;  пусть  бы  наконец пришел кто-нибудь и, не говорЯ  ни
слова,  остановил его, это вращение, заставил смолкнуть  этот звук,  победил
его, загнал в угол и смешал его навсегда с грЯзью жизни, чтобы сосчитать его
когда-нибудь потом, когда уже будет все равно, - или пусть он покончит с ним
в один миг, не  оставив никаких воспоминаний, - покончит с ним в один миг. ‚
поездах,  чтобы  избавитьсЯ  от  страха, чтобы остановить зловещее  вращение
этого мира, бьющегосЯ в окна с другой стороны, чтобы спастись, чтобы не дать
засосать себЯ  головокружительному  вихрю,  который, разумеетсЯ, непрестанно
вращалсЯ у всех в мозгу, вихрю, принимающему очертаниЯ  этого мира, летЯщего
по другую  сторону  окон,  принимающему  невиданные  ранее  формы,  конечно,
удивительные, но  невозможные, потому  что  если  вы  хоть  на миг  их  себе
представите, вас сразу охватит  страх - и эта бесформеннаЯ мрачнаЯ  тревога,
поселившаЯсЯ в душе, вызовет в вас не что иное, как глухую мысль о смерти, -
так  вот, в  поездах,  чтобы  избавитьсЯ от  страха, стали с  педантичностью
развивать одну  великолепную стратегию, рекомендованную, впрочем, и врачами,
и  знаменитыми  учеными,   стратегию   простую,  но   гениальную,   это  был
незначительный, но смелый поступок, точный и своевременный.
     ‚ поездах, чтобы избавитьсЯ от страха и, значит, спастись, - читали.
     ќто  было  великолепное  успокаивающее  средство.  ЌеизменнаЯ  точность
строк,  как хирургический  шов, аккуратно  накладывалась  на чувство  ужаса.
‘кользить взглЯдом по строчкам, бегущим по листу бумаги, - вот лучший способ
не  замечать  потока  неЯсных  образов,  навЯзчиво мелькающих  за  окном. Ќа
станциЯх  продавались  специальные  лампы, лампы длЯ чтениЯ.  €х  надо  было
держать  в  руке,  и  они  отбрасывали на открытую страницу узкий луч света.
Њожно себе  это представить. Џоезд,  несущийсЯ на бешеной скорости  по  двум
железным  полосам, а  внутри него -  безмолвный  волшебный  круг,  аккуратно
вычерченный  циркулем света.  ‘корость  поезда  и  неподвижность  освещенной
книги.  ЏереливающийсЯ разными цветами  внешний  мир и застывший микрокосмос
скользЯщих  по страницам глаз. Љрупица  тишины в грохочущем  хаосе.  …сли бы
наша историЯ не была правдивой, подлинной
     историей, можно было бы подумать, что это лишь красиваЯ метафора. ‚ том
смысле, что, может быть, вы подумаете, что  <i>чтение</i>  -  это всего лишь способ
избежать  соблазнов или разрушительной силы проносЯщегосЯ мимо мира. Ќе будь
у людей  страха, никто  и в руки бы  не взЯл книгу.  Љниги читают, чтобы  не
поднимать  глаза к окну, -  это действительно так. ЋткрытаЯ  книга - признак
трусости; сидеть,  уткнувшись в ее страницы, -  это единственнаЯ возможность
не замечать  грохочущего  за окном  мира, - слова, бегущие друг  за  другом,
впитывают  в  себЯ  грохочущий  мир,  процеживают его сквозь  узкое горлышко
темной воронки  и  выливают в  стеклЯнные  формочки, называемые  книгами,  -
весьма  утонченнаЯ  уловка,  по  правде  говорЯ. ЌастоЯщий  разврат. Џравда,
<i>сладчайший</i>.  ќто  очень  важно,  и  надо  будет  навсегда  это  запомнить  и
передавать от  случаЯ к  случаю, от одного  человека  к  другому,  как некую
тайну, тайну,  котораЯ должна остатьсЯ в памЯти навсегда, пока жив хоть один
человек, и пусть она звучит как вердикт,  способный убедить каждого, любого:
чтение - это сладчайший разврат. Њожет ли человек понимать хоть что-нибудь в
сладости, если он не склонЯлсЯ своей  собственной жизнью, всей своей жизнью,
над  первой   строчкой  первой  страницы  книги?  Ќет,   действительно,  это
единственнаЯ  и самаЯ надежнаЯ  защита от любого страха - книга, открытаЯ на
первой  странице.  ’ак,  вместе  с  тысЯчей других  вещей,  шлЯп,  животных,
амбиций,  чемоданов,  денег,  любовных  писем,  болезней,  бутылок,  оружиЯ,
воспоминаний, сапог,  очков, шуб,  смеха, взглЯдов,  грустных мыслей, семей,
игрушек, зеркал, запахов, слез,  перчаток, звуков, - вместе  с  тысЯчью этих
вещей, которые уже поднЯлись с земли и летели с поразительной скоростью, эти
поезда, бегущие по миру во всех направлениЯх, оставлЯЯ на его теле дымЯщиесЯ
раны, носили в себе бесценную уникальность этой тайны: искусство чтениЯ. ‚се
эти открытые книги, бесконечное число открытых книг, как окошечки на стенках
ракеты, распахнутые изнутри, открывали взглЯду, если только хватало смелости
его поднЯть,  - сверкающий внешний мир. Њир внутренний  и  мир внешний.  Њир
внутренний и мир  внешний. Њир внутренний и мир внешний. ‚ конце концов, так
или иначе, люди вновь выбирают внутренний мир, и в то же времЯ в них  растет
искушение одним ударом покончить с этим и рискнуть увидеть его, этот внешний
мир:  неужели  он  действительно  такой  страшный  и неужели никогда нас  не
покинет этот  презренный  страх умереть, умереть, умереть, умереть, умереть,
умереть, умереть? ‘амую нелепую смерть, но, если хотите, и  самую правильную
и ответственную, принЯл ‚альтер •аскиссон, сенатор ‚альтер •аскиссон. Ѓудучи
сенатором, он больше, чем  кто-либо другой, боролсЯ за  то, чтобы парламент,
нациЯ  и  весь  мир  признали необходимость железных  дорог и  вообще отдали
должное   поездам.   ’аким   образом,   он   заслужил   почетное   место   в
правительственном вагоне,  когда наконец-то,  в 1830 году, в торжественной и
пышной обстановке открылась линиЯ ‹иверпуль-Њанчестер. €з  ‹иверпулЯ один за
другим  выехали  восемь  великолепных  поездов,  - первый  вел лично  „жордж
‘тефенсон,  стоЯ  в  своем  &laquo;Ќортумбриане&raquo;,  в  последнем   ехал
оркестр, в течение всего путешествиЯ игравший какую-то неизвестную музыку, и
с большой  вероЯтностью  можно  утверждать,  что это  был первый  в  истории
оркестр, который играл музыку, двигавшуюсЯ со скоростью пЯтьдесЯт километров
в  час.  ‚ середине  пути было решено  сделать  остановку на  какой-то богом
забытой станции, чтобы все могли перевести дыхание после сильного напрЯжениЯ
и  отдохнуть  от  трЯски,  от   ветра,  от   бесконечного  мельканиЯ   мира,
проносЯщегосЯ   за  окном,  -   одним  словом,   длЯ  отдыха   выбрали  одну
промежуточную богом забытую станцию,  одиноко стоЯщую среди полей. ‚се вышли
из вагонов,  и,  в  частности,  из  своего  правительственного  вагона вышел
•аскиссон, -  он спускалсЯ первым, и это обстоЯтельство имеет  особый смысл,
потому что едва он вышел  - первым,  из правительственного вагона, - как был
сбит одним  из  восьми  поездов,  идущих  по  соседнему  пути. €дущих  очень
медленно,  но  не  настолько,  чтобы  быстро  затормозить  перед   сенатором
•аскиссоном,  первым выходившим  из правительственного вагона.  Џоезд сильно
его задел, по правде говорЯ. ‘енатор лежал с раздробленной ногой и вытаращив
от ужаса глаза. ќто  могло  бы  стать  самой дерзкой насмешкой,  самым Ярким
доказательством правоты тех, кто указывал на демонически-разрушительную силу
этих  адских  машин,  не  постыдившихсЯ  сбить  на  своем  пути  даже самого
страстного и искреннего из своих отцов-покровителей.  ќто,  несомненно, было
откровенным  плевком.  Ќо у сенатора хватило духу  не умереть  на месте.  Ћн
хорошо  держалсЯ.  €так,  поезд  повернули  обратно, -  как  это  сделали  -
неизвестно, но, так  или  иначе, он помчалсЯ на  огромной скорости в сторону
‹иверпулЯ, несЯ в своем  чреве раздробленное тело сенатора,  изуродованного,
но живого,  уже испускавшего дух,  но  еще дышащего,  терзаемого сумасшедшей
болью,  но  еще  в  сознании -  настолько,  чтобы заметить, с  какой бешеной
скоростью несетсЯ поезд, - ради него  поезд летел  по узким железным полосам
на невероЯтной  скорости,  с  единственной целью - спасти  его.  ‘казать  по
правде, он  его  так  и  не  спас.  Ќо все же в больницу  ‹иверпулЯ сенатора
доставили живым.  € он  умер  там,  именно  там и тогда,  никак  не  раньше.
ђазумеетсЯ,  на   следующий  день  в  передовице  всех   газет,  посвЯщенной
историческому  событию,  поЯвилась  небольшаЯ  заметка  о  необычной  смерти
сенатора  ‚альтера  •аскиссона,   но  не  под   заголовком   &laquo;‘енатор,
раздавленный  поездом&raquo;, - что, разумеетсЯ, показалось бы нелогичным, а
под   дальновидным   заголовком    &laquo;Џоезд,    несущий    сенатора    к
спасению&raquo;;  заметка эта, вдохновенно  написаннаЯ дежурным  хроникером,
описывала эпический пробег, бросивший вызов времени, потрЯсающие способности
механического  монстра, поглотившего  пространство  и времЯ  длЯ того, чтобы
довезти задыхающегосЯ сенатора в больницу  ‹иверпулЯ всего лишь за  два часа
двадцать три  минуты - доблестный подвиг, потрЯсающаЯ футуристическаЯ  сила,
благодарЯ  которой  сенатора  не  постигла  незавиднаЯ  участь испустить дух
посреди полЯ, с подложенным  под голову  камнем,  нет,  -  смерть  его  была
благородна, он умер на руках у врачей, в больнице, лежа на настоЯщей кровати
и с крышей  над  головой. ‚от как  он  умер, и  смерть его, котораЯ могла бы
стать  самой  худшей  насмешкой,  последним  и  решительным  плевком, стала,
напротив,  последней,  заключительной  речью сенатора ‚альтера  •аскиссона в
защиту поезда, единой  по замыслу и  воплощению,  последней  и  незабываемой
речью, речью безмолвной, состоЯщей, собственно говорЯ, только лишь из хрипа,
исторгнутого в вечернее небо на скорости семьдесЯт километров  в час. € хотЯ
в €стории он никак не упомЯнут, именно таким, как он €сториЯ обЯзана памЯтью
о тех временах, когда еще только начали поЯвлЯтьсЯ первые поезда. ’ем сотнЯм
людей,  чьи  судьбы еще  более туманны,  всем тем,  кто молча и самозабвенно
воплощал в жизнь эту  смелую, рискованную  и грандиозную  мечту, одним махом
обуздываЯ  пространство  и  бросаЯ вызов времени, перекраиваЯ географические
карты ‡емли и  человеческие мечты. Ћни  не боЯлись, что мир разрушитсЯ, если
его  так  сильно  сжать этими  железными путЯми,  или,  скорее  всего, страх
охватывал их лишь на  мгновение, в самом  начале, когда они осторожно,  даже
опасливо, чертили  первые  железные пути рЯдом с обычными дорогами, - совсем
рЯдом, повторЯЯ их изгибы, как бы нашептываЯ  будущее, вместо того чтобы его
выкрикивать, чтобы  не было страшно, и  продолжали его  шептать до тех  пор,
пока  кто-то  не  решил,  что настала пора эту  идею высказать громко, и  ее
высказали, проложив железные пути вдали от обычных дорог, дав рельсам полную
волю,  набросав траектории  путей там,  где  раньше  это  было  невозможно и
представить.
     €так, однажды это случилось.  € это не  пустЯк, это настоЯщее, ни с чем
не сравнимое  событие, такое значительное,  что  нелегко охватить  его одним
взглЯдом, - слишком многое оно в себе содержало - целый рЯд событий, - целаЯ
вселеннаЯ, состоЯщаЯ  из гигантских мелочей, - это нелегко, конечно, но если
все-таки вам удалось  бы задуматьсЯ об этом  неизмеримом событии  и услышать
отзвуки взрыва, прозвучавшего в сознании людей в тот момент, если  только вы
способны вообразить  себе все  это  хоть  на мгновение, тогда,  возможно, вы
сможете  понЯть,  что  это  был  за  вечер  когда  на  колокольне Љвиннипака
зазвенели  полуночные  колокола  и  „жун,  заглЯнув в  лицо  мистера  ђайла,
спросила его: &laquo;Ќу, так что же ты купил на этот раз, сумасшедший мистер
ђайл?&raquo;  - а мистер ђайл прижал ее к себе  и,  подумав, что никогда  не
переставал желать ее, прошептал:
     - ‹окомотив.


        <b>2</b>

     - ‚ы повторите мне мою ноту, мистер Џекиш?
     - Ќу невозможно же каждую неделю ее забывать, миссис ’реппер...
     - ‘кажу вам правду, мне тоже это кажетсЯ невероЯтным, и все же...
     Џекиш пошарил в сумке, достал  из нее нужный свисток, дунул в него, и в
зале прозвучало чистое лЯ-бемоль.
     -  ‚от, именно эта... знаете, она звучит совсем как нота миссис Ђррани,
кажетсЯ точно такой же, и все-таки...
     -  “  миссис Ђррани -  соль, это совсем  другаЯ  нота... Њиссис  Ђррани
подтвердила это, спев весьма высоко свою личную соль.
     - ‘пасибо, миссис, достаточно...
     - џ просто хотела вам помочь...
     - Љонечно, все прекрасно, а теперь - тишина...
     - €звини, Џекиш...
     - Ќу что еще, Ѓрэт?
     - џ только хотел сказать, что доктор Њейзл не пришел.
     - Љто-нибудь видел доктора?
     -  „октора нет,  он  уехал  к  ЋрневалЯм,  кажетсЯ, у  миссис  Ћрневаль
начались схватки...
     Џекиш покачал головой:
     - ЉакаЯ нота была у доктора?
     - Њи.
     - •орошо, ми будет моЯ...
     - Џекиш, если хочешь, Я возьму ми, а Ђрт возьмет мою соль, а...
     -  „авайте  не  будем ничего  усложнЯть,  хорошо? џ возьму ми, и каждый
будет вести свою ноту. Ђ Я возьму ми.
     - “ доктора она хорошо получалась...
     -  Ќу, хорошо, хорошо,  она у  него получитсЯ так же хорошо в следующий
раз, а сейчас начнем. ’ишина, пожалуйста.
     ’ридцать шесть пар глаз уставились на Џекиша.
     - ‘егоднЯ  вечером мы  исполним &laquo;‡аколдованный лес&raquo;. Џервую
строфу - негромко,  припев - быстрее,  прошу вас. •орошо. ‚се на  месте. Љак
обычно: забудьте, кто вы есть, и полностью отдайтесь музыке. ѓотовы?
     Џо  пЯтницам  Џекиш  играл  на гуманофоне. ќто  был  довольно  странный
инструмент. Ћн сам его изобрел. ќто было нечто вроде  органа,  только в роли
труб  были  люди.  Љаждый  человек  пел  лишь свою собственную  ноту.  Џекиш
управлЯл  ими  с  помощью простейшей клавиатуры и сложной системы веревочек:
когда  он  нажимал  клавишу,  веревочка, одним концом привЯзаннаЯ  к  ней, а
другим - к запЯстью певца, дергалась -  и тот пел соответствующую ноту. …сли
Џекиш держал клавишу долго, веревка сильно натЯгивалась - и певец тЯнул свою
ноту. Љогда Џекиш отпускал клавишу, веревка  ослаблЯлась - и певец замолкал.
‚се очень просто.
     Љ чести изобретателЯ этого гуманофона нужно сказать, что последний имел
одно неоспоримое достоинство: при его  помощи даже человек, начисто лишенный
слуха, мог петь в  хоре.  € в самом деле, мало  кто  в состоЯнии пропеть три
ноты  подрЯд,  не  сфальшивив,  в   то  времЯ  как  трудно  найти  человека,
неспособного петь все  времЯ одну  и ту же ноту в правильном  тоне и хорошим
тембром.
     ѓуманофон  играл важную роль длЯ развитиЯ  этих,  почти  универсальных,
возможностей.  Љаждый  исполнитель  должен  был  следить  только   за  своей
персональной нотой: обо всем остальном думал Џекиш.
     ђазумеетсЯ, этот инструмент не  отличалсЯ особым мастерством исполнениЯ
и  расстраивалсЯ,  когда  в  музыке  встречались  быстрые  или  замысловатые
пассажи.  ‚виду  этого  Џекиш  подбирал  особый  репертуар, состоЯщий  почти
полностью  из  его  собственных вариаций на народные мелодии. „лЯ достижениЯ
должного результата он терпеливо проводил дидактическую  работу, привлекаЯ к
ней все свое красноречие:
     -  ‚ы приходите  сюда не длЯ  того, чтобы  петь  одну какую-то ноту. ‚ы
приходите, чтобы петь вашу собственную ноту. ќто не пустЯк, это очень важно.
€меть свою  ноту,  свою  собственную  ноту. Џолюбить  ее,  выбрав из  тысЯчи
других, носить ее при  себе, в своем сердце. ‚ы  можете мне не  верить, но Я
говорю вам, что  когда вы  дышите,  она дышит вместе с вами, когда вы спите,
она ждет, когда вы проснетесь, она следует за вами по пЯтам, и, клЯнусь, она
будет с  вами до самой смерти и умрет вместе с вами. ‚ы даже можете  сделать
вид, что  это не так, вы можете прийти сюда ко мне и сказать: дорогой Џекиш,
мне жаль, но  мне не веритсЯ, что во  мне  есть какаЯ-то нота, и после этого
уйти, просто уйти... но  на самом деле эта  нота есть... есть, вы просто  не
хотите ее слушать. €  это -  настоЯщий  идиотизм, поразительный  идиотизм! “
человека есть  нота, его собственнаЯ нота, и если  он дает  ей  погибнуть  в
себе...  нет,  послушайте  менЯ... жизнь,  конечно, издает  адский  шум,  но
напрЯгите слух, чтобы услышать  ее, а когда услышите, схватите  ее и держите
крепко, чтобы она больше никуда не  делась. Ќосите ее с собой,  напевайте ее
про себЯ, когда вы работаете, пусть она звучит у вас в голове, в душе, пусть
она  будет  на кончиках ваших пальцев. €, может  быть, даже в  ногах, да-да,
тогда,  может  быть,  вы сможете хоть  раз  прийти вовремЯ, потому что  ведь
невозможно каждый раз начинать  с опозданием на полчаса, каждую пЯтницу  - с
опозданием, Я говорю это к длЯ вас,  мистер Џоттер, даже в основном длЯ вас,
со всем моим к вам уважением, никогда еще ваша соль не звучала в этих стенах
раньше чем в восемь тридцать, никогда - все это могут подтвердить.
     ‚  общем,  Џекиш   старалсЯ  вовсю.  €  его  внимательно  слушали.  ‚от
поэтому-то,   за  исключением  досадной  забывчивости  миссис  ’реппер,  все
составлЯющие   гуманофона  могли  продемонстрировать   необычайную  точность
мелодии. Њожно было остановить каждого из них в любой момент, в любом месте,
попросить  послушать  его  ноту  -  и  он  воспроизводил  ее  с  необычайной
естественностью, с точностью духового инструмента, а ведь это были люди. € в
самом  деле, они носили ее в своей душе,  в сердце, - именно так,  как думал
Џекиш, -  как запах,  как памЯть, как боль. ‚от  так. € в  конце  концов они
<i>становились</i>   этой   нотой.  Ќапример,  когда   умер  достопочтенный   •азек
(гепатитный цирроз), всем стало Ясно, что умер не только  сам достопочтенный
•азек, но также, а может быть, и в большей степени,  - самый  низкий фа-диез
гуманофона.  „ва  других фа-диеза  (мистер ‚оук и миссис Ѓардини) произнесли
надгробную  речь, а  Џекиш  сочинил по  этому случаю  рондо длЯ  оркестра  и
гуманофона,  в котором  были все ноты, кроме только  что  усопшей. ќто  было
очень трогательно. ‚от так.
     - €звини, Џекиш...
     - Ќу что еще, Ѓрэт?
     - џ только хотел сказать, что доктор Њейзл не пришел.
     - Љто-нибудь видел доктора?
     -  „октора нет,  он  уехал  к  ЋрневалЯм,  кажетсЯ, у  миссис  Ћрневаль
начались схватки...
     Џекиш покачал головой:
     - ЉакаЯ нота была у доктора?
     - Њи.
     - •орошо, ми будет моЯ...
     - Џекиш, если хочешь, Я возьму ми, а Ђрт возьмет мою соль, а...
     - „авайте  не  будем  ничего  усложнЯть, хорошо? џ возьму ми,  и каждый
будет вести свою ноту. Ђ Я возьму ми.
     - “ доктора она хорошо получалась...
     -  Ќу,  хорошо, хорошо, она у него получитсЯ так же  хорошо в следующий
раз, а сейчас начнем. ’ишина, пожалуйста.
     ’ридцать шесть пар глаз уставились на Џекиша.
     - ‘егоднЯ  вечером мы исполним &laquo;‡аколдованный лес&raquo;.  Џервую
строфу -  негромко, припев - быстрее, прошу  вас. •орошо. ‚се  на месте. Љак
обычно: забудьте, кто вы есть, и отдайтесь музыке. ѓотовы?
     „ва  часа  спустЯ  Џекиш  и  Џент  возвращались  домой,  Џент  и  Џекиш
пробирались в темноте к домику вдовы Ђбегг, где один жил в своей комнате как
пожизненный пансионер, а второй - имел свою постель в качестве полуприемного
сына. Џекиш насвистывал мелодию &laquo;‡аколдованного леса&raquo;. Џент шел,
переставлЯЯ ноги, как будто бы он шагал по невидимой проволоке,  висЯщей над
пропастью глубиной в четыреста метров, может быть, даже больше.
     - ‘лушай, Џекиш...
     - Њммм...
     - Ђ у менЯ будет своЯ нота?
     - Љонечно же, будет.
     - Ђ когда?
     - ђано или поздно.
     - Љогда рано или поздно?
     - Њожет быть, когда пиджак станет тебе впору.
     - € какаЯ это будет нота?
     - Ќе знаю, мой мальчик. Џридет времЯ, и ты узнаешь.
     - ’ы уверен?
     - Ћбещаю тебе.
     Џент снова пошел по воображаемой проволоке. ЏриЯтнее всего было то, что
даже  когда  он  падал, ничего  страшного  не происходило.  ќто  была  очень
глубокаЯ пропасть. Ќо у этой пропасти была добраЯ душа. Ћна  прощала ошибки,
почти всегда прощала.
     - ‘лушай, Џекиш...
     - Њммм...
     - “ тебЯ есть нота, правда же?
     Њолчание.
     - ЉакаЯ это нота, Џекиш?
     Њолчание.
     - Џекиш...
     Њолчание.
     Џотому что, сказать по правде, у него, у Џекиша, не было своей ноты. Ћн
начинал  стареть,  он  играл  на  тысЯче  инструментов,  даже  сам   изобрел
несколько,  у него в голове  раздавалось несметное число  разных звуков,  он
даже мог  их видеть, а это не то же  самое, что слышать их,  он знал, какого
цвета разные шумы, он знал их все до одного, он мог слышать даже неподвижный
камень, -  но своей ноты у него не было. ќто была  непростаЯ историЯ.  ‚ нем
звучало слишком много нот, чтобы выбрать  одну, свою.  ќто трудно объЯснить.
’ак было, вот и все. Ћна, эта нота, растворилась в бесконечности,  как слеза
в море.  €  можно  потратить целую жизнь,  пытаЯсь  выловить ее снова. †изнь
Џекиша. ‚се зто трудно  понЯть. Њожет быть, если бы вы  были там, в ту ночь,
когда дождь лил как из ведра, а на колокольне в  Љвиннипаке било одиннадцать
часов, может быть, тогда бы вы понЯли, если бы вы видели это своими глазами,
если  бы вы  видели Џекиша той ночью.  ’огда да. Њожет быть, вы бы и понЯли.
ел сильный дождь, и на колокольне  в Љвиннипаке начало отбивать одиннадцать
часов. Ќадо  было бы  быть  там,  в тот  момент. €менно  там.  —тобы понЯть.
—то-нибудь из всего этого.


        <b>3</b>

     €нженера-путейщика звали  Ѓонетти. ќто был очень  элегантный, чрезмерно
благоухающий  господин с небольшой  залысиной.  Ћн беспрестанно  смотрел  на
часы, то  и  дело доставаЯ их  из жилетного кармана, отчего казалось, что он
очень  занЯт  чрезвычайно важными делами. Ќа самом  деле это  была привычка,
приобретеннаЯ им  много лет назад, в тот  день,  когда в праздничной толпе в
день ‘вЯтого Џатрика у него  украли  точно такие же часы, семейную реликвию.
Ћн  смотрел на  них  не  длЯ  того, чтобы узнать, сколько  времени, а просто
проверЯл, на  месте ли часы. Џроехав три часа в  колЯске  и прибыв наконец в
Љвинипак, он вынес краткий приговор:
     - Ќеобходимость железной дороги в этом так называемом  городе не только
логична, но и совершенно очевидна.
     ‡атем вышел из колЯски, попыталсЯ стрЯхнуть пыль со спины, вынул часы и
спросил,  где  дом мистера ђайла. ‘ ним вместе  приехал ассистент, улыбчивый
человечек,  фамилиЯ  которого,  по удивительному  совпадению,  была Ѓонелли.
Ѓрэт, который их встречал, провез их на  своей колымаге по дороге, ведущей к
‘текольному заводу, мимо холма, прЯмо к дому мистера ђайла.
     - ‚еликолепный дом, - сказал инженер Ѓонетти, доставаЯ часы.
     -  „ействительно,  великолепный, -  ответил Ѓонелли,  мнениЯ  которого,
впрочем, никто не спрашивал.
     Ћни  уселись  вокруг  стола:  Ѓонетти,  Ѓонелли,  мистер ђайл и  старик
Ђндерсон. &laquo;Ќасколько мне известно, рельсы не делают из стекла: зачем Я
здесь нужен?&raquo; - протестовал было старик Ђндерсон. &laquo;’ы посидишь и
просто  послушаешь, остальное  - мое  дело&raquo;,  -  ответил  мистер ђайл.
&laquo;€ потом - кто тебе сказал:  может быть,  их  и впрЯмь лучше делать из
стекла&raquo;.  Ќа   столе  была   разложена  большаЯ   карта   окрестностей
Љвиннипака. Ѓонелли привез с собой толстенную папку с документами и дорожный
письменный прибор. Ќа мистере  ђайле был халат. Ѓонетти поглЯдывал  на часы.
‘тарый Ђндерсон закурил свою пенковую трубку.
     -  Џолагаю,  мистер  ђайл, вы уже  определились,  как  будет  пролегать
железнаЯ дорога... - сказал Ѓонетти.
     - Џростите, не понимаю.
     - џ хочу сказать... вам надо уточнить, откуда бы вы хотели вести дорогу
и в каком городе она должна заканчиватьсЯ.
     - Ђх, да... поезд должен отправлЯтьсЯ из Љвиннипака, это решено... или,
лучше  сказать, отсюда, откуда-то отсюда... Я думал,  от подножиЯ холма, там
большой луг, думаю, там будет идеально...
     - € каков же будет конечный пункт? - спросил Ѓонетти не без скептицизма
в голосе.
     - Љонечный?
     - ‚ какой город должен прибывать поезд?
     - Ќу, такого конкретного города нет, куда бы он мог прибывать... нет.
     - Ќо простите, такой город должен быть...
     - ‚ы думаете?
     Ѓонетти посмотрел на Ѓонелли. Ѓонелли посмотрел на Ѓонетти.
     - Њистер ђайл, поезда нужны длЯ того, чтобы перевозить товар и людей из
одного  города  в  другой,  вот в чем их назначение.  € если  нет города,  в
который должен прибывать поезд, то и в поезде таком смысла нет.
     Њистер  ђайл вздохнул.  Џосле  небольшой паузы  он  заговорил  голосом,
полным терпеливого пониманиЯ:
     - „орогой инженер Ѓонетти,  единственное и истинное назначение поезда -
это бежать себе по земле со скоростью, на которую не  способны никто и ничто
другое. …динственное и истинное назначение поезда в том, чтобы человек сидел
в нем и  видел мир таким, каким никогда прежде  не видел, и чтобы он за один
раз смог увидеть столько, сколько не видел за тысЯчу поездок в колЯске. …сли
к тому же этот поезд сможет  перевезти немного углЯ  или несколько коров  из
одного  города в другой,  тем лучше; но не  это  главное.  Џоэтому,  на  мой
взглЯд, нет никакой  нужды, чтобы мой поезд  прибывал  в какой-нибудь город,
потому что, в общем, ему не нужно  никуда  прибывать, так  как его  основнаЯ
задача - бежать по земле со скоростью сто километров, а вовсе не прибывать в
какое-то место.
     €нженер  Ѓонетти метнул разъЯренный  взглЯд на ни  в  чем  не повинного
Ѓонелли.
     -  Ќо это  совершеннейший абсурд!  …сли бы было как вы  говорите, можно
было бы построить круговую  железную дорогу, этакое огромное кольцо длиною в
несколько  десЯтков   километров,  и  пустить   по  нему   поезд;  а  потом,
израсходовав  тонны  углЯ  и  истратив  уйму  денег,  получить  превосходный
результат: привезти всех обратно в пункт отправлениЯ!
     ‘тарый Ђндерсон  курил с невозмутимым  видом. Њистер  ђайл продолжал  с
олимпийским спокойствием:
     -  ќто совсем другое дело, дорогой  инженер, не надо путать.  Љак Я вам
уже  объЯснЯл в письме, Я хотел бы построить абсолютно прЯмой путь  длиною в
двести  километров,  и  Я  вам  объЯснЯл  зачем.  Џуть -  это  прЯмолинейнаЯ
траекториЯ,  а поезд  - пулЯ,  выпущеннаЯ в воздух. ‡наете,  это  прекрасный
образ -  летЯщаЯ пулЯ:  это точнаЯ  метафора судьбы. ЏулЯ летит и  не знает,
убьет она кого-нибудь  или пролетит мимо, и  все  же она летит, и  судьба ее
предрешена: разорвать чье-то сердце или пробить насквозь какую-то  стену. Ќа
судьбе все  уже написано  заранее, и  все же прочесть эти записи невозможно.
Џоезда - это пули  и в то же времЯ  - точные метафоры судьбы, только гораздо
красивее и крупнее. ‚от Я и думаю: как было бы прекрасно разбросать по земле
эти памЯтники прЯмой, без изгибов траектории  судьбы. ќто  как  картины, как
портреты. €з поколениЯ  в поколение  будут передавать они  неизменные  черты
того, что мы называем  судьбой. ђади этого мой поезд пойдет по  прЯмой линии
длиной  в двести  километров, дорогой  инженер,  и у  нее  не будет изгибов,
никаких изгибов.
     €нженер  Ѓонетти  стоЯл  с  окаменевшим  лицом,   выражавшим  полнейшее
недоумение. ѓлЯдЯ на него, можно было бы подумать,  что у него во второй раз
украли часы.
     - Њистер ђайл!
     - „а, инженер...
     - Њ€‘’…ђ ђЂ‰‹!
     - ‘лушаю.
     Ќо, не в силах произнести ни слова, Ѓонетти  рухнул на стул, как падает
на  ковер боксер, после  двух-трех  неудачных ударов потерЯвший  надежду  на
победу. € вот тогда обнаружилось, что Ѓонелли - вовсе не пустое место.
     - ‚ы абсолютно правы, мистер ђайл, - сказал он.
     - Ѓлагодарю вас, мистер...
     - Ѓонелли.
     - Ѓлагодарю вас, мистер Ѓонелли.
     -  „а,  вы абсолютно  правы,  и,  хотЯ  возражениЯ  инженера совершенно
обоснованны,  нельзЯ отрицать, что  вы  четко  представлЯете, чего хотите, и
идеЯ  ваша  достойна  воплощениЯ.  €  все  же, если позволите, не стоит  так
категорично  отвергать  возможность  выбрать город  как конечный  пункт  длЯ
вашего поезда. …сли Я правильно понЯл, вам совершенно безразлично место, где
будут  заканчиватьсЯ  пути, и,  думаю, у  вас  не вызовет беспокойства, если
<i>случайно</i>  этим  местом  окажетсЯ  какой-нибудь  город.   ‡наете   ли,  такаЯ
возможность  смогла бы решить  многие  проблемы: так  можно  проще построить
железную дорогу и уже на следующий день пустить по ней поезд.
     - ЌельзЯ ли покороче?
     -  ‚се очень просто:  укажите  нам на этой карте любой город  за двести
километров отсюда, и  вы  получите ваши двести  километров  прЯмого  пути  и
поезд, бегущий по нему со скоростью сто километров в час.
     Њистер ђайл кивнул с удовлетворенной  улыбкой. Ѓросив взглЯд на старого
Ђндерсона, он склонилсЯ над картой. Ћн  изучал ее так, будто  никогда раньше
не  видел, что,  впрочем,  весьма вероЯтно. Ћн  измерЯл расстоЯние пальцами,
что-то бормотал, взглЯд его блуждал по карте.  ‚округ стоЯла полнаЯ  тишина.
Џрошла,  может  быть,  минута. Џотом старик  Ђндерсон, выйдЯ из  оцепенениЯ,
наклонилсЯ  к карте,  два  раза  отмерил трубкой расстоЯние и,  с  довольной
улыбкой подвинувшись к мистеру ђайлу, прошептал ему на ухо название.
     Њистер ђайл резко откинулсЯ на спинку стула, как будто его ударили.
     - Ќет, - сказал он.
     - Џочему?
     -  Џотому  что это  невозможно,  Ђндерсон,  это не  просто какой-то там
город...
     - ‚от именно. €менно потому, что это не просто какой-то там город...
     - џ не могу отправлЯть туда поезд, постарайсЯ понЯть.
     -  ‡десь нечего понимать. ќто проще простого. Ќикто не  сможет помешать
нашему поезду прибывать туда, никто.
     - Ќикто  нам и  не мешает,  но  лучше, чтобы он прибывал в какой-нибудь
другой город, правда.
     Ѓонетти и Ѓонелли хранили молчание, как две могильные плиты.
     - € потом, „жун бы мне этого никогда не простила.
     €  мистер ђайл замолчал, пробормотав: &laquo;€ потом, „жун бы мне этого
никогда не  простила&raquo;. ‡амолчал и старик  Ђндерсон.  Џотом он встал и,
повернувшись к гостЯм, произнес:
     - €звините, господа, разрешите нам на минутку...
     Ћн  взЯл мистера  ђайла  под  руку  и вывел его  в соседнюю  комнату. ‚
китайскую гостиную.
     - „жун не только  простит тебе это:  это будет последним и самым лучшим
подарком.
     - Џодарком?  „а  это  абсурд какой-то! Ћна и  слышать ничего не хочет о
Њориваре, а Я  туда  проведу  железную дорогу... нет-нет,  это  плохаЯ идеЯ,
Ђндерсон...
     - Џослушай-ка менЯ,  мистер ђайл:  вы между собой можете по-прежнему не
упоминать  о  нем,  о  Њориваре, можете хранить этот ваш секрет,  а уж  Я-то
никому не  расскажу; но  это  ничего не  менЯет: наступит тот день,  - день,
когда  „жун  должна будет поехать  туда,  в Њоривар. € если  это правда, что
поезда - это судьба, а судьба - это поезда, то Я думаю, что самое правильное
- приехать туда, в Њоривар, сидЯ  задницей в поезде,  и именно в  этот самый
день.
     Њистер ђайл молчал. Ћн смотрел на старика Ђндерсона и думал. €з глубины
души  поднималась  давнЯЯ  грусть,  и он знал, что  не  должен  позволить ей
охватить себЯ, иначе будет  по-настоЯщему больно. Ћн начал думать о мчащемсЯ
поезде,  только  о  нем,  он пыталсЯ унестись  вслед  за  своей мечтой -  за
несущимсЯ  поездом,  за  рельсами, прорезающими полЯ  Љвиннипака,  его мысль
летела вдаль - туда, где будет конечный пункт, -  в каком-то  месте, а может
быть  - в городе, в  каком-нибудь  городе, возможно -  именно в этом, и путь
будет прЯмой,  как траекториЯ пули,  выпущенной в этот город, именно в этот,
ведь есть тысЯча мест, куда мог бы прибывать поезд, но длЯ этого поезда есть
особый конечный пункт, и этим пунктом будет Њоривар.
     Ћн опустил глаза.
     - Ќо „жун этого не поймет.
     - Џоймет. Ћна поймет это в тот самый день.
     Љогда  они вернулись  в  комнату,  Ѓонетти  и  Ѓонелли  с  угодливостью
вскочили.
     - ‘идите, пожалуйста... значит, решили  так... поезд будет отправлЯтьсЯ
отсюда  и  прибывать  прЯмо  в  Њоривар.  ЉажетсЯ,  это как  раз  в двухстах
километрах отсюда... разумеетсЯ, по прЯмой.
     Ѓонетти наклонилсЯ над картой, водЯ по ней пухлыми пальцами, разыскиваЯ
этот город, о котором он уже где-то слышал.
     -  ‚еликолепно!  џ  вижу,  Њоривар  находитсЯ  на  море,  это  позволит
осуществлЯть коммерческие  перевозки...  ‚аше  решение,  мистер ђайл, просто
идеально, мне кажетсЯ, что...
     -  Љоммерческие перевозки, как  вы  их называете, не имеют длЯ  менЯ ни
малейшего значениЯ, инженер. Ќе могли бы вы лучше сказать, когда можно будет
начать работы и сколько, по-вашему, все это будет стоить?
     €нженер Ѓонетти,  достав из  кармана часы,  оторвал  взглЯд от  карты и
бросил его на  часы  - он проверЯл  их  наличие.  ‡аговорил Ѓонелли, который
приехал именно длЯ этого.
     -   Ќеобходимо   будет  сделать   строительную  площадку   человек   на
восемьдесЯт...   —ерез  пару  месЯцев  можно  будет  начать.   —то  касаетсЯ
стоимости, ваше совершенно законное желание построить прЯмую линию потребует
от  нас некоторых дополнительных  работ...  нужно будет внимательно  изучить
маршрут, и, возможно, придетсЯ копать,  - построить кое-где землЯные валы и,
может быть, даже туннели... ‚о всЯком случае, приблизительнаЯ сумма, которую
вы найдете в этих документах, вам покажетсЯ реальной...
     Њистер ђайл взЯл лист  в руки. ’ам была  написана одна только цифра. Ћн
ее прочел. ЏоднЯл взглЯд и, протЯнув его Ђндерсону, сказал:
     - ђазумеетсЯ, это нешуточнаЯ сумма, но, думаю, в чем-то себЯ ограничив,
мы ее потЯнем.
     Ѓонелли посмотрел ему в глаза.
     - Ћбычно эта цифра обозначает строительство десЯти  километров железной
дороги. ‡начит, в нашем случае необходимо умножить ее на двадцать...
     Њистер ђайл  снова взЯл лист  из рук Ђндерсона, еще раз прочитал цифру,
поднЯл взглЯд на Ѓонелли, перевел его на Ѓонетти и снова на Ѓонелли.
     - Џравда?


        <b>4</b>

     —еловек, как маЯтник, неутомимо мечетсЯ взад-вперед, от дома к дороге.
     Џод проливным дождем человек, как безумный маЯтник, мечетсЯ взад-вперед
от дома к дороге.
     ‘реди  ночи,  под  проливным  дождем,  человек, как  безумный  маЯтник,
выбегает  из  своего  дома, останавливаетсЯ  посреди  дороги,  потом  быстро
возвращаетсЯ  домой,  снова  выбегает на улицу,  и опЯть  забегает в дом,  и
кажетсЯ, что так будет продолжатьсЯ вечно.
     ‘реди  ночи,  под  проливным  дождем, человек, как  безумный  и  сильно
промокший маЯтник, выбегает из своего дома, останавливаетсЯ  посреди дороги,
высматривает что-то  в небе и  в потоках дождЯ и  быстро возвращаетсЯ в дом,
снова выбегает  на  улицу,  и  опЯть  бежит в  дом, и кажетсЯ, что так будет
продолжатьсЯ  вечно, он  как будто околдован колокольным звоном, прорезающим
ночную тьму и растворЯющимсЯ в бесконечном дожде.
     Ћдиннадцать ударов.
     Ћдин за другим.
     Ћдин и тот же звук, одиннадцать раз подрЯд.
     Љаждый удар звучит так, как будто он - единственный.
     Ћдиннадцать волнами расходЯщихсЯ звуков.
     Ђ в них - неисчислимое времЯ.
     Ћдиннадцать.
     Ћдин за другим.
     Њедные камни, падающие в ночную мглу.
     Ћдиннадцать непроницаемых звуков, брошенных в червоточину ночи.
     Ћдиннадцать ударов  раздавались  среди проливного дождЯ  с  колокольни,
бодрствовавшей в ночи.
     € первый же удар - самый первый - застал врасплох душу  Џекиша и опалил
ее крыльЯ.
     Џекиш смотрел на  проливной дождь за  стеклом. ‹учше  сказать - он  его
<i>слушал</i>. „лЯ него все это было прежде всего бесконечной чередой звуков. —асто
случалось  так,  что  мир  представал перед  ним  в  виде  особенно  сложной
симфонии,  и  тогда  он,  как загипнотизированный, наблюдал его с величайшим
вниманием,  и  душа   его   была  охвачена  каким-то  острым,   лихорадочным
возбуждением. ‡а  окном раздавалсЯ  шум дождЯ, а он слушал. Ћн застыл у окна
своей  комнаты в глубине  коридора в доме  вдовы  Ђбегг,  босиком, в  ночной
рубашке грубой шерсти.  Ћни остались наедине, это потрЯсающе - наедине: он и
этот дождь. Ќо вот в темноте на колокольне Љвиннипака раздалсЯ первый удар.
     Џекиш  слышал его с  самого  начала, - тысЯчи  звуков  лились  с  неба,
прорезаЯ тьму,  едва касаЯсь  его  сознаниЯ,  и тут  же  исчезали вдали.  Ћн
почувствовал, будто его что-то слегка задело. Љак будто оцарапало. Ћн затаил
дыхание  и приготовилсЯ ждать второго удара. Ћн слышал его с самого начала -
тысЯчи звуков лились с  неба,  прорезаЯ тьму, сверлЯ его сознание,  и тут же
исчезали вдали. ‚ тот миг, когда  звук  умолк,  он  совершенно  точно понЯл:
такой  ноты в  природе  не существует.  ђаспахнув дверь  комнаты, он босиком
пробежал по коридору и выскочил на улицу. Ќа пороге он услышал третий  удар,
сверху на него  обрушилась стена воды, но он этого не заметил и  выбежал  на
середину дороги. ’ам он остановилсЯ и, стоЯ босиком в луже, поднЯл взглЯд на
колокольню  Љвиннипака, закрыл мокрые (но не от  слез)  глаза и стал  ждать,
когда раздастсЯ...
     —етвертый удар.
     Ћн  выждал  две  секунды,  чтобы прослушать его полностью, с начала  до
конца, и быстро побежал к дому. Ћн бежал, выкрикиваЯ ноту сквозь шум  дождЯ,
сквозь  весь этот шум. Ћн  не  отпускал от себЯ эту ноту  ни  пока  открывал
дверь, ни пока  бежал по коридору, оставлЯЯ грЯзные следы и стрЯхиваЯ воду с
одежды, волос и с души, - он не отпускал ее, пока не добежал до комнаты и не
сел  за  свое пианино, &laquo;Џлейель&raquo;  1808 года, светлого  дерева  с
прожилками  в  виде  облаков,  и  не  начал  искать  ее на  клавишах.  Ќоту,
разумеетсЯ.  ‘и-бемоль, потом лЯ, снова си-бемоль, потом -  до, снова - до и
си-бемоль. Ћн искал ноту, затерЯнную среди белых и черных клавиш. ‘ руки его
стекала вода, каплЯ дождЯ, упавшаЯ с неба, чтобы слезой пролитьсЯ на клавишу
цвета  слоновой кости и,  скатившись  в щель между до  и ре,  исчезнуть  там
навсегда, -  какаЯ  прекраснаЯ  судьба. Ћн так и не нашел  ее.  €  замолчал.
Џерестал нажимать клавиши.  ‡атем, услышав зарождающийсЯ  звук нового удара,
резко вскочил, выбежал в коридор, одним прыжком оказалсЯ на улице и, даже не
останавливаЯсь, прЯмо по лужам побежал навстречу этому звуку, с невозмутимой
регулЯрностью  доносЯщемусЯ  с  колокольни  сквозь  стену  дождЯ;  он  снова
закричал  эту несуществующую ноту  и,  резко  повернувшись,  опЯть побежал к
дому,  не обращаЯ вниманиЯ на ливень, и,  проскользнув через мокрый коридор,
уселсЯ за свой &laquo;Џлейель&raquo; 1808 года, светлого дерева с прожилками
в виде облаков, и, крича  эту несуществующую  ноту, стал ритмично ударЯть по
клавишам,  вымогаЯ у них то, чего у них не  было,  - несуществующую ноту. Ћн
кричал и  терзал  си-бемоль,  потом  -  до,  и опЯть  си-бемоль,  си-бемоль,
си-бемоль, он кричал  и  бил по клавишам с невыразимой Яростью,  или,  может
быть, это был немыслимый энтузиазм, и нельзЯ было  также понЯть -  слезы ли,
капли ли дождЯ текли по его лицу. Љогда он снова бежал по коридору к выходу,
ноги  его  скользили по  грЯзной  воде, покрывавшей  пол; толкнув дверь,  он
выскочил на  дорогу.  ‘ердце  его  отбивало  какой-то  особенный  ритм,  как
безумные часы, закованные в этот чудовищный корпус, которым был Љвиннипак со
своей  колокольней. Ћн  снова поднЯл взглЯд в ночную пустоту, чтобы  набрать
себе  пригорошню  звука,  регулЯрно доносившегосЯ до его слуха  с колокольни
сквозь тысЯчи блестЯщих  капель,  и он  набрал  ее, и  понес,  как  человек,
который  несет  в   ладонЯх  воду,  желаЯ  утолить  чью-то  жажду  или  свою
собственную, и он утолил бы ее,  но, дойдЯ до середины  коридора, понЯл, что
руки его пусты, а значит, и сознание  его пусто и  безмолвно, - это был лишь
миг, быть  может  -  предчувствие  того,  что  вот-вот  произойдет;  он  как
вкопанный  остановилсЯ  посреди  коридора и вдруг  резко обернулсЯ,  как  бы
охваченный неожиданным  страхом, и бросилсЯ  вон из дома, хлопнув дверью, и,
по щиколотку в мутной воде, он добежал до середины дороги, упал на колени и,
сжав  голову  руками,   закрыл  глаза  и  подумал:  &laquo;‘ейчас,  вот-вот,
сейчас&raquo;, и пробормотал: &laquo;€ли больше никогда&raquo;.
     Ћн стоЯл там, как зажженнаЯ свечка в пылающем амбаре.
     ‡аживо похороненный в море текучих ночных звуков, он ждал одной круглой
медной  ноты.  ЉакаЯ-то   маленькаЯ  пружинка  ослабла  в  сердце  часов  на
колокольне в Љвиннипаке.
     „линнаЯ стрелка сдвинулась вперед на минуту.
     ‘реди морЯ  текучих  ночных  звуков  до  Џекиша доползла круглаЯ  каплЯ
тишины.  Љоснувшись  его,  она   лопнула,   обрызгав  тишиной  громкий   шум
бесконечного дождЯ.
     &laquo;„а,  той ночью на  землю  обрушилсЯ настоЯщий ливень, знаете ли,
нечасто  в  наших  краЯх такое случаетсЯ, насколько  Я  припоминаю...  хотЯ,
разумеетсЯ, это  не единственнаЯ причина,  по которой  мне  запомнилась  эта
ночь... впрочем, это  одна из самых  важных  причин...  хотЯ...  сказать  по
правде,  мистер Џекиш утверждал всегда, что  именно  из-за дождЯ  все это  и
случилось... не знаю, смогу  ли Я  все хорошо  объЯснить...  знаете  ли,  он
думал,  что  из-за  дождЯ  звук  бывает  таким странным...  он  говорил, что
колокольный звон,  пройдЯ сквозь стену воды  и отражаЯсь от  каждой капли...
превращаетсЯ в какую-то другую ноту, в общем... как будто  кто-то  играет на
фисгармонии на  глубине морЯ...  это,  должно  быть,  какие-то  другие ноты,
правда?..  Ќо в то же времЯ, не  знаю,  Я  не всегда понимаю то, что говорит
мистер  Џекиш...  Ћн  мне даже  объЯснил однажды... он попросил  менЯ встать
рЯдом с его пианино и объЯснил мне... он говорил,  что между двумЯ соседними
клавишами есть бесконечное число других нот, бог знает, сколько скрытых нот,
так  сказать, неслышных  нот, - а он, мистер  Џекиш, -  он их слышит, и это,
если хотите  знать, и есть корень всех его бед  и того беспокойства, которое
его снедает, да-да,  снедает его, и он говорил, что той ночью та нота и была
как раз одной из этих  скрытых нот...  понимаете, - тех, что находЯтсЯ между
двумЯ соседними клавишами...  нота, невидимаЯ даже ему... вот... но не знаю,
Я  тут  многого  не  пон