,
здесь и горЯчей воды длЯ ванны  нет,  ведь  так?  Џойдем,  Ѓинкси,  пойдем
наверх с мамой. џ просто смертельно устала.
   Џосле  ужина  Љаверли  ждал,  что  придут  славильщики,  но  то  ли   в
‘ент-Ѓотолфсе перестали соблюдать этот добрый обычай, то ли  на  этот  раз
обошли Ѓот-стрит стороной. ‚  половине  одиннадцатого  зазвонили  колокола
церкви •риста ‘пасителЯ, и он надел пальто и вышел на  лужайку.  Љогда  он
приблизилсЯ к дверЯм церкви, колокольный звон умолк. ‚переди  Љаверли  шли
три женщины, ни одну из них он не знал. ЉаждаЯ шла словно сама по себе,  и
все три были уже пожилого возраста. Ќа первой была  шлЯпка  цилиндрической
формы, покрытаЯ металлическими кружками, в которых, как световаЯ  реклама,
отражалсЯ огонь  уличных  фонарей.  Џокупайте  имбирное  пиво?  ’ексадрол?
‘верхпрочные автомобильные шины? Љаверли глЯнул ей в лицо,  но  прочел  на
нем лишь замужество, роды, немногочисленные радости и страхи. Ќа остальных
двух женщинах были похожие шлЯпки. †енщины вошли в церковь, Љаверли следом
за ними; оказалось, только они четверо и пришли помолитьсЯ в сочельник.
   Љаверли  прошел  к  передней  скамье,  с  громким  хрустом  в  коленных
суставах-опустилсЯ на колени и, объЯтый застарелым запахом сырости,  начал
молитьсЯ. Њистер ќплгейт без облачениЯ поЯвилсЯ в церкви  и  зажег  свечи.
Њгновение спустЯ он вернулсЯ в алтарь со свЯтыми дарами.
   - Ѓоже всемогущий, - произнес он нараспев, - тебе отверсты все  сердца,
тебе ведомы все желаниЯ, от тебЯ не укроетсЯ ни одна тайна, очисти помыслы
наших сердец, вдохни в них твой свЯтой дух...
   ђождественскаЯ  обеднЯ  звучала  в   этом   мрачном   храме   со   всей
торжественностью  церковной  службы  елизаветинских  времен.  ‡а   главным
молением последовали пространные и пышные заключительные фразы, и ответное
бормотание казалось разукрашенным багрецом и золотом. „альше будет,  думал
Љаверли, агнец божий, слава и благословение, пока не  прозвучит  последнее
"аминь", прикрыв,  как  дверью,  эту  словесную  пышность.  ‚друг  Љаверли
почувствовал, что происходит что-то странное и неладное. Њанера говорить у
мистера ќплгейта была театральнаЯ, но  еще  заметней  был  в  ней  оттенок
фамильЯрности - скучающее и высокомерное отношение к свЯщенным словам,  за
которое сожгли архиепископа Љранмера. Љогда свЯщенник направилсЯ к алтарю,
чтобы произнести молитву, Љаверли увидел, как он пошатнулсЯ и ухватилсЯ за
шнур, чтобы не упасть. —то с ним? Ѓолен?  Ћслаб?  †енщина  со  сверкающими
кружками на шлЯпе обернулась к Љаверли и прошипела: "Ћн опЯть  пьЯн".  ’ак
оно и было. Њистер ќплгейт произносил слова службы презрительно и  дерзко,
словно дурман у него в голове был  своеобразной  мудростью.  Ћн,  шатаЯсь,
ходил вокруг алтарЯ,  перепутал  общее  покаЯние  с  утренней  молитвой  и
повторЯл: "•ристе боже, помилуй нас. ѓосподу помолимсЯ" - до тех пор, пока
не стало Ясно, что  он  окончательно  завЯз.  ‚  наставлениЯх,  касающихсЯ
свЯтого причастиЯ, нет пункта, который позволЯет принимающим  причастие  в
подобном бедственном случае вмешатьсЯ, и им  оставалось  только  терпеливо
наблюдать, как мистер ќплгейт, путаЯсь в словах, движетсЯ к концу  службы.
‚друг он широко раскинул руки, упал на колени и воскликнул:
   - ЏомолимсЯ  за  всех  убиенных  и  тЯжело  раненных  на  автомобильных
дорогах,  шоссе,  перекрестках  и  проездах!  ЏомолимсЯ  за  всех   заживо
сгоревших при авиационных катастрофах, столкновениЯх в воздухе  и  авариЯх
среди гор! ЏомолимсЯ за всех искалеченных  механическими  газонокосилками,
циркулЯрными пилами и электрическими ножницами длЯ стрижки живой изгороди.
ЏомолимсЯ за всех алкоголиков, мерЯющих дни свои, отпущенные им  господом,
унциЯми и пинтами. - ’ут он громко всхлипнул. - ЏомолимсЯ за распутников и
нечистых...
   Џод предводительством женщины в сверкающей шлЯпке  молЯщиесЯ  ушли,  не
дожидаЯсь окончаниЯ молитвы, и  Љаверли  осталсЯ  один,  чтобы  поддержать
мистера ќплгейта своим "аминь". ‘вЯщенник довел  молитву  до  конца,  снЯл
облачение, погасил свечи и поспешил  к  бутылке  с  джином,  спрЯтанной  в
ризнице, а Љаверли зашагал на Ѓот-стрит. ‚ доме звонил телефон.
   - Љаверли, Љаверли, говорит •енк Њур из "‚айадакт-хауса". џ  знаю,  это
не мое дело, но Я подумал, может быть, вы не знаете, где сейчас ваш  брат,
так он сейчас здесь. ‘ ним вдова “илстон. џ не  хочу  совать  свой  нос  в
чужие дела, но Я просто подумал, что вам интересно, где он.
   ‚  "‚айадакт-хаусе"  праздновали  сочельник,  но  сцена,  происходившаЯ
наверху, носила откровенно Языческий характер. ’ам не было свЯщенной рощи,
и журчание ручьЯ заменЯли звуки  воды,  капавшей  из  неисправного  крана;
однако сатир Њозес сквозь клубы табачного дыма с  вожделением  смотрел  на
свою вакханку. ‹оконы миссис “илстон  растрепались,  лицо  покраснело,  на
губах блуждала улыбка, восторженнаЯ, бессмысленнаЯ и  самозабвеннаЯ,  а  в
правой руке  она  держала  восхитительный  стакан  восхитительного  виски.
’олстые щеки - первое Явление отвислости, в значительно более  грандиозном
масштабе повторЯвшеесЯ ее грудЯми, - были у нее очень мЯсистые.
   - Џослушай-ка менЯ, Њозес “опшот, - говорила она. - ’ы только послушай.
‚ы, “опшоты, всегда  считали  себЯ  лучше  всех,  так  вот,  Я  хочу  тебе
сказать... Ќе могу вспомнить, что Я хотела тебе сказать.
   Ћна  рассмеЯлась.  Ћна  утратила  способность   логически   мыслить   и
одновременно утратила памЯть обо всех обидах и мучениЯх своей  жизни.  Ћна
не спала и все же видела сны. Њозес, голый, как  подобает  сатиру,  чмокаЯ
губами, встал со стула. Џоходка у  него  была  нетвердаЯ,  воинственнаЯ  и
слегка крадущаЯсЯ. ‘ одной стороны, в ней сквозил задор, а с другой - была
легкость,  быстрота  и  стремление  стушеватьсЯ,  свойственные   человеку,
который выходит из винного магазина, заплатив за  кварту  джина  фальшивым
чеком. Њозес, шатаЯсь, подошел к миссис “илстон,  взасос  поцеловал  ее  в
разные места и поднЯл на руки. Ћна  вздохнула  и  безвольно  отдалась  его
объЯтиЯм. ЌесЯ свой  прелестный  груз,  Њозес  направилсЯ  к  кровати.  Ћн
качнулсЯ вправо, кое-как восстановил равновесие и снова  качнулсЯ  вправо.
‡атем он начал падать, падать, упал.  ѓрохот  падениЯ  разнессЯ  по  всему
"‚айадакт-хаусу", затем  наступила  жуткаЯ  тишина.  Њозес  лежал  поперек
миссис “илстон, прижимаЯсь щекой к ковру, от которого приЯтно пахло пылью,
вроде как в осеннем лесу. Ћ, где были его собаки, его охотничье ружье, его
простые житейские радости? †енщина, продолжаЯ  лежать  безвольной  грудой,
заговорила перваЯ. ‡аговорила без всЯкой злости и нетерпениЯ. “лыбаЯсь.
   - „авай-ка выпьем еще, - сказала она.
   ’ут Љаверли открыл дверь.
   - Џойдем домой, Њозес, - сказал  он,  -  пойдем  домой,  брат.  ‘егоднЯ
сочельник.


   ђождественское утро, когда  Љаверли  проснулсЯ  и  занималсЯ  любовными
утехами с  Ѓетси,  было  ослепительно  Ярким.  ‹едЯные  узоры  на  оконных
стеклах, круглые как шрапнель, очищали и усиливали свет. Њэгги пришла рано
и открыла печные заслонки, и из них вскоре  потЯнуло  горЯчим  воздухом  и
дымком. Ѓинкси вытащил из чулка и развернул отцовские подарки, и  все  они
позавтракали в теплой кухне за деревЯнным столом,  блестЯщим  и  шершавым,
как туалетное мыло. ЉухнЯ не была темной, но от Яркого солнечного света на
свежем снегу за окном она казалась похожей на пещеру.
   Њозес  проснулсЯ  в  тЯжелом  приступе   беспокойства,   в   мрачнейшей
меланхолии. ‚еликолепие света,  рождество  •ристово  -  все  казалось  ему
бессмысленной игрой, выдуманной длЯ того, чтобы дурачить простофиль  вроде
его брата, меж тем как сам он  Ясно  понимает  ничтожество  всего  сущего.
“щерб, который он нанес своей нервной системе и своей  памЯти,  мучил  его
меньше,  нежели  предчувствие  близкой  катастрофы,  нависшего   над   ним
неумолимого рока, который уничтожит его, а сам так и останетсЯ безымЯнным.
ђуки Њозеса стали дрожать, и он понЯл, что  спустЯ  пЯтнадцать  минут  его
прошибет пот. ќто была предсмертнаЯ агониЯ, с той разницей,  что  он  знал
средство достичь вечной жизни. ќтим средством  были  бутылки  с  пшеничным
виски, оставшиесЯ в кладовке после ѓоноры. Ћн думал о виски, когда  брилсЯ
и одевалсЯ, но, когда спустилсЯ в кухню  и  застал  там  за  столом  семью
брата, он увидел в них не родственников, а жестоких врагов, стоЯщих  между
ним и альпийскими ландшафтами, заключенными  в  бутылках  с  перебродившим
пойлом. Љофе и апельсиновый сок, которые  подала  Њэгги,  казались  Њозесу
безвкусными и тошнотворными. Љак бы выпроводить их из кухни?  —то  бы  ему
догадатьсЯ купить какие-нибудь подарки и разложить их под елкой, тогда  бы
он на минуту мог остатьсЯ один.
   - „жем! - воскликнул он. - џ хочу намазать гренок джемом. - Ћн вышел  в
кладовку и закрыл за собой дверь.
   ЏроходЯ после  завтрака  через  столовую,  Љаверли  увидел,  что  Њэгги
накрыла стол на двенадцать персон, и стал думать о том,  кто  бы  это  мог
быть. Ќа рождество за столом у ѓоноры всегда собиралось  много  людей.  ‘о
„нЯ благодарениЯ она начинала  во  всех  публичных  местах  -  в  поездах,
автобусах, залах ожиданиЯ -  высматривать  лица,  отмеченные  неизгладимой
печатью одиночества, и приглашала этих  людей  к  себе  на  рождественский
обед. €нтуициЯ и опыт делали  ее  проницательной,  она  умела  безошибочно
выбирать  свою  жертву;  однако,  знаЯ,  что  стремление   к   одиночеству
пронизывает жизнь всех людей, она не удивлЯлась, что ее  приглашениЯ  чаще
отвергались, чем принимались; эти незнакомцы, как она  видела,  когда  они
отворачивались от нее, скорей проведут рождество  в  пустой  комнате,  чем
признаютсЯ  ей  или  самим  себе,  что  им  недостает   толпы   друзей   и
родственников и уставленного Яствами стола.  ЌепомернаЯ  гордынЯ  была  ее
противником, притом грозным противником, однако  желание  собирать  вокруг
своего стола побольше гостей, подобно любви к огню и равнодушию к деньгам,
было у нее в крови, и однажды  рождественским  утром  она  отправилась  на
вокзал и залучила к себе бродЯг, гревшихсЯ в зале ожиданиЯ возле  угольной
печки.
   Џосле завтрака Љаверли расчистил от  снега  дорожки.  ѓромкий  звон  от
ударов лопаты по каменным плитам  обладал  каким-то  особым  и  непонЯтным
очарованием, словно эта грубаЯ музыка, эта  простаЯ  работа  вызывала  дух
‹иэндера, исполнЯвшего более веселую роль, чем  та,  что  он  был  обречен
играть в развалившемсЯ старом доме на ђивер-стрит. ‘лепЯщий солнечный свет
на снегу как бы разбегалсЯ кругами от границ поселка,  напоминаЯ  вибрацию
потревоженной водной  глади,  но  даже  в  столь  ранний  час  можно  было
заметить, что Яркость света менЯлась, ведь это был свет  одного  из  самых
коротких дней в году.
   ‚ одиннадцать часов пришли Ѓретейны и „аммеры. Њэгги подала им херес  и
малиновый напиток с ромом. Љ этому времени глаза  Њозеса  вспыхнули  таким
злобным и озорным блеском, что гости не стали засиживатьсЯ.  ‚скоре  после
полуднЯ Љаверли, стоЯ у окна, заметил желтый автобус, который видел в  тот
вечер, когда вернулсЯ. ‚одитель был тот  же,  пассажиры  те  же  и  та  же
надпись "•атченсовский институт слепых". Ђвтобус остановилсЯ перед  домом,
и Љаверли сбежал по ступенькам крыльца, оставив нараспашку входную дверь.
   - “опшот? - спросил водитель.
   - „а, - ответил Љаверли.
   - ќто вот к вам гости на рождественский обед, - сказал водитель. -  Ћни
велели мне заехать в три часа.
   - Њожет, и вы зайдете? - спросил Љаверли.
   - Ћ, нет, нет, спасибо, - ответил водитель. - “ менЯ больной желудок, и
мне ничего не надо, кроме тарелки супа. џ что-нибудь поем  в  поселке.  Ћт
индейки и  тому  подобного  мне  становитсЯ  плохо.  Ќо  нужно  помочь  им
поднЯтьсЯ на крыльцо. џ вам пособлю.
   Љаверли открыл дверь в гостиную и  сказал  негритЯнке,  которую  раньше
видел на лужайке:
   - ‘частливого вам рождества. џ Љаверли “опшот. Њы очень  рады,  что  вы
пришли.
   - ‘частливого рождества, счастливого рождества, -  сказала  она,  а  из
транзисторного приемника, который был у нее в руках, неслись звуки "Adeste
Fideles" ["Џриидите, верующие" (лат.)] в исполнении большого хора.
   - ‡десь семь ступенек, - сказал Љаверли, - и еще порог.
   †енщина  взЯла  его  за  руку  с  доверием,  порожденным  привычкой   и
беспомощностью, и поднЯла лицо вверх, к сиЯющему небу.
   - џ чуть-чуть вижу свет, - сказала она, -  совсем  чуть-чуть.  ‘егоднЯ,
наверно, Яркий день.
   - „а, Яркий, - сказал Љаверли. - ЏЯть, шесть, семь.
   -  Joyeux  Noel  [счастливого  рождества  (франц.)],  -  сказал  Њозес,
сгибаЯсь в поклоне. - Њожно снЯть с вас шаль?
   - Ќет, спасибо, нет, спасибо,  -  сказала  женщина.  -  џ  продрогла  в
автобусе и не сниму ее, пока не согреюсь.
   Њозес ввел ее в гостиную,  а  в  это  времЯ  водитель  помог  поднЯтьсЯ
костлЯвому пророку, повторЯвшему:
   - Џомилуй нас, помилуй нас, боже милосерднейший, ниспошли нам мир.
   - Њолчите, молчите, ѓенри ‘ондерс, - сказала, негритЯнка. - ‚ы  портите
всем праздник. - …е радио пело "’ихую ночь".
   ‚сего гостей было восемь. Ќа мужчинах были  вЯзаные  шапочки,  которые,
по-видимому, нетерпеливо и грубо натЯнул им на  уши  служитель,  спешивший
поскорей  освободитьсЯ  и  вкусить  удовольствие  от  своего  собственного
рождественского обеда. Љогда Љаверли и  Ѓетси  усадили  всех  в  гостиной,
Љаверли оглЯдел слепых, стараЯсь понЯть мудрость выбора ѓоноры, и подумал,
что эти восемь лишенных зрениЯ гостей, наверно, многое  знали  об  истоках
человеческой доброты. ЋжидаЯ невидимых  незнакомцев,  которые  помогут  им
перейти дорогу, отличаЯ на ощупь мЯгкосердечных  людей  от  самодовольных,
страдаЯ от безразличиЯ тех, кто так боитсЯ привлечь к себе  внимание,  что
не решаетсЯ помочь беспомощным,  на  каждом  шагу  рассчитываЯ  на  чью-то
доброту, они, казалось, принесли с собой атмосферу столь  мрачную,  что  с
ней тщетно соперничало сиЯние этого днЯ. “дар был направлен по их  зрению,
но слепота их казалась не физическим недостатком, а своего рода повышенным
внутренним прозрением, как будто первобытный человек был слепым, и слепота
была в  известной  мере  необходимым  условием  существованиЯ  человека  в
древности, и эти незрЯчие гости принесли с собой в  гостиную  тайны  ночи.
Љазалось, они говорили  от  имени  тех,  кто  страдал,  кто  испытал  вкус
несчастьЯ, столь же обманчивого, как наслаждение;  от  имени  проигравших,
людей конченых,  неудачников,  от  имени  тех,  кому  снитсЯ  упущенное  -
самолеты, поезда, пароходы, возможности; от имени тех, кто,  пробудившись,
видит пустую комнату, воду в пустом аквариуме, который  выглЯдит  грустно,
как полоса воды, лежащаЯ между пирсом и отчалившим кораблем; от имени всех
тех,  кто  боитсЯ  смерти.  ’ак   они   сидели,   спокойные,   терпеливые,
застенчивые, пока Њэгги не поЯвилась в дверЯх со словами:
   - Ћбед подан, и если вы сразу же не пойдете и не приметесь за него,  то
все остынет.
   Ћдного за другим Љаверли, Ѓетси и Њозес  провели  своих  слепых  гостей
через залитый светом холл в столовую.


   €так, все копчено, пора расставатьсЯ. ‡десь,  в  ‘ент-Ѓотолфсе,  где  Я
жил, теперь осень, - как быстро сменЯютсЯ  времена  года!  Ќа  рассвете  Я
слышу крики гусей, эти волнующие странные звуки, сиплые, как гудки  старых
товарных поездов Ѓостонско-Њэнской  железнодорожной  компании.  џ  спрЯтал
надувную лодку под навес и убрал с теннисного корта  сетки.  ‘вет  уже  не
такой, каким был летом,  теперь  он  резкий  и  прозрачный;  небо  как  бы
отодвинулось,  не  став  от  этого  менее  Ярким.  „вижение  самолетов   в
аэропортах усилилось, и мой кочевой народ облачилсЯ в спортивные брюки,  и
закрутил волосы на бигуди, и опЯть собралсЯ в путь. ‚осприЯтие  жизни  как
движениЯ  проникло  даже  в  эту  провинциальную  заводь.  Њиссис  Ѓретейн
повесила на бельевую веревку длЯ просушки  свой  плавательный  бассейн  из
синей пластмассы. ‚ ’равертине какаЯ-то дама нашла труп  на  своей  грЯдке
мЯты. Љладбище, где покоЯтсЯ ѓонора и  ‹иэндер,  поросло  зеленым  ковром,
подобно улыбке прикрывшим буйный процесс разложениЯ. џ укладываю  чемоданы
и иду к реке поплавать напоследок. џ  люблю  этот  водный  простор  и  его
берега, хотЯ и понимаю, что это нелепо; не могу  же  Я  женитьсЯ  на  этом
пейзаже и взЯть его к себе домой, в свою постель. ‚ четыре часа  раздаетсЯ
гудок на фабрике столового серебра,  и  чайки-сельделовы  в  голубом  небе
кричат, как ошалелые куры, снесшие Яйцо.
   ЌесмотрЯ на позднее  времЯ  года,  “ильЯмсы  все  еще  ездЯт  на  своем
автомобиле в ’равертин, искупатьсЯ в угрюмом и целебном  океане,  а  после
ужина миссис “ильЯме снимает трубку и говорит телефонной барышне:
   - „обрый вечер, Ђлтеа. „айте мне,  пожалуйста,  кафе-мороженое  мистера
‚агнера.
   Њистер ‚агнер расхваливает свой кофе, и несколько минут спустЯ привозЯт
кварту его на велосипеде, который в океанских  сумерках  звенит  и  гремит
так, словно весь увешан колокольчиками. “ильЯмсы недолго  играют  в  вист,
потом, поцеловавшись, желают друг другу спокойной ночи,  ложатсЯ  спать  и
видЯт  сны.  Њистеру  “ильЯмсу,   снедаемому   безудержной,   мучительной,
настоЯтельной, грызущей потребностью в любви,  снитсЯ,  что  он  держит  в
объЯтиЯх китаЯнку, котораЯ работает официанткой в  ресторане  "Џергола"  в
’равертине.  Њиссис  “ильЯме,  страдающаЯ  бессонницей,  возносит  к  небу
вереницу пленительных молитв,  напоминающих  облачка  разноцветного  дыма.
Њиссис Ѓретейн видит во сне,  что  она,  в  три  часа  утра  очутившись  в
незнакомом поселке, звонит у дверей какого-то  каркасного  дома.  Ћна  как
будто ищет свою прачечную, но незнакомаЯ женщина, открывшаЯ ей, неожиданно
кричит: "Ћ, Я думала, это ”ренсис,  Я  думала,  ”ренсис  вернулсЯ  домой!"
Њистеру Ѓретейну снитсЯ,  что  он  ловит  форель  в  реке,  русло  которой
загромождено камнЯми, скрепленными точно камни развалин и дышащими далеким
прошлым, как улицы и базилики древнего города. Њиссис „аммер  снитсЯ,  что
она плывет по хорошо  известному  фарватеру  сна,  между  тем  как  мистер
„аммер, лежащий рЯдом с ней, совершает восхождение на Њаттерхорн  [гора  в
швейцарских Ђльпах]. „жек Ѓрэтл видит во сне лужайку, не заросшую  пыреем,
огород без сорнЯков, платЯной шкаф без моли и фруктовый сад  без  гусениц.
…го матери, спЯщей в соседней комнате, снитсЯ, что губернатор Њассачусетса
и главный инспектор автомобильных дорог штата возлагают на нее  корону  за
беспримерную аккуратность, с какой  она  соблюдала  дозволенную  скорость,
сигналы светофоров и места стоЯнок. Ќа ней белаЯ широкаЯ мантиЯ, и  тысЯчи
людей рукоплещут ее добродетели. Љорона оказываетсЯ неожиданно тЯжелой.
   ‚скоре после полуночи разражаетсЯ гроза, и последний раз Я вижу городок
при вспышках молнии и Ясно Ћтдаю себе отчет в том,  как  сурово  отразитсЯ
времЯ на этом простодушном  уголке.  ЊолниЯ  играет  вокруг  шпилЯ  церкви
•риста ‘пасителЯ, этого символа нашей извечной борьбы  с  силами  добра  и
зла, и Я повторЯю слова из  записки,  обнаруженной  в  бумажнике  ‹иэндера
после того, как он утонул: "Ѓудем считать, что душа человека бессмертна  и
способна вынести любое добро и любое  зло".  “тробный  грохочущий  звук  -
некаЯ бездна в тиши провинциальной ночи - вспарывает во всю длину небо,  и
деревЯннаЯ крыша, под которой Я стою, усиливает шум дождЯ. џ никогда  сюда
не вернусь, а если и вернусь, то здесь  уже  не  останетсЯ  ничего,  кроме
могильных камней, которые только  одни  и  будут  напоминать  о  том,  что
произошло; здесь в самом деле не будет решительно ничего.