        ѓенрих Ѓелль. €рландский дневник

   -----------------------------------------------------------------------
   Џер. с нем. - ‘.”ридлЯнд, ‚.Ќефедьев.
   ‚ кн.: "ѓенрих Ѓелль. €збранное". Њ., "ђадуга", 1988.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 7 November 2001
   -----------------------------------------------------------------------

                              ’акаЯ €рландиЯ существует, однако пусть тот,
                           кто поедет туда и не найдет ее, не  требует  от
                           автора возмещениЯ убытков.

                              џ посвЯщаю эту маленькую книгу  Љарлу Љорфу,
                           тому, кто побудил менЯ ее написать


        Џђ€Ѓ›’€… I

   Ќе успев еще поднЯтьсЯ на  борт  парохода,  Я  сразу  увидел,  услышал,
учуЯл, что пересек границу. џ уже повидал одно из самых  пригожих  обличий
Ђнглии  -  почти  буколический  Љент  и  мимоходом  -  ‹ондон,  это   чудо
топографии. Џовидал Я и одно из самых мрачных обличий Ђнглии -  ‹иверпуль,
но здесь, на пароходе,  ЂнглиЯ  кончилась.  ‡десь  уже  пахло  торфом,  со
средней палубы и из бара доносилсЯ  гортанный  кельтский  говор,  и  здесь
общественный строй …вропы принЯл совсем другие формы: бедность  здесь  уже
перестала быть пороком, была не пороком и не доблестью, а просто  фактором
общественного самосознаниЯ, не значащим ровно ничего -  как  и  богатство.
‘кладки на брюках утратили  остроту  лезвиЯ,  и  английскаЯ  булавка,  эта
древнЯЯ застежка кельтов и германцев, снова вступила в  свои  права.  ’ам,
где пуговица казалась точкой, которую  поставил  портной,  словно  запЯтую
прикалывали булавку; знак вольной импровизации, она  создавала  складку  в
том месте, где пуговица делала  ее  невозможной.  џ  видел,  как  булавкой
прикреплЯли Ярлык с обозначением  цены,  надставлЯли  подтЯжки,  подменЯли
запонки и, наконец, как один  мальчик  употребил  ее  в  качестве  оружиЯ,
уколов в зад какого-то мужчину; мальчик удивилсЯ, даже  испугалсЯ,  потому
что мужчина никак на это не реагировал;  тогда  мальчик  ткнул  в  мужчину
пальцем, чтобы установить, жив  он  еще  или  нет.  Њужчина  был  жив,  он
расхохоталсЯ и хлопнул мальчика по плечу.
   ‚се длиннее становилась очередь  к  окошечку,  где  за  доступную  цену
выдавали  щедрые  порции  западноевропейского  нектара,  именуемого  чаем.
Љазалось, ирландцы изо всех сил стараютсЯ удержать и этот мировой  рекорд,
в котором они идут непосредственно перед Ђнглией: почти десЯть фунтов  чаЯ
потреблЯетсЯ ежегодно в  €рландии  на  душу  населениЯ.  „ругими  словами,
ежегодно через каждую ирландскую глотку протекает маленькое озеро чаЯ.
   Џока Я медленно продвигалсЯ к окошку, у менЯ было  достаточно  времени,
чтобы освежить в памЯти и другие рекорды €рландии. Ќе только  по  чаепитию
держит рекорд  эта  маленькаЯ  страна.  ‚торой  ее  рекорд  -  по  молодым
свЯщенникам. (Љельнской епархии пришлось бы посвЯщать в сан  почти  тысЯчу
свЯщенников ежегодно, чтобы сравнитьсЯ с какой-нибудь маленькой ирландской
епархией.) ’ретий рекорд €рландии - посещаемость кино, и снова (как  много
общего, несмотрЯ  на  все  различиЯ!)  она  идет  непосредственно  впереди
Ђнглии. € наконец, четвертый, самый важный (не берусь утверждать,  что  он
находитсЯ в  причинной  свЯзи  с  тремЯ  первыми),  -  в  €рландии  меньше
самоубийств, чем где бы то ни было  на  этой  земле.  ђекорды  потреблениЯ
виски и сигарет еще не зафиксированы, но и в этой  области  €рландиЯ  ушла
далеко  вперед,  -  €рландиЯ,  маленькаЯ  страна,  площадь  которой  равна
Ѓаварии, а населениЯ в ней меньше, чем между ќссеном и „ортмундом.
   ЏолуночнаЯ чашечка чаю, когда ты дрожишь на западном ветру,  а  пароход
медленно выходит в открытое море; потом виски наверху в баре, где все  еще
звучит гортаннаЯ кельтскаЯ речь, хотЯ теперь только  из  одной  ирландской
глотки. ‚ холле перед баром монахини, как большие птицы,  устраиваютсЯ  на
ночлег; им тепло под чепцами, им тепло под длинными юбками,  они  медленно
выбирают четки, как выбирает концы отходЯщее  от  причала  судно.  Њолодой
человек, стоЯщий у стойки с грудным младенцем на руках,  потребовал  пЯтую
кружку пива и получил отказ, и у его жены, котораЯ с  двухлетней  девочкой
стоит рЯдом, бармен тоже отобрал кружку и не стал наполнЯть ее снова;  бар
медленно пустеет, смолкла гортаннаЯ кельтскаЯ речь,  тихо  кивают  во  сне
монахини;  одна  из  них  забыла  выбрать  свои  четки,   крупные   бусины
перекатываютсЯ от качки; двое с детьми, не  получив  больше  пива,  бредут
мимо менЯ в угол, где из коробок и чемоданов соорудили длЯ себЯ  маленькую
крепость, там, притулившись с обеих сторон к бабушке, спЯт еще двое детей,
и бабушкин черный  платок  греет  всех  троих.  ѓрудного  младенца  и  его
двухлетнюю сестренку  водворили  в  бельевую  корзину,  а  родители  молча
протиснулись между двумЯ чемоданами и прижались друг к другу. ЃелаЯ  узкаЯ
рука  мужчины,  словно  палатку,  натЯгивает  плащ.  ‚се  смолкло,  только
крепость из чемоданов тихо подрагивает в такт качке.
   џ забыл приглЯдеть себе место на ночь, и теперь мне  приходитсЯ  шагать
через ноги, Ящики и чемоданы; в  темноте  светЯтсЯ  огоньки  сигарет,  ухо
ловит обрывки тихих разговоров: "Љоннемара... безнадежно...  официантка  в
‹ондоне..." џ забилсЯ между шлюпкой и кучей спасательных поЯсов,  но  сюда
задувает пронзительный сырой вест. џ встаю и иду по палубе  парохода,  где
пассажиры скорее  напоминают  эмигрантов,  чем  людей,  возвращающихсЯ  на
родину. Ќоги, огоньки сигарет, шепот, обрывки разговоров. Ќаконец какой-то
свЯщенник хватает менЯ за полу и с улыбкой предлагает место возле себЯ.  џ
прислонЯюсь к  стенке,  чтобы  уснуть,  но  справа  от  свЯщенника  из-под
серо-зеленого полосатого пледа раздаетсЯ нежный и чистый голос:
   - Ќет, отец мой, нет, нет... „умать об €рландии слишком горько.  ђаз  в
год мне приходитсЯ сюда ездить, чтобы повидать родителей. „а и бабушка еще
жива. ‚ы знаете графство ѓолуэй?
   - Ќет, - тихо сказал свЯщенник.
   - Љоннемару?
   - Ќет.
   - ‚ам надо там побывать. € не забудьте на обратном  пути  посмотреть  в
„ублинском порту, что вывозит €рландиЯ: детей и  свЯщенников,  монахинь  и
печенье, виски и лошадей, пиво и собак...
   - „итЯ мое, - тихо сказал свЯщенник, -  не  следует  поминать  все  это
рЯдом...
   Џод серо-зеленым пледом вспыхнула спичка  и  на  мгновение  вырвала  из
темноты резкий профиль.
   - џ не верю в бога, - произнес нежный и чистый голос, - да, не верю,  -
так почему же Я не могу поставить рЯдом свЯщенников и  виски,  монахинь  и
печенье; Я не верю и в Kathleen ni Houlihan [Љэтлин, дочь •олиэна (ирл.) -
символический образ €рландии],  в  эту  сказочную  €рландию.  џ  два  года
прослужила в ‹ондоне, официанткой: Я видела, сколько проституток...
   - „итЯ мое, - тихо сказал свЯщенник.
   - ...сколько проституток поставлЯет  ‹ондону  Kathleen  ni  Houlihan  -
остров ‘вЯтых.
   - „итЯ мое!
   - Ќаш приходский свЯщенник  тоже  называл  менЯ  так:  дитЯ  мое...  Ћн
приезжал к нам издалека на велосипеде, чтобы отслужить  воскресную  мессу,
но и он не мог  воспрепЯтствовать  Kathleen  ni  Houlihan  вывозить  самое
ценное, что у нее есть, - своих детей. Џоезжайте  в  Љоннемару,  отец,  вы
навернЯка еще не встречали так много красивых пейзажей сразу  и  так  мало
людей на них. Њожет быть, вы и у нас когда-нибудь отслужите мессу... ’огда
вы увидите, как смиренно Я преклонЯю колена в церкви по воскресеньЯм.
   - Ќо вы же не верите в бога?
   - Ќеужели вы думаете, что Я могу позволить себе не ходить в  церковь  и
тем огорчать моих родителей? "Ќаша  милаЯ  девочка  набожна,  все  так  же
набожна. Ќаше  милое  дитЯ!"  Ђ  когда  Я  уезжаю,  бабушка  целует  менЯ,
благословлЯет и говорит: "ЋставайсЯ всегда такой же  набожной,  милое  мое
дитЯ..." ‚ы знаете, сколько внуков у моей бабушки?..
   - „итЯ мое, дитЯ мое, - тихо сказал свЯщенник.
   џрко вспыхнула сигарета и снова осветила на  несколько  секунд  строгий
профиль.
   - ’ридцать шесть внуков у моей бабушки, тридцать шесть;  было  тридцать
восемь, но одного убили в боЯх  за  Ђнглию,  а  другой  пошел  ко  дну  на
английской подводной лодке. ’ридцать шесть еще живы: двадцать в  €рландии,
а остальные...
   - …сть страны, - тихо сказал свЯщенник, - которые экспортируют  гигиену
и мысли о самоубийстве, атомное оружие, пулеметы, автомобили...
   - џ знаю, - ответил нежный, чистый девичий голос, - Я все это  знаю.  “
менЯ у самой брат свЯщенник, и два двоюродных тоже: только у них одних  из
всей нашей родни есть свои машины.
   - „итЯ мое...
   - Џопробую вздремнуть. „оброй ночи, отец мой, доброй ночи.
   ѓорЯщаЯ сигарета полетела за  борт.  ‘еро-зеленый  плед  обтЯнул  узкие
плечи. ѓолова свЯщенника как бы  укоризненно  покачивалась  из  стороны  в
сторону, а может, движение парохода было тому виной.
   - „итЯ мое, - еще раз тихо сказал свЯщенник, но ответа не последовало.
   ‘вЯщенник со вздохом откинулсЯ назад и поднЯл воротник  пальто;  четыре
английские булавки были приколоты на обратной стороне  воротника,  четыре,
нанизанные на пЯтую,  они  раскачивались  в  такт  легким  толчкам  судна,
медленно подплывающего сквозь серую мглу к острову ‘вЯтых.


        Џђ€Ѓ›’€… II

   —ашка чаю, теперь уже на рассвете, когда ты дрожишь на западном  ветру,
а остров ‘вЯтых еще прЯчетсЯ от солнца в утреннем тумане. Ќа этом  острове
живет единственный народ …вропы, который  никогда  никого  не  завоевывал,
хотЯ сам бывал завоеван неоднократно - датчанами, норманнами, англичанами.
‹ишь свЯщенников посылал он в другие земли, лишь монахов  да  миссионеров,
которые окольным путем, через €рландию, поставлЯли в …вропу дух  фивейской
схимы; более тысЯчи лет назад здесь, вдали от центра, задвинутое глубоко в
Ђтлантический океан, лежало пылающее сердце …вропы...
   Љак много серо-зеленых пледов,  плотно  окутывающих  узкие  плечи,  как
много  суровых  профилей  вижу  Я  вокруг,  как  много   высоко   поднЯтых
свЯщеннических воротников  с  запасной  английской  булавкой,  на  которой
болтаютсЯ еще две, три, четыре... “зкие  лица,  воспаленные  от  бессонной
ночи глаза, младенец в бельевой корзине сосет из рожка молоко, покуда отец
его тщетно требует пива там, где наливают чай.  “треннее  солнце  медленно
извлекает из тумана белые дома, красно-белый огонь маЯка облаивает нас,  а
пароход, пыхтЯ, входит в гавань „ан-‹эре. —айки  приветствуют  его.  ‘ерый
силуэт „ублина выглЯнул из тумана и снова исчез; церкви, памЯтники,  доки,
газгольдер, робкие дымки из труб; времЯ завтрака наступило пока длЯ  очень
немногих, €рландиЯ еще  спит.  Ќосильщики  на  пристани  протирают  сонные
глаза, таксисты дрожат на утреннем ветру.  €рландские  слезы  встречают  и
родину и вернувшихсЯ. €мена, словно мЯчики, летают в воздухе.
   џ устало перешел с кораблЯ на поезд, с поезда через несколько  минут  -
на большой темный вокзал “эстленд-ђоу, с вокзала на улицу. ‚ окне  черного
дома  молодаЯ  женщина  убирала  с  подоконника  оранжевый  молочник.  Ћна
улыбнулась мне, и Я улыбнулсЯ в ответ.
   Ћбладай Я такой же несокрушимой наивностью, как  тот  молодой  немецкий
подмастерье, который в  Ђмстердаме  познавал  жизнь  и  смерть,  нищету  и
богатство господина Љаннитферстана  [имеетсЯ  в  виду  рассказ  €.Џ.ѓебелЯ
"Љаннитферстан"   (по-русски   известен   в    стихотворном    переложении
‚.Ђ.†уковского "„ве были и еще одна")], Я мог бы в „ублине  узнать  все  о
жизни и смерти, о нищете, богатстве и славе господина ‘орри. Љого бы Я  ни
спрашивал, о чем бы Я ни спрашивал, Я на все  получал  односложный  ответ:
"‘орри" [sorry - простите, не понимаю (англ.)]. € хотЯ Я не знал,  но  мог
догадатьсЯ, что утренние часы между семью и десЯтью - единственные,  когда
ирландцы склонны к односложности. Џоэтому Я решил не пускать  в  ход  свои
скудные познаниЯ в Языке и с горЯ утешилсЯ тем, что Я по крайней  мере  не
так наивен, как наш достойный зависти подмастерье в Ђмстердаме. Ђ до  чего
же хотелось спросить: "—ьи это большие корабли стоЯт в гавани?" - "‘орри".
- "Ђ кто это выситсЯ на пьедестале среди утреннего тумана?" -  "‘орри".  -
"Ђ чьи это оборванные, босоногие  детишки?"  -  "‘орри".  -  "Ђ  кто  этот
таинственный молодой человек, который стоит на задней площадке автобуса  и
очень здорово подражает автоматной очереди:  так-так-так  -  разноситсЯ  в
утреннем тумане?" - "‘орри". - "Ђ кто  скачет,  кто  мчитсЯ  под  утренней
мглой при сером цилиндре и с тростью большой?" - "‘орри".
   џ решил полагатьсЯ не столько на свой Язык  и  чужие  уши,  сколько  на
собственные глаза и доверитьсЯ вывескам. € тогда все эти „жойсы  и  ‰итсы,
Њак-Љарти и Њоллои, Ћ'Ќилы и Ћ'Љонноры предстали передо  мною  в  качестве
бухгалтеров, трактирщиков, лавочников.  „аже  следы  „жекки  Љугана  вели,
казалось, сюда же, и наконец Я вынужден был принЯть решение, вынужден  был
признатьсЯ самому себе, что человека, который все  еще  одиноко  стоит  на
своем высоком пьедестале и зЯбнет  на  прохладном  утреннем  ветру,  зовут
вовсе не ‘орри, а Ќельсон.
   џ купил газету, вернее, журнал,  который  называлсЯ  "Ђйриш  дайджест",
менЯ тотчас же соблазнило объЯвление, которое  Я  перевел  так:  "ђазумнаЯ
кровать и разумный завтрак" ["Bed and Breakfast Reasonable"  -  "Ќочлег  и
завтрак по умеренным ценам" (англ.)], -  и  Я  решил  длЯ  начала  разумно
позавтракать.
   …сли чай на континенте напоминает пожелтевший бланк почтового перевода,
то на этих островах, к западу от Ћстенде,  чай  напоминает  темные  краски
русских икон, сквозь которые светитсЯ позолота, - до тех пор,  покуда  его
не забелЯт молоком, а  тогда  он  приобретает  цвет  кожи  перекормленного
грудного младенца. Ќа континенте чай заваривают жидко, а подают в  дорогих
фарфоровых чашках; здесь в усладу чужестранцу равнодушно и чуть не задаром
наливают из помЯтых жестЯных чайников в толстые фаЯнсовые  чашки  воистину
божественный напиток.
   ‡автрак был хорош, чай достоин своей славы, а на  закуску  мы  получили
бесплатную улыбку молодой ирландки, котораЯ разливала чай.
   џ  развернул  газету  и  сразу  же  наткнулсЯ   на   письмо   читателЯ,
требовавшего, чтобы статую Ќельсона свергли с  ее  высокого  пьедестала  и
заменили статуей богоматери.  …ще  одно  письмо  с  требованием  свергнуть
Ќельсона, еще одно.
   Џробило восемь часов, и тут вдруг ирландцы разговорились и увлекли менЯ
за собой. џ был захлестнут потоком слов, из  которых  понЯл  только  одно:
Germany [ѓерманиЯ (англ.)]. ’огда Я дружелюбно, но твердо решил отбиватьсЯ
их же оружием  -  словом  "сорри"  -  и  наслаждатьсЯ  бесплатной  улыбкой
непричесанной богини чаЯ, но вдруг менЯ спугнул  внезапный  грохот,  Я  бы
даже сказал -  гром.  Ќеужели  на  этом  удивительном  острове  так  много
поездов? ѓром не стихал, он распалсЯ на отдельные звуки, мощное вступление
к "Tantum Ergo" [католическаЯ молитва]  стало  отчетливо  слышно  со  слов
"Sacramentum - veneremur cernui" и до последнего слога, из соседней церкви
свЯтого ЂндреЯ разносЯсь над всей “эстленд-ђоу. Ќезабываемым - как  первые
чашки чаЯ и те многие, что мне еще предстоЯло выпить в заброшенных грЯзных
местечках, в отелЯх и у камина, -  было  и  впечатление  от  всеобъемлющей
набожности, заполонившей “эстленд-ђоу вскоре после "Tantum  Ergo".  “  нас
лишь на пасху или на рождество можно увидеть,  чтобы  из  церкви  выходило
столько людей. ‚прочем, Я еще не  забыл  исповедь  безбожницы  со  строгим
профилем.
   Ѓыло всего только восемь часов утра и воскресенье - слишком рано, чтобы
будить того, кто менЯ пригласил, но чай остыл, а в кафе  запахло  бараньим
жиром, и посетители  взЯли  свои  картонки  и  чемоданы  и  устремились  к
автобусам.  џ  вЯло  перелистывал  "Ђйриш  дайджест",  пыталсЯ  переводить
кое-какие  первые  строчки  статей  и  заметок,  покуда  внимание  мое  не
привлекла чьЯ-то мудрость, опубликованнаЯ на странице двадцать третьей.  џ
понЯл смысл этого афоризма  задолго  до  того,  как  успел  перевести;  не
переведенный,  не  выраженный  по-немецки  и,  однако  же,   понЯтый,   он
производил даже более сильное впечатление, чем после  перевода.  "Љладбища
полны людей, без которых мир не мог обойтись".
   Њне показалось, что ради этой  фразы  стоило  совершить  путешествие  в
„ублин, и Я порешил запрЯтать ее поглубже у себЯ в сердце на  тот  случай,
если Я вдруг возомню о себе. (Џозднее она служила ключом,  помогающим  мне
понЯть удивительную смесь из страсти и равнодушиЯ, чудовищной усталости  и
безразличиЯ в соединении с фанатизмом, с  которой  мне  часто  приходилось
сталкиватьсЯ.)
   Џрохладные  большие  виллы  прЯтались  за  рододендронами,  пальмами  и
олеандрами, и Я,  несмотрЯ  на  неприлично  ранний  час,  решилсЯ  наконец
разбудить своего хозЯина. ‚далеке уже  завиднелись  горы  и  длинные  рЯды
деревьев.
   ‚сего  через  каких-нибудь  восемь  часов  один   мой   соотечественник
категорически заЯвит мне: "‡десь все грЯзно, все  дорого  и  ни  за  какие
деньги не достать настоЯщего карбонада", и Я буду защищать €рландию,  хотЯ
провел в ней всего десЯть часов, всего десЯть, из  которых  пЯть  проспал,
час просидел в ванне, час простоЯл в церкви и еще  один  час  проспорил  с
вышеупомЯнутым соотечественником, выдвинувшим  против  моих  десЯти  часов
целых шесть месЯцев. џ страстно защищал  €рландию.  —аем,  "Tantum  Ergo",
„жойсом и ‰итсом сражалсЯ Я против карбонада - оружиЯ тем более  длЯ  менЯ
опасного, что Я понЯтиЯ о нем не имел и, борЯсь, лишь смутно  догадывалсЯ,
что мой враг - какое-то мЯсное  блюдо.  (’олько  уже  вернувшись  домой  и
заглЯнув  в  словарь  „удена,  Я  выЯснил,  что  карбонад  -  это  жаренаЯ
грудинка.)  Ћднако  боролсЯ  Я  напрасно:  человек,  едущий  за   границу,
предпочитает оставлЯть дома все недостатки своей страны - о, эта  домашнЯЯ
суета! - но брать с собой ее карбонад. ’очно так же, должно  быть,  нельзЯ
безнаказанно пить  чай  в  ђиме,  как  нельзЯ  безнаказанно  пить  кофе  в
€рландии, разве что его варил итальЯнец. џ сложил оружие, сел в автобус  и
поехал, любуЯсь  по  дороге  бесконечными  очередЯми  перед  кинотеатрами,
которых здесь великое изобилие. “тром, подумалось мне,  народ  толпитсЯ  в
церквах и перед ними, вечером - в кинотеатрах  и  перед  ними.  ‚  зеленом
газетном киоске, где менЯ вновь покорила улыбка молодой ирландки, Я  купил
газеты, шоколад, папиросы. € тут мой взглЯд упал  на  книгу,  затерЯвшуюсЯ
среди брошюр. ЃелаЯ ее обложка с красной каймой уже порЯдком  испачкалась;
продавалась эта древность за один шиллинг, и Я купил ее. ќто был "Ћбломов"
ѓончарова на английском Языке. џ знал, что Ћбломов - из тех мест,  которые
находЯтсЯ на четыре тысЯчи километров восточное €рландии, и  все-таки  мне
подумалось, что ему самое место в этой  стране,  где  так  не  любЯт  рано
вставать.


        ЏЋЊЋ‹€‘њ ‡Ђ „““ ЊЂ‰Љ‹Ђ Ћ'Ќ€‹Ђ

   Ќа могиле ‘вифта Я застудил сердце - так чисто было  в  соборе  свЯтого
Џатрика, так безлюдно,  так  много  стоЯло  там  патриотических  мраморных
изваЯний,  так  глубоко  под  холодными  камнЯми  покоилсЯ  его  неистовый
настоЯтель и рЯдом  с  ним  его  жена  -  ‘телла.  „ве  квадратные  медные
таблички, надраенные до блеска, словно руками немецкой хозЯйки; побольше -
над ‘вифтом, поменьше - над ‘теллой.  Њне  надо  бы  принести  чертополох,
цепкий, кустистый, голенастей, да несколько веточек клевера, да  несколько
нежных цветков без колючек, может быть жасмин или жимолость, - это был  бы
подходЯщий привет длЯ обоих. Ќо руки мои  были  пусты,  как  эта  церковь,
холодны и чисты, как она. ‘о стен свисали приспущенные  полковые  знамена.
„ействительно ли они пахнут порохом? ‘удЯ по их виду, должны бы, но  здесь
пахло только тленом, как во всех церквах, где уже много столетий не  курЯт
ладаном.  Њне  почудилось,  будто  в  менЯ  стрелЯют  ледЯными  иглами,  Я
обратилсЯ в бегство и только  у  самых  дверей  обнаружил,  что  в  церкви
все-таки был один человек - уборщица, котораЯ мыла щелоком входную  дверь,
чистила то, что и так было достаточно чистым.
   Џеред  собором  стоЯл  ирландец-нищий  -  первый,  который  мне   здесь
встретилсЯ. ’акие бывают только в южных странах, но на юге светит  солнце,
а здесь, к северу от пЯтьдесЯт третьего градуса северной широты, трЯпье  и
лохмотьЯ выглЯдЯт несколько иначе, чем к югу от тридцатого,  здесь  нищету
поливает дождь, а грЯзь не покажетсЯ живописной даже самому  неисправимому
эстету, здесь нищета забилась в трущобы вокруг свЯтого Џатрика, в закоулки
и дома - точно такаЯ, какой описал ее ‘вифт в 1743 году.
   Ѓолтались  пустые  рукава   куртки   нищего   -   грЯзные   чехлы   длЯ
несуществующих рук. Џо лицу пробегала эпилептическаЯ дрожь, и все-таки это
худое смуглое лицо было прекрасно красотой, которую предстоит  запечатлеть
в другой, не в моей записной  книжке.  џ  должен  был  вставить  зажженную
сигарету прЯмо ему в рот, деньги положить прЯмо в карман. Њне  показалось,
что Я подал милостыню покойнику. ’емнота нависла над „ублином: все оттенки
серого, какие только есть между белым и черным, отыскали себе  в  небе  по
облачку; небо было усеЯно перьЯми бесчисленной серости  -  ни  клочка,  ни
полоски ирландской зелени. Њедленно, дергаЯсь, побрел нищий под этим небом
из парка свЯтого Џатрика в свои трущобы.
   ‚ трущобах грЯзь черными хлопьЯми покрывает оконные стекла,  словно  их
нарочно забросали грЯзью, выскребли длЯ этого из труб, выудили из каналов,
впрочем, здесь мало что  делаетсЯ  нарочно,  да  и  само  собой  мало  что
делаетсЯ. ‡десь делаетсЯ выпивка, любовь, молитва и брань, здесь  пламенно
любЯт бога и, должно быть, так же пламенно его ненавидЯт.
   ‚ темных дворах, которые видел еще глаз ‘вифта, десЯтилетиЯ и  столетиЯ
откладывали эту грЯзь - гнетущий осадок времени. ‚ окне лавки  старьевщика
навалена невообразимаЯ пестраЯ рухлЯдь, а чуть поодаль Я наткнулсЯ на одну
из целей моего путешествиЯ - это был  трактир,  разделенный  на  стойла  с
кожаными занавесками. ‡десь пьЯница запираетсЯ сам, как  запирают  лошадь,
чтобы остатьсЯ наедине со своим виски и своим горем, с верой  и  неверием;
он спускаетсЯ на дно своего времени,  в  кессонную  камеру  пассивности  и
сидит там, пока не кончатсЯ деньги, пока не придетсЯ  снова  вынырнуть  на
поверхность времени и через силу поработать  веслом  -  совершаЯ  движениЯ
беспомощные и бессмысленные, ибо каждаЯ  лодка  неуклонно  приближаетсЯ  к
темным водам ‘тикса. Ќе диво, что длЯ женщин, этих тружениц нашей планеты,
нет места в таких кабаках; мужчина здесь остаетсЯ наедине со своим  виски,
далекий от всех дел, за которые ему пришлось взЯтьсЯ, дел, имЯ  которым  -
семьЯ,  профессиЯ,  честь,  общество.  ‚иски  горько  и   благотворно,   а
где-нибудь на четыре тысЯчи километров к западу и где-нибудь к востоку, за
двумЯ морЯми, есть люди, верЯщие в деЯтельность и прогресс. „а, есть такие
люди, так горько  виски  и  так  благотворно.  •озЯин  с  бычьим  затылком
просовывает в стойло очередной стакан. ѓлаза у хозЯина трезвые, голубые  у
него глаза, и он верит в то,  во  что  не  верЯт  люди,  его  обогащающие.
„еревЯнные переборки, обшивка,  стены  пропитаны  шутками  и  проклЯтиЯми,
надеждами и молитвами. ‘колько их там?
   “же заметно,  как  кессоннаЯ  камера  длЯ  пьЯниц-одиночек  все  глубже
опускаетсЯ на темное дно времени, мимо рыб и  затонувших  кораблей,  но  и
здесь, внизу, нет больше покоЯ с тех пор, как  водолазы  усовершенствовали
свои приборы. Ђ потому - вынырнуть, набрать в легкие  побольше  воздуха  и
снова занЯтьсЯ делами, имЯ которым - честь,  профессиЯ,  семьЯ,  общество,
покуда водолазы не пробуравили  кессон!  "‘колько?"  Њонеты,  много  монет
брошено в жесткие голубые глаза хозЯина.
   Ќебо  было  по-прежнему  затЯнуто  всеми  оттенками  серого  цвета,   и
по-прежнему не было видно ни одного из  бесчисленных  оттенков  ирландской
зелени, когда Я направилсЯ к другой церкви. Џрошло очень мало  времени:  у
входа в церковь стоЯл тот самый нищий, и какой-то школьник вынимал у  него
изо рта сигарету, которую сунул Я. Њальчик тщательно затушил ее,  чтоб  не
пропало ни крошки табака, и бережно спрЯтал окурок в карман нищего,  потом
он снЯл с него шапку: кто же осмелитсЯ, даже если у него  нет  обеих  рук,
войти в божий храм, не снЯв  шапки?  „лЯ  него  придержали  дверь,  пустые
рукава мазнули по дверному косЯку, мокрые,  грЯзные  рукава,  будто  нищий
вывалЯл их в сточной канаве, - но там, в церкви, никому нет дела до грЯзи.
   Љак безлюден, чист и прекрасен был собор свЯтого Џатрика; здесь  же,  в
этой церкви, оказалось полно людей и алЯповатых украшений, и была  она  не
то чтобы грЯзнаЯ, а  запущеннаЯ  -  так  выглЯдЯт  комнаты  в  многодетных
семьЯх. Ќекоторые люди - среди них, Я слышал,  есть  один  немец,  который
таким путем распространЯет в  €рландии  достижениЯ  немецкой  культуры,  -
зарабатывают немалые деньги на производстве гипсовых  фигур,  но  гнев  на
фабрикантов халтуры слабеет при виде тех, кто преклонЯет колена  перед  их
продукцией: чем пестрей, тем лучше, чем алЯповатей, тем лучше; хорошо  бы,
чтоб совсем "как живой!" (осторожней, богомолец: живой  -  это  совсем  не
"как живой!").
   ’емноволосаЯ красавица - с  вызывающим  видом  оскорбленного  ангела  -
молитсЯ перед статуей Њагдалины; на ее лице -  зеленоватаЯ  бледность,  ее
мысли и молитвы заносЯтсЯ в неведомую мне книгу. кольники с клюшками  длЯ
керлинга под мышкой вымаливают себе избавление от голгофы; в темных  углах
горЯт лампады перед сердцем •ристовым, перед Little Flower [имеетсЯ в виду
свЯтаЯ ’ереза из ‹изье], перед свЯтым Ђнтонием, перед  свЯтым  ”ранциском:
здесь из религии вычерпывают все до самого дна. Ќищий сидит  на  последней
скамье и подставлЯет  свое  эпилептически  подрагивающее  лицо  под  струю
благовоний.
   ‡аслуживают вниманиЯ  новинки  божественной  индустрии:  неоновый  нимб
вокруг головы девы Њарии и фосфоресцирующий крест в чаше со свЯтой  водой,
розовым светом озарЯет он полумрак церкви. Ѓудут ли раздельно  занесены  в
Љнигу те, кто молитсЯ здесь, перед этой безвкусицей, и те, кто  молитсЯ  в
€талии перед фресками фра Ђнджелико?
   Љрасавица с зеленоватой  бледностью  все  еще  не  отводит  взглЯда  от
Њагдалины, лицо нищего все еще подергиваетсЯ, его тело охвачено дрожью,  и
от этой дрожи позвЯкивают монеты у него в кармане.  Њальчики  с  клюшками,
должно быть, знают нищего, умеют читать  подрагивание  его  лица  и  тихое
бормотание; один из них лезет к нищему в карман, на  грЯзной  мальчишеской
ладони оказываютсЯ четыре монетки - два пенни, один шестипенсовик  и  один
трехпенсовик. Ћдно пенни  и  трехпенсовик  остаютсЯ  на  ладони  мальчика,
остальные со звоном падают в церковную кружку. ‚от  где  проходЯт  границы
математики, психологии, экономики - границы всех более  или  менее  точных
наук, - они накладываютсЯ одна на  другую  в  эпилептическом  подергивании
лица: основа слишком ненадежнаЯ, чтобы на нее можно  было  положитьсЯ.  Ќо
все еще живет в моем сердце холод, унесенный  с  могилы  ‘вифта:  чистота,
безлюдье, мраморные статуи, полковые знамена и женщина,  котораЯ  наводила
чистоту там, где и без того уже  достаточно  чисто.  Џрекрасен  был  собор
свЯтого Џатрика, уродлива эта церковь, но в ней молЯтсЯ, и  на  скамьЯх  Я
нашел то, что находил на многих церковных скамьЯх  €рландии,  -  маленькие
эмалированные таблички с  призывом  молитьсЯ.  "Џомолись  за  душу  Њайкла
Ћ'Ќила, скончавшегосЯ 17.I.1933 в возрасте 60 лет". "Џомолись за душу Њэри
Љиген, скончавшейсЯ 9 маЯ 1945 года в возрасте  восемнадцати  лет".  Љакое
благочестивое и  ловкое  принуждение:  мертвые  оживают,  даты  их  смерти
свЯзываютсЯ в представлении того, кто прочтет табличку, с его собственными
переживаниЯми в тот день, в тот месЯц, в тот год. ѓитлер с подергивающимсЯ
лицом ждал прихода к власти,  когда  здесь  умер  шестидесЯтилетний  Њайкл
Ћ'Ќил; когда ѓерманиЯ капитулировала, здесь умерла восемнадцатилетнЯЯ Њэри
Љиген. "Џомолись, - прочел Я, -  за  душу  Љевина  Љессиди,  скончавшегосЯ
20.XII.1930  в  возрасте  тринадцати  лет",  -  и  менЯ   словно   ударило
электрическим током, ибо в декабре 1930 года мне  самому  было  тринадцать
лет: в большой темной квартире  богатого  доходного  дома  -  так  их  еще
называли в 1908 году, - в южной части Љельна,  Я  сидел  с  рождественским
табелем в руках: начались каникулы, и сквозь прореху в коричневой шторе  Я
глЯдел на заснеженную улицу.
   “лица казалась красноватой, словно ее вымазали ненастоЯщей, бутафорской
кровью: красны были сугробы, красно небо над городом, даже скрежет трамваЯ
на кругу - и тот казалсЯ мне красным. Ќо когда Я выглЯдывал в  щель  между
шторами, Я видел все так, как было на самом деле: тронутые коричневым краЯ
снежных холмиков, черный асфальт, у трамваЯ цвет давно не чищенных  зубов,
а когда трамвай разворачивалсЯ на кругу,  скрежет  его  представлЯлсЯ  мне
светло-зеленым - ЯдовитаЯ зелень окроплЯла голые ветви деревьев.
   €так, в этот день в „ублине умер тринадцатилетний  Љевин  Љессиди,  мой
ровесник; здесь устанавливали катафалк, с хоров неслись звуки "Dies  irae,
dies ilia" [строки реквиема], перепуганные одноклассники Љевина  заполнЯли
скамьи: ладан, жар от свечей, серебрЯные кисти на черном покрове, - а Я  в
это времЯ спрЯтал табель и достал из сараЯ санки, чтобы идти  кататьсЯ.  џ
получил четверку по латыни, а гроб Љевина опустили в могилу.
   Џотом, когда Я  покинул  церковь  и  пошел  по  улице,  рЯдом  со  мной
неотступно шел Љевин Љессиди: Я видел его живым, одного со мной  возраста,
а себЯ Я увидел на несколько минут тридцатисемилетним Љевином Љессиди - он
был отцом троих детей, жил в трущобах за собором  свЯтого  Џатрика,  виски
было горьким, холодным и  дорогим,  могила  ‘вифта  осыпала  его  ледЯными
стрелами, зеленоватаЯ бледность была на лице у его  темноволосой  жены,  и
долги у него были, и маленький домик, каких великое множество в ‹ондоне  и
тысЯчи в  „ублине:  скромный,  двухэтажный,  бедный,  мещанский,  затхлый,
безотрадный - сказал бы о нем неисправимый эстет (не увлекайсЯ,  эстет:  в
одном из таких домов родилсЯ „жеймс „жойс, в другом - он Ћ'Љейси).
   ’ак близко была тень Љевина, что, вернувшись в трактир, Я  заказал  два
виски. Ќо тень не поднесла стакан к губам, и тогда Я сам выпил  за  Љевина
Љессиди, скончавшегосЯ 20.XII.1930 в возрасте тринадцати лет, выпил вместо
него - и за него.


        Њ…‰Ћ - „Ђ ЏЋЊЋ†…’ ЌЂЊ ЃЋѓ!

   ‚ центре €рландии, в Ђтлоне, в двух с половиной часах от „ублина,  если
ехать скорым, поезд делЯт пополам.  ‹учшаЯ  часть,  с  вагоном-рестораном,
идет дальше в ѓолуэй, часть похуже, та, где остались  мы,  -  в  “эстпорт.
ђазлука с вагоном-рестораном, где как раз накрывали второй  завтрак,  была
бы еще более печальной, будь у  нас  при  себе  деньги  -  английские  или
ирландские, - чтобы оплатить завтрак, первый ли,  второй  ли.  ’еперь  же,
поскольку между прибытием парохода и отправлением поезда у нас было  всего
полчаса, а, дублинские банки открываютсЯ только в  половине  десЯтого,  мы
располагали лишь  легкими,  но  совершенно  здесь  бесполезными  купюрами,
которые печатаютсЯ банками ѓермании;  изображение  ”уггера  [представитель
крупнейшего немецкого торгово-ростовщического дома XV-XVII веков: бумажные
деньги  ”ђѓ  снабжены  изображением  ”уггера]  в   средней   €рландии   не
котируетсЯ.
   џ до сих пор не забыл, какого страху  натерпелсЯ  в  „ублине,  когда  в
поисках обменного пункта выбежал  из  вокзала  и  менЯ  чуть  не  переехал
огненно-красный фургон, не имевший на себе  иных  украшений,  кроме  четко
выведенной свастики.  ’о  ли  кто-то  продал  €рландии  фургон  "”елькишер
беобахтер" [гитлеровский официоз], то ли  у  "”елькишер  беобахтер"  здесь
сохранилсЯ филиал. Њашины, которые Я еще помню, выглЯдели  точно  так  же,
однако  шофер,  осенив  себЯ  крестом,  любезно  уступил  мне  дорогу,  и,
вглЯдевшись повнимательней, Я все понЯл: это была  просто-напросто  машина
прачечной "‘вастика", и дата основаниЯ фирмы  -  1912  год  -  была  четко
выведена под свастикой, но от простой мысли, что это мог быть один из  тех
автомобилей, у менЯ перехватило дыхание.
   ‚се банки были закрыты, и, расстроенный, Я вернулсЯ  на  вокзал,  решив
пропустить сегоднЯшний поезд в “эстпорт, потому что  заплатить  за  билеты
мне было нечем. “ нас оставалсЯ выбор: либо снЯть до завтра номер в  отеле
и уехать завтрашним поездом (вечерний  поезд  не  совпадал  с  расписанием
нашего  автобуса),  либо  изыскать  _какой-нибудь_  способ,  чтобы  уехать
ближайшим поездом без билетов. _Љакой-нибудь_ способ сыскалсЯ: мы  поехали
в кредит. Ќачальник станции, тронутый видом троих  невыспавшихсЯ  детишек,
двух  приунывших  женщин  и  одного  совершенно  растерЯнного  папаши  (не
забудьте, что две минуты назад он едва не угодил под машину со свастикой),
подсчитал, что ночь в отеле будет стоить мне ровно столько же, сколько всЯ
поездка в “эстпорт. Ћн записал мое имЯ, "число лиц, перевозимых в кредит",
одобрительно пожал мне руку и дал сигнал к отправлению.
   ‚от так на этом удивительном острове  мы  сподобились  единственного  в
своем роде кредита, которым никогда до сих пор не пользовались и  даже  не
пытались пользоватьсЯ: кредита у железной дороги.
   Ќо - увы! -  завтраков  в  кредит  вагон-ресторан  не  предоставлЯл,  и
попытка получить его не увенчалась успехом.  ”изиономиЯ  ”уггера,  хоть  и
отпечатаннаЯ  на  превосходной  бумаге,  не  подействовала   на   старшего
официанта. Њы со вздохом разменЯли последний фунт и заказали термос чаЯ  и
пакет бутербродов. Ђ на долю проводников  выпала  нелегкаЯ  обЯзанность  -
заносить в свои книжечки наши диковинные имена.  ‡анесли  один  раз,  два,
три, и мы забеспокоились: один раз, два или три придетсЯ  нам  выплачивать
этот единственный в своем роде долг?
   ‚ Ђтлоне сменилсЯ проводник,  пришел  новый  -  рыжий,  старательный  и
молодой. Љогда Я  призналсЯ  ему,  что  мы  едем  без  билетов,  лицо  его
озарилось светом полнейшего пониманиЯ: ему Явно сообщили о  нас,  телеграф
Явно передавал  со  станции  на  станцию  и  наши  имена,  и  "число  лиц,
перевозимых в кредит".
   ‡а Ђтлоном наш после разделениЯ ставший пассажирским поезд  еще  четыре
часа полз, извиваЯсь, мимо все более мелких, все более  западных  станций.
‘амые  приметные  остановки  между  Ђтлоном  (девЯть  тысЯч   жителей)   и
побережьем таковы: ђоскоммон и  Љлэрморрис,  каждый  с  таким  количеством
жителей, которого хватило бы на три  больших  городских  дома.  Љаслбар  -
столица графства Њейо - с четырьмЯ и “эстпорт с тремЯ тысЯчами жителей; на
отрезке пути, равном примерно расстоЯнию от Љельна до ”ранкфурта-на-Њайне,
плотность населениЯ неуклонно падает, потом начинаетсЯ большаЯ вода, а  за
ней - Ќью-‰орк, где проживает  в  три  раза  больше  людей,  чем  во  всем
‘вободном ѓосударстве €рландиЯ, и в три раза больше ирландцев, чем в  трех
ирландских графствах за Ђтлоном.
   ‚окзалы  здесь   маленькие,   станционные   постройки   светло-зеленые,
штакетники - снежно-белые, а на перроне обычно стоит мальчик, смастеривший
себе из взЯтого у матери подноса и кожаного ремнЯ лоток, на котором  лежат
три шоколадки,  два  Яблока,  несколько  пакетиков  с  мЯтными  лепешками,
жевательнаЯ резинка и один комикс. Ћдному  из  этих  мальчиков  мы  хотели
доверить  наш  последний  серебрЯный  шиллинг,  но  затруднились  выбором:
женщины высказывались за Яблоки и мЯтные лепешки, а дети -  за  резинку  и
комикс. Њы пошли на компромисс и купили комикс и шоколадку. “ комикса было
многообещающее название: "—еловек - летучаЯ мышь", и на его обложке  можно
было различить человека в маске, карабкавшегосЯ по стене дома.
   Ќа  маленьком  вокзале  среди  болот  в  полном   одиночестве   осталсЯ
улыбающийсЯ мальчик. –вел колючий дрок,  уже  набухли  почки  на  фуксиЯх;
нехоженые зеленые холмы, кучи торфа; да, €рландиЯ зелена, очень зелена, но
ее зелень - это не только зелень лугов, но и - во всЯком случае на пути от
ђоскоммона к Њейо - еще и зелень мхов, а  мох  -  это  растение  упадка  и
заброшенности. ‡емлЯ заброшена, она медленно, но  неуклонно  безлюдеет;  и
нам - никто из нас еще не видел этого уголка €рландии и  не  бывал  в  том
доме, который мы снЯли _где-то_ на западе €рландии, - нам стало немного не
по себе; тщетно искали мои спутницы слева и справа от дороги  картофельные
полЯ и огороды, свежую, менее упадочную зелень салата  и  более  темную  -
гороха. Њы разделили плитку шоколада и  пытались  утешитьсЯ  комиксом,  но
"—еловек - летучаЯ мышь" оказалсЯ прежде всего  плохим  человеком:  он  не
только карабкалсЯ на стены  домов,  как  обещала  обложка,  одной  из  его
любимых забав было пугать спЯщих женщин, кроме того, расправив полы своего
пальто, он умел летать по воздуху, он похищал миллионы долларов, и все его
похождениЯ были описаны на таком английском Языке, какого не изучают ни  в
школах на континенте, ни в школах Ђнглии, ни в  школах  €рландии.  Ћн  был
очень  сильный,  этот  человек,  очень  справедливый,  но  суровый,  а  по
отношению к несправедливым даже и  жестокий.  Ћн  мог  при  случае  выбить
кому-нибудь  зубы,  и  звук,  сопровождавший  это  действие,   изображалсЯ
выразительной подписью "хрЯсь". Ќет,  "—еловек  -  летучаЯ  мышь"  нас  не
утешил.
   ‚прочем, у нас осталось другое утешение: поЯвилсЯ наш  рыжий  проводник
и, улыбаЯсь, переписал наши имена в пЯтый раз. € тут наконец нам открылась
великаЯ тайна  этого  бесконечного  переписываниЯ:  мы  пересекли  границу
очередного графства и прибыли в Њейо. “ ирландцев есть занЯтнаЯ  привычка:
всЯкий раз, когда  произносЯт  название  графства  Њейо  (все  равно  -  с
похвалой, осуждением или просто так), короче, всЯкий раз, когда  прозвучит
слово "Њейо", ирландцы немедлЯ присовокуплЯют: "God help us!" [„а  поможет
нам бог! (англ.)] - и это звучит, как  рефрен  в  богослужении:  "ѓосподи,
помилуй нас!"
   Џроводник исчез, торжественно заверив нас, что переписывать  больше  не
будет, и поезд остановилсЯ у маленькой  станции.  ‚ыгружали  здесь  то  же
самое, что и всюду: сигареты, больше ничего. Њы уже  научились  судить  по
величине тюков о размерах прилегающего к станции района; проверка по карте
подтвердила правильность этого метода. џ пошел вдоль  поезда  к  багажному
вагону посмотреть, сколько еще осталось тюков с сигаретами. ’ам лежал один
маленький тюк и один большой - так  Я  узнал,  сколько  нам  еще  осталось
станций.  Џоезд  угрожающе  опустел.  џ  насчитал  от  начала  до   хвоста
восемнадцать человек, а ведь одних нас было шестеро, и казалось, будто  мы
уже целую вечность едем мимо торфЯных куч и мимо болот, хотЯ  до  сих  пор
нам ни разу не попалась на глаза ни свежаЯ зелень салата, ни темнаЯ зелень
гороха, ни горькаЯ зелень картофельной ботвы. "Њейо, - шепнули  мы,  -  да
поможет нам бог!"
   Џоезд остановилсЯ, выгрузил большой тюк сигарет, а  поверх  белоснежной
ограды вдоль платформы смотрели на нас темные лица, затененные козырьками,
- мужчины, охранЯющие, судЯ по всему, автоколонну. Њне  уже  и  на  других
станциЯх бросались в глаза автомобили и мужчины при них, но лишь  здесь  Я
вспомнил, как  часто  видел  их  раньше.  Ћни  показались  мне  такими  же
привычными, как тюки с  сигаретами,  как  наш  проводник,  как  ирландские
товарные  вагоны,  которые  почти  в  два   раза   меньше   английских   и
континентальных. џ прошел в багажный вагон, где наш рыжий друг примостилсЯ
на последнем тюке с  сигаретами.  ‘  превеликой  осторожностью  употреблЯЯ
английские слова - так, верно, начинающий жонглер обращаетсЯ с  тарелками,
- Я спросил его, что это за люди с козырьками и зачем у них автомобили;  Я
ожидал услышать в ответ какие-нибудь фольклорные толкованиЯ,  перенесенные
в современность - похищениЯ, разбойники, - а получил  ошеломлЯюще  простое
объЯснение.
   - ќто такси, - ответил проводник, и Я облегченно вздохнул.
   ‡начит,  такси  здесь  навернЯка  имеютсЯ,  так  же  как  и   сигареты.
Џроводник, кажетсЯ, угадал мою скорбь:  он  протЯнул  мне  сигарету,  Я  с
удовольствием взЯл ее, он дал мне  прикурить  и  сказал  с  многообещающей
улыбкой:
   - —ерез десЯть минут мы будем у цели.
   —ерез десЯть минут, точно по  расписанию,  мы  оказались  в  “эстпорте.
‡десь нам устроили торжественную встречу. ‘ам начальник вокзала, крупный и
представительный пожилой господин, приветливо  улыбаЯсь,  встречал  нас  у
вагона и в знак приветствиЯ поднес  к  фуражке  большой  латунный  жезл  -
символ своего достоинства. Ћн помог выйти дамам,  помог  выйти  детЯм,  он
кликнул носильщика, он целеустремленно, но  незаметно  подтолкнул  менЯ  к
своему  кабинету,  записал  мое  имЯ,  мой  ирландский  адрес  и  отечески
посоветовал не обольщатьсЯ надеждой на то, что  в  “эстпорте  мне  удастсЯ
обменЯть деньги. Ћн  заулыбалсЯ  еще  приветливей,  когда  Я  показал  ему
портрет ”уггера, и, ткнув пальцем в ”уггера, сказал, чтобы успокоить менЯ:
   - A nice man, a very nice man [славный человек, очень славный (англ.)].
ќто  не  к  спеху,  право  же  не  к  спеху,  заплатите  когда-нибудь.  Ќе
беспокойтесь, пожалуйста.
   џ  еще  раз  назвал  ему  обменный  курс  западногерманской  марки,  но
представительный старец лишь качнул своим жезлом и сказал:
   - Ќа вашем месте Я бы не стал беспокоитьсЯ. (I should not worry.) (•отЯ
плакаты самым решительным образом призывают нас беспокоитьсЯ:  "„умайте  о
своем будущем!", "“веренность прежде всего!", "Ћбеспечьте своих детей