  но  в  общем  даже  весело,  и
рассматриваем это как величайший успех, хоть все мы и  падали  по  нескольку
раз и каждого, когда он начинал чрезмерно быстро скользить,  так  или  иначе
удерживали соседи, как вдруг мистер Џикль из Џортичи,  который,  едва  успев
заметить, что этак спускатьсЯ ему еще не приходилось, спотыкаетсЯ, падает, с
поразительным  присутствием   духа   избегает   цеплЯтьсЯ   за   окружающих,
устремлЯетсЯ вперед и катитсЯ по склону конуса вниз головой.
     ‘ ужасом смотрю Я на это, бессильный  помочь  ему,  и  вижу,  как  там,
далеко, в лунном сиЯнии, он несетсЯ по белому льду - Я часто вижу  такое  во
сне, - словно пушечное Ядро. Џочти в то же мгновение слышитсЯ еще один  крик
откуда-то сзади, и мимо менЯ, с  такой  же  ужасающей  быстротой,  пролетает
проводник, несший на голове легкую корзину с запасными плащами, а за  ним  -
мальчик. ‚ этот кульминационный момент наших злоключений остальные  двадцать
восемь разражаютсЯ такими истошными воплЯми, что по  сравнению  с  ними  вой
стаи волков показалсЯ бы райской музыкой.
     Ћшеломленный, окровавленный и в лохмотьЯх, вот  каким  предстает  перед
нами мистер Џикль из  Џортичи,  когда  мы  добираемсЯ  до  того  места,  где
спешились и где ожидают нас лошади, но, благодарение богу,  руки  и  ноги  у
него целы. € никогда, вероЯтно, мы не будем так  обрадованы,  видЯ  человека
живым и на  ногах,  как  теперь,  при  виде  мистера  ЏиклЯ,  который  бодро
переносит случившеесЯ, хоть он весь в синЯках и ему очень больно. Њальчика с
перевЯзанной головой доставлЯют в "ќрмитаж" на ‚езувии, когда  мы  сидим  за
ужином; о пострадавшем проводнике мы узнаем  несколькими  часами  позже.  Ћн
тоже в синЯках и оглушен, но и у него обошлось без переломов  -  к  счастью,
снег, покрывавший все сколько-нибудь  значительные  выступы  скал  и  камни,
сделал их безопасными.
     Џосле веселого ужина и основательного отдыха у Ярко пылающего  огнЯ  мы
снова усаживаемсЯ на лошадей и продолжаем наш спуск к  дому  ‘альваторе;  мы
двигаемсЯ очень неторопливо, потому что наш ушибленный друг с  трудом  может
держатьсЯ в седле и выносить боль, причинЯемую ему трЯской. •отЯ  уже  очень
позднЯЯ ночь, или, правильнее сказать, раннее утро, все население  деревушки
поджидает нас у конного двора, не сводЯ глаз с дороги, на которой мы  должны
показатьсЯ. Ќаше поЯвление встречаетсЯ громким криком и  всеобщей  радостью,
причин которой мы по  своей  скромности  не  можем  себе  уЯснить,  пока  не
попадаем во двор; оказываетсЯ, что один из группы  французов,  поднимавшихсЯ
на гору в одно времЯ с нами, лежит с переломанною ногой на охапке  соломы  в
конюшне - бледный как смерть, и в страшных мучениЯх, - и что опасались,  как
бы с нами не приключилось чего-либо еще худшего.
     Ќам следует сказать: "Ѓлагополучно вернулись,  и  слава  богу!"  -  как
говорит от всего  сердца  весельчак  веттурино,  наш  бессменный  возница  и
спутник от Џизы. Ќа лошадЯх, которые у него давно наготове, мы едем в спЯщий
Ќеаполь.
     Ћн просыпаетсЯ со всеми своими Џульчинеллами и  карманниками,  певцами,
распевающими шутливые песенки, и нищими, лохмотьЯми, марионетками,  цветами,
Ярким светом, грЯзью и всеобщим упадком; он  будет  проветривать  на  солнце
свой нарЯд арлекина и завтра, и послезавтра,  и  каждый  день,  будет  петь,
голодать, плЯсать, резвитьсЯ и веселитьсЯ на морском берегу, оставив  всЯкий
труд на долю огнедышащего ‚езувиЯ, а у того работа всегда кипит.
     Ќаши английские dilettantil {‹юбители (итал.).}  стали  бы  патетически
разглагольствовать на тему о