Я, Явно уводившего в восемнадцатый век.  ‘  годами  его
все меньше интересовали социальные устои прошлого, зато  женщина  прошлого
стала длЯ него своего рода страстью. Ѓез пониманиЯ того,  как  развивались
взаимоотношениЯ между мужчиной и женщиной, историЯ, с  его  точки  зрениЯ,
была пустой проформой. Њысль о роли женщины в развитии человечества  стала
навЯзчивой идеей и так его захватила, что, беседуЯ с женщинами, он  только
об этом и говорил, а исходЯ из  того,  что  женский  ум  сильнее  в  своей
подсознательной сфере и чрезвычайно чувствителен ко всЯкого рода  намекам,
использовал всевозможные уловки и приемы, чтобы заставить его  раскрытьсЯ.
†енщина редко осознает ход своих мыслей, но ей  так  же  любопытно  понЯть
самое себЯ, как мужчине понЯть ее, и она намного быстрее мужчины реагирует
на неожиданную мысль. €ногда на званом обеде, улучив момент,  когда  общаЯ
беседа  затухала,  Ђдамс  предлагал  какой-нибудь  очаровательной  соседке
неожиданный вопрос, придав ему наиболее мЯгкую  форму.  Ќе  может  ли  она
объЯснить  ему,  спрашивал  он,  почему  американскаЯ  женщина  так  и  не
состоЯлась. Ћтвет следовал без промедлениЯ и был почти  всегда  неизменен:
"Џотому что не состоЯлсЯ американский мужчина". ‚от так-то!
   Ђмериканской женщине Ђдамс был обЯзан больше, чем  всем  известным  ему
соотечественникам-мужчинам,  и   не   испытывал   ни   малейшего   желаниЯ
заступатьсЯ за свой пол, который и сам умел за себЯ постоЯть. ‚се  же  ему
было любопытно узнать, в какой мере  женщина  здесь  права,  и,  продолжаЯ
выпытывать, он обычно пускал в  ход  еще  одну  уловку  -  утверждал,  что
женщина духовно выше мужчины. …сли это и не было  полной  правдой,  то  по
крайней мере комплиментом, который он считал своим долгом сказать.  €ногда
эти его эскапады в застольных перестрелках кончались  весьма  рискованными
выпадами по адресу известных лиц или его самого. ’ак,  весной  1903  года,
как раз накануне намечавшегосЯ в мае отъезда в …вропу, он получил  записку
от невестки - миссис Ѓрукс Ђдамс, где сообщалось, что она вместе со  своей
сестрой, миссис ‹одж, и сенатором прибудут  к  нему  на  прощальный  обед;
такаЯ же записка пришла от ЃеЯ ‹оджа и его очаровательной  жены;  затем  к
этой компании присоединились миссис ђузвельт и,  наконец,  Њайкл  ѓерберт,
решивший развеЯть  тоску,  котораЯ  терзала  его  в  отсутствие  дражайшей
половины. ‚се собравшиесЯ за столом Ђдамса были людьми настолько близкими,
что могли вести себЯ вполне свободно, а потому, естественно,  не  отказали
себе в удовольствии пройтись насчет излюбленной их  хозЯином  темы.  Ђдамс
тоже не осталсЯ в долгу.
   "„а, американский мужчина не состоЯлсЯ!  ‚се  вы  не  то  -  не  то!  -
запальчиво заЯвил он. - ђазве у моей невестки не больше  здравого  смысла,
чем у моего братца Ѓрукса? ђазве Ѓесси не стоит двоих таких,  как  ее  муж
Ѓей? ђазве мы не предпочли бы выбрать сенатором миссис ‹одж, а не  Љэбота?
Ѓыл бы у президента хоть малейший шанс им стать, если  бы  его  соперником
была миссис ђузвельт? Ќе хотите ли по пути домой завернуть в посольство  и
осведомитьсЯ, кто бы вел там лучше дела - мистер ѓерберт или его жена?"
   Њужчины посмеЯлись - немного! Љаждый, надо полагать, соглашалсЯ в душе,
что его жена и впрЯмь незаурЯднаЯ, даже выдающаЯсЯ  женщина.  Љто-то  даже
возразил,  что   присутствующие   за   столом   дамы   не   подходЯт   под
"статистическое среднее".  Ќо  и  присутствующие  там  мужчины,  парировал
Ђдамс, много выше "средних", и, более  того,  он,  пожалуй,  не  возьметсЯ
назвать и полудюжины равных им личностей.
   ‚ шутку или всерьез, проблема эта всегда задевала всех  за  живое.  —ем
умнее  была  женщина,  тем  острее  она  сознавала   незавидность   своего
положениЯ. ’ем больше горечи испытывала в душе. „аже семью ей не удавалось
сохранить: дети разлетались, едва успев оперитьсЯ. ‘емьЯ, как и рыцарство,
ушла в небытие. Ђмериканской женщине не только не  удалось  создать  новое
общество, которое бы ее удовлетворЯло, но и отстоЯть свое место в  старом,
где господствовали государство и церковь; ей в основном предоставили  лишь
возможность украшать собою театральные ложи и  уличную  толпу.  Ћна  могла
ослеплЯть знаменитыми бриллиантами и блистать остроумием, сверкающим,  как
драгоценные камни, в залах великолепнее богатейших атриумов ђима в  лучшие
его времена, но встречалась только с представительницами собственного пола
- правда, достаточно  образованными,  чтобы  стоило  среди  них  сиЯть,  и
достаточно понимающими, чтобы ее должным образом оценить.  …й  дозволЯлось
идти своим путем без принуждениЯ или ограничений, но она не знала, что  ей
делать со своей свободой. Ќикогда еще мир не знал такой умелой и преданной
матери, но к сорока годам эта ее миссиЯ была исчерпана, и ей не оставалось
иных занЯтий, как исполнЯть  прежние  домашние  обЯзанности  или  посещать
вашингтонское  общество,  где  уже  сто  лет  ей  были  предоставлены  все
возможности, но ничего не удалось создать, кроме пестрой толпы, в  которой
девЯть из десЯти мужчин не желали, вопреки ее стараниЯм, следовать хорошим
манерам, а с десЯтым ей было смертельно скучно.
   ‚ысказываЯ мнение  по  какому-нибудь  предмету,  следует  опиратьсЯ  на
науку, но в данном случае суждение сенатора или  профессора,  председателЯ
государственного комитета или президента железнодорожной  компании  стоило
меньше, чем мнение  дамы  с  ЏЯтой  авеню.  ‚  этой,  важнейшей  из  всех,
социальной проблеме мужчины Явно разбирались  хуже  женщин,  поскольку  ни
одна женщина в мире со времен пресловутого змиЯ  не  питает  ни  малейшего
почтениЯ к ученым суждениЯм. Љ тому  же  и  собственные  научные  интересы
Ђдамса были от всего этого достаточно далеки. Ћн изучал законы движениЯ  и
за этим  занЯтием  натолкнулсЯ  на  две  существенно  важные  длЯ  Ђмерики
проблемы - инерции расы и инерции пола. ‚идЯ, как на протЯжении  последних
двадцати лет граф ‚итте и  кнЯзь  •илков  обрушивали  на  русскую  инерцию
искусственно  выработанную  энергию  стоимостью  примерно  в  три   тысЯчи
миллионов долларов, он непременно желал знать, какой это дало  эффект.  Ћн
видел, как начинаЯ с  1840  года  искусственно  вырабатываемаЯ  в  Ђмерике
пароваЯ энергиЯ мощностью в двадцать - двадцать пЯть  миллионов  лошадиных
сил, и еще много больше сэкономленной, расходовалась, в социальном смысле,
на американскую женщину,  котораЯ  составлЯла  главную  статью  социальных
расходов, и домашнее благоустройство - единственный  предмет  американской
расточительности. Љакой же результат, согласно научным  представлениЯм  об
инерции и силе, это должно было дать?
   ‚ ђоссии из-за ее расовых особенностей и гигантских размеров  результат
еще не дал себЯ  знать,  но  в  Ђмерике  был  уже  очевиден  и  неоспорим.
ЂмериканскаЯ женщина стала свободной - ничем не свЯзаннаЯ, она металась  в
разные стороны, словно молекулы в Њаксвелловом идеальном газе, и почти уже
дошла  до  состоЯниЯ,  грозившего  взрывом.  Ћна  стала  свободной!  —тобы
убедитьсЯ в этом, достаточно было провести неделю во ”лориде или на  борту
любого океанского лайнера, пройтись по ‚андомской площади или  отправитьсЯ
с туристской группой в €ерусалим. ‘копища женщин! ’акие же эфемерные,  как
тучи мотыльков, роЯщихсЯ летом и исчезающих вместе  с  ним.  ‚  ‚ашингтоне
роились другие скопища - всевозможные комитеты дам и дочерей  американской
революции, относившихсЯ к себе чрезвычайно  серьезно,  или  хороводы  юных
жен, помахивавших свежеотросшими крылышками.  Ќо  эти  преходЯщие  видениЯ
лишь весьма поверхностно  приоткрывали  суть  ЯвлениЯ.  ‡а  ними  во  всех
городах теснились мириады  женщин  нового  типа:  секретарши-машинистки  и
стенографистки, телефонистки и телеграфистки, продавщицы и швеи-мотористки
- миллионы и миллионы женщин, о которых как  о  классе  ни  они  сами,  ни
историки ничего не знали. „аже школьные учительницы разводили руками.  ‚се
эти новые женщины начали поЯвлЯтьсЯ  после  1840  года,  и  к  1940-му  им
предстоЯло показать, что они такое.
   ’акие или иные, они не чувствовали удовлетворениЯ, доказательством чему
служили их порханье и суета, к тому же продолжали жить иллюзиЯми, упиваЯсь
ими даже больше, чем церковь на четвертый век своего существованиЯ, и это,
вероЯтно, помогало им выжить, но не позволЯло увидеть  будущее.  ‚опрос  -
способно ли движение по инерции с определенной  заранее  функцией  принЯть
иное направление - оставалсЯ нерешенным. Ђ  решить  этот,  насущнейший  из
всех, вопрос необходимо было в течение жизни одного поколениЯ американских
женщин.
   ЂмериканскаЯ женщина в лучшие свои годы - как и все женщины -  обладала
притЯгательностью длЯ мужчины, но не той,  какаЯ  исходит  от  примитивной
женщины.   Ђмериканка   сформировалась   в    результате    целого    рЯда
самопожертвований, и ее главное очарование таилось именно в том,  чем  она
пожертвовала. Џрисмотревшись к ней поближе, нетрудно было  убедитьсЯ,  что
она, по-видимому, из последних сил стараетсЯ во  всем  следовать  мужчине,
чей ум и руки отданы механизмам. ’ипичный американский мужчина не выпускал
из рук рулЯ и не сводил глаз с петлЯющей дороги: всЯ его жизнь зависела от
того, сумеет ли он мчатьсЯ по ней со скоростью сорок миль в  час,  повышаЯ
ее до шестидесЯти, восьмидесЯти и даже ста,  и  ему  было  не  до  чувств,
томлений или безумной любви, как было не до виски или других  возбуждающих
средств, если он  не  хотел  сломать  себе  шею.  Ћдновременно  заниматьсЯ
машиной и женщиной он не мог, и ему пришлось  предоставить  женщине,  даже
собственной жене, самой выбирать себе  дорогу,  и  она  -  чему  весь  мир
свидетель - пыталась найти ее там же, где и мужчина.
   —аще всего это приводило ее к трагическому результату,  что  в  истории
женщины не ново. ’рагедиЯ  -  удел  женщины,  начинаЯ  с  …вы.  …й  всегда
недоставало физической силы - ее сила заключалась  в  том,  олицетворением
чего была ‚енера. ‘ила женщины состоЯла также в инерции вращениЯ,  а  осью
ее вращениЯ были колыбель и семьЯ. Њысль, будто женщина  слаба,  поставила
историю человечества с ног на голову. ќто  была  палеонтологическаЯ  ложь,
над которой посмеЯлась бы даже самка обезьЯны эпохи эоцена.  Ћднако  зерно
истины тут, несомненно, было: если женскаЯ сила  не  будет  прилагатьсЯ  к
своей извечной оси, она неизбежно найдет себе  новую  область  применениЯ,
поплатитсЯ же за это семьЯ. ЏреуспеваЯ на новом  поприще,  женщина  станет
бесполой, подобно рабочей пчеле, и утратит энергию инерции  в  продолжении
рода.
   ‘тараЯ как мир историЯ! †енщины всегда  восставали.  Ћни  делали  своим
оплотом религию - уходили в монастыри, в самопожертвование, в добрые  дела
- или дурные. €зучаЯ женщину  двенадцатого  века  или  четвертого,  времен
ѓомера или первобытных  времен,  историк  видел  одну  и  ту  же  женщину,
вдохновленную иллюзиЯми раЯ или ада -  тщеславием,  интригами,  ревностью,
любовью к чудесам.  Ќо  американскаЯ  женщина  не  знала  ни  иллюзий,  ни
тщеславных стремлений, ни новых источников брожениЯ; у нее не было  против
чего восставать - разве только против материнства. ’ем не менее  с  каждым
годом восставших становилось все больше, пока они не заполонили все пути к
восстанию. „аже поприще добрых дел по сравнению с двенадцатым веком сильно
сузилось.   ‘оциализм,   коммунизм,   коллективизм,   анархизм,   сулившие
блаженство на земле любому представителю мужского пола, отрезали женщине и
те немногие пути, которые ей открыл капитализм, и она увидела перед  собой
будущее, где ей  было  уготовано  место  только  в  качестве  штампованной
фабричным способом обобществленной самки.
   ђассчитывать на помощь мужчины ей не приходилось: инстинкт  силы  делал
его слепым. –ерковь знала о женщине больше, чем когда-нибудь  будет  знать
наука,  и  историку,  изучавшему  истоки  христианства,   порою   невольно
приходило на ум, что церковь - создание женщины и что она создала  ее  как
протест против засильЯ мужчины. Џорою  Ђдамс  готов  был  утверждать,  что
причина, по которой мужчина  ниспроверг  церковь,  таилась  в  ее  женском
начале. Ќо когда церковь была ниспровергнута, у женщины не осталось  иного
прибежища, кроме того, которое создал длЯ себЯ мужчина. Ћна была свободна;
ее  разум  больше  не  туманили  иллюзии;  ее  не   тЯготили   требованиЯ,
предъЯвлЯемые к ее  полу;  она  отбросила  все,  что  могло  не  нравитьсЯ
мужчине, и, хотЯ втайне сожалела об отброшенном, знала, что обратного пути
у нее нет. …й  оставалось,  подобно  мужчине,  прилепитьсЯ  к  механизмам.
Ђмериканец уже не раз с удивлением отмечал, что не  пользуетсЯ  репутацией
привлекательного   мужчины;   американка,   напротив,   неоднократно,    к
собственному удивлению, отмечала, что стЯжала себе  славу  привлекательной
женщины.
   —естный историк не вправе ни восхвалЯть, ни поносить те  силы,  которые
изучает.  €сследуй  он  даже  вымирание  рода  человеческого,  он   обЯзан
относитьсЯ к этому как к факту, который надлежит  классифицировать  нарЯду
со всеми прочими. ‚ обществе,  без  сомнениЯ,  горЯчо  обсуждалсЯ  женский
вопрос, хотЯ бы потому, что им интересовалсЯ президент, и видимое  течение
общественного мнениЯ с такой же силой устремлЯлось в одну сторону, с какой
неслышнаЯ подспуднаЯ деЯтельность влеклась в другую, истина же  таилась  в
глубине подсознаниЯ  женской  души.  —то  мог  здесь  сделать  престарелый
джентльмен, пытающийсЯ лишь познать закон  инерции  и  установить  пределы
социальных  отклонений?  ‘клонить  начальника  статистического  управлениЯ
раздать анкеты всем женщинам с  вопросом,  хотЯт  ли  они  иметь  детей  и
сколько? Џотребовать, чтобы сенат, где заседали восьмидесЯтилетние старцы,
издал закон, обЯзующий всех женщин, замужних  и  незамужних,  под  страхом
пожизненного одиночного заключениЯ родить до тридцати лет не менее  одного
ребенка, содержание которого возьмет на себЯ казна? Ќет, это было  ему  не
под силу. Ђ между тем именно к  этому  взывали  статистические  данные,  и
именно это требовалось длЯ основаниЯ полноценного общества  в  будущем.  ‚
своих выводах Ђдамс  целиком  опиралсЯ  на  цифры  рождаемости.  ‘  самими
женщинами он, разумеетсЯ, не мог обсуждать этот важный вопрос, хотЯ они-то
были как раз не прочь это сделать, - ”ауст бессилен помочь  женщине  в  ее
трагедии. Ћн ничего не может ей предложить. Њаргарита будущего сама должна
была решить, лучше ей или хуже, чем Њаргарите прошлых веков; сама  сделать
выбор, чьей жертвой предпочтет она быть: мужа, церкви или машины.
   Џеред лицом эти двух различных форм раз и  навсегда  данной  инерции  -
пола и расы - исследователь множественности склонЯлсЯ к мысли, что -  хотЯ
он ничего не знает ни о той, ни о другой - проблема ђоссии все же решаетсЯ
легче, чем проблема Ђмерики. Џреодоление инерции расы и  необъЯтной  массы
требовало огромной силы, и  все  же  со  временем  их,  возможно,  удастсЯ
преодолеть.  Ќо  преодолеть  инерцию  пола,  не   уничтожив   расу,   было
невозможно; тем не менее огромнаЯ  сила,  удваивающаЯсЯ  каждые  несколько
лет, неуклонно стремилась ее преодолеть. Ћставалось только в  немом  ужасе
взирать на океан полнейшего невежества, уже захлестнувшего общество.  ‚рЯд
ли можно было назвать второй такой же большой центр скоплениЯ человеческой
энергии,  который  жил  бы  ослепленный  столь  глубокими   и   архаичными
иллюзиЯми, как ‚ашингтон с его наивными деревенскими критериЯми, его южным
и  западным  жизненным  укладом  и  обычаЯми,  его  этическими  нормами  и
представлениЯми об истории. Ќо даже в ‚ашингтоне общество, ощущаЯ какое-то
стеснение, понимало, что движений и брожений с него хватит.  Ђх,  если  бы
стать рыбой-мечехвостом в заливе  Љуинси!  Ђх,  если  бы  знать,  что  все
неизменно - что ничто никогда не менЯетсЯ -  и  что  женские  особи  будут
плавать в океане будущего точно так же, как  плавали  в  прошлые  времена,
вместе с сарганом и акулой, и никогда не смогут изменитьсЯ.


        31. ѓђЂЊЊЂ’€ЉЂ ЌЂ“Љ€ (1903)

   €з всех путешествий, предпринЯтых  человеком  после  „анте,  эта  новаЯ
экспедициЯ вдоль берегов океана Њножественности и ‘ложности  обещала  быть
самой длительной, хотЯ пока еще не коснулась даже  двух  более  или  менее
знакомых морей - ђасы и Џола. „аже в этих небольших сравнительно водах наш
навигатор потерЯл ориентир и отдалсЯ воле ветров. ‘овершенно  случайно  на
помощь ветрам пришел ђафаэль Џампелли, который, оказавшись в ‚ашингтоне на
пути в –ентральную Ђзию, часто беседовал с Ђдамсом  на  волновавшие  обоих
философские темы и однажды обронил, что, по мнению  “илларда  ѓиббса,  тот
много вынес из книги под названием "ѓрамматика науки", принадлежавшей перу
Љарла Џирсона. “иллард ѓиббс, на взглЯд  Ђдамса,  стоЯл  в  одном  рЯду  с
немногими величайшими умами своего столетиЯ, и то, что ученый такого ранга
"много вынес" из  какой-то  книги,  крайне  поразило  Ђдамса.  Џолучив  из
магазина названный том, он тут же за него засел. ‘ того  времени,  как  он
отплыл в …вропу и поселилсЯ в своем убежище на авеню дю Ѓуа и вплоть до 26
декабрЯ, когда вновь пустилсЯ из ербура в обратный путь, Ђдамс только тем
и занималсЯ,  что  пробовал  установить,  чему  Љарл  Џирсон  мог  научить
“илларда ѓиббса.
   €  тут,  более  чем  когда-либо  прежде,  роковым  препЯтствием  встало
незнание математики. „ело было даже не в том, что  Ђдамс  не  владел  этим
необходимым орудием познаниЯ, а в том, что не мог судить  о  полученных  с
его помощью результатах. Ќе знаЯ в совершенстве французского и немецкого и
часто ошибаЯсь в толковании изощренной мысли, скрытой в путанице Языкового
узора, все же можно схватить общую тенденцию, котораЯ подводит к пониманию
сложнейших значений даже у Љанта и  ѓегелЯ,  но  там,  где  орудием  мысли
ЯвлЯетсЯ алгебра, у исследователЯ нет права даже на малейшую ошибку. ‚ тех
частЯх "ѓрамматики", в которых Ђдамс сумел  разобратьсЯ,  он  видел  всего
лишь развитие мыслей, выраженных в двадцатилетней давности книге ‘талло, и
так и не понЯл, чему же она могла научить такого титана науки, как “иллард
ѓиббс. ’ем не менее значение "ѓрамматики"  далеко  выходило  за  рамки  ее
научного содержаниЯ: она была своего рода исторической вехой. „о  сих  пор
ни один англичанин не осмелилсЯ  на  подобный  шаг.  “спехом  "ѓрамматики"
измерЯлсЯ прогресс науки в эпоху, когда книгу ‘талло  в  течение  двадцати
лет намеренно игнорировали, окружив обычным заговором молчаниЯ, неизбежным
всЯкий раз, когда дело  касалось  мысли,  требующей  нового  мыслительного
механизма.  Ќауке  требуетсЯ  времЯ,  чтобы,  преобразовав  свои   орудиЯ,
следовать  за  революцией  в  пространстве;  некоторое  отставание  всегда
неизбежно; даже  самые  быстрые  умы  не  способны  мгновенно  свернуть  с
накатанного пути. Ћднако значение подобных  революций  неоценимо,  и  даже
падение или возникновение полудюжины империй вызвало бы меньший интерес  у
историка, чем книга,  подобнаЯ  "ѓрамматике  науки",  -  в  особенности  у
Ђдамса, потому что влиЯние ‹енгли подготовило  его  к  тому,  что  следует
ожидать от ее поЯвлениЯ.
   “же  несколько  лет  ‹енгли  публиковал  в   "„окладах   ‘митсоновского
института" различные революционные по духу статьи,  предсказывавшие  ломку
научной догмы девЯтнадцатого века, и среди первых - знаменитое "Ћбращение"
“ильЯма Љрукса по вопросу об исследованиЯх в  области  психики,  вслед  за
которым увидела свет сериЯ статей о ђентгене и  супругах  Љюри,  и  каждаЯ
такаЯ статьЯ  постепенно  выводила  законодателей  науки  от  …динства  на
открытые просторы. Ћднако только Љарл Џирсон собрал их всех в кучу и отдал
на растерзание. ќта фраза - отнюдь не преувеличение по сравнению с той,  с
которой начинаетсЯ его "ѓрамматика науки".
   "’рудно даже вообразить что-либо более беспомощное в своей алогичности,
- бросает он вызов  своим  ученым-коллегам,  -  чем  положениЯ  о  силе  и
материи, обычно приводимые в элементарных учебниках по  физике",  и  далее
объЯснЯет, что главным автором этих "элементарных учебников"  ЯвлЯетсЯ  не
кто иной, как сам лорд Љельвин. Џирсон изгонЯет из науки все, что  внес  в
нее девЯтнадцатый  век.  Ћн  заЯвлЯет  своим  ученикам,  что  им  придетсЯ
удовлетворитьсЯ лишь частицей ‚селенной - причем крайне малой ее частицей,
- тем ее крохотным участком, который объемлют  их  чувства,  единственным,
где  причинно-следственнаЯ  свЯзь   может   считатьсЯ   достоверной.   ’ак
глубоководнаЯ рыба признает достоверным лишь тот крохотный  участок  морЯ,
на который падает от нее же исходЯщий луч. "ЏорЯдок и разумность,  красота
и доброта суть свойства и понЯтиЯ, присущие  лишь  человеческому  разуму".
ќто утверждение как общаЯ истина вызывает, однако, сомнение, поскольку и в
"разуме"  кристалла,  как   подсказывают   наши   ощущениЯ,   по-видимому,
присутствует и гармониЯ, и  красота.  Ћднако,  с  точки  зрениЯ  историка,
интерес  представлЯет  здесь  не   общаЯ   истина,   которую   приписывают
положениЯм, высказываемым Џирсоном, или  Љельвином,  или  Ќьютоном,  а  то
направление  или  течение,  которому  они  следуют;  Џирсон  же  неуклонно
утверждает, будто все наличные концепции должны быть упразднены, ибо:  "Њы
не можем с научной точки зрениЯ выносить их за пределы  наших  чувственных
восприЯтий". € далее: "‚ хаосе, существующем за пределами наших чувств,  в
"запределье" чувственных восприЯтий,  мы  не  можем  предполагать  наличие
необходимости,  порЯдка,  системы,  ибо  все  это  -  понЯтиЯ,   созданные
человеческим разумом по эту сторону чувственных восприЯтий".
   ‘ледовательно, длЯ всего, что находитсЯ за пределами наших  восприЯтий,
мы должны предполагать наличие хаоса:
   "Љороче, хаос - вот все, что наука может логически  вывести  длЯ  того,
что находитсЯ за пределами наших чувственных восприЯтий".
   ЉинетическаЯ теориЯ газа ЯвлЯетсЯ подтверждением конечного хаоса. Џроще
говорЯ, хаос есть закон природы, порЯдок - лишь мечта человеческаЯ.
   Ќикто не говорит все, что думает, и все же некоторые  поступают  именно
так: ведь слова - уклончивы, а мысли  -  эластичны.  ‘о  времен  Ѓэкона  и
Ќьютона английскаЯ  наука  неустанно  и  страстно  призывала  не  пытатьсЯ
познавать непознаваемое, хотЯ в то же времЯ требовала непрестанно думать о
нем. ђезультатом ЯвилсЯ хаос - словно в идеальном газе. Ќо  научнаЯ  мысль
как  таковаЯ  не  интересовала  Ђдамса.   Ћн   стремилсЯ   обнаружить   ее
направленность и знал, что  вопреки  всем  английским  ученым,  когда-либо
жившим на свете, ему не миновать хаоса  за  пределами  наших  чувств:  без
этого он не сможет выЯснить, чем  стала  британскаЯ  наука,  да  и  вообще
всЯкаЯ наука. ‚прочем,  так  поступали  все  -  от  Џифагора  до  ѓерберта
‘пенсера,  -  хотЯ  обычно  наука  исследовала   сей   безбрежный   океан,
предпочитаЯ рассматривать его как упорЯдоченное …динство или ‚селенную,  и
называла ѓармонией. „аже ѓегель, учивший, что каждое  понЯтие  включает  в
себЯ собственное отрицание, использовал это отрицание в  целЯх  достижениЯ
синтеза на более высокой ступени, пока не достигал универсального синтеза,
где "конечный дух" познает самого себЯ, противоречие и все прочее.  ’олько
церковь решительно утверждала, что анархиЯ не есть гармониЯ, что дьЯвол не
есть  бог,  что  пантеизм  хуже  атеизма,  а  единство  не  выводитсЯ   из
противоречий. Љарл Џирсон, по-видимому, соглашалсЯ с церковью,  тогда  как
все остальные, включаЯ Ќьютона, „арвина и Љларка Њаксвелла, с  энтузиазмом
пускались по океану сверхчувственного, называЯ его

   …диный бог, единаЯ система,
   послушнаЯ единому закону,
   к которой движетсЯ все сущее на свете.

   € вдруг, в 1900 году, наука, осмелев, заЯвила, что все не так.
   ‚прочем, была ли эта перемена и  в  самом  деле  столь  внезапной,  как
казалось? ’о, что она произошла, не  вызывало  сомнений:  достаточно  было
открыть любую газету. € менее всего  мог  отрицать  неизбежность  перемены
тот, кто наблюдал ее  приближение,  считаЯ  эту  перемену  интереснее  длЯ
истории, чем длЯ самой науки. ђазмышлЯЯ об этом, Ђдамс вспомнил, что волны
нового прилива зародились по крайней мере двадцать лет назад;  что  о  них
заговорили еще в 1893 году. Љаким же глубоким  сном  должен  был  спать  в
своем кресле ученый, который не вскочил как ужаленный, когда в  1898  году
мадам Љюри бросила ему на стол свою  метафизическую  бомбу,  названную  ею
радием! ‚едь теперь не осталось и щелочки,  куда  можно  было  спрЯтатьсЯ.
„аже  метафизика  двинула  на  науку  зеленые  воды   из   глубин   океана
сверхчувственного, и никто уже  не  мог  питать  надежды  отгородитьсЯ  от
непознаваемого, ибо непознаваемое было познано.
   Џришлось признать, что униформисты,  царившие  в  науке  в  дни  юности
Ђдамса, оплели вселенную тенетами противоречий - полагаЯ, правда, что  это
временнаЯ мера, с помощью которой будет достигнут  "высший  синтез",  -  и
стали тихо его дожидатьсЯ, но так и не дождались. Ћни отказались выслушать
‘талло. Ќе проЯвили интереса  к  Љруксу.  ‚  конце  концов,  их  вселеннаЯ
развалилась под действием рентгеновских лучей, и Љарл Џирсон одним  ударом
пустил развалившуюсЯ посудину по  воле  волн,  оставив  науку  плавать  на
сенсуалистском плотике среди хаоса сверхчувственного.  Џростому  пассажиру
всеобщее смЯтение казалось страшнее, чем кризис 1600 года, когда астрономы
перевернули мир; пожалуй, оно скорее  напоминало  конвульсии,  сотрЯсавшие
…вропу  в  310  году,  когда  Civitas  Dei  [государство   божие   (лат.)]
освободилось от Civitas Romae [государство римское (лат.)] и  христианский
крест занЯл место римских легионов; но  историк  относилсЯ  ко  всем  этим
событиЯм с равным интересом. Ћн знал:  его  мнениЯ  никто  не  спрашивает;
правда, в последнем случае он и сам оказалсЯ на плоту,  и  от  того,  куда
этот плот понесет, зависело его личное и финансовое благополучие.
   ‚ английской научной мысли всегда царили хаос и разлад, и на этом  фоне
шаг, предпринЯтый Љарлом Џирсоном, означал все же какой-то прогресс.  ‡ато
немецкаЯ мысль всегда блистала системой, единством и абстрактной  истиной,
причем  до  такой  степени,  что  даже   терпеливейшему   иностранцу   это
действовало на нервы. ’ем не менее именно к  ѓермании,  как  к  последнему
прибежищу, обратилсЯ наш путешественник  по  неизведанным  морЯм  мысли  в
надежде вновь почувствовать себЯ  молодым.  Џовернувшись  спиной  к  Љарлу
Џирсону и Ђнглии, он устремилсЯ в  ѓерманию,  но  не  успел  переправитьсЯ
через ђейн, как на него  обрушились  целые  библиотеки  новых  трудов,  на
титулах которых стоЯли имена Ћствальда,  ќрнста  Њаха,  ќрнста  ѓеккелЯ  и
других, менее знаменитых  ученых,  среди  которых  ќрнст  ѓеккель  казалсЯ
наиболее доступным, не только  потому,  что  был  самым  старым,  Ясным  и
последовательным представителем механистической концепции XIX века,  но  и
потому, что в 1902 году выпустил очередной труд,  в  котором  со  страстью
пересмотрел свою веру. ‚ этой книге только один параграф касаетсЯ историка
- тот, в котором ѓеккель, понизив голос почти до религиозного  шепота,  не
без  усилиЯ  над  собой  возвещает,  что  "подлиннаЯ  сущность  субстанции
казалась ему все более и более чудесной и загадочной, по мере того как  он
все глубже постигал ее атрибуты - материю и энергию - и постепенно узнавал
их бесчисленные проЯвлениЯ и их эволюцию".  Џоскольку  ѓеккель,  очевидно,
все же пустилсЯ в путешествие по  множественности,  куда  Џирсон  запретил
вход англичанам, он, несомненно, должен быть надежным лоцманом, по крайней
мере на пути к подлинной "сущности субстанции", выраженной в ее  атрибутах
- материи и энергии; но ќрнст Њах пошел еще дальше: он вовсе отказалсЯ  от
материи, признаваЯ только два  процесса  в  природе  -  перемену  места  и
взаимозаменЯемость форм. €ными словами, материЯ  есть  движение,  движение
есть материЯ - ЋЌЋ движетсЯ.
   €сторику не было нужды вникать в научные идеи этих величайших умов;  он
лишь стремилсЯ понЯть соотношение их идей с теми,  какие  исповедовали  их
деды, и теми, какие должны родитьсЯ у их внуков, - общее  направление.  Ћн
уже давно, вместе с ѓеккелем, достиг пределов противоречиЯ, и ќрнст Њах не
внес и толику разнообразиЯ в положение о единстве  противоположностей,  но
оба, по-видимому, соглашались с Љарлом Џирсоном, что вселеннаЯ есть  нечто
сверхчувственное, а следовательно, непознаваема.
   ‘ глубоким вздохом облегчениЯ наш путник вернулсЯ во ”ранцию. ‡десь  он
чувствовал себЯ на твердой почве.  ”ранцузы,  исключаЯ  ђабле  и  ЊонтенЯ,
никогда не проповедовали анархию - разве только  как  путь  к  порЯдку.  ‚
Џариже хаос - даже порожденный гильотиной - всегда был единством.  €  дабы
доказать это с математической точностью,  высочайшим  научным  авторитетом
”ранции был признан господин Џуанкаре,  член  ”ранцузской  академии  наук,
который  в  1902  году  опубликовал  сравнительно  небольшую  книжицу  под
названием  "La  Science  et  l'Hypothese"  ["Ќаука  и  гипотеза"   (фр.)],
обещавшую быть более или  менее  удобочитаемой.  „оверившись  ее  внешнему
виду, Ђдамс покорно ее приобрел и тут же с жадностью проглотил,  не  понЯв
целиком ни единой страницы, но схватив общий смысл нескольких предложений,
потрЯсших его до самых глубин невежественного ума, ибо они,  насколько  он
мог судить, свидетельствовали, что и господина  Џуанкаре  занимают  те  же
исторические вехи, которые и самого Ђдамса либо вели к желаемой цели, либо
от нее  уводили.  "<‚  науке>  мы  вынуждены  поступать  так,  -  заЯвлЯет
Џуанкаре, - как если бы простой закон  при  прочих  равных  условиЯх  имел
большую вероЯтность сравнительно со сложным законом.
   Џолвека назад человечество было убеждено, что природа любит простоту. ‘
тех пор она то и дело нас опровергала. Ќыне мы уже  не  приписываем  такой
тенденции природе и сохранЯем от этой тенденции лишь то,  что  необходимо,
чтобы наука не отклонЯлась от своего пути".
   Ќаконец-то Ђдамс почувствовал  под  ногами  твердую  почву!  €сториЯ  и
математика сошлись. ЏроЯви Џуанкаре  вкус  к  анархии,  его  свидетельство
имело бы меньше веса, но он, видимо, был единственным  крупным  ученым,  в
душе которого  царили  те  же  чувства,  что  и  у  историка:  он  понимал
необходимость единства длЯ вселенной.
   "‚ итоге, - писал он,  -  произошло  приближение  к  единству;  правда,
движение было не таким быстрым, как этого  ожидали  пЯтьдесЯт  лет  назад;
самые его пути не  всегда  совпадали  с  ожидаемыми;  но  в  конце  концов
приобретениЯ оказались весьма значительными".
   Џодобное  заЯвление  казалось  нашему  невежественному  путешественнику
самым Ясным и убедительным свидетельством прогресса, какие он до  сих  пор
слышал. Ћднако он тут же наткнулсЯ на  другое  высказывание,  показавшеесЯ
ему совершенно несовместимым с первым:
   "Ќет сомнениЯ, что, если бы наши методы  исследованиЯ  становились  все
более и более глубокими,  мы  открывали  бы  простое  под  сложным,  потом
сложное под простым, потом опЯть простое под сложным и так  далее,  причем
предвидеть конечную стадию нам никогда не будет дано".
   Њатематику такой  математический  рай  бесконечных  перестановок  сулил
вечное  блаженство,  историка  же  поражал  ужасом.  “друченный  незнанием
математики,  Ђдамс  порывалсЯ  спросить:  а  знает  ли  господин  Џуанкаре
историю? Џотому что в том, что касалось истории, он Явно исходил из ложной
посылки, утверждаЯ, будто прошлое демонстрирует постоЯнное чередование фаз
простого и сложного - вопрос, над которым Ђдамс билсЯ пЯтьдесЯт лет и  был
вынужден оставить его без ответа! - даже допускаЯ такую же чересполосицу в
будущем, котораЯ в представлении этого усталого адепта единства  мало  чем
отличалась от картины идеального газа согласно кинетической теории.
   ‘ того времени, когда обитавшие на деревьЯх обезьЯны  научились  чесать
Языками, ни человеку, ни зверю не приходило в голову  отрицать  или  брать
под сомнение  Њножественность,  Њногообразие,  ‘ложность,  Ђнархию,  •аос.
‚сегда и везде ‘ложное было истиной бытиЯ, а Џротиворечие - ее законом.  ‘
этого началась мысль. ‘ама математика началась со счета один, два, три,  а
затем воображение подсказало бесконечность этой последовательности, что  и
сам господин Џуанкаре, иссушаЯ себе мозги, стремилсЯ доказать и защитить.
   "‚  итоге  можно  сказать,  -  заключал  он,  -  что   разум   обладает
способностью создавать символы; благодарЯ  этой  способности  он  построил
математическую  непрерывность,  котораЯ  представлЯет  собой  лишь  особую
систему символов".
   ’ем  же  легким  прикосновением  -  разрушительнее  сильнейших   ударов
англичан и немцев! - он ниспровергает саму относительную  истину.  "Љак  Я
отвечу на вопрос, ЯвлЯетсЯ ли …вклидова  геометриЯ  верной?  -  спрашивает
господин Џуанкаре и отвечает: -  ‚опрос  этот  лишен  смысла!..  …вклидова
геометриЯ есть и всегда будет наиболее удобной".
   „аже в Џариже был хаос - особенно в Џариже, - как был и в Љниге  бытиЯ.
Ћднако все мыслЯщие существа в  Џариже  и  вне  Џарижа,  не  щадЯ  усилий,
доказывали, что в мире есть …динство, Ѓесконечность, –ель, ЏорЯдок, ‡акон,
€стина, “ниверсум, Ѓог. Џоначалу  это  считалось  аксиомой,  но  затем,  к
величайшему смЯтению большинства, обнаружилось, что кое-кто это  отрицает.
Ћднако при всем том направление человеческой мысли с  начала  исторических
времен оставалось неизменным. ‚ своем "Я" она создала универсум, сущностью
которого была  ЂбстрактнаЯ  €стина,  Ђбсолют,  Ѓог!  „лЯ  ”омы  Ђквинского
универсум еще был личностью; длЯ ‘пинозы - субстанцией; длЯ  Љанта  €стина
была сущностью  "Я",  синтетическим  априорным  суждением,  категорическим
императивом; длЯ Џуанкаре она стала "удобством", а  длЯ  Љарла  Џирсона  -
средством обмена.
   €сторик не переставал повторЯть себе, что он в этом ничего не  смыслит,
что он лишь измерительный прибор - барометр, педометр,  радиометр;  и  что
все его участие в этом деле ограничиваетсЯ измерением движениЯ мысли,  как
оно представлено выдающимисЯ мыслителЯми. €х высказываниЯ он принимал  как
данность. ‘ам он знал не больше, чем светлЯчок о рентгеновских лучах - или
о расе - или о поле - или об ennui - или о такте в музыке -  или  о  муках
любви - или о гране мускуса - или о фосфоре - или о совести - или о  долге
- или о значении …вклидовой геометрии - или неевклидовой - или о  свете  -
или об осмосе - или об электролизе - или о магните - или об эфире - или  о
vis inertiae - или о  земном  притЯжении  -  или  о  сцеплении  -  или  об
эластичности - или о поверхностном натЯжении - или о броуновском  движении
-  или  о  десЯтках,  сотнЯх,  тысЯчах  и  миллионах  химических  реакций,
происходивших в нем самом и вне его, - короче говорЯ, о той ‘иле, котораЯ,
как  ему  доверительно  поведали,  носила  с  десЯток  разных  названий  в
различных  учебниках,  по  большей  части  противоречащих  друг  другу   и
полностью, в чем он был убежден, недоступных его уму.  џсно  же  ему  было
лишь одно - что, согласно выводам новейшей и высочайшей  науки,  „вижение,
по-видимому, есть ЊатериЯ, а ЊатериЯ,  по-видимому,  есть  „вижение,  хотЯ
"мы, скорее всего, неспособны обнаружить", что есть каждое из них. €стории
ни к чему знать, чем ЯвлЯетсЯ каждое из них; ей необходимо знать, признает
ли человек свое невежество  -  факт  множественности,  который  не  даетсЯ
науке. Џравда, наука оспаривала сам этот факт, но радий почему-то  излучал
нечто такое, что, очевидно, взорвало научные арсеналы и вызвало  застой  в
научной мысли. ‚прочем, с точки зрениЯ истории в движении  мысли  открытие
радиЯ  было  лишь  очередным  этапом,  в  равной  мере  уже   знакомым   и
необъЯснимым, с какими человечество неоднократно имело  дело,  начинаЯ  со
времени ‡енона и его стрелы, - этапом в развитии,  непрерывном  от  начала
времен и прерывающемсЯ в каждой последующей точке.  €сториЯ  занесла  этот
новый этап на свои скрижали, проложила  курсом  на  своей  карте  и  стала
ждать, чтобы ей еще раз указали, по какому пути  -  неважно,  верному  или
неверному, - ей дальше двигатьсЯ.
   €сторику, если он дорожит своей  честностью,  заказано  искать  истину:
гонЯЯсь  за  тем,  что  кажетсЯ   ему   истиной,   он   навернЯка   станет
фальсифицировать факты. ‡аконы истории  лишь  повторЯют  силовые  линии  и
линии мысли. Ђ историк, будь у него даже железнаЯ волЯ, сам того не желаЯ,
не тут, так там поддаетсЯ, в особенности под  влиЯнием  страха,  слабостЯм
своей человеческой  -  или  обезьЯньей  -  натуры.  „вижение  мысли  можно
уподобить полету снарЯда, каким его видит наблюдатель, в  чью  сторону  он
летит и которому кажетсЯ, что снарЯд приближаетсЯ к  нему  по  прЯмой.  Ќа
самом же деле движение происходит по параболе, и она видна нам на  глубину
в пЯть тысЯч лет. Џервое сильное  ускорение,  приданое  этому  движению  в
исторические  времена,  закончилось  катастрофой   310   года.   ‘ледующее
отклонение от заданного курса произошло около 1500  года.  ‡атем  усилиЯми
ѓалилеЯ и Ѓэкона парабола сместилась вновь, что изменило все ее  значениЯ;
но ни одна из этих трансформаций не  нарушила  непрерывности  движениЯ.  €
только в 1900 году непрерывность пересеклась. ‘ознаваЯ, хотЯ и смутно, что
произошел катаклизм, ученый мир отнес его начало к 1893  году  -  открытию
рентгеновских лучей - или к 1898 году - открытию радиЯ супругами Љюри.  Ќо
в 1904 году Ђртур Ѓальфур заЯвил от имени британской науки, что вплоть  до
последнего года предшествующего века человеческаЯ раса жила  и  умирала  в
мире иллюзий. —то ж, примем эту дату: она удобна, а то, что  удобно,  есть
истина.
   €так, ребенок, родившийсЯ в 1900 году, вступит  в  новый  мир,  который
будет уже не единой, а многосложной  структурой  -  мультиструктурой,  так
сказать. Ђдамс пыталсЯ представить себе этот мир и воспитание, которое  бы
ему соответствовало. ‚оображение перенесло его в край, куда никто  еще  не
ступал,  где  порЯдок  был  лишь  случайностью,  противной  природе,  лишь
вынужденной мерой, тормозЯщей движение,  против  которого  восставала  всЯ
свободнаЯ энергиЯ и который, будучи только случайным, в конечном итоге сам
возвращалсЯ в состоЯние анархии. Ђдамс не мог отрицать,  что  закон  этого
нового универсума - вернее, мультиверсума - объЯснЯл  многое,  что  прежде
оставалось  непонЯтным,  и  прежде  всего:  почему  человек   беспрестанно
обращалсЯ с другим  человеком  как  со  злейшим  врагом?  почему  общество
беспрестанно старалось установить законы и беспрестанно восставало  против
законов, которые само же установило?  почему  оно,  беспрестанно  создаваЯ
власть с  помощью  силы,  беспрестанно  прибегало  к  силе,  чтобы  ее  же
свергнуть? почему, беспрестанно превозносЯ высший закон, руководствовалось
низшим? почему торжество принципов свободы беспрестанно  оборачивалось  их
перерождением в принципы насилиЯ? Ќо самой ошеломлЯющей показалась  Ђдамсу
открывшаЯсЯ ему перспектива  -  картина  деспотизма  с  его  искусственным
порЯдком, враждебным и ненавистным природе. “ физиков  на  этот  счет  был
свой афоризм, врЯд ли понЯтный непосвЯщенным.
   "€так, чего мы достигли? ‚ступили в битву -  заранее  проигранную  -  с
необоримыми силами, таЯщимисЯ в глубинах природы".
   —его достиг историк? Љ чему пришел? Љ неудержимому желанию  бежать.  Ћн
понимал: воспитание его завершилось, и сожалел лишь о том, что когда-то за
него принЯлсЯ. ‘ам он, несомненно,  предпочитал  свой  восемнадцатый  век,
когда бог был человеку отцом, а природа - матерью, и все было к лучшему  в
этой объЯсненной наукой вселенной. Ћн полностью отказывалсЯ участвовать  в
жизни нового мира, каким тот сулил быть, и только никак не мог установить,
где начиналась и где кончалась его ответственность за сей грЯдущий мир.
   ‚ период новой истории человеческий ум вел себЯ  наподобие  жемчужницы,
котораЯ, укрывшись в раковине, созидает  отвечающий  ее  требованиЯм  мир,
пока не покроет обе створки слоем nacre [перламутр (фр.)], воплотив в  нем
свое представление о совершенстве.  —еловек  считал  своей  мир  истинным,
потому что сам его создал, и по той же причине  любил  его.  Ћн  принес  в
жертву миллионы жизней, добиваЯсь в нем единства,  и,  достигнув  его,  по
праву счел величайшим произведением искусства. ‚ особенности много сделала
женщина, создаваЯ свои божества, оказавшиесЯ на порЯдок выше тех,  которые
создал мужчина, и  заставив  его  в  конечном  итоге  признать  богоматерь
охранительницей мужского бога. ‚ своей собственной вселенной мужчина играл
второстепенную роль, главной же завладела женщина, котораЯ чем  только  не
жертвовала, чтобы сделать мир пригодным длЯ  обитаниЯ,  когда  мужчина  не
мешал ей в редкие промежутки между войнами и недородами. ’олько одного она
сделать не могла - обеспечить защиту  от  сил  природы.  €  она  вовсе  не
считала, что мир ее  -  плотик  с  налипшими  со  всех  сторон  ракушками,
спасающимисЯ от бушующей стихии сверхчувственного хаоса. Ќапротив, длЯ нее
сама она и  ее  семьЯ  были  центром  и  цветом  вселенной,  котораЯ,  без
сомнениЯ,  была  единой:  ведь  она  создала  ее  по  образу   плодоносной
продолжательницы рода. € это ее творение сиЯло красотой  и  совершенством,
без сомнениЯ существовавшими в реальности, потому что она сотворила  их  в
своем воображении.
   € перед этой ее духовной победой, благоговеЯ,  восторгаЯсь  и  любуЯсь,
склонились даже суровые философы-мужчины, а величайший из них воспел ее  в
прекраснейших стихах.

   Alma Venus, coeli subter labentia signa