        Ђнри Ѓарбюс. џсность


     -----------------------------------------------------------------------
     "Clarte". Џеревод с французского Ќ.џ.џковлевой
     Ѓарбюс Ђ. Ћгонь; џсность: ђоманы. / Џредисл. ‘.…мельЯникова.
     Њ.: •удож. лит., 1980. - 540 с.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 11 декабрЯ 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------

     Ђнри  Ѓарбюc  (1873-1935)  -  французский   писатель   и   общественный
деЯтель  -  коммунист.  ‚семирную  известность  принес  ему  роман   "Ћгонь"
(1916) - первое подлинно революционное произведение  французской  литературы
XX века. Ћб империалистической войне 1914 - 1918 гг., о том,  что  произошло
со многими участниками войны, ставшими революционерами, Ѓарбюс  рассказывает
в романе "џсность" (1919).


        ‘Ћ„…ђ†ЂЌ€…

        I. џ
                          II. Њы
                          III. ‚ечер и рассвет
                          IV. Њари
                          V. „ни
                          VI. ѓолос из сумерек
                          VII. ‚ыводы
                          VIII. ѓлашатай
                          IX. ѓроза
                          X. ‘тены
                          XI. Ќа краю света
                          XII. ’ени
                          XIII. Људа идешь ты?
                          XIV. ђазвалины
                          XV. џвление
                          XVI. De profundis clamavi
                          XVII. “тро
                          XVIII. ѓлаза
                          XIX. Џризраки
                          XX. Љульт
                          XXI. Ќет!
                          XXII. џсность
                          XXIII. ‹ицом к лицу


        I

        џ

     ‚се дни недели схожи, от начала до конца.
     ‚ечер. —асы тихонько  бьют  семь,  и  тотчас  же  оглушает  колокол.  џ
закрываю книгу реестров, вытираю и прЯчу перо. Ѓеру кашне  и  шлЯпу,  бросив
взглЯд в зеркало, которое отражает правильный  овал  моего  лица,  блестЯщие
волосы и тонкие усики  (видно,  что  Я  не  простой  рабочий).  ѓашу  лампу,
спускаюсь из своей маленькой застекленной  клетки.  Џрохожу  котельный  цех,
где густаЯ толпа  все  еще  гудит  от  удара  колокола-освободителЯ.  ’емнаЯ
торопливаЯ толпа растекаетсЯ по коридорам  и  тучей  несетсЯ  по  лестницам;
несколько  голосов  менЯ  окликают:  "„о  свиданиЯ,  ‘имон",  -  или   менее
фамильЯрно: "„о свиданиЯ,  господин  Џолэн".  џ  отвечаю  тем  и  другим,  и
людской поток менЯ уносит.


     Љак только раскрываетсЯ наружнаЯ дверь, видишь голую  равнину,  тусклый
горизонт и черные гигантские декорации; прЯмоугольные  и  треугольные  формы
заводских зданий и высокую погасшую трубу, которую увенчивает только  облако
нависшей ночи. ’ЯжелаЯ лавина неприметно увлекает менЯ. Џротив ворот,  вдоль
стены, выстроились шеренгой женщины, они ждут;  бескровные  овечьи  лица  их
смутно белеют в тени. ‚ толпе они узнают своих, кланЯютсЯ, окликают.  Ѓыстро
соединЯютсЯ пары. џ слежу глазами за  рабочими:  друг  за  другом  идут  они
призрачной дорогой.
     ќта  бледнаЯ  тропа  ведет  в  открытое  поле.  Џуть   ее   отмечен   в
пространстве рЯдами хилых деревьев,  -  они  точно  коптЯт,  как  погашенные
свечи, - телеграфными столбами в бесконечной паутине  проволок,  кустарником
или изгородЯми, похожими на скелет кустарника.  Ќесколько  домиков.  ‚верху,
над редкими строениЯми пригорода, куда ползет грЯзнаЯ,  выброшеннаЯ  заводом
толпа, еще брезжит светлаЯ и желтаЯ полоска неба.  ‡ападный  ветер  вздувает
синие, черные или цвета земли блузы, треплет концы шерстЯных шарфов  и  бьет
звериным запахом в наши лица, затуманенные сумраком нависшего неба.
     ‡десь и там привлекают внимание кабаки. „вери заперты: но  над  дверЯми
и  в  окнах  стекла  кажутсЯ  золотыми.  ђЯдом  с  кабаками  стоЯт   старые,
приземистые заброшенные дома, некоторые из них развалились  и  открыли  путь
небу в эту темную долину жилищ. ‚округ менЯ,  на  шоссе,  ноги,  подкованные
железом, отбивают по утрамбованной земле глухую барабанную дробь, затем,  на
плитах тротуара, точно звенЯт цепЯми. џ шагаю, опустив голову, но  не  слышу
своих шагов - так они сливаютсЯ с другими...
     Љак всегда вечерами, все спешат. ‚ том  месте,  где  среди  чернильного
пейзажа высокое погнувшеесЯ дерево бьетсЯ, как  живое,  внезапно  начинаетсЯ
спуск, ноги скользЯт. ‚низу сверкают огни ‚ивье. ‹юди, изнуренные  за  день,
спешат к этим земным звездам; вечерами надежды схожи, как  и  усталость:  мы
все одинаковы. џ тоже спешу к своему огню,  как  и  все,  как  и  всегда  по
вечерам.


        x x x

     Њы долго спускаемсЯ,  затем  склон  обрываетсЯ,  дорога  стелетсЯ,  как
река, и, расширЯЯсь, входит в  город.  ‘квозь  ветви  старых  платанов,  еще
голых  в   этот   последний   мартовский   день,   видны   рабочие   бараки:
фантастические шахматные доски  с  квадратами  света  на  темном  поле.  ќти
прЯмоугольные  скалы  поглощают  наш  муравейник.  ‹юди,  рассеиваЯсь  среди
колоннады сумеречных деревьев, исчезают в тесных квартирах и  комнатах;  они
проникают  в  черные  дыры  -  двери,  проваливаютсЯ  в  дома,  и  там  свет
превращает их в тени.
     Ђ Я все шагаю в кругу  своих  спутников,  мастеров  и  служащих:  Я  не
знаюсь о рабочими. ‡атем прощаюсь и дальше иду один.
     ‘илуэты прохожих исчезают; все реже скрипЯт  замки  и  хлопают  ставни;
дома замкнулись, ночной город  превращаетсЯ  в  глубокую  пустыню.  џ  слышу
только свой шаг по земле.


     ‚ивье делитсЯ на  две  части,  как,  впрочем,  и  большинство  городов:
богатаЯ часть - ЃольшаЯ  улица,  "ѓран-кафе",  шикарные  гостиницы,  дома  с
лепными украшениЯми, церковь и  замок  на  холме;  другаЯ  часть  -  рабочие
кварталы, куда Я иду. ‘еть  улиц  переходит  в  шоссе,  застроенное  по  обе
стороны рабочими бараками; оно ведет к плоскогорью,  где  стоит  завод.  ‚от
дорога, по которой за шесть лет службы у господ ѓозлан Я  привык  подыматьсЯ
по утрам и спускатьсЯ, когда смеркаетсЯ. џ корнЯми врос в  этот  квартал;  в
будущем Я хотел бы жить в  другой  части  города.  Ќо  между  двумЯ  частЯми
города существует разрыв, наподобие границы; он всегда существовал и  всегда
будет существовать.
     Ќа улице ‚ер мне  попалсЯ  только  фонарь,  да  из  тени  серой  мышкой
вынырнула девочка  и  снова  нырнула  в  тень,  не  заметив  менЯ;  она  всЯ
поглощена караваем хлеба, который ее послали купить,  она  прижимает  его  к
сердцу,  как  куклу.  “лица  ќтап  -  моЯ  улица.  ‚  полумраке   за   окном
парикмахерской  движутсЯ  светлые  фигуры,  отбрасываЯ  черные  силуэты   на
запотевший экран стекла. ‚ ту минуту, когда Я прохожу,  стеклЯннаЯ  дверь  с
дугой надписи распахиваетсЯ и под бритвенным тазиком,  зазывающим  прохожего
своим позвЯкиванием, в широкой струе хлынувшего  душистого  света  возникает
сам †юстен Џокар; прощаЯсь с  клиентом,  он  говорит  что-то,  и  Я  успеваю
заметить,  как  его  клиент   утвердительно   кивает   головой,   а   Џокар,
непогрешимый в своих суждениЯх, поглаживает светлой рукой  свою  вечно  юную
белокурую бороду.
     џ миную бывшую мастерскую  жестЯных  изделий;  стены  ее  потрескались,
покосились,  облупились,  и  в  запыленных  окнах  чернеют  звезды  пробоин.
Ќемного дальше как будто промелькнула  детскаЯ  тень  Ђнтуанетт;  у  девочки
болЯт глаза, и никак не удаетсЯ их вылечить; но Я не уверен, она ли это,  и,
не останавливаЯсь, вхожу в свой двор, как и всегда по вечерам.


     Љаждый вечер на моей дороге, как пограничный столб, маЯчит  Љрийон;  он
целый день возитсЯ с какой-нибудь мелкой починкой в дверЯх своей  мастерской
в  глубине  двора.  “видев  менЯ,  добрЯк-великан  трЯсет  своей  головой  в
четырехугольной шапочке; у него широкое, бритое  лицо  с  огромным  носом  и
большими ушами. Ћн хлопает  ладонЯми  по  кожаному  фартуку,  жесткому,  как
доска, тащит менЯ  на  улицу,  притискивает  к  воротам  и,  понизив  голос,
убежденно говорит:
     - ќтот Џетрарка - настоЯщий негодЯй!
     Ћн снимает шапочку,  все  энергичнее  трЯсет  лохматой  головой,  будто
подметает сумрак, и добавлЯет:
     - џ ему починил кошелек. Ќу и рвань была! џ приладил застежку, она  мне
самому  обошлась  в  тридцать  сантимов.  ’ак?  Ћбшил  кругом   ремешком   в
плетеночку и все прочее. ‘колько времени на такую работу уходит!  Ќу  и  что
же? џ было заикнулсЯ насчет его швейной машины - мне бы она  пригодилась,  а
ему с ней нечего делать, так его и след простыл.
     Ћн  рассказывает  о  сумасшедших  претензиЯх  ’ромсона  из-за  какой-то
сборовки и о поведении  г-на  Ѓекре,  который  при  всей  своей  почтенности
обманул его доверие: за починку водосточной трубы  заплатил  ножом,  который
режет "все, что хочешь". Ћн  перечислЯет  мне  знаменательные  случаи  своей
жизни. ‡атем говорит:
     - џ человек небогатый, но добросовестный. џ занимаюсь мелкой  починкой,
потому что мой отец этим занималсЯ и его отец тоже.  ЏонЯтно,  другие  метЯт
выше. Ќо Я на этот счет другого мнениЯ. џ делаю свое дело.
     ‚друг  слышитсЯ   неистовый,   учащающийсЯ   топот,   и   на   мостовой
показываетсЯ фигура; она направлЯетсЯ в нашу сторону рывками,  едва  держась
на ногах, цеплЯЯсь сама за себЯ,  движимаЯ  какой-то  высшей  силой.  Љузнец
Ѓрисбиль пьЯн, как всегда.
     ‡аметив нас, Ѓрисбиль издает нечленораздельные  звуки.  ЏоравнЯвшись  с
нами, он приходит  в  замешательство,  затем,  пораженный  какой-то  мыслью,
останавливаетсЯ, стукнув о мостовую  каблуками,  как  лошадь  подковами.  Ћн
глазом измерЯет высоту тротуара; но, взмахнув кулаком, проглатывает то,  что
хотел сказать, и,  спотыкаЯсь,  снова  пускаетсЯ  в  путь.  ‹ицо  его  горит
красными пЯтнами. Ћт него пахнет ненавистью и вином.
     - €шь ты, анархист! -  говорит  Љрийон  брезгливо.  -  Ќу,  скажите-ка,
разве это не омерзительные бредни, а?
     €, протЯгиваЯ мне руку, добавлЯет:
     - Љто только избавит нас от него и его проспешников! „о  свиданиЯ...  џ
всегда твержу об этом в муниципальном совете. џ говорю:  "Џора  покончить  с
этой шайкой крамольников, раз они нарушают постановлениЯ  против  пьЯнства".
„а куда там! ‚ совете †ан ‹Ятруй. ’ак? Ћни стоЯт за порЯдок, а как  до  дела
коснетсЯ, ищи ветра в поле!
     „обрЯк взбешен. Ћн грозит в пустоту мощным кулаком, похожим на  сложный
инструмент. Љивает в ту сторону, где скрылсЯ, ковылЯЯ, Ѓрисбиль.
     - ‚от  они  каковы,  социалисты!  -  говорит  он.  -  „ержавный  народ,
державный народ, а сами на ногах не держатсЯ! …сли уж Я и  тЯну  эту  лЯмку,
так Я ведь стою за спокойствие и порЯдок. „'свиданьЯ,  д'свиданьЯ...  Ђ  как
поживает тетушка  †озефина?  џ  за  спокойствие,  за  свободу,  за  порЯдок.
Ќедаром Я всегда сторонилсЯ этой шайки.  Ќедавно  Я  видел  тетушку;  бежит,
шустраЯ, как молоденькаЯ; ой, заболталсЯ Я, заболталсЯ!
     Ћн направлЯетсЯ в свою каморку. Ќо нет. ЋборачиваетсЯ,  окликает  менЯ.
Џодзывает таинственным жестом.
     - ‘лыхали? Ќаверху, в замке, все съехались...
     Џодобострастие понижает его голос: он уже  видит  владельцев  замка  и,
прощаЯсь, низко мне кланЯетсЯ - инстинктивно.
     ЊастерскаЯ его - узкаЯ стеклЯннаЯ  клетка  -  доверчиво  прижалась  под
крылышко нашего дома. џ вижу сквозь стекло мощную, топорную фигуру  Љрийона,
он стоит перед  останками  каких-то  механизмов,  над  которыми  возвышаетсЯ
свеча. ‘вет падает на груду домашней утвари,  на  предметы,  развешанные  на
стене, и окружает тусклым  золотым  орнаментом  образ  этого  мудреца,  душа
которого не омрачена ни Яростью протеста, ни завистью; он снова  принимаетсЯ
за починку, как его отец и дед.
     џ поднЯлсЯ по ступенькам  крыльца  и  толкнул  нашу  убогую  дверь,  на
которой  единственный  выступ  -  ключ.  „верь  со  скрипом  открываетсЯ   и
пропускает менЯ в темный коридор, где каменный пол постепенно превратилсЯ  в
дорожку от принесенной на подошвах земли. “дарЯюсь лбом о лампу, висЯщую  на
стене; она погасла, облита керосином и вонЯет. Ќикогда этой лампы не  видно,
и постоЯнно на нее натыкаешьсЯ.
     € Я, спешивший, неизвестно зачем, домой, замедлЯю  шаг.  Љаждый  вечер,
входЯ в дом, Я переживаю нечто похожее на разочарование.
     Џрихожу в комнату, котораЯ служит и кухней и столовой, и  там  же  спит
моЯ тетЯ. Љомната погружена во мрак, почти непроглЯдный.
     - ‡дравствуй, Њам.
     ‚здох, затем всхлипывание несетсЯ с кровати,  темнеющей  перед  бледным
квадратом неба в оконной раме.
     ’огда Я вспоминаю, что утром, после кофе, мы с тетей  поссорились.  ’ак
случаетсЯ два-три раза в неделю. Ќа этот раз все  вышло  из-за  испачканного
стекла. ‘егоднЯ утром, выведенный из терпениЯ неумолчным потоком  ее  жалоб,
Я сказал какую-то грубость и ушел, хлопнув дверью. ‡начит, Њам плакала  весь
день и, хлопоча по хозЯйству, упивалась слезами. ‡атем, когда стемнело,  она
легла и погасила лампу, чтобы усугубить и подчеркнуть свою печаль.
     Љогда Я вошел, она чистила впотьмах картофель; картофелины  рассыпались
и с глухим шумом перекатывались у менЯ под  ногами  среди  разной  утвари  и
трЯпьЯ, разбросанного по полу. Љак только  Я  вхожу,  тетЯ  моЯ  разражаетсЯ
бурными слезами.
     Ќе смеЯ уже ничего сказать, Я сажусь на свое обычное место в углу.
     џ  вижу,  над  кроватью,  на  занавесах,  слегка  затушевывающих  окно,
вырисовываетсЯ  тощаЯ,  закутаннаЯ  в  простыню  фигура,  точно  палка   под
полотном, ибо моЯ тетушка †озефина - сама худоба.
     ‚ тишине она начинает понемногу подавать голос и причитать:
     - “ тебЯ нет сердца, нет, у  тебЯ  нет  сердца,  нет!..  Љакое  ужасное
слово ты мне сказал... ’ы сказал: "‡аткнись!"  Ђх,  люди  не  знают,  что  Я
терплю от тебЯ. Ђх ты злюка! Ђх ты грубиЯн!
     џ молча слушаю эти слова, пропитанные слезами,  капающими  с  ее  лица,
тусклым пЯтном расплывшимисЯ по бесцветной подушке.
     ‚стаю, опЯть сажусь, говорю несмело:
     - Ќу, довольно, ну, кончено же...
     Ћна вскрикивает:
     - Љончено? Ћ нет! Ќикогда это не будет кончено!
     Џростыней, затененной сумраком, она зажимает  рот,  закрывает  лицо  и,
вытираЯ глаза, свирепо качает головой,  направо-налево,  в  знак  того,  что
обида не забыта.
     - Ќикогда! ’акое слово, как ты мне сказал, навсегда  разбивает  сердце.
Ќо все же мне  надо  встать,  покормить  тебЯ.  ’ебе  ведь  надо  поесть.  џ
воспитывала тебЯ, когда ты  был  маленьким  (голос  ее  срываетсЯ);  Я  всем
пожертвовала ради тебЯ, а ты обращаешьсЯ со мной, как с негодЯйкой.
     џ слышу стук ее босых ног, точно  по  плитам  пола  бегут  два  Ящичка.
ѓлотаЯ слезы, она ищет одежду, раскиданную по кровати  и  соскользнувшую  на
пол. Ћна стоит, сливаЯсь с темнотой. Ќо все же Я иногда  отчетливо  вижу  ее
необычайно узкий силуэт. Ћна надевает лиф, кофту, и передо  мной  призрачным
видением мелькают белые и темные ткани, руки,  тонкие,  как  плети,  острые,
костлЯвые плечи.
     ЋдеваЯсь, она разговаривает сама с собой, и понемногу всЯ моЯ  историЯ,
все мое прошлое встает в словах бедной женщины, единственного  близкого  мне
существа, которое длЯ менЯ и мать и служанка.
     Ћна чиркает спичкой. €з темноты возникает лампа и зигзагами  кружит  по
комнате, как домашнЯЯ феЯ. ’етЯ моЯ в  кольце  живого  света;  глаза  у  нее
навыкате, веки припухшие, дрЯблые, большой рот шевелитсЯ, точно она  жует  и
пережевывает свою печаль. ‘лезы подчеркивают выпуклость  ее  глаз,  наделЯют
их блеском и покрывают глЯнцем  острые  скулы.  Ћна  ходит  взад  и  вперед,
предаваЯсь без устали мрачным мыслЯм. Њорщины избороздили ее  лицо,  кожа  у
подбородка и на шее в  глубоких  складках,  извилистых,  точно  кишки,  и  в
резком свете все это кажетсЯ слегка окрашенным кровью.
     ’еперь, при зажженной лампе, углы темной  берлоги,  где  мы  хоронимсЯ,
понемногу выступают: матрацный тик, прибитый двумЯ гвоздЯми у окна в  защиту
от сквознЯков; мраморнаЯ доска комода, украшеннаЯ  бахромой  пыли;  замочнаЯ
скважина, заткнутаЯ бумагой.
     ‹ампа коптит; не придумав, где ее поставить в  загроможденной  комнате,
Њам ставит ее на пол и, присев на корточки, оправлЯет  фитиль.  Ћт  стараний
старушки, окропленной багрЯнцем и чернотой, взвиваетсЯ  и  падает  парашютом
клуб черного дыма. Њам вздыхает. Ћна не в силах молчать.
     - ’ы, мой милый, - говорит она, - можешь  быть  таким  вежливым,  когда
захочешь;  ты  зарабатываешь  сто  восемьдесЯт   франков   в   месЯц...   ’ы
образованный, но ты слишком пренебрегаешь правилами  приличиЯ.  ‡а  это  все
тебЯ осуждают. Ќу вот, например, ты плюнул на стекло,  Я  это  знаю;  голову
готова дать на отсечение. Ђ тебе  ведь  уже  двадцать  четвертый  год!  €  в
отместку за то, что Я  это  заметила,  ты  мне  кричишь,  чтобы  Я  заткнула
глотку, да, да, ты мне это сказал. Ђх, какой ты хулиган!  ѓоспода  с  завода
очень хорошо к тебе относЯтсЯ. ’вой бедный отец был  их  лучшим  работником.
’ы образованнее своего отца, больше  похож  на  англичанина,  и  ты  захотел
пойти по коммерции и не стал изучать латынь, и за это тебЯ все одобрили,  но
в работе, ах - нет, нет! далеко тебе  до  отца.  ‘ознайсЯ  -  ты  плюнул  на
стекло?..


     - Џотому что твоЯ беднаЯ  мама,  -  горЯчитсЯ  призрак  Њам,  пересекаЯ
комнату с деревЯнной ложкой в руке, - надо сказать, любила  нарЯды.  ќто  не
беда, особенно длЯ того, у кого есть на  что  нарЯжатьсЯ.  Ћна  всегда  была
ребенком. „а и то сказать, было ей всего двадцать шесть лет, когда ее  взЯла
землЯ. Ђх, как она любила шлЯпки! Ќо все же  у  нее  были  хорошие  стороны,
ведь это она сказала мне: "Џереезжайте к  нам,  †озефина!"  €  вот,  Я  тебЯ
воспитала, и Я всем пожертвовала...
     Њам  замолкает  и  прерывает  свое  занЯтие,  переживаЯ  прошлое.   Ћна
задыхаетсЯ, трЯсет головой и вытирает лицо рукавом.
     џ говорю несмело:
     - Ќо Я ведь знаю...
     ‚ ответ раздаетсЯ вздох.  Ћна  разжигает  огонь.  Љлуб  дыма  взлетает,
ширитсЯ, стелетсЯ по плите, затЯгивает кисеей пол. Њам возитсЯ у огнЯ,  ноги
ее в дымном облаке, и тусклые седые волосы выбиваютсЯ из-под  черного  чепца
струйками дыма.
     Ћна ищет носовой платок, ощупывает карманы пальцами  в  черном  бархате
сажи. ‡атем передвигает кастрюли, стоЯ ко мне спиной.
     - Ћтец господина Љрийона, - говорит она, - старый „оминик,  переселилсЯ
сюда из  ербура  в  шестьдесЯт  шестом  или  шестьдесЯт  седьмом  году.  Ћн
толковый человек, раз уж он  муниципальный  советник.  (Ќадо  ему  деликатно
намекнуть, чтобы он убрал свои  лохани  от  двери.)  ѓосподин  Ѓонеас  очень
богатый и прекрасно говорит, хотЯ у него и больнаЯ шеЯ.  ‚от  и  нужно  тебе
хорошенько зарекомендовать себЯ  перед  этими  господами.  ’ы  образованный,
тебе уже платЯт сто восемьдесЯт франков в месЯц; досадно,  что  у  тебЯ  нет
никакого значка, по которому было бы видно, когда ты входишь или выходишь  с
завода, что ты канцелЯрист, а не рабочий.
     - ќто и так видно...
     - Ќо все же со значком лучше.
     ѓлубокие,  всхлипывающие  вздохи.  Њам  все  сильнее,  все  настойчивее
шмыгает носом, ищет повсюду носовой платок. Ћна снует с лампой. џ  слежу  за
ней глазами, комната понемногу  просыпаетсЯ.  ‚зглЯд  мой  снова  нащупывает
каменные  плиты  пола,  спинки  стульев,  прижавшихсЯ   к   стене;   бледный
прЯмоугольник окна в глубине над кроватью, низкой и раздувшейсЯ, похожей  на
кучу земли и  гипса;  разную  рухлЯдь,  раскиданную  на  полу,  напоминающем
взрытую кротом землю; горшки, бутыли, котелки, трЯпки, свисающие с  полок  и
столов; замочную скважину, похожую на ухо, заткнутое ватой.
     - џ так люблю порЯдок,  -  говорит  Њам,  лавируЯ  среди  этого  хлама,
запорошенного пушистой пылью, как углы картины, писанной пастелью.
     Џо привычке Я вытЯгиваю ноги, ставлю их на скамеечку; от  старости  она
лоснитсЯ и блестит, словно новенькаЯ.  џ  поворачиваю  голову  вслед  тощему
призраку моей тети, и менЯ убаюкивают ее движениЯ и неумолчнаЯ воркотнЯ.


     Ќо вот она подходит ко мне. ЏолосатаЯ, сераЯ с белым,  кофта  висит  на
ее острых плечах; она обнимает менЯ за шею и, всЯ дрожа, говорит:
     - Џри  твоих  дарованиЯх  ты   можешь   далеко   пойти!   Ѓыть   может,
когда-нибудь ты откроешь  людЯм  правду.  ќто  бывало.  Ѓыли  люди,  которые
открывали глаза миру. Џочему бы тебе, мой милый, не быть великим глашатаем!
     € голова ее слегка трЯсетсЯ, и слезы еще  не  высохли,  а  она  смотрит
вдаль и видит: Я говорю на улицах, и люди слушают менЯ!


        x x x

     Ќе успело это странное заклинание отзвучать в  нашей  кухне,  как  Њам,
глЯдЯ мне в глаза, говорит:
     - Њой милый, не заносись слишком высоко.  ’ы  уже  смолоду  домосед,  у
тебЯ привычки солидного, пожилого человека. ќто  хорошо.  Ѓерегись  быть  не
похожим на других.
     - Ќу, Њам, этого нечего боЯтьсЯ.
     Ќет, этого нечего боЯтьсЯ. џ хотел бы остатьсЯ  таким,  какой  Я  есть.
—то-то привЯзывает менЯ к окружению моего детства и юности, и  Я  хотел  бы,
чтобы все осталось, как оно есть навсегда. Љонечно, Я многого жду от  жизни;
Я надеюсь, Я живу надеждой, как все; Я даже не знаю хорошенько, чего Я  жду,
но Я не хотел бы слишком больших перемен.  ‚  глубине  сердца  Я  хотел  бы,
чтобы ничто не тронуло ни печки, ни крана, ни коричневого  шкафа,  ничто  не
изменило условий моего привычного вечернего отдыха.


        x x x

     ’етушка моЯ, растопив печь, разогревает рагу, помешиваЯ его  деревЯнной
ложкой. Ћгонек иногда вспыхивает, и скудный свет лохмотьЯми падает на нее.
     џ встаю, заглЯдываю в кастрюлю.  ‘оус  шипит;  в  нем  плавают  бледные
кусочки картофелЯ и редкие, скользкие ломтики лука. Њам  наполнЯет  глубокую
белую тарелку.
     - ќто тебе, - говорит она. - Ђ мне много ли надо?
     Њы садимсЯ друг против друга за маленький, грЯзноватый стол. Њам  шарит
по карманам.  ’емнаЯ  рука  ее,  худаЯ  и  узловатаЯ,  с  трудом  выбираетсЯ
обратно; она извлекает из кармана  кусочек  сыра.  Њам  слегка  скоблит  его
ножом, который держит за лезвие,  и  не  спеша  съедает  крошки.  Џри  свете
лампы, стоЯщей возле нас, Я вижу, что лицо ее еще не обсохло; светлаЯ  каплЯ
застыла и блестит на щеке, припухающей от каждого нового куска. Ѓольшой  рот
ее движетсЯ во все стороны и времЯ от времени проглатывает слезы.
     Њы сидим перед своими тарелками; и соль насыпана на  клочке  бумаги,  и
моЯ порциЯ вареньЯ положена в горчичницу; мы сидим близко, лбы наши  и  руки
соединены светом, остальное одето унылым мраком. ‘идЯ на  этом  продавленном
кресле, положив руки на шаткий стол,  который  сразу  же  начинает  хромать,
если налечь на одну сторону, Я чувствую,  что  глубоко  врос  в  эту  старую
комнату, нерЯшливую, как запущенный сад, где в  ласковой  тени  вы  тихонько
покрываетесь пылью.
     Џосле еды разговор затихает. ‡атем Њам снова  начинает  ворчать  и  еще
раз расстраиваетсЯ; и  на  ее  выразительной  Японской  маске,  под  короной
белых, как вата, волос, при свете хрипЯщей керосиновой лампы, ее  глаза  еще
раз увлажнЯютсЯ, излучаЯ неЯркий свет.
     ‘лезы старой сентиментальной волшебницы капают на ее толстые губы.  Ћна
наклонЯетсЯ ко мне, и близость наша так глубока, что мне кажетсЯ, будто  она
ко мне прикасаетсЯ.
     Љроме нее, нет никого  на  свете,  кто  бы  менЯ  по-настоЯщему  любил.
ЌевзираЯ на ее несносный характер и воркотню, Я хорошо знаю, что она  всегда
права.


        x x x

     џ зеваю, а Њам убирает грЯзные  тарелки  куда-то  в  темный  угол.  Ћна
наливает из кувшина воду в таз длЯ мытьЯ посуды и тащит его на плиту.
     Ђнтони назначила мне свидание у киоска,  в  восемь  часов.  “же  десЯть
минут девЯтого. ‚ыхожу. Љоридор, крыльцо, двор. ‚ темноте знакомые  предметы
обступают менЯ, а сами прЯчутсЯ. ђассеЯнный свет еще реет в небе. ‡а  грудой
лоханей призматическаЯ будка Љрийона рубином горит  в  ночной  тьме.  Љрийон
никогда  не  сидит  без  дела,  он   обтачивает   какую-то   вещицу,   затем
рассматривает свою работу при свече;  пламЯ  ее  трепыхаетсЯ,  как  мотылек,
попавший в  смолу;  Љрийон  протЯгивает  руку  к  горшку  с  клеем,  который
разогреваетсЯ на таганке.  џ  вижу  его  безмЯтежное,  сосредоточенное  лицо
ремесленника доброго старого времени, черные пЯтна небритых щек  и  нависшее
из-под шапочки забрало прЯмых волос. Ћн кашлЯет и стекла окон дребезжат.
     Ќа улице мрак, тишина. Ќо вот  показываютсЯ  фигуры,  люди  выходЯт  из
домов или возвращаютсЯ,  изредка  слышны  голоса.  ‡а  окнами  зажигаютсЯ  и
гаснут огни. ‚ двух шагах от менЯ промелькнул и скрылсЯ за  углом,  точно  в
землю провалилсЯ, †озеф Ѓонеас; Я узнал белый  плотный  фулЯр,  прикрывающий
фурункулы  на  его  шее.  Љогда  Я  прохожу   мимо   парикмахерской,   снова
распахиваетсЯ дверь. ‚крадчивый голос говорит:  "‚  делах  всЯ  загвоздка  в
этом". - "‘амо собой!" - отвечает клиент и исчезает  в  темноте;  Я  успеваю
только заметить, что он мал ростом. Ќо это, верно, важнаЯ особа:  г-н  Џокар
вечно занЯт широкими планами. Ќемного дальше, в глубине норы, за  решетчатым
окном, Я смутно различаю силуэт дЯди ќйдо - птицы несчастьЯ;  этот  странный
старик всегда кашлЯет, вечно причитает, и один глаз  у  него  больной.  „аже
дома он не снимает своей мрачной пелерины и не откидывает  абажура-капюшона.
…го считают шпионом, и, по-моему, не без основаниЯ.
     ‚от и киоск. Ћн ждет  в  одиночестве,  острый  шпиль  его  вонзаетсЯ  в
темноту. Ђнтони не пришла: она подождала бы менЯ.  Њинутное  чувство  досады
сменЯетсЯ радостью. Ќе к лучшему ли?
     Љонечно, Ђнтони еще привлекательна, когда ее видишь.  ‘трасть  зажигает
в ее глазах золотистые искры, ее  худоба  опалЯет.  Ќо  Я  не  лажу  с  этой
итальЯнкой. Ћна поглощена своими делами, а мне на них наплевать. ‚о сто  раз
милее  покладистаЯ  толстуха  ‚икторин  или  мечтательнаЯ  и  порочнаЯ  г-жа
‹акайль, - впрочем, и этой Я сыт  по  горло.  ЏризнатьсЯ,  Я  очертЯ  голову
бросаюсь в кутерьму любовных историй, потом раскаиваюсь.  Ќо  Я  никогда  не
могу устоЯть против волшебного искушениЯ первого раза.
     Ќе буду ждать. “хожу. Њиную кузницу мерзкого  ЃрисбилЯ.  ќто  последний
дом в цепи низких холмов, образующих улицу. ‚ глубоком  мраке  окно  кузницы
проступает  из-под  черного  переплета  решетки   огненным,   Ярко-оранжевым
пЯтном. Ќа этом листе клетчатого света  мечетсЯ,  то  черный  и  четкий,  то
бледный и расплывчатый, развинченный силуэт кузнеца. ‘реди этой  иллюминации
зловещий  призрак  беснуетсЯ  над   наковальней   в   слепом   и   неуклюжем
неистовстве. Ћн раскачиваетсЯ - направо, налево, - точно плывет  в  какой-то
адской ладье. —ем он пьЯнее; тем Яростнее сражаетсЯ с железом и огнем.
     ‚озвращаюсь домой.  €  когда  Я  уже  подхожу  к  воротам,  менЯ  робко
окликают:
     - ‘имон...
     Ђнтони. ’ем хуже длЯ нее. “скорЯю шаг и долго еще слышу ее шепот.
     Џодымаюсь в свою комнату.  Љомната  пустаЯ  и  холоднаЯ,  и  стоит  мне
вспомнить ее, Я всегда дрожу. ‡атворЯЯ ставни, Я вижу улицу: густаЯ  чернота
покатых  крыш  с  бесконечными   трубами,   четкими   на   светлой   черноте
пространства, несколько молочно-белых окон, и на заднем плане  этой  угрюмой
зубчатой  декорации  багровый  призрак  безумного  кузнеца.  …ще  дальше,  в
лощине, Я вижу крест колокольни и высоко-высоко, на холме,  Ярко  освещенный
замок  -  великолепнаЯ  корона  драгоценных  камней.   ‚зглЯд,   разбегаЯсь,
терЯетсЯ в этих черных развалинах, где скрыто  множество  мужчин  и  женщин,
незнакомых, но подобных мне.


        II

        Њ›

     ‚оскресенье. —ерез раскрытое окно веселый  апрельский  луч  ворвалсЯ  в
комнату. Ћн преобразил обои с поблекшими цветами, а лоскут  красного  ситца,
наброшенный на мой туалетный столик, стал как новый.
     Ћдеваюсь тщательно. ‚  комнате  свежий  запах  мыла;  Я  верчусь  перед
зеркалом - то подойду, то отойду. •очу решить,  большие  у  менЯ  глаза  или
маленькие. Ћбыкновенные, конечно, но, право, мне они кажутсЯ лучистыми.
     ‘мотрю на улицу. Џод покрывалами тумана, в  долине,  город  просыпаетсЯ
позднее людей.
     ‘егоднЯ воскресенье, и Я вижу сверху, как люди растекаютсЯ  по  улицам.
Ќе сразу их узнаешь - так их  изменило  парадное  платье:  женщины  цветисто
разодеты и кажутсЯ более  значительными,  чем  в  будни;  старики  разогнули
спины ради праздника; даже  беднЯки  и  те  преобразились,  потому  что  они
сегоднЯ чистые.
     ’усклое солнце обволакивает красные  крыши,  синие  крыши,  тротуары  и
узкие мостовые, вымощенные камнем, мелким, как  галька;  на  них  блестЯт  и
скрипЯт начищенные башмаки. Ќа углу улицы  -  старый  дом,  жилище  мрачного
дЯди ќйдо; круглый, темный, как погасший фонарь,  дом  выступает  коническим
пЯтном и точно скопирован со старинного  офорта.  „альше  выпЯчиваетсЯ,  как
облитый глазурью фаЯнсовый горшок, дом  г-жи  Џио.  €з-за  этих  причудливых
зданий не замечаешь других  домов,  серых,  с  белоснежными  занавесками  на
окнах, а все же они-то и создают город.
     Ќа склоне холма, над рекой, против  площадки  завода,  возникает  белаЯ
геометриЯ замка. ‚округ этой белизны - ковры ржавой листвы парков. „альше  -
луга и  возделанные  полЯ  владельцев  замка;  еще  дальше,  среди  полос  и
квадратов вспаханной  или  зеленеющей  земли  -  кладбище,  где  каждый  год
прибавлЯетсЯ столько новых плит.


        x x x

     Џеред  мессой  нам  с  тетей  надо  зайти  к  Ѓрисбилю:  мы   вынуждены
обратитьсЯ к нему, чтобы починить погнувшийсЯ ключ.  џ  жду  Њам  во  дворе,
сидЯ  на  лохани  у  будки  Љрийона,  неживой,  холодной  и   загроможденной
незаконченными заказами. Њам никогда не бывает готова  вовремЯ.  Ћна  дважды
уже выходила на крыльцо в нарЯдном черном платье  с  бархатной  пелериной  и
вдруг, вспомнив что-то, исчезала поспешно, как крот. Ђ тут еще  ей  приходит
в голову мысль кинуть последний взглЯд на мою комнату.
     Ќаконец  мы  идем.  Ћна  с  гордостью  берет  менЯ  под  руку.  €зредка
поглЯдывает на менЯ, и Я глЯжу  на  нее,  и  в  солнечном  свете  ее  улыбка
кажетсЯ ласковой гримасой.
     ‘делав несколько шагов, моЯ тетЯ останавливаетсЯ.
     - €ди, иди; Я тебЯ догоню.
     € она подходит к мусорщице Ђполлин. ЏочтеннаЯ женщина - одинаковаЯ  как
в вышину, так и в ширину -  глазеет  по  сторонам,  стоЯ  на  тротуаре;  она
выбита из колеи воскресной праздностью, чувствует себЯ неловко,  и  руки  ее
беспомощно  болтаютсЯ.  Њам  увлекает  ее  за  собой;  продолжаЯ   путь,   Я
оглЯдываюсь; Я слышу, как Њам торопливо, точно поверЯЯ  тайну,  говорит  обо
мне;  Ђполлин,  прихрамываЯ,  тащитсЯ  за  ней,  размахиваЯ   растопыренными
руками, широкаЯ, как краб.
     - “ этого малого, - говорит Њам, - вечный беспорЯдок в  комнате.  €  он
столько воротничков пачкает, и он  не  умеет  сморкатьсЯ.  ‡асовывает  комом
носовые платки в карман, потом они становЯтсЯ как камень.
     - Ђ все-таки он славный молодой человек, -  мЯмлит  мусорщица,  шествуЯ
вразвалку; она нелепо болтает руками, осиротевшими без метлы, и  потрЯхивает
над разбухшими многоЯрусными башмаками юбкой  с  тЯжелой  бахромой  засохшей
грЯзи.
     ќти признаниЯ Њам первому встречному  менЯ  раздражают.  џ  окликаю  ее
довольно  резко.  Ћна  вздрагивает  и,  догнав   менЯ,   бросает   на   менЯ
страдальческий взглЯд.
     Ћна бредет,  повесив  нос  под  черной  с  зелеными  листьЯми  шлЯпкой,
оскорбленнаЯ моим  замечанием  при  посторонних,  рассерженнаЯ,  уЯзвленнаЯ.
‘тараЯ обида снова в ней просыпаетсЯ.
     - ‚ прошлый раз, - тихонько бормочет она, - ты плюнул на стекло!
     „орогой она не может не прицепитьсЯ к другому собеседнику: он стоит  на
тротуаре в праздничных брюках, как  на  двух  новеньких  столбиках,  а  туго
накрахмаленнаЯ блуза его кажетсЯ каменной. џ не  жду  Њам  и  один  вхожу  к
Ѓрисбилю.
     ѓорн заревом освещает кузницу; она всЯ ощетинилась:  на  стенах  и  под
потолком развешаны черные инструменты.  ‘реди  их  темных  остовов  Ѓрисбиль
весь металлический  -  руки  в  свинце,  фартук  отливает  радугой  стальных
опилок; Ѓрисбиль грЯзен из принципа, потому что нынче  воскресенье.  Ћн  еще
не опохмелЯлсЯ, и лицо у него еще  заспанное.  Ќо  он  с  нетерпением  ждет,
когда зазвонЯт к мессе, и тогда пойдет пьЯнствовать в одиночестве.
     ‘квозь форточку, открытую в тЯжелом, плюшевом  от  пыли  окне  кузницы,
вырисовываетсЯ часть улицы, расцвеченной в Яркие воздушные тона  и  усеЯнной
людьми.  —етко,  как  в  поле  зрениЯ  биноклЯ,  выступают,   стушевываютсЯ,
скрещиваютсЯ силуэты: вот  качаютсЯ  перьЯ  шлЯпы  с  лентами;  колокольчики
штанишек болтаютсЯ вокруг худеньких голых икр мальчугана  в  небесно-голубом
галстучке и башмаках на пуговицах; в темных сборчатых  юбках,  вычерчивающих
зигзаги, две кумушки переваливаютсЯ, встречаютсЯ, впиваютсЯ  одна  в  другую
и, как две капли чернил, сливаютсЯ в  одно  пЯтно.  Ќа  первом  плане  этого
раскрашенного  фильма,  то  поЯвлЯЯсь,  то  исчезаЯ,  брюзжит,  как  всегда,
мрачный Ѓрисбиль. ђыжий, звероподобный, веснушчатый,  волосы  жирные,  голос
хриплый. ђасхаживаЯ взад и вперед по своей клетке, шлепаЯ рваными  опорками,
он изредка что-то бурчит себе под нос. Ѓрисбиль может кричать,  но  говорить
не умеет; лишь под нажимом Ярости вылетают из его горла хриплые звуки.
     Њам входит; переводЯ  дыхание,  она  садитсЯ  на  табурет,  размахивает
кривым ключом, который вместе с молитвенником зажат в  ее  руке.  ‡атем  она
начинает рассказывать, отрывисто из-за  одышки,  при  каких  обстоЯтельствах
ключ погнулсЯ, уснащаЯ свой рассказ множеством подробностей, гнездившихсЯ  в
ее памЯти. Ќо внезапно внимание угрюмого кузнеца привлекает форточка.
     - ‘котина! - рычит он.
     Њимо  проходит   г-н   ”онтан,   виноторговец   и   владелец   кофейни.
ирокоплечий, внушительный, заплывший жиром, белый, точно дом.  Ћн  нелюдим,
никогда рта не раскроет. Ћн сила: он наживает деньги  и  накопил  уже  сотни
тысЯч франков. ‚ полдень и вечером он исчезает: забившись в  задней  комнате
своего заведениЯ, он  ест  в  одиночестве.  ‚се  остальное  времЯ  он  молча
собирает деньги. ‚ его стойке - отверстие, куда он опускает  монеты.  ‡олото
течет в его дом с рассвета до ночи.
     - ќто какаЯ-то ловушка длЯ су, - говорит Њам.
     џ говорю:
     - Ћн богат.
     - —то правда - то правда, - издеваетсЯ Ѓрисбиль. - ЏроклЯтый буржуй!  Ђ
ты такой же несчастный голодранец, как и твои товарищи, но  буржуазные  идеи
крепко в тебЯ въелись!
     ЊенЯ передергивает. ќто неправда, и Ѓрисбиль раздражает менЯ:  в  своей
слепой ненависти  он  обрушиваетсЯ  на  все  без  разбору,  а  сам,  видимо,
взволнован поЯвлением этого богача.  Ѓунтарь  таращит  свои  будто  стальные
глаза и замолкает, как и мы, когда приближаетсЯ толстый человек.
     - Ѓонеасы еще богаче, - бормочет моЯ тетЯ.
     ѓосподин ”онтан проходит мимо открытой двери. ‘лышно, как  пыхтит  этот
толстосум-отшельник. Ќе успел этот  бегемот  в  широком  пальто  повернутьсЯ
спиной и отойти немного, как Ѓрисбиль начинает ругатьсЯ:
     - Ќу  и  морда!  ’ы  видел,  а?  —елюсть-то  болтаетсЯ,  ровно  к  ушам
подвешена! ЏрЯмо свиное рыло.
     €, загораЯсь радостью человека из народа, добавлЯет:
     - Љ счастью, надо надеЯтьсЯ, что все это скоро полетит к чертЯм.
     ‘меетсЯ он один. Њам садитсЯ  подальше.  Ћна  ненавидит  ЃрисбилЯ,  она
считает его воплощением зависти, злобы и  хамства.  ‚прочем,  все  ненавидЯт
этого шута за его пьЯнство и передовые идеи. ‚се же, когда в нем  нуждаютсЯ,
предпочитают пойти к нему утром  в  воскресенье  и  подолгу  засиживаютсЯ  в
кузнице. ‚се знают, что там  можно  встретить  знакомых,  -  это  уже  стало
традицией.
     - ‘лышали? Ђнтуанетт  скоро  вылечат,  -  говорит  Ѓенуа,  поЯвлЯЯсь  в
дверЯх.
     Ѓенуа - человек-газета. ‘ ним самим никогда ничего не случаетсЯ, но  он
существует только длЯ того, чтобы сообщать о том, что случилось с другими.
     - џ знаю! - кричит Њам. - Њне сказали  нынче  утром.  Њногие  знали  об
этом уже в семи часов утра: в замок приезжает на охоту  какой-то  знаменитый
доктор, а он как раз лечит глаза.
     - Ѓедный ребенок, - вздыхает только что вошедшаЯ женщина.
     Ѓрисбиль вмешиваетсЯ, желчный и злобный.
     - ќто вы о  той  девчонке,  которую  все  собираютсЯ  полечить?  Ђх  ты
несчастье! „а кому же до нее дело?
     - ‚сем, - в один голос отвечают две возмущенные дамы.
     - ‚от как! - ехидно говорит Ѓрисбиль. - ’о-то она и чахнет.
     € он повторЯет свою  обычную  фразу  с  нелепой  торжественностью,  как
псалом на религиозном собрании:
     - ќто жертва общественного строЯ!
     ‚ходит †озеф Ѓонеас, он охотно навещает ЃрисбилЯ,  он  не  пренебрегает
общением с обитателЯми квартала; пришли и Џокар, и Љрийон, чисто выбритый  -
кожа  лоснитсЯ,  как  полированнаЯ;  и  еще  несколько   человек.   Ћсобенно
бросаетсЯ в  глаза  Њьельвак  -  его  трЯсущийсЯ,  перламутровый  череп;  из
уважениЯ  к  обычаЯм,  переступаЯ  порог,  Њьельвак  робко  снЯл  шлЯпу;  он
работает экспедитором на  заводе,  носит  старенькое,  сомнительной  чистоты
белье и неизменный ветхий пиджачок,  который  служит  ему  во  всех  случаЯх
жизни.
     †озеф  Ѓонеас  мне  внушает  уважение.  …го  тонкий  профиль,   матоваЯ
траурнаЯ одежда, блеск черных лайковых перчаток на черной с золотым  обрезом
книжечке приковывают мои взглЯды.
     Ћн тоже снЯл шлЯпу. ’огда и Я в уголке украдкой снимаю свою.
     ќтот  вежливый,  воспитанный  молодой   человек   поражает   врожденным
изЯществом. Ќо он болен, его мучают нарывы.  ‚сегда  у  него  шеЯ  или  руки
покрыты гнойниками. ‚ этом тщедушном  теле  живет  Ясный  и  трезвый  ум.  џ
преклонЯюсь перед ним, потому что  он  рассудителен,  полон  всЯких  идей  и
умеет прекрасно говорить. Ќедавно по  поводу  свЯзи  современной  ”ранции  с
традиционной, старой ”ранцией и наших корней  в  прошлом  он  дал  мне  урок
социологии, четкий смысл которого  был  длЯ  менЯ  откровением.  џ  ищу  его
общества, Я пытаюсь ему подражать, а он, конечно, и  не  подозревает,  какое
влиЯние оказывает на менЯ.
     Џри всеобщем внимании он сообщает, что хочет организовать в ‚ивье  союз
молодежи. € обращаетсЯ ко мне:
     - —ем больше Я живу, - говорит он, -  тем  Яснее  вижу,  что  все  люди
поголовно страдают близорукостью. Ћни  не  видЯт,  не  могут  видеть  дальше
своего носа.
     - „а, - говорю Я.
     Ћтвет показалсЯ мне слишком лаконичным - так же, как и ему, конечно,  -
и наступившее молчание безжалостно подтвердило  это.  Ћн  заводит  беседу  с
другими, и в темной берлоге ЃрисбилЯ Я чувствую, как лицо мое краснеет.


     Љрийон спорит с Ѓрисбилем из-за починки старой  шлЯпы,  которую  они  с
увлечением разглЯдывают, передаваЯ ее друг другу. Љрийон сидит,  не  отрываЯ
глаз от шлЯпы. Ћн душой и телом отдаетсЯ  спору.  …го  скромное  ремесло  не
защищено никакими твердыми тарифами, и он  сам  должен  отстаивать  ценность
своей  работы.  Ћн  колотит  кулаками  по  коленЯм,  обтЯнутым  пропыленными
брюками в серую полоску;  его  толстаЯ  волосатаЯ  шеЯ  похожа  на  загривок
кабана.
     - Ќу и шлЯпа! - вопит он. - џ вам скажу, в чем тут дело: дождь  погубил
ее. ђазве это фетр? ќто просто грЯзный носовой  платок!  ‚от  вам  и  жертва
декатировки, всЯческой чистки-перечистки и непогоды!


     †юстен Џокар разговаривает с тремЯ  крестьЯнами;  они  держат  шапки  в
руках и слушают его, раскрыв рот. ѓолосом прекрасного тембра он  ведет  речь
о задуманной им крупной финансовой и промышленной сделке.
     ѓорЯчка спекулЯции наэлектризовывает присутствующих.
     - Ќу, и наделают делов! - захлебываетсЯ от восторга  Љрийон,  отрываЯсь
на минуту от созерцаниЯ шлЯпы, и затем снова принимаетсЯ за свое занЯтие.
     †озеф Ѓонеас говорит мне вполголоса, чем Я очень польщен:
     - ќтот Џокар - человек без  образованиЯ,  но  с  практической  сметкой.
‡амыслы у него большие, если, конечно, он смотрит на вещи так же, как и Я.
     Ђ Я думаю, что, будь Я постарше или  пользуйсЯ  Я  большим  влиЯнием  в
квартале, Я, быть может, участвовал бы  в  затее  Џокара,  котораЯ  начинает
принимать формы и обещает вырасти в крупное дело.
     Ђ Ѓрисбиль хмуритсЯ. ‚ сердце его нарастает тайнаЯ  тревога:  эти  люди
задерживают его, а ему мучительно хочетсЯ выпить. Ћн не может этого  скрыть.
Ћн коситсЯ на посетителей. Џо буднЯм в этот час он уже опохмелЯетсЯ.  ‚нутри
у него все пересохло, горит,  он  тычетсЯ  от  одного  человека  к  другому.
Ћжидание - выше его сил.
     ‚друг все оборачиваютсЯ к раскрытой на улицу двери.
     Љ церкви подъезжает карета - зеленаЯ  карета  с  серебрЯными  фонарЯми.
‘тарый кучер, с тонким жезлом кнута в руке, в  огромных  перчатках,  кажетсЯ
многоголовым из-за множества воротников, нанизанных один  на  другой  вокруг
его шеи. ‚оронаЯ лошадь горЯчитсЯ.
     - Ѓлестит-то, как роЯль! - говорит Ѓенуа.
     ‚ карете - баронесса. …е не видно, занавески  спущены.  Ќо  карете  все
кланЯютсЯ.
     - ђабы, - бурчит Ѓрисбиль. - ‚ы посмотрите-ка, нет,  посмотрите!  ‘тоит
только этой старой богачке  показатьсЯ,  как  все  они  -  посмотрите-ка!  -
начинают рыть носом землю: полюбуйтесь, мол, на наши лысины и горбы.
     - Ћна делает много добра, - вступаетсЯ кто-то из присутствующих.
     - „ержи карман шире! - хрипит буЯн, размахиваЯ руками,  как  будто  его
кто-то держит. - Ђ Я называю это ханжеством. ‚от как Я это называю.
     ‚се пожимают плечами. †озеф Ѓонеас, неизменно выдержанный, улыбаетсЯ.
     - Ѓогатые всегда были, -  говорю  Я,  поощренный  его  улыбкой.  -  Ћни
нужны.
     - ЏонЯтно! - трубит Љрийон. - ‚се  это  давно  извес