 кровь окрыленного  льва,  первого  из Ќадиров, который врывалсЯ  в
храмы  и  сокрушал  алтари,  где  хранилось  свЯтое  причастие,  пока  некий
златокузнец, осененный свыше, не  украсил дарохранительницы  львиною гривой,
перехитрив кощунственного  царЯ  кошачьих, после чего  лев ревностно охранЯл
свЯтыню. €сторию эту,  несомненно,  знал дон Ђнтельмо, нарекаЯ последнего из
Ќадиров именем •ранителЯ.
     ‘ейчас  молодой лев,  чьЯ  жилистаЯ  кожа  густо  поросла  темнозолотою
шерстью,  ходил  по клетке, томЯсь  и терзаЯсь  от  пронзительных,  жалобных
криков  Ђны   ’абарини.   €ногда,  остановившись,   он  отрешенно  глЯдел  в
бесконечность. Ќикто  не  спал.  “кротитель  вернулсЯ из закутка, где держал
грим и костюмы;  волосы у него были желто-зеленые, как вермут, высокую тулью
украшало павлинье  перо,  сверкали  золотом пуговицы куртки, сапоги блестели
еще больше от ночной влаги, на конце хлыста красовалсЯ пучок тубероз.
     --  Ђна ’абарини...--  сказал он.  поднимаЯ голову и  глЯдЯ  туда,  где
гибкаЯ гимнастка билась в  сети, словно птица в  силках.-- Ђна ’абарини...--
Ћн прервал свою речь, заметив, что жертва намерена в него плюнуть, опустилсЯ
на колени  и  зашептал, протЯгиваЯ вверх украшенный цветами  хлыст.-- Џрости
менЯ, поглЯди, вот Я стою перед тобой, Я преклонил колени и сделаю  все, что
ты прикажешь, если ты спрыгнешь в мои объЯтиЯ!
     Ђна ’абарини трепетала,  как птичка.  Ћна попыталась схватить и вырвать
хлыст,  но в  руке у  нее  остались  только цветы. Ѓлагоухание  земных соков
растревожило ее, и она еще громче, еще горше закричала:
     -- Ќадир!.. Ќадир!..
     ‚далеке, сквозь дрожащую синюю мглу, живым желтоватым серебром блеснули
львиные зубы, ней показалось, что, увидев ее, лев кинетсЯ  на зов, освободит
из  сетки, которой при помощи  мух рыбаки изловили  их  с  негром,  висевшим
теперь пониже, у самого входа.
     -- Ќадир!.. Ќадир!..
     Љак бела грудь Ђны ’абарини рЯдом с цветами тубероз! Ћт гимнастки пахло
мокрой солью. Џот и слезы катились по ее лицу.
     --  Ќадир, от горЯ  из менЯ  выйдет всЯ  соль  крещениЯ! ‘низу раздалсЯ
голос Џисписа:
     -- ЌегьЯ закьил глаза, не глЯдит, не  плачет, только  он  не спит!.. Ќе
спит негьЯ!
     “кротитель  стоЯл  на коленЯх  под  сетью, в  которой  висела  Ђна.  €з
накладного карманчика, у сердца, торчала сигара.
     --  ЌегьЯ попьесит... дай  покуйить...-- € негр так любовно взглЯнул на
карман,  что  “кротитель поднЯл было руку, чтобы  дать ему  сигару  (все  же
милосердие велит не лишать  узников  курева), но только пальцы его коснулись
тугой трубочки  из  листьев,  он услыхал,  что  негр тихонько  хихикает,  и,
одумавшись, легонько хлестнул его по боку.
     -- Њерзавец ты, мерзавец!  ’еперь мое дело  -- табак. ђазве Ђна поверит
мне? ‚едь ты не поверил, что Я прижимаю руку к сердцу, а не к табачку!..
     € он  хлестнул  негра  по носу, прЯмо  между глаз,  окруженных Ячейками
сети, словно оправой очков.
     -- Ќегью не бей! „ай сигаю, негьЯ повейит, что сейце...
     --  ѓоворЯ строго...-- начал  “кротитель,  не поднимаЯсь  с  колен,  но
Џиспис его перебил:
     -- Ќе надо стьего! Ќадо хоешо, пусти негью!
     Ћстрой струею воды, колючей проволокой  ожгли черную  щеку  “дары бича.
‹ев, золотаЯ тень, металсЯ за решеткой, туда-сюда, туда-сюда.
     Љрики едва срывались с пересохших губ Ђны ’абарини:
     -- Ќа-лир!.. Ќа-дир!..
     -- ’ак  тебЯ пеетак!-- взвыл Џиспис,  тщетно пытаЯсь коснутьсЯ щеки, на
которой  от огненных  ударов вспухали  шишечки  боли.  Ќаконец  ему  удалось
высвободить руки из сети, не дававшей двинутьсЯ, и он заорал:
     -- ’ьенешь -- убью!
     € заплакал. Ќегры легко смеютсЯ и легко плачут, легче некуда.
     -- Џогоди, вылезу-- кости живой не оставлю!
     “кротитель стоЯл  на одном колене перед  сетью,  в которой, едва  дыша,
терЯЯ  сознание и нелепой позе, висела доньЯ  Ђна. Ћн понимал, что смешон, и
вскочил бы, точно пружина подбросила, если бы вовремЯ  не вспомнил: тогда он
утратит надежду  на  ответную  любовь. ѓордо  выпрЯмитьсЯ,  поднЯтьсЯ  --  и
остатьсЯ навек одному... Ќет,  нет и нет! ‹учше смиренно преклонЯть  колено,
опустив светловолосую голову,-- немного  поодаль, чтобы плевок не долетел...
„а что там, пускай плюет, зато унижение сродни упованию.
     --  Џочему  Я не сказал твоему отцу? Џочему  не поговорил с ним  о моей
любви? Џотому  что он  был злой, каких мало.  ѓлазами бы сожрал, в  лицо  бы
плюнул...
     --  ‚от  и говоил  бы,  и  говоил бы, он  тебЯ сожьЯл  и не выплюнул!--
хлестал его  негр бичами слов, знаЯ, что  скоро освободитсЯ, ибо под острыми
зубами  -- понемногу,  постепенно --  стали рватьсЯ решетки сетчатой тюрьмы.
’еперь он старалсЯ не рухнуть вниз, и горечь неволи сменилась заботой о том,
чтобы крепко держать обрывки нитей.
     -- Ќа-а-а-а!.. Ќа-а-а-а!..
     Ќемного  подальше  беспокойно  и шумно металсЯ  по  клетке  лев,  слыша
приглушенный  крик  Ђны  ’абарини  и сокрушаЯсь, что оба они  в  неволе.  Ћт
предков  он унаследовал лишь  гриву, подобную  той,  что  когда-то  украшала
дарохранительницу.
     --   Ћ,   дивнаЯ   сирена,   снизойди   к   моим  страданиЯм!--   молил
“кротитель.--’огда Ќадир лЯжет к твоим  ногам и, верхом на льве, ты объЯвишь
о нашей свадьбе!
     Ђна ’абарини открыла  глаза, шире, еще шире,  чтобы получше  разглЯдеть
“кротителЯ, коленопреклоненного, как на картине, поправила волосы  (легко ли
двигать рукой, когда ты висишь в сети?) и закричала:
     -- ’ы сказал "свадьба"?
     ‘ловно  марионетка, “кротитель взвилсЯ  в  воздух, чтобы расцеловать ее
руки  и  щеки,--хотЯ  на  самом  деле  скромный, робкий,  испуганный  рыцарь
облобызал  лишь  узилище  любви,  припорошенное рыбьей  чешуею,--  а  потом,
пролетев над ареной, опустилсЯ у клетки •ранителЯ.
     -- Ќадир, мое второе "Я", брат  мой лев, золотой  двойник  мой, пади  к
ногам прекрасной “кротительницы  и  вылижи их! Ђ ты. негритЯга. бери сигару,
забудь, что Я тебЯ бил!
     Џиспис  выскочил из сети, не дожидаЯсь  освобождениЯ, ибо  уже перегрыз
все  Ячейки, потом взЯл сигару и задымил, как паровоз, с трудом защищаЯ свою
добычу  от  обезьЯны,  тоже  падкой  до курева, и  объЯснЯЯ  ей, что  печаль
сменилась счастьем.
     --   ’ы  не  говойи,   бизЯна,--  увещевал  он,   расправлЯЯ  онемевшие
руки-ноги,-- ты не говоии, что негьи куЯт только на пьЯздник!

        XVII

     ’ощие рыбаки,  похожие на  корни мангров,  в  лохмотьЯх  и в желтоватых
пальмовых  шлЯпах, чинили сети, которыми  они  изловили  гимнастку  и негра,
чтобы отомстить за ‘урило. ђаботали молча.  ’олько двигали руками. Џриникнув
лицом к  сетЯм,  они то  и дело приоткрывали сжатые губы и схватывали зубами
ускользнувшую было нить, тогда  как пальцы  их  завЯзывали узел.  Ќе  только
руки, но  и лица мелькали в расстеленной паутине со свинцовыми  грузиками по
углам.
     ‚ этот ранний час рыбакам вторили и перестук капель, срывающихсЯ в пруд
с тростника, и всплески нырЯвших  уток -- вторили, как бы отражаЯсь в еще не
досмотренных  снах. Ѓольшой дом отбрасывал в просторный  патио тень, похожую
на петуха, и рыбаки представлЯли себе длЯ потехи, какой запоет, а там начнет
перекликатьсЯ с другими петухами, стрЯхнув со  стен синеватый сумрак, словно
взмахнув ночными крыльЯми, и  гордо поднЯв голову,  украшенную алым  гребнем
башенки, чьи черепицы  засверкали в первых же утренних лучах. ‚добавок петух
направилсЯ к  курице,  то бишь  к шатру,  который циркачи, готовЯсь уезжать,
снЯли с подпор и сложили. ЋгромнаЯ птица распласталась на земле и ждала, что
черный петух прыгнет на нее.
     Њендиверсуа,  самый старый рыбак, отрЯхнул руки:  когда  починишь сеть,
чешутсЯ  пальцы,  словно  к ним что-то пристало. ђаботу  он кончил.  Ћткинув
назад  шлЯпу,  он  подставил  ветру горЯчий  лоб  и  кончиком  Языка  лизнул
кровоточащую ранку на большом пальце, у самого ногтЯ.
     "Ћх, хорошо, что уберутсЯ  эти сахарные!"  --  подумал он, увидев,  что
шатер лежит  на  земле и его  вот-вот свернут, а потом погрузЯт  на повозку.
Њендиверсуа  считал циркачей  не людьми  из плоти и крови,  а  разноцветными
сахарными  куклами,  которых  легко растворить в  воде обыденной  жизни  и с
удовольствием выпить.
     Љ. нему подошли другие рыбаки:
     -- Џора скатывать. Њендиверсуа!
     -Ђ то!..
     Ћднако в огромной  паутине, расстеленной на плитах  патио,  починенной,
готовой к ловле, оказалась нежданнаЯ добыча,-- не черный петух и не шатер.
     Њсндиверсуа неспешно повернул голову (ветер стал сильнее, дул в уши), а
потом и все туловище, словно тЯжелую лодку. ‹еваЯ его рука свисала вниз, как
бы  помнЯ,   что  рукав  рубахи  разорван,   совсем   разлезсЯ;  правой   он
подбоченилсЯ. ђыбаки, начавшие было скатывать сети, точно окаменели.
     Џеред ними стоЯли “кротитель в шлЯпе с посеребренной  тульей на волосах
такого  цвета, как  вермут,  в оливковом сюртуке  с золочеными пуговицами, в
сверкающих сапогах и с туберозой на конце хлыста;  Џиспис, курЯщий сигару, в
черно-белом  клетчатом   пиджаке  с  коротковатыми  рукавами,   целлулоидном
воротничке и  с бантом  на шее, как у  кошки;  Ђна ’абарини  в трико, плотно
облегающем маленькую грудь, тонкую талию, длинные ноги и  поджарый зад, и за
нею  Ќадир  •ранитель  с  развевающейсЯ  гривой,  важный, довольный,  совсем
счастливый, этому теперь ничто не мешало, разве что он сам.
     ђыбаки  застыли  на месте,  а  по разостланным сетЯм,  мимо  недвижного
Њендиверсуа, уже катилась Ђна,  богинЯ  на земном шаре,  не попадаЯ  в  плен
Ячеек, как не попадут к ним  в плен свет, вода и воздух. “кротитель указывал
ей путь хлыстом, звонко  целуЯ туберозу, гимнастка покорно катила шар, а  по
бокам шествовали неф, наслаждавшийсЯ сигарой, и целомудренный Ќадир.
     —ерный петух,  постепенно  уменьшаЯсь,  оставил  наконец  в покое белую
курицу -- шатер. €з  окон повысовывались чернокосые слуги, свиристЯ,  словно
птицы в клетках.
     ЃородатаЯ  †енщина,  притаившись  за  шторой  в  спальне,  где  почивал
‚ладетель, предложила его разбудить:
     --  Ќадо,  чтобы  мальчик  открыл  глазки...  ЌельзЯ  так,  глазки  ему
откройте!..
     Ђна ’абарини двигалась  все дальше, катилась на земном  шаре, гнала его
ступнЯми по  залитому  солнцем патио,  между стайкой рыбаков, цирковым  трио
(Ќеф, Ќадир, “кротитель)  и чернокосыми слугами, спускавшимисЯ по ступенЯм с
птичьими клетками, лейками, стеблЯми тростника.
     –иркачи  уходили,  исчезали  у  Ќищенской  лужи вместе  с  фургонами  и
битюгами.  ‚  фургонах  ехали клетки  с  тиграми,  шатер,  цирковаЯ  утварь,
старики, женщины, дети. …два виднеЯсь сквозь  пыль, ‘урило раскручивал пращу
над головой, метЯ в колеса, все глубже увЯзавшие в заросшей тростником топи.
     Ќа белой простыне, на благоуханной перине, под  вышитым  пододеЯльником
спал  бледный, хмурый ‚ладетель, и  чернаЯ  его одежда  едва-едва проступала
сквозь снежное полотно. „аже спать его укладывали в черном.
     ‚ глубине  дома,  за  гардинами,  поЯвилсЯ  —еловек-—елюсть с Ѓородатой
†енщиной. Ћн  заскрипел  зубами, пугаЯ ошарашенных  слуг, и жестом  велел им
уйти, ибо сам он  тоже уходит. Џоказал рукою на  дверь и вышел вслед за ними
поискать  клоуна. ‘удЯ  по  храпу,  клоун был  в  столовой, спал,  прижав  к
скатерти  щеку.  —еловек-—елюсть  взЯл  его за шкирку  и понес  по лестнице.
ЃородатаЯ шла за ними, причитаЯ:
     -- Ђй, —елюсть ты, —елюсть, вылитый ‡лой ђазбойник!
     —еловек-—елюсть взглЯнул на нее своими  звериными глазами. ‘равнить его
с самим  Ћтцом! Ќет, что за льстивое создание! Ћн даже не улыбнулсЯ. ‚еликие
мира сего бесстрастны, словно мрамор.

        XVIII

     ‡емнои   шар,  на  котором  катилась  крылоногаЯ  доньЯ  Ђна,  приминал
красноватый  песок  у небольшого озерца. Џо воле ласкового  бриза волосы  ее
порхали над раковинами, нет --  над листочками ушек,  над плечами и  спиной.
Ќадир •ранитель сунул голову в кусты, чтобы увенчать гриву цветами. ‹апой он
отмахивалсЯ от бабочек.
     Ќе   глЯдЯ  больше  на  зрелище,  которое  могло  показатьсЯ  последним
представлением   под  открытым  небом,   Њендиверсуа  и  его  люди   сели  в
плоскодонки, чтобы плыть по обмелевшему озеру.
     -- ‚стали ни свет ни зарЯ, куклы  чертовы!-- сказал Њендиверсуа.-- “тро
из-за них потерЯем, это уж точно!
     Џо воде  зашлепали весла, большие, как  лопата булочника. Ѓольшими  они
только  казались, на самом  же деле  были маленькими, но,  отражаЯсь в воде,
удваивались, и грести становилось легче.  ђыбаки  отплыли  от берега.  ‚етер
помогал им. Ћднако землЯ была еще близко, благоуханнаЯ свежесть деревьев еще
достигала их, когда счастливаЯ доньЯ  Ђна подкатила, едва касаЯсь ступнЯ ми,
голубой, в золотистых звездах шар.  ‘  нею,  мелькаЯ  в  пенЯщейсЯ  воде, по
берегу двигались лев, Џиспис, “кротитель и ‚ладетель сокровищ.
     -- џ на свадьбу не опоздал?-- виновато спросил ‚ладетель.
     Ђна    ’абарини.    которой    китайцы   подарили    фату,    сотканную
одной-единственной гусеницей, изЯщно спрыгнула на землю, не вперед, а назад,
чтобы шар покатилсЯ к лодкам.
     Џодумав, что шар она просто  упустила, Њендиверсуа направил лодку туда,
где  колыхалась звездчатаЯ сфера,  наполовину погруженнаЯ  и  воду. Ћн хотел
вернуть  ее циркачам  и попросить,  чтобы они шли своей  дорогой, но шар  не
давалсЯ, словно  и  сейчас  Ђна  катила  его ступнЯми.  ‚етер  относил его в
сторону; когда же  рыбак к нему подплывал, он игриво  подныривал под лодку и
спокойно двигалсЯ дальше.
     †аркое солнце и нелепое дело  вконец  измотали рыбака.  Љ нему подплыли
другие  лодки. “тлые  плоскодонки  ловили земной шар.  Љто одарил  его таким
насмешливым упорством?
     Ќаконец Њендиверсуа сдалсЯ и повернул к берегу, где поджидали циркачи и
‚ладетель сокровищ. Ѓороду старика разметал ветер, омочила преснаЯ вода,  от
него пахло петрушкой, от него всегда ею пахло, когда он потел. Ќа обнаженных
натруженных руках (рубаху он снЯл) играли мышцы титана.
     Ќе  успел  Њендиверсуа  привЯзать  лодку,  как  Ђна  прыгнула в  нее  и
погналась за шаром. ’олько,  в отличие от рыбака, она не пыталась подплыть и
схватить его руками. Ћна ловила сетью круглое, безглазое, голубое  чудище со
звездами вместо плавников.
     Љогда Ђна вернулась на берег,  уже  смеркалось.  Ќебесные львы, золотые
вечерние тучки,  сгрудились безмолвной семьею  над земным родичем. ‘ветотень
во всей своей красе стремилась застыть изваЯнием “кротителЯ. ‘веркаЯ глазами
из-под ватных  бровей, улыбаЯсь  из-под  белых  зарослей  усов,  Њендиверсуа
считал деньги, полученные вперед за рыбу.
     -- Њендиверсуа!
     ‘тарый рыбак поднЯл голову, поникшую под тЯжестью уступок,  и посмотрел
на  циркачку, которую  охотно  толкнул  бы веслом  на  кладбище без крестов,
скрытое под водою, на  подводное  кладбище,  где  скелеты  утопших  движутсЯ
словно  живые:  раздвигают  хрупкие  челюсти, выбрасывают  и  убирают  руки,
переплываЯ с места на  место, чешут ногу об ногу, когда уж слишком досаждают
пузыри, приседают  на  корточки, чтобы справить  нужду, хотЯ  нужды  и  нет,
прикрывают  лицо, словно им что-то грозит, хлопают в ладоши, качают головой,
обнимаютсЯ при встрече,  дерутсЯ, целуютсЯ, а на месте сердца  у них,  между
ребрами, играют, словно в клетке, рыбы и отблески света.
     Њендиверсуа подавил естественный гнев здравого человека, которому  жаль
потерЯть  целый  день, то есть попросту  деньги.  Љ нему  приближалсЯ  Ќадир
•ранитель. …сли  бы  не предатательство ‡лого ђазбойника, лев прибил бы  его
единым махом, а так он стал играть с ним,  резво и беззлобно, дыша в лицо, в
бороду, словно раскаленные мехи. ‹асков он был  на  диво,  но все же повалил
рыбака, тот  обещал поклонитьсЯ  ђазбойнику  и  выделить  ему денег. "Џускай
катает, только бы не слопал... Џускай  катает,  только  бы  не  слопал..."--
цедил он сквозь  зубы,  страшась,  что  зверь услышит  и  уже  не  на  шутку
разозлитсЯ.
     Љогда старик  оправилсЯ  от  страха.  Ђна  помогла ему  встать.  ‚округ
сгрудились  клоун •унн. человек-челюсть. ЃородатаЯ †еншина,  китаец ђафаэль,
шутница обезьЯна, Џиспис,  наездники, акробаты, Џожиратель ЋгнЯ и  ‚ладетель
сокровищ. Ђна сказала:
     -- ’ы самый старый рыбак в округе, благослови же пашу любовь, наш союз.
Џеред голубым земным шаром, усеЯнным бумажными  звездами, мы клЯнемсЯ любить
друг друга до самой смерти. ‚ечно любить  мы  не клЯнемсЯ, вечности нет,  но
все грЯдущие дни,-- а их, наверное, будет  много и таких же счастливых,-- мы
будем друг друга любить, как любим сегоднЯ.
     -- Њендиверсуа, благослови нас!..-- воззвал “кротитель, становЯсь рЯдом
с Ђной.
     -- Ќу, если так, не жалко и  день  потерЯть,-- промолвил Њендиверсуа.--
Џеред ѓосподом плоти нашей, освЯтившим лучшее благо -- безвозвратную смерть,
нарекаю вас мужем и женою. †аль, свидетелей нет...
     -- Ђ ‚ладетель сокровищ?..-- сказала Ђна.
     -- Ђ лев?..-- сказал “кротитель.
     -- Ђ клоун?..-- сказала Ђна.
     -- Ђ —елюсть?-- сказал “кротитель.
     ‚ечером, после свадьбы, свита фургонов двинулась дальше. €з какой пращи
вырывались падающие звезды?  ‘урило спал  свернувшись,  бесформенный, словно
куча трЯпьЯ,  только  могучие мышцы рук вздулись, как гнезда.  Ќи  головы не
видно, ни даже лица, одни заросли волос. ЏриютилсЯ он на галерейке.

     —тобы  ответить,  Њендиверсуа  выпутывал  руки  из  сети.  Ћн  не  умел
говорить, если занЯты руки. ‚от если свободны -- дело другое: говорить-- все
равно что плыть,  без  рук не обойтись.  Ћдной рукой махнешь, другой... ћный
‚ладетель   помогал   ему,  чинил   что  полегче.   Ќо  приходилось   с  ним
разговаривать, так  что  проку было немного, только времЯ  терЯешь.  Њальчик
попросту крал времЯ, все дети его крадут. ’ем они и живы, что берут у других
нынешнее мгновение, но оно ведь -- времЯ, оно проходит, а  им и дела нет, им
только лучше. € у людей крадут, и у вещей. €наче они бы не  росли,  остались
бы детьми навечно. „ень уворуют, другой, третий -- глЯнь, и выросли!
     -- Њилый ты  мой...--  ‚есь в  паутине дыма, Њендиверсуа  оторвалсЯ  от
собственных  размышлений,  чтобы  хоть  как-то ответить мальчику.-- Њилый ты
мой. ничего  Я не знаю,  а и  знал  бы, не  мог  бы сказать.  ќто же все нам
кажетсЯ, думаетсЯ, представлЯетсЯ...
     -- Ќу вот. мы и предположим...-- виновато сказал ‚ладетель.
     Џальцы  его  запутались  в порванных  тройных  нитЯх, взглЯд -- в нитЯх
дыма, сплетающихсЯ в сеть, которой бес ловит мысли.
     --  Љак  ты сказал? Џредположим?..--смакуЯ  трудное  слово, переспросил
рыбак.  Њежду  бородой и паутиной  дыма беззвучно  размыкались  и  смыкались
толстые  губы,  пока он отмеривал ответ  сантиметром табачной желтой  слюны,
стекающей в горло.
     Џроглотив ее, он сказал:
     -- Џредположим... Ќет, милый ты мой.  куда там!.. ќто  что же,  значит,
положим перед собой?
     Ђ про  себЯ  подумал:  "€ чего ему надо, чего он спрашивает?  ‚от чего:
хочет мои мысли выведать".
     --  „а, дон сеньорите,-- проговорил он чуть погодЯ,-- в этом загвоздка.
—то ни возьми, а загвоздка в этом. ‘мотришь, каков  человек, а ведь ничего и
нет,  только пыжитсЯ он  и  важничает, как и его отцы. ‚от уж  что верно, то
верно: одно дело нрав, другое -- важность.
     ‘тарик помолчал еще немного, снова принЯлсЯ чинить сети и легко, весело
добавил:
     --  Ђ вот  что хорошо, так  это  мы  с  тобой  --  морской  волчище  да
мальчишка,  и он  все  спрашивает, все  допытываетсЯ,  откуда пошло то,  что
творилось в этом доме.
     ‚ладетель  сокровищ подошел  ближе --  никак  не завЯзывалсЯ узел сети,
свисающей с его пальцев,-- а на самом деле просто хотел удостоверитьсЯ,  жив
ли  блаженный, бородатый,  бровастый старик, измазанный жидкой грЯзью.  ‚се,
что  тот  отвечал  на  его  живые вопросы, было таким  мертвенным,  далеким,
расплывчатым.
     -- ‘юда, милый ты мой. привозили большие богатства на крепких мулах, на
индейских спинах  или в повозках, запрЯженных, бывало, семью  парами  волов.
•орошее  было  времЯ.  Ђ у берега,  на  островках,  жгли слетавшийсЯ  старый
тростник, вроде маЯка получалось.
     ђыбак обнажил волосатую грудь, расстегнув рубаху цвета грЯзной соли, но
не вздохнул, и сердце у него не заболело, только забилось в паутине ребер, а
глаза заморгали от грустных мыслей.
     --  ’ы себе  представь,  как  горело!  €  красиво, и запах хороший, нос
прочищает.  ’Яни его  да  тЯни,  будто табачный  дым. Џотому и  надо  курить
сызмальства -- лучше уж дым, чем сопли.
     -- ѓде ж  они  были,  эти сокрытые места?--  спросил  ‚ладетель,  глЯдЯ
из-под ладони,  словно высматривал  и подстерегал врага.  Џотом он  выбросил
руку  вперед,  будто сделал  выпад,  и,  наконец,  втЯнул  голову в плечи --
ускользнул, спрЯталсЯ.
     -- ‚ море, милый ты мой, в синем море...-- € старик прибавил, припомнив
гримасы и жесты ‚ладетелЯ:-- „а ты сам лучше знаешь...
     -- †гли  на островах тростник...-- проговорил ‚ладетель глухим, как  бы
пористым голосом, и в ветхой памЯти рыбака зашевелились воспоминаниЯ.
     -- „а, осветЯт у берега бриг, а кажетсЯ, что маЯк. ‚от и плывут  другие
суда прЯмо  на  скалы, твердые,  будто нога в мозолЯх. Џотому  и  говоритсЯ:
"Ћстровок  -- что  мозоль". ‚ыплывет судно  из тьмы  или  из синего  тумана,
поверит, что свет от маЯка, разобьетсЯ об скалы и утонет, а ‚ладетели того и
ждут. ЏритаЯтсЯ, подстерегут  и давай таскать с брига, пока совсем не  утоп,
то. что везли потом сюда,-- золото,  табак, ром, оружие и сокровища. € все у
них шло хорошо,  но  тут в ловушку, черт его дери, угодило пиратское  судно.
„ошло до резни, ‚ладетели разъЯрились, что твой ураган.  Ѓились ночь, бились
день  --  темно было, туманы, словно  днЯ и нет. ‚ладетели  не сдавались,  и
тогда их позвал на совет капитан того брига, который разбилсЯ оскалы, но еще
плавал, не тонул,-- какаЯ-то неведомаЯ сила не пускала его на  дно.  •озЯева
были  не пираты, то бишь пираты, да  самый  главный был  у  них ‚еликий Ѓес.
‚ладетели  сокровищ в черной одежде взошли на лодку, подплыла она к тонущему
судну,  поднЯлись они  на борт, вернее сказать -- на  нос, по трапу, который
держали  бесы с мушкетами и  при  шпагах. —ернаЯ одежда порвалась в битве, с
нее лилась вода, из сонных глаз -- слезы, морскаЯ соль придавала сил, но как
бы   покрывала   чешуей.   "џ   --‚еликий   Ѓес",--сказал  капитан.  "Ќу   и
что?"--спросили ‚ладетели. "Њожем  заключить договор...-- отвечал ‹укавый,--
вы губите много душ. это мне на руку".--"Ђ пиратов вам мало?"--"—то мне души
поганых псов,  они и  так мои!  ‚от  у вас --  всем жатвам жатва!  ‚ельможи,
свЯщенники, монахи,  епископы, дамы, девицы,-- словом, все, кто идет ко дну,
когда  ваши огни, словно  благой  маЯк,  приманивают  их к  самому лучшему и
пустынному  берегу,  какой Я только видел".--"’акой у  нас промысел,-- гордо
сказал один  из ‚ладетелей.-- …сли же вам от этого польза, зачем еще, Ѓогу в
рай, подписывать договор?" ‚еликий Ѓес, одетый пиратом, так  и подпрыгнул --
не может  он слышать имени Ѓожьего, даже если кто кощунствует. "—тож, пойдем
ко  дну!" -- взвыл  он.  "Џойдем  ко дну!"  --  откликнулись ‚ладетели,--  и
говорЯт,  пред-полагают,-- Њендиверсуа перевел дух,-- что так они и  сгинули
на дне.
     ђыбачьи  псы,  пропахшие  костром  и   сыростью,  ловили  мух,  которые
слетелись  на запах  уснувшей в сетЯх,  пригретой  солнцем  рыбы и  едва  не
задевали  ушастые собачьи головы, худые хребты, отвислые животы. Њухи жалили
налету, и  собаки резко вскидывали острые мордочки,  высовывали  Язык, жадно
втЯгивали их,  вдыхали.  Љогда  же  мухи  уже были и вокруг  и в глотке, они
ощетинивались,  отрЯхивались,  прыгали,  скакали,  пока  не проглотЯт  муху,
словно  жужжащую в  ушах, тогда как  на самом деле  у них  просто  першило в
горле,-- слишком уж быстро они глотали добычу.
     -- Њилый ты мой. закрой-ка рот, муха залетит!
     ‘овет  опоздал.  ‚ладетель собралсЯ стиснуть  зубы, сжать губы, но муха
уже была  у  него во рту,  и он, как  ни тщилсЯ,  не  мог не выплюнуть.  Ћна
ползала  по Языку, если он его вытЯгивал,  прЯталась под Языком, если он его
поджимал,  летать не могла, но и выплюнуть себЯ не давала, прилипаЯ к мокрым
деснам, к небу, к зубам.
     ‚ладетель корчил дикие рожи, стонал, пускал слюну.  ‘унул  руку в  рот.
сколько мог,  стал задыхатьсЯ,  его чуть не вырвало. ’ут она? ‚роде  бы нет.
“летела?  ‚ыплюнул? ‘пасибо, что совсем не сжевал. Ћн поскорее вынул платок,
вытер зубы, Язык, даже Язычок в самой глотке.
     -- ‚ышел кто-нибудь  из морЯ?-- решилсЯ спросить  он, хотЯ голос у него
сел  после борьбы  с мухой,  а  роли  теперь  переменились, рыбак  Явственно
склонЯлсЯ к предположениЯм.
     --  ‚се  вышли,-- отвечал  старикрезко,  будто бичом щелкнул,--  только
каждый  по  воле  ‚еликого  Ѓеса  превратилсЯ в  главарЯ  пиратов.  Љорсары,
флибустьеры, целое племЯ ‚ладетелей плавает по морЯм, одни потомки Љоршуна в
доме,  чтобы  ждать  своих  родичей,  потому как  вернутсЯ  все до  единого.
€счезли, а  вернутьсЯ могут  хоть  сейчас. Љаждую ночь их ждут, каждый день.
‡начит, милый ты мой, ты --  не только ‚ладетель сокровищ, худой-худющий. ты
еще  и Љоршуненок. волосы у тебЯ -- что перьЯ, черные с желтизной, и сам  ты
наподобие деда... да нет, какого деда, прапрадеда!..
     -- Ђ Я предполагал, то есть -- думал, что он мне прадед...
     -- „умаешь-гадаешь, да и прогадаешь...

        XX

     ѓоворили они, говорили и пришли на галерейку.
     Њендиверсуа не знал, что ведет беседу с тем, кто  считает себЯ хозЯином
убогого настила,  едва  прикрытого наспех  худою  кровлей,  и объЯснил,  что
только  это осталось  от строениЯ, где ‚ладетели сокровищ держали  свЯщенный
порох, а порох тот взорвалсЯ, в него попала молниЯ.
     -- Џотом, через много лет.-- прибавил старик.-- когда и про взрыв и про
пожар забыли, двадцать девЯтого февралЯ, вдень ‡лого ђазбойника, покровителЯ
високосных  годов,  тут представлЯли куклы, куклы-дрожалки  на пружинках  --
косые, кривые, лопочут невесть что.
     ћный ‚ладетель думал, рыбак расскажет еще про маленькую крытую терраску
-- только  она  уцелела  от  взрыва  и  пожара, но  тот заговорил  о другом,
одеЯниЯх Љоршуна,  который творил, по слухам, удивительные вещи, например --
женилсЯ на змее.
     -- Ќа змее?-- не верЯ своим ушам, рассмеЯлсЯ ‚ладетель сокровищ.
     -- Ќа воздушной  змее, милый ты мой,-- отвечал  Њендиверсуа.-- ‚роде бы
сказка,  ан пет,  так и было. “шел он  как-то из дому, думали -- сгинул,  ни
рыбаки его не ждали, ни  слуги,  только  и  твердили: "‚зЯл да исчез!.."-- и
вдруг слышат: в  большом мощеном патио остановилсЯ конь, искры из-под копыт.
‚зглЯнули  -- сходит  с  него  хозЯин,  на груди  что-то черное  светитсЯ, в
кармане, это он женщину привез. “крал.
     -- Џортрет, наверное?
     -- Ќет, милый ты мой, самаЯ что ни на есть живаЯ...
     -- ‚ кармане?
     -- ‚ нем.  ‡вали ее €ндигой, а  увидел  он ее в городе, когда она шла с
музыкальных  уроков. ‘овсем девчушка, тощенькаЯ, словно стебелек проглотила.
Љофточка  белаЯ, юбка в клеточку,  толстущаЯ коса,  в косе  -- лента,  будто
радуга, на ногах носочки да туфли без каблуков, тупоносенькие, и них немочки
всегда ходЯт, у немца в магазине и куплены, он и женат на немке.
     Њендиверсуа раскурил тугую  темную сигару, выпустил клубы дыма, поскреб
в  бороде,  седой,  как  у  всех  рыбаков, годами глЯдЯщих в  воду,  сел  на
ступеньку, и мальчик сел рЯдом.
     -- Љогда  сеньор наш Љоршун задумал украсть девчушку, он подстерег ее у
классов  да и  пошел  за  ней.  Ѓыл  самый день, солнце светило ей  в глаза,
блестело, смотреть  мешало, вот  она и не  приметила, что  прЯмо за ней идет
непонЯтный какой-то мужчина, вроде  бы  а трауре, и уж совсем не видала, что
наступил он черным башмаком на  тень,  котораЯ скользила за нею. ‚се же тень
--  подобие наше.  Џридавил он эту  тень ногой и  тащит, будто косу, сама-то
€ндига уходит, а тень все тЯнетсЯ, как резиноваЯ. ’Янулась,  тЯнулась, да  и
оторвалась. ’огда  он  ногу убрал, не прижимал больше тень к земле  и,  пока
солнце  не  село,  подобрал  ее, скатал, словно тонкую  черную  бумагу, снЯл
перчатки и тайно, тихо положил в нагрудный карман.
     -- ‘ел  он в седло, сеньор наш  Љоршун,--  продолжал старик, безмЯтежно
улыбаЯсь сквозь дым,-- и поскорее покинул город. Ќочь мерцает,  он скачет, а
как очутилсЯ  в  своих владениЯх, как вошел в  пустой дом. так и принЯлсЯ за
дело, пока не проснулась тень, оторваннаЯ от хозЯйки, не ожила и не поползла
темной змеей.
     ‘луги  с косами дивились на него,  глазам  своим не верили. „а и  то --
‚ладетель  вернулсЯ,  на  груди  у  него что-то  светитсЯ.  ђаньше никто  не
возвращалсЯ, а потом, надо полагать, вернутсЯ все.
     ЏринЯлсЯ  Љоршун  задело. Џоложил крест-накрест три прутика, получилось
шесть  концов, на один  больше, чем  пальцев у  звезды, и  свЯзал эти  концы
прочной нитью, наподобие двух вееров.
     ‘оорудил он каркас, сноп ракет без пороха,  звезду без  света, поставил
на  теплую тень,  подкроил ножницами,  чтобы вышел шестиугольник,  и клейким
крахмалом приклеил его к каркасу. Џолучилось вроде бумажного барабана.
     Ќедоставало бахромы, иначе сказать -- волос,  их он нарезал из остатков
тени.  ‘зади  приделал  ленту,  длинную,  будто  хвост, и  постромки,  чтобы
покрепче держать свою красавицу.  Ћдна постромка  шла от середины, две -- от
плеч, то  бишь от верхних прутьев,  которые  торчали  вправо и влево.  Њежду
ними, на среднем пруте, красовались легкие кудри, разделенные  надвое, как у
самой €ндиги, а внизу, тоже от середки, тЯнулсЯ самый хвост.
     ’еперь, чтобы случилось чудо, оставалось одно -- в тот же день, пока не
стемнеет,  пока на небе нет солнца и месЯца нет, запустить эту змею,  нет --
змеЯ, которого он соорудил из куска девичьей тени.
     ‚етер  вырвал его  из  рук  сеньора нашего Љоршуна и  в одно  мгновение
вознес к самому небу,  но длиннаЯ-длиннаЯ нитка, будто лист осоки, соединЯла
его с сердцем ‚ладетелЯ.
     Ќитка  тЯнулась,  €ндига воздушной  змеей  улетала все  дальше. спешила
спастись от того,  кто украл ее тень, потому что еще не знала, что жизнь  ее
свЯзана нитью с сердцем Љоршуна.
     Ћна летела  черной  бабочкой в светлом  вечернем  небе, тоненькой,  как
волосинка, говорЯщей птичкой.
     "’ы менЯ любишь?" -- спрашивал Љоршун, а змеЯ отвечала издалека, словно
качаЯ головой: "„а... то есть нет..."
     "’ы  не  забудешь  менЯ?"  --  допытывалсЯ  Љоршун,  дергаЯ  нить,  как
телеграфный провод, а змеЯ, нет,  как это, змей покачивалсЯ налету, и волосы
его  трепал  грохочущий ветер. •вост,  спЯщий  бич,  сокращалсЯ,  удлинЯлсЯ,
свивалсЯ  узлом, будто отмерЯЯ ответы, а постромки  дрожали,  словно струны,
одержимые страстью.
     Ќикак  не  темнело,  солнце  --желток  вечернего   неба,  давно  сменил
белок-месЯц, продлеваЯ брачный спор Љоршуна с воздушной змеей.
     Ќо  сумерки  все  же наступили, и  плоть небес, которую держит  золотой
позвоночник ночи,  впитала  змею, та стала невидимой, как  сама  €ндига. чьЯ
жизнь  едва держалась на  длинной  нитке, которую сеньор наш Љоршун дергал и
дергал  рукою в  черной  перчатке  и намотал на  пальцы десЯтком обручальных
колец.
     "€ндига!-- взывал он, будто посылаЯ по нитке записки или  телеграммы.--
џ не могу поднЯтьсЯ в небо, спустись на землю!"
     Ќа  небосводе,  сквозь  черепицу  звезд,  чернели  очертаниЯ головы,  а
бахрома, излетаЯ и опускаЯсь, словно отвечала: "„а".
     Ќочное   небо  прорезала  золотаЯ  ракета.  Ћна  поЯвилась,  исчезла  и
быстротечное времЯ стало еще быстротечней. €счезла, как
     жены ‚ладетелей. Ќо €ндига не исчезала, привЯзаннаЯ нитью к
     судьбе коршун держал ее, не отпускаЯ, звал, тЯнул к себе нить,
     разделившую  их и  свЯзавшую,  тЯнул  обеими  руками,  нет --  четырьмЯ
восемью, сотнею рук. и все звал, все сматывал нитку, пока
     €ндига не очутилась в его объЯтиЯх.
     Ћн  закрыл глаза --  их, словно песок, жгли слезы, когда он смотрел  на
холодное  тело пленницы. Ѓахрома волос  благоухала  дождем.  Ѓелое  бумажное
лицо... •рупкие прутики, кости ключиц, ребер, рук, ног...
     Љоршун отнес €ндигу в молельню ‡лого ђазбойника и опустилсЯ с нею рЯдом
на колени, дабы возблагодарить Ћтца, который  дал ему украсть ее из  другого
мира, с небес, оторвать от  уроков музыки, от одинокой полуденной  тени,  от
туфелек в немецком вкусе, купленных у немца, женатого на немке.
     ‚оздушнаЯ змеЯ совершила чудо. „нем сверкали цветные  фонтаны, ночью --
фейерверк.  —ернокосые  слуги, как  бы подстегнутые бранью, проворно открыли
окна.  ‚ каждое окно большого дома врывались свет, мечты,  звезды, и повсюду
слышалось  ворчание меднолицых слуг,  которых не улестили  новые  башмаки  и
рубахи.
     ‡а  Љоршуном  и  €ндигой  закрылась  дверь спальни,  гости  в  молчании
разошлись,  но  за  стенами  играла  музыка,  и жадный  люд,  истомившись от
ожиданиЯ, утешалсЯ острой едою и обильной выпивкой.
     €ндига  умерла рано.  Љак-то ночью нить порвалась, и  в Ќищенскую  лужу
упал воздушный змей. ЃольшаЯ безглазаЯ рыба  с бахромой-плавниками  качалась
на воде в такт отблескам, тЯнувшимсЯ за нею.
     -- ’акое у нас предание,-- завершил свой  рассказ старик, клубы дыма да
борода, глаза да уши,  скулы да зубы, желтые от курениЯ.-- Џо правде было не
так. “мерла  €ндига в родах, а родила она, милый ты мой, твоего прадеда. ‚се
по ней плакали. ‘луги, дрожмЯ дрожа, побыстрей закрыли окна. ‹ежала она, как
спала, на катафалке, на черном  длинном покрывале, кругом цветы, и  в  самый
разгар  похорон Љоршун ее  унес. Ћт  слез  он совсем ослеп, весь в  смертном
поту,  на пальце большой черный камень,  будто  кусок темной-претемной ночи.
„а, так и унес, и пошел с ней к озеру, чтобы своими руками положить на самое
мЯгкое ложе.
     €ндига ушла под воду,  точно  в  сон,  а сеньор  наш Љоршун попросил  и
получил  черное монашеское одеЯние, расшитое живыми сверчками, которые очень
печально стрекотали, когда он ходил.
     Ћт горЯ сеньор наш Љоршун лишилсЯ ума. ‚ одеЯнии,  расшитом  сверчками,
он побиралсЯ на  дорогах, искал жену в  зеркалах, а  как-то ночью утонул,  и
озеро с топ поры спит звать Ќищенской лужей.
     Ќо это  еще не все. Ќаверное, тоже с горЯ он видел ангелов; видел,  как
они  проходЯт друг  сквозь друга, будто облако сквозь  облако,-- столкнутсЯ,
разминутсЯ,  не  остановЯтсЯ.  Ђнгел сквозь ангела...  Љоршун,  сеньор  наш,
думал: "‚от она, чистаЯ песнЯ". Љак-то  сослепу (наш  земной свет длЯ них --
тьма) один такой  ангел не разобрал, что перед ним  человек, и прошел сквозь
него.  —еловек  этот  стал  иным,  и  ангел  тоже.  —еловек  перенЯл  песню,
ангельский дух, ангел унес на небо весть о нашей человеческой речи.
     -- Џокажу  Я тебе,  милый,-- и старик поднЯл его с краЯ галерейки,  где
оба  они сидели,-- покажу то,  что сам он написал, сеньор наш  Љоршун. ќто в
молельне ђазбойника, где давным-давно служил мессу сам  ‚еликий Ѓес,-- ты не
думай, он не с хвостом, не с рогами,  не  в красном плаще, а самый настоЯщий
свЯщенник, в длинной узкой сутане,  в черной шлЯпе, в башмаках с прЯжками, и
требник у него, и прыщи на лице от безбрачиЯ.
     ћный ‚ладетель сокровищ  пошел  со стариком в молельню, и в ризнице,  в
ларце, пропахшем сожженными свечами, они нашли пергамент,  исписанный  рукою
Љоршуна.
     Џрежде чем его прочитать, Њендиверсуа поведал  ‚ладетелю, что этого его
предка  называли еще  и ’ронутым -- потому  ли, что считали безумцем, потому
ли, что его так тронула девичьЯ красота.
     ‚от что можно было, хотЯ и с трудом, прочитать на пергаменте:
     "...  там,  где скользЯт к мечте  по легкому склону.  ’ам, где забывают
старую любовь, дабы поверить новой. ’ам, где смыкаютсЯ тропы  и миг исчезает
под напором ветра, былого страха предметов, погруженных в  самих  себЯ. ’ам,
где тьма, хранимаЯ вечной зрелостью, каждую  ночь  тасует ступени белизны на
берегах, привыкших  к  цветам  и  деревьЯм.  ’ам,  где  землЯ устремлЯетсЯ к
северу, повинуЯсь компасу птиц с певучей точностью алмазного света. ’ам, где
оживает то, что  ввели  вовнутрь,  столкнувшись  в предчувствии с  тем,  что
вывели наружу, радуЯсь перемене и никогда не исчезаЯ.  ’ам, где  ирис цветет
среди шелестЯщих собратьев, пока  не придут зима и смерть, и светотень семЯн
падает в счастливую  сумЯтицу лета.  ’ам, где все меньше выживших, а жажду и
голод земли собирают, чтобы поднести  их тем, кто не ведает голода и жажды в
городах единой веры..."
     XXI

     ћного ‚ладетелЯ сокровищ  свЯзывала с галерейкой  цепь ребЯчьих шажков,
он чисто туда  холил  часто  не ходил (ведь  и памЯть свЯзывает  с местом) и
сейчас  облизывал губы, ищущаЯ  вкус меда,  потому  что  он  сосал  сахарный
тростник в то давнее утро,  когда открыл галерейку и понЯл, что  только  эта
часть  дома, покинутаЯ,  ничьЯ,  принадлежит  ему.  Ћна ему и  принадлежала,
пускай лишь в воображении. —то такое в сущности, собственность, если не плод
фантазии? Ћн завладел галерейкой по праву мечты.  Ќикто  не оспаривал  столь
невещественного права. Ќа чем основана собственность, если не на условности?
"Њое",  "твое", "чужое"-- все вымысел. €так, он владел галерейкой, теперь --
не  владеет. ‘обственность терЯешь, если ее забудешь. Ћн больше не рыскал  в
поисках щелки, через которую видна тайна, хотЯ по-прежнему верил, что именно
там -- вход в подземелье, ведущее от дома к подводному кладбищу.
     Ћн столько  искал! ‚ечно жующие служанки мешали ему уснуть. Ѓолтали они
на  кухне,  но спать все  равно  мешали. ‡десь, под навесом, было сдвинуто с
места все, что только можно сдвинуть,-- ему помог  ‘урило, чьей могучей душе
соответствовали  какие-то  лишние мышцы, придававшие поистине звериную силу.
‚от  он  и сдвинул бочонки  с монетами и пеплом, кожаные кошели  с остатками
песка  и  меди, огромные  ларцы с бумагами  -- скелетами счетов,  договоров,
расписок. ‘меЯсь,  играЯ силой,  горбун освобождал кусок доски,  на  который
указывал мальчик, а потом подметал, чтобы тот мог приникнуть ухом к  чистому
полу.
     ’еперь  ћный  ‚ладетель больше не  ходил на  галерейку.  ’ишину  дважды
прорезал гром, хотЯ дождЯ не было. ‘тволы и ветви  расплывались в  сумерках,
словно  призраки,  между ближними деревьЯми --  четкими и смутными  холмами,
смутным образом настоЯщих, но далеких холмов.
     Ћн не ходил на  галерейку, за ней присматривал  ‘урило, чудище и божок.
‹учшего  сторожа  не найти. Џрежде мальчик посещал  свои владениЯ в  поисках
тайных   входов  и  выходов,  нынче  тайны  ЯвлЯлись  сами,   только  начнет
смеркатьсЯ, и мерещитсЯ то, что есть. и то, чего не бывает; то, что обретает
плоть  не  на свету, не в  темноте, в одних лишь сумерках,-- словом,  тогда,
когда у настоЯщих предметов возникают мнимые  очертаниЯ. Ќичего  этого  нет,
все  мерещитсЯ, а  на  вид  --  истинное,  живое.  ‚ерхушки  огромных  сейб,
малюсенькие  деревца, холмы, арки,  башни,  окна, ограды, звери,  крестьЯне,
рыбаки.
     € не поймешь, как столько всего уместилось в мечте, в видении!
     Њечта и видение  окутывали распЯтых в  молельне -- ‡лой ђазбойник висел
посередине,-- но ведь и сами они были мечтой, как  и слуги, камни  с черными
косами, чутко дожидавшиесЯ сгинувших хозЯев.
     Ћн  боЯлсЯ  шевельнуть  головою, еще хранившей в  прЯдЯх  волос дневное
тепло, а сумерки  сгущались,  и на печальном  лице мерцали недвижные  глаза,
подобные озерам, полные любви, бродившей в его теле как у всех подростков.
     ђыбаки не хотели взЯть  его с собой и все же взЯли. ќто было опасно, но
они его взЯли в этот вечер туда, к Ќищенской луже.
     ѓде же луна? Ќа  небе? ‚ воде? Љто спугнул  ее? Ќикого нет, не видно...
Њожет быть, Љоршун?
     Ћн  оглЯдел из-под ресниц  и  глубину  небес, и  поверхность.  Ћгромный
круглый змей из старой золотой фольги...  Ѓыть  может, Љоршун смотрит с неба
на того, кто летит в воде? Ѓыть может, он смотрит из воды на того, кто летит
в небе, словно змей с лицом €ндиги, обернувшийсЯ льдистым кроликом?
     Ќет, ћный ‚ладетель, этого быть  не может. ’ам, наверху,  он увидел бы:
чем  ты  выше,  тем  дальше  от  цели.  ‘ узких, как волос, тропинок слетают
звезды.
     Ќет, ћный ‚ладетель, не может этого  быть!  Ћн захлебнулсЯ  бы,  даже в
скафандре, под тЯжестью вод, в глубине, и не поймал бы круглого, золотистого
змеЯ почти без бахромы, с  маленькими глазками и смеющимсЯ ртом. Ћтблеск  --
это  нить. —то делать  с  ней, бросить в воду? Ћтнести  ‘урило?  ЏривЯзать к
воздушному шару, чтобы стЯнуть змеЯ с небес? ЏривЯзать к рыбе, чтобы выудить
из  пруда?  Ќет,  милый ты мой,  все  не то,  все не так. Ќи  шарик  его  не
изловит-- он взлетал выше туч, выше звезд; ни рыба, доплыви она
     до самого дна.
     —то это за кратер на горе? Љак, ты не знаешь? ’ут плавили колокол ‡лого
ђазбойника, повторЯвший в уменьшенном виде  очертаниЯ вулкана. ‡наешь? ‡ачем
же спросил?  Ќет, Я не знаю.  —его же качаешь  головой,  будто киваешь: "„а,
да"?
     Њежду золотым змеем в небе и золотым змеем в ‹уже уместитсЯ повесть про
колокол,  не  возвращаЯсь  в  былое, как  возвращаютсЯ  ночью, и во  сне,  и
пробуждаЯсь.
     Џлачет... Љто же это  плачет?  Љто-то плачет в шкафах, в углах, по всей
молельне.  ‘перва  одна монашка, потом другие --  плачут-заливаютсЯ. Ќежные,
бледные, холодные лица орошает горЯчий водопад. ’а. что рыдает  пуще всех...
нет, не та... нет, все-таки та стерегла  чашу и золотую  кадильницу, которую
вынимали  только  в  „ень  непорочного  зачатиЯ.  ЊонахинЯ  так боЯлась, так
трЯслась, едва дышала, что. подкреплениЯ ради, при