человеческих
действий на основании поступков, выражений и даже жестов людей  и, наоборот,
приходим  к   толкованию  их  поступков,  исходЯ  из  знаниЯ  их  мотивов  и
наклонностей. Ћбщие наблюдениЯ, накопленные при помощи рЯда опытов, дают нам
ключ к человеческой природе  и учат нас  разбиратьсЯ во  всех  ее запутанных
проЯвлениЯх.  Ћтговорки и  видимость  уже  не  обманывают нас;  в  публичных
декларациЯх мы видим лишь стремление приукрасить защищаемое дело; и, хотЯ мы
признаем значение и  вес добродетели  и чести, полной беспристрастности,  на
которую  так часто претендуют, мы  уже  никогда не  ожидаем ее  от  толпы  и
партий,  а от  их  вождей  и  даже  от отдельных лиц,  занимающих  известное
положение  или высокий пост,  ожидаем очень  редко. Ќо  если бы  в поступках
людей  не  было  единообразиЯ,  если   бы  мы  замечали  неправильности  или
отклонениЯ в каждом опыте такого рода, то  было бы невозможно накопить общие
наблюдениЯ  над  человечеством  и  всЯкий  опыт,  как  бы  тщательно  он  ни
обрабатывалсЯ размышлением, был бы  совершенно  бесполезен.  Џочему  пожилой
земледелец  искуснее  в  своей   профессии,   нежели  молодой,  еще   только
начинающий?   Ќе  потому  ли,  что  существует   известное  единообразие   в
воздействиЯх  солнца, дождЯ  и  земли на произрастание растений и опыт  учит
старого  практика тем правилам, с помощью  которых он  может управлЯть этими
воздействиЯми и регулировать их?
     ‚прочем, мы не должны  рассчитывать на такое единообразие  человеческих
поступков,  чтобы   все   люди  в  одинаковых  условиЯх  действовали  всегда
совершенно одинаково, независимо от различиЯ в их характерах, предубеждениЯх
и взглЯдах.  ’акое единообразие во всех частностЯх никогда не встречаетсЯ  в
природе; напротив, наблюдаЯ разнообразные поступки различных людей, мы можем
составить  большое количество разных  правил, которые, однако,  предполагают
все же известную степень единообразиЯ и регулЯрности.
     Ќравы людей различны в разные эпохи и в разных странах? ЃлагодарЯ этому
мы узнаем великую силу привычки и воспитаниЯ, которые формируют дух человека
с самого детства и  развивают  в  нем твердый  и стойкий характер.  „ва пола
значительно  различаютсЯ в своем поведении  и поступках? ЃлагодарЯ  этому мы
знакомимсЯ с различием в характерах, которыми природа наделила каждый пол, -
различием, постоЯнно и равномерно сохранЯемым ею. Џоступки одного и  того же
человека весьма различны в разные периоды его жизни с детства и до старости?
ќто дает повод ко многим общим наблюдениЯм над  постепенным изменением наших
чувств  и наклонностей, над  различием правил, преобладающих  у  человека  в
разном  возрасте.  „аже характер, присущий каждой  личности  в  отдельности,
обнаруживает некоторое единообразие  в своих проЯвлениЯх; в противном случае
наше  знакомство с людьми и наблюдение над их поведением никогда не учили бы
нас  распознавать  их наклонности  и  не  помогали  бы нам  согласовывать  с
последними наши поступки.
     џ  допускаю  возможность  таких  поступков,  которые,  по-видимому,  не
находЯтсЯ в правильной свЯзи ни с какими из известных нам мотивов и ЯвлЯютсЯ
исключением  из  всех общих  правил поведениЯ, когда-либо установленных  длЯ
управлениЯ людьми.  Ќо если нам очень хочетсЯ знать, как мы  должны судить о
таких   неправильных,  необыкновенных  поступках,  нам  следует  рассмотреть
мнениЯ,   которых  обычно   придерживаютсЯ  люди  относительно  неправильных
Явлений,  встречающихсЯ  в  природе  и в действиЯх внешних  объектов. Ќе все
причины  одинаково  единообразно  соединены со  своими  обычными действиЯми:
ремесленник, имеющий дело  только с мертвой материей, точно  так же может не
достигнуть своей  цели, как и политик, управлЯющий поступками чувствующих  и
мыслЯщих субъектов (agents).
     ’олпа,  привыкшаЯ  судить о вещах по тому, какими они представлЯютсЯ  с
первого взглЯда, приписывает неустойчивость Явлений такой  же неустойчивости
в причинах,  из-за  которой  последние  часто  не оказывают  своего обычного
влиЯниЯ, хотЯ их действие и  не встречает препЯтствий. Ќо философы, замечаЯ,
что почти  во  всех областЯх природы существует  большое разнообразие сил  и
начал, скрытых от нас  по своей  малости  или отдаленности,  по крайней мере
считают возможным,  что  противоречие в  ЯвлениЯх происходит  не  вследствие
случайности  причины,  а  вследствие  скрытой  деЯтельности  противоположных
причин.   ќта  возможность  превращаетсЯ  в   достоверность  при  дальнейшем
наблюдении, когда  после тщательного исследованиЯ замечают, что противоречие
в действиЯх  всегда  свидетельствует о противоречии  в причинах и вызываетсЯ
взаимным  противодействием последних.  ЉрестьЯнин длЯ  объЯснениЯ того,  что
стенные  или карманные  часы  остановились,  сумеет сказать  только, что они
обычно не ходЯт правильно; часовщик же тотчас сообразит, что одинаковаЯ сила
в пружине или маЯтнике всегда  оказывает одинаковое влиЯние  на колеса,  а в
данном случае она не производит своего обычного действиЯ, может  быть, из-за
пылинки,  останавливающей  все  движение. €сходЯ  из  наблюдениЯ  нескольких
сходных примеров, философы устанавливают  правило, гласЯщее, что свЯзь между
всеми   причинами  и  действиЯми  одинаково   необходима   и  что  кажущаЯсЯ
неустойчивость   ее   в    некоторых   случаЯх   проистекает   из   скрытого
противодействиЯ противоположных причин.
     ’ак, когда  обычные  симптомы  здоровьЯ  или  болезни, проЯвлЯющиесЯ  в
человеческом  теле, не соответствуют  нашим  ожиданиЯм,  когда лекарства  не
действуют   с   обычной   силой,  когда  неправильные   ЯвлениЯ   вызываютсЯ
какой-нибудь особой причиной, философ и врач не удивлЯютсЯ этому  и даже  не
помышлЯют  отрицать  вообще  необходимость  и  единообразие  тех  принципов,
которые  управлЯют  жизнью  организма.  €м  известно,  что тело  человека  -
могучаЯ, сложнаЯ машина,  что  в нем  таитсЯ  много скрытых сил,  совершенно
недоступных  нашему пониманию,  что оно  часто  должно  казатьсЯ  нам весьма
непостоЯнным в  своих действиЯх и  что, следовательно, неправильные ЯвлениЯ,
обнаруживающиесЯ вовне,  еще  не могут  служить  доказательством  того,  что
законы  природы  не соблюдаютсЯ в высшей  степени  регулЯрно  во  внутренних
процессах тела и его внутреннем управлении.
     ”илософ,  желаЯ  быть   последовательным,   должен   применЯть   то  же
рассуждение к  действиЯм и  хотениЯм разумных субъектов.  ‘амые  необычные и
неожиданные решениЯ людей часто могут быть объЯснены теми,  кто знает каждую
частную черту их характера и особенность их положениЯ. —еловек, отличающийсЯ
приветливым  нравом, отвечает нам  с  раздражением,-это оттого,  что у  него
болЯт зубы,  или оттого, что он не обедал. —еловек  бестолковый проЯвлЯет  в
своих  действиЯх  необычайную  сноровку,-это  оттого,  что  судьба  внезапно
ниспослала  ему  удачу. €  если  даже,  как  иногда  случаетсЯ, какой-нибудь
поступок не может быть объЯснен ни совершившим его лицом, ни другими, все же
мы  знаем  вообще,  что  характер  людей до известной  степени непостоЯнен и
неустойчив. ќто в некотором роде обычное свойство человеческой природы, хотЯ
в  особенности   данное  замечание  приложимо   к  тем  лицам,  которые   не
руководствуютсЯ  в  своем поведении  никакими  твердыми правилами  и  всегда
проЯвлЯют непостоЯнство, следуЯ своим прихотЯм. ‚нутренние принципы и мотивы
могут  действовать единообразно, несмотрЯ  на  эти кажущиесЯ неправильности,
подобно тому  как ветер, дождь, тучи  и  другие  перемены погоды, по  нашему
предположению,  подчинены   твердым  принципам,  хотЯ  последние  и  нелегко
поддаютсЯ человеческой проницательности и малодоступны длЯ исследованиЯ.
     ’аким  образом, помимо того что  соединение мотивов и волевых актов так
же правильно  и  единообразно,  как соединение  причин  и  действий в  любой
области природы, это правильное соединение всеми признано и никогда  не было
предметом спора ни в философии, ни в обыденной жизни.  €  вот,  поскольку мы
выводим  все свои  заключениЯ о будущем из прошлого опыта и  заключаем,  что
объекты, соединение которых мы постоЯнно наблюдали, всегда будут соединЯтьсЯ
друг  с  другом, может показатьсЯ  излишним  доказательство  того,  что  это
познаваемое путем опыта единообразие человеческих поступков и есть источник,
из  которого  мы  черпаем свои  заключлениЯ  о  них.  Ќо чтобы  поЯснить наш
аргумент по возможности всесторонне, мы остановимсЯ, хотЯ бы  ненадолго,  на
последнем  пункте. ‚заимнаЯ зависимость людей во всЯком обществе так велика,
что  едва ли  какой-нибудь человеческий поступок  представлЯет  собой  нечто
завершенное и не находитсЯ в  каком-либо отношении к поступкам других людей,
необходимым  длЯ  того,  чтобы  данный  поступок  вполне  отвечал  намерению
действующего  лица.  ‘амый   бедный  ремесленник,  работающий  в   одиночку,
рассчитывает хотЯ  бы  на  охрану  со стороны  властей,  обеспечивающую  ему
пользование  плодами  своих  трудов. Ћн рассчитывает также  на то, что  если
понесет  свой  товар  на рынок и предложит  его  по сходной  цене, то найдет
покупателей, а затем сможет побудить других людей снабдить его за вырученные
деньги продуктами, необходимыми длЯ его существованиЯ. Џо мере того как люди
расширЯют свои предприЯтиЯ  и вступают  в более сложные  сношениЯ с  другими
людьми, они  охватывают  в  своих  житейских планах  все  большее количество
разнообразных волевых актов,  ожидаЯ на законном основании,  что такие  акты
будут содействовать  их собственным поступкам. ‚о  всех этих заключениЯх они
руководствуютсЯ   прошлым  опытом,   точно  так  же   как  в  своих  выводах
относительно внешних объектов, и  твердо верЯт в то, что люди,  так же как и
элементы,  останутсЯ  в своих действиЯх  такими  же,  какими всегда были  им
известны.  ”абрикант, планируЯ какую-либо работу, рассчитывает на труд своих
рабочих не меньше,  чем  на орудиЯ,  которыми он пользуетсЯ, и  если  бы его
расчет не оправдалсЯ, он в равной  мере  удивилсЯ бы. ‘ловом, эти основанные
на опыте  заключениЯ и выводы  относительно поступков других людей  занимают
такое  место в  человеческой  жизни,  что  ни  один человек  в  бодрствующем
состоЯнии  ни минуты не  обходитсЯ без их  применениЯ. ђазве мы не вправе  в
таком случае  утверждать,  что все люди  всегда  были согласны  в  отношении
доктрины необходимости, если  определЯть  и объЯснЯть последнюю так,  как мы
это сделали выше?
     € философы никогда не придерживались в данном вопросе иного мнениЯ, чем
толпа;  не говорЯ уже о том, что это мнение  лежит в основании почти каждого
их  поступка в жизни,  немного найдетсЯ даже  и спекулЯтивных отделов науки,
длЯ которых оно не было бы существенным. —то стало бы с историей, если бы мы
не могли полагатьсЯ на правдивость историка, руководствуЯсь при этом опытом,
приобретенным нами относительно человечества?  Љаким образом политика  могла
бы быть наукой, если бы законы и формы правлениЯ не оказывали единообразного
влиЯниЯ  на общество? ‚  чем заключалась бы  основа  науки о нравственности,
если бы известные характеры не обладали способностью постоЯнно и определенно
порождать известные чувства и если бы  эти чувства  не оказывали постоЯнного
влиЯниЯ  на  поступки? € по какому праву  стали  бы мы применЯть  [принципы]
критицизма  к  поэтам  или  прозаикам,  если  бы  не  могли  судить  о  том,
естественны  или неестественны поступки и чувства  выводимых ими действующих
лиц длЯ данных характеров  и  при данных  условиЯх?  €так, едва  ли возможно
приступать к  наукам или к какой-нибудь  деЯтельности,  не признав  доктрины
необходимости и указанного заключениЯ о волевых актах  на основании мотивов,
а о поступках - на основании характеров.
     € действительно, если мы обратим внимание на то, как легко естественнаЯ
и  моральнаЯ  очевидность  сплетаютсЯ  друг  с  другом,  образуЯ  одну  цепь
доказательств, мы  без всЯких колебаний допустим, что природа их одинакова и
они проистекают из одних и тех же принципов.
     “зник, не имеющий  ни денег, ни  влиЯниЯ, сознает невозможность бегства
не только  при  взглЯде на окружающие его стены и решетки, но и  при мысли о
неумолимости  своего тюремщика, и,  пытаЯсь вернуть себе свободу, он  скорее
предпочтет воздействовать на камень и  железо, чем  на непреклонный характер
сторожа.  ’от   же   узник,  когда  его  ведут  на  эшафот,  предвидит,  что
неизбежность  его  смерти  в  такой  же  степени  обусловлена   верностью  и
неподкупностью его  сторожей. как и действием топора или колеса. Ћн мысленно
пробегает  определенный  рЯд  идей: отказ солдат согласитьсЯ на его бегство,
движение   рук  палача,  отделение   головы  от  туловища,   кровоистечение,
судорожные движениЯ  и смерть.  ‡десь перед  нами свЯзнаЯ  цепь естественных
причин  и волевых актов; наш ум не  чувствует разницы между  теми и другими,
переходЯ  от звена  к звену, и так же уверен в наступлении будущего событиЯ,
как если бы оно было соединено  с объектами,  наличествующими в памЯти или в
восприЯтии, цепью причин, спаЯнных друг с другом тем, что мы обычно называем
физической  необходимостью;  свЯзь,   известнаЯ  нам   из  опыта,  оказывает
одинаковое влиЯние на наш ум  независимо от того,  будут ли свЯзанные друг с
другом   объекты  мотивами,  хотениЯми  и  поступками  или   же  фигурами  и
движениЯми. Њы можем изменить названиЯ  вещей,  но  их природа и влиЯние  на
разум не менЯютсЯ никогда.
     …сли  бы  мой близкий  друг, которого Я знаю  как  человека честного  и
состоЯтельного, пришел ко мне в дом, где Я окружен слугами, Я был бы уверен,
что он не заколет менЯ длЯ того, чтобы украсть мою серебрЯную чернильницу, и
так же  мало ожидал бы этого событиЯ, как падениЯ самого дома, если он новый
и  построен  надежно,  на  крепком  основании.  Ќо  с этим  человеком  может
случитьсЯ  внезапный  и  непредвиденный припадок сумасшествиЯ. ’очно  так же
может случитьсЯ  внезапное землетрЯсение,  которое потрЯсет  и разрушит  мой
дом. Џоэтому Я изменю свое предположение и скажу так: Я достоверно знаю, что
мой  друг  не положит руку в огонь  и не будет держать ее там,  пока она  не
сгорит  полностью;  уж  это,  думаетсЯ мне,  Я  могу  предсказать с такой же
уверенностью, как тот факт, что мой друг ни на минуту не останетсЯ в висЯчем
положении в воздухе, если он выброситсЯ из окна и  не встретит  препЯтствиЯ.
„аже  мысль о  непредвиденном  сумасшествии не  может  придать  ни  малейшей
вероЯтности первому событию, столь противоположному всем известным принципам
человеческой природы. —еловек, оставивший в полдень свой наполненный золотом
кошелек на мостовой —еринг-Љросса, может с таким же основанием ожидать того,
что этот кошелек улетит, словно перышко, как и  того,  что он  будет  найден
нетронутым  через час. Ѓолее  половины человеческих  рассуждений  содержат в
себе  подобные  заключениЯ,  отличающиесЯ  большей  или   меньшей   степенью
достоверности  в зависимости от известного нам по  опыту  обычного поведениЯ
людей при определенных условиЯх.
     џ часто думал,  в чем может заключатьсЯ причина того, что все люди, без
всЯких   колебаний  придерживаЯсь   доктрины  необходимости  во  всех  своих
действиЯх и рассуждениЯх, тем не  менее так неохотно признавали ее на словах
и   во   все   времена   скорее   обнаруживали   склонность   придерживатьсЯ
противоположного мнениЯ. џ полагаю,  это можно объЯснить  следующим образом:
исследовав действиЯ тел и порождение действий их  причинами, мы найдем,  что
ни  одна  из наших способностей  не в  силах продвинуть  наше  знание  этого
отношениЯ далее простого наблюдениЯ того, что определенные объекты постоЯнно
соединены  друг  с  другом  и что  наш  ум  в  силу привычного перехода  при
поЯвлении одних объектов  склонЯетсЯ к вере в другие. Ќо, несмотрЯ на то что
это  заключение  о  человеческом  невежестве  ЯвлЯетсЯ   результатом  самого
тщательного исследованиЯ данного  предмета, люди весьма расположены верить в
то,  что  они  глубже  проникают  в  силы природы  и постигают  нечто  вроде
необходимой свЯзи  между причиной и действием. Љогда они затем  обращаютсЯ к
рассмотрению операций своего собственного ума и не чувствуют  подобной свЯзи
между мотивом и поступком, они склонЯютсЯ к предположению, что  есть разница
между теми действиЯми,  которые производЯтсЯ материальными силами,  и  теми,
которые  вызываютсЯ мышлением и разумом. Ќо, убедившись в том, что мы ничего
не  знаем о  какой бы  то ни  было причинности, кроме постоЯнного соединениЯ
объектов и последующего заключениЯ нашего  ума об одном объекте на основании
другого, и обнаружив, что эти два условиЯ, по общему признанию, наличествуют
в  волевых  актах,  мы легче  придем  к  тому,  чтобы приписать подобную  же
необходимость всем  причинам вообще.  € хотЯ  это рассуждение, приписывающее
необходимость  решениЯм  воли,  находитсЯ,  быть  может,  в  противоречии  с
системами  многих  философов,  мы,   поразмыслив,   найдем,  что   последние
расходЯтсЯ  с  нами  только на словах,  а не  на деле.  Ќеобходимость в  том
смысле, как  она  здесь  понимаетсЯ,  еще никогда не отрицал,  да и никогда,
думаю Я, не  может отрицать, ни один философ. Њожно разве только утверждать,
что наш ум способен постичь в действиЯх материи более  глубокую свЯзь  между
причиной и действием,  свЯзь,  не  имеющую  места  в волевых  актах разумных
существ;  но  так  это или  нет,  может  выЯснитьсЯ  только  при  дальнейшем
исследовании,  и  философы,   утверждающие   это,   должны  подкрепить  свое
утверждение, определив или описав эту необходимость и указав ее  в действиЯх
материальных причин.
     ‚ самом деле, начинаЯ с рассмотрениЯ душевных способностей, влиЯниЯ ума
и  действий воли,  люди,  по-видимому,  приступают  к  вопросу  о свободе  и
необходимости  не  с  того конца.  Џусть они сперва  обсудЯт  более  простой
вопрос,  а  именно  вопрос  о действиЯх  тел  и  бесчувственной,  неразумной
материи, и проверЯт, могут ли  они составить себе в данном случае какую-либо
иную идею о причинности и необходимости,  кроме идеи  постоЯнного соединениЯ
объектов и  следующего затем  заключениЯ ума  об одном  объекте на основании
другого. …сли  же  эти условиЯ в действительности составлЯют все  содержание
той необходимости, которую мы приписываем материи, и если они, по  всеобщему
признанию, наличествуют и в  операциЯх ума,  спору  приходит  конец  или  по
крайней мере его  следует  отныне признать  чисто словесным. Ќо пока  мы без
достаточного  размышлениЯ  предполагаем,  что  имеем более  глубокую  идею о
необходимости и причинности в действиЯх внешних объектов, и в то же времЯ не
можем найти в наших волевых актах ничего, кроме указанных условий, у нас нет
возможности прийти к какому-либо определенному решению  вопроса,  коль скоро
мы  основываемсЯ  на  столь ошибочном предположении.  …динственное  средство
выйти из заблуждениЯ состоит в том, чтобы поднЯтьсЯ  выше, исследовать узкие
границы науки в ее приложении к  материальным причинам и  убедитьсЯ, что нам
известны относительно последних только упомЯнутые выше постоЯнное соединение
и  заключение.  Ѓыть  может,  мы  найдем некоторую  трудность  в ограничении
человеческого  познаниЯ  такими узкими  пределами, но впоследствии, прилагаЯ
это учение к волевым  актам, мы не встретимсЯ уже с каким-либо затруднением.
Џоскольку  очевидно,  что  волевые  акты  находЯтсЯ  в  правильной  свЯзи  с
мотивами, условиЯми и характерами, и  поскольку мы всегда заключаем от одних
к другим, мы должны признать и  на словах ту необходимость, которую признаем
в каждом своем житейском размышлении, на каждом шагу, в каждом поступке*.
     * Џреобладание доктрины свободы может быть объЯснено и другой причиной,
а  именно  ложным  ощущением или  же  кажущимсЯ  переживанием  свободы,  или
безразличиЯ, во многих наших поступках. Ќеобходимость  всЯкого  действиЯ как
материи,  так  и   духа  есть,  собственно  говорЯ,  качество,  присущее  не
действующей  причине, а мыслЯщему, или разумному, существу, рассматривающему
это  действие; необходимость эта  состоит  исключительно  в принуждении  его
мышлениЯ  к  тому,  чтобы  заключать  о  существовании данного  действиЯ  на
основании  некоторых   предшествующих  объектов;  точно   так  же   свобода,
противополагаемаЯ необходимости,  есть не  что  иное, как  отсутствие такого
принуждениЯ, некоторое колебание, безразличие,  которое мы  чувствуем, когда
переходим или  же не переходим  от  идеи одного объекта к идее следующего за
ним. „алее,  можно  отметить, что, хотЯ, размышлЯЯ о человеческих поступках,
мы  редко  чувствуем  подобное колебание  или  безразличие,  мы обычно можем
вывести  их с достаточной  степенью достоверности из мотивов  и  склонностей
действующего  лица; кроме  того, часто случаетсЯ, что  при  совершении самих
поступков мы  ощущаем  нечто подобное;  а так как все сходные объекты  очень
легко  смешать  один  с  другим,  то  этот  факт   часто.  использовали  как
демонстративное  и даже интуитивное  доказательство человеческой свободы. Њы
чувствуем,  что в большинстве случаев наши действиЯ подчинены нашей воле,  и
воображаем, будто  чувствуем, что  сама волЯ не  подчинена  ничему; ибо если
кто-либо,  отрицаЯ это, побуждает  нас испытать свою  волю, то мы чувствуем,
что она легко движетсЯ  в разных  направлениЯх  и порождает представление  о
себе  (или  слабое хотение  (velleity),  как  его называют  в  [философских]
школах)  даже  там,  где   решениЯ  не  было.   Њы  уверЯем  себЯ,  что  это
представление,  или  слабое движение,  могло  бы  и  в то  времЯ  перейти  в
действие, ибо, если кто станет отрицать это, мы увидим при  вторичном опыте,
что в настоЯщее времЯ данный переход возможен; но мы не  принимаем  в расчет
того, что  своеобразное  желание проЯвить свободу  становитсЯ здесь  мотивом
наших  действий.  Ќесомненно,  что,  сколько  бы  мы  ни  воображали,  будто
чувствуем в  себе свободу, посторонний наблюдатель  обычно может заключить о
наших  действиЯх на  основании наших мотивов и характера, и даже если  он не
сможет этого  сделать,  он все-таки придет к  заключению, что вообще мог бы,
если бы был вполне знаком с нашим положением и нашим темпераментом, с самыми
скрытыми пружинами  нашего  душевного  склада  и  характера.  Ђ  в этом-то и
заключаетсЯ сущность необходимости согласно вышеизложенному учению.
     Ќо пойдем далее  в своей попытке примирениЯ [разных  сторон] в свЯзи  с
вопросом о  свободе  и  необходимости - самым спорным вопросом в метафизике,
самой спорной из наук; потребуетсЯ немного слов длЯ доказательства того, что
все  люди всегда были согласны  относительно  доктрины свободы так же, как и
относительно доктрины необходимости, и что весь спор и в данном  случае  был
до  сих  пор  чисто  словесным.  €бо  что  подразумеваетсЯ  под  свободой  в
применении  к волевым актам? Ќе  можем  же  мы подразумевать под этим, будто
поступки так мало  свЯзаны с мотивами, наклонностЯми и условиЯми, что первые
не вытекают  с известной степенью единообразиЯ  из вторых и что одни не дают
нам  повода  к  заключению о существовании  других?  ‚едь  эта  свЯзь и  это
заключение  суть Явные,  всеми  признанные  факты. ’аким образом,  мы  можем
подразумевать под свободой только способность действовать или не действовать
сообразно решениЯм воли', другими словами, если мы хотим оставатьсЯ в покое,
мы  можем это сделать, а если хотим  двигатьсЯ, то можем  сделать и это.  Ќо
такаЯ гипотетическаЯ свобода по общему согласию признаетсЯ за всЯким, кто не
сидит в тюрьме и не закован в кандалы. €так, здесь предмета длЯ спора нет.
     Љак бы мы  ни определЯли свободу, нам следует  позаботитьсЯ при  этом о
соблюдении двух необходимых условий: во-первых, о том, чтобы это определение
было согласно с фактами, во-вторых, о  том, чтобы оно было согласно с  самим
собой. …сли  мы  соблюдем эти условиЯ  и дадим  понЯтное определение,  то  Я
уверен, что все люди окажутсЯ в этом вопросе одного мнениЯ.
     Ћбщепризнанно, что  ничто  не существует без причины и что  случайность
при  ближайшем  рассмотрении  оказываетсЯ  чисто  отрицательным  словом,  не
означающим какой-либо  реальной силы,  котораЯ  существовала бы где-нибудь в
природе. Ќо утверждают,  что одни причины необходимы, а другие нет. ‡десь-то
и сказываетсЯ преимущество определений. Џусть кто-нибудь определит  причину,
не включив в это определение  как его часть необходимую свЯзь с действием, и
пусть он Ясно покажет происхождение идеи,  выраженной в определении,-в таком
случае  Я не стану спорить. Ќо если будет принЯта приведеннаЯ выше трактовка
данного вопроса, то такое  определение окажетсЯ совершенно невозможным. …сли
бы объекты не соединЯлись друг с другом  правильным  образом, мы никогда  не
приобрели бы  идеи причины и действиЯ; а это правильное  соединение ведет  к
заключению ума, ЯвлЯющемусЯ единственной  свЯзью, о которой  мы  можем иметь
представление.  ‚сЯкий, кто  попытаетсЯ  определить  причину,  исключив  эти
условиЯ, будет вынужден пользоватьсЯ или непонЯтными словами,  или синонимом
того   слова,   которое   он   пытаетсЯ  определить*.   …сли   же  допустить
вышеприведенное определение, то свобода, противополагаемаЯ необходимости,  а
не  принуждению,  будет  равносильна   случайности,  которой,  по  всеобщему
признанию, не существует.
     * ’ак,  если причина определЯетсЯ как то, что порождает что-либо, легко
заметить, что порождение  - синоним причинениЯ. ’акое  же  возражение  можно
сделать и  в  свЯзи с определением причины как того, благодарЯ чему что-либо
существует, ибо  что подразумеваетсЯ под словами  благодарЯ  чему". …сли  бы
сказали:  причина есть  то,  после  чего  что-либо постоЯнно  существует, мы
понЯли  бы  такое  определение,  ибо  действительно мы только  это и знаем в
данном вопросе. ќто постоЯнство и составлЯет самую  сущность  необходимости,
другой же идеи о ней у нас нет.
     —асть II
     Ќет  более обычного и в то же  времЯ более достойного  порицаниЯ метода
рассуждениЯ,  чем  попытка  опровергнуть  в философских  спорах какую-нибудь
гипотезу  посредством указаниЯ  на  ее  опасные последствиЯ  длЯ  религии  и
нравственности.
     Љогда какое-нибудь  мнение ведет к  абсурду,  оно несомненно ложно,  но
если оно ведет к опасным последствиЯм, это еще не доказывает его ложности. ‚
силу сказанного от  такого рода доводов нужно безусловно воздерживатьсЯ, ибо
они вовсе не  способствуют открытию истины, а только  возбуждают ненависть к
личности  противника.  ‚се  это Я  говорю  вообще, не  желаЯ извлечь  отсюда
какую-нибудь выгоду длЯ  себЯ. џ смело  соглашаюсь на  подобное  испытание и
решаюсь утверждать, что обе доктрины  - как  доктрина необходимости,  так  и
доктрина свободы - в том виде, как  они изложены  выше, не только согласны с
нравственностью, но и безусловно существенны длЯ ее поддержаниЯ.
     Ќеобходимость может быть определена двоЯким образом соответственно двум
определениЯм  причины,  в которые  она  входит  как существеннаЯ часть.  Ћна
состоит или в  постоЯнном соединении похожих  друг на друга объектов,  или в
заключении ума об одном объекте на основании другого. Ќо необходимость в том
и  другом своем  значении (которые  в сущности одинаковы), по общему, хотЯ и
молчаливому,  признанию, и  в  [философских]  школах,  и  на  кафедре,  и  в
обыденной жизни всегда приписывалась воле человека; никто никогда не пыталсЯ
отрицать,   что  мы  можем  выводить  заключениЯ  относительно  человеческих
поступков и что эти  заключениЯ  основаны  на познанной  путем  опыта  свЯзи
сходных  поступков  со  сходными   мотивами,  наклонностЯми   и   условиЯми.
…динственнаЯ деталь, в свЯзи с которой  возможно разногласие, состоит в том,
что  кто-нибудь, пожалуй,  не  согласитсЯ  назвать  необходимостью указанное
свойство  человеческих  поступков,-однако  если  смысл  понЯтен,  то  слово,
надеюсь, ничему  не повредит,-или, быть  может, кто-нибудь станет утверждать
возможность  открыть  нечто  большее  в действиЯх материи.  Ќадо  сознатьсЯ,
однако, 410  это  не может  иметь никакого  значениЯ  длЯ нравственности или
религии, как бы ни было это важно длЯ естественной философии или метафизики.
Ѓыть   может,  мы  ошибаемсЯ,   утверждаЯ,   что  у  нас  нет  иной  идеи  о
необходимости,  или  свЯзи между действиЯми тел,  но  мы, без  сомнениЯ,  не
приписываем действиЯм нашего духа ничего, кроме того, что каждый признает  и
должен  безусловно признать  за ними. Њы ничего не  изменЯем в  общепринЯтой
ортодоксальной  теории воли. а вносим изменение только в теорию материальных
объектов и причин. ‚о всЯком случае, нет ничего невиннее нашей доктрины.
     ’ак  как все законы  основаны  на наградах и  наказаниЯх, то в качестве
основного  принципа предполагаетсЯ, что  эти мотивы оказывают  постоЯнное  и
единообразное влиЯние на дух,  содействуЯ  хорошим поступкам и  предупреждаЯ
дурные. Њы можем давать этому влиЯнию какое угодно название, но, так как оно
обычно свЯзано  с действием,  его следует признать причиной  и рассматривать
как пример той необходимости, которую мы хотим здесь обосновать.
     …динственным  надлежащим   объектом  ненависти  или   мщениЯ   ЯвлЯетсЯ
личность,  или   существо,   обладающее   мышлением  и  сознанием;   и  если
какие-нибудь  преступные  или  предосудительные  действиЯ  возбуждают  такое
чувство, то  лишь вследствие своего отношениЯ  к личности или  в силу  своей
свЯзи  с  ней.  Џоступки по  самой  своей природе  суть  нечто  временное  и
преходЯщее; если  их не вызывает какаЯ-либо причина, коренЯщаЯсЯ в характере
и склонностЯх  совершившего их лица,  они  не  могут  ни способствовать  его
славе, будучи хороши, ни бесчестить его, будучи дурны. Џоступки сами по себе
могут заслуживать  порицаниЯ,  противоречить  всем правилам нравственности и
религии,  но  человек не ответствен  за них: поскольку  они не были  вызваны
каким-либо  постоЯнным  и непреходЯщим свойством характера  и  не  оставлЯют
такого же рода последствий,  человек  не может подвергатьсЯ за них наказанию
или мщению.  ’аким образом,  согласно принципу, отрицающему необходимость, а
следовательно, и причинность,  человек, совершив самое ужасное преступление,
остаетсЯ столь  же чистым и незапЯтнанным, как и в  момент  своего рождениЯ;
характер человека  не  имеет  ничего  общего с  его  поступками,  коль скоро
последние  не вытекают  из  него, и безнравственность поступков  никогда  не
может служить доказательством развращенности характера.
     ‹юдей не порицают за  поступки, совершенные по  невежеству  или в  силу
случайности, каковы бы ни были  их последствиЯ. Џочему? Џотому что основаниЯ
этих  поступков  -  мгновенные,  кончающиесЯ вместе  с  ними.  ‹юдей  меньше
порицают за поступки, совершенные поспешно и необдуманно, чем за те, которые
совершены предумышленно. Ћтчего же так? Ћттого что, хотЯ горЯчий темперамент
и ЯвлЯетсЯ в духе постоЯнной причиной  или  началом, но действует он  лишь с
промежутками и не портит всего характера человека. „алее, раскаЯние искупает
всЯкое преступление, если  оно сопровождаетсЯ  изменением жизни и поступков.
—ем же можно это объЯснить? €сключительно тем, что поступки  делают человека
преступным лишь постольку, поскольку  они доказывают присутствие  в его духе
преступных принципов,  а  когда  вследствие  изменениЯ  этих  принципов  они
перестают быть верными  показателЯми  последних, они утрачивают  и  характер
преступности.  Ќо, если  бы не доктрина  необходимости, поступки  никогда не
были  бы  такими  верными  показателЯми,  а  следовательно,  не  были  бы  и
преступными.
     ‘толь  же  легко доказать  с помощью  тех же  аргументов,  что свобода,
согласно  приведенному выше определению,  признаваемому  всеми  людьми, тоже
существенна  длЯ нравственности,  что к несвободным  человеческим  поступкам
неприложима нравственнаЯ оценка и что ни один  из них не может быть объектом
похвалы   или  порицаниЯ.   €бо   если   поступки   бывают  объектом  нашего
нравственного чувства,  лишь поскольку они ЯвлЯютсЯ показателЯми внутреннего
характера. страстей и аффектов, то невозможно, чтобы  эти  поступки вызывали
похвалу  или  порицание  в  тех случаЯх,  когда  они  не  вытекают  из  этих
принципов, но обусловлены исключительно внешним принуждением.
     џ не претендую  на то, чтобы предупредить или отклонить  все возражениЯ
против этой теории необходимости и свободы. џ предвижу и  другие возражениЯ,
основанные на  доводах,  которые  здесь  не  были  рассмотрены.  ’ак,  могут
сказать,  что если волевые акты подлежат тем же законам необходимости, что и
действиЯ  материи,   то  существует  непрерывнаЯ  цепь  необходимых  причин,
предустановленнаЯ  и предопределеннаЯ цепь,  идущаЯ  от первопричины всего к
каждому  единичному  хотению  каждого   человеческого  существа.   Ќигде  во
вселенной нет ни случайности, ни безразличиЯ,  ни свободы; действуЯ, мы в то
же  времЯ  ЯвлЯемсЯ объектом  воздействиЯ.  Џоследний  виновник  всех  наших
хотений -  ‘оздатель  мира, впервые  сообщивший движение  всей этой огромной
машине и  поставивший  все  существующее  в  то  определенное положение,  из
которого должно  вытекать в силу неизбежной необходимости всЯкое последующее
Явление. Џоэтому  поступки людей  или совсем не могут быть безнравственными,
ибо они порождены  столь благой  причиной, или же,  будучи безнравственными,
должны навлекать и на ’ворца такое же обвинение, коль  скоро он считаетсЯ их
первопричиной и виновником. €бо  подобно тому  как человек, взорвавший мину,
ответствен  за все  последствиЯ своего поступка независимо от  того, длинный
или  короткий  он употребил  фитиль,  так  и  ‘ущество,  производЯщее первую
причину, будь оно  конечным  или  бесконечным,  ЯвлЯетсЯ  виновником  и всех
остальных  причин и должно  разделЯть  предназначенные  длЯ  них  похвалу  и
порицание,  если  установлена  непрерывнаЯ  цепь   необходимых  причин.  Џри
рассмотрении  последствий любого  человеческого  поступка  мы  на  основании
неоспоримых  доводов выводим это правило из наших Ясных и неизменных  идей о
нравственности,  и эти доводы должны приобретать еще большую  силу, когда их
применЯют   к   хотениЯм   и  намерениЯм   ‘ущества  бесконечно  мудрого   и
могущественного. ‚  оправдание такого  ограниченного существа,  как человек,
могут  быть   приведены   невежество  или  немощь,  но   эти  несовершенства
неприложимы к нашему  ’ворцу. Ћн предвидел, повелел, пожелал все те действиЯ
людей,  которые  мы так необдуманно называем преступными. ‚  силу  этого  мы
должны  прийти  к  заключению, что или  они  не  преступны,  или  же за  них
ответственно  Ѓожество,   а  не  человек.  Ќо  так  как  оба  эти  положениЯ
бессмысленны и нечестивы, то отсюда следует,  что  доктрина, из которой  они
выведены, врЯд ли может быть верной, если к ней  применимы те же возражениЯ.
Ѓессмысленное  следствие,  если  оно  необходимо, доказывает бессмысленность
первоначальной  доктрины,   подобно  тому  как  преступные  действиЯ  делают
преступной и первопричину,  если свЯзь между первыми и  второй  необходима и
неизбежна.
     ќто  возражение  состоит  из  двух  частей,  которые  мы рассмотрим  по
отдельности. ‚о-первых,  если  человеческие  действиЯ могут быть  прослежены
вплоть до их  источника  - Ѓожества через  посредство  необходимой цепи, они
никогда не могут быть преступными в силу бесконечного совершенства ‘ущества,
от которого  они  берут  свое  начало которое  может желать лишь  того,  что
безусловно хорошо и  достойно  похвалы. ‚о-вторых,  если они  преступны,  мы
должны  отвергнуть  атрибут  совершенства,  который  приписываем   Ѓожеству,
признать последнее первоначальным виновником греховности и безнравственности
всех его творений.
     Ћтвет на первое  возражение представлЯетсЯ Ясным и убедительным. Њногие
философы после тщательного исследованиЯ всех  Явлений природы  включают, что
целое,   рассматриваемое   как  единаЯ  система,  в  каждый  период   своего
существованиЯ устроено  с совершенным  благопроизволением и  возможно, что в
конце концов уделом всех творений будет  высшее  счастье  без всЯкой примени
положительного  или  абсолютного зла  и  несчастьЯ. ‚сЯкое  физическое  зло,
говорЯт они, ЯвлЯетсЯ существенной частью этой  благой системы, оно не могло
бы  быть  устранено  даже  самим  Ѓожеством,  коль  скоро  мы  признаем  его
премудрым, без того,  чтобы это не навлекло еще  большее зло  или  исключило
большее добро,  которое окажетсЯ  последствием данного  зла. ‘  помощью этой
теории многие философы и, между  прочим, древние стоики находили утешение во
всех  горестЯх,   поучаЯ  своих   учеников,  что  постигшие  их  бедствиЯ  в
действительности  благо  длЯ  вселенной  и  что при  более широком  взглЯде,
способном  объЯть всю систему природы,  всЯкое Явление  становитсЯ предметом
радости и восторга. Ќо, несмотрЯ на все  свое правдоподобие и возвышенность,
на  практике  этот довод  вскоре  оказываетсЯ слабым и недействительным. Ѓез
сомнениЯ, вы  скорее  раздражите,  чем  успокоите  человека,  прикованного к
постели мучительной  подагрой, если будете  проповедовать ему справедливость
общих законов, которые породили в его  организме вредоносные соки  и провели
их по соответствующим каналам к жилам и нервам, где они вызывают в настоЯщее
времЯ столь острые мучениЯ: ’акие широкие взглЯды могут на минуту прельстить
воображение теоретика, пребывающего в покое и безопасности,  но  не способны
постоЯнно  сохранЯть господство  над  его умом, хотЯ бы  последний и не  был
потрЯсен страданиЯми или аффектами;  тем менее  могут  эти взглЯды  устоЯть,
подвергшись нападению таких могучих соперников. Ђффекты вызывают в нас более
узкий  и естественный  взглЯд  на их  объект;  придерживаЯсь порЯдка,  более
приличествующего  немощи человеческого  духа, мы  принимаем  в расчет только
окружающие нас существа, и действовать нас заставлЯют такие ЯвлениЯ, которые
кажутсЯ добром или злом в пределах этой частной системы.
     ‘ нравственным  злом дело  обстоит  так же,  как и  с  физическим.  Ќет
оснований предполагать, что отдельные  соображениЯ, столь  мало убедительные
по отношению к  последнему, окажут более сильное влиЯние, будучи применены к
первому.  „ух  человеческий  создан  природой  так,  что  пристолкновении  с
некоторыми характерами,  наклонностЯми и  поступками он мгновенно испытывает
чувство  одобрениЯ  или  порицаниЯ,  и  нет эмоций, которые  были  бы  более
существенными  длЯ его строениЯ  и склада.  Ћдобрение у нас вызывают главным
образом  характеры,   способствующие   миру  и  безопасности   человеческого
общества, а  порицание-преимущественно те характеры, которые вредны обществу
и  разрушают  его.  Џоэтому  с  полным  основанием  можно предположить,  что
нравственные  чувствованиЯ прЯмо  или косвенно обусловлены  размышлением над
этими противоположными интересами. Џусть  философские размышлениЯ приводЯт к
иному мнению или  предположению, а  именно к тому, что в отношении к  целому
все  справедливо и что  качества,  вредные длЯ общества, в  сущности  так же
благодетельны и так  же соответствуют изначальному стремлению природы, как и
те, которые более непосредственно способствуют его счастью и благосостоЯнию.
Ќо разве такие отдаленные  и шаткие умозрениЯ в  состоЯнии одержать верх над
чувствами, вызываемыми  естественным и  непосредственным  взглЯдом на  вещи?
ђазве  досада  человека,   у  которого  украли  значительную  сумму   денег,
сколько-нибудь умерЯетсЯ подобными возвышенными размышлениЯми? ’ак почему бы
не считать совместимым с последними моральное негодование человека по поводу
преступлениЯ?  Џочему  бы  признание  реального  различиЯ  между  пороком  и
добродетелью,  равно как и между физической красотой и безобразием, не могло
быть примирено со всеми умозрительными  философскими системами?  ’о и другое
различие основано на естественных чувствах человеческого духа, и чувства эти
не  должны ни подчинЯтьсЯ каким-либо философским теориЯм или  умозрениЯм, ни
изменЯтьсЯ под их влиЯнием.
     ‚торое возражение  не  допускает столь  легкого  и  удовлетворительного
ответа,  и нет  возможности  объЯснить, каким образом  Ѓожество  может  быть
косвенной  причиной  всех поступков  людей,  не будучи  виновником  греха  и
безнравственности.  ‚се  это тайны,  с  которыми  предоставленный  сам  себе
естественный  разум  не  способен  справитьсЯ;   какой  бы  системы   он  ни
придерживалсЯ, он с каждым шагом,  предпринимаемым  длЯ разрешениЯ  подобных
вопросов, непременно  будет  запутыватьсЯ в безысходных затруднениЯх и  даже
противоречиЯх. Џримирение безразличиЯ и случайности человеческих поступков с
предвидением или же оправдание безусловных велений Ѓожества и  в то же времЯ
освобождение его от виновности в  грехе до сих пор превышали силы философии.
„лЯ  нее окажетсЯ  счастьем,  если  она после всего сказанного  сознает  всю
дерзость  своих  стремлений  проникнуть в  эти возвышенные тайны  и, оставив
область,  полную столь  темных  вопросов  и  недоразумений, с подобающей  ей
скромностью вернетсЯ  к  своей  истинной  и  настоЯщей  задаче- рассмотрению
обыденной жизни; здесь  она найдет достаточно затруднений,  к которым  может
приложить свои изысканиЯ, не пускаЯсь в необъЯтный океан сомнений, колебаний
и противоречий.

        ѓ‹Ђ‚Ђ IX Ћ ђЂ‘‘“„Љ… †€‚Ћ’Ќ›•
     ‚се  наши  заключениЯ  относительно  фактов  основаны  на  своего  рода
аналогии,  заст