дим  как
следствие определенных обстоЯтельств. €сториЯ ’ибериЯ или Ќерона  заставлЯет
нас опасатьсЯ, как бы наши монархи не  оказались такими же тиранами, если бы
их освободили  от ограничивающих их законов и парламента;  однако наблюдение
мошенничества или  жестокостей в  частной  жизни при  некотором  размышлении
совершенно достаточно  длЯ того, чтобы вселить в нас  такое же опасение, ибо
это наблюдение служит  примером общей  испорченности человеческой природы  и
указывает на опасность, которой мы подвергаемсЯ, безусловно доверЯЯ людЯм. ‚
обоих случаЯх последним основанием нашего вывода, нашего заключениЯ ЯвлЯетсЯ
опыт.
     ‚сЯкий  человек, как бы  молод и неопытен он ни был, составлЯет себе на
основании  наблюдений много  общих и верных правил относительно человеческих
дел  и практической  жизни; но надо признать,  что, когда  человек  начинает
применЯть их на практике,  он  оказываетсЯ весьма подверженным ошибкам, пока
времЯ и дальнейший опыт  не сделают эти правила более широкими и  не  научат
его надлежащему их употреблению и применению. ‚о всЯком положении, во всЯком
событии существует много отдельных и по видимости мелких частностей, которые
даже самый талантливый  человек может  с первого взглЯда проглЯдеть, хотЯ от
них  полностью зависит верность его заключений, а  следовательно, и мудрость
его поступков. џ  уже не говорю о том, что человеку молодому и неискушенному
общие  наблюдениЯ  и  правила  не   всегда  приходЯт  в  голову,  когда  это
необходимо,  и  он  не  всегда  применЯет  их  с  надлежащим  спокойствием и
разборчивостью.  ‚  действительности  неопытный мыслитель совсем не  мог  бы
мыслить, если  бы у  него абсолютно  не  было опыта,  и,  когда  мы называем
кого-нибудь неопытным, мы употреблЯем это слово лишь в относительном смысле,
предполагаЯ,  что  данное  лицо  обладает  опытом,  но  в  меньшей  и  более
несовершенной степени, чем другие.
     €так,  привычка  есть  великий руководитель  человеческой жизни. ’олько
этот  принцип  и  делает  опыт полезным длЯ  нас  и побуждает нас ожидать  в
будущем хода событий, подобного тому, который мы воспринимали в прошлом. Ѓез
влиЯниЯ привычки  мы совершенно не знали бы  никаких фактов, за  исключением
тех, которые непосредственно встают в  памЯти  или воспринимаютсЯ чувствами.
Њы никогда не сумели  бы приспособить средства к целЯм или же применить наши
природные силы  так, чтобы  произвести  какое-нибудь действие.  ‘разу был бы
положен предел всЯкой деЯтельности, а также и главной части умозрений.
     Ѓыть может, здесь будет уместно  заметить, что хотЯ наши  заключениЯ из
опыта  и   выводЯт   нас  за  пределы   памЯти  и  чувств,  удостоверЯЯ  нам
существование  фактов,  которые совершались  в самых  отдаленных  местах и в
давно  прошедшие  времена,  но в восприЯтии или  памЯти  всегда должен  быть
какой-нибудь факт, из  которого мы могли бы исходить, выводЯ эти заключениЯ.
Ћбнаружив  в  пустынной местности  остатки величественных  строений,  всЯкий
заключил  бы,  что  эта страна в  древние времена была культурной  и  в  ней
обитали  цивилизованные  жители;  но  если  бы   человек  не  увидел  ничего
подобного, такое заключение никогда не пришло  бы  ему в голову. Њы узнаем о
событиЯх прежних эпох из истории, но длЯ этого мы должны прочитывать  книги,
в  которых содержатсЯ соответствующие сведениЯ, и затем переходить от одного
свидетельства  к другому до  тех  пор,  пока  не доберемсЯ  до  очевидцев  и
зрителей  этих  отдаленных  событий.  ‘ловом, если  бы  мы  не  исходили  из
какого-нибудь   факта,   припоминаемого  или   воспринимаемого   нами,  наши
умозаключениЯ были  бы только гипотетическими; как бы ни были свЯзаны друг с
другом  отдельные  звеньЯ, в  основании всей  цепи заключений не  лежало  бы
ничего  и  мы  с  ее  помощью  не  могли  бы  достигнуть  знаниЯ о  реальном
существовании  чего бы  то  ни было. …сли Я спрашиваю,  почему  вы верите  в
определенный  факт, о  котором рассказываете,  то  вы  должны  привести  мне
какое-нибудь основание,  и этим  основанием будет  какой-нибудь другой факт,
свЯзанный с  первым. Ќо так как вы  не можете продолжать  действовать  таким
образом ш inFinitum, вы должны прийти в  конце концов к какому-нибудь факту,
имеющемусЯ  в  вашей  памЯти  или  восприЯтии;  иначе  вы  будете  вынуждены
согласитьсЯ с тем, что ваша вера совершенно ни на чем не основана.
     Љакое же  заключение сможем мы  вывести  из всего этого? Ћчень простое,
хотЯ, признатьсЯ,  и  весьма отличное  от обычных философских теорий. ‚сЯкаЯ
вера  в  факты  или  в  реальное  существование  основана  исключительно  на
каком-нибудь  объекте,  имеющемсЯ  в  памЯти или  восприЯтии, и на привычном
соединении  его с каким-нибудь другим объектом. €ли, иными словами, если  мы
заметили, что во  многих случаЯх  два  рода объектов-огонь и  тепло, снег  и
холод-  всегда  были соединены  друг с другом и  если огонь  или  снег снова
воспринимаютсЯ чувствами, то наш ум в силу привычки ожидает тепла или холода
и верит,  что  то  или другое из этих  качеств  действительно  существует  и
проЯвитсЯ,  если  мы  приблизимсЯ  к  объекту.  ЏодобнаЯ  вера (belief  )  с
необходимостью возникает, когда ум поставлен  в указанные условиЯ. Џри таких
обстоЯтельствах эта  операциЯ  нашего  духа  (soul)  так же  неизбежна,  как
переживание аффекта любви, когда нам делают добро, или ненависти,  когда нам
наносЯт  оскорблениЯ.  ‚се  эти  операции представлЯют  собой  разновидность
природных  инстинктов,  которые  не  могут быть  ни порождены, ни  подавлены
рассуждением или каким-либо мыслительным и рассудочным процессом.
     Ќа этом мы вполне  могли бы прекратить свое философское исследование; в
большинстве вопросов мы и не можем пойти дальше ни на шаг и во всех вопросах
после  самых неустанных  и  тщательных  исследований  должны  наконец  здесь
остановитьсЯ.  Ќо,  быть  может, нам извинЯт нашу любознательность  или даже
одобрЯт ее, если  она приведет  нас  к  дальнейшим изысканиЯм и заставит еще
более  внимательно рассмотреть  природу  упомЯнутой  веры  и того привычного
соединениЯ,  на  котором она основана. ’аким путем мы, может быть, придем  к
некоторым объЯснениЯм и аналогиЯм, способным удовлетворить  по крайней  мере
тех, кто  любит отвлеченные науки и может найти удовольствие в спекулЯтивных
размышлениЯх, которые,  как  бы верны они  ни были, все  еще сохранЯют  долю
сомнительности и недостоверности. —то же касаетсЯ читателей с иными вкусами,
то  остальнаЯ часть  этой  главы не  предназначена  длЯ  них,  и  дальнейшие
исследованиЯ могут быть вполне понЯтны, если даже оставить ее без вниманиЯ.
     —асть II
     Ќет ничего свободнее воображениЯ человека; пусть оно и не  может  выйти
за пределы  первоначального запаса идей, доставлЯемых внутренними и внешними
чувствами, зато оно обладает безграничной способностью смешивать, соединЯть,
отделЯть друг от  друга и делить эти  идеи со всем  разнообразием, на  какое
только способны фантазиЯ и вымысел. ‚оображение может придумать рЯд событий,
по   видимости   совершенно  похожих  на   действительность,  приписать   им
определенное  времЯ и место, представить  их существующими  и нарисовать  их
себе со всеми подробностЯми, присущими любому историческому факту, в котором
мы  вполне уверены.  Ќо в таком  случае в  чем  же  состоит  различие  между
подобным вымыслом и верой? Ћно  не заключаетсЯ  в какой-нибудь  определенной
идее, котораЯ присоединЯлась бы  ко всЯкому представлению, вынуждающему наше
согласие, и  отсутствовала бы во всЯком вымысле, признаваемом  нами таковым.
Љоль скоро наш  ум властен над  всеми своими идеЯми,  он мог бы  произвольно
присоединить  именно  эту идею  к любому вымыслу  и,  следовательно,  мог бы
верить во что угодно, а это противоречит тому,  что мы узнаем из ежедневного
опыта. Њы можем  мысленно присоединить голову человека к туловищу лошади, но
не  в  нашей власти  верить,  что  такое  животное когда-либо  действительно
существовало.
     Ћтсюда  следует,  что  различие между  вымыслом  и  верой заключаетсЯ в
некотором  чувстве,  или   переживании   (sentiment  or   feeling),  которое
присоединЯетсЯ к последней, но не к первому, которое не зависит от воли и не
может быть вызвано  по желанию. Ћно  должно возбуждатьсЯ естественно, как  и
все  другие  чувства,  и  возникать  в  силу  особого  состоЯниЯ, в  которое
приводитсЯ  наш ум при  определенных  условиЯх. Љаждый раз, когда какой-либо
объект встает в  памЯти или воспринимаетсЯ  чувствами,  он немедленно в силу
привычки вызывает в  воображении представление того объекта, который  обычно
соединен  с  ним,  а  это  представление  сопровождаетсЯ  переживанием,  или
чувством, отличающимсЯ от несвЯзных мечтаний фантазии.  ‚  этом состоит  всЯ
природа веры.  ’ак как нет ни одного факта, в который мы верили бы настолько
твердо, что не могли бы представить себе его противоположность, то между тем
представлением, которое  мы принимаем, и  тем, которое отвергаем, не было бы
разницы, если бы  не  существовало  некоторого чувства, отличающего  одно из
этих представлений от другого. Љогда Я вижу, что бильЯрдный шар  движетсЯ по
гладкому столу  к  другому  шару, Я  легко могу  себе  представить, что  при
соприкосновении  с   последним  он  остановитсЯ.  ‚  этом  представлении  не
заключаетсЯ противоречиЯ, но все-таки  оно чувствуетсЯ совсем  иначе, нежели
то,  посредством  которого  Я  представлЯю  (represent)  толчок  и  передачу
движениЯ от одного шара к другому.
     …сли бы мы попробовали определить это чувство, то мы, быть может, нашли
бы эту задачу весьма трудной, если не совершенно невыполнимой, точно так  же
как если  бы  мы постарались сделать определение ощущениЯ холода или аффекта
гнева  понЯтным  существу,  которое никогда не имело подобных  чувствований.
‚ера  - вот  самое  правильное и  подходЯщее название  длЯ этого  чувства, и
каждый  легко  поймет значение  данного  термина, потому  что  мы  постоЯнно
сознаем обозначаемое  им чувство.  Ќо,  быть может, нелишне будет попытатьсЯ
описать это чувство в надежде, что таким путем мы найдем  какие-то аналогии,
которые  позволЯт  нам дать  ему наиболее  совершенное  объЯснение.  €так, Я
говорю, что вера есть не что  иное, как более Яркое, живое,  принудительное,
устойчивое и прочное  представление  какого-нибудь объекта, чем то, которого
мы могли бы когда-либо достигнуть с помощью одного только воображениЯ.  ќто.
разнообразие  терминов, которое может показатьсЯ столь нефилософским, должно
лишь  обозначать  тот  акт  ума,  который  делает  реальности  или  то,  что
почитаетсЯ  таковыми,  более наличными  длЯ нас, чем  вымыслы, придает  им в
мышлении больший вес  и  большее влиЯние  на аффекты и воображение.  …сли мы
согласны  относительно  самой  сути  дела, спорить  о  терминах  бесполезно.
‚оображение  распорЯжаетсЯ   всеми  своими  идеЯми;   оно  может  соединЯть,
смешивать и разнообразить их  всевозможными способами; оно может  выдумывать
фиктивные объекты  со  всеми  подробностЯми  места  и  времени,  может,  так
сказать, ставить  их перед нашими глазами во  всех красках, совершенно в том
виде,  в  каком  они  могли бы  существовать в действительности.  Ќо так как
невозможно,  чтобы способность воображениЯ когда-нибудь могла  сама  по себе
привести  к  вере,  то очевидно, что вера  состоит не  в особой природе  или
особом  порЯдке  идей,  но  в способе  их  представлениЯ  и в том,  как  они
чувствуютсЯ духом. џ  сознаюсь, что невозможно  в совершенстве объЯснить это
чувство или  этот  способ  представлениЯ.  Њы  можем  пользоватьсЯ  словами,
выражающими нечто близкое к  нему, но самое верное и надлежащее название длЯ
него,  как мы  уже заметили  раньше, -  вера,  термин,  достаточно  понЯтный
каждому  уже.из  обыденной жизни;  в  философии же мы  не можем  идти дальше
утверждениЯ, что вера есть нечто  чувствуемое нашим духом  и отличающее идеи
рассудка от вымыслов  воображениЯ. Ћна придает первым больше веса и влиЯниЯ,
представлЯет их  более значительными, упрочивает их в нашем уме  и делает их
руководЯщим принципом наших поступков. ‚ настоЯщую минуту Я, например, слышу
голос  знакомого мне  человека, и звук этот исходит  как  будто из  соседней
комнаты;  это чувственное  впечатление  тотчас  же  переносит  мою  мысль  к
указанному человеку и всем  окружающим его объектам;  Я представлЯю их  себе
существующими  в  настоЯщее времЯ  со  всеми  теми качествами и отношениЯми,
которые, как  Я  знаю,  были  присущи  им  прежде. ќти  идеи гораздо сильнее
овладевают моим умом, чем, например, идеЯ  волшебного замка. Ћни чувствуютсЯ
совсем  иначе  и  в   гораздо  большей  степени  способны   стать   причиной
удовольствиЯ или страданиЯ, вызвать радость или печаль.
     Џодведем теперь итог нашему учению и допустим, что чувство веры есть не
что  иное,   как   представление,  отличающеесЯ  большей  интенсивностью   и
устойчивостью,  чем это свойственно простым вымыслам воображениЯ, и что этот
способ представлениЯ возникает благодарЯ  привычному  соединению  объекта  с
чем-нибудь наличествующим в памЯти  или восприЯтии; Я думаю, что  после этих
предположений не трудно будет найти другие операции ума, аналогичные вере, и
свести все эти ЯвлениЯ к еще более общим принципам.
     Њы уже отметили, что природа  установила свЯзи между отдельными идеЯми:
как только одна идеЯ приходит нам  на ум, она влечет за собой свой коррелЯт,
легко  и  неприметно  привлекаЯ к  нему наше внимание. Њы свели эти принципы
свЯзи, или ассоциации, к трем принципам: сходства, смежности и причинности -
единственным  узам,  свЯзывающим  наши  мысли  и производЯщим  то правильное
течение мышлениЯ или речи, которое в большей или меньшей степени свойственно
всему человечеству. Ќо здесь возникает вопрос, от которого будет зависеть  и
разрешение  занимающего нас затруднениЯ. ‘лучаетсЯ ли, при наличии всех этих
отношений, так, чтобы при поЯвлении одного  объекта  в памЯти или восприЯтии
наш  ум не только переносилсЯ к представлению его  коррелЯта, но и  достигал
более сильного и  устойчивого представлениЯ его,  чем то, которого он мог бы
достигнуть при иных условиЯх? ќто бывает, по-видимому, при той вере, котораЯ
порождаетсЯ отношением причинности,  а если  дело обстоит так же и с другими
отношениЯми или принципами ассоциации, то этот факт может быть признан общим
законом, который проЯвлЯетсЯ во всех операциЯх ума.
     ‚виду этого мы можем отметить в качестве  первого опыта, пригодного длЯ
нашей настоЯщей  цели, что при поЯвлении портрета отсутствующего  друга наша
идеЯ  о  нем  заметно  оживлЯетсЯ благодарЯ  сходству, причем любой  аффект,
возбуждаемый  этой идеей, будь то радость или печаль, приобретает новую силу
и  энергию. ‚ произведении этого  действиЯ участвуют и отношение, и наличное
впечатление. …сли портрет не похож  на нашего  друга  или по крайней мере не
рассчитан  на  его изображение, он никогда не перенесет  к нему нашу  мысль.
…сли же портрет, равно как и лицо, изображаемое им, отсутствует, то хотЯ наш
ум и может  переходить  от  мысли  об  одном к  мысли  о  другом,  однако мы
чувствуем, что  идеЯ скорее  ослабевает, чем оживлЯетсЯ вследствие подобного
перехода. Ќам доставлЯет  удовольствие  видеть  портрет  друга,  когда  этот
портрет  помещен перед  нами, но когда его удалЯют  от  нас, мы предпочитаем
представлЯть  своего друга непосредственно, нежели посредством образа, столь
же отдаленного  и столь же смутно  представлЯемого, как  и  изображаемое  им
лицо.
     –еремониалы  римско-католической  церкви  можно считать такого же  рода
опытами. Џриверженцы этого суевериЯ, когда  их упрекают в актерстве,  обычно
оправдываютсЯ  тем,  что  они  чувствуют  благодетельное  влиЯние всех  этих
внешних движений, поз и действий, проЯвлЯющеесЯ в оживлении их благочестиЯ и
рвениЯ,  которые  бы  иначе  иссЯкли,  будучи  направлены  исключительно  на
удаленные  и  нематериальные  объекты. Њы  воплощаем предметы  своей  веры в
чувственных  символах  и  образах,  говорЯт  они,  и  придаем  им  благодарЯ
непосредственному присутствию  этих  символов большую  наглЯдность,  чем та,
которой  мы могли бы достигнуть путем чисто интеллектуального рассмотрениЯ и
созерцаниЯ.  —увственные  объекты всегда  оказывают на  воображение  большее
влиЯние, чем всЯкие  другие, и  легко передают  это  влиЯние  тем  идеЯм,  с
которыми  они свЯзаны и сходны. џ вывожу из  подобной  практики  и  из этого
рассуждениЯ лишь то, что влиЯние сходства на оживление идей весьма обычно; а
так как в каждом случае сходство и наличное впечатление должны совпадать, то
мы  располагаем  достаточным  количеством  опытных  данных  длЯ  того, чтобы
доказать реальность  вышеуказанного принципа. Њы  можем подкрепить эти опыты
опытами   иного  рода,  рассматриваЯ  действие  не  только  сходства,  но  и
смежности. €звестно, что  расстоЯние уменьшает силу всЯкой идеи; когда же мы
приближаемсЯ к какому-либо объекту, хотЯ  бы последний и  был еще недоступен
нашим  чувствам,  он  оказывает  на  наш  ум  влиЯние,  сходное  с  влиЯнием
непосредственного впечатлениЯ. Њысль о каком-нибудь объекте легко  переносит
нас  к  тому, что с ним смежно, но лишь непосредственное присутствие объекта
делает  это  с наибольшей  живостью.  Љогда Я  нахожусь на расстоЯнии  всего
нескольких миль от дома, то, что относитсЯ к нему, больше  затрагивает менЯ,
чем когда менЯ отделЯют от  него двести миль, хотЯ даже и на этом расстоЯнии
мысль о чем-нибудь находЯщемсЯ вблизи от моих друзей или  родных естественно
вызывает  представление о  них. Ќо  так  как в последнем случае оба  объекта
моего ума суть идеи, то, несмотрЯ на легкость перехода  от одной  к  другой,
этот переход сам  по себе не может придать большей живости ни той, ни другой
идее ввиду отсутствиЯ непосредственного впечатлениЯ*.
     *  "Naturane nobis,  inquit, datum dicam, an errore quodam, ut,  cum ea
loca  videamus, in  quibus memoria  dignos  viros  acceperimus  multurn esse
versatos, magis moveamur, quam  siquando eorum ip-sorum aut  facta audiamus,
aut scriptum aliquod legamus? Velut  ego nunc moveor.  Venit enim mihi Plato
in mentem,  quern acce-pimus primum hie disputare solitum: cujus  etiam illi
hortuli propin-qui non memoriam solum  mihi afferunt, sed  ipsum videntur in
con-spectu meo hie ponere. Hie Speusippus, hie  Xenocrates, hie ejus auditor
Polemo; cujus ipsa  ilia sessio  fuit, quam videamus. Equi-dem etiam  curiam
nostram, Hostiliam  dico,  non  hanc novarn,  quae mihi  minor esse  videtur
postquam est major, solebarn intuens, Scipionern, Catonern, Laelium. nostrum
vero in primis avum cogi-tare.  Tanta vis admonitionis est in locis;  ut non
sine causa ex his memoriae deducta sit disciplina".-Cicero. De Finibus. Lib.
V, P]."
     Ќет сомнениЯ в том, что причинность оказывает на нас такое  же влиЯние,
как и  оба  других  отношениЯ-сходство  и  смежность.  ‘уеверные люди  любЯт
реликвии  свЯтых  и  подвижников  по  той  же причине,  в  силу  которой они
прибегают к символам или  образам:  они надеютсЯ с  их помощью оживить  свою
набожность и получить  более непосредственное  и Ясное представление  о  том
примерном образе жизни, которому они стремЯтсЯ подражать. Ћчевидно, что  длЯ
набожных  людей  наилучшей  реликвией  свЯтого  будут  вещи,   сделанные  им
собственноручно;   если   же   его   одежда   и  предметы   обстановки  тоже
рассматриваютсЯ с этой точки зрениЯ, то  это потому, что они некогда  были в
его  распорЯжении,  что  он  прикасалсЯ  к  ним,  пользовалсЯ  ими.  ‚  силу
сказанного   их   следует   рассматривать   как  неполные   результаты   его
деЯтельности,  свЯзанные  со  свЯтым  более  краткой  цепью  следствий,  чем
какие-либо другие  ЯвлениЯ,  благодарЯ которым  мы  узнаем о  реальности его
существованиЯ.
     Џредположим,  что  нам  был  бы  представлен  сын  давно  умершего  или
находЯщегосЯ в отсутствии друга; очевидно, что этот объект  тотчас воскресил
бы свой коррелЯт и вызвал бы в наших мыслЯх все прежние близкие и задушевные
отношениЯ,  притом в более Ярких красках, чем  они могли бы предстать  перед
нами   в  ином  случае;  это  было   бы  еще  одним  Явлением,  по-видимому,
подтверждающим вышеупомЯнутый принцип.
     ‹егко  заметить, что  при этих ЯвлениЯх  всегда  подразумеваетсЯ вера в
коррелЯтивный  объект,  без  которой  отношение  было  бы  недействительным.
‚печатление, оказываемое на нас портретом, предполагает веру  в то, что  наш
друг некогда  существовал. Ѓлизость  к  дому не может вызвать у  нас  идей о
доме, если мы  не верим в то, что он существует в реальности. € Я утверждаю,
что эта вера  там, где она выходит за пределы  памЯти или восприЯтиЯ, такова
же  по природе  и  возникает  в силу тех же причин, как  и  объЯсненные нами
переход мысли и живость представлениЯ. Љогда Я бросаю  кусок сухого дерева в
огонь, мой ум тотчас  же переходит  к  представлению о том, что  это  усилит
пламЯ,  а  не  затушит  его.  ќтот  переход  мысли  от  причины  к  действию
осуществлЯетсЯ  не благодарЯ разуму -  он  всецело  обусловлен  привычкой  и
опытом. Ђ так как он начинаетсЯ с объекта, воспринимаемого чувствами, то  он
придает  идее,  или  представлению, пламени  больше силы и живости, чем  это
свойственно всЯкой слабой и мимолетной грезе воображениЯ. ќта идеЯ возникает
мгновенно;  мысль  тотчас  же  переходит  к  ней  и  сообщает  ей  всю  силу
представлениЯ, заимствованную от наличного впечатлениЯ.  Љогда к моей  груди
приставлен меч, разве возникающаЯ  у  менЯ идеЯ  раны  и боли  не живее, чем
когда  мне предлагают  стакан  вина,  хотЯ бы эта  идеЯ  и пришла  мне на ум
случайно при поЯвлении  последнего объекта? Ќо чем  же  может быть вызвано в
данном случае  такое  живое  представление,  если не  наличием  объекта и не
привычным переходом  от  него  к  идее  другого объекта,  который  мы  имели
обыкновение соединЯть с  предыдущим? ‚ этом целиком состоит операциЯ  нашего
ума,  совершаемаЯ   при   всех  заключениЯх,   относЯщихсЯ   к  фактам  и  к
существованию; и мы рады тому, что в состоЯнии найти аналогии, которые могут
ее объЯснить.  Џереход от имеющегосЯ налицо объекта  к коррелЯтивной идее во
всех случаЯх сообщает последней силу и прочность.
     €так, существует  род  предустановленной гармонии между ходом природы и
сменой  наших  идей,  и  хотЯ  силы,  управлЯющие  первым,   нам  совершенно
неизвестны, тем не менее наши мысли и представлениЯ, как мы видим, подчинены
тому же единому порЯдку, что и другие  созданиЯ природы. Џринцип же, который
произвел   это   соответствие,   есть   привычка,   столь   необходимаЯ  длЯ
существованиЯ  человеческого рода и регулированиЯ нашего поведениЯ при любых
обстоЯтельствах  и случайностЯх  нашей жизни. …сли бы присутствие объекта не
вызывало мгновенно идеи  тех объектов, которые обычно с ним соединЯютсЯ, все
наше знание должно было бы ограничиватьсЯ узкой сферой нашей памЯти и чувств
и  мы никогда не  были  бы в  состоЯнии  приспособить  средства  к целЯм или
воспользоватьсЯ нашими природными силами длЯ того, чтобы совершить добро или
избежать зла. ’от, кто находит  удовольствие в открытии и созерцании целевых
причин, найдет здесь достаточный повод длЯ удивлениЯ и восторга.
     ђади  дальнейшего подтверждениЯ вышеизложенной теории Я  прибавлю, что,
поскольку операциЯ нашего ума, в  результате которой мы  заключаем о сходных
действиЯх на основании  сходных причин и  vice  versa, столь необходима  длЯ
существованиЯ всего  человеческого рода, невероЯтно,  чтобы она  могла  быть
доверена  нашему  разуму  с его  ошибочными  выводами, разуму,  который  так
медлителен в своих операциЯх, который ни в малейшей степени не проЯвлЯетсЯ в
первые годы нашего детства и в лучшем случае чрезвычайно подвержен ошибкам и
заблуждениЯм во всЯком возрасте и в любой период человеческой жизни. ѓораздо
более совместимо с обычной мудростью природы доверить столь необходимый  акт
ума какому-нибудь инстинкту, или автоматическому стремлению, непогрешимому в
своих действиЯх,  способному обнаружитьсЯ  при первом же проЯвлении  жизни и
мысли и независимому от всЯких вымученных дедукций рассудка. Џрирода научила
нас управлЯть  нашими членами, не ознакомив нас с мышцами и нервами, которые
приводЯт их в движение; она же вселила  в  нас инстинкт, который влечет нашу
мысль  в  направлении,  соответствующем  порЯдку,  установленному  ею  среди
внешних объектов, влечет, несмотрЯ на то что мы незнакомы с  теми силами, от
которых всецело зависит этот правильный порЯдок и чередование объектов.

     ѓ‹Ђ‚Ђ VI Ћ ‚…ђЋџ’ЌЋ‘’€ *
     * ѓ-н ‹окк  делит все аргументы на демонстративные и  вероЯтные; с этой
точки зрениЯ мы должны  признавать  только вероЯтным, что  все  люди  должны
умереть или что солнце завтра взойдет. Ќо длЯ того чтобы больше приспособить
свой Язык к  обычному  словоупотреблению, мы  долны  разделить аргументы  на
демонстративные  доказательства,  доказательства  из  опыта  и  вероЯтности,
подразумеваЯ  под  доказательствами  из  опыта  такие  основанные  на  опыте
аргументы, которые не оставлЯют места сомнению или противоположному тезису.
     •отЯ в мире  не существует ничего подобного случайности,  наше незнание
истинной причины  какого-либо ЯвлениЯ производит на ум  такое впечатление  и
порождает такой вид веры, или мнениЯ.
     Ќесомненно, существует вероЯтность, основаннаЯ  на  преобладании шансов
одной из сторон, и, по мере  того как это преобладание растет и  превосходит
противоположные шансы, вероЯтность возрастает в  той  же пропорции, порождаЯ
еще  большую степень  веры, или согласиЯ,  в отношении той стороны, котораЯ,
как  мы  замечаем, преобладает.  …сли бы на четырех сторонах игральной кости
была одна цифра, или одно  число очков, а на двух остальных - другаЯ  цифра,
или другое число  очков,  то было  бы вероЯтнее,  что выпадут  первые, а  не
вторые; хотЯ  в случае,  если  бы  тысЯча сторон  была помечена  одинаково и
только  одна  сторона-иначе,  соответствующаЯ  вероЯтность  была бы  гораздо
больше, а наша вера в наступление событиЯ, или  ожидание его, более тверда и
обоснованна. ’акой процесс  мышлениЯ или рассуждениЯ может показатьсЯ весьма
обычным и очевидным, но тем, кто рассмотрит  его ближе, он, быть может, даст
повод к любопытным размышлениЯм.
     ЏредставлЯетсЯ  несомненным,  что наш ум, стараЯсь  наперед  определить
результат, который может произойти  от  бросаниЯ  такой кости, считает шансы
любой из сторон одинаковыми; ведь сама природа случайности и заключаетсЯ как
раз в полном равенстве всех подлежащих рассмотрению частных случаев. Ћднако,
находЯ в одном случае совпадение большего числа сторон, чем в другом, наш ум
чаще возвращаетсЯ к этому  случаю  и  чаще  рассматривает  его, размышлЯЯ  о
различных  возможностЯх,  или  шансах,   от  которых  зависит  окончательный
результат. ќто  совпадение  нескольких  возможностей  в одном частном случае
немедленно  порождает  в силу неизъЯснимого предначертаниЯ  природы  чувство
веры и дает этому случаю перевес над противоположным, опирающимсЯ на меньшее
число  возможностей и не так  часто приходЯщим  на ум. …сли  мы согласимсЯ с
тем, что  вера есть не что иное, как более  устойчивое и живое представление
объекта,  чем  то, которое бывает  при простых вымыслах  воображениЯ, то эта
операциЯ  ума  может  быть   до  известной  степени   объЯснена.  ‘овпадение
нескольких  случайностей  или  возможностей  (views   or  glimpses)  сильнее
запечатлевает  идею  в воображении, дает  ей большую силу  и мощь, делает ее
влиЯние на страсти и  аффекты  более ощутимым - одним  словом, порождает  то
доверие или ту уверенность, в которых и заключаетсЯ природа веры и мнениЯ.
     ‘  вероЯтностью  причин  дело  обстоит так  же,  как и  с  вероЯтностью
случайностей.  ‘уществуют  некоторые   причины,  единообразно  и   постоЯнно
производЯщие  определенное действие, и  до сих пор еще в их действии не было
случаЯ упущениЯ  или неправильности.  Ћгонь  всегда  жег,  а  в воде человек
всегда   захлебывалсЯ;    порождение    движениЯ   посредством   толчка    и
тЯготениЯ-всеобщий закон, до сих пор не допускавший ни одного исключениЯ. Ќо
есть другие  причины,  действие которых  более неправильно  и  недостоверно:
ревень не всегда оказывалсЯ слабительным, а опиум - усыплЯющим средством длЯ
принимавших  эти  лекарства. Џравда, если какаЯ-нибудь причина не производит
своего  обычного  действиЯ, то  философы  не приписывают  это обстоЯтельство
какой-либо неправильности в природе, но предполагают, что некоторые  скрытые
причины,  коренЯщиесЯ  в  особом  строении  частей,  помешали  осуществитьсЯ
данному  действию. ’ем  не  менее  наши  рассуждениЯ и  выводы  относительно
событиЯ таковы,  как если бы этот принцип был недействителен. ‚виду того что
привычка  принуждает  нас  переносить  прошлое  на  будущее  во  всех  наших
заключениЯх,  мы с  полной  уверенностью, не  оставлЯЯ  места  длЯ  обратных
предположений,  ожидаем  событиЯ там, где прошлое было  вполне  правильным и
единообразным.  Ќо если  различные действиЯ вытекали  из  причин,  внешне  в
точности похожих  друг на друга, то все эти различные действиЯ должны прийти
нам  на ум при  перенесении прошлого на  будущее  и мы должны принимать их в
расчет,  когда  определЯем вероЯтность событиЯ.  •отЯ мы отдаем предпочтение
тому действию, которое было  самым обычным, и верим, что воспоследует именно
оно,  мы  не должны  оставлЯть  без  вниманиЯ другие  действиЯ,  но  обЯзаны
признать наличие определенного веса и силы у каждого из них, пропорционально
тому,  насколько  часто мы  с ним встречались.  Џочти во всех странах …вропы
можно   с  большей  вероЯтностью  ожидать  в   течение  ЯнварЯ  мороза,  чем
предполагать, что весь этот месЯц сохранитсЯ мЯгкаЯ погода,  но  вероЯтность
эта менЯетсЯ в зависимости от климата и приближаетсЯ к достоверности в более
северных государствах. €так,  переносЯ прошлое на  будущее, чтобы определить
действие,   которое   окажетсЯ   результатом   какой-нибудь   причины,   мы,
по-видимому,  переносим различные событиЯ  в  той же пропорции, в  какой они
встречались  в  прошлом,  представлЯЯ  себе,  что  одно  из  них  произошло,
например,  сто  раз,  другое - десЯть,  а третье  - только однажды.  ’ак как
большое число возможностей совпадает здесь  в одном событии, они подкреплЯют
и  подтверждают его  в нашем воображении,  порождают то чувство, которое  мы
называем   верой,   и   дают   объекту   этого  чувства  преимущество  перед
противоположным событием, которое не подкреплено таким же числом опытов и не
так часто приходит на ум при перенесении прошлого на будущее. Џусть кто-либо
попробует  объЯснить   эту  операцию   ума   с   помощью   какой-нибудь   из
общепризнанных систем философии, и он увидит, как это трудно.  —то  касаетсЯ
менЯ,  то   Я  сочту  себЯ  удовлетворенным,  если  мои  замечаниЯ  возбудЯт
любопытство философов и  покажут  им, как неудовлетворительно  трактуютсЯ во
всех распространенных теориЯх столь любопытные и глубокие вопросы.

        ѓ‹Ђ‚Ђ VII ЋЃ €„…… Ќ…ЋЃ•Ћ„€ЊЋ‰ ‘‚џ‡€
     —асть 1
     ‚еликое  преимущество  математических  наук  перед моральными состоит в
том, что идеи первых, будучи доступными ощущению, всегда Ясны и определенны;
малейшее  различие между  этими идеЯми  может  быть  замечено,  и одинаковые
термины всегда выражают одни и те же идеи без какой-либо двусмысленности или
непостоЯнства. Ћвал никогда не принимают за круг, а  гиперболу -  за эллипс.
ђавнобедренный и  разносторонний  треугольники  отделены друг от друга более
точными границами, нежели порок  от  добродетели и  добро  от  зла. Љогда  в
геометрии определЯетсЯ какой-нибудь  термин, наш ум всегда с готовностью сам
по себе подставлЯет  определение  на место определЯемого термина,  а если мы
даже  и  не  прибегаем к  определению,  то сам объект  может  быть воспринЯт
чувствами,  так что у  нас возникает устойчивое и Ясное представление о нем.
Ќо  более  тонкие  духовные  переживаниЯ,   операции  разума,  разнообразные
волнениЯ страстей, будучи сами по себе в сущности отчетливо разграниченными,
легко ускользают от нас, когда мы делаем их объектом рефлексии, и не в нашей
власти вновь  вызывать  первичный  объект всЯкий раз, как  нам  случитсЯ его
рассматривать. ‚ силу этого двусмысленность постепенно  вкрадываетсЯ  в наши
рассуждениЯ:   похожие   друг  на  друга  объекты  мы   легко  принимаем  за
тождественные,  и  заключение в конце  концов  очень  сильно  отклонЯетсЯ от
посылок.
     ЌесмотрЯ на  это,  мы  можем смело утверждать, что,  если рассматривать
указанные  науки в  надлежащем  свете,  их  преимущества и  неудобства почти
возмещают друг друга и  ставЯт их в равное положение. Џусть наш ум с большей
легкостью сохранЯет Ясными и определенными  геометрические идеи,  - зато длЯ
того, чтобы достичь  более сложных  истин этой  науки,  он должен  протЯнуть
гораздо более длинную и запутанную  цепь  рассуждений и сопоставить  гораздо
более  удаленные  друг  от  друга  идеи. €  если моральные  идеи,  когда  не
соблюдаютсЯ  все предосторожности, легко  становЯтсЯ темными и  смутными, то
выводы  в   относЯщихсЯ  к  ним   рассуждениЯх   гораздо  более   кратки   и
посредствующих ступеней, ведущих к заключению, гораздо меньше, чем в науках,
трактующих о количестве и числе. „ействительно, мы едва ли найдем у  …вклида
хоть одно положение, которое столь просто, что не состоит из большего  числа
частей, чем какое-либо моральное рассуждение, не вдающеесЯ в область химер и
вымыслов.  …сли  нам  удастсЯ  сделать  хоть  несколько  шагов,  прослеживаЯ
принципы человеческого ума, мы  можем  быть очень  довольны своими успехами,
принимаЯ в соображение то, как быстро  природа  преграждает путь всем  нашим
исследованиЯм  относительно  причин  и  приводит  нас  к  осознанию   нашего
невежества.   ’аким  образом,  главным  препЯтствием  длЯ  наших  успехов  в
моральных или  метафизических науках ЯвлЯетсЯ темнота идей и двусмысленность
терминов;  главное  же  затруднение  в математике  состоит  в  протЯженности
умозаключений и обилии размышлений, необходимых  длЯ  того,  чтобы  прийти к
какому-нибудь выводу; и, быть может, нашим  успехам в естественной философии
препЯтствует  главным  образом  недостаток  необходимых  опытов  и  Явлений,
которые часто оказываютсЯ открытыми случайно и не всегда могут быть найдены,
когда  это   нужно,  даже  посредством   самого   прилежного   и  вдумчивого
исследованиЯ.  Ђ поскольку моральнаЯ философиЯ,  по-видимому, пока  достигла
меньших успехов, чем  геометриЯ или физика, то мы можем вывести  отсюда, что
если  в  этом отношении  между упомЯнутыми науками и существует различие, то
длЯ  преодолениЯ  трудностей, мешающих прогрессу первой,  требуютсЯ  большаЯ
тщательность и большие дарованиЯ.
     ‚ метафизике нет  более  темных  и неопределенных  идей, чем идеи мощи,
силы, энергии или  необходимой свЯзи,  с  которыми нам  приходитсЯ постоЯнно
иметь дело во всех своих рассуждениЯх. Џоэтому мы постараемсЯ в данной главе
по возможности установить точное  значение этих  терминов и  устранить таким
образом хотЯ  бы часть  той  темноты, в которой так часто обвинЯют  этот вид
философии.
     Џоложение,  что все  наши  идеи  суть  не  что  иное,  как копии  наших
впечатлений, или, другими  словами, что мы не  можем мыслить что-либо,  чего
предварительно не воспринимали с помощью  внешних чувств или же  внутреннего
чувства, не вызовет, как мне думаетсЯ, особых споров. џ старалсЯ объЯснить и
доказать  это положение и выразил надежду на  то, что  путем его правильного
применениЯ  люди могут  добитьсЯ  большей  Ясности и точности  в философских
рассуждениЯх, чем та, которой  они  до сих пор были  в состоЯнии достигнуть.
Ѓыть  может,  мы  способны  познать  сложные  идеи  с  помощью  определениЯ,
ЯвлЯющегосЯ  не  чем иным,  как перечислением частей, или простых  идей,  из
которых составлены сложные.  Ќо когда  мы доведем  свои определениЯ до самых
простых  идей  и все же  будем  находить в них  некоторую  двусмысленность и
темноту, какое же средство останетсЯ еще в нашем распорЯжении? —то сможем мы
изобрести длЯ  того,  чтобы пролить  свет на эти идеи  и сделать  их  вполне
точными и  определенными длЯ нашего умственного  взора? “казать впечатлениЯ,
или  первичные  чувствованиЯ,  с  которых  эти  идеи  скопированы.  ‚се  эти
впечатлениЯ   сильны  и   доступны   восприЯтию,  они   не  оставлЯют  места
двусмысленности, они  не только сами Ярко  освещены, но могут пролить свет и
на  соответствующие  им  идеи, скрытые  во тьме. ’аким путем нам,  возможно,
удастсЯ  изобрести новый  микроскоп, или  оптический инструмент,  с  помощью
которого  самые  мелкие,  самые  простые  идеи  моральных  наук  могут  быть
увеличены настолько,  что  станут зримыми и  доступными  познанию  наравне с
самыми крупными  и  заметными  идеЯми,  какие только  могут стать  предметом
нашего исследованиЯ.
     €так,  чтобы вполне  ознакомитьсЯ с идеей силы,  или необходимой свЯзи,
рассмотрим   соответствующее   впечатление,   а   чтобы   найти  с   большей
несомненностью это  впечатление,  будем  искать  его во  всех источниках, из
которых оно может быть почерпнуто.
     ђассматриваЯ окружающие нас внешние объекты и  действиЯ причин,  мы  не
способны, исходЯ из одного примера, открыть какую-либо силу, или необходимую
свЯзь, и вообще  какое-нибудь  качество,  свЯзывающее действие с причиной  и
делающее  первое  неизменным  следствием  второй.  Њы  находим  только,  что
действие в самом деле, фактически, следует за причиной. ’олчок, производимый
одним бильЯрдным  шаром,  сопровождаетсЯ движением  второго. € это  все, что
ЯвлЯетсЯ  внешним  чувствам. „ух  не  получает  от  этой  последовательности
объектов никакого чувства, или внутреннего впечатлениЯ, а значит, ни в каком
единичном, частном  случае причинности  нет  ничего  такого,  что  могло  бы
вызвать идею силы, или необходимой свЯзи.
     Џри первом  поЯвлении объекта  мы никогда  не можем предположить, какое
действие он произведет. Ќо если бы сила,  или энергиЯ,  какой-нибудь причины
могла быть открыта умом, мы были бы в состоЯнии предвидеть действие даже без
помощи  опыта и сразу же с уверенностью высказывать о нем суждение благодарЯ
одному лишь мышлению и рассуждению.
     ‚ действительности нет ни  одной  частицы материи,  котораЯ посредством
своих  качеств,  доступных  ощущению,  проЯвила  бы  какую-нибудь силу,  или
энергию,  или  дала  бы  нам   повод  воображать,  что  она  может  что-либо
произвести, или  сопровождатьсЯ другим объектом, который мы могли бы назвать
ее  действием.  Џлотность,  протЯжение,  движение-эти качества  представлЯют
собой  нечто  законченное  и  никогда  не указывают на  какое-нибудь  другое
Явление,  которое  могло  бы  быть  их  результатом.  ‘обытиЯ  во  вселенной
постоЯнно  чередуютсЯ,  и  один   объект   сменЯет  другой   в   непрерывной
последовательности;  но сила, или мощь, приводЯщаЯ в движение весь механизм,
полностью скрыта от нас  и никогда  не проЯвлЯетсЯ ни в  одном  из доступных
ощущению качеств тел. Њы знаем, что  тепло фактически постоЯнно сопровождает
пламЯ, но какова между ними свЯзь, не можем ни  предположить, ни вообразить.
€так, невозможно, чтобы идеЯ силы была  выведена  из  рассмотрениЯ единичных
примеров  действиЯ тел, коль скоро  никакое тело никогда не проЯвлЯет  силы,
котораЯ могла бы послужить первоисточником этой идеи*.
     *  ѓ-н  ‹окк  в  главе  о  силе  говорит,  что,  обнаруживаЯ в  материи
посредством опыта некоторые новые действиЯ и заключаЯ, что где-нибудь должна
существовать   сила,  способнаЯ  их  произвести,  мы   в   результате  этого
рассуждениЯ  доходим наконец до идеи силы. Ќо никакое рассуждение никогда не
может дать  нам  новой,  первичной,  простой идеи,  в чем  сознаетсЯ  и  сам
философ.  ‘ледовательно, происхождение данной  идеи никоим образом  не могло
быть таковым.
     Џоскольку внешние объекты, будучи такими, какими они ЯвлЯютсЯ чувствам,
не дают  нам  посредством  своих действий в единичных случаЯх идею силы, или
необходимой свЯзи, посмотрим, не  проистекает ли эта идеЯ  из  рефлексии над
операциЯми нашего собственного ума  и  не скопирована ли она с какого-нибудь
внутреннего  впечатлениЯ.  Њожно  сказать,  что мы  ежеминутно  сознаем свою
внутреннюю  силу,  чувствуЯ, что простым  повелением воли можем приводить  в
движение органы  своего тела или направлЯть свои  духовные  способности. Ђкт
воли производит движение в  наших членах или  вызывает  новую  идею  в нашем
воображении; это  воздействие воли мы знаем  благодарЯ  сознанию; отсюда  мы
приобретаем идею силы, или энергии, и уверенность в том, что мы, равно как и
другие  разумные  существа,  обладаем  силой.  €так,  эта  идеЯ   есть  идеЯ
рефлексии,  ибо  она возникает  путем  рефлексии  над  деЯтельностью  нашего
собственного ума и над властью, проЯвлЯемой волей как над органами тела, так
и над способностЯми души.
     Џерейдем к рассмотрению этой попытки объЯснениЯ и сперва рассмотрим то,
что касаетсЯ влиЯниЯ воли на органы  нашего тела. ќто влиЯние,  отметим  мы,
есть  факт,  который подобно всем  другим естественным ЯвлениЯм  может  быть
обнаружен  только путем  опыта  и никогда  не может быть выведен заранее  из
какой-нибудь заключающейсЯ в причине  Явной  энергии, или  силы, котораЯ  бы
свЯзывала причину  с  действием и превращала  второе в неизменное  следствие
первой. „ви