        ”илип ‘идни. ‡ащита поэзии


----------------------------------------------------------------------------
     Џеревод ‹. €. ‚олодарской
     Philip Sidney. Astrophel And Stella. An Apologie For Poetrie
     ”илип ‘идни. Ђстрофил и ‘телла. ‡ащита поэзии
     €здание подготовила ‹. €. ‚олодарскаЯ
     Њ., "Ќаука", 1982
     OCR Ѓычков Њ.Ќ. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

     Љогда благородный ќдвард “оттон и Я находились при императорском  дворе
{1}, искусству верховой езды нас  обучал  „жон  Џьетро  ЏульЯно,  который  с
великим  почетом  правил  там  в  конюшне  {2}.  €,   не   разрушаЯ   нашего
представлениЯ о многосторонности итальЯнского ума, он  не  только  передавал
нам свое умение, но и прилагал усилиЯ  к  тому,  чтобы  обогатить  наши  умы
размышлениЯми, с его точки зрениЯ, наиболее достойными. Ќасколько  Я  помню,
никто другой не наполнЯл мои уши таким обилием  речей,  когда  (разгневанный
малой платой или воодушевленный нашим ученическим обожанием) он упражнЯлсЯ в
восхвалении своего занЯтиЯ. Ћн внушал  нам,  что  они  и  хозЯева  войны,  и
украшение мира, что они стремительны и выносливы, что нет  им  равных  ни  в
военном  лагере,  ни  при  дворе.  Ѓолее  того,  ему   принадлежит   нелепое
утверждение, будто ни одно мирское достоинство  не  приносит  большей  славы
королю, чем искусство наездника, в сравнении с которым искусство  управлениЯ
государством казалось ему всего  только  pedanteria  {Њелочной  въедливостью
(итал.).}. ‚ заключение он обычно воздавал хвалу лошади,  котораЯ  не  имеет
себе равных среди животных: она  и  самаЯ  услужливаЯ  без  лести,  и  самаЯ
красиваЯ, и преданнаЯ, и смелаЯ, и так далее в том же роде. ’ак что не учись
Я немного логике {3} до того, как познакомилсЯ с ним, то подумал  бы,  будто
он убеждает менЯ пожалеть, что Я не лошадь.  Ћднако,  хоть  и  не  короткими
речами, он все же  внушил  мне  мысль,  что  любовь  лучше  всЯкой  позолоты
заставлЯет нас видеть прекрасное в том, к чему мы причастны.
     €так, если ЏульЯно с его сильной страстью и слабыми доводами {4} вас не
убедил, Я предложу вам в качестве другого примера самого себЯ,  который  (не
знаю, по какому несчастью) в нестарые и самые свои беззаботные годы внезапно
оказалсЯ в звании поэта, и теперь мне приходитсЯ защищать занЯтие,  которого
Я длЯ себЯ не желал, потому если в моих словах окажетсЯ более  доброй  воли,
нежели разумных доводов, будьте к ним снисходительны, ибо проститсЯ ученику,
следующему за своим учителем. ‚се же  должен  сказать,  поскольку  Я  считаю
своим печальным долгом защищать бедную Џоэзию {5}, котораЯ  раньше  вызывала
чуть ли не самое большое уважение у ученых мужей, а  теперь  превратилась  в
посмешище длЯ детей, то Я намереваюсь привести все имеющиесЯ у менЯ  доводы,
потому что если раньше никто не порочил ее доброе имЯ, то теперь против нее,
глупенькой, зовут на помощь даже философов, что чревато  великой  опасностью
гражданской войны между Њузами.
     ‚о-первых, мне кажетсЯ справедливым напомнить всем тем, кто,  исповедуЯ
познание,  поносит  Џоэзию,  что  очень  близки  они  к  неблагодарности   в
стремлении опорочить то, что самые благородные народы,  говорЯщие  на  самых
благородных Языках, почитают как первый источник  света  в  невежестве,  как
кормилицу, молоком своим укрепившую их длЯ более труднодоступных наук. €  не
уподоблЯютсЯ ли они ежу {6}, который, пробравшись в чужую  нору  как  гость,
выжил оттуда хозЯина? €ли ехидне, рождением  своим  убивающей  родительницу?
{7} Џусть просвещеннаЯ ѓрециЯ с ее многочисленными науками покажет мне  хотЯ
бы одну книгу, созданную до ЊусеЯ, ѓомера и ѓесиода {8}, - а ведь  эти  трое
были  только  поэтами.  Ќет,  никакой  истории  не  под  силу  найти   имена
сочинителей, которые бы,  живЯ  раньше,  творили  другое  искусство,  нежели
искусство ЋрфеЯ, ‹ина {9} и прочих, которые первыми в этой стране,  думаЯ  о
потомстве, поручили свои знаниЯ перу и могут по справедливости быть  названы
отцами в познании: ибо не только  по  времени  они  первые  (хотЯ  древность
всегда почтенна), но также и потому, что  первыми  стали  чарующей  красотой
побуждать дикие, неукрощенные умы к восхищению  знанием.  ђассказывают,  что
Ђмфион {10} с помощью поэзии двигал камни, когда строил ”ивы,  и  что  ЋрфеЯ
заслушивались звери - на самом деле бесчувственные,  звероподобные  люди.  “
римлЯн были ‹ивии Ђндроник и ќнний {11}. Џоэты „анте,  Ѓоккаччо  и  Џетрарка
{12} первыми возвысили итальЯнский Язык, превратив его в сокровищницу науки.
‚ Ђнглии были ѓауэр и —осер {13}, и за ними,  восхищенные  и  воодушевленные
несравненными предшественниками, последовали другие, украшаЯ наш родной Язык
как в этом, так и в других искусствах.
     €  столь  это  было  очевидно,  что  философы   ѓреции   долгое   времЯ
отваживались ЯвлЯть себЯ  миру  не  иначе,  как  под  маскою  поэта.  ”алес,
ќмпедокл и Џарменид {14} пели свою натурфилософию в стихах, так же поступали
Џифагор и ”окилид {15} со своими нравоучениЯми,  ’иртей  {16}  -  с  военным
делом и ‘олон {17} -  с  политикой;  вернее  сказать,  будучи  поэтами,  они
прилагали свой талант к  таким  областЯм  высшего  знаниЯ,  которые  до  них
оставались скрытыми от людей. ’о, что  мудрый  ‘олон  был  истинным  поэтом,
Явствует из знаменитого сказаниЯ об  Ђтлантиде,  написанного  им  стихами  и
продолженного Џлатоном {18}.
     ‚оистину  даже  у  Џлатона  каждый,  вчитавшись,  обнаружит,  что  хоть
содержание и сила его творений суть  ”илософиЯ,  но  одеЯние  их  и  красота
заимствованы им у Џоэзии, ибо все зиждетсЯ у него  на  диалогах,  в  которых
многих честных граждан Ђфин он заставлЯет рассуждать  о  таких  материЯх,  о
которых им нечего было бы сказать даже на дыбе; кроме того, если поэтические
описаниЯ их встреч - будь то на богатом пиру или во времЯ приЯтной  прогулки
- с вплетенными в них простыми сказками, например о кольце ѓигеса  {19},  не
покажутсЯ кому-то цветами поэзии, значит, никогда  нога  этого  человека  не
ступала в сад Ђполлона {20}.
     € даже историографы (хотЯ на устах у них событиЯ минувшие,  а  на  лбах
начертана истина)  с  радостью  заимствовали  манеру  и  насколько  возможно
влиЯние поэтов. ’ак, ѓеродот {21} дал своей €стории имена  девЯти  Њуз;  он,
подобно другим, последовавшим за ним,  присвоил  себе  принадлежащие  Џоэзии
пылкие описаниЯ страстей, подробные описаниЯ сражений,  о  которых  не  дано
знать ни одному человеку, но если тут мне могут возразить, то уж ни  великие
цари, ни полководцы никогда не  произносили  те  пространные  речи,  которые
вложены в их уста.
     Ќи философ, ни историограф,  разумеетсЯ,  не  смогли  бы  в  те  давние
времена войти в ворота народных суждений,  не  будь  у  них  могущественного
ключа - Џоэзии, которую и теперь легко обнаружить у тех народов,  у  которых
еще не процветают науки, однако и они уже познали Џоэзию.
     ‚  ’урции,  за   исключением   законодателей-богословов,   нет   других
сочинителей, кроме поэтов. ‚ соседней нам €рландии, где  настоЯщаЯ  ученость
распространЯетсЯ скудно, к поэтам относЯтсЯ с благоговейным почтением.  „аже
у  самых  варварских  и  невежественных  индейцев,  которые  еще  не   знают
письменности, есть поэты, и они слагают и поют песни - areytos -  о  деЯниЯх
предков и милости богов. ‚озможно, что образование придет и к ним, но  после
того, как нежные услады Џоэзии смЯгчат и изощрЯт их неповоротливые умы, ибо,
пока не находЯт они удовольствиЯ в умственных упражнениЯх,  никакие  великие
посулы не убедЯт их, не познавших  плодов  познаниЯ.  „остоверные  источники
рассказывают о том, что в “эльсе, на земле древних бриттов, поэты были  и  в
далеком прошлом и там их  называли  bards;  они  пережили  все  нашествиЯ  и
римлЯн, и саксов, и датчан, и норманнов, стремившихсЯ уничтожить даже  самое
памЯть  о  знаниЯх,  и  живы  поныне.  ђаннее  рождение  Џоэзии   не   более
замечательно, чем ее долгаЯ жизнь.
     Ќо коль скоро творцами новых наук были римлЯне, а прежде них греки,  то
и обратимсЯ мы к ним за названиЯми, которые  они  давали  опороченному  ныне
ремеслу.
     ђимлЯне называли поэта vates, что  значит  прорицатель,  предсказатель,
как это Явствует из  родственных  слов  vaticinium  {Џрорицание  (лат.).}  и
vaticinari {Џророчить, прорицать (лат.).}: высокий титул даровал  прекрасный
народ пленительному познанию.  €  так  далеко  зашли  римлЯне  в  поклонении
Џоэзии, что полагали, будто даже случайное замечание, заключенное  в  стихе,
содержит  великое  предсказание  будущего.  ‚ыражение  "Sortes  Vergilianae"
{Ѓукв.: "‚ергилиевые жребии" (лат.).} обрело жизнь, когда,  открываЯ  наугад
книгу ‚ергилиЯ {22}, они стали искать в его стихах потаенный смысл; об  этом
свидетельствуют  и  жизнеописаниЯ  императоров,  например  правителЯ  нашего
острова Ђльбина {23}, который в детские годы прочитал такую фразу:
     Arma amens capio nec sat rationis in armis {џ вне себЯ хватаюсь за меч,
хоть пользы в нем мало (лат.). Џеревод ‘. Ћшерова.}; и в свое времЯ воплотил
ее в действительность. Ќо хотЯ это все было пустым  и  греховным  суеверием,
равно как и убеждение, что стихи правЯт умами,  все  же  слово  "чары"  есть
производное {24} от "carmina" {Џесни, стихотворениЯ (лат.).}, и это  говорит
о великом почтении тех людей к Џоэзии. €  небеспричинного,  ибо  дельфийские
пророчества  и  ‘ивиллины  предсказаниЯ  изрекались  только  стихами   {25},
поскольку присущие поэту совершенное чувство  меры  и  пропорции  в  речи  и
способность его воображениЯ к высокому полету, казалось, и вправду  обладали
свЯщенной силой.
     € могу ли Я не осмелитьсЯ на большее и не доказать справедливость слова
vates? џ утверждаю, что свЯщенные Џсалмы „авида  -  это  божественнаЯ  поэма
{26}. € если Я осмеливаюсь утверждать это, то  не  без  оглЯдки  на  великих
ученых мужей, древних и современных. „аже самое слово "псалмы" говорит в мою
пользу, так как в переводе оно означает не что иное, как песни;  и  написаны
они стихами, с чем соглашаютсЯ все сведущие в европейском Языке, хотЯ еще не
познаны законы, которым эти стихи подчинЯютсЯ. Џоследнее же и самое  главное
- то, что пророчествует  он  в  истинно  поэтической  манере.  €бо  что  еще
бодрствующие музыкальные инструменты, частаЯ и вольнаЯ смена персонажей, его
знаменитые prosopopeias {Ћлицетворение, персонификациЯ (греч.).}, в  которых
воочию зришь Ѓога в его божественном величии и  слышишь  рассказ  о  веселых
играх зверей и скачущих холмах, как не божественнаЯ  поэзиЯ,  через  которую
„авид ЯвлЯет себЯ страстно влюбленным в несказанную и  бессмертную  красоту,
доступную лишь очам ума, просветленного верой? Ќо,  называЯ  его  сейчас,  Я
искренне боюсь осквернить свЯтое имЯ, свЯзав его с Џоэзией {27},  котораЯ  в
наше времЯ влачит столь  жалкое  существование.  Ћднако  же  те,  которые  в
беспристрастии заглЯнут чуть глубже, обнаружат,  что  цель  ее  и  действие,
должным образом примененные, таковы, что не заслужила она  изгнаниЯ  плетьми
из божьей церкви.
     Ђ теперь позвольте мне вспомнить, как ее называли греки и что они о ней
полагали. Ћни нарекли ее создателЯ "поэт", и это имЯ  как  самое  прекрасное
перешло  в  другие  Языки.  Ћно  происходит  от  слова  poiein,  что  значит
создавать, и мне не ведомо, по счастливой ли  случайности  или  по  здравому
смыслу  встретились  мы,  англичане,  с  греками,  подобно  им  называЯ  его
созидателем {28}; но в том, сколь высок и несравненен сей титул, Я бы  хотел
убедить вас, показав  ограниченность  других  наук  и  отрешившись  от  моей
исключительной пристрастности.
     Ќет искусств, известных человеку, главным предметом которых не были  бы
творениЯ Џрироды, без них они не могут существовать, и от них  они  зависЯт,
подобно актерам, исполнЯющим пьесы, написанные Џриродой. Ђстроном  наблюдает
за звездами и заключает, какой порЯдок им сообщила Џрирода. ’ак  же  изучают
разные величины геометр и математик. Њузыкант  показывает,  какие  звуки  по
природе своей согласуютсЯ друг с другом, а какие нет.  Ќатурфилософ  получил
свое имЯ от предмета, им изучаемого, а тот,  кто  занимаетсЯ  этикой,  имеет
дело  с  добродетелЯми,  пороками  и  страстЯми  человека:  "‘ледуй  Џрироде
(говорит он), и ты  не  совершишь  ошибки".  ћрист  пишет  о  том,  что  уже
узаконено. €сторик {29} о том, что совершено. ѓрамматика  интересуют  законы
речи,  а  ритор  и  логик,  обдумываЯ,  что  в  Џрироде  служит   скорейшему
доказательству и убеждению, выводЯт искусственные законы,  которые,  однако,
ограничены кругом вопросов, относЯщихсЯ к данному предмету. ‹екарь исследует
природу человеческого тела и природу полезных  и  вредных  длЯ  него  вещей.
Ќаконец, метафизик, хоть он живет в области вторичных и абстрактных понЯтий,
считающихсЯ сверхъестественными, в действительности созидает  на  фундаменте
Џрироды.
     ‹ишь поэт, презирающий путы любого рабства, воспарЯет на своем вымысле,
создает,  в  сущности,  другую  природу.  Ћн  создает  то,  что  или   лучше
порожденного Џриродой, или  никогда  не  существовало  в  Џрироде,  например
ѓероев, Џолубогов, –иклопов, •имер, ”урий {30} и прочих. ’ак он идет рука об
руку с Џриродой, не  ограниченный  ее  дарами,  но  вольно  странствующий  в
зодиаке своего воображениЯ.
     Џрирода никогда не украсит землю столь богато, как это  сделали  поэты,
ее реки не будут красивее, деревьЯ плодоноснее, запах цветов нежнее,  ей  не
сделать нашу безмерно любимую землю еще  прекраснее.  …е  мир  -  это  медь,
которую поэты превращают в золото {31}.
     Ќо оставим  это  и  перейдем  к  человеку,  длЯ  которого  создано  все
остальное, и  потому  он  -  средоточие  высшего  ее  искусства,  посмотрим,
создавала ли она столь же преданного возлюбленного, как ”еаген  {32},  столь
же верного друга, как Џилад {33}, столь же  доблестного  воина,  как  ђоланд
{34}, столь же справедливого правителЯ, как Љир Љсенофонта  {35},  столь  же
совершенного человека, как ќней ‚ергилиЯ {36}. Ќо такое не представишь  себе
даже в шутку, ибо творениЯ Џрироды - реальность, а прочие -  подражание  или
вымысел, ибо каждому познающему известно, что искусство мастера заключено  в
€дее или прообразе его труда, а не в самом  труде.  ’о,  что  Џоэтом  движет
€деЯ, очевидно, поскольку от воображениЯ зависит совершенство творимого  им.
Ќо и не только от воображениЯ, хотЯ так обыкновенно  говорЯт  нам  строители
воздушных замков; оно еще должно быть облечено в плоть;  создание  Љира  как
особенного совершенства может быть доступно и Џрироде, но только Џоэт  может
показать его миру так, чтобы Явилось  много  подобных  Љиров,  пусть  только
увидЯт они воочию, зачем и как создавал его создатель.
     € пусть не покажетсЯ слишком дерзким сопоставление плодов человеческого
разума и Џрироды, воздайте лучше заслуженные похвалы небесному ‘оздателю  за
создателЯ земного, ибо, сотворив человека по своему подобию, он поставил его
выше всех других творений. ‘ наибольшей очевидностью это предстает в Џоэзии,
в которой человек, познав силу божественного дыханиЯ, создает  произведениЯ,
затмевающие созданиЯ Џрироды, - и это важный довод против тех, кто  мучаетсЯ
сомнением со времени первого падениЯ Ђдама, с тех пор, как  наш  вознесенный
разум {37} заставлЯет нас стремитьсЯ к познанию совершенства, а  поверженнаЯ
волЯ не позволЯет  достичь  его.  Ќемногие  поймут  мои  доводы,  и  не  все
согласЯтсЯ с ними. Ћднако и того довольно будет с менЯ, коли  согласЯтсЯ  со
мною, что греки не без причины дали Џоэту титул выше всех других титулов.
     ’еперь, чтобы лучше познать истину, мы перейдем к доказательствам более
бесспорным, и Я уповаю на то, что хоть они и не будут содержать в себе такой
несравненной хвалы поэту, какаЯ заключена в этимологии  его  имени,  все  же
описание Џоэзии, коль не будет оно  никем  опровергнуто,  по  справедливости
станет частью нашего славословиЯ.
     ЏоэзиЯ -  это  искусство  подражаниЯ,  оттого  Ђристотель  называет  ее
mimesis,  то   есть   воспроизведение,   подражание,   преобразование,   или
метафорически  -  говорЯщаЯ  картина,  цель  которой  учить   и   доставлЯть
удовольствие.
     ‚  ней  три  вида  {38}.  Џо  времени  и  по  совершенству   созданного
первенствуют в ней подражавшие  непостижимому  в  своем  совершенстве  Ѓогу:
„авид в Џсалмах, ‘оломон в Џесни песней, ќкклезиасте  и  Џритчах,  Њоисей  и
„ебора в ѓимнах, а также создатель €ова {39}. “ченые мужи ќммануил ’ремелий,
”ранциск ћниус {40}  и  другие  называли  эти  творениЯ  поэтической  частью
Ѓиблии. € против них ни слова не возразит тот, кто с  должным  благоговением
чтит ‘вЯтой „ух. Љ  тому  же  виду,  хоть  они  и  посвЯщены  ложным  богам,
относЯтсЯ творениЯ ЋрфеЯ, Ђмфиона, ѓомера (его ѓимны) {41} и  многих  других
греков и римлЯн. ЋбращатьсЯ к этой  поэзии  должно,  если  следовать  совету
свЯтого €акова {42}, чтобы выразить радость пением псалмов, и  Я  знаю,  что
многим  она  приносит  покой;  в  непреходЯщей  ее  благости  они   обретают
успокоение от скорбной муки смертных грехов.
     ‚торой вид  творЯт  те,  кто  имеют  дело  с  предметами  философскими,
нравоучительными, как  ’иртей,  ”окилид  или  Љатон  {43};  природными,  как
‹укреций или ‚ергилий в "ѓеоргиках" {44}; астрономическими, как Њанилий  или
Џонтано {45}; историческими, как ‹укан {46}: и кому он не  по  вкусу,  пусть
ищет вину в своем суждении, лишенном вкуса, а не в изысканной пище изысканно
поданных знаний.
     Ќо поскольку создатели второго вида ограничены изучаемым предметом и не
могут вольно следовать за собственным воображением, то поэты они или  нет  -
пусть спорЯт грамматики, мы же перейдем к третьим, настоЯщим  поэтам,  из-за
которых в первую очередь и начат был этот разговор. Њежду теми и этими такаЯ
же  разница,  как  между   низшим   сословием   художников,   которые   лишь
перерисовывают лица, увиденные ими, и высшим сословием художников,  которые,
подчинЯЯсь единственно своему разуму, с помощью красок  одаривают  вас  тем,
что более всего достойно лицезрениЯ: таков решительный  и  печальный  взглЯд
‹укреции {47}, казнЯщей себЯ за чужую вину,  да  и  писана  здесь  вовсе  не
‹укрециЯ, потому что художник никогда ее не видел, а видимаЯ  глазу  красота
добродетели. ќти третьи {48} и есть те, которые должным  образом  подражают,
чтобы научить и доставить  удовольствие,  и,  подражаЯ,  они  не  заимствуют
ничего из того, что было, есть или будет, но, подвластные лишь своему знанию
и суждению, они обретаютсЯ в божественном размышлении о том, что может  быть
или должно быть. €менно их как первых  и  благороднейших  по  справедливости
можно назвать vates, именно их  чтЯт  величайшие  умы  разных  прекраснейших
стран, называЯ упомЯнутым  уже  словом  "поэт",  ибо  они  воистину  творЯт,
подражаЯ, и  подражают,  ведомые  двумЯ  целЯми:  доставить  удовольствие  и
научить. Ћни доставлЯют удовольствие, дабы побудить людей к  восприЯтию  той
добродетели, от которой, не получаЯ удовольствиЯ,  те  сбежали  бы,  как  от
незваной гостьи, и учат,  то  есть  заставлЯют  людей  свести  знакомство  с
добродетелью, на которую они обращают их внимание. ќто благороднейшаЯ  цель,
к которой когда-либо было направлено познание, и все же  находЯтсЯ  праздные
глотки, облаивающие поэтов.
     ’ворениЯ этого вида подразделЯютсЯ на более  мелкие  подвиды,  и  самые
значительные  из  них  ѓероический,  ‹ирический,  ’рагический,   Љомический,
‘атирический, џмбический, ќлегический, Џасторальный и некоторые другие. Ћдни
называютсЯ соответственно своему содержанию, другие - типу стиха,  поскольку
большинство поэтов имело обыкновение нарЯжать свои  поэтические  творениЯ  в
метрические одежды, которые называютсЯ стихами:  именно  нарЯжать,  так  как
стихотворчество есть лишь украшение  Џоэзии,  но  не  ее  суть.  Њного  было
прекраснейших поэтов, которые никогда не писали стихами, зато теперь  у  нас
хватает рифмоплетов, недостойных  называтьсЯ  поэтами.  ‚спомним,  например,
Љсенофонта, который подражал столь совершенно, что оставил  нам  под  именем
Љира effigiem justi imperil - изображение справедливого владыки (как  сказал
о нем –ицерон {49}), сотворив таким образом безупречную  героическую  поэму.
Џодобно ему  ѓелиодор  сочинил  изысканнейшую  картину  любви  -  "”еаген  и
•ариклеЯ" {50}. Ђ  ведь  оба  писали  прозой.  џ  говорю  это  затем,  чтобы
показать, что не рифма и не метр - характерный признак поэта, как не длиннаЯ
мантиЯ - адвоката, и даже Явись он в суд в  доспехах,  все  равно  он  будет
адвокатом, а не  воином.  ’олько  созданные  воображением  поэта  недюжинные
образы  добродетелей,  пороков  и  прочего,  неотрывные   от   доставлЯющего
удовольствие учениЯ, и есть то отличие, по которому должно  узнавать  поэта.
Ќо, несмотрЯ на то, что поэтический сенат выбрал одеЯние из стихов как самое
достойное, если содержание Џоэзии не имеет пределов, то и в  манере  она  не
может быть ограничена, лишь бы поэты не произносили слова (как в  застольной
беседе или во сне), - будто ненароком вылетают они изо рта;  каждый  слог  в
каждом слове  нужно  тщательно  взвешивать  в  соответствии  с  достоинством
предмета.
     ’еперь настало времЯ оценить этот третий, последний вид Џоэзии  по  его
воздействию на людей и потом рассмотреть  его  подвиды.  ’огда,  коль  скоро
ничто не вызовет  осуждениЯ,  то,  Я  надеюсь,  и  приговор  окажетсЯ  более
благоприЯтным. Ћчищение разума, обогащение  памЯти,  укрепление  суждениЯ  и
освобождение воображениЯ - это то, что обычно называетсЯ нами  учением;  под
каким бы именем оно ни  ЯвлЯлось  и  к  какой  бы  ближайшей  цели  ни  было
направлено, конечнаЯ его цель - вести и увлекать  нас  {51}  к  тем  высотам
совершенства,  какие  только  возможны  длЯ  недостойных  душ,  оскверненных
пристанищем из праха. ‚ зависимости от склонности человека оно  взрастило  и
множество представлений о пути к  совершенству:  одни  думали,  будто  столь
счастливый дар приобретаетсЯ знанием, и поскольку нет  выше  и  божественнее
знаниЯ, чем постижение звезд {52},  то  они  предались  Ђстрономии;  другие,
убедив себЯ, что сравнЯтсЯ с богами, если познают причины Явлений, сделались
натурфилософами  и  метафизиками;  кого-то  поиск  упоительного  наслаждениЯ
привел к Њузыке, а точность доказательства - к Њатематике. Ќо все - и те,  и
другие - были подвластны желанию познать и знанием освободить свой разум  из
темницы тела, и возвысить его до наслаждениЯ его божественной сущностью.  Ќо
когда на весах опыта  обнаружилось,  что  астроном,  устремленный  взором  к
звездам, может упасть в канаву, что пытливый философ может оказатьсЯ  слепым
в отношении самого себЯ и математик с кривой  душой  может  провести  прЯмую
линию, тогда-то, вопреки разным мнениЯм, было доказано, что  все  эти  науки
лишь служанки, которые, хоть и имеют свои собственные цели, все же  трудЯтсЯ
во имЯ высшей цели,  что  стоит  перед  госпожой  наук,  греками  нареченной
архитектоникой. ќта цель заключаетсЯ  (как  Я  думаю)  в  познании  сущности
человека, этической и политической, с последующим воздействием на него. ’ак,
если ближайшаЯ цель седельника сделать хорошее седло, то его дальнЯЯ цель  -
служить более благородному делу верховой езды;  цель  же  наездника  -  быть
полезным военному делу, а воина  -  не  только  совершенствоватьсЯ  в  своем
ремесле, но и выполнЯть воинский долг. …сли конечнаЯ цель  земного  познаниЯ
есть нравственное совершенствование, то те искусства,  которые  более  всего
ему  служат,  справедливо  обретают  право  быть  вознесенными   над   всеми
остальными.
     ’еперь, если нам удастсЯ, мы  воздадим  должное  нравственному  величию
поэта, отведЯ ему место впереди остальных соперников, среди которых  главные
претенденты - философы-моралисты. џ вижу, как они шествуют с видом мрачным и
серьезным, выражаЯ таким образом нетерпимость к пороку, с какой небрежностью
они одеты, дабы все стали свидетелЯми их презрениЯ к показному,  как  держат
они в руках книги, в которых клеймитсЯ тщеславие и на  которых  написаны  их
имена, как софистски отрицают они хитроумие и как  злЯтсЯ  на  того,  в  ком
видЯт мерзкий грех злобы. ќти люди щедро  раздают  на  своем  пути  понЯтиЯ,
категории и классификации и с презрительной суровостью  вопрошают,  возможно
ли найти путь, который поведет человека к добродетели столь же  быстро,  как
тот, который учит,  что  есть  добродетель,  и  учит,  не  только  разъЯснЯЯ
человеку ее сущность, причины и следствиЯ, но и обличаЯ ее врагов  -  порок,
который должен быть уничтожен, и его служанку - страсть, которую  необходимо
смирить? Ћн показывает и общие свойства добродетели,  и  ее  особенности  и,
кроме того, устанавливает, как  выходит  она  за  пределы  маленького  мирка
одного человека и управлЯет целыми семьЯми и народами.
     €сторик едва ли уступит  моралисту  право  на  столь  длинную  речь,  в
великом гневе он будет отрицать, что в наставлении  на  путь  добродетели  и
добрых деЯний могут  быть  равные  ему,  нагруженному  старыми,  изъеденными
мышами манускриптами, делающему умозаключениЯ (большей частью) на  основании
утверждений других историков, великий авторитет которых покоитсЯ на  славной
фундаменте слухов.  ‘  немалыми  трудностЯми  согласовывает  он  утверждениЯ
различных авторов, чтобы отыскать истину в их пристрастиЯх. Ћн более  сведущ
в том, что было тысЯчу лет назад, чем в своем времени, и в ходе  истории  он
разбираетсЯ лучше, чем в беге собственного разума. Ћн любопытен к  древности
и равнодушен к новизне. Ћн невидаль длЯ юношей и деспот в застольной беседе.
"џ, - говорит он, - testis temporum, lux veritatis, vita memoriae,  magistra
vitae, nuncia vetustatis {‘видетель  веков,  светоч  истины,  жизнь  памЯти,
наставник жизни, вестник древности {53} (лат.).}. ”илософ  учит  добродетели
спорной, Я же добродетели активной; его добродетель прекрасна длЯ живущей  в
безопасности Ђкадемии {54} Џлатона, моЯ же открывает свое благородное лицо в
битвах  при  Њарафоне,  ”арсале,  Џуатье  и  Ђзенкуре  {55}.  ”илософ   учит
добродетели с помощью отвлеченных понЯтий, Я же призываю вас идти по  следам
тех, кто прошел прежде вас. Ћпыт  одной  жизни  заключен  в  учении  мудрого
философа, Я же даю вам опыт многих веков. Ќаконец, если он создает песенник,
то Я возлагаю руку ученика на лютню, и если  он  проводник  света,  то  Я  -
свет".
     Џотом он  приведет  один  за  другим  бесчисленные  примеры  того,  как
мудрейшие сенаторы и государи верили в значение истории, и Ѓрут,  и  Ђльфонс
Ђрагонский {56}, и кто не поверит,  коли  в  том  есть  надобность?  Ќас  же
длиннаЯ нить их спора  приводит  к  такому  заключению:  один  из  них  учит
наставлением, а другой - примером.
     Љто же будет судией (спор идет за то, какую из форм считать  высочайшей
в школе познаниЯ)? ‘праведливость, как мне кажетсЯ, требует  назвать  поэта;
и,если не судией, то мужем, которому надлежит отобрать высший  титул  у  них
обоих и тем  более  у  прочих  наук-служанок.  ’еперь  мы  сравним  поэта  с
историком и философом, и если он превзойдет  их  обоих,  тогда  уж  никакому
ремеслу на земле не сравнитьсЯ с поэзией. Џри всем нашем почтении к нему, об
искусстве неземном мы не будем говорить, и не только потому, что его пределы
превосходЯт пределы земных искусств, как вечность превосходит мгновение,  но
и потому, что оно живет в каждом из них. —то до юриста, то хотЯ  jus  {Џраво
(лат.).} ЯвлЯет собой „очь  ‘праведливости  и  ‘праведливость  есть  главнаЯ
добродетель {57},  все  же  благотворно  воздействует  он  на  людей  скорее
formidine poenae {€з страха наказаниЯ (лат.).}, нежели  virtutis  amore  {€з
любви к добродетели {58} (лат.).}, или, правильнее сказать,  не  столько  он
стремитсЯ сделать людей  лучше,  сколько  предотвратить  злоумышление  одних
против других; его не заботит,  что  плох  человек,  -  был  бы  он  хорошим
гражданином; он стал необходимым  благодарЯ  нашим  злодеЯниЯм  и  почтенным
благодарЯ этой необходимости; потому нет у него  права  находитьсЯ  рЯдом  с
теми, кто искоренЯет безнравственность и сеет добро в самых потайных уголках
наших душ. ’олько эти четверо так или иначе имеют дело с  познанием  людских
нравов, что ЯвлЯетсЯ высшей формой познаниЯ; и  тот,  кто  лучше  взращивает
его, заслуживает большей похвалы.
     ’аким образом, победу одерживают  философ  и  историк:  один  благодарЯ
наставлению, другой - примеру. Ќо оба они, не соединЯЯ в себе обоих,  далеки
от цели. ”илософ ведет  нас  к  простому  правилу  столь  тернистой  дорогой
доказательств, столь непонЯтно выраженных и столь туманных  длЯ  постижениЯ,
что тот, у кого нет в помощь другого проводника, до старости  проблуждает  в
поисках достойной причины стать честным человеком. ”илософиЯ основываетсЯ на
абстрактном и общем, и счастлив тот человек, который сможет  постичь  ее,  и
еще счастливее тот, который сможет использовать  постигнутое  им.  ‘  другой
стороны, историк, не владеющий понЯтиЯми, не стремитсЯ понЯть то, что должно
быть, и потому скован тем, что есть, он не стремитсЯ  понЯть  общую  причину
Явлений и потому скован частной правдой каждого из них. €з его  примеров  не
сделаешь  единственно  возможный  вывод,  и  потому  его  учение  еще  менее
плодотворно.
     ’олько несравненный поэт делает и то, и другое. ‚се, что представлЯетсЯ
необходимым философу, он воплощает  в  совершенной  картине  -  в  человеке,
который делает то, что необходимо поэту, и так он соединЯет общее понЯтие  с
частным примером. џ говорю "совершеннаЯ картина",  потому  что  поэт  ЯвлЯет
разуму образ того, что философ дает  в  многословном  описании,  которое  не
поражает нас и не привлекает к себе  взор  души  так,  как  образ,  творимый
поэтом.
     ’о же и с окружающим нас миром. Љому под силу; дать  человеку,  который
никогда не видел слона или носорога, точное представление об их цвете, виде,
величине и особенных свойствах;  кто  может  удовлетворить  разум,  жаждущий
истинно живого знаниЯ, рассказом о роскошном дворце, его  архитектуре,  даже
при условии, что человек запомнит  его  во  всех  подробностЯх?  Ќо  тот  же
человек, если увидит хорошее  изображение  животного  или  верный  слепок  с
дворца, тут же без всЯкого описаниЯ составит о них свое суждение. ”илософ  с
его учеными определениЯми добродетелей, пороков, государственной политики  и
семейных отношений заполнЯет памЯть многими непогрешимыми основами мудрости,
но они тем не менее остаютсЯ длЯ воображениЯ и  суждениЯ  человека  темными,
пока не осветит их говорЯщаЯ картина поэзии.
     ’уллию {59} стоит многих усилий -  и  он  не  обходитсЯ  без  поэзии  -
заставить нас познать силу нашей любви к родине.  ‹учше  мы  послушаем,  что
говорит старый Ђнхис в объЯтой пламенем ’рое {60}, или поглЯдим  на  “лисса,
который, упиваЯсь любовью Љалипсо, все же горюет о  том,  что  далек  он  от
своей нищей €таки {61}. ‘тоики говорЯт, что гнев  -  это  временное  безумие
{62}. Џосмотрите на ‘офоклова ЂЯкса {63},  который  рубит  и  колет  овец  и
коров, думаЯ, что это греческое войско под  предводительством  Ђгамемнона  и
ЊенелаЯ {64}, и скажите мне, разве вы не получили наглЯдного представлениЯ о
гневе, разве не лучше оно, чем имеющеесЯ в сочинениЯх ученых мужей, где есть
и описание его вида, и  разбор  его  отличительных  свойств.  Џрисмотритесь,
разве мудрость и самообладание ЋдиссеЯ и „иомеда,  мужество  Ђхилла,  дружба
Ќиса  и  …вриала  {65}  не  доносЯт  своего  Ясного  света  даже  до  самого
невежественного человека? €, наоборот, разве совестливый  ќдип  {66},  скоро
раскаЯвшийсЯ в своей гордыне Ђгамемнон, убитый собственной жестокостью  отец
его Ђтрей {67}, неистовые в честолюбии ”иванские братьЯ  {68},  ЊедеЯ  {69},
упивающаЯсЯ местью, менее благородные ѓнатон {70}  ’еренциЯ  и  Џандар  {71}
нашего —осера не изображены так, что и теперь делам, подобным  тем,  которые
совершали они, мы даем их имена.  €,  наконец,  разве  добродетели,  пороки,
страсти не ЯвлЯютсЯ нам в столь естественном длЯ себЯ виде, что, кажетсЯ, мы
не слышим о них, а Ясно их видим.
     Љакой совет философа, даже  содержащий  самое  безупречное  определение
добродетели,  может  столь  же  легко  воздействовать  на   правителЯ,   как
вымышленный Љир Љсенофонта; или наставлЯть добродетельного человека в  любых
обстоЯтельствах, как ќней ‚ергилиЯ;  или  целое  общество  в  виде  "“топии"
’омаса Њора {72}? џ говорю "в виде", потому что если ’омас Њор ошибалсЯ,  то
была ошибка человека, а не поэта, ибо его образец  общественного  устройства
самый совершенный, хотЯ  воплощен  он,  возможно,  и  не  столь  совершенно.
Џоэтому вопрос  заключаетсЯ  в  следующем:  что  обладает  большей  силой  в
поучении - выдуманный ли поэтический образ или  соответствующее  философское
понЯтие? € если философы более показывают себЯ в своем ремесле, чем поэты  в
своем, как сказано:

                                       Mediocribus esse poetis,
            Non dii, non homines, non concessere columnae {*}, -
     {* Џоэту посредственных строчек // ‚век не простЯт ни люди, ни боги, ни
книжные лавки {73} (лат.).}

     то, Я повторЯю, в этом виновато не искусство, а  те  немногие,  которые
его создают.
     Ќе подлежит сомнению, что наш ‘паситель мог бы  преподать  нравственные
понЯтиЯ, но он рассказывал о сребролюбии и смирении - в божественной истории
о богатом и ‹азаре {74}, о непослушании и прощении -  в  истории  о  блудном
сыне и отце ликующем {75}; и то,  что  его  всепроникающаЯ  мудрость  знала,
каково богачу в адском пламени и ‹азарю в лоне Ђвраамовом,  (как  и  раньше)
теперь заставлЯет нас помнить о них и думать. Џоистине что касаетсЯ менЯ, то
будто воочию вижу Я небрежное расточительство  блудного  сына,  обернувшеесЯ
потом завистью его к сытым свиньЯм. “ченые богословы отрицают,  что  в  этих
историЯх историческое содержание, и считают их назидательными притчами.
     ‚ заключение Я говорю: да, философ учит, но учит он столь туманно,  что
понЯть его дано лишь ученым мужам, и это означает, что учит он  уже  ученых,
тогда как поэзиЯ - пища и  длЯ  самых  нежных  желудков,  поэт  -  настоЯщий
народный  философ,  и  доказательство  тому  басни  ќзопа  {76}.  Џрелестные
аллегории, спрЯтанные в сказках о животных, заставлЯют многих  людей,  более
звероподобных, чем настоЯщие  звери,  услышать  голос  добродетели  в  речах
бессловесных тварей.
     Ђ теперь, если мысленное воссоздание Явлений более всего  удовлетворЯет
воображение, значит ли это, что верх должен взЯть историк, ибо он  дает  нам
образы действительных событий, которые действительно происходили, а не  тех,
которые  необоснованно  или  ложно  считают  совершившимисЯ?  ‚оистину   еще
Ђристотель в своем рассуждении о поэзии {77} прЯмо отвечает на этот  вопрос,
говорЯ, что  ЏоэзиЯ  есть  philosophoteron  и  spoudaioteron,  то  есть  она
философичнее  и  серьезнее  как  исследование,  чем   историЯ.   …го   довод
основываетсЯ на том, что поэзиЯ имеет дело  с  katholou,  то  есть  с  общим
суждением, а историЯ - с kathekaston, то есть с частным. "Ћбщее,  -  говорит
он, - указывает, что нужно говорить или делать длЯ правдоподобиЯ (поэзиЯ длЯ
этого прибегает к помощи вымышленных имен) или по необходимости,  а  частное
лишь отмечает, что делал  и  отчего  страдал  Ђлкивиад"  {78}.  ’ак  говорит
Ђристотель, и  его  довод  (как  и  прочие,  ему  принадлежащие)  совершенно
разумен.
     …сли бы вопрос заключалсЯ в том,  что  лучше  -  правдивое  или  ложное
представление какого-то событиЯ, то не было бы сомнениЯ в ответе, во  всЯком
случае не более, чем если бы  речь  шла  о  выборе  между  двумЯ  портретами
‚еспасиана {79}: одним - изображающим его, каким он был в жизни,  и  другим,
на котором он по воле художника совершенно на себЯ непохож. Ќо  если  вопрос
стоит так: что длЯ вас и длЯ вашего познаниЯ полезнее - воссоздавать предмет
таким, каким он должен быть, или таким, каким он ЯвлЯетсЯ? - тогда, конечно,
вымышленный Љир  Љсенофонта  поучительнее  настоЯщего  Љира  ћстина  {80}  и
вымышленный ќней ‚ергилиЯ - настоЯщего ќнеЯ „ареса ”ригийского {81}.  ’ак  и
даме,  желающей  увидеть  себЯ  в  образе  возможно  более  привлекательном,
художник угодил бы  более  всего,  изобразив  самое  очаровательное  лицо  и
начертав на нем: ЉанидиЯ {82}. ЌастоЯщаЯ же ЉанидиЯ, как  клЯнетсЯ  ѓораций,
была безобразно уродливой.
     Џоэт, правильно понимающий свою задачу, ни в ’антале {83}, ни в  Ђтрее,
ни в прочих не покажет ничего случайного. “ него Љир, ќней, Ћдиссей во  всем
будут примером длЯ других, в то времЯ как историк,  обЯзанный  следовать  за
действительными событиЯми, не вправе по своему  усмотрению  создавать  (если
только он не поэт) совершенных людей: рассказываЯ  о  деЯниЯх  Ђлександра  и
‘ципиона {84},  он  не  должен  отдавать  предпочтение  привлекательным  или
непривлекательным  чертам.  Ђ  как  прикажете   распознать,   что   достойно
подражаниЯ и что нет, - разве  полагаЯсь  на  собственную  рассудительность,
котораЯ не зависит от чтениЯ Љвинта ЉурциЯ {85}?  Ќо  между  тем  нам  могут
возразить:  пусть  в  наставлении  первенствует  поэт,  но  все  же  историк
рассказывает о чем-то  уже  совершившемсЯ,  и  потому  его  примеры  сильнее
воздействуют на человека. Ћтвет очевиден:  если,  основываЯсь  на  том,  что
было, например вчера лил дождь, доказывать, что он будет и  сегоднЯ,  тогда,
на самом деле, у историка  есть  некоторое  преимущество  перед  вымышленным
образом; однако если знать, что пример из прошлого лишь  предполагает  нечто
похожее в будущем, тогда, безусловно, поэт окажетсЯ превзошедшим историка  в
той мере, в какой его пример - будь он из военной, политической или семейной
жизни - будет разумен. €сторик же в своем неприкрашенном было часто  находит
то, что мы называем счастливым случаем, опровергающим  величайшую  мудрость.
Ќередко он должен сообщать о событиЯх, причину которых не знает, если же  он
о ней и говорит, то говорит как поэт.
     „лЯ того, чтобы доказать, что  вымышленный  пример  обладает  такой  же
силой поучениЯ, как и взЯтый из жизни (что касаетсЯ побуждениЯ, то Ясно, что
вымысел можно настроить на высочайшую мелодию страсти),  позвольте  привести
пример, где соперничают поэт и историк. € ѓеродот, и  ћстин  свидетельствуют
{86}, что преданный слуга царЯ „ариЯ  -  ‡опир,  видЯ  долгое  сопротивление
восставших вавилонЯн, притворилсЯ, будто попал в крайнюю немилость к  своему
господину: длЯ подтверждениЯ этого он приказал отрезать себе уши  и  нос;  и
когда он бежал к вавилонЯнам, те принЯли его и за  храбрость  облекли  таким
доверием, что ему удалось найти способ предать их  потом  в  руки  „ариЯ.  “
‹ивиЯ  есть  сходный  рассказ  о  ’арквинии  и  его  сыне  {87}.   Љсенофонт
превосходно сочинил, как Ђбрадат {88} похожей уловкой оказал помощь Љиру.  €
Я хотел бы знать, представьсЯ вам  случай  таким  же  честным  притворством;
услужить своему повелителю, разве из  вымысла  Љсенофонта  вы  не  могли  бы
узнать о нем так же, как из достоверного источника? ‚оистину это было бы длЯ
вас даже лучше, потому что при этом вы  сохранили  бы  в  целости  нос,  ибо
Ђбрадат в своем притворстве не зашел так  далеко.  €так,  лучшее  в  истории
ЯвлЯетсЯ предметом поэзии, поскольку  в  любом  поступке,  деЯнии,  в  любой
юридической, политической или военной хитрости историк ограничен  изложением
фактов, тогда как поэт (если он желает) может, подражаЯ, создать нечто  свое
и украсить это по своему разумению, чтобы лучшей получилось у него  учить  и
доставлЯть удовольствие. € рай, и ад „анте во власти его  пера.  €  если  бы
менЯ попросили назвать имена этих поэтов, то Я бы  мог  назвать  многие,  но
речь моЯ, как Я уже говорил и вновь говорю, не об искуснике, а об искусстве.
     ‡аслугой истории обычно считают, что  будто  именно  в  этой  достойной
науке человек видит добродетель прославленной и зло наказанным, а  на  самом
деле эта похвала относитсЯ к Џоэзии, а не к истории. ЏоэзиЯ всегда  облачает
добродетель в лучшие свои одежды и дает ей в  служанки  ”ортуну,  чтобы  все
непременно проникались к ней любовью. Џосмотрите, как “лисс сражалсЯ с бурей
и  прочими  опасностЯми,  но  они  были  лишь  испытанием  его  терпениЯ   и
великодушиЯ и придали им  еще  больше  блеска  в  скором  благоденствии.  €,
напротив, если  на  сцену  ЯвлЯютсЯ  злодеи,  то  они  уходЯт  с  нее  столь
поверженными (так ответил один сочинитель  трагедий  человеку,  которому  не
нравилось  их  смотреть),  что  едва  ли   могут   воодушевить   кого-нибудь
последовать  за  собой.  €сторик  же,  будучи  в  плену  у   правды   нашего
безрассудного мира,  нередко  внушает  ужас  видом  добродетели  и  поощрЯет
разнузданный порок.
     ђазве мы не знаем, что доблестный Њильтиад сгнил  в  оковах  {89}?  что
справедливого ”окиона и просвещенного ‘ократа предали смерти как  изменников
{90}? что жестокий ‘ев_е_р преуспевал {91}? а славный ‘ев_е_р был подло убит
{92}? разве ‘улла и Њарий не умерли в своих постелЯх {93}? и разве  не  были
заколоты Џомпей и –ицерон {94}, когда изгнание они посчитали бы за  счастье?
ђазве не знаем мы, что добродетельный  Љатон  был  доведен  до  самоубийства
{95}? а мЯтежный –езарь  столь  вознесен,  что  его  имени  и  через  тысЯчу
шестьсот лет воздаютсЯ высочайшие почести  {96}?  ‚спомните  хотЯ  бы  слова
–езарЯ о вышеназванном ‘улле (который если что  и  сде