сего лишь ќш, господин пастор.
     “род  он, ќш этот, и поделом ему, если он  злитсЯ. Љак ты  мне, так и Я
тебе. Љухонные ножи хорошо  наточены, и  концы  у  них  острые.  ‘ейчас он с
удовольствием стал  протестантом,  затем  подастсЯ  к  иудеЯм,  подвергнетсЯ
обрезанию; нужно рассказать все это его жене. Љончики пальцев, остриЯ ножей.
‹учше всего было  бы  сразу же встать  и спуститьсЯ вниз, спросить  его,  не
собираетсЯ ли он стать иудеем. ‘лишком глупо его опасатьсЯ; Я просто слишком
ленив. Ќо еду мою она должна мне принести, и  немедленно...  пока не получил
свою жратву пастор. •угюнау напрЯженно прислушивалсЯ к тому, что происходило
внизу, сели ли они уже за стол. Ќичего странного, что сам постоЯнно худеешь,
когда всего тебЯ объедает  этот ќш. Ќо  он такой.  “ свЯщенника  должно быть
брюхо.  Ќадувательство эти  его  пасторские  одежды.  “  палача тоже  чернаЯ
одежда. Џалач должен много есть, ему нужны  силы. € неизвестно, тащат ли они
кого-то  на экзекуцию или просто  несут обед. ‘  этого  момента нужно  будет
ходить в гостиничную  забегаловку и жрать за столом майора мЯсо. “же сегоднЯ
вечером. …сли омлет будет задержан еще хоть немного, то будет скандал. —тобы
приготовить омлет, требуетсЯ ведь всего лишь каких-то пЯть минут!
     ‚ комнату тихо вошла госпожа ќш, поставила тарелку с омлетом на стул  и
пододвинула его к дивану.
     "‡аварить вам чаю, господин •угюнау, травЯного чаю?"
     •угюнау  поднЯл глаза.  …го злость  уже почти  улетучилась:  когда тебе
сочувствуют, то это хорошо.
     "“ менЯ температура, госпожа ќш".
     …й следовало бы хоть разок погладить его по  лбу, чтобы проверить, есть
ли температура; его злило, что она не делает этого.
     "џ лЯгу в постель, матушка ќш".
     Ќо  госпожа ќш неподвижно стоЯла перед  ним и настаивала! на том, чтобы
он выпил чаю: это отличный чай, не только древнее, но и известное лекарство,
собиратель трав, унаследовавший секреты дедов и прадедов, стал очень богатым
человеком, у него в Љельне дом, к нему  совершают паломничество люди со всей
округи. Ћна редко говорила на одном дыхании так много.
     •угюнау тем  не  менее не  поддавалсЯ:  "‘таканчик вишневой  наливочки,
госпожа ќш, был бы мне в самый раз".
     Ћна брезгливо сморщила лицо: шнапс? Ќет!  „аже от своего мужа, здоровье
которого,  собственно, оставлЯет желать лучшего, она добилась того, чтобы он
пил чай.
     "Ђх так? ќш пьет чай?"
     "Љонечно",-- ответила госпожа ќш.
     "’огда,  ради Ѓога, сделайте и мне  чаю",--  вздохнув,  •угюнау  сел на
диване и принЯлсЯ за свой омлет.

        71
     Џрощание  с  •айнрихом  прошло  на  удивление безболезненно.  Џоскольку
физические и духовные потребности необходимо было держать на расстоЯнии друг
от  друга,  то  это  стало  исключительно  физическим  событием. Љогда •анна
прибыла  на вокзал,  ей  показалось, что она похожа на  осиротевший  дом,  в
котором  опустили  гардины. Ћна со всей  определенностью знала, что  •айнрих
вернетсЯ  с  войны невредимым,  осознание  этого  не  позволЯло  сделать  из
•айнриха  мученика, дало  возможность не только успешно избежать на  вокзале
сентиментальности, которой она так опасалась, но и отодвинуло также-- выходЯ
далеко  за рамки  неприЯтностей прощаниЯ  -  желание, чтобы •айнрих  никогда
больше не  вернулсЯ назад, в зону непонЯтности и  безопасности. € когда  она
сказала мальчику: "Џапочка скоро снова будет  с нами", то они, наверное, оба
знали, что она имела в виду.
     ”изическое  событие,  как  она могла вполне обоснованно обозначить этот
шестинедельный отпуск, представлЯлось теперь ей как какое-то сужение течениЯ
ее  жизни,  как  сужение  ее "џ";  это было  похоже  на  ограничение  ее "џ"
пределами телесного,  на  протискивание бурлЯщей реки сквозь  узкое  ущелье.
€мей  она,  когда она серьезно  задумывалась  над этим,  постоЯнное чувство,
будто ее "џ" не  ограничено ее кожей и будто оно  могло проникнуть сквозь ее
легко проницаемую кожу  в шелковое  белье,  которое она носила, и будь почти
так, словно бы ее одежда  таила в  себе  дыхание  ее  "џ" (поэтому навернЯка
можно  объЯснить  и  ее уверенность в  вопросах моды), да,  будь  почти так,
словно  бы это "џ" живет  вне  тела, скорее обволакиваЯ его, чем живЯ в нем,
словно бы оно  больше  мыслит  не  в  ее  теле,  а как-то вне его,  на более
высокой, так сказать,  наблюдательной вышке, откуда она может  рассматривать
свою собственную телесность,  какой бы  важной она ни  была,  как  ничтожную
незначительность, то за времЯ длившегосЯ  шесть  недель физического событиЯ,
за  времЯ  бурлЯщего протискиваниЯ  сквозь  ущелье  от всего  раскинувшегосЯ
простора не осталось бы ничего, кроме всего  лишь блестЯщего тумана,  сиЯниЯ
радуги  над  грохочущими  водами,  в   определенной  степени  --  последнего
прибежища души. Ќо теперь, поскольку успокоившеесЯ пространство снова начало
расширЯтьсЯ и это было подобно падению оков, то  такой  вздох и выравнивание
одновременно становились желанием забыть  бурлЯщее ущелье.  ‚прочем, процесс
забываниЯ происходил  строго  поэтапно.  ‚се личностное  уходило  из  памЯти
относительно быстро; манеры •айнриха, его  голос, его слова, его походка  --
все это  забылось  моментально;  но общие  черты  остались. €ли, прибегаЯ  к
неприличному сравнению: вначале  исчезло  его  лицо, затем руки  и  ноги, но
неподвижное и застывшее тело, этот торс, простиравшийсЯ от грудной клетки до
основаниЯ бедер,  эта  в  высшей  степени непристойнаЯ  картина мужчины, она
сохранилась в глубинах ее памЯти -- божественнаЯ картина, покоЯщаЯсЯ в земле
или омываемаЯ прибрежными волнами ’ирренского  морЯ. € чем  дальше  заходило
такое  поэтапное забывание-- и это было  самым ужасным в  нем,-- тем  больше
суживалась эта божественнаЯ картина, тем  сконцентрированнее и изолированнее
была ее непристойность, непристойность, к которой все медленнее и медленнее,
все   более   короткими  шагами,   приближалось  забывание,   не   имеЯ  сил
сопротивлЯтьсЯ  непристойности.  ќто  всего  лишь  сравнение,  и как  всЯкое
сравнение оно преувеличивает реальное положение вещей,  которое, оставаЯсь в
тени,   ЯвлЯетсЯ   смешением   неЯсных  представлений,  потоком  полузабытых
воспоминаний, полузавершенных мыслей, не  совсем желанных устремлений, рекой
без  берегов  с   серебристым  туманом   над  ней,  серебристым  дуновением,
достигающим облаков  и звезд на  черном небе. ’ак что торс в водовороте реки
был  не торсом, он был отшлифованным булыжником, он был изолированным куском
мебели, предметом домашнего обихода или мусором,  брошенным в поток событий,
глыбой,  сброшенной в  прибрежные волны:  волна накатывала  за  волной, день
сменЯлсЯ ночью, и на смену  ночи приходил день, и то, что дни шли за  днЯми,
было непонЯтно, иногда даже непонЯтнее, чем сны, следовавшие друг за другом,
и иногда там,  под  ними,  таилось  нечто,  что  напоминало  тайные  догадки
школьниц  и  каким-то  образом  пробуждало тайные желаниЯ  убежать  от  этих
инфантильных догадок,  убежать в мир личностного и снова вырвать у  забвениЯ
лицо  •айнриха.   Ќо   это  было  всего  лишь   желание,  и  его  исполнение
представлЯлось  бы,  по  крайней  мере,  настолько же  возможным,  насколько
возможным  было  дополнение  греческого  торса, найденного  в  земле; короче
говорЯ, желание это было невыполнимым,
     Ќа первый взглЯд может показатьсЯ  не имеющим особого значениЯ  то, что
главенствует в памЯти •анны ‚ендлинг -- личностное или общее, Ќо в то времЯ,
когда общие  черты настолько Явно  поднимаютсЯ до  уровнЯ доминированиЯ, где
социальный союз гуманного,  который  просто  простираетсЯ  от индивидуума  к
индивидууму, растворен ради коллективных обозначений никогда еще не видимого
единообразиЯ,  где  представлено  полное  отвратительных  черт  обезличенное
состоЯние, соответствующее собственно только лишь детству и  старости, то из
такого  всеобщего правила  не  может  быть  изъЯта  и  отдельнаЯ  памЯть,  и
отчуждение  какой-то в высшей степени незначительной женщины, будь она  даже
очаровательной  внешности  и хорошей  партнершей в постели,  это правило  не
может   быть   объЯснено,   к    сожалению,   имевшей   место    сексуальной
неудовлетворенностью, а оно  составлЯет часть целого, отражает, как  и любаЯ
отдельнаЯ  судьба,  метафизическое  господство,  повисшее  над  миром,  если
угодно,   физическое  событие,   метафизическое,  вопреки  всему,   в  своей
трагичности: ибо трагичность эта -- отчуждение "џ".

        72
     €сториЯ девушки из Ђрмии спасениЯ (13)
     ќто времЯ, эта распадающаЯсЯ жизнь еще реальны? ЊоЯ пассивность росла с
каждым днем, и не потому, что Я был обессилен реальностью, котораЯ оказалась
сильнее менЯ, а потому, что Я  во  всех  отношениЯх проникал в нереальное. џ
совершенно  четко  осознавал, что смысл и мораль  моей жизни  следует искать
только  в  активности,  но  Я понимал,  что  у этого времени  уже больше нет
времени длЯ единственно правильной активности, длЯ созерцательной активности
философствованиЯ.  џ пыталсЯ философствовать, но куда подевалось достоинство
познаниЯ? Ќе приказало ли оно уже давно долго жить,  не превратилась ли сама
философиЯ перед  лицом распада своего объекта просто в  слова? ќтот  мир без
бытиЯ,  мир  без  покоЯ,  этот мир, который  может  найти и  удерживать свое
равновесие  только   в  растущей  скорости,  его  неистовство  стало  мнимой
активностью  человека,  дабы столкнуть  его в никуда;  о,  есть  ли  большаЯ
разочарованность,   чем  разочарованность   времени,  которое   не  способно
философствовать! ‘амо  философствование  стало  эстетической  игрой,  игрой,
которой   больше  не  существует,  котораЯ  попала  в  холостой   ход   зла,
превратилась в занЯтие  граждан,  которые по  вечерам  мучаютсЯ  скукой! Ќам
больше ничего не осталось, кроме числа, нам больше ничего не осталось, кроме
‡акона!
     —асто  мне кажетсЯ, что  то  состоЯние, которое владеет мной и  которое
удерживает менЯ в  этой  еврейской  квартире,  больше  не  следует  называть
разочарованностью, как  будто  оно  в  большей  степени  ЯвлЯетсЯ мудростью,
котораЯ научилась уживатьсЯ с окружающей его отчужденностью. ‚едь даже Ќухем
и Њари  мне чужие, они, на кого Я  возлагал свою последнюю надежду, надежду,
что  они окажутсЯ моим  последним творением,- невыполнимаЯ сладкаЯ  надежда,
что Я как будто взЯл в руки их судьбу, дабы определить ее. Ќухем и Њари, они
не  ЯвлЯютсЯ моими  творениЯми  и никогда ими не  были.  ЋбманчиваЯ  надежда
получить право формировать мир!
     …сть ли  у мира  собственное  существование? Ќет. €меют ли Ќухем и Њари
собственное существование? Љонечно, нет, поскольку ни одно существо не ведет
собственную  жизнь.  Ќо  инстанции,  определЯющие  судьбы, лежат  далеко  за
пределами сферы моих полномочий и мысли.  ‘ам Я  могу  исполнЯть лишь только
свой собственный  закон,  заниматьсЯ  своим  собственным,  мне  предписанным
делом, Я не в состоЯнии вырватьсЯ за его  пределы, и пусть даже моЯ любовь к
таким творениЯм, как Ќухем и Њари, не растает, пусть Я даже не могу уступить
в борьбе за их  души и  судьбы,  все же остаютсЯ  инстанции, от которых  они
зависЯт, недостижимые длЯ менЯ, они остаютсЯ скрытыми от менЯ, скрытыми, как
и  белобородый дед, которого Я иногда в полном здравии встречаю  в прихожей,
но который свой собственный облик принимает лишь в навечно закрытой длЯ менЯ
комнатушке и который общаетсЯ со мной  лишь  через своего  делегата ‹итвака,
они  так  скрыты  от менЯ, как  и  белобородый генерал Ѓут, портрет которого
висит в приемной приюта. €  если  Я себе все  правильно представлЯю,  то это
никакаЯ не борьба, ни против деда, ни против генерала Ђрмии спасениЯ, скорее
Я стараюсь угодить им обоим, длЯ них же  и мои усилиЯ относительно Ќухема  и
Њари, да, иногда мне даже  кажетсЯ, что длЯ  менЯ дело  исключительно в том,
чтобы  своими   действиЯми   добитьсЯ  любви  тех   стариков,  которые  менЯ
благословлЯют,  и  Я  не  умру  в  одиночестве,  поскольку  реальность  -это
прерогатива тех, кто дал ‡акон.
     ќто ли  разочарование? ќто ли отход от  всего  эстетического? ѓде был Я
когда-то?  †изнь моЯ за мной покрываетсЯ мраком, и  Я не знаю,  жил ли Я или
мне просто  все рассказали -так  глубоко погрузилось все это в далекие морЯ.
Ќесут ли менЯ корабли туда, к берегам „альнего ‚остока и  „икого ‡апада? Ѓыл
ли Я сборщиком хлопка  на плантациЯх  Ђмерики,  был ли Я белым  охотником на
слонов в индийских джунглЯх? ‚се может быть, ничто не есть невозможным, даже
замок в парке  не  ЯвлЯетсЯ  невозможным, высоты  и впадины - все  возможно,
поскольку в этой динамике не осталось ничего, что не существовало бы по воле
ее самой, то  ли в  работе,  то  ли  в покое и  Ясности: ничего не осталось,
выброшено  мое  "џ",   выброшено  в   ничто,  неизбывна  тоска,  недостижима
обетованнаЯ   землЯ,  невидима  большаЯ,  никогда  недостижимаЯ  Ясность,  и
общество, которое  мы  ищем, ЯвлЯетсЯ обществом  без  силы, зато наполненное
злой  волей.  ЌапраснаЯ  надежда,  часто безосновательное  высокомерие,  мир
остаетсЯ враждебным, чуть меньше чем враждебным, чужим, поверхность которого
Я могу хорошо прощупать,  но  вторгнутьсЯ в который мне не  удастсЯ никогда,
чужой мир, в который Я никогда не вторгнусь, чужой в постоЯнно усиливающейсЯ
отчужденности,  слепой  в  постоЯнно  углублЯющейсЯ   слепоте,  уходЯщий   и
распадающийсЯ  в  воспоминании  о  ночах  родины,  и  в  итоге не более  чем
распавшеесЯ дуновение того, что было.  џ  прошел многими  дорогами в поисках
той единственной, в которую вливаютсЯ все  другие, между  тем они все больше
разбегались в разные стороны, и даже Ѓог был определен не мной, а отцами.
     џ сказал Ќухему: "‚ы  подозрительный народ, злой  народ, каждый раз сам
ѓосподь берет вас снова под свой контроль в собственной Љниге".
     Ћн ответил: "‡акон остаетсЯ. Ѓог будет лишь тогда, когда в ‡аконе будет
понЯто все, что там написано".
     џ сказал Њари: "‚ы смелый, но глупый  народ! ‚ы думаете, что нужно быть
просто хорошим и колотить в барабаны и что этим вы привлечете Ѓога".
     Ћна ответила: "ђадость от Ѓога есть Ѓог, милость …го неисчерпаема".
     џ  сказал себе: "’ы - дурак, ты -  платоник, ты думаешь, осмыслЯЯ  мир,
что  можешь его устроить  по-своему и освободить самого себЯ длЯ Ѓога. ђазве
ты не замечаешь, что ты при этом выбиваешьсЯ из сил?"
     € Я ответил себе: "„а, Я ослабел".

        73
     ђЂ‘ЏЂ„ –…ЌЌЋ‘’…‰ (9)
     Џознавательно-теоретический экскурс
     …сть  ли  еще  у  этого  времени  реальность?  €меет ли оно  ценностную
реальность, в которой сохранЯетсЯ смысл его жизни? €меетсЯ ли реальность длЯ
бессмысленности небытиЯ?  ѓде  скрылась  реальность?  ‚ науке?  ‚  законе? ‚
долге?  €ли  в сомнении вечно  задающей  вопросы  логики, точка приемлемости
которой отодвинулась  в бесконечность?  ѓегель предсказывал истории "путь  к
освобождению  духовной субстанции",  путь к самоосвобождению  духовного; оно
стало путем к саморасчленению всех ценностей.
     „ело, конечно,  не  в том, была  ли  опровергнута  конструкциЯ  истории
ѓегелЯ мировой войной  (об этом  уже позаботилась семерка планет), поскольку
реальность, ставшаЯ в ходе  четырехсотлетнего  процесса автономной,  ни  при
каких  обстоЯтельствах  не  проЯвлЯла склонность  и способность  подчинитьсЯ
дедуктивной  системе.  Ѓолее  важным  было  бы поинтересоватьсЯ  логическими
возможностЯми  этой антидедуктивной реальности,  логическими причинами такой
антидедукции,  короче  говорЯ,  "условиЯми  духовного  познаниЯ",  в которых
должно  было  бы  произойти  это  духовное  развитие, но  пренебрежение всем
философским,  усталость  от  слова  навернЯка  сами   ЯвлЯютсЯ  частью  этой
реальности  и этого развитиЯ,  и только со всем недоверием к убеждающей силе
слова  возникает насущный методологический  вопрос: что  такое  историческое
событие?  —то такое  историческое единство?  €ли  если идти  еще дальше: что
такое  событие вообще?  ЉакаЯ требуетсЯ  сортировка, чтобы свести  отдельные
факты в единство какого-то событиЯ?
     ЏривЯзка автономной  жизни к  категории ценности  так же неразрешима  и
странна по своей  сути,  как и  привЯзка  автономного  сознаниЯ  к категории
истины,- длЯ таких феноменов,  как  ценность или истина можно искать  другие
названиЯ,  но  они,  вопреки  всему,  будут  оставатьсЯ  феноменами  так  же
неизбежно,  как сами sum' и cogito2,  полученные из совершенно изолированной
автономии "џ", которые ЯвлЯютсЯ как актом, так и определением этого "џ", так
что  ценность  распадаетсЯ  на ценностно определЯющее, в самом общем  смысле
мироформирующее    действие    и    на    сформированную,    пространственно
воспринимаемую,   мировидимую  реализованную  субстанцию  ценности;  понЯтие
ценности распадаетсЯ  на  дополнительные  категории:  на этическую  ценность
деланиЯ и  на эстетическую  ценность сделанного, лицевую и обратную  сторону
одной  и той же медали, и лишь в этом единении они проЯвлЯют наиболее  общее
понЯтие  ценности и  определЯют  логическое  место  всей  жизни.  ‚  истории
действительно всегда  было  именно  так: уже исторические писаниЯ античности
были подчинены своим понЯтиЯм ценности,  морализирующаЯ историЯ XVIII века с
полным  осознанием  обращалась  к  своим,  а  концепциЯ  ѓегелЯ  наиболее  ?
отчетливо обнаруживала  абсолютную  ценность как в понЯтии "мирового  духа",
так  и в понЯтии  "судейства  истории".  Џоэтому  ничего удивительного,  что
методологическаЯ    функциЯ    понЯтиЯ   ценности   стала   основной   темой
послегегелевской  истории  философии,   впрочем,   с  губительным   побочным
результатом:  ра   делением   общего  познаниЯ  на  свободное  от  ценностей
естественнонаучное и ориентированное на ценности духовно-научное,- это, если
угодно,  первое  банкротство  философии,  поскольку тем  самым  идентичность
мышлениЯ и бытиЯ  была ограничена логико-математической областью, а длЯ всей
остальной области  познаниЯ, как  кажетсЯ,  идеалистическаЯ основнаЯ" задача
философии была отменена или отодвинута в неопределенность интуиции.
     ѓегель  выдвинул  еллингу  обвинение  (справедливое)  в  том,  что  он
проецирует абсолютное на мир так, "словно выстреливает  из пистолета". ’о же
самое  навернЯка   относитсЯ   и   к  понЯтию  ценности  в   гегелевской   и
послегегелевской философии. Џросто  проецировать понЯтие ценности на историю
и все; то, что хранитсЯ историей, если на  то пошло, еще  допустимо сразу же
обозначать как  "ценность" длЯ чисто эстетических ценностей изобразительного
искусства,  но в такой же степени неправильно в противном случае  испытывать
необходимость объЯснЯть историю как конгломерат малоценностей  и  вообще  не
признавать ценностную реальность истории.
     Џервый тезис:
     историЯ состоит из ценностей, поскольку  осмыслить жизнь можно только в
ценностных категориЯх,- но эти ценности не могут вводитьсЯ  в реальность как
абсолют,  а могут просто  представлЯтьсЯ  в единении  с этически действующим
ценностноопределЯющим субъектом ценности. ѓегель перенес в  реальность такой
объект ценности  в виде абсолютного и объективированного "мирового духа", но
его конструкциЯ в  ее всеохватывающей абсолютности должна была бы привести к
абсурдности. (’ут снова проЯвлЯетсЯ  непреодолимое препЯтствие бесконечности
дедуктивного  мышлениЯ.) ‘уществуют  просто конечные определениЯ.  ’ам,  где
имеетсЯ конкретный, изначально конечный субъект ценности, то есть конкретнаЯ
личность, там  совершенно очевидными ЯвлЯютсЯ относительность ценностей,  их
зависимость  от  введенного  субъекта   -  биографиЯ  личности   состоит  из
перечислениЯ всех  ценностных моментов, которые ей  самой  кажутсЯ  важными.
‹ичность  как  таковаЯ  может  оказатьсЯ в  высшей степени малоценной,  даже
враждебной ценностЯм,  если  она, к  примеру, была  атаманом разбойников или
дезертиром, но как ценностный центр с принадлежащим ему кругом ценностей она
все же имеет биографию и историю.  ’очно так же  обстоЯт  дела с  фиктивными
ценностными  центрами: историЯ  государства,  клуба, нации,  немецкой  ѓанзы
(торговый  и политический союз северо-немецких городов i XVI вв. во  главе с
‹юбеком.),  да  даже  историЯ  неодушевленных  предметов  -  та  же  историЯ
архитектуры какого-то  зданиЯ - формируетсЯ толкованием тех  фактов, которые
были бы сами по  себе  важны  соответствующим ценностным центрам, будь на то
волЯ.   ‘обытие   без   ценностного   центра  распадаетсЯ  на  сопутствующие
малозначительные  детали  -  битва  при  Љунерсдорфе (Љунерсдорф  -- деревнЯ
вблизи ”ранкфурта-на-Ћдере. ‚о времЯ ‘емилетней войны 1756--1763 гг. русские
и австрийские войска под командованием генерала Џ.‘.‘алтыкова 1 августа 1759
г.  при  Љунерсдорфе  разгромили  прусскую  армию  ”ридриха  II,  и  ЏруссиЯ
оказалась на грани катастрофы.),- состоит не из списка
     участвовавших в ней гренадеров, а из выработок реальности,  подчиненной
планам полководцев. Љаждое историческое единство зависит от эффективного или
фиктивного ценностного центра, "стилЯ"  эпохи; даже эпохи  самой по себе как
исторического  событиЯ   не  существовало  бы,  если  бы  в   ее  основу  не
закладывалсЯ создающий единство принцип  толкованиЯ, "дух  эпохи",  которому
отводитсЯ ценностноопределЯющаЯ  и стилеформирующаЯ  сила.  €ли,  прибегаЯ к
избитому выражению, культура  - это ценностное образование; культура мыслима
только  при  наличии  стилевого  понЯтиЯ,  и  чтобы иметь возможность вообще
мыслить  о  ней,  необходимо наличие в центре того  круга ценностей, который
представлЯет  культуру,   стилеобразующего  и   ценностнообразующего   "духа
культуры".
     Ћзначает  ли  это  относительность всех  ценностей?  ‘остоит  ли задача
всЯкой  надежды в  том, чтобы в действительности  единством мышлениЯ и бытиЯ
проЯвлЯлась  в реальности  абсолютность логоса? ‘остоит ли  задача надежды в
том, чтобы  путь к  самоосвобождению духа и гуманизма мог бы быть пройденным
хотЯ бы частично?
     ‚торой тезис:
     историчность,     биографичность     ценностноопределЯющего      деЯниЯ
обуславливаетсЯ  абсолютностью логоса. Џоскольку эффективный  или  фиктивный
субъект  ценности может быть представлен только в  единстве его  "џ",  в том
неустранимом изолированном и платоническом единстве,  которое  гордитсЯ тем,
что  зависит исключительно от предписаний  логичного, и  стремитсЯ подчинить
действие  такой   логической  приемлемости;  но   это   означает,  в  полном
соответствии  с  Љантом,  не  только  требование  "доброй  воли",  создающей
творение волею творениЯ, но и указание извлечь все последствиЯ из автономной
закономерноти "џ", так что творение, не подверженное  влиЯнию какой бы то ни
было догматики, создаетсЯ в чистой оригинальности  этого "џ" и этого ‡акона,
„ругими  словами:  то,   что   возникает  не   чисто  из  своей  собственной
закономерности,  то  из истории исчезает.  Ќо эта собственнаЯ закономерность
настолько сильно действует во времени, то есть ЯвлЯетсЯ времЯобусловливающей
и стилеобусловливающей, что такаЯ  стилеваЯ обусловленность опЯть-таки может
быть только оттенком  вышестоЯщего логоса,  того  логоса, который  действует
сегоднЯ и ЯвлЯетсЯ мышлением, не чем иным, как земным опенком, перемешиваЯсь
тем не менее с каждым оттенком, позволЯЯ только в своей неизбывной претензии
на  вневременность,  чтобы привЯзанное  к стилю  мышление проецировалось  на
другое  "џ".  € это формальное основополагающее  единство становитсЯ видимым
каждый раз по-новому и в полной Ясности в более узкой области совершенного и
всеобще-эстетического  творениЯ,  а  именно  -  в художественном, отчетливее
всего  -  в  неразрушимости  форм искусства.  €з  этого  в  обобщенном  виде
проистекает
     третий тезис:
     мир - это  определение  интеллигибельного  "џ", поскольку  неутраченной
была  и  остаетсЯ платоническаЯ  идеЯ, но  не  определение, "выстреленное из
пистолета", постоЯнно могут определЯтьсЯ только ценностные субъекты, которые
отражают со своей стороны структуру интеллигибельного "џ" и предпринимают со
своей  стороны  свои собственные  определениЯ  ценностей,  свои  собственные
формированиЯ ценностей: мир ЯвлЯетсЯ не непосредственным определением "џ", а
его  промежуточным  определением,  он  ЯвлЯетсЯ "определением  определений",
"определением определений определений" и т.п. в бесконечной повторЯемости, ‚
этом   "определении   определений"   мир   содержит   свои  методологическую
организацию и  иерархию,  конечно, релЯтивистскую  организацию,  впрочем, по
форме   -абсолютную,   поскольку   этическое  требование,  предъЯвлЯемое   к
эффективным или фиктивным ценностным субъектам, остаетсЯ неизменным, а с ним
и имманентное  действие логоса внутри выполненного  творениЯ -  логика вещей
сохранЯетсЯ. € даже если постоЯнно преломлЯетсЯ логический прогресс истории,
поскольку достигаетсЯ граница бесконечности ее метафизической конструкции, и
даже  если  платоническаЯ  картина  мира постоЯнно  уступает позитивистскому
представлению,  непоколебимой  остаетсЯ  эффективность  платонической  идеи,
котораЯ в любом  позитивизме каждый раз заново  соприкасаетсЯ с  материнской
почвой,  дабы, опираЯсь на  пафос  познаниЯ,  каждый  раз  заново  поднимать
голову.
     ‹юбое понЯтийно  определенное  единство  в мире  ЯвлЯетсЯ "определением
определениЯ",   как   и  любое   понЯтие,   любаЯ   вещь,  и  вероЯтно,  эта
методологическаЯ  функциЯ способствующего  единству  познаниЯ, котораЯ может
определить  вещь  просто  как  автономный  и  ценностноопределЯющий  субъект
ценности, простираетсЯ вплоть до математики,  отменЯЯ таким образом различие
между математически-естественнонаучным и эмпирическим формированием понЯтий.
‘  методологической точки зрениЯ "определение определениЯ" представлЯетсЯ не
чем иным, как выходом идеального наблюдателЯ на поле наблюдениЯ, как это уже
давно,  совершенно  независимо  от   познавательно-теоретических  воззрений,
производилось   эмпирическими    науками,   например    физической   теорией
относительности, это привело также  изучение основ математики вопросами "—то
такое число?", "—то  такое  единство?"  к  точке,  в  которой оно  вынуждено
обратить  свой  взор  к  аварийному  выходу   интуиции;  благодарЯ  принципу
"определениЯ  определениЯ"  интуициЯ  получает  свое  логическое  признание,
поскольку помещение "џ" в  гипостазированный ценностный субъект может вполне
обоснованно  рассматриватьсЯ  как  методологическаЯ  структура  интуитивного
акта!
     ’о, что  принцип  "определениЯ определениЯ" так долго  может оставатьсЯ
незамеченным,   может,  наверное,  объЯснЯтьсЯ   его   примитивностью.   „а,
примитивностью!  €  длЯ  высокомериЯ  человека  это  может быть  невыносимой
нагрузкой, если он вынужден признавать примитивные отношениЯ, ибо если через
процесс "определениЯ определениЯ" происходит внедрение интеллигибельного "џ"
во  все  вещи  мира,  то,  закрыв  на  какое-то  мгновение  глаза   на   эту
платоническую  основу, в "определении определениЯ"  находит свое  завершение
всеобщее одухотворение природы;  более того, всеобщее  одухотворение мира во
всей его полноте, всеобщее одухотворение,  которое каждой вещи и каждому еще
столь  абстрактному понЯтию интродуцирует ценностный субъект и которое можно
сравнить  лишь  со  всеобщим  одухотворением  мира,  как оно  проЯвлЯетсЯ  в
мышлении  примитивного: это  так,  как  будто  бы длЯ  развитиЯ  логического
существует  своего  рода  онтогенез,  который  сам  в  достигшей  наивысшего
развитиЯ  логической  структуре  в  живом  виде  содержит все бывшие  и, как
казалось,  уже  отмершие  формы  мышлениЯ,  то  есть формы  мышлениЯ прЯмого
одухотворениЯ, первичную  форму  однозвенной  цепи приемлемости,  и  который
каждому мыслительному шагу определЯет форму, если не содержание, примитивной
метафизики. ќто, конечно, оскорбление  длЯ  рационалиста,  но  утешение  длЯ
пантеистического чувства.
     ’ем не  менее  здесь можно также  увидеть  утешение  и длЯ рациональной
области. …сли, собственно, интерпретировать  "определение определениЯ" в его
привЯзанности к логосу как  логическую структуру интуитивного акта, то в нем
можно  увидеть  также  "условие   возможного   познаниЯ"  длЯ  в   остальном
необъЯснимого   факта  пониманиЯ   между   человеком   и  человеком,   между
одиночеством    и   одиночеством:    то    есть   существует    не    только
познавательно-теоретическаЯ  структура переводимости всех Языков, даже  если
они  очень сильно различаютсЯ, а более того, намного  более  того,  оно дает
единству  понЯтиЯ  общий  знаменатель всех  человеческих  Языков,  оно  дает
гарантию единства  человека и его человечности, котораЯ и  в саморастерзании
своего  бытиЯ продолжает оставатьсЯ подобием Ѓожьим,  ибо в отражении самого
себЯ, в любом понЯтии и в  любом единстве, даваемом  €м,  человеку  освещает
путь логос, освещает  путь слово Ѓожье  как мерило всех вещей. €  пусть даже
будет отменена  неподвижность  этого  мира,  пусть даже  будет отменена  его
эстетическаЯ  ценность  и  растворена  в  функции,  растворена   в  сомнении
относительно всей законности, более того, растворена  в обЯзанности задавать
вопросы   и   сомневатьсЯ,  неприкосновенным   остаетсЯ  единство   понЯтиЯ,
неприкосновенно этическое  требование, неприкосновенными остаютсЯ чрезмернаЯ
строгость  этической  ценности  как  чистой  функции, реальность обЯзанности
строжайшего правила,  единство мира, единство человека,  которое проЯвлЯетсЯ
во  всех  вещах,  которое не  было  потерЯно  и  не может быть потерЯно ни в
пространстве, ни во времени.

        74
     „октор  ”луршютц помогал џрецки надевать  протез.  ђЯдом  стоЯла сестра
Њатильда.
     џрецки дергал за  ремни: "Ќу, ”луршютц, душа у вас не болит, что теперь
вот дело идет к прощанию... Я уж не говорю о сестре Њатильде!"
     "‡наете, џрецки, Я,  собственно, был бы  совершенно не против, чтобы вы
оставались здесь под моим контролем... времЯ, которое вы сейчас переживаете,
не лучший период вашей жизни".
     "Ќе знаю... подождите...-- џрецки пыталсЯ зажать между пальцами протеза
сигарету-- Џодождите... как насчет того, чтобы усовершенствовать эту штуку в
качестве держателЯ сигарет?., или как мундштук длЯ сигарет?., это же было бы
настоЯщее изобретение..."
     "Ќе шевелитесь  хоть минуточку, џрецки,-- ”луршютц затЯнул ремни -- ’ак
как вы себЯ чувствуете?"
     "Љак   новорожденнаЯ  машина...  машина   в   отличный   период  своего
существованиЯ... …сли  бы  сигареты  были  покачественнее,  то  было бы  еще
лучше".
     "Ђ не лучше ли было бы вам бросить курить?., да и остальное тоже".
     "‹юбить? „а, пожалуйста".
     "Ќет. „октор ”луршютц имеет в виду, что вам следует бросить пить",-- не
очень удачно объЯснила сестра Њатильда.
     "Ђх  вон оно что,  а  Я и не понЯл...  когда ты  трезв,  то соображаешь
всегда  так  туго... что вы, ”луршютц, все еще не можете понЯть: лишь  когда
люди под мухой, то только тогда они понимают друг друга",
     "ќто смелаЯ попытка оправдатьсЯ!"
     "Ќу, ”луршютц, вы просто вспомните, под  какой обалденной мухой мы были
в августе 14-го... Њне  кажетсЯ, будто тогда это  было в  первый и последний
раз, когда люди действительно составлЯли одно целое".
     "Џриблизительно то же говорит елер (Њакс елер (1874--1928)-- немецкий
философ-идеалист,   один   из  основоположников  философской   антропологии,
аксиологии, социологии познаниЯ. ”ормальной этике Љанта противопоставлЯл так
называемую  материальную  этику  ценностей,  в основе  которой  -- учение  о
чувстве как направленном акте постижениЯ ценности)..."
     "Љто?"
     "елер. ѓений войны... дрЯннаЯ книжонка".
     "Ђх, это.,, книжонка...  это  пустое.,,  но Я хочу вам кое-что сказать,
”луршютц, и со  всей  серьезностью сказать: дайте  мне  какое-нибудь другое,
какое-нибудь новое  опьЯнение, пусть это  будет морфий,  или патриотизм, или
коммунизм,  или  еще  что-то,  что  совершенно  пьЯнит  людей...  „айте  мне
что-либо, чтобы мы все снова  составлЯли одно целое, и Я брошу пить... прЯмо
сегоднЯ и сейчас",
     ”луршютц  задумалсЯ,  затем  сказал: "…сть в этом что-то правильное, но
если это должно быть не более чем опьЯнение и чувство единства, то длЯ этого
есть одно очень простое средство, џрецки: влюбитесь".
     "Џо приказу  врача:  есть,,.  Ђ  вы,  сестра,  уже  тоже  влюбились  по
приказу?"
     ‘естра Њатильда покраснела; на ее веснушчатой шее выступили два красных
пЯтна,
     џрецки  даже  не  взглЯнул  на  нее: "Ќеважное времЯ  длЯ  того,  чтобы
влюбитьсЯ... Њне кажетсЯ, мы все  переживаем сейчас неважный период... любви
тоже  пришел конец...--  он  пощупал суставы протеза и  продолжил:  - —естно
говорЯ, неплохо было  бы  прилагать инструкцию по эксплуатации..,  должен же
где-то здесь быть сустав длЯ объЯтий".
     ”луршютц почему-то  обиделсЯ. Њожет, потому,  что  это  было  сказано в
присутствии сестры Њатильды, ‘естра Њатильда покраснела еще сильнее:  "€ что
за фантазии у вас, господин џрецки".
     "Ћтчего же? Ѓолее чем хорошаЯ мысль...  протезы длЯ любви... это вообще
была бы просто прелестнаЯ штука, специальнаЯ модель длЯ штабных  офицеров от
полковников и выше... Я бы организовал целую фабрику",
     "‚ы всегда прикидываетесь таким enfant terrible (ужасный ребенок (фр.),
т.е. человек, смущающий всех неуместной откровенностью)?" -- поинтересовалсЯ
”луршютц.
     "Ќет, просто у менЯ идеЯ длЯ военной промышленности... Ђ сейчас давайте
снимем". џрецки начал расстегивать ремни.  ‘естра Њатильда помогала  ему. Ћн
выпрЯмил  суставы  металлических пальцев: "’ак, а  сейчас  он  получит  свою
перчаточку... безымЯнный палец, указательный палец, а вот и большой, который
стрЯхивает сливы".
     ”луршютц осмотрел шрамы на обнаженной культЯшке руки: "„умаю, что сидит
очень хорошо, просто следите за тем, чтобы вначале не натирал до крови".
     "Ќатирают шустрые уборщицы... этот стрЯхивает сливы".
     "Ќу, џрецки, с вами и вправду невозможно разговаривать".

        75
     ’о,  что •угюнау  спрЯталсЯ тогда во  времЯ обеда от ќша, действительно
оказалось совершенно ненужным,  поскольку в тот  же вечер  произошла ужаснаЯ
стычка.  ‚прочем,  ќш  был довольно быстро обезоружен,  так  как  •угюнау не
только с кичливым  видом сослалсЯ на зафиксированное в договоре издательское
право,  которое  позволЯло   ему  безо   всЯких  ограничений  вмешиватьсЯ  в
публикуемые  статьи, но и  высказал ќшу свои собственные аргументы, "„орогой
друг,-- издевательски начал  он,--  вы достаточно часто  плакались, что  вам
ставЯт палки в колеса, когда вы хотите изобличать общественные недостатки...
’еперь же, когда  другой  человек  набираетсЯ смелости действительно сделать
это,  вы  поджимаете хвост...  ну  конечно,  не  хочетсЯ лишитьсЯ  протекции
некоего  господина коменданта города... всего лишь, как всегда, держите  нос
по  ветру, не так  ли?" „а, ќшу пришлось выслушать эту речь, и хотЯ это  был
подлый и предательский удар,  нанесенный  в спину, он не нашелсЯ, что на это
ответить, кроме как застыть истуканом и молчать.
     •угюнау  же,  сделав  искусный  маневр,  отправилсЯ после .'-'  этого к
госпоже  ќш,  чтобы со всей  горечью пожаловатьсЯ на человека, который грубо
обращалсЯ  с одним добросовестным сотрудником,  и почему? Џросто потому, что
тот  добросовестно и самоотверженно выполнЯл свой долг. ќто не  осталось без
последствий,  и  когда  на  следующий  день ќш пришел на обед, то  обнаружил
дующегосЯ •угюнау, а  также  его супругу, котораЯ с примирительными  словами
взЯла под  защиту  невиновность господина •угюнау,  так что не прошло и пЯти
минут, как они снова дружно  хлебали  ложками  суп  к  большому удовольствию
госпожи  ќш,  котораЯ  уже начала  побаиватьсЯ,  что  потерЯет  квартиранта,
никогда не скупившегосЯ на комплименты.
     Ќе исключено, что и самому ќшу  было совершенно очевидно, что надо было
бы избежать окончательного  разрыва, влекущего за собой вышвыривание •угюнау
из этого дома;  неизвестно, какие еще выпады  против  майора замышлЯет  этот
парень...  ‚  любом случае хорошо  будет держать  его в поле  зрениЯ,  ’аким
образом •угюнау осталсЯ  в этом доме, хотЯ обеды  обычно  и проходили  в  не
очень  уютной  атмосфере,   в  частности   потому,  что  ќш  взЯл  привычку,
наклонившись  к  тарелке,  кидать  в  сторону  соседей  по  столу  изучающие
недоверчивые взглЯды,
     •угюнау,  надо отдать  ему  должное,  старалсЯ изо  всех  сил разрЯдить
обстановку, но особого успеха он не имел. ‚от и сегоднЯ, хотЯ с того событиЯ
прошло  уже более восьми дней, ќш снова показал  себЯ со  своей  невыносимой
стороны. €  на нерешительный  вопрос жены он  только буркнул  себе под  нос:
"“ехать в Ђмерику..."
     „алее они ели молча.
     Ќаконец,  насытившись,  •угюнау  откинулсЯ на спинку  стула  и  прервал
неприЯтное молчание многообещающими словами.  "Њатушка  ќш,--  произнес он и
поднЯл палец,--  матушка  ќш,  Я  нашел  одного  крестьЯнина,  который будет
поставлЯть нам муку, иногда, может быть, и ветчину".
     "„аже так? -- недоверчиво сказал ќш.-- € где же вы его тут подцепили?"
     …стественно, никакого крестьЯнина и в помине  не было, но то, чего нет,
вполне может быть, и •угюнау рассердилсЯ, что его добраЯ волЯ  никем не была
оценена.  Ќо  он  вовсе не  хотел снова ругатьсЯ с  ќшем,  а наоборот, хотел
сказать ему что-нибудь любезное. "Ќужно  ведь хоть немножечко помочь матушке
ќш... четыре рта... Я удивлЯюсь, что  она вообще справлЯетсЯ со всем этим,.,
сюда ведь следует отнести еще и малышку".
     ќш усмехнулсЯ: "„а, малышку",
     •угюнау, упреждаЯ его, сказал: "Ђ где же она сейчас прЯчетсЯ?"
     ѓоспожа  ќш  вздохнула: "‚ы  правы, сегоднЯ это непросто --  прокормить
четыре рта.,. Ѓыло бы лучше, если бы мой муж не вешал  на свою шею заботу об
этой малышке".
     "’ут бесполезно менЯ уговаривать",-- вскинулсЯ ќш. Ћн сердито посмотрел
на  жену,  котораЯ сидела со странно застывшей на  лице  улыбкой, как  будто
осознавала свою вину. ќш  немного успокоилсЯ:  "…сли нет новой жизни, то все
мертво".
     "„а, да",-- согласилась госпожа ќш.
     •угюнау  сказал: "Ќо она целый  день шлЯетсЯ по улице... с мальчишками;
смотрите, а то она еще удерет от вас".
     "Ќу,  ей  вполне  нравитсЯ  у  нас",--  сказала  госпожа  ќш.  Ђ  ќш  с
осторожностью,  словно  он  имеет  дело с  беременной,  взЯл  жену за полное
предплечье левой руки: "•отелось бы думать, что ей у нас хорошо, не так ли?"
     ќта супружескаЯ пара разозлила •угюнау. Ћн сказал:  "Њне тоже  хорошо у
вас, матушка  ќш, не хотите ли усыновить и менЯ?" Ћн охотно бы добавил,  что
тогда  у ќша  был бы  сын, о котором  он постоЯнно болтает  и который должен
построить дом, но по какой-то ему самому непонЯтной причине испытал глубокое
недовольство  и  все сказанное уже  не  воспринимал как  шутку,  € когда  ќш
внезапно вскочил, наклонившись к нему с угрожающим видом, то •угюнау  это не
удивило.  ‚не всЯкого сомнениЯ, было бы  лучше выбратьсЯ на улицу и поискать
Њаргерите:  она навернЯка где-то там внизу,  на улице.  ‹учше всего было  бы
пойти прогулЯтьсЯ с Њаргерите.
     Љазалось, что госпожа ќш тоже напугана наглым заЯвлением, предъЯвленным
ей •угюнау.  Ћна почувствовала, как в ее руку  впились костлЯвые пальцы ќша;
открыв рот,  она  уставилась на  •угюнау, который  между  тем поднЯлсЯ из-за
стола; лишь когда он  оказалсЯ  у двери, она  пролепетала:  "Ђ  почему  нет,
господин •угюнау..,"
     •угюнау еще потопталсЯ у двери, но его озлобленное недовольство ќшем не
ослабевало.  ‚низу он встретил  Њаргерите  и подарил  ей  целую  марку.  "Ќа
дорогу,--  сказал он ей,-- но длЯ этого ты должна  хорошо одетьсЯ...  теплые
штанишки... дай-ка  Я посмотрю.,, мне  кажетсЯ, что ты  совсем  раздета.., а
осенью будет холодно".
     Ѓыло уже  за девЯть,  когда у доктора  ЉесселЯ раздалсЯ звонок. Ќа углу
дивана сидел Љуленбек с сигарой: "Ќу что, Љессель, еще один пациент?" "Ђ что
же  еще,-- ответил  Љессель,  автоматически поднЯвшись,--  что же  еще... ни
одной ночи, чтобы можно было отоспатьсЯ". “ставшими шагами  он направилсЯ  в
соседнюю комнату, чтобы принести сумку.
     Њежду тем наверх поднЯлась служанка: "ѓосподин доктор, господин доктор,
там  внизу господин майор",  "Љто?" -- крикнул Љессель из соседней  комнаты.
"ѓосподин майор".  "ќто  за  мной",--  сказал  Љуленбек.  "Ѓегу",--  крикнул
Љессель и, все еще держа в руках черную сумку, поспешил встречать гостЯ.
     ‚ дверЯх стоЯл майор; на его лице играла немного смущеннаЯ улыбка.
     "Њне стало известно,  что господа вместе...  и поскольку  вы,  господин
доктор Љессель, были  столь  любезны  и  приглашали менЯ... Я  подумал,  что
господа, может быть, музицируют".
     "Ќу, слава Ѓогу, а Я уж подумал, что опЯть что-то случилось,-- вздохнул
Љуленбек,-- ну, тем лучше",
     "Ќет, ничего не случилось",-- сказал майор.
     "Ќикакого, значит, мЯтежа? -- выдал с обычной бесцеремонностью Љуленбек
и добавил: -- Љто, собственно, написал эту идиотскую статью в "‚естнике"? ќш
или этот придурок с французской фамилией?"
     Њайор   не  ответил;  вопрос  Љуленбека  оказал  на   него   неприЯтное
воздействие. Ћн пожалел, что пришел. Ќо Љуленбек не успокаивалсЯ: "Ќу, особо
уж хорошо тем господам в  тюрьме быть  не может... но они же не на фронте, и
одно только это дает им все  основаниЯ  вести  себЯ  спокойно.  Љак будто не
знают,  какаЯ  милость  дарована им --  жить, просто жить, пусть даже  столь
убого... “ людей плохаЯ памЯть".
     "ѓазетчики",-- сказал майор, хотЯ э