а  надумает
послать талант человеку, у которого мошна тугаЯ, так тут уж и впрЯмь завидки
возьмут. Ќа хорошем фундаменте и здание бывает хорошее, а лучший фундамент и
котлован - это деньги.
     - ђади создателЯ, ‘анчо, - взмолилсЯ „он Љихот, - кончай ты свою  речь.
џ уверен, что  если  не  прерывать  рассуждений,  в  которые  ты  ежеминутно
пускаешьсЯ, то у тебЯ не останетсЯ времени ни на еду, ни на  сон:  все  твое
времЯ уйдет на болтовню.
     - Ѓудь у вашей милости хорошаЯ памЯть, - возразил ‘анчо,  -  вы  должны
были бы помнить все пункты соглашениЯ, которое мы  с  вами  заключили  перед
последним нашим выездом. Ћдин из его пунктов  гласит,  что  мне  дозволЯетсЯ
говорить все, что угодно, если только это не порочит  ближнего  моего  и  не
оскорблЯет вашей милости, и, по-моему, до сих пор  Я  помЯнутого  пункта  ни
разу не нарушил.
     - џ не помню такого пункта, ‘анчо, - сказал „он Љихот, - но  если  даже
это и так, то все же Я хочу, чтобы ты умолкнул и двинулсЯ  следом  за  мной:
ведь музыка, которую мы вчера вечером слышали,  снова  увеселЯет  долины,  и
разумеетсЯ, что свадьба будет отпразднована прохладным утром, а не в знойный
полдень.
     ‘анчо исполнил повеление своего  господина,  и  как  скоро  он  оседлал
ђосинанта и серого, то оба сели верхами и неспешным шагом въехали под навес.
Џервое, что Явилось взору ‘анчо, это целый бычок, насаженный  на  вертел  из
цельного вЯза и жарившийсЯ на огне, в коем  пылала  добраЯ  поленница  дров,
шесть  же  котлов,  стоЯвших  вокруг  костра,  формою  своею  не  напоминали
обыкновенные котлы, скорее это были бочки, способные  вместить  груды  мЯса:
они столь неприметно вбирали в себЯ и поглощали бараньи туши, точно это были
не бараньи туши, а голуби; освежеванным зайцам и ощипанным  курам,  висевшим
на  деревьЯх  и  ожидавшим  своего  погребениЯ  в  котлах,  не  было  числа;
видимо-невидимо битой птицы и всевозможной дичи было развешено на  деревьЯх,
чтобы провЯлить ее. ‘анчо насчитал свыше шестидесЯти  бурдюков  вместимостью
более двух арроб каждый  и,  как  оказалось  впоследствии,  с  вином  лучших
сортов; белоснежный хлеб был свален в кучи, как обыкновенно сваливают  зерно
на гумне; сыры, сложенные, как кирпичи, образовывали целую стену; два чана с
маслом поболее красильных служили длЯ жареньЯ изделий из теста;  поджаренное
тесто вытаскивали громадными лопатами и бросали в  стоЯвший  тут  же  чан  с
медом. Џоваров и поварих было более пЯтидесЯти, и все они,  как  на  подбор,
казались опрЯтными, расторопными и довольными. ‚ просторном брюхе бычка было
зашито двенадцать маленьких молоденьких поросЯт, отчего мЯсо его должно было
стать еще вкуснее и нежнее. ‚ большом Ящике находились прЯности всех сортов:
видно было, что их покупали не фунтами, а целыми арробами. ‘ловом, свадебное
угощение было чисто деревенское, но зато столь обильное, что его хватило  бы
на целое войско.
     ‘анчо  Џанса  все  это  разглЯдывал,  все  это  созерцал  и  всем  этим
любовалсЯ. Џервоначально его  манили  и  соблазнЯли  котлы,  из  коих  он  с
превеликою охотою налил бы себе чугунок, засим бурдюки пленили его сердце и,
наконец,  изделиЯ  из  теста,  поджаривавшиесЯ  сверх  обыкновениЯ   не   на
сковородках, а в пузатых чанах. ’ерпеть долее и поступить иначе  было  свыше
его сил, а потому он приблизилсЯ к одному из  ретивых  поваров  и  на  Языке
голодного, хотЯ и вполне учтивого человека попросил позволениЯ  обмакнуть  в
один из котлов ломоть хлеба. Џовар же ему на это сказал:
     - Ќа сегоднЯ, братец, благодарЯ богачу Љамачо голод  получил  отставку.
‘лезай с осла, поищи половник, вылови курочку-другую, да  и  кушай  себе  на
здоровье.
     - џ нигде не вижу половника, - объЯвил ‘анчо.
     - Џогоди, - сказал повар. - ѓоре мне с тобой, экий ты знать,  ломака  и
нескладеха!
     ‘ последним словом он схватил кастрюлю, окунул ее в бочку, выловил трех
кур и двух гусей и сказал ‘анчо:
     - Љушай, приЯтель, подзаправьсЯ пока до обеда этими пеночками.
     - Њне некуда их положить, - возразил ‘анчо.
     - ’ак возьми с собой и  кастрюльку,  -  сказал  повар,  -  богатство  и
счастье Љамачо покроют любые издержки.
     Џока ‘анчо вел этот разговор, „он Љихот наблюдал за тем, как под  шатер
въезжали двенадцать поселЯн, все, как один,  в  Ярких  праздничных  нарЯдах,
верхом на чудесных кобылицах, радовавших  глаз  роскошною  своею  сбруей  со
множеством бубенцов на нагрудниках; стройный  этот  отрЯд  несколько  раз  с
веселым шумом и гамом прогарцевал по лужайке.
     - „а здравствуют Љамачо и ЉитериЯ! - восклицали поселЯне. - Ћн столь же
богат, сколь она прекрасна, а она прекраснее всех на свете.
     Џослушав их, „он Љихот подумал:
     "Њожно сказать с уверенностью, что они никогда не видали моей „ульсинеи
’обосской, потому что если б они ее видели, то сбавили  бы  тон  в  похвалах
этой самой Љитерии".
     Њалое времЯ спустЯ с разных сторон стали собиратьсЯ под шатер участники
многоразличных танцев и, между прочим,  двадцать  четыре  исполнителЯ  танца
мечей, все молодец к молодцу, в одежде из тонкого  белоснежного  полотна,  в
головных уборах из добротного разноцветного шелка; один из всадников спросил
предводителЯ танцоров, разбитного парнЯ, не поранилсЯ ли кто-нибудь из них.
     - ‘лава богу, до сих пор никто не поранилсЯ, все мы живы-здоровы.
     € тут, увлекаЯ  за  собой  своих  товарищей  и  выделываЯ  всевозможные
колена, он стал до  того  ловко  кружитьсЯ,  что  хотЯ  „он  Љихоту  не  раз
приходилось видеть подобные танцы, однако ж этот понравилсЯ ему всех более.
     ЏонравилсЯ ему и танец отменно красивых девушек, таких юных на вид, что
каждой из них можно было дать, самое  меньшее,  четырнадцать  лет,  а  самое
большее - восемнадцать; нарЯдились они в платьЯ зеленого  сукна;  волосы,  в
венках из жасмина, роз, амаранта и жимолости, столь  золотистые,  что  могли
соперничать с солнечными лучами, у одних были заплетены  в  косы,  у  других
распущены. ЏредводителЯми их были маститый старец и почтеннаЯ матрона, не по
годам, однако же, гибкие и подвижные. ’анцевали они  под  саморскую  волынку
как лучшие в мире танцовщицы, и ноги их были столь же быстры, сколь  скромно
было выражение их лиц.
     ‡а этим последовал другой замысловатый танец, принадлежащий к числу так
называемых "разговорных" {1}. €сполнЯли его восемь нимф, разбившихсЯ на  две
группы: одною группою руководил бог Љупидон, другою - бог  ђасчета;  Љупидон
был снабжен крыльЯми, луком, колчаном и  стрелами,  бог  ђасчета  облачен  в
роскошную разноцветную одежду, сотканную из золота и шелка. Ќа спине у нимф,
следовавших за Ђмуром, на белом пергаменте крупными буквами  были  начертаны
их имена. ЏоэзиЯ - гласила перваЯ надпись. Њудрость -  втораЯ,  ‡натность  -
третьЯ и, наконец, „облесть - четвертаЯ. ’аким же образом  были  означены  и
те, что следовали за богом  ђасчета:  ™едрость  -  гласила  перваЯ  надпись,
Џодарок - втораЯ, ‘окровище -  третьЯ,  четвертаЯ  же  -  Њирное  обладание.
‚переди всех двигалсЯ деревЯнный замок, который тащили четыре дикарЯ, увитые
плющом, в полотнЯной одежде, выкрашенной в зеленый  цвет,  и  все  это  было
столь натурально, что ‘анчо слегка струхнул. Ќа фронтоне  замка  и  на  всех
четырех его стенах было написано:  ‡амок  благонравиЯ.  ’ут  же  шли  четыре
музыканта,  превосходно  игравшие  на  рожках  и  тамбуринах.  ’анец  открыл
Љупидон,  затем,  проделав  две  фигуры,  он  остановил  взор  на   девушке,
показавшейсЯ между зубцов замка, прицелилсЯ в нее из лука и обратилсЯ к  ней
с такими стихами:

     џ - могучий бог, царЯщий
     ‚ небесах и на земле,
     Ќад пучиной вод кипЯщей
     € в бездонной адской мгле,
     ‘ердце страхом леденЯщей.
     „лЯ менЯ, чью волю тут,
     Љак и всюду, свЯто чтут,
     Ќевозможное возможно,
     € от века непреложны
     Њой закон, приказ и суд.

     Џроговорив эти стихи, он пустил стрелу поверх замка и  отошел  на  свое
место. Џосле этого вышел вперед бог ђасчета и исполнил две фигуры танца; как
же скоро тамбурины смолкли, он заговорил стихами:

     Љупидона Я сильнее,
     •оть ему всегда готов
     Џомогать в любой затее.
     џ рождением знатнее
     € превыше всех богов.
     џ - ђасчет. Њне труд смешон.
     Ѓез менЯ ж бесплоден он;
     Ќо невеста так собою
     •ороша, что стать слугою
     „аже Я ей принужден.

     ’ут бог ђасчета удалилсЯ, и вместо него поЯвилась ЏоэзиЯ;  проделав  по
примеру предшественников свои две фигуры, она  вперила  взор  в  девушку  из
замка и сказала:

     Ћт Џоэзии приветы,
     ѓоспожа, изволь принЯть.
     џ во славу свадьбы этой
     Ќе устану сочинЯть
     ‘ладкозвучные сонеты
     €, коль ты убеждена,
     —то гостЯм Я не скучна,
     ’вой завидный девам жребий
     ‚ыше вознесу, чем в небе
     ‚ознесла свой серп луна.

     ‘ этими словами ЏоэзиЯ возвратилась на свое место,  а  от  группы  бога
ђасчета отделилась ™едрость и, исполнив свои фигуры, заговорила:

     ™едростью зовут уменье
     ’ак вести себЯ во всем,
     —тоб сберечь свое именье
     € притом не слыть скупцом,
     ‚ызывающим презренье.
     Ќо, дабы тебЯ почтить,
     џ сегоднЯ рада быть
     ђасточительной безмерно:
     ќта слабость - способ верный
     ’ех, кто любит, отличить.

     ’ак же точно выходили и удалЯлись и все прочие участницы  обеих  групп:
каждаЯ проделывала свои фигуры  и  читала  стихи,  из  коих  некоторые  были
грациозны, а некоторые уморительны, в памЯти же „он Љихота (памЯти изрЯдной)
остались только вышеприведенные; затем все смешались и начали  сплетатьсЯ  и
расплетатьсЯ с отменным изЯществом и непринужденностью; Ђмур же всЯкий  раз,
когда проходил возле замка, пускал поверху стрелу, а бог ђасчета разбивал  о
стены замка позолоченные копилки.  ’анцевали  довольно  долго,  наконец  бог
ђасчета достал кошель, сделанный из шкурки большого  разношерстного  кота  и
как будто бы набитый деньгами, и швырнул его в  замок,  отчего  стены  замка
распались и рухнули, а девица осталась без всЯкого прикрытиЯ и защиты. ’огда
к ней со всею своею свитою ринулсЯ бог ђасчета и, набросив ей на шею длинную
золотую цепь, сделал вид, что намерен схватить ее,  поработить  и  увести  в
плен, но тут Ђмур и его присные как будто  бы  вознамерились  ее  отбить,  и
движениЯ эти проделывались под звуки тамбуринов, все танцевали  и  исполнЯли
фигуры в такт музыке. Ќаконец дикари помирили враждующие стороны, с  великим
проворством собрали и поставили стенки замка, девица снова заперлась в  нем,
и на этом танец окончилсЯ, и зрители остались им очень довольны.
     „он Љихот спросил одну из нимф, кто  сочинил  Я  разучил  с  ними  этот
танец. Ќимфа ответила, что это одно духовное лицо из их села, - у него, мол,
большой талант на такого рода выдумки.
     - Ѓьюсь об заклад, - сказал „он Љихот,  -  что  этот  бакалавр  или  же
свЯщеннослужитель, верно, держит сторону Љамачо, а не Ѓасильо, и что у  него
больше способностей к сочинению сатир, нежели к церковной  службе.  ‚прочем,
он так удачно ввел в свой танец даровитость Ѓасильо и богатство Љамачо!
     ‘анчо Џанса, который слышал весь этот разговор, сказал:
     - Љто как, а Я за Љамачо.
     - Ћдним словом, - заметил „он Љихот, -  сейчас  видно,  ‘анчо,  что  ты
мужик, да еще из тех, которые заискивают перед сильными.
     - Ќе знаю, перед кем это Я заискиваю, - возразил ‘анчо, - знаю  только,
что с котлов Ѓасильо никогда мне не снЯть таких распрекрасных пенок, какие Я
снЯл с котлов Љамачо.
     ’ут он показал „он Љихоту кастрюлю с  гусЯми  и  курами,  вытащил  одну
курицу и, с великим наслаждением и охотою начав уплетать ее, молвил:
     - Ђ ну его ко всем чертЯм, этого Ѓасильо, и со всеми его способностЯми!
‘колько имеешь, столько и стоишь, и  столько  стоишь,  сколько  имеешь.  ЊоЯ
покойнаЯ бабушка говаривала, что все люди делЯтсЯ на имущих  и  неимущих,  и
она сама предпочитала имущих, а  в  наше  времЯ,  государь  мой  „он  Љихот,
богатеЯм куда привольнее живетсЯ, нежели грамотеЯм, осел, покрытый  золотом,
лучше оседланного конЯ. ‚от почему Я еще раз повторЯю, что стою за Љамачо: с
его котлов можно снЯть немало пенок, то есть гусей, кур, зайцев и  кроликов,
а в котлах Ѓасильо дно видать, а на дне если что  и  есть,  так  разве  одна
жижа.
     - ’ы кончил свою речь, ‘анчо? - спросил „он Љихот.
     - „олжен буду кончить, - отвечал ‘анчо, -  потому  вашей  милости,  как
видно, она не по душе,  а  если  б  не  это,  Я  бы  еще  днЯ  три  соловьем
разливалсЯ.
     - „ай бог, ‘анчо, чтоб ты онемел, пока Я еще жив, - сказал „он Љихот.
     - „ела наши таковы, - заметил ‘анчо,  -  что  Я  еще  при  жизни  вашей
милости достанусь червЯм на корм, и тогда, верно  уж,  совсем  онемею  и  не
пророню ни единого слова до самого  конца  света  или,  по  малой  мере,  до
‘трашного суда.
     - …сли бы даже это так и произошло, - возразил „он Љихот, -  все  равно
твое молчание, ‘анчо, не сравнЯлось бы с тем, что ты уже наговорил, говоришь
теперь  и  еще  наговоришь  в  своей  жизни.  Џритом  гораздо   естественнее
предположить, что Я умру раньше тебЯ, вот почему Я не могу рассчитывать, что
ты при мне онемеешь хотЯ бы на то времЯ, когда  ты  пьешь  или  спишь,  а  о
большем Я уж и не мечтаю.
     - Џо чистой совести скажу вам, сеньор, - объЯвил ‘анчо, -  на  курносую
полагатьсЯ не приходитсЯ, то есть, разумею, на смерть; длЯ  нее  что  птенец
желторотый, что старец седобородый - все едино, а  от  нашего  свЯщенника  Я
слыхал, что она так же часто заглЯдывает в высокие башни королей,  как  и  в
убогие хижины беднЯков. ќта госпожа больше любит выказывать свое могущество,
нежели стеснительность. Ћна  нимало  не  привередлива:  все  ест,  ничем  не
брезгует и набивает суму людьми всех возрастов и званий. Ћна не из тех жниц,
которые любЯт вздремнуть в полдень: она всЯкий час жнет и притом любую траву
- и зеленую и сухую, и, поди, не разжевывает, а прЯмо так жрет и глотает что
ни попало, потому она голоднаЯ, как собака, и никогда не наедаетсЯ досыта, и
хоть у нее брюха нет, а все-таки можно подумать, что у нее  водЯнка,  потому
она с такой жадностью выцеживает жизнь изо всех живущих на свете, словно это
ковш холодной воды.
     - Ћстановись, ‘анчо, - прервал его тут „он Љихот.  -  „ержись  на  этой
высоте и не падай, - признатьсЯ, то, что ты так по-деревенски просто  сказал
о смерти, мог бы сказать лучший проповедник. ѓоворю тебе, ‘анчо:  если  б  к
добрым твоим наклонностЯм присовокупить остроту ума, то тебе  оставалось  бы
только взЯть кафедру под мышку и пойти пленЯть свет  проповедническим  своим
искусством.
     - †иви по правде - вот самаЯ лучшаЯ проповедь, а другого  богословиЯ  Я
не знаю, - объЯвил ‘анчо.
     - Ќикакого другого богословиЯ тебе и не нужно, - заметил „он  Љихот,  -
но только вот чего Я не могу уразуметь и постигнуть: коли начало мудрости  -
страх господень, то откуда же у тебЯ такие познаниЯ, если ты  любой  Ящерицы
боишьсЯ больше, чем господа бога?
     - ‘удите, сеньор, о делах вашего рыцарства и не беритесь судить о чужой
пугливости и чужой храбрости, - отрезал ‘анчо, - по  части  страха  божиЯ  Я
кого хотите за поЯс заткну. ‡асим позвольте мне, ваша милость,  полакомитьсЯ
этими самыми пеночками, а все остальное есть празднословие, за которое с нас
на том свете спросЯт.
     €, сказавши это, он с такою  беззаветною  отвагою  ринулсЯ  на  приступ
кастрюли, что, глЯдЯ на него, загорелсЯ отвагой и „он Љихот и, без сомнениЯ,
оказал бы ему поддержку, но этому помешали некоторые обстоЯтельства, о  коих
придетсЯ рассказать дальше.


     1 "ђазговорный" танец - пантомима, сопровождаемаЯ танцами и пением.


        ѓ‹Ђ‚Ђ XXI,
     в коей продолжаетсЯ свадьба Љамачо и происходЯт другие занЯтные событиЯ

     ‚ то времЯ как „он Љихот и ‘анчо вели между собой разговор, приведенный
в главе предыдущей, послышались громкие голоса и  великий  шум;  поднЯли  же
этот шум и крик поселЯне, прибывшие сюда на кобылицах; теперь  они  во  весь
дух мчались навстречу новобрачным, которые с толпою музыкантов и  затейников
приближались в сопровождении свЯщенника, родни и наиболее  именитых  жителей
окружных селений, и  на  всех  участниках  этого  шествиЯ  были  праздничные
нарЯды. Љак скоро ‘анчо увидел невесту, то воскликнул:
     - €стинный бог, одета она не по-деревенски, а  как  столичнаЯ  модница!
‚ерное слово, на ней не патены {1}, а, если только глаза менЯ не обманывают,
дорогие кораллы, и не куэнское зеленое  сукнишко,  а  самолучший  бархат!  Ђ
белаЯ оторочка, думаете, из простого полота? Ђн нет - ей-ей,  из  атласа!  Ђ
перстни, скажете, гагатовые? —ерта с два, пропади Я пропадом,  коли  это  не
золотые колечки, да еще  какие  золотые-то,  с  жемчужинами,  белыми,  ровно
простокваша; каждаЯ такаЯ жемчужина дороже глаза. Ђ волосы-то, мать честнаЯ!
…сли только они не накладные, то Я таких длинных и таких золотистых отродЯсь
не видывал. Ђ ну-ка попробуйте найдите изъЯн в стройном ее  стане!  „а  ведь
это же ни дать ни взЯть пальма, у  которой  ветки  осыпаны  финиками,  а  на
финики смахивают все эти финтифлюшки, что в волосах у нее и на шее.  ЉлЯнусь
спасением души, это девка бедоваЯ, - такаЯ нигде не пропадет.
     „он Љихота насмешила эта деревенскаЯ манера  хвалить,  однако  ж  и  он
пришел к заключению, что, не считаЯ  его  госпожи  „ульсинеи  ’обосской,  он
никогда еще не видел подобной красавицы.  ‹егкаЯ  бледность  покрывала  лицо
прекрасной Љитерии - должно полагать, оттого,  что  она,  как  все  невесты,
убиралась к венцу и плохо спала эту ночь. ествие направилось к сооруженному
неподалеку, на этой же  самой  лужайке,  и  украшенному  ветками  и  крытому
коврами помосту, где надлежало быть венчанию и откуда можно было смотреть на
игры и танцы; и только все приблизились  к  помосту,  как  сзади  послышалсЯ
громкий голос, произнесший такие слова:
     - Ћстановитесь, люди торопкие и опрометчивые!
     Џри звуках этого голоса и  при  этих  словах  все  повернули  голову  и
увидели, что слова эти  произнес  мужчина  в  черном  камзоле  с  шелковыми,
по-видимому, нашивками в виде Языков пламени. Ќа  голове  у  него  (как  это
вскоре заметили) был траурный венок  из  ветвей  кипариса,  опиралсЯ  он  на
длинный посох. …два он приблизилсЯ, все узнали  в  нем  молодца  Ѓасильо  и,
почуЯв, что его поЯвление в такую  минуту  предвещает  недоброе,  замерли  в
ожидании, не постигаЯ, к чему ведут эти выкрики и слова.
     Ќаконец, выбившийсЯ из сил и запыхавшийсЯ, он остановилсЯ прЯмо  против
молодых, воткнул в землю' посох с наконечником из стали, побледнел, обратил,
взор на Љитерию и заговорил хриплым и прерывающимсЯ голосом:
     - ’ебе хорошо известно, жестокосерднаЯ ЉитериЯ, что по  законам  свЯтой
веры, которую мы исповедуем, ты, покуда Я жив, ни за  кого  выйти  замуж  не
властна. ‚месте с тем длЯ тебЯ не составлЯет тайны, что в ожидании той поры,
когда времЯ и собственные мои усилиЯ упрочат наконец мое  благосостоЯние,  Я
продолжал соблюдать приличиЯ, чести твоей подобающие, ты  же,  нарушив  свой
долг  по  отношению  к  доброму  моему  намерению,  желаешь  отдать  себЯ  в
распорЯжение  другого,  хотЯ  должна  принадлежать  мне,  -  в  распорЯжение
человека, который настолько богат, что даже  счастье,  а  не  только  земные
блага, может себе купить. € вот, дабы счастье его было полным (хотЯ Я  и  не
думаю, чтобы он его заслуживал, но, видно, так уж  угодно  небу),  Я  своими
собственными руками устраню препоны и затруднениЯ, мешающие его  счастью,  и
уйду  прочь  с  дороги.  Њного   лет   здравствовать   богатому   Љамачо   с
бесчувственною Љитерией, и да умрет беднЯк Ѓасильо,  коего  свела  в  могилу
бедность, подрезавшаЯ крыльЯ его блаженству!
     ‘ этими словами Ѓасильо схватилсЯ за воткнутый  в  землю  посох,  после
чего нижнЯЯ его часть осталась в земле, и тут оказалось, что это - ножны,  а
в ножнах спрЯтана короткаЯ шпага; воткнув  же  в  землю  один  конец  шпаги,
представлЯвший собой ее  рукоЯть,  Ѓасильо  с  безумною  стремительностью  и
непреклонною решимостью бросилсЯ на острие, мгновение  спустЯ  окровавленное
стальное лезвие вошло в него до половины и пронзило насквозь, и  несчастный,
проколотый собственным своим  оружием,  обливаЯсь  кровью,  распростерсЯ  на
земле.
     ‡лаЯ долЯ Ѓасильо и происшедший с ним прискорбный случай тронули сердца
его друзей, и они  тотчас  поспешили  ему  на  помощь;  „он  Љихот,  оставив
ђосинанта, также бросилсЯ к нему, поднЯл его на руки и удостоверилсЯ, что он
еле  дышит.  •отели  было  извлечь  шпагу,  однако  ж  свЯщенник,  при   сем
присутствовавший, сказал, чтобы до исповеди не извлекали, а  то,  мол,  если
извлечь, Ѓасильо сейчас же испустит дух. Њежду  тем  Ѓасильо  стал  подавать
признаки жизни и произнес голосом жалобным и слабым:
     - …сли б ты пожелала, бессердечнаЯ ЉитериЯ, в смертный мой  час  отдать
мне свою руку в знак согласиЯ стать моею женою, Я умер бы с  мыслью  о  том,
что безрассудство мое  имеет  оправдание,  ибо  благодарЯ  ему  Я  достигнул
блаженства быть твоим.
     Ќа это свЯщенник сказал Ѓасильо, что ему должно  помышлЯть  о  спасении
души, а не о плотских прихотЯх, и горЯчо молить бога простить ему его  грехи
и  отчаЯнный  его  шаг.  Ѓасильо  объЯвил,  что  ни   за   что   не   станет
исповедоватьсЯ, покуда ЉитериЯ не отдаст ему  своей  руки,  ибо  только  эта
радость укрепит, дескать, волю его и подаст ему силы к исповеди.
     „он Љихот, услышав слова раненого,  громко  объЯвил,  что  просьба  его
вполне законна и разумна и к тому же  легко  исполнима  и  что  если  сеньор
Љамачо вступит в брак с сеньорой Љитерией как со вдовою доблестного Ѓасильо,
то он будет пользоватьсЯ таким же уважением, как если бы принЯл  ее  из  рук
отца:
     - ‘ейчас требуетсЯ лишь сказать "да", и выговорить это слово невесту ни
к чему не обЯзывает, оттого что длЯ жениха брачною постелью ЯвитсЯ могила.
     Љамачо все это слышал, и все это приводило его  в  такое  недоумение  и
смущение, что он не знал, как быть и что отвечать; однако ж  друзьЯ  Ѓасильо
столь упорно добивались его согласиЯ на то, чтобы ЉитериЯ отдала  умирающему
руку, а иначе, мол, Ѓасильо, безутешным отойдЯ  в  мир  иной,  погубит  свою
душу, что в конце концов уговорили, а вернее, принудили  его  объЯвить,  что
если ЉитериЯ согласна, то он  противитьсЯ  не  станет,  ибо  исполнение  его
желаний будет отдалено лишь на мгновенье.
     ’ут все подбежали к Љитерии и кто мольбами, кто  слезами,  кто  вескими
доводами попытались убедить ее отдать руку бедному Ѓасильо, она же  казалась
бесчувственнее самого мрамора и недвижнее статуи и, по-видимому,  не  знала,
что говорить, да и не могла и не  хотела  держать  ответ,  и  так  бы  и  не
ответила, когда бы свЯщенник ей не  сказал,  что  надобно  решатьсЯ,  ибо  у
Ѓасильо душа уже расстаетсЯ  с  телом,  и  что  неопределенности  этой  пора
положить конец. ’огда прекраснаЯ ЉитериЯ, ни слова не говорЯ, смЯтеннаЯ,  по
виду печальнаЯ и томимаЯ раскаЯнием,  направилась  к  Ѓасильо,  а  тот,  уже
закатив глаза, дышал прерывисто и часто, шептал еле слышно имЯ Љитерии и  по
всем признакам собиралсЯ умереть как Язычник, а не как  христианин.  ЉитериЯ
приблизилась к нему, опустилась на колени и без слов, знаками попросила  его
протЯнуть ей руку. Ѓасильо открыл глаза и, глЯдЯ на нее в упор, молвил:
     - Ћ ЉитериЯ! ’ы пришла доказать, сколь ты сострадательна,  в  тот  миг,
когда сострадание твое ЯвитсЯ длЯ менЯ ножом, пресекающим жизнь мою,  ибо  Я
не в силах наслаждатьсЯ блаженством, которое мне  доставлЯет  мысль,  что  Я
твой избранник, как не в силах Я прекратить мои мучениЯ, ибо  зловещаЯ  тень
смерти поспешно заволакивает мне очи. Ћб одном Я молю тебЯ, о роковаЯ звезда
моЯ: если ты просишь у менЯ руку и желаешь отдать мне  свою,  то  пусть  это
будет не из милости и не длЯ того, чтобы снова ввести менЯ в обман,  -  нет,
признай и объЯви, что ты  добровольно  протЯгиваешь  мне  ее  как  законному
своему супругу, ибо нехорошо в такую минуту менЯ обманывать  и  притворЯтьсЯ
передо мной, меж тем как Я всегда был с тобой правдив до конца.
     ЏроизносЯ эти слова,  он  неоднократно  лишалсЯ  чувств,  и  окружающие
опасались, что еще один такой обморок - и он отдаст богу душу. ЉитериЯ,  всЯ
воплощеннаЯ скромность и  стыдливость,  вложила  правую  свою  руку  в  руку
Ѓасильо и сказала:
     - ЌикакаЯ сила в мире не могла бы сломить  мою  волю.  €так,  Я  вполне
добровольно отдаю тебе руку в знак согласиЯ стать законною твоею супругою  и
принимаю твою, если только ты мне  ее  отдаешь  по  собственному  желанию  и
рассудок твой не приведен в смЯтение и расстройство тем  бедствием,  которое
ты терпишь через поспешное свое решение.
     - џ отдаю тебе свою руку, - отвечал Ѓасильо, - не будучи ни  смЯтенным,
ни помешанным, но в том здравом уме, которым небу угодно было менЯ наделить,
и вот таким Я отдаюсь и вверЯюсь тебе как твой супруг.
     - Ђ Я - как твоЯ супруга, - подхватила ЉитериЯ, - все равно,  проживешь
ли ты много лет, или же тебЯ из моих объЯтий перенесут в могилу.
     - „лЯ тЯжелораненого этот парень слишком много разговаривает, - заметил
тут ‘анчо Џанса, - скажите ему, чтоб он прекратил объЯснениЯ в любви,  пусть
лучше о душе подумает: мне сдаетсЯ, что она у него не желает расставатьсЯ  с
телом, а все вертитсЯ на Языке.
     €так, Ѓасильо  и  ЉитериЯ  взЯли  друг  друга  за  руки,  а  свЯщенник,
растроганный до слез, благословил  их  и  стал  молитьсЯ  о  упокоении  души
новобрачного, новобрачный же, как скоро получил благословение, с неожиданною
легкостью вскочил и  с  необычайною  быстротою  извлек  шпагу,  длЯ  которой
ножнами ЯвлЯлось  его  собственное  тело.  ‚се  присутствовавшие  подивились
этому, а иные, отличавшиесЯ не столько сметливостью,  сколько  простодушием,
стали громко кричать:
     - —удо! —удо!
     Ћднако ж Ѓасильо объЯвил:
     - Ќе "чудо, чудо", а хитрость, хитрость!
     ‘вЯщенник, растерЯнный и сбитый с толку, бросилсЯ  к  нему  и,  пощупав
обеими руками рану, обнаружил, что лезвие прошло не через мЯкоть и ребра,  а
через железную трубочку, в этом  месте  искусно  прилаженную  и  наполненную
кровью, котораЯ, как потом выЯснилось, не  сворачивалась,  оттого  что  была
особым образом изготовлена. ‚ конце концов свЯщенник,  Љамачо  и  почти  все
присутствовавшие догадались, что их одурачили  и  провели  за  нос.  Ќевесту
шутка эта, по-видимому, не огорчила, - напротив, услышав разговоры, что брак
ее совершилсЯ обманным путем и потому не может считатьсЯ действительным, она
объЯвила, что не берет своего слова назад, из чего  все  вывели  заключение,
что ЉитериЯ и Ѓасильо сами все  это  замыслили  и  были  друг  с  дружкою  в
заговоре; Љамачо же и его  свидетели  рассвирепели  и,  решившись  применить
оружие, дабы отомстить сопернику, обнажили  множество  шпаг  и  ринулись  на
Ѓасильо, однако в то же мгновение  в  защиту  Ѓасильо  было  обнажено  почти
столько же шпаг, и сам „он Љихот верхом на коне, с  копьем  в  руках  и  как
можно лучше заградившись щитом, проложил себе дорогу и выехал вперед. ‘анчо,
которого такие нехорошие дела никогда не радовали и  не  забавлЯли,  укрылсЯ
под сенью котлов, с которых он только что снЯл смачные  пенки,  ибо  он  был
уверен, что это место свЯто и должно внушать к себе благоговение. „он  Љихот
между тем громким голосом заговорил:
     - Ћстановитесь, сеньоры, остановитесь! Ќикто не вправе мстить за обиды,
чинимые нам любовью. Џримите в рассуждение, что любовь и война - это одно  и
то же, и подобно как на войне прибегать к хитростЯм и ловушкам, дабы одолеть
врага, признаетсЯ за  вещь  вполне  дозволенную  и  обыкновенную,  так  и  в
схватках и состЯзаниЯх любовных допускаетсЯ прибегать к плутнЯм  и  подвохам
длЯ достижениЯ желанной цели, если  только  они  не  унижают  и  не  позорЯт
предмета страсти. ЉитериЯ была суждена Ѓасильо, а Ѓасильо - Љитерии:  таково
было правое и благоприЯтное решение небес.  Љамачо  богат,  и  то,  что  ему
приглЯнетсЯ, он может купить где, когда и как ему вздумаетсЯ. “ Ѓасильо  же,
как говоритсЯ, одна-единственнаЯ овечка, и никто  не  властен  отнЯть  ее  у
него, как бы ни был он могуществен, ибо что бог сочетал, того человек да  не
разлучает, а кто пытаетсЯ это сделать, тому прежде надлежит изведать  острие
моего копьЯ.
     € тут он с такой силой и ловкостью начал  размахивать  своим  копьецом,
что навел страх на всех, кто его не знал; и так глубоко запало в душу Љамачо
пренебрежение, выказанное к нему Љитерией, что он мгновенно  выкинул  ее  из
сердца,  и  потому   увещаниЯ   свЯщенника,   человека   рассудительного   и
добропорЯдочного, возымели успех и подействовали на Љамачо и его сторонников
таким образом, что они смирились и успокоились, в знак чего вложили шпаги  в
неЯсны, и теперь они уже не  столько  порицали  Ѓасильо  за  его  хитроумие,
сколько Љитерию за ее нестойкость; Љамачо же рассудил, что если ЉитериЯ  еще
в девушках любила Ѓасильо, то она и выйдЯ замуж продолжала бы его  любить  и
что ему, Љамачо, должно благодарить бога за то, что он лишилсЯ  Љитерии,  но
ни в коем случае не роптать.
     Љак же скоро Љамачо  и  всЯ  его  дружина  утешились  и  смирились,  то
успокоилась и дружина Ѓасильо, а богач Љамачо, чтобы  показать,  что  он  не
сердитсЯ на шутку и не придает ей значениЯ, вознамерилсЯ продолжать веселье,
как если б это в самом деле была его свадьба, однако ж Ѓасильо, его  невеста
и все их приверженцы не  пожелали  на  этих  празднествах  присутствовать  и
отправились в селение, где жил Ѓасильо, ибо и у беднЯков,  если  только  они
люди  добродетельные  и  благоразумные,   находЯтсЯ   друзьЯ,   которые   их
сопровождают, почитают и защищают, подобно как у  богачей  всегда  находЯтсЯ
льстецы и прихвостни.
     „ружина Ѓасильо пригласила к себе и „он  Љихота,  ибо  нашла,  что  это
человек достойный и отнюдь не робкого десЯтка. Ћдин лишь  ‘анчо  пал  духом,
убедившись, что ему не  бывать  на  роскошном  праздничном  пиру  у  Љамачо,
каковой пир, кстати сказать, зашел потом за ночь; по сему случаю, удрученный
и унылый, следовал он за своим  господином  и  за  всей  компанией  Ѓасильо,
покидаЯ котлы египетские {2}, коих образ он, однако, уносил  в  душе,  пенки
же, увозимые им с собою в кастрюле, пенки, с которыми он почти  справилсЯ  и
которые почти прикончил, олицетворЯли длЯ него все  великолепие  и  изобилие
утраченных благ; и так, задумчивый и хмурый, хотЯ и не голодный,  верхом  на
сером двигалсЯ он вослед за ђосинантом.


     1 Џатены  -  четырехугольные  или  круглые  металлические  пластинки  с
изображением свЯтого, служившие украшением крестьЯнок.
     2  Љотлы  египетские.   -   ‘огласно   библейскому   преданию,   евреи,
находившиесЯ в  …гипте  в  рабстве  и  получавшие  скудную  пищу  в  "котлах
египетских", очутившись в пустыне, пожалели о том, что покинули …гипет,  где
им все же не угрожала голоднаЯ смерть.


        ѓ‹Ђ‚Ђ XXII,
     в коей рассказываетсЯ о великом приключении  в  пещере  Њонтесиноса,  в
самом  сердце  ‹аманчи,  каковое  приключение  длЯ  доблестного  „он  Љихота
‹аманчского полным увенчалось успехом

     ‚еликие и многочисленные почести  оказывали  „он  Љихоту  обрученные  в
благодарность за то,  что  он  принЯл  их  сторону,  и,  в  одинаковой  мере
восхищаЯсь как его храбростью,  так  и  его  мудростью,  признавали  его  за
второго ‘ида в смысле доблести и за второго –ицерона по  части  красноречиЯ.
„обрый ‘анчо трое суток барствовал за счет молодых, которые,  между  прочим,
объЯвили, что о притворном  ранении  прекраснаЯ  ЉитериЯ  предуведомлена  не
была, что эта затеЯ пришла в голову одному Ѓасильо и он  надеЯлсЯ,  что  все
выйдет  именно  так,  как  оно  и  случилось  на  самом  деле;  впрочем,  он
оговаривалсЯ, что кое-кому из друзей он все же замысел свой поведал,  с  тем
чтобы в нужную  минуту  они  поддержали  его  предприЯтие  и  обман  его  не
разоблачили.
     - ЌельзЯ и не должно называть обманом то,  что  имеет  благую  цель,  -
сказал „он Љихот.
     „алее  он  заметил,  что  брак  двух  влюбленных  существ   есть   цель
превосходнаЯ и что злейшими врагами любви ЯвлЯютсЯ голод и вечнаЯ нужда, ибо
любовь есть непрестанное веселье,  восторг  и  блаженство,  особливо  в  том
случае, когда любовник обладает предметом своей любви, и вот тут-то на  него
и ополчаютсЯ Ярые его враги, нужда и бедность; и  все  это  он,  „он  Љихот,
говорит, мол, к тому, чтобы сеньор Ѓасильо перестал упражнЯтьсЯ в тех  родах
искусства, к коим он питает пристрастие, ибо  подобные  упражнениЯ  приносЯт
ему славу, но не приносЯт денег, и чтобы он постаралсЯ нажить себе состоЯние
путЯми законными и хитроумными, а человек смышленый и работЯщий всегда такие
пути отыщет. Џочтенный беднЯк (хотЯ, впрочем, беднЯку редко когда  оказывают
почет) в лице красавицы жены истинным обладает сокровищем, и похитить  ее  у
него - это значит похитить и погубить его честь. Љрасивую и честную женщину,
вышедшую замуж за беднЯка, должно  венчать  лаврами  и  пальмовыми  ветвЯми,
венками победы и торжества. Љрасота сама по себе покорЯет сердца тех, кто ее
видит и знает, - словно лакомаЯ приманка,  влечет  она  к  себе  царственных
орлов и других птиц высокого полета, но если с красотою соединЯютсЯ скудость
и нужда, то на нее налетают вороны, коршуны и прочие хищные птицы, и та, что
все эти испытаниЯ выдержит, по  праву  может  именоватьсЯ  венцом  длЯ  мужа
своего.
     - Џослушайте, благоразумный Ѓасильо, - продолжал „он Љихот, -  какой-то
мудрец утверждал, что  на  свете  есть  только  одна  достойнаЯ  женщина,  и
советовал, чтобы каждый думал  и  считал,  что  эта  единственнаЯ  достойнаЯ
женщина и есть его жена, и тогда он будет чувствовать себЯ  спокойно.  џ  не
женат, и до сей поры мысль о женитьбе мне и в голову не приходила, и со всем
тем Я осмелилсЯ бы преподать совет, если б кто-нибудь у  менЯ  спросил,  как
найти себе достойную жену. Џрежде всего Я  посоветовал  бы  думать  более  о
добром ее имени, нежели о ее достоЯнии, ибо о  женщине  добродетельной  идет
добраЯ слава не только потому,  что  она,  и  правда,  добродетельна,  но  и
потому, что она представлЯетсЯ таковою:  ведь  чести  женщины  более  вредЯт
вольности и ЯвнаЯ распущенность, нежели недостатки тайные. …сли ты введешь к
себе в дом хорошую жену, то уберечь ее и даже развить  ее  качество  особого
труда не составит, а вот если введешь  дурную,  то  исправить  ее  будет  не
так-то легко, ибо перейти от одной крайности к другой дело совсем  не  такое
простое. џ не говорю, что это невозможно, но полагаю, что  это  сопрЯжено  с
трудностЯми.
     ‘анчо все это выслушал и сказал себе: "Љогда Я говорю что-нибудь  умное
и дельное, мой господин обыкновенно замечает, что мне остаетсЯ взЯть кафедру
под  мышку,  начать   расхаживать   по   всему   свету   и   пленЯть   народ
проповедническим искусством, Я же  про  него  скажу,  что  как  приметсЯ  он
нанизывать изречениЯ и давать советы, так ему впору не то что  одну  кафедру
взЯть под мышку, а надеть по две на каждый палец и начать направо  и  налево
проповедовать. —ерт его побери, этого странствующего рыцарЯ, чего он  только
не знает! џ сначала думал, что он смыслит только в  делах  рыцарства,  -  не
тут-то было: все его касаетсЯ, и всюду он сует свой нос".
     ’ак бормотал ‘анчо, а „он Љихот услышал его и спросил:
     - —то ты бормочешь, ‘анчо?
     - џ ничего не говорю и не бормочу, - отвечал ‘анчо, - Я только подумал,
как было бы хорошо, если б Я послушал  вашу  милость  до  моей  женитьбы,  -
может, Я бы теперь говорил: "ђазвЯзанному бычку легче облизыватьсЯ".
     - ђазве твоЯ ’ереса так уж плоха, ‘анчо? - спросил „он Љихот.
     - Ќе очень плоха, но и не очень хороша, - отвечал ‘анчо,  -  во  всЯком
случае, не так хороша, как бы мне хотелось.
     - Ќехорошо, ‘анчо, дурно отзыватьсЯ о своей жене, - заметил „он  Љихот,
- ведь она мать твоих детей.
     - Њы с ней квиты, возразил ‘анчо, - она тоже, когда ей припадет  охота,
дурно обо мне отзываетсЯ, особливо когда  ревнует,  -  тут  уж  хоть  свЯтых
выноси.
     €так, три днЯ пробыли они у молодых, и те чествовали их и ублажали, как
царей. „он  Љихот  попросил  лиценциата-фехтовальщика  дать  им  проводника,
который довел бы их до пещеры  Њонтесиноса,  ибо  он  был  снедаем  желанием
проникнуть туда и убедитьсЯ на деле, правду ли рассказывают во всем околотке
об ее чудесах. ‹иценциат сказал, что он пошлет  с  ними  своего  двоюродного
брата, отличного студента и большого  любителЯ  рыцарских  романов,  и  этот
студент, мол, весьма охотно доведет их до самого спуска в  пещеру,  а  затем
покажет им лагуны ђуидеры, славЯщиесЯ не только в  ‹аманче,  но  и  во  всей
€спании; и еще лиценциат сказал, что „он Љихот не без  приЯтности  может  со
студентом побеседовать, ибо студент, дескать, сочинЯет книги, достойные быть
изданными и посвЯщенными вельможам. ‚скоре и точно поЯвилсЯ  студент  верхом
на жеребой ослице, которой седло было покрыто не то пестрым  ковром,  не  то
пестро раскрашенной дерюгой. ‘анчо оседлал ђосинанта, снарЯдил серого, набил
свою суму, к которой теперь еще присоединилась сума студента, также  изрЯдно
набитаЯ, и, помолившись богу и распрощавшись с хозЯевами, путники  двинулись
по направлению к знаменитой пещере Њонтесиноса.
     „орогою  „он  Љихот  спросил  студента,  какого  рода  и  свойства  его
упражнениЯ, занЯтиЯ и труды, студент же на это ответил,  что  занимаетсЯ  он
науками светскими, а что упражнениЯ и труды его состоЯт  в  сочинении  книг,
весьма полезных длЯ государства и весьма увлекательных; что одна из его книг
называетсЯ Ћ костюмах, и в ней описываютсЯ семьсот три  костюма,  их  цвета,
девизы и эмблемы, так что  во  времЯ  празднеств  и  увеселений  придворные,
вместо того чтобы выпрашивать у других или же, как  говоритсЯ,  ломать  себе
голову над костюмами, отвечающими их надобностЯм и  желаниЯм,  могут  в  его
книге сыскать и выбрать себе любой образец, какой им только понравитсЯ.
     - “ менЯ есть подходЯщие костюмы и длЯ ревнивого, и длЯ отвергнутого, и
длЯ забытого, и длЯ пребывающего в разлуке, и они  будут  им  очень  даже  к
лицу. …ще у менЯ есть книга, которую  Я  хочу  озаглавить  Њетаморфозы,  или
€спанский Ћвидий {1}, отличающаЯсЯ новизною и своеобразием вымысла: в ней  Я
перелицовываю ЋвидиЯ на шутовской лад  и  рассказываю,  что  такое  •иральда
‘евильскаЯ и Ђнгел Њагдалины {2}, что такое кордовский Љаньо  де  ‚есингерра
{3}, что такое Ѓыки ѓисандо, ‘ьерра Њорена, мадридские фонтаны  ‹еганитос  и
‹авапьес {4}, а также Џьохо, Љаньо „орадо и Џриора, и при этом Я не скуплюсь
на аллегории, метафоры и риторические фигуры, так что книга моЯ в одно и  то
же времЯ увеселЯет, изумлЯет и поучает. …ще есть у  менЯ  книга,  которую  Я
называю „ополнением к ‚ергилию Џолидору {5}; в ней речь идет об  изобретении
разных  вещей,  и  она  потребовала  от  менЯ  больших  знаний   и   большой
усидчивости, ибо рЯд чрезвычайно важных вещей, о которых  умолчал  ‚ергилий,
пришлось устанавливать  мне,  и  в  своей  книге  Я  изЯщным  слогом  о  том
повествую. ‚ергилий позабыл, например, сообщить нам,  кто  первый  на  свете
схватил насморк и кто  первый  прибегнул  к  втираниЯм  как  к  средству  от
французской болезни, а Я даю о том наиточнейшие сведениЯ  и  ссылаюсь  более
чем на двадцать пЯть авторов - судите  же  сами,  ваша  милость,  сколько  Я
положил на эту книгу труда и какую пользу принесет она всем людЯм.
     ‘анчо, весьма внимательно слушавший рассказ студента, молвил:
     - „ай вам бог, сеньор, все ваши книжки отпечатать, а не сумеете  ли  вы
мне сказать, - да, впрочем, как же не суметь, вы  ведь  все  знаете,  -  кто
первый почесал у себЯ в голове? џ стою на том, что это был  наш  прародитель
Ђдам.
     - ‚озможно, - согласилсЯ студент. - “ Ђдама были и голова  и  волосы  -
это никакому сомнению не подлежит, а когда так,  то  он,  уж  верно,  иногда
почесывалсЯ, а ведь он был первый человек на земле.
     - џ тоже так думаю, - сказал ‘анчо, - а теперь скажите на милость,  кто
был первым на свете акробатом?
     - Џо правде говорЯ, приЯтель, - сказал студент, - сейчас Я не могу тебе
ответить на этот вопрос, он требует особого изучениЯ. џ займусь  им  у  себЯ
дома, - там у менЯ все книги под рукой, - а когда мы опЯть увидимсЯ, Я сумею
дать тебе удовлетворительные объЯснениЯ;  надеюсь,  это  не  последнЯЯ  наша
встреча.
     - Џослушайте, сеньор,  не  трудитесь,  -  сказал  ‘анчо  -  Я  сам  уже
догадалсЯ. Љ вашему сведению, первым акробатом на свете был  ‹юцифер:  когда
его низвергли и сбросили с неба, он кувыркалсЯ до самой преисподней.
     - ’воЯ правда, приЯтель, подтвердил студент.
     „он Љихот же сказал:
     - ќтот вопрос и ответ ты не  сам  придумал,  ‘анчо,  где-нибудь  ты  их
слышал.
     - Џомилуйте, сеньор, - возразил ‘анчо, - Я уж как начну  спрашивать  да
отвечать, так, ей-же-ей, до завтра не кончу. „лЯ  того  чтобы  спрашивать  о
чепухе и отвечать вздор, право, нет надобности просить подмоги у соседей.
     - ’ы сам не понимаешь, ‘анчо, какую ты умную вещь сказал, - заметил „он
Љихот, - иные тратЯт много труда, чтобы узнать и  выЯснить  нечто,  а  когда
наконец выЯснЯт и узнают, то оказываетсЯ, что это ни длЯ разума  нашего,  ни
длЯ памЯти не представлЯет решительно никакой ценности.
     ‚ таких и тому подобных приЯтных разговорах прошел у них весь  день,  а
на ночь они остановились в небольшой  деревне,  и  тут  студент  сказал  „он
Љихоту, что отсюда