льше
ничего не могу длЯ него сделать, мне больше не на что надеЯтьсЯ.  Ќаложите
на менЯ самую тЯжелую епитимью, монсиньор, Я выполню ее и этим очищусь.
   - ѓоворите мне о ‘тенио! - строго вскричал кардинал. -  •оть  ненадолго
позабудьте себЯ. Ќеужели ваша душа столь драгоценна,  чтобы  ради  нее  мы
могли пренебречь его душою? ЏомолимсЯ сначала о грешнике, которого покарал
господь, а потом уж подумаем о том, как вам искупить свою вину. ѓде сейчас
покойник? —итали  вы  над  ним  псалмы?  Ћкропили  вы  его  свЯтой  водой?
ђаспорЯдились  вы,  чтобы  его  отнесли  в  церковь?  €звестили  вы   всех
свЯщенников, что им надо собратьсЯ? ‘олнце уже высоко. —то  сделали  вы  с
тех пор как оно взошло?
   - Ќичего, - ответил охваченный ужасом монах. - џ  упал  без  чувств;  а
когда Я пришел в себЯ, Я решил, что мне пришел конец.
   - Ђ ‘тенио, ‘тенио? - нетерпеливо оборвал его Ђннибал.
   - ‘тенио, - повторил монах, - да разве он уже  не  погиб  невозвратимо?
ђазве у нас есть право за него молитьсЯ? ‘танет  ли  господь  менЯть  ради
него свои непреложные правила? ђазве он не умер смертью €уды €скариота?
   - Љакой смертью? - в испуге вскричал прелат. - ’ак это самоубийство?
   - „а, самоубийство, - глухим голосом ответил Њагнус.
   Љардинал, охваченный ужасом, стиснул руки на груди. Џотом,  обернувшись
к Њагнусу, он возмущенно заговорил:
   - ’акаЯ страшнаЯ катастрофа разразилась почти  что  у  вас  на  глазах.
’акой позор длЯ всех нас, а вы этому не смогли помешать.  €  вы  предпочли
молитьсЯ как  ЊариЯ,  когда  надо  было  действовать  как  Њарфа!  Џодобно
фарисею, вы возгордились перед господом богом! ‚ы  сказали:  "Џосмотри  на
менЯ, господи, и благослови  менЯ,  ибо  Я  есть  праведный  свЯщенник,  а
нечестивец, что умирает там, может обойтись без  тебЯ  и  без  менЯ!".  ‚ы
спокойно улеглись спать,  когда  надо  было  бежать  за  этим  несчастным,
кинутьсЯ к его ногам, валЯтьсЯ в  пыли,  плакать,  грозить,  прибегнуть  к
молитвам и даже  к  силе,  чтобы  не  дать  ему  осуществить  это  ужасное
злодеЯние! ђазве вместо  того  чтобы  покинуть  грешника,  боЯсь  ужаса  и
позора, не надо было лобызать его ноги, называть его  "сын  мой"  и  "брат
мой", чтобы смЯгчить его сердце и поддержать в нем дух, пусть всего только
на день, - ведь, может быть, одного этого днЯ было  бы  достаточно,  чтобы
его спасти? ђазве врач покинет когда-нибудь изголовье больного  из  страха
перед   заразой?   ђазве   самаритЯнин   отшатнулсЯ   брезгливо,    увидев
отвратительную Язву евреЯ? Ќет, он подошел к нему без боЯзни, он пролил на
эту Язву целительный бальзам, посадил больного к себе на лошадь и спас.  Ђ
вы, чтобы сохранить свою душу, вы упустили случай вернуть блудного сына  в
объЯтиЯ отца! ќто вы, себЯлюбиваЯ и жестокаЯ душа, это вы  будете  дрожать
от ужаса, когда придут бессонные ночи и глас  божий  спросит  вас:  "Љаин,
Љаин, что сделал ты с братом своим?".
   - „овольно, довольно, монсиньор! - вскричал монах, падаЯ ниц  и  волоча
бороду по пыли. - Џощадите менЯ, череп мой вот-вот расколетсЯ, Я  схожу  с
ума... Џойдемте, - сказал он,  хватаЯ  кардинала  за  мантию,  -  пойдемте
помолимсЯ над его  телом,  прочтите  над  ним  слова,  отпускающие  грехи,
окропите  его  иссопом,  который  все  очищает  и   обелЯет,   произнесите
заклинаниЯ, способные  сломить  сатанинскую  гордость,  пролейте  на  него
свЯщенный елей, который смывает с жизни всю грЯзь...
   ’ронутый его печалью, кардинал стоЯл в нерешительности.
   - “верены ли вы, что он с собой покончил? - спросил он. -  Њожет  быть,
это произошло случайно, или, скорее всего, это кара небес, которую  мы  не
вправе обсуждать, и через нее душа его обретет прощение. —то мы знаем?  Ћн
мог оступитьсЯ... ‚ темноте... ќто мог быть несчастный  случай.  ѓоворите,
сын мой, у вас есть доказательства, что это самоубийство?
   Њагнус замЯлсЯ; ему  хотелось  сказать:  "нет",  он  надеЯлсЯ  обмануть
провидение и, совершив над телом таинства  церкви,  спасти  эту  заблудшую
душу, церковью осужденную; но он не посмел. „рожа, он открыл  всю  правду,
рассказав прелату о написанных на песке последних словах ‘тенио:  "Њагнус,
скажи ‹елии, что она может спать спокойно".
   - ’ак это правда,  -  сказал  прелат,  заливаЯсь  слезами,  -  от  этой
страшной истины никуда не уйти.  Ѓедное  дитЯ!  ѓосподь,  правосудие  твое
сурово, а гнев ужасен!.. Њагнус, - сказал он, помолчав, -  скажите,  чтобы
закрыли двери часовни, и попросите кого-нибудь из дровосеков или  пастухов
предать тело земле. –ерковь запрещает нам открыть перед ним врата храма  и
хоронить его на свЯтой земле...
   ђешение кардинала напугало Њагнуса больше,  чем  все  остальное.  Ћн  с
такой силой ударилсЯ головой о землю, что  по  его  бледной  щеке  потекла
кровь, а он этого даже не заметил.
   - ‘тупай, сын мой, - сказал, поднимаЯ его,  прелат,  -  мужайсЯ!  Ѓудем
послушны правилам церкви, но  не  будем  терЯть  надежды.  ѓосподь  велик,
господь милостив - милосердию его нет предела. Њы только слабые люди, и ум
наш ограничен. Ќи один человек, будь  он  даже  кнЯзь  церкви,  не  вправе
осуждать другого бесповоротно. ЂгониЯ грешника могла длитьсЯ долго.  ‚  то
времЯ как он боролсЯ с приближением смерти, божественный свет мог  озарить
его душу. Ћн мог раскаЯтьсЯ, и молитва его  могла  быть  так  горЯча,  так
чиста, что примирила бы его с господом. ‚ы знаете, что не через  причастие
человек получает отпущение грехов, а через  искреннее  раскаЯние;  и  одна
минута такого искреннего покаЯниЯ  может  искупить  всю  греховную  жизнь.
ЏомолимсЯ  и  смиримсЯ.  Ѓыть  может,  в  юности  ‘тенио  обладал   такими
добродетелЯми, что они способны смыть все последующие его проступки,  а  у
нас в прошлой жизни могли быть  такие  прегрешениЯ,  которых  не  смоет  и
полнаЯ покаЯниЯ жизнь в настоЯщем и будущем.  €дите,  сын  мой.  –ерковные
правила не разрешают мне вносить это  тело  в  храм  и  провожать  его  на
кладбище с  соблюдением  всех  обрЯдов,  но,  во  всЯком  случае,  церковь
разрешает вам находитьсЯ возле тела, проводить его к месту его  последнего
упокоениЯ и сотворить над ним молитву, какую подскажет вам милосердие,  но
только не ту, с которой хоронЯт по  христианскому  обычаю.  ‘тупайте,  это
ваша прЯмаЯ обЯзанность и единственнаЯ  возможность  поправить,  насколько
это в ваших силах, то зло, помешать  которому  вы  не  сумели.  ‚ы  должны
вымолить прощение и ему и себе. џ со своей стороны тоже буду молитьсЯ,  мы
будем молитьсЯ все, но не хором и не в алтаре, а каждый у себЯ в  молельне
и в глубине души.
   Ќесчастный монах вернулсЯ к ‘тенио. Џастухи  положили  его  в  тень,  у
входа в пещеру, где женщины жгли кедровую смолу и ветки  папоротника.  ќти
набожные горцы ожидали возвращениЯ Њагнуса, рассчитываЯ, что  он  принесет
разрешение перенести тело в монастырь. Ћни положили его на другие носилки,
которые сделали более искусно, чем первые, переплетЯ ветви кедра и ели,  и
теперь тело ‘тенио покоилось на постели из темной зелени. „ети осыпали его
ароматными травами, а женщины надели на него венок из мелких белых цветов,
что растут в низинах. Ѓелые  вьюнки  и  ломоносы,  обвивающие  краЯ  скал,
свешивались над ним причудливыми  гирлЯндами.  ќто  смертное  ложе,  такое
свежее и первозданно простое, осенЯлось балдахином из цветов и,  напоенное
самыми сладостными ароматами, было достойно принЯть последний сон юного  и
прекрасного поэта, почившего в мире.
   ‚идЯ, что свЯщенник преклонил колена, горцы  последовали  его  примеру;
женщины, которых  теперь  было  уже  гораздо  больше,  чем  утром,  начали
перебирать четки; все приготовились проводить покойника и монаха до  ворот
монастырЯ. Ћни долго ждали, но когда они увидели, что солнце уже  садитсЯ,
а Њагнус все еще не велит им уносить тело, пораженные,  они  решились  его
спросить. Њагнус растерЯнно посмотрел на  них,  пыталсЯ  ответить  им,  но
вместо этого стал бормотать какие-то несвЯзные  слова.  ’огда,  видЯ,  что
печаль так помрачила  его  рассудок,  и  боЯсь  еще  больше  досадить  ему
расспросами, один из старых дровосеков решил дойти со своими сыновьЯми  до
монастырЯ и узнать, каковы распорЯжениЯ аббатисы.
   —ерез час дровосек вернулсЯ, грустный, подавленный и молчаливый. Ћн  не
решалсЯ ничего сказать  при  Њагнусе,  и,  когда  все  устремили  на  него
вопрошающие взглЯды, знаком отозвал своих товарищей в  сторону.  ‚се,  кто
толпилсЯ вокруг покойника из простого любопытства, потихоньку удалились  и
сошлись снова уже на некотором расстоЯнии. ’ам они узнали  о  самоубийстве
‘тенио и о том, что кардинал не разрешил хоронить его в освЯщенной  земле.
€х это поразило и преисполнило страхом.
   …сли  твердость,  благородство  и  милосердие   не   давали   кардиналу
отчаиватьсЯ, что душа ‘тенио будет спасена, то эти  простые,  ограниченные
люди были потрЯсены известием  о  преступлении,  столь  строго  осужденном
католической церковью. ‘тарухи первые начали его проклинать.
   - Ћн убил себЯ! Ќечестивец! - вскричали они.  -  Љакой  же  он  великий
грешник! ‚ыходит, он недостоин наших  молитв;  церковь  отказывает  ему  в
погребении в освЯщенной земле. „олжно быть, он содеЯл нечто ужасное - ведь
монсиньор так милостив,  так  праведен!  ‚ерно,  какаЯ-то  постыднаЯ  Язва
разъедала сердце этого человека, раз он не  надеЯлсЯ  на  прощение  и  сам
сотворил над собою суд. Ќе будем его жалеть. „а и  церковь  нам  запрещает
молитьсЯ за тех, кто проклЯт. €демте отсюда; пусть отшельник  делает  свое
дело; это он должен сторожить его ночью. Ћн умеет творить заклинаниЯ; если
дьЯвол ЯвитсЯ за своей добычей, он его прогонит. Џойдемте.
   €спуганные девушки не заставили  себЯ  просить  и  бросились  вслед  за
своими матерЯми, и кое-кому из них, когда они шли по  лесу,  среди  густых
кустов мерещилась одетаЯ в белое фигура и чудились чьи-то легкие  шаги  по
влажной от росы траве и печальный  голос,  жалобно  моливший:  "Џовернись,
девушка, и взглЯни на мое бледное лицо. џ грешнаЯ душа и иду на суд божий.
Њолитесь за менЯ". Ћни ускорЯли шаги и,  бледные  и  дрожащие,  торопились
поскорей добратьсЯ до дома; и ночью еще сквозь сон им  все  чудилось,  что
какой-то слабый и таинственный голос шепчет: "Њолитесь за менЯ".
   Џастухи, привыкшие к лесному безмолвию и бессонным ночам, не были столь
подвержены этому суеверному страху. Ќекоторые из них остались  с  Њагнусом
около покойника. Ћни воткнули у его изголовьЯ четыре факела  из  смолистой
сосны и расстелили на  земле  овечьи  шкуры,  чтобы  укрытьсЯ  от  ночного
холода. Ќо  когда  факелы  разгорелись,  на  мертвое  тело  начали  падать
синеватые отблески.  Љолыхавший  факелы  ветер  озарЯл  каким-то  зловещим
светом обреченное на распад лицо, и колебаниЯ пламени  передавались  времЯ
от времени его чертам и всему телу мертвеца. Џастухам начало казатьсЯ, что
он открывает глаза и поднимает руку, словно собираЯсь встать. ‘трах  обуЯл
их, и, не решаЯсь признатьсЯ другому в  своем  малодушии,  каждый  из  них
втайне решил уйти. Ћтшельник, чье присутствие ободрЯло их, теперь  казалсЯ
им страшнее покойника. …го неподвижность, безмолвие,  бледность  и  печать
какого-то раздумьЯ на складках облысевшего,  лоснЯщегосЯ  лба  делали  его
похожим на духа тьмы. Ћни  решили,  что  скорее  всего  это  демон  принЯл
обличье человека, чтобы проклЯсть юношу и столкнуть его  в  озеро,  и  что
теперь вот он сидит и сторожит  свою  добычу,  дожидаЯсь  полуночи,  чтобы
справить дьЯвольский шабаш.
   Ћдин из них, похрабрее, предложил прийти утром, чтобы вырыть  могилу  и
опустить  в  нее  покойника.  "Ќе  понадобитсЯ",  -  ответил  ему  другой,
оцепеневший от страха.  €  все  понЯли  почему.  Џастухи  переглЯнулись  и
испугались самих себЯ, увидав, как бледны их лица. Ћни спустились в долину
и разошлись там, едва держась на ногах,  готовые  принЯть  друг  друга  за
привидениЯ.


        65

   Ћставшись наедине с  покойником,  Њагнус  даже  не  заметил,  как  ушли
пастухи. Ћн стоЯл все времЯ на коленЯх, но не молилсЯ и ни о чем не  думал
- он был сломлен. Ћн чувствовал, что еще жив, лишь благодарЯ острой боли в
голове; он так сильно ударилсЯ, что едва не проломил череп. ќто физическое
ощущение  боли,  присоединившеесЯ  к  тЯгостным   душевным   переживаниЯм,
окончательно погрузило его в состоЯние отупениЯ, близкое к идиотизму.
   Ќо, увидев перед собою бледное лицо ‘тенио, спавшего  ангельским  сном,
он улыбнулсЯ отвратительною улыбкой белому савану  и  венку  из  цветов  и
пробормотал:
   - Ћ женщина! Ћ красота!..
   Џотом он взЯл умершего за руку, и холод смерти смирил его жар и рассеЯл
фантастические видениЯ бреда. Ћн понЯл, что перед ним не спЯщаЯ женщина, а
мужчина в гробу и тот, в чьей гибели он считал себЯ виновным. ЋглЯнувшись,
он не увидел кругом ничего, кроме черных скалистых  стен,  на  которых  то
тут, то там вспыхивали отблески  факелов;  он  не  услышал  ничего,  кроме
завываниЯ ветра в ущельЯх, и  вдруг  ощутил  весь  ужас  одиночества;  все
ночные страхи огромной ледЯною горой сдавили ему  голову  Ћн  увидел,  как
возле него что-то шевелитсЯ, будто кто-то карабкалсЯ по скале.  Ћн  закрыл
глаза, чтобы только не видеть; через некоторое времЯ он снова открыл их и,
пристально всматриваЯсь в темноту, увидал совсем близко какую-то страшную,
черную фигуру Ћн смотрел на нее около часа, боЯсь пошевелитьсЯ,  сдерживаЯ
дыхание, чтобы только ничем не привлечь внимание  призрака,  который,  как
ему казалось, вот-вот встанет и ринетсЯ на него. ЏламЯ  смолЯного  факела,
начертавшее на скале профиль Њагнуса, погасло, и призрак исчез: монах  так
и не догадалсЯ, что то была его собственнаЯ тень.
   ‚ кустах послышались вдруг чьи-то легкие шаги:  может  быть,  это  была
серна, привлеченнаЯ светом.  Њагнус  перекрестилсЯ  и,  дрожа  от  страха,
взглЯнул на тропинку, ведущую в долину:  ему  показалось,  что  перед  ним
женщина в белом одеЯнии, что она идет куда-то  одна  в  ночи;  сердце  его
забилось, он готов был броситьсЯ ей навстречу, но страх удержал  его.  „а,
то был призрак, он ЯвилсЯ за ‘тенио, то была  тень,  вышедшаЯ  из  могилы,
чтобы  оглашать  своими  криками  тьму.  Њагнус  обхватил   лицо   руками,
завернулсЯ с головой в капюшон и забилсЯ в угол, решив ничего  не  видеть,
не слышать. Ќо так как все было тихо, он все  же  немного  приободрилсЯ  и
поднЯл голову: то была аббатиса монастырЯ камальдулов, стоЯвшаЯ на коленЯх
перед ‘тенио.
   Њагнус хотел закричать, но Язык его не слушалсЯ. Ћн  хотел  бежать,  но
ноги его были холодны и неподвижны, как гранитные скалы. Ћн смотрел на нее
блуждающим взглЯдом,  протЯнув  руку,  не  поднимаЯ  надвинутого  на  лицо
капюшона.
   ‹елиЯ наклонилась над смертным одром. ‹ицо ее  было  наполовину  скрыто
белым покрывалом; она сама казалась  такой  же  оцепеневшей,  как  ‘тенио,
достойной невестою мертвеца.
   Ћна слышала разговоры пастухов;  ей  захотелось  взглЯнуть  на  останки
‘тенио. “видав издали зловещий огонь, зажженный перед гротом,  она  пришла
сюда одна,  без  страха,  без  угрызений  совести,  возможно  даже  и  без
страданиЯ!
   Ќо при виде этого прекрасного чела, на которое легла тень  смерти,  она
почувствовала, что сердце ее смЯгчилось; жалость  невольно  овладела  этой
душою, мрачной и спокойной в своем безнадежном горе.
   - „а, ‘тенио, - сказала она, как бы не замечаЯ  присутствиЯ  монаха.  -
Њне жаль тебЯ - ведь ты менЯ проклЯл. Њне жаль тебЯ - ты  ведь  не  понЯл,
что господу, сотворившему нас, не было угодно соединить наши судьбы. ’ы же
думал, что мне доставлЯло удовольствие умножать твои  мучениЯ.  ’ы  думал,
что Я хотела отметить тебе за все муки и  разочарованиЯ  моей  юности.  ’ы
ошибалсЯ, ‘тенио, и Я прощаю тебе проклЯтие, которое ты мне  послал.  ’от,
кто судит даже мысли наши раньше, чем мы сами о них догадываемсЯ, тот, кто
ежечасно перелистывает книгу наших жизней и кто безошибочно читает еще  не
вписанные туда предназначениЯ наши, не принЯл твоих угроз и не  осуществит
их, ‘тенио. Ћн не станет тебЯ наказывать за них, ибо ты был  слеп;  он  не
покарает твоей слабости, ибо ты не захотел доверитьсЯ мудрости, исходившей
не от тебЯ. ’ы дорого заплатил за свет, который озарил  тебЯ  в  последние
дни твоей жизни, и господь не станет упрекать тебЯ за то, что ты так долго
блуждал в потемках. Ќо страшное и скорбное познание, которое ты уносишь  с
собою, не требует  искуплениЯ,  ибо  губы  твои  высохли,  отведав  плода,
который ты сорвал!
   Ќо господь, Я в это твердо верю, господь соединит нас с тобою в  вечной
жизни. ‘клонЯсь у его ног, мы услышим  его  советы,  и  мы  узнаем  тогда,
почему он разлучил нас в жизни земной. Љогда ты прочтешь на его лучезарном
челе тайну непостижимой  длЯ  смертных  воли,  и  гнев  твой  и  изумление
исчезнут бесследно.
   ’огда, ‘тенио, ты перестанешь менЯ  ненавидеть,  ты  не  будешь  больше
упрекать менЯ в  несправедливости  и  жестокости.  Љогда  господь  воздаст
каждому из нас по заслугам, определит каждому  работу  по  его  силам,  ты
поймешь, о несчастный, что мы не могли следовать с тобою по одному пути, к
одной цели. Ќаши горести не одинаковы. Ќаш строгий господин,  которому  мы
служили, объЯснит нам тайну наших страданий.  ЋткрываЯ  нам  ослепительную
стезю вечной искренности, он скажет нам, почему он подготовил  союз  наших
душ путЯми такими тайными, что мы о них ничего не знаем. Ћн покажет  тебе,
‘тенио, мое сердце,  истекавшее  кровью,  сердце,  которое  ты  обвинЯл  в
жестокости и презрении. ‘трах, с которым ты выслушивал мои речи, унижение,
которое омрачало твой взглЯд, когда Я признавалась, что не  могу  полюбить
тебЯ, смЯтение в мыслЯх твоих - все превратитсЯ  в  глубокое  сострадание.
‹елиЯ, которую ты считал настолько выше себЯ, котораЯ была длЯ тебЯ чем-то
недостижимым, унизитсЯ перед тобою; ты забудешь, как забыла она  сама,  то
восхищение и почет, которыми ее окружали,  ты  узнаешь,  почему  она  была
всегда одинока и ни у кого не просила помощи.
   ‘лившись под взором всевышнего в небесном  блаженстве,  каждый  из  нас
мужественно исполнит задачу, котораЯ выпадет ему  на  долю.  ‚зглЯды  наши
встретЯтсЯ и еще сильнее  укрепЯт  в  нас  веру  и  силы;  воспоминаниЯ  о
перенесенных невзгодах исчезнут как  сон,  и  мы  будем  спрашивать  себЯ,
действительно ли мы жили.
   Ћна наклонилась над ‘тенио, вытащила из венка увЯдший цветок, приколола
его к груди и стала спускатьсЯ по тропинке, ведущей в долину,  не  обратив
ни малейшего вниманиЯ на монаха, который стоЯл  в  тени,  прислонившись  к
скале, и не спускал с нее глаз.
   ђассудок Њагнуса совсем уж помутилсЯ: он ничего не мог понЯть из  речей
‹елии. Ћн видит только ее, видел, что она прекрасна; страсть пробудилась в
нем с новой силой; он думал лишь  о  своих  желаниЯх,  которые  так  долго
сдерживал и которые теперь снедали его.
   Љогда он увидел, что она  говорит  со  ‘тенио,  его  охватила  страшнаЯ
ревность, такаЯ, какой он никогда не испытывал,  ибо  длЯ  этого  не  было
повода. Ћн ударил бы ‘тенио, если бы смел. Ќо это мертвое тело внушало ему
страх, и желание разгорелось в нем, становЯсь еще ожесточеннее, чем месть.
   Ћн бросилсЯ вслед за ‹елией и на повороте тропинки схватил ее за руку.
   ‹елиЯ обернулась, не вскрикнув, даже не вздрогнув, и взглЯнула  на  это
бледное лицо, на эти налитые кровью глаза, на дрожащие губы без страха  и,
пожалуй, даже без удивлениЯ.
   - †енщина, - сказал монах, - ты достаточно  менЯ  мучила,  дай  же  мне
утешение, полюби менЯ.
   ‹елиЯ не узнала в этом лысом и сгорбленном монахе свЯщенника,  которого
всего несколько лет  назад  видела  молодым  и  гордым.  ‚  удивлении  она
остановилась.
   - Ћтец мой, - сказала она, - обратитесь к богу: только  он  один  может
вас утешить.
   - Ќеужели ты не помнишь, ‹елиЯ, - продолжал монах, не слушаЯ ее, - ведь
это же Я спас тебе жизнь! Ѓез менЯ ты погибла бы в  развалинах  монастырЯ,
где прожила два года. Џомнишь? џ  бросилсЯ  в  эти  развалины  и  едва  не
разбилсЯ насмерть, вытащил тебЯ из-под обломков, посадил к себе на  лошадь
и вез целый день, держа тебЯ в объЯтиЯх и даже не решаЯсь поцеловать  твое
одеЯние. Ќо с этого днЯ в груди моей вспыхнул жестокий огонь.  Ќапрасно  Я
постилсЯ и творил молитву, - господу не угодно было менЯ  исцелить.  Ќадо,
чтобы ты менЯ полюбила: когда Я буду знать, что менЯ любЯт, Я исцелюсь;  Я
покаюсь и спасу свою душу. €наче  Я  снова  сойду  с  ума  и  буду  навеки
проклЯт.
   - џ узнаю тебЯ, Њагнус, - ответила она. - “вы! ‚от до чего тебЯ  довели
покаЯние и борьба!
   - Ќе смейсЯ надо мной, женщина, - ответил он, мрачно на  нее  глЯдЯ,  -
ибо сейчас Я могу ненавидеть так же сильно, как и любить. € если  ты  менЯ
оттолкнешь... Ќе знаю уж, что мне тогда подскажет гнев...
   - Ћтпусти мою руку, Њагнус, - спокойно и презрительно сказала ‹елиЯ.  -
‘Ядь на эту скалу, и Я кое-что тебе скажу.
   ѓолос ее звучал так властно, что монах,  привыкший  к  беспрекословному
повиновению, машинально послушалсЯ и сел в двух шагах от нее.  ‘ердце  его
билось так сильно, что он не мог выговорить ни слова. Ћн сжал руками  свою
разрывавшуюсЯ от боли голову, котораЯ была в крови, и напрЯг все свои силы
и памЯть, чтобы все выслушать и понЯть.
   - Њагнус, - сказала ‹елиЯ, - если бы тогда, когда вы были еще молоды  и
занимали известное положение в  обществе,  вы  спросили  менЯ,  какой  род
деЯтельности  вам  избрать,  Я  никогда  бы  не  посоветовала  вам   стать
свЯщенником.  ‚аши  страсти  не   могли   подчинитьсЯ   строгим   правилам
монашеского обета, и вы этим правилам следовали  только  внешне.  ‚ы  были
плохим свЯщенником; но бог простит вас за ваши страданиЯ. ‚ам  уже  поздно
возвращатьсЯ  теперь  к  мирской  жизни,  у  вас  не   хватит   сил   быть
добродетельным. Ќадо жить в воздержании. ‚ы должны жить отшельником,  пока
не окончатсЯ ваши страданиЯ, а вам не так уже долго  ждать.  ‚зглЯните  на
ваши руки, на ваши седые волосы. ’ем лучше длЯ тебЯ, Њагнус. Џочему  Я  не
так близка к могиле? Ќесчастный, мы ничем не можем помочь друг  другу.  ’ы
ошибсЯ, ты отрексЯ от жизни, и тебе захотелось  жить;  теперь  ты  боишьсЯ
жить и все-таки думаешь, что еще  можешь  быть  счастливым.  Ѓезумец!  “же
больше некогда думать об этом. …ще несколько  лет  назад  ты  мог  обрести
счастье в своей свободе. ђазум твой мог еще проЯснитьсЯ, душа - избавитьсЯ
от  напрасных  угрызений  совести.  Ќо  теперь  страх,   разочарование   и
отвращение будут тебЯ преследовать всюду. ’ы не сможешь  изведать  любовь,
ты будешь считать ее преступлением, и привычка клеймить,  называЯ  грехом,
все законные радости жизни сделает тебЯ преступным и порочным перед  лицом
своей совести, даже когда ты будешь в объЯтиЯх самой чистой женщины.  “йми
себЯ, бедный отшельник, смири  свою  гордость.  ’ы  считал  себЯ  в  силах
выполнить страшный обет безбрачиЯ. ѓоворю тебе, ты ошибсЯ. Ќо  не  все  ли
равно? ’ы уже достиг предела твоих мучений; подумай о том,  чтобы  они  не
оказались бесплодными. ’ы не  был  достаточно  высок,  чтобы  господь  мог
простить тебе твое отчаЯние. ‘мирись перед его волей.
   Њагнус слушал ее, но мозг его ничего не мог воспринЯть. Ћн страдал; ему
казалось, что ‹елиЯ смеетсЯ над  ним;  спокойное  лицо  этой  женщины,  ее
гордый вид глубоко его унижали. Џо временам он просто ненавидел ее, и  ему
хотелось бежать от нее и скрытьсЯ; но ему казалось,  что  она  держит  его
дьЯвольской силой своих глаз.
   ‹елиЯ не обращала на него никакого вниманиЯ Ћна  задумалась;  казалось,
она что-то решала.
   - ‘лушай, - сказала она ему после минуты молчаниЯ и раздумьЯ. -  ‚место
того чтобы предаватьсЯ недостойным мыслЯм, помоги мне исполнить  последний
долг перед мертвым: он достаточно скиталсЯ,  достаточно  мучилсЯ  в  своей
жизни; надо, чтобы останки его почили в мире и  чтобы  нога  прохожего  не
тревожила его праха. џ знаю место, где он может лежать, никому не ведомый,
лишенный церковного погребениЯ, ибо такова волЯ монсиньора, но не лишенный
уважениЯ, которое  должно  воздавать  мертвым,  и  общих  молитв,  которые
читаютсЯ на кладбищах. Џоложи его на плечи и следуй за мной.
   Њагнус заколебалсЯ.
   - Људа же Я его понесу?  -  спросил  он  со  страхом.  -  Њонсиньор  не
разрешает хоронить его по христианскому обычаю, а вы говорите о том, чтобы
нести его на кладбище?
   - „елай, что Я тебе велю, - сказала ‹елиЯ. - џ  лучше  тебЯ  знаю,  что
думает монсиньор. ‚ынужденный исполнЯть церковные правила и не  желаЯ  при
подобных  обстоЯтельствах  нарушать   их,   чтобы   оказать   снисхождение
самоубийце, он должен был  отдавать  тебе  распорЯжениЯ,  которые  мне  он
позволит нарушить. ‘лушайсЯ менЯ, Њагнус, Я тебе приказываю.
   ‹елиЯ знала свое влиЯние на Њагнуса. Ћн машинально повиновалсЯ ей, даже
не сознаваЯ, что делает.  Ћн  донес  труп  ‘тенио  до  кладбища  монастырЯ
камальдулов. ‚ одном из темных углов  этого  сада  только  что  вырвали  с
корнем сломанный грозою старый тис. ЋбразовавшуюсЯ при этом Яму не  успели
зарыть. ‘ помощью аббатисы Њагнус положил туда тело и прикрыл его землею и
дерном; потом, весь дрожа от волнениЯ, он направилсЯ в свою пещеру,  в  то
времЯ как ‹елиЯ, склонившись над могилой поэта, молила бога  быть  к  нему
милосердным и в безмерной мудрости своей не обречь его душу на безысходное
страдание, а возвратить в  горнило  вечности  обломки  металла,  разбитого
испытаниЯми этой жизни.


        66

   ‡а смертью ‘тенио  последовали  другие  трагические  событиЯ.  Љардинал
очень скоро умер от столь тЯжкого и столь быстро  развившего  недуга,  что
распространилсЯ  слух,  что  его  отравили.  Њагнус  покинул  свою  келью.
Ќесколько  дней  он  бродил  в  горах,  одержимый   исступленным   бредом.
Џораженные горцы слышали  во  мраке  ночи  его  страшные,  душераздирающие
крики; его неровные торопливые шаги сотрЯсали тихие пороги  их  хижин,  и,
опасаЯсь встречи с ним, они не спали по  целым  ночам,  дрожа  от  страха.
Ќаконец он исчез их этих мест и нашел прибежище в картезианском монастыре.
Ќо вскоре в обители этой начались странные разоблачениЯ, опорочившие жизнь
самых прославленных и достойных  людей.  Ђннибал  погиб,  не  успев  перед
смертью  дать  никаких  объЯснений.  Њногие  епископы,   разделЯвшие   его
благородные взглЯды, множество  свЯщенников,  выделЯвшихсЯ  среди  прочего
духовенства  своей  просвещенностью  и  благородством  своего   поведениЯ,
очутилось в опале.
   —то же касаетсЯ ‹елии, то  думали,  что  подобного  наказаниЯ  было  бы
недостаточно, чтобы искупить  ее  преступлениЯ,  и  что  ее  следовало  бы
подвергнуть  унижению  и  позору.  €нквизициЯ  готовила   суд   над   ней.
‚лиЯтельный прелат, который оказывал ей поддержку,  был  уничтожен.  Ќовое
направление, которое они  сами  и  их  последователи  придали  религиозным
идеЯм, глубоко возмутило людей, и то, что было сначала  только  подспудным
ропотом, вспыхнуло вдруг и решило  мстить.  џд  клеветы  пролилсЯ  на  еще
свежую  могилу  кардинала  -  нечистаЯ  жертва,  принесеннаЯ   дьЯвольским
страстЯм. Ќачали  перебирать  неизвестные  дотоле  поступки  кардинала  и,
вместо того  чтобы  осудить  те,  которые  этого  заслуживали,  их  обошли
молчанием, чтобы сосредоточитьсЯ только на последних годах его  жизни,  на
тех самых которые благодарЯ влиЯнию ‹елии  обрели  чистоту,  какой  только
могла хотеть сама ‹елиЯ, проникнутаЯ глубокой симпатией к Ђннибалу. ‹юди с
особенным удовольствием обливали  грЯзью  клеветы  эту  свЯщенную  дружбу,
котораЯ могла бы принести великую пользу церкви, если бы  только  церковь,
как и всЯкаЯ власть, конец которой  близок,  не  старалась  сама  поскорее
низвергнутьсЯ в пропасть, на дне  которой  она  спит  и  ныне  без  всЯкой
надежды на пробуждение.
   €так, аббатису камальдулов обвинили в том, что она  оказалась  неверной
невестой •риста  и  завлекла  на  путь  погибели  кнЯзЯ  церкви,  который,
говорили они, до своей пагубной свЯзи с ней был  одним  из  столпов  веры.
Љроме того, ее обвинили в том, что  она  проповедовала  какие-то  новые  и
странные учениЯ, пропитанные мирскими страстЯми и носЯщие на  себе  печать
ереси; помимо этого, - в том, что она  находилась  в  преступной  свЯзи  с
нечестивцем, который по ночам ЯвлЯлсЯ к ней в келью;  наконец,  верхом  ее
отступничества и свЯтотатства сочли то,  что  она  похоронила  тело  этого
нечестивца в земле, где покоились монахини монастырЯ камальдулов, что было
нарушением  законов  церкви,  запрещающих  хоронить  в  освЯщенной   земле
атеистов, самовольно лишающих себЯ жизни, нарушением монастырского устава,
запрещающего хоронить мужчин на кладбище, отведенном длЯ девственниц.
   Џо этому последнему пункту обвинениЯ ‹елиЯ понЯла,  откуда  ей  нанесен
удар.  ‘омнениЯ  ее  окончательно  рассеЯлись,  когда,  вызваннаЯ   своими
мрачными судьЯми длЯ того, чтобы дать отчет в своем поведении, она увидела
возле них Њагнуса. ‚се эти наветы его были ей до того  отвратительны,  что
она отказалась отвечать на вопросы и не пыталась  ни  в  чем  оправдатьсЯ.
Њагнус  так  дрожал  перед  ней,  что,   если   бы   только   судьи   были
беспристрастны, волнениЯ  обвинителЯ  и  спокойствиЯ  обвинЯемой  было  бы
достаточно,  чтобы  решить,  на  чьей  стороне  истина.  Ќо  приговор  был
предрешен,  и  прениЯ  сторон  носили  чисто  формальный  характер.  ‹елиЯ
почувствовала, что слишком презирает  Њагнуса,  длЯ  того  чтобы,  в  свою
очередь, его обвинЯть. Ћна ограничилась тем, что сказала ему, увидав,  что
он шатаетсЯ и опираетсЯ о плечо одного из подручных инквизиции:
   - “спокойсЯ, землЯ не разверзнетсЯ у тебЯ под  ногами.  Ќаказание  ждет
тебЯ в твоем же сердце. Ќе бойсЯ, что Я буду платить тебе раной  за  рану,
оскорблением за оскорбление. „овольно, несчастный, мне жаль тебЯ, Я  знаю,
какому подлому страху ты повинуешьсЯ,  возводЯ  на  менЯ  клевету.  ‘гинь,
скройсЯ от всех глаз - и не надейсЯ неправедными путЯми  войти  в  царство
небесное. „а просветит тебЯ господь и да простит, как сама Я тебЯ прощаю!
   ‚ числе обвинителей ‹елии были также две монахини, из тех,  что  всегда
ненавидели ее за ее любовь к справедливости и надеЯлись занЯть  ее  место.
Ћни обвинЯли ее в том, что она поддерживала свЯзь  с  карбонариЯми  и  что
вместе  с   кардиналом   способствовала   бегству   жестокого   нечестивца
‚альмарины. ‚ довершение всего, они вменили ей в преступление то, что  она
безрассудно  расточала  монастырские   богатства   и   во   времЯ   голода
распорЯдилась продать золотые чаши и другие драгоценные вещи, составлЯвшие
сокровища церкви, чтобы оказать помощь бедствовавшим жителЯм страны. Љогда
ее спросили об этом, ‹елиЯ с улыбкой ответила, что признает себЯ виновной.
   ‘уд приговорил ее к лишению сана. Ћглашать этот  приговор  должны  были
публично, в присутствии всей общины, и старались собрать как можно  больше
народа, но Явились  далеко  не  все  приглашенные,  а  те,  что,  движимые
любопытством, все  же  пришли,  вернулись  глубоко  потрЯсенные  спокойным
достоинством, с которым подвергавшаЯсЯ унижениЯм аббатиса выслушивала  все
оскорбительные слова, заставлЯЯ бледнеть тех, кто наносил ей эти обиды.
   ‚след за тем ее  сослали  в  полуразрушенный  картезианский  монастырь,
составлЯвший собственность общины камальдулов,  в  северном  горном  краю;
часть этого монастырЯ была превращена в нечто вроде тюрьмы длЯ совершивших
преступление монахинь. ќто было холодное и сырое помещение, со всех сторон
окруженное соснами, постоЯнно влажными от низко нависших и застилающих все
вокруг облаков.
   Џриехавший туда год спустЯ ’ренмор нашел ‹елию  умирающей  и  употребил
всю свою власть на то, чтобы склонить ее нарушить  обет  и  бежать  с  ним
куда-нибудь в другую страну. Ќо ‹елиЯ была непреклонна в своем решении.
   - ЉакаЯ разница, - сказала она, - умру Я здесь или где-нибудь в  другом
месте,  проживу  Я  несколькими  неделЯми  больше  или  меньше?  ђазве   Я
недостаточно страдала? ђазве небо  не  дало  мне  наконец  права  войти  в
обитель отдохновениЯ? Љ тому же Я должна оставатьсЯ здесь,  чтобы  смутить
ненавидЯщих  менЯ  врагов  и  чтобы  опровергнуть  их  предсказаниЯ.   Ћни
надеЯлись, что Я постараюсь уклонитьсЯ от  мученичества.  ЋжиданиЯ  их  не
оправдаютсЯ. ‹юдЯм совсем не худо бы увидеть, какаЯ разница между  ними  и
мной. €деи, которым Я посвЯтила себЯ, требуют, чтобы  поведение  мое  было
примером, чтобы в нем не было места слабости и чтобы оно не давало  повода
длЯ упрека. Џоверьте, в моем теперешнем  состоЯнии  сила  эта  мне  даетсЯ
легко.
   ’ренмор видел, как быстро она угасала, оставаЯсь все такой же красивой,
такой же спокойной.  Ќо  уже  перед  самой  смертью  она  пережила  минуты
смЯтениЯ и отчаЯниЯ. Њысль, что прежний мир приходит к концу,  а  никакого
нового нет, была ей горька и невыносима.
   - Љак, - говорила она, - неужели же всему  существующему,  как  и  мне,
надлежит умереть и погибнуть, не оставив после  себЯ  преемников,  которые
могли бы все унаследовать? ‚ течение нескольких лет Я думала,  что,  ценою
полного отказа от всЯкого  удовлетворениЯ  моих  страстей,  Я  смогу  жить
милосердием и  радоватьсЯ  будущему  человечества.  Ќо  разве  Я  в  силах
полюбить человечество, слепое, отупевшее и  злобное?  —его  мне  ждать  от
поколениЯ без совести, без веры, без разума и без сердца?
   Ќапрасно ’ренмор пыталсЯ убедить ее,  что  она  заблуждаетсЯ,  стараЯсь
найти будущее в прошедшем.
   - ’ам может находитьсЯ, - говорил он, -  только  таинственный  зародыш,
которому пришлось бы развиватьсЯ долго, ибо, длЯ того чтобы он мог  начать
жить, надо, чтобы старый ствол был срублен и высох. „о тех пор, пока будут
существовать католицизм и католическаЯ церковь, - говорил он, - у людей не
будет ни веры, ни религии, ни прогресса. Ќадо, чтобы эта развалина рухнула
и чтобы вымели все обломки, - тогда на земле будут произрастать плоды там,
где теперь одни только камни.  ‚аша  возвышеннаЯ  душа,  душа  Ђннибала  и
многих других привЯзаны к последним лохмотьЯм веры,  и  вам  всем  даже  в
голову не приходит, что лучше было бы сорвать эти лохмотьЯ, дабы  обнажить
скрытую за  ними  истину  ЌоваЯ  философиЯ,  вера  более  чистаЯ  и  более
просвещеннаЯ, всходит на горизонте. Њы приветствуем пока только  зарю  ее,
неЯсную и бледную; но просвещение и вдохновение, которые составлЯют  жизнь
человечества, будут так же присущи жизни будущих  поколений,  как  солнце,
которое каждое утро всходит над спЯщей и окутанной мраком землей.
   ЏылкаЯ душа ‹елии не могла открыть  себЯ  этим  далеким  надеждам.  Ћна
никогда не  умела  жить  одними  надеждами  на  будущее,  если  только  не
чувствовала,  что  сила,  котораЯ  должна  создать  это  будущее,   как-то
воздействует на нее самое или же от нее исходит ‘ердце ее было  раздираемо
бесчисленными потребностЯми, и теперь оно должно было остановитьсЯ, так  и
не удовлетворив ни одной из них. ќтому великому страданию нужно было столь
же великое утешение, которое могло бы  вселить  в  душу  уверенность.  Ћна
простила бы небу, что оно лишило ее всЯкого счастьЯ, если  бы  могла  Ясно
прочесть в человеческих судьбах грЯдущего нечто лучшее по сравнению с тем,
что выпало ей на долю.
   Ћднажды ночью ’ренмор встретил  ее  на  вершине  горы.  ‘тоЯла  ужаснаЯ
погода: дождь лил  потоками,  в  лесу  завывал  ветер,  и  деревьЯ  вокруг
трещали. Ѓледные вспышки молнии бороздили тучи. Ќакануне  ’ренмор  оставил
ее в келье совсем слабой и обессилевшей; он боЯлсЯ, что она не протЯнет до
утра. ‚идЯ, что она бродит по скользким  скалам,  всЯ  забрызганнаЯ  пеной
потоков, которые множились  вокруг  нее  и  становились  все  полноводней,
’ренмор решил, что видит ее призрак, и стал призывать  ее,  как  призывают
духов; но она взЯла его за руку и притЯнула к себе. € вот что она  сказала
ему своим твердым голосом,  устремив  на  него  горевший  темным  пламенем
взглЯд.


        67. Ѓђ…„

   - Џо ночам у менЯ бывают  часы  непомерной  муки.  ‘начала  это  только
смутнаЯ грусть, какое-то необъЯснимое недомогание. ‚есь  мир  наваливаетсЯ
на менЯ, и Я едва волочу ноги, совсем  разбитаЯ,  изнемогаЯ  под  тЯжестью
жизни, словно карлик, которому приходитсЯ  нести  на  плечах  великана.  ‚
такие минуты мне надо вырватьсЯ вон, как-то облегчить мою ношу.  џ  хотела
бы обнЯть вселенную как мать, как сестру, но у  менЯ  такое  чувство,  что
вселеннаЯ менЯ  вдруг  отталкивает  и  надвигаетсЯ  на  менЯ,  чтобы  менЯ
раздавить, как будто Я, ничтожный атом, оскорблЯю ее тем, что  призываю  к
себе. ’огда поэтический и нежный порыв моей души превращаетсЯ  в  ужас,  в
упрек.  џ  начинаю  ненавидеть  вечную  красоту   светил   и   великолепие
окружающего мира, которыми обычно любуюсь, и вижу  во  всей  этой  красоте
только неумолимое равнодушие, которое  сильный  испытывает  к  слабому.  џ
вступаю в разлад со всем, и душа моЯ отчаЯнно  стонет  в  этом  мире,  как
струна, котораЯ рветсЯ посреди  торжествующих  мелодий  свЯщенной  музыки.
Љогда небо спокойно, мне чудитсЯ, что  за  ним  скрываетсЯ  жестокий  бог,
чуждый моим желаниЯм и нуждам. Љогда бурЯ потрЯсает стихии, Я узнаю в них,
как и в себе, бесполезное страдание - крики, которых никто не слышит!
   „а, да! “вы, это так! ЋтчаЯние царит в мире, все поры творениЯ источают
жалобу и муку. ‚олна эта  со  стоном  бьетсЯ  о  прибрежный  песок,  ветер
жалобно воет в лесу ‚се эти деревьЯ, которые гнутсЯ  и  подымаютсЯ,  чтобы
снова пасть под ударами  бури,  претерпевают  ужасную  пытку.  …сть  некое
несчастное, проклЯтое существо, огромное, страшное и такое, что наш мир не
может его вместить. ќто невидимое  существо  проникает  всюду  и  оглашает
пространство своими вечными стенаниЯми. Ћно сделалось пленником вселенной,
оно волнуетсЯ, мечетсЯ, бьетсЯ головой о пределы  земли  и  неба.  Ћно  не
может раздвинуть их, все  давит  его,  все  теснит,  все  проклинает,  все
терзает, все ненавидит. Љто же оно и откуда  Явилось?  —то  это,  мЯтежный
ангел, которого изгнали из раЯ? € не есть ли весь наш мир ад, который стал
длЯ него тюрьмой? €ли это ты, сила, которую мы чувствуем и видим? €ли  это
вы, гнев и отчаЯние, которые открываетесь нашим чувствам и передаетесь им?
€ли это ты, вечнаЯ Ярость, гремЯщаЯ над нашими головами  и  грохочущаЯ  на
небе? €ли это ты, дух неведомый и только ощутимый, который одновременно  и
господин и слуга,  и  раб  и  тиран,  и  тюремщик  и  узник?  ‘колько  раз
чувствовала Я твой пламенный полет над  моей  головой!  ‘колько  раз  твой
голос вызывал из глубины моего существа слезы состраданиЯ, которые  лились
как горный поток или как дождь, хлынувший с неба! Љогда ты во мне, Я слышу
твой голос, который кричит мне: "’ы страждешь,  ты  страждешь...".  Ђ  мне
хочетсЯ обнЯть тебЯ и плакать на твоей могучей  груди;  мне  кажетсЯ,  что
страдание твое, как и мое, не знает предела и что  муки  мои  нужны  тебе,
чтобы проникновеннаЯ жалоба звучала полнее. € Я тоже кричу "’ы  страждешь,
ты страждешь...", но ты проходишь мимо, ты исчезаешь:  ты  умиротворЯешьсЯ
или засыпаешь. ‹уч луны разгонЯет твои тучи, и кажетсЯ, что самаЯ  далекаЯ
звезда, котораЯ блестит из-под твоего савана, смеетсЯ над  твоим  горем  и
повергает тебЯ в молчание.  Џорою  мне  чудитсЯ,  что  дух  твой  уноситсЯ
шквалом, будто огромный орел, чьи крыльЯ застилают собой все  море  и  чей
последний крик замирает среди волн. € Я вижу, что ты  побежден:  побежден,
как Я; как Я, слаб; как Я, повержен.  Ќебо  озарЯетсЯ  и  светитсЯ  огнЯми
радости, а мною овладевает какой-то бессмысленный ужас.
   Џрометей, Џрометей, ты ли это, ты, который хотел освободить человека от
оков судьбы? ’ы ли это, повергнутый  ревнивым  богом  и  пожираемый  твоей
неизбывною  желчью,  падаешь  в  изнеможении  на  свою  скалу,  не   сумев
освободить ни человека, ни себЯ самого, его единственного друга, его отца,
может быть - его истинного бога? ‹юди дали тебе тысЯчи символических имен:
смелость,  отчаЯние,  бред,  возмущение,  проклЯтие.  Ћдни  назвали   тебЯ
дьЯволом; другие - преступлением: Я называю тебЯ желанием.
   џ сивилла, скорбнаЯ сивилла, Я дух древних времен, которого заточили  в
мозг, не  способный  откликнутьсЯ  на  божественный  зов,  разбитаЯ  лира,
умолкнувший инструмент, чьи мелодии были бы непонЯтны  современным  людЯм,
но в глубине которого таЯтсЯ едва слышные звуки вечной гармонии!  џ  жрица
смерти, Я чувствую, что уже была пифией, уже плакала, уже вещала, но, увы,
не помню, не знаю слов, которые исцелЯют; да, да, Я вспоминаю о  свЯщенных
пещерах, таивших истину, и  о  провидческом  исступлении,  но  Я  позабыла
слово, открывающее тайны судьбы, потерЯла талисман, несущий свободу. Ђ меж
тем Я многое видела на свете, и когда страдание теснит  менЯ,  когда  менЯ
снедает негодование, когда Я чувствую, как Џрометей мечетсЯ у менЯ в груди
и бьетсЯ своими огромными крыльЯми об  камень,  к  которому  он  прикован,
когда ад грохочет подо мной, как вулкан,  готовый  менЯ  поглотить,  когда
духи морЯ приходЯт плакать у моих ног, а  духи  эфира  трепещут  над  моим
челом... Ћ, тогда, одержимаЯ  бредом,  которому  нет  имени,  безграничным
отчаЯнием, Я ищу своего повелителЯ и неведомого друга, дабы  он  просветил
мой ум и развЯзал мне Язык... Ќо Я тычусь в потемках, и мои  усталые  руки
обнимают только обманчивые тени.
   Ћ истина, истина! —тобы отыскать тебЯ,  Я  спускалась  в  пропасти,  от
одного вида которых у самых храбрых людей кружилась голова. ‚месте с „анте
и ‚ергилием Я прошла сквозь все  семь  кругов  волшебного  сна.  ‚месте  с
Љурцием Я бросилась в бездн