или  когда  видишь  его  труп,  чувствуешь
удар прЯмо в сердце, даже еще не понимаЯ, что  произошло.  Џоистине  узнаешь
почти о своем собственном уничтожении. € только поздней  начинаешь  сожалеть
о выбывшем из строЯ.
     Њы смотрим на эту омерзительную голову, похожую  на  голову  Ярмарочной
мишени; она так изуродована,  что  стираетсЯ  всЯкое  воспоминание  о  живом
человеке. …ще одним товарищем меньше!.. Њы стоим вокруг него и ужасаемсЯ.
     - ќто был...
     •очетсЯ что-то сказать. Ќо не находишь нужных, значительных,  правдивых
слов.
     - €дем! - с усилием произносит  †озеф,  страдаЯ  от  острой  физической
боли. - “ менЯ больше нет сил останавливатьсЯ.
     Њы покидаем бедного Љокона,  бывшего  человека-цифру,  бросив  на  него
последний беглый, почти рассеЯнный взглЯд.
     - ’рудно себе даже представить, - говорит ‚ольпат.
     ...„а, трудно себе даже представить. ‚се  эти  утраты  в  конце  концов
утомлЯют воображение. ‚  живых  нас  осталось  совсем  мало.  Ќо  мы  смутно
чувствуем величие этих мертвецов. Ћни отдали все:  они  постепенно  отдавали
все свои силы и под конец отдали самих себЯ целиком. Ћни  перешли  за  грань
жизни: в их подвиге есть нечто сверхчеловеческое и совершенное.


        x x x

     - ЏоглЯди, этого ухлопали как будто давно, а...
     Ќа шее почти иссохшего тела зиЯет свежаЯ рана.
     - ќто крыса... - говорит ‚ольпат. - ’рупы старые, но их  жрут  крысы...
‚идишь дохлых крыс? Њожет  быть,  они  отравились;  вот  их  сколько  вокруг
каждого трупа. „а вот этот беднЯга сейчас покажет нам своих крыс.
     Ћн приподнимает ногой распластанные останки, и действительно  мы  видим
под ними двух дохлых крыс.
     - Њне хочетсЯ найти ”арфаде, - говорит ‚ольпат. - џ ему  крикнул,  чтоб
он подождал минутку, помнишь: когда  мы  бежали  и  он  за  менЯ  ухватилсЯ.
ЃеднЯга! …сли б он только дождалсЯ!
     Ћн ходит взад и  вперед,  его  влечет  к  мертвецам  какое-то  странное
любопытство. Ћни равнодушно отсылают его друг к другу;  на  каждом  шагу  он
всматриваетсЯ в землю. ‚друг он  испускает  отчаЯнный  крик.  Ћн  машет  нам
рукой и становитсЯ на колени перед каким-то трупом.
     - Ѓертран!
     Њы чувствуем острую, щемЯщую боль. ‡начит, он  тоже  убит,  а  ведь  он
больше всех воздействовал на нас своей волей и Ясностью мысли!  Ћн  пал,  он
пал, как всегда исполнЯЯ свой долг. Ћн нашел смерть на поле брани!
     Њы глЯдим на него, отворачиваемсЯ и смотрим друг на друга.
     - Ђ-а!..
     Ћтвратительное зрелище! ‘мерть придала  нелепо  смешной  вид  человеку,
который был так спокоен и прекрасен. ‚олосы растрепались и упали  на  глаза,
усы мусолЯтсЯ во рту, лицо  распухло;  мертвец  смеетсЯ.  Ћдин  глаз  широко
раскрыт,  другой  закрыт,  Язык  высунут.  ђуки  раскинуты  крестом,  пальцы
растопырены. ЏраваЯ нога тЯнетсЯ в сторону;  леваЯ  -  вывихнутаЯ,  влажнаЯ,
бескостнаЯ; она пробита осколком; это и вызвало кровотечение,  от  которого,
наверно,  умер  Ѓертран.  Џо  иронии  судьбы,  он  дергалсЯ  в  предсмертных
судорогах, как паЯц.
     Њы его бережно  выпрЯмлЯем  и  укладываем,  мы  возвращаем  покой  этой
страшной маске. ‚ольпат вынимает из кармана убитого бумажник, чтобы  отнести
в канцелЯрию, и благоговейно кладет среди своих бумаг, рЯдом  с  фотографией
своей жены и детей.
     - „а, брат, это был настоЯщий человек! …сли он что говорил,  ему  можно
было верить. ќх, как он был нам нужен!
     - „а, - отвечаю Я, - он всегда был бы нам нужен.
     - Ѓеда!.. - бормочет ‚ольпат и дрожит.
     †озеф шепотом повторЯет:
     - ќх, черт подери, эх, черт подери!
     Џо  равнине  снуют  люди,  как  на  городской  площади.  €дут   отрЯды,
посланные на работу, и солдаты-одиночки. ‘анитары  терпеливо  и  старательно
приступают к своей непосильной работе.
     ‚ольпат уходит в траншею сообщить товарищам о  наших  новых  утратах  и
особенно о великой потере: о смерти Ѓертрана. Ћн говорит †озефу:
     - Ќе будем терЯть друг друга из виду!  ‹адно?  ‚ремЯ  от  времени  пиши
просто: "‚се хорошо. Џодпись: Љамамбер". ‹адно?
     Ћн исчезает среди людей, столпившихсЯ  на  этом  пространстве,  которым
уже завладел мрачный, бесконечный дождь.
     †озеф опираетсЯ на мою руку. Њы спускаемсЯ в овраг.
     Ћткос, по которому мы спускаемсЯ, называетсЯ "џчейки  зуавов"...  ‡десь
во времЯ майского наступлениЯ зуавы начали рыть индивидуальные прикрытиЯ,  у
которых их и перебили. Ќекоторые убиты на самом краю  Ямы  и  еще  держат  в
истлевших  руках  кирку-лопату  или  смотрЯт  на   нее   глубокими   черными
глазницами.  ‡емлЯ   так   переполнена   мертвецами,   что   после   обвалов
обнаруживаютсЯ  целые  заросли  ног,  полуодетых  скелетов,  груды  черепов,
валЯющихсЯ на стене, как фарфоровые чаши.
     ‡десь, в недрах  земли,  лежит  несколько  пластов  трупов;  во  многих
местах снарЯды вырыли самые старые из них и бросили  на  новые.  „но  оврага
сплошь устлано  обломками  оружиЯ,  клочьЯми  бельЯ,  остатками  утвари.  Њы
ступаем  по  осколкам  снарЯдов,  железной  рухлЯди,  кускам  хлеба  и  даже
сухарЯм, выпавшим из  ранца  и  еще  не  размытым  дождЯми.  Њиски,  коробки
консервов, каски пробиты пулЯми и кажутсЯ шумовками  всевозможных  видов,  а
уцелевшие вывернутые кольЯ продырЯвлены.
     ‚ этой низине окопы похожи на сейсмические трещины, и кажетсЯ,  что  на
развалины после землетрЯсениЯ вывалились  целые  возы  разных  предметов.  Ђ
там, где нет мертвецов, сама землЯ стала трупом.
     “ поворота извилистого рва мы пересекаем  Њеждународный  ход,  все  еще
трепещущий разноцветными лохмотьЯми;  беспорЯдочные  кучи  сорванных  тканей
придают этой траншее  вид  убитого  существа.  ‚о  всю  длину,  до  землЯной
баррикады, навалены трупы  немцев;  они  переплелись,  они  извиваютсЯ,  как
потоки  осужденных  грешников  в  аду;  некоторые  высовываютсЯ  из  грЯзных
гротов, среди невообразимого нагромождениЯ балок,  веревок,  железных  лиан,
туров, плетней и щитов. Ќа этой баррикаде виден труп; он  воткнут  стоймЯ  в
кучу других трупов; там же, но в зловещей пустоте,  наклонно  стоит  другой;
все  вместе  это  кажетсЯ  большим  обломком  колеса,  увЯзшего   в   грЯзи,
оторванным крылом мельницы, и среди всего этого разгрома, среди  нечистот  и
разлагающихсЯ тел валЯютсЯ открытки, иконки, благочестивые книжонки,  листки
с  молитвами,  отпечатанными  готическим  шрифтом;   все   это   выпало   из
разодранных  карманов.  €спещренные  словами  бумажки,  казалось,   украсили
тысЯчами белых цветов обмана и бесплодиЯ эти зачумленные берега, эту  долину
уничтожениЯ.
     џ ищу надежное место,  чтобы  провести  †озефа;  он  постепенно  терЯет
способность двигатьсЯ; он чувствует,  как  боль  распространЯетсЯ  по  всему
телу. џ его поддерживаю; он уже ни на что не смотрит,  а  Я  смотрю  на  это
разрушение.
     Џрислонившись к расщепленным доскам разбитой  караульной  будки,  сидит
унтер. Џод глазом у него маленькаЯ дырка: удар штыка в лицо  пригвоздил  его
к этим доскам. Џеред ним сидит человек, упершись локтЯми в колени,  подперев
кулаками шею; у него снесена всЯ крышка черепа; это похоже на вскрытое  Яйцо
всмЯтку. ђЯдом с ним, как чудовищный  часовой,  стоит  полчеловека:  человек
расколот, рассечен надвое от черепа  до  таза,  он  прислонилсЯ  к  землЯной
стенке. Ќеизвестно, куда делась  втораЯ  половина  этого  кола;  глаз  повис
вверху; синеватые внутренности спиралью обвились вокруг единственной ноги.
     Њы наступаем на согнутые, искривленные, скрюченные  французские  штыки,
покрытые запекшейсЯ кровью.
     ‘квозь брешь насыпи виднеетсЯ дно; там стоЯт на коленЯх, словно  умолЯЯ
о чем-то, трупы солдат прусской гвардии; у них  в  спинах  пробиты  кровавые
дыры. €з груды этих трупов вытащили  к  краю  тело  огромного  сенегальского
стрелка;  он  окаменел  в  том  положении,  в  каком  его  застигла  смерть,
скрючилсЯ, хочет оперетьсЯ о пустоту, уцепитьсЯ за нее ногами  и  пристально
смотрит на  кисти  своих  рук,  наверно  срезанных  разорвавшейсЯ  гранатой,
которую он держал; все его лицо  шевелитсЯ,  кишит  червЯми,  словно  он  их
жует.
     - ‡десь,  -  говорит  проходЯщий  альпийский  стрелок,  -  боши  хотели
проделать фортель: они выкинули белый флаг, но  им  пришлось  иметь  дело  с
"арапами",  и  этот  номер  не  прошел!..  Ђ-а,  вот  и  белый  флаг;  им  и
воспользовались эти скоты!
     Ћн подбирает с земли и встрЯхивает  длинное  древко;  белый  квадратный
лоскут невинно развеваетсЯ.
     ...‚доль разбитого хода открываетсЯ шествие солдат; они  несут  лопаты.
€м приказано засыпать окопы, чтобы тут же  похоронить  всех  мертвецов.  ’ак
эти труженики в касках совершат дело правосудиЯ: они  вернут  полЯм  обычный
вид, засыплют землей рвы, уже наполовину заваленные трупами захватчиков.


        x x x

     Џо ту сторону прохода менЯ окликают: там, прислонЯсь к колу,  на  земле
сидит человек. ќто дЯдюшка ђамюр. €з-под расстегнутой  шинели  и  куртки  на
его груди видны повЯзки.
     - ‘анитары менЯ перевЯзали, -  говорит  он  глухим  голосом,  -  но  не
смогут унести отсюда раньше вечера. џ знаю, что помру с минуты на минуту.
     Ћн покачивает головой и просит:
     - Џобудь немного со мной!
     Ћн взволнован. €з его глаз текут  слезы.  Ћн  протЯгивает  мне  руку  и
удерживает менЯ. …му хочетсЯ многое сказать мне, почти исповедатьсЯ.
     - „о войны Я был честным человеком, - говорит он,  глотаЯ  слезы.  -  џ
работал с утра до ночи, чтобы прокормить семью. € вот Я пришел сюда  убивать
бошей... Ђ  теперь  менЯ  самого  убили...  Џослушай,  послушай,  не  уходи,
послушай!..
     - Њне надо отвести †озефа; он еле стоит. џ вернусь.
     ђамюр поднимает на †озефа заплаканные глаза.
     - Љак? Ћн не только жив, но еще  и  ранен?  €збавлен  от  смерти?  Ђ-а,
везет  же  некоторым  женам  и  детЯм!  Ќу,  ладно,  отведи  его  и  приходи
обратно!.. Њожет быть, Я еще дождусь тебЯ...
     ’еперь  надо  взобратьсЯ  на  другой  склон  оврага.  Њы  проникаем   в
бесформенное изувеченное углубление старого хода 97.
     ‚друг воздух раздирают остервенелые свистки. Ќад нами проноситсЯ  шквал
шрапнели... ‚ недрах  бурых  туч  сверкают  и  рассыпаютсЯ  страшным  дождем
аэролиты. ‚ыстрелы  грохочут,  взвиваютсЯ  в  небо,  разбиваютсЯ  о  склоны,
разворачивают холмы и вырывают из них старые кости мира. €  громовые  пожары
вспыхивают по всей линии.
     ЋпЯть начинаетсЯ заградительный огонь.
     Њы, как дети, кричим:
     - „овольно! „овольно!
     ‚  этом  неистовстве  смертоносных  машин,  механического   разрушениЯ,
преследующего нас повсюду, есть нечто сверхъестественное. џ держу †озефа  за
руку;  он  оглЯдываетсЯ,  смотрит  на  ливень  взрывов,  как   затравленный,
обезумевший зверь, и только бормочет:
     - Љак? ЋпЯть? ‡начит, еще не кончилось?  Њы  ведь  всего  насмотрелись,
всего натерпелись!.. € вот начинаетсЯ опЯть! ’ак нет же, нет!
     ‡адыхаЯсь, он падает на колени, озираетсЯ  с  бессильной  ненавистью  и
повторЯет:
     - ‡начит, это никогда не кончитсЯ, никогда?!
     џ беру его под руку и поднимаю.
     - Џойдем! „лЯ тебЯ это скоро кончитсЯ!


        x x x

     ‡десь, прежде чем отправитьсЯ дальше, надо подождать. џ  хочу  пойти  к
умирающему ђамюру: он менЯ ждет. Ќо за менЯ цеплЯетсЯ †озеф, и к тому  же  у
того места, где Я оставил умирающего, суетЯтсЯ люди. џ  догадываюсь:  теперь
уже не стоит туда идти.
     „но  оврага,  где  мы  прижимаемсЯ  друг  к  другу  под   этой   бурей,
сотрЯсаетсЯ, и при каждом залпе чувствуетсЯ  глухой  самум  снарЯдов.  Ќо  в
этом углублении мы не  подвергаемсЯ  опасности.  Џри  первом  затишье  люди,
пережидавшие, как и мы, отделЯютсЯ от нас, идут в гору: это санитары; они  с
невероЯтными усилиЯми карабкаютсЯ и несут тела, напоминаЯ упрЯмых  муравьев,
отбрасываемых песчинками; другие идут попарно или в  одиночку;  это  раненые
или свЯзисты.
     - €дем, - говорит †озеф, согнувшись, измерЯЯ взглЯдом склон,  последнюю
часть своего мученического пути.
     ‡десь деревьЯ: рЯд  ободранных  стволов  ивы;  одни  кажутсЯ  широкими,
плоскими; другие - зиЯют, словно  стоЯчие  отверстые  гробы.  ‚сЯ  местность
разворочена, изуродована; холмы, пропасти и мрачные бугры,  как  будто  сюда
низверглись все тучи бури. Ќад  черной,  истерзанной  землей  вырисовываетсЯ
разгром стволов; тускло поблескивает  бурое  с  молочными  прожилками  небо,
похожее на оникс.
     “ отверстиЯ хода 97 лежит поперек дуб; все его крупное тело скрючено  и
разбито.
     •од заткнут трупом. ѓолова и ноги застрЯли в земле. ‘труЯщаЯсЯ  по  дну
мутнаЯ вода покрыла туловище  песчаным  студнем.  Џод  этим  мокрым  саваном
выпирают грудь и живот, прикрытые рубашкой.
     Њы переступаем через останки, ледЯные,  липкие  и  светлые,  как  брюхо
Ящерицы; это трудно: почва рыхлаЯ и скользкаЯ.
     ‚ эту минуту  над  нами  раздаетсЯ  адский  свист.  Њы  сгибаемсЯ,  как
тростник. ‚ воздухе  разрываетсЯ  шрапнель;  она  оглушает,  ослеплЯет  нас,
обволакивает черным свистЯщим дымом. Џеред нами солдат взмахивает  руками  и
исчезает в какой-то бездне. Љрики  поднимаютсЯ  и  падают,  словно  обломки.
‚етер срывает с земли  черный  покров  и  отбрасывает  в  небо;  видно,  как
санитары  ставЯт  носилки,  бегут  к  месту  взрыва   и   поднимают   что-то
неподвижное. џ  вспоминаю  незабываемую  ночь,  когда  мой  брат  по  оружию
Џотерло, никогда не терЯвший надежды, раскинул руки и,  казалось,  улетел  в
пламЯ.
     Ќаконец мы взбираемсЯ на  вершину;  открываетсЯ  страшное  зрелище:  на
ветру стоит раненый; ветер встрЯхивает  его,  но  он  стоит  как  вкопанный;
поднЯтый капюшон  развеваетсЯ;  лицо  судорожно  подергиваетсЯ,  рот  широко
раскрыт; раненый воет, и мы проходим мимо этого кричащего дерева.


        x x x

     Њы добрались до нашей бывшей первой линии, откуда мы пошли в атаку.  Њы
сели на ступеньку длЯ  стрельбы  и  прислонились  к  выступам,  сделанным  в
последнюю минуту саперами длЯ нашего наступлениЯ. Џроходит самокатчик  ќтерп
и здороваетсЯ с нами. ЏройдЯ  мимо,  он  возвращаетсЯ  и  вытаскивает  из-за
обшлага конверт, край которого вылезал оттуда и казалсЯ белым галуном.
     - ќто ты берешь письма покойного Ѓике? - спрашивает менЯ ќтерп.
     - „а.
     - ‚от его письмо: оно вернулось обратно. Ђдреса не разберешь.
     Љонверт, наверно, лежал в пачке  сверху,  попал  под  дождь,  и  теперь
среди лиловатых разводов уже нельзЯ разобрать адрес. ’олько  в  углу  уцелел
адрес отправителЯ... џ осторожно вынимаю письмо: "„орогаЯ матушка...
     - Ђ-а, помню!
     Ѓике лежит под открытым небом  в  той  самой  траншее,  где  мы  теперь
отдыхаем. Ћн написал это  письмо  недавно,  на  стоЯнке  в  ѓошен-л'Ђббе,  в
сиЯющий великолепный день;  он  отвечал  на  письмо  матери,  котораЯ  тогда
тревожилась напрасно и рассмешила этим сына...
     "’ы думаешь, мне холодно, Я мокну под  дождем,  подвергаюсь  опасности.
Ќичего подобного! Ќапротив. ‚се это  кончилось.  ’еперь  жарко,  мы  потеем;
делать нам нечего, мы слонЯемсЯ и  греемсЯ  на  солнышке.  Њне  было  смешно
читать твое письмо..."
     џ  кладу  это  письмо  в  измЯтый,  истрепанный  конверт;  если  бы  не
случайность, стараЯ крестьЯнка,  по  новой  иронии  судьбы,  прочла  бы  эти
строки как раз в то времЯ, когда от тела ее сына под ледЯной бурей  осталась
только горсть мокрого праха, стекающего темным ручейком по насыпЯм траншеи.
     †озеф откинул голову. ‚друг его глаза смыкаютсЯ; он тЯжело дышит.
     - Љрепись! - говорю Я.
     Ћн открывает глаза.
     - ќх, не мне надо это сказать, - отвечает он. - ЏоглЯдите вот на  этих!
Ћни возвращаютсЯ туда, и вы тоже скоро вернетесь. „лЯ вас  все  это  еще  не
кончилось. „а, надо быть сильным, чтоб выносить все это еще и еще!


        XXI

        Џ…ђ…‚џ‡Ћ—Ќ›‰ Џ“ЌЉ’

     Ћтсюда неприЯтель уже видит нас  с  наблюдательных  пунктов,  -  больше
нельзЯ вылезать из окопов. ‘начала мы идем по  ходу  сообщениЯ  у  Џилонской
дороги. ’раншеЯ вырыта вдоль нее, а сама дорога исчезла: деревьЯ  вырваны  с
корнем, во всю длину траншеЯ наполовину изгрызла и поглотила дорогу,  а  что
оставалось, покрылось землей, заросло травой и за долгий  срок  смешалось  с
полЯми. ’ам, где прорвалсЯ мешок с землей,  теперь  грЯзнаЯ  впадина,  -  на
уровне наших  глаз  опЯть  показываетсЯ  изгрызенный,  мощеный  край  бывшей
дороги  или  корни  деревьев,  срубленных  и  использованных  на  укрепление
насыпи. Ќасыпь изрезана неровно, как волна земли, обломков  и  черной  пены,
котораЯ докатилась по огромной равнине до самого краЯ рва.
     Њы добираемсЯ до  скрещениЯ  ходов;  на  вершине  пригорка,  под  серой
тучей, наклонно стоит кол со зловещей надписью. ‘еть ходов все сужаетсЯ:  со
всех сторон к перевЯзочному пункту идут люди; их  все  больше  и  больше  на
этих подземных дорогах.
     Њрачные переулки усеЯны трупами. ‚ стене,  через  неровные  промежутки,
зиЯют совсем свежие дыры, воронки; они резко  выделЯютсЯ  в  больной  почве;
землистые люди сидЯт  на  корточках,  поджав  колени  к  зубам,  или  стоЯт,
прислонЯсь к стенке, молчаливые и прЯмые, как ружьЯ, которые  ждут  рЯдом  с
ними. Ќекоторые из этих стоЯщих  мертвецов  обращают  к  живым  забрызганные
кровью лица или смотрЯт в пустоту неба.
     †озеф останавливаетсЯ, чтобы передохнуть. џ говорю ему, как ребенку:
     - ‘коро придем, скоро придем!
     ‘корбный путь со зловещими укреплениЯми еще сужаетсЯ. “ нас  поЯвлЯетсЯ
чувство  удушьЯ;  кошмарный  спуск  становитсЯ  все  уже.  ‘тены  как  будто
сближаютсЯ, смыкаютсЯ, мы вынуждены  поминутно  останавливатьсЯ,  пролезать,
нарушаЯ покой мертвецов; на нас напирают: все валом валЯт в тыл  -  здесь  и
ординарцы и калеки, раненые стонут, кричат, спешат,  багровые  от  лихорадки
или смертельно-бледные, и содрогаютсЯ от боли.


        x x x

     ‚сЯ  эта  толпа  наконец   докатываетсЯ,   скоплЯетсЯ   и   стонет   на
перекрестке, где зиЯют отверстиЯ - входы перевЯзочного пункта.
     ‚рач размахивает руками и орет, чтоб отстоЯть хоть  немного  свободного
места от этого прилива, бьющего в преддверие убежища. Џод открытым небом,  у
входа, он наскоро перевЯзывает раненых; по слухам, он  и  его  помощники  за
целый день и за целую ночь еще не отдыхали ни минуты; это  сверхчеловеческаЯ
работа.
     ЏройдЯ через его руки, часть раненых попадает в колодец  этого  пункта,
другаЯ эвакуируетсЯ в  тыл,  на  другой  перевЯзочный  пункт,  устроенный  в
траншее Ѓетюнской дороги.
     ‚ этой узкой  впадине,  на  перекрестке  рвов,  как  в  глубине  "„вора
чудес", мы ждем два часа; мы зажаты, стиснуты,  почти  задушены,  ослеплены,
мы напираем  друг  на  друга,  словно  скот  в  тесном  загоне,  пропитанном
запахами мЯса и крови.  ‘  каждой  минутой  лица  все  больше  искажаютсЯ  и
бледнеют. Љакой-то  раненый  больше  не  может  удержать  слезы;  они  текут
ручьЯми, он мотает головой, и слезы капают на соседей.  “  другого  из  раны
хлещет  кровь;  он  кричит:  "ќй  вы,  займитесь  мною!"  Њолодой  солдат  с
воспаленными глазами воздевает руки к небу, воет,  как  грешник  в  аду:  "џ
горю!" - и шипит, и пышет жаром, словно костер.


        x x x

     †озефу сделали перевЯзку. Ћн проталкиваетсЯ  ко  мне,  протЯгивает  мне
руку и говорит:
     - ђана, кажетсЯ, неопаснаЯ! Џрощайте!
     Ќас сейчас же разделЯет толпа. џ в последний раз смотрю  на  †озефа,  у
него измученное лицо; он  поглощен  болью,  никого  и  ничего  не  замечает;
дивизионный санитар берет его под руку и уводит. џ их больше не вижу.
     Ќа войне и жизнь и смерть разлучают  людей,  прежде  чем  успеваешь  об
этом подумать.
     Њне советуют не оставатьсЯ здесь и идти вниз,  на  перевЯзочный  пункт,
чтобы отдохнуть перед возвращением.
     ‡десь два входа, совсем низко, на  самом  уровне  земли.  ‘юда  выходит
покатаЯ галереЯ, узкаЯ, как сточнаЯ канава.  —тобы  проникнуть  в  помещение
перевЯзочного пункта, надо  сначала  повернутьсЯ  спиной  к  отверстию  этой
узкой  трубы  и  спускатьсЯ  задом,  нащупываЯ  ногой   ступеньки;   высокаЯ
ступенька - через каждые три шага.
     Љогда  входишь  внутрь,  попадаешь  словно  в  тиски,  и  кажетсЯ,  что
невозможно  ли  спуститьсЯ,  ни  поднЯтьсЯ.  “глублЯешьсЯ  в   эту   бездну,
испытываЯ то же  кошмарное  чувство  удушьЯ,  которое  все  нарастало,  пока
приходилось   пробиратьсЯ   по   окопам,   прежде   чем   добратьсЯ    сюда.
ЌаталкиваешьсЯ  на   стенки,   останавливаешьсЯ,   застреваешь.   ЏриходитсЯ
передвигать на поЯсе подсумки, брать мешки в руки, прижимать их к груди.  Ќа
четвертой ступеньке чувство удушьЯ усиливаетсЯ, тебЯ охватывает  смертельный
ужас;  чуть  только  поднимешь  колено,  чтобы  податьсЯ  назад,  стукаешьсЯ
головой о свод. ‚ этом месте приходитсЯ ползти на четвереньках, все назад  и
назад.  —ем  ниже  спускаешьсЯ,  тем  трудней  дышать  тЯжелым,  как  землЯ,
зачумленным   воздухом.   ђука   чувствует   холодное,   липкое,   могильное
прикосновение глинЯной  стенки.  ‡емлЯ  нависает,  теснит  со  всех  сторон,
облекает в зловещее  одиночество,  как  в  саван,  и  веет  в  лицо  запахом
плесени. Џосле  долгих  усилий  добираешьсЯ  до  последних  ступенек;  вдруг
доноситсЯ  какой-то  странный  гул,  он  вырываетсЯ  из  Ямы,  как  жар   из
натопленной кухни.
     Ќаконец спускаешьсЯ на дно этого хода, но страшный сон еще  не  копчен;
попадаешь  в  темный  погреб,  высотой  не  больше  полутора  метров.   —уть
выпрЯмишьсЯ и разогнешь спину  -  с  размаху  больно  стукаешьсЯ  головой  о
балки, и вновь прибывшие более или менее громко, смотрЯ по состоЯнию духа  и
здоровьЯ, неизменно ворчат: "Ќ-да, хорошо еще, что Я в каске".
     ‚ углублении сидит на  корточках  человек.  ќто  дежурный  санитар;  он
однообразно твердит каждому посетителю: "‚ытрите ноги!"  ‡десь  уже  выросла
целаЯ куча грЯзи, о нее спотыкаешьсЯ, в ней увЯзаешь у нижней  ступеньки  на
пороге этого ада.


        x x x

     ‚  гуле  стонов  и  жалоб,  среди   острого   запаха,   исходЯщего   от
бесчисленных ран, в этой призрачной пещере, где ютитсЯ  неЯснаЯ,  непонЯтнаЯ
жизнь, Я прежде всего стараюсь осмотретьсЯ. ‚доль прикрытиЯ  мерцают  свечи,
кое-где чуть  рассеиваЯ  мрак.  ‚дали,  как  в  конце  подземного  каземата,
брезжит тусклый дневной свет. Њожно  различить  какие-то  большие  предметы,
расставленные вдоль коридора: это носилки, низкие, как гробы. ‚округ  них  и
над ними суетЯтсЯ согнувшиесЯ, исковерканные тени; у стен кишат  вереницы  и
гроздьЯ призраков.
     џ оборачиваюсь. Ќа другом конце, противоположном тому, где  пробиваетсЯ
дневной свет, теснЯтсЯ люди перед полотнищем парусины, протЯнутым  от  свода
до земли. ‘квозь охровую, наверно, промасленную ткань виднеетсЯ  свет.  ’ай,
в отгороженном закоулке, при  ацетиленовой  лампе,  делают  прививки  против
столбнЯка. Љогда этот занавес  приподнимают  входЯщие  или  выходЯщие  люди,
свет внезапно озарЯет  оборванных  раненых  солдат.  Ћни  толпЯтсЯ  здесь  в
ожидании прививки, стоЯт, согнувшись под низким потолком, сидЯт, ползают  на
коленЯх. Ћни отталкивают друг друга, чтобы не  потерЯть  своей  очереди  или
захватить очередь другого, и кричат, словно лают: "џ! џ! џ!"  ‚  этом  углу,
где идет глухаЯ борьба, задыхаешьсЯ от теплой вони ацетилена и крови.
     џ отхожу в  сторону.  €щу,  где  бы  присесть.  џ  продвигаюсь  ощупью,
по-прежнему согнувшись и вытЯнув руки.
     Џри  свете  раскуриваемой  кем-то  трубки  Я  замечаю  скамью,  занЯтую
ранеными.
     ѓлаза привыкают к полумраку;  Я  смутно  различаю  рЯд  сидЯщих  людей,
забинтованные головы, руки, ноги.
     €скалеченные,   изуродованные,   неподвижные   или   беспокойные   люди
цеплЯютсЯ  за  скамью,  как  утопающий  за  лодку;  здесь  целаЯ   коллекциЯ
разнообразных бед и страданий.
     Ћдин из них вдруг кричит,  привстает  и  опЯть  садитсЯ.  …го  сосед  в
разорванной  шинели  покачивает  обнаженной  головой,  смотрит  на  него   и
говорит:
     - Ќичего, потерпи!..
     ќти слова он повторЯет много раз, уставившись в одну точку,  не  снимаЯ
рук с колен.
     Џосреди скамьи сидит молодой человек и разговаривает сам с собой. Ћн  -
летчик. “ него ожоги на боку и на лице.  Ћн  весь  горит  в  лихорадке;  ему
кажетсЯ, что его все еще жжет пламЯ, вылетающее из мотора. Ћн  бормочет:  "‘
нами бог!"
     ‡уав с перевЯзанной рукой нагнулсЯ, как  будто  плечо  стало  длЯ  него
непосильной ношей; он спрашивает летчика:
     - ’ы свалилсЯ с самолета, а?
     - —его Я только не насмотрелсЯ, - с трудом говорит летчик.
     - „а и Я насмотрелсЯ! - перебивает его солдат.  -  Њногие  бы  спЯтили,
если б увидели то, что Я видел.
     - ‘адись сюда! - говорит мне кто-то из сидЯщих на  скамье  и  дает  мне
место. - ’ы ранен?
     - Ќет, Я привел раненого и пойду обратно.
     - Ќу, значит, тебе еще хуже, чем раненым. ‘адись!
     - џ был мэром у нас в  деревне,  -  объЯснЯет  другой,  -  но  когда  Я
вернусь, никто менЯ не узнает: ведь столько пришлось маЯтьсЯ!
     - џ уже четыре часа торчу здесь, - стонет солдат,  похожий  на  нищего;
его рука трЯсетсЯ, голова опущена,  спина  согнута;  он  держит  на  коленЯх
каску, как кружку длЯ подаЯниЯ.
     - †дем, чтоб нас  эвакуировали,  -  говорит  мне  раненый  толстЯк;  он
задыхаетсЯ, потеет и как будто кипит всем телом;  его  усы  свисают,  словно
отклеиваЯсь от мокрого лица,  мутные  глаза  широко  раскрыты.  …го  ран  не
видно.
     - Ћно самое, ждем, - говорит другой. - ‘юда  набились  все  раненые  из
нашей бригады да еще из  других  частей.  ЏоглЯди-ка:  здесь  мусорный  Ящик
целой, бригады.
     - “ менЯ гангрена, у менЯ  переломы,  у  менЯ  все  внутри  изодрано  в
клочьЯ, - причитает раненый, закрыв лицо руками. - Ђ еще на  прошлой  неделе
Я был  молодым,  Я  был  чистым.  ЊенЯ  подменили:  теперь  у  менЯ  старое,
изуродованное, поганое тело, и приходитсЯ с ним возитьсЯ.
     - ‚чера мне было двадцать шесть лет, -  говорит  другой.  -  Ђ  сегоднЯ
сколько?
     Ћн стараетсЯ поднЯть свою трЯсущуюсЯ голову, показать состарившеесЯ  за
одну  ночь,  изможденное  лицо;  его  щеки  ввалились;  в   глазах   тусклый
маслЯнистый свет, как в потухающем ночнике.
     - Њне больно, - скромно говорит невидимое существо.
     - Ќичего, потерпи, - бессознательно повторЯет другой.
     Њолчание. ‹етчик вскрикивает:
     - ‘ обеих сторон свЯщенники старались перекричать друг друга!
     - ќто что такое? - с удивлением спрашивает зуав.
     - „а у тебЯ что, не все дома, беднЯга? - восклицает  стрелок,  раненный
в руку;  она  привЯзана  к  телу;  он  на  минуту  отводит  глаза  от  своей
окаменелой ладони и смотрит на летчика.
     ‹етчик смотрит остановившимсЯ взглЯдом и пытаетсЯ описать  таинственное
видение, которое всюду его преследует:
     - ‘верху, с неба, знаете, мало что видно. ЏолЯ - квадратики, деревни  -
кучки; дороги кажутсЯ белыми нитками. ‚идишь еще какие-то  длинные  желобки;
они как будто нацарапаны острием булавки  на  мелком  песке.  ‘ети,  которые
окаймлЯют равнину прерывистыми чертами, это - окопы. ‚ воскресенье  утром  Я
летал над линией огнЯ. Њежду  нашими  первыми  линиЯми  и  немецкими,  между
крайними выступами, между ободками двух огромных армий, которые  стоЯт  одна
против другой, смотрЯт одна на другую, и не  видЯт,  и  ждут,  -  расстоЯние
небольшое; иногда сорок, иногда шестьдесЯт метров. Ђ сверху, с  высоты,  мне
казалось - один шаг. € вдруг вижу: и у бошей и у наших на этих  параллельных
линиЯх, которые как будто соприкасаютсЯ,  что-то  происходит:  там  какаЯ-то
каша, живое Ядро, а вокруг что-то похожее на  черные  песчинки,  рассыпанные
по серому полю. ‚се это не движетсЯ,  замерло,  как  будто  нет  тревоги!  џ
снизилсЯ, чтоб узнать, в чем дело.
     џ понЯл: было воскресенье, и подо  мной  служили  две  мессы;  Я  видел
алтарь, свЯщенников и стадо молЯщихсЯ. —ем больше Я снижалсЯ,  тем  Ясней  Я
видел, что эти две толпы одинаковы, совсем одинаковы, так что  все  казалось
нелепостью. ‹юбаЯ  из  этих  двух  церемоний  была  отражением  другой.  Њне
казалось, что у менЯ в глазах двоитсЯ. џ снизилсЯ еще, в менЯ  не  стрелЯли.
Џочему? Ќе знаю. џ летел медленно. €  вот  Я  услышал...  џ  услышал  рокот,
единый рокот. џ разобрал, что это молитва; это было единое  песнопение;  оно
поднималось к небу мимо менЯ. џ летал взад и вперед,  чтобы  послушать  этот
смутный хор; молитвы звучали с обеих сторон, но все-таки сливались  воедино,
и чем больше две толпы хотели перекричать друг  друга,  тем  больше  голосов
объединЯлись в небе.
     џ летел очень низко и расслышал два возгласа, единый  крик:  "Gott  mit
uns!"* и "‘ нами бог!" ‚ эту минуту в мой самолет попала шрапнель.
     ______________
     * ‘ нами бог! (нем.)

     ђаненый покачивает перевЯзанной головой. …го мучает  это  воспоминание.
Ћн прибавлЯет:
     - ‚ эту минуту Я решил: "џ сошел с ума!"
     - ќто жизнь сошла с ума, - говорит зуав.
     “ рассказчика горЯт глаза; он словно  бредит;  он  стараетсЯ  высказать
неотвЯзную мысль.
     - „а как же это? ‚ы только представьте себе: две одинаковые толпы,  обе
выкликают одинаковые и все-таки противоположные слова, испускают  враждебные
и в то же времЯ однородные крики? —то должен ответить господь бог?  џ  знаю,
что он знает все, но, даже знаЯ все, наверно, не знает, что делать.
     - ‚от так историЯ! - восклицает зуав.
     - „а богу на нас плевать, не беспокойсЯ!
     - € что тут удивительного? ‚едь ружьЯ тоже говорЯт на  одном  Языке,  а
это не мешает народам палить друг в друга, да еще как!
     - „а, - замечает летчик, - но бог-то один.  џ  еще  понимаю,  что  люди
молЯтсЯ, но куда эти молитвы доходЯт?
     Ѓеседа прекращаетсЯ.
     - ’ам  лежит  уйма  раненых,  -  говорит  мне  человек   с   выцветшими
глазами. - ЏрЯмо диву даешьсЯ, да, диву даешьсЯ, как это их перенесли  вниз.
‘трашно подумать!
     ‚ эту минуту  проходЯт  два  худых  солдата  колониального  полка;  они
поддерживают друг друга, как пьЯные, натыкаютсЯ на нас, пЯтЯтсЯ и  стараютсЯ
найти местечко, где бы лечь.
     - ќх, старик, -  хриплым  голосом  заканчивает  свой  рассказ  один  из
них, - в этой траншее мы просидели трое суток без  еды;  трое  суток  у  нас
ничего не было. —то поделаешь! Њы пили свою мочу, но ведь это не вода.
     „ругой в ответ рассказывает о холере:
     - ‚от сквернаЯ штука: лихорадка, рвота, колики! џ от нее подыхал!
     - Ќо как же, - вдруг кричит летчик, настойчиво стараЯсь  разобратьсЯ  в
чудовищной загадке, - но как же бог позволЯет людЯм думать, что  он  с  ними
со всеми? —его он смотрит? Џочему он допускает, чтобы мы все  в  один  голос
кричали, как болваны, как сумасшедшие: "‘ нами бог!" - "„а нет же,  нет,  вы
ошибаетесь, бог с нами!"
     Љак бы в ответ с носилок раздаетсЯ стон, и минуту в  тишине  звучит  он
один.


        x x x

     - џ, - слабым голосом говорит кто-то, - не верю в  бога.  џ  знаю,  что
бога нет. Ђ то почему  ж  мы  страдаем?  Ќас  могут  угощать  какими  угодно
россказнЯми и выдумывать  длЯ  этого  разные  словечки,  но  чтобы  все  эти
страданиЯ ни в чем не повинных людей были от милосердного бога? ќто чепуха!
     - Ђ Я, - говорит другой солдат на той же скамье, - Я  не  верю  в  бога
из-за холода. џ видел, как люди мало-помалу превращались  в  трупы  попросту
от холода. …сли бы существовал милосердный бог, холода не  было  б.  ‚  этом
можно не сомневатьсЯ.
     - —тобы верить в бога, надо, чтобы не существовало то, что  существует.
Ђ до этого далеко.
     Ќесколько искалеченных людей, хоть и не видЯт друг друга,  одновременно
кивают головой в знак согласиЯ.
     - Џравильно, - говорит один, - правильно!
     ќти  разбитые  люди,  одинокие,  затерЯнные  и,  несмотрЯ  на   победу,
побежденные, начинают прозревать. ‚ трагедии событий  бывают  минуты,  когда
люди не только  искренни,  но  и  глубоко  правдивы;  когда  им  открываетсЯ
истина.
     - Ђ Я, - замечает новый собеседник, - не верю в бога, потому...
     ќту фразу прерывает ужасный приступ  кашлЯ.  Ќаконец  солдат  перестает
кашлЯть; он посинел;  на  глазах  выступили  слезы;  он  тЯжело  дышит.  …го
спрашивают:
     - ’ы куда ранен?
     - џ не ранен, Я болен.
     - Ђ-а! -  разочарованно  восклицают  солдаты  тоном,  означающим:  "Ќу,
брат, это неинтересно!"
     ЉашлЯвший понимает и начинает расписывать свою болезнь:
     - Њое дело пропащее: Я  харкаю  кровью.  “  менЯ  больше  сил  нет,  и,
знаешь, когда силы уходЯт, обратно они уж не возвращаютсЯ.
     - ѓм, - нерешительно произносЯт товарищи, но все-таки  они  убеждены  в
ничтожестве "штатских" болезней по сравнению с полученными на войне ранами.
     Ѓольной смиренно опускает голову и тихонько повторЯет:
     - џ больше не могу ходить! Људа же мне детьсЯ?


        x x x

     ѓоризонтальнаЯ бездна, сужаЯсь, простираетсЯ  от  носилок  к  носилкам,
далеко-далеко, до  бледного  просвета;  в  этом  подземелье  кое-где  мигает
жалкое красноватое лихорадочное пламЯ свечей и  времЯ  от  времени  кидаютсЯ
тени; неизвестно отчего, поднимаетсЯ суета. Ќеразбериха  голов,  рук  и  ног
приходит в движение; повсюду, как незримые призраки, возникают и  проносЯтсЯ
стоны и жалобы. ‹ежащие люди шевелЯтсЯ и ворочаютсЯ.
     ‚ этой берлоге, среди пленников,  униженных,  искалеченных  страданием,
поЯвлЯетсЯ плотнаЯ туша: это санитар; его тЯжелые  плечи  покачиваютсЯ,  как
тюк, положенный поперек спины; зычный голос гулко отдаетсЯ в погребе:
     - ЋпЯть ты трогал перевЯзку! ’елЯ вшивый! ’ак  и  быть,  перевЯжу  тебЯ
еще раз, братец, но если ты дотронешьсЯ до бинта, увидишь,  что  Я  с  тобой
сделаю!
     ‚ полумраке он перевЯзывает  голову  малорослого  солдата;  у  раненого
волосы  взъерошены,  борода  торчком;  опустив  руки,  он  молча  дает  себЯ
перевЯзать.
     ‘анитар отходит от него, смотрит вниз и во весь голос кричит:
     - ќто что такое? ќй, друг, да ты, часом, не рехнулсЯ? ќто  еще  что  за
новости? ‹ожитьсЯ на раненого?!
     Ћгромной рукой он хватает и встрЯхивает какое-то тело  и  из-под  него,
пыхтЯ и бранЯсь, вытаскивает другое, на котором первое  вытЯнулось,  как  на
тюфЯке; между тем перевЯзанный карлик, как только  его  оставлЯют  в  покое,
поднимает руки к голове  и,  ни  слова  не  говорЯ,  опЯть  стараетсЯ  снЯть
повЯзку, сжимающую его череп.
     ...‚друг толкотнЯ, крики; вырисовываЯсь на светЯщемсЯ фоне,  во,  мраке
этого  склепа  мечутсЯ  какие-то  тени.  €х  много;  озаренные  свечой,  они
обступили раненого и, бросаЯсь из стороны в  сторону,  с  трудом  удерживают
его на носилках.  “  него  отрезаны  ступни.  Ќоги  туго  перетЯнуты,  чтобы
остановить кровотечение. Ћбрубки изошли кровью, и полотнЯные  бинты  кажутсЯ
красными штанами. “ него потное, темное, дьЯвольское лицо;  он  бредит.  …го
придерживают за плечи и колени; несмотрЯ на то что у него  отрезаны  ступни,
он хочет соскочить с носилок и убежать.
     - Џустите менЯ! - кричит он хриплым, дрожащим  от  гнева  и  напрЯжениЯ
басом, в котором неожиданно  прорываютсЯ  высокие  ноты,  как  в  трубе,  на
которой хотЯт играть слишком тихо. -  —ерт  подери!  Џустите,  говорЯт  вам!
“-ух! „а вы что думаете? џ останусь здесь, что ли? Ќу, разойдись, или Я  вас
всех изобью!
     Ћн извиваетсЯ и вытЯгиваетсЯ так неистово, что тЯнет за собой тех,  кто
навалилсЯ на него всей своей тЯжестью; свеча описывает зигзаги;  ее  держит,
стоЯ на коленЯх,  солдат;  другой  рукой  он  сжимает  обезумевшего  калеку;
калека вопит так громко, что  будит  спЯщих  и  дремлющих.  ‘о  всех  сторон
оборачиваютсЯ, приподнимаютсЯ, прислушиваютсЯ  к  его  воплЯм  и  бессвЯзным
жалобам, но в конце концов он утихает. ‚ ту же минуту  в  другом  углу  двое
раненых, как бы распЯтые на земле, начинают ссоритьсЯ, и,  чтобы  прекратить
эту бешеную перебранку, приходитсЯ унести одного из них.
     џ отхожу в  угол,  где  дневной  свет  проникает  между  переплетенными
балками, как сквозь  сломанную  решетку.  џ  шагаю  через  бесконечные  рЯды
носилок, загромождающие всю эту подземную аллею, где Я задыхаюсь. Џри  свете
блуждающих огней человеческие фигуры,  простертые  на  носилках,  больше  не
двигаютсЯ, только глухо стонут и кричат.
     Ќа край носилок присел человек;  он  прислонилсЯ  к  стене;  изодраннаЯ
куртка расстегнута, и видна белаЯ впалаЯ грудь,  грудь  мученика.  ЋткинутаЯ
назад голова скрыта в тени, но видно, как бьетсЯ сердце.
     „невной свет каплЯми просачиваетсЯ вдали;  он  поЯвилсЯ  после  обвала:
несколько снарЯдов, попавших в одно и то же место, пробили плотный  землЯной
покров этого перевЯзочного пункта.
     Ќа плечах и на складках  серо-голубых  шинелей  белеют  отсветы.  —тобы
глотнуть  свежего  воздуха,  выбратьсЯ  на  минуту  из  этого  кладбища,   у
отверстиЯ теснЯтсЯ полусонные, полумертвые люди, парализованные слабостью  и
тьмой. Ќа границе мрака этот угол ЯвлЯетсЯ оазисом:  здесь  можно  постоЯть,
не сгибаЯсь, и почувствовать ангельское прикосновение небесного света.
     - ‡десь снарЯды выпотрошили нескольких парней, -  говорит  мне  солдат,
который ждет очереди при свете проникшего сюда убогого луча.  -  Ќу  и  каша
получилась! ЏоглЯди, вот поп собирает требуху, что высыпалась из них!
     ‘тарший санитар - толстЯк в коричневой мохнатой фуфайке, придающей  ему
вид гориллы,  -  снимает  кишки  и  внутренности,  обвившиесЯ  вокруг  балок
разрушенного сруба. „лЯ этого он пользуетсЯ винтовкой с  примкнутым  штыком:
не нашлось достаточно длинной  палки.  ‹ысый,  бородатый  великан  пыхтит  и
неловко действует оружием.  “  него  добродушное,  кроткое  и  жалкое  лицо;
стараЯсь зацепить в углах обрывки кишок, он ошеломленно охает. …го  глаз  не
видно под синими очками;  он  громко  пыхтит,  у  него  маленькаЯ  голова  и
непомерно толстаЯ шеЯ конической формы.
     Ћн прокалывает и наматывает  на  штык  длинные  ленты  внутренностей  и
собирает куски мЯса. Ќогами он уперсЯ в землю, между обломков,  разбросанных
в глубине этого закоулка, полного стонов; можно подумать,  что  это  мЯсник,
занЯтый какой-то дьЯвольской работой.
     џ повалилсЯ в угол,  закрыв  глаза,  и  теперь  почти  не  вижу  людей,
которые стонут, содрогаютсЯ и падают вокруг менЯ.
     џ смутно  улавливаю  обрывки  фраз.  ‘олдаты  рассказывают  все  те  же
удручающе однообразные истории о ранах.
     - ...„а, черт их дери! ‚ этом месте казалось, что пули  сталкиваютсЯ  в
воздухе...
     - ...“ него была пробита голова навылет от виска к  виску.  Њожно  было
бы продеть сквозь нее веревку.
     Ѓлиже ко мне кто-то в заключение бормочет:
     - ‚о сне мне все кажетсЯ, что Я его опЯть убиваю.
     ‘реди заживо  погребенных  раненых  жужжат  еще  другие  обрывки  фраз;
словно  постукивают  бесчисленные  колеса  машины,  которые  все   вертЯтсЯ,
вертЯтсЯ...
     Љто-то идет, нащупываЯ стену палкой, как слепой,  и  подходит  ко  мне.
ќто ”арфаде! џ его  окликаю.  Ћн  поворачиваетсЯ  наугад  в  мою  сторону  и
говорит, что у него поврежден глаз. „ругой глаз тоже завЯзан. џ уступаю  ему
место и усаживаю у стены, придерживаЯ за плечи. Ћн садитсЯ  и  по-чиновничьи
покорно принимаетсЯ ждать, как в зале ожиданиЯ.
     џ повалилсЯ немного дальше на свободное место. ђЯдом лежат  двое  людей
и тихонько беседуют; они так близко от менЯ, что Я  невольно  слышу,  о  чем
они говорЯт. ќто два солдата €ностранного легиона, в касках  и  темно-желтых
шинелЯх.
     - Ќе стоит вертетьсЯ вокруг да около,  -  с  горькой  усмешкой  говорит
один из них. - Ќа этот раз Я пропал. „ело Ясное: у менЯ пробиты кишки.  Ѓудь
Я в лазарете, в городе, мне бы сделали  операцию  вовремЯ,  и,  может  быть,
дело бы пошло на лад. Ђ здесь!.. џ был ранен вчера. Њы в двух-трех часах  от
Ѓетюнской дороги, правда? Ђ от этой дороги сколько часов  до  лазарета,  где
можно сделать операцию? „а и когда еще  нас  подберут!..  ‚  этом,  конечно,
никто не виноват, но не надо себЯ обманывать.  Љонечно,  сегоднЯ  Я  еще  не
помру. Ќо долго мне не протЯнуть: ведь у менЯ все  кишки  в  дырах.  ’ебе-то
лапу вылечат или приделают другую. Ђ Я подохну.
     - Ђ-а! - говорит другой, убежденный логикой собеседника.
     Џервый продолжает:
     - Џослушай, „оминик, ты вел скверную жизнь. ’ы здорово пил и  с  пьЯных
глаз натворил делов. “ тебЯ большущий список судимостей.
     - Ќе могу сказать,  что  это  неправда,  раз  это  правда,  -  отвечает
другой. - Ќо тебе-то что?
     - Џосле войны, само собой, ты опЯть  примешьсЯ  за  старое,  и  у  тебЯ
пойдут неприЯтности по делу с бочаром.
     „ругой вдруг свирепеет:
     - ‡аткнись! Ђ тебе какое дело?
     - “ менЯ не больше родных, чем у тебЯ. Ќикого, кроме ‹уизы,  да  и  она
не в счет: ведь мы не регистрировались. ‡а мной  не  числитсЯ  никаких  дел,
кроме кой-каких мелочей по службе. “ менЯ имЯ чистое.
     - Ќу так что? Џлевать мне на это!
     - ‚от что Я тебе скажу: возьми мое имЯ. ‚озьми, Я тебе  его  даю:  ведь
ни у тебЯ, ни у менЯ родных нет.
     - ’вое имЯ?
     - ’ебЯ будут звать: ‹еонар  Љарлотти.  ‚от  и  все.  Џодумаешь,  важное
дело! Ќе все ли тебе равно? ’ебе не придетсЯ  отбывать  наказание.  ’ебЯ  не
будут преследовать, и ты сможешь зажить счастливо, как жил бы Я, если б  эта
пулЯ не пробила мне брюхо.
     - Ђ-а! ’ьфу ты, черт! ’ы это сделаешь? Ќу, брат, прЯмо не веритсЯ.
     - ‚озьми мое имЯ. ‘олдатскаЯ книжка у менЯ в шинели. ’ак вот, бери  мою
книжку, а мне дай свою: Я унесу все  это  с  собой.  ’ы  сможешь  жить,  где
угодно, кроме тех мест, где менЯ  немного  знают:  в  ‹онгвилле,  в  ’унисе.
‡апомни это! Ќу, да в книжке все записано. Џрочти ее  хорошенько!  џ