его
разумениЯ. џ все же попытаюсь это сделать, не потому,  что  беру  на  себЯ
почетную роль исповедника, которую вам угодно мне доверить, но потому, что
Я настолько восхищена вами, что испытываю потребность со всею искренностью
открыть вам душу.
   џ не позволю себе осуждать вас за те стороны вашей жизни, в которых  вы
призываете менЯ быть судьей Ќо Я  огорчаюсь,  видЯ,  что  вы  вступаете  в
противоречие с самим собой. ‚ы, очевидно, хорошо это понимаете сами,  если
не стремитесь себЯ защитить и хотите лишь  оправдатьсЯ.  „а,  конечно,  вы
заслужили  прощение.  ѓосподь  не  позволЯет  нам  пренебрегать  свЯщенной
свободой нашей совести и правом пересматривать  религиозные  установлениЯ,
которые €исус •ристос завещал нам как нескончаемую задачу, длЯ того  чтобы
мы умножали их и не давали им окостенеть; но у этой свободы совести, когда
дело идет о применении ее отдельными людьми, есть определенные границы. €,
может быть, если вы серьезно  задумаетесь  над  тем,  чтобы  провести  эти
границы, противоречиЯ, от которых вы страдаете, разрушатсЯ сами собой, без
всЯкого усилиЯ с вашей стороны. Њне кажетсЯ, что, когда наши  поступки  не
согласуютсЯ с нашими принципами, можно сделать вывод,  что  сами  принципы
еще не окончательно установились. ‚о всЯком случае, длЯ таких  натур,  как
ваша, твердые идеи должны так подчинить  себе  инстинкты,  чтобы,  однажды
решив, что есть долг, применЯть этот принцип на практике было бы  до  того
естественным, больше того - необходимым, что не  было  бы  возможности  от
этого уклонЯтьсЯ. Џодумаем же вместе, монсиньор, не великое ли это  зло  -
пользоватьсЯ свободой, которую церковь еще не санкционировала, и в  то  же
времЯ находитьсЯ в лоне церкви, и не будут ли  люди,  привыкшие  судить  о
других по делам их, вправе упрекать вас в двоедушии - упрек,  которого  вы
очень  боитесь  и  которого  вместе  с  тем  вы  ни  с  какой  стороны  не
заслуживаете, что Ясно всЯкому, кто сумеет заглЯнуть в вас поглубже.
   ‚ одном отношении вы гораздо менее католик, чем Я, монсиньор, в  другом
- гораздо более. џ привЯзалась к римско-католической вере  из  принципа  и
своего рода убеждениЯ, которое никак  нельзЯ  назвать  лицемерием,  ибо  Я
решила  строго  подчинитьсЯ  всем  принЯтым  правилам.  ќта  сторона   вас
отталкивает, вы нарушаете предписание церкви, и вместе с  тем  вы  сердцем
своим привЯзаны к ней и сочетались  с  ней,  если  можно  так  выразитьсЯ,
браком по любви, тогда как длЯ менЯ это брак по расчету. ‚ы  верите  в  ее
будущее, и длЯ вас прогресс человечества осуществлЯетсЯ в ней и  благодарЯ
ей. Ћна вас  мучит,  раздражает,  сердит;  вы  видите  ее  недостатки,  вы
замечаете ее промахи и заблуждениЯ. Ќо вы все так же привЯзаны к  ней,  вы
предпочитаете  жертвовать  длЯ   нее   спокойствием   совести,   даже   ее
достоинством, лишь бы не порвать с этой властной  женой,  которую  вы  так
любите.
   “ менЯ все по-другому. Џозвольте же мне продолжить эту параллель  между
вами и мною, монсиньор; она нужна мне, чтобы Ясно высказать мои мысли. Ѓез
рвениЯ и без радости вернулась Я в недра этой церкви, которой  Я  когда-то
служила восторженно и влюбленно. ќтого благоговениЯ моих юных  лет,  этого
слепого довериЯ, этой экзальтированной  веры  душе  моей  уже  не  обрести
вновь; Я о них больше не думаю, и Я спокойна, потому что Я,  должно  быть,
нашла если не истинную мудрость, то, во всЯком случае, прЯмой путь к моему
личному совершенствованию, избрав,  за  отсутствием  лучшего,  эту  особую
разновидность всеобщей религии. џ искала наиболее четкого  выражениЯ  этой
религии идеального, котораЯ была мне нужна.  ‡десь  она,  правда,  еще  не
вполне совершенна, но выше  всех  остальных,  и  Я  укрылась  в  лоне  ее,
особенно не  заботЯсь  об  ее  будущем.  ’ак  или  иначе,  монсиньор,  она
просуществует дольше, чем мы, и  провидение  будет  поддерживать  в  людЯх
нравственную силу и оказывать помощь  человечеству  в  формах,  предвидеть
которые  не  так  легко,  как  вы  думаете.  џ  не  смею  доверЯтьсЯ  моим
инстинктам; Я слишком много выстрадала от сомнений, чтобы устремить сейчас
в грЯдущее испытующий взор. Њне было бы страшно увидеть  там  еще  больший
ужас, и Я смиренно преклонЯю колена в  настоЯщем,  просЯ  господа  научить
менЯ, как исполнить мои сегоднЯшние обЯзанности. џ сделаю все, что  смогу;
это будет не много, но, как говорит ’ренмор, господь даст  зерну  принести
плод, если найдет его достойным своего благословениЯ. џ не могу не  думать
о том, что мы переживаем времЯ смут между гаснущей и  занимающейсЯ  зарею,
пока еще неЯсной и такой бледной, что мы ступаем почти что в потемках.  ‚о
мне жила большаЯ уверенность в себе, но усталость и страдание ее охладили.
џ жду - молча и с разбитым сердцем, решив, что,  во  всЯком  случае,  буду
воздерживатьсЯ от зла, и отказавшись от надежды на всЯкую личную  радость,
ибо  развращенность  нашего  времени  и  неопределенность   господствующих
доктрин  сделали  все  наши  права  незаконными   и   все   наши   желаниЯ
неосуществимыми.  Ќесколько  лет  тому  назад,  когда  у  менЯ   не   было
сложившегосЯ мнениЯ об обЯзанностЯх, гражданских и  религиозных,  когда  Я
Ясно видела недостатки обоих законодательств и, не знаЯ, какими средствами
их исправить, дерзнула искать света истины собственным жизненным опытом, Я
поддалась самому благородному побуждению моей души - любви.
   ќто был горький опыт, Я пожертвовала ради  него  моим  покоем  на  этом
свете, моей силой в обществе, незапЯтнанностью моего имени. Љакое мне было
дело до того, что думают обо мне люди? џ хотела идти к  идеалу  и  думала,
что уже на пути к нему, ибо чувствовала, как в  сердце  моем  пробуждаютсЯ
самые   возвышенные   способности:   преданность,   верность,   стойкость,
самоотречение. Џоследователей у менЯ не было. „а их и не могло быть.  ‹юди
моего времени думали, чувствовали и поступали  в  соответствии  со  своими
прежними законами, а мой новый закон, целиком основанный  на  инстинкте  и
наитии, не мог быть понЯт и развит. ‘традание довело менЯ до  изнеможениЯ,
отчаЯние  сломило   менЯ,   Я   слишком   долго   бродила   по   лабиринту
противоречивших друг другу обетов и надежд, до того днЯ, когда от  неудачи
нового опыта едва не упала духом, - и вдруг чужие  слабость  и  ослепление
вывели менЯ к силе и свету.  ’огда  менЯ  осенила  дерзкаЯ  мысль,  что  Я
опередила человечество и должна пострадать  за  мое  нетерпение.  Ѓрачного
союза, такого, каким он представлЯлсЯ мне, каким Я стала бы требовать его,
на земле тогда не существовало. Њне пришлось удалитьсЯ в пустыню и  ждать,
чтобы предначертаниЯ господни созрели. Џеред глазами у менЯ был  печальный
пример  моей  сестры,  одаренной,  как  и   Я,   сильным   стремлением   к
независимости и огромной потребностью в  любви  и  низвергнутой  в  бездны
порока за то, что она осмелилась искать осуществлениЯ своей мечты. “  менЯ
не было выбора между ее путем и тем, которым Я пошла. џ избрала  длЯ  себЯ
монастырь, и он удочерил менЯ; помните, монсиньор, именно монастырь, а  не
церковь.
   Ћтнюдь не слава одной касты может прельстить  менЯ  и  стать  целью,  к
которой Я буду  стремитьсЯ:  спасение  половины  человечества  -  вот  что
заботит менЯ и мучит. “вы! ќто спасение человечества в целом, ибо  мужчины
не меньше, чем женщины, страдают оттого, что живут без любви, и  все,  чем
они пытаютсЯ заменить ее - честолюбие, разврат, владычество,  -  повергает
их в муки и глубокую тоску, причины которой они тщатсЯ узнать, но так и не
знают. Ћни уверены, что чем крепче  они  будут  стЯгивать  наши  узы,  тем
сильнее мы воспламенимсЯ к ним любовью, они видЯт, что пламЯ это с  каждым
днем угасает, и даже не подозревают, что стоит только  освободить  нас  от
грубо навЯзанного нам бремени, и мы добровольно  возложим  на  себЯ  бремЯ
свЯщенное. Љоль скоро они не хотЯт решитьсЯ на  это  сами,  мы  должны  их
заставить. Ќо как? ЃросатьсЯ каждый день в объЯтиЯ идола, которого  наутро
мы разобьем? Ќет! €бо так мы скоро  разобьем  и  себЯ.  ‡атевать  позорные
распри под сенью домашнего очага? Ќет, ибо законы отказывают нам  в  своей
поддержке, и борьба эта нередко калечит наших детей. Њожет быть,  наконец,
предавшись  разгулу,  обманываЯ  наших  повелителей,  беспрерывно  изменЯЯ
предметам наших минутных желаний? Ќет!  €бо  мы  этим  совершенно  загасим
свЯщенное пламЯ, оно исчезнет с лица земли. Њы станем  тогда  атеистами  в
любви, такими же, как мужчины. € будем ли мы тогда  вправе  жаловатьсЯ  на
то, что нас подчинЯют царству силы?
   €так,  у  нас  имеетсЯ  одно-единственное  средство  боротьсЯ  за  наше
освобождение - это  замкнутьсЯ  в  справедливую  гордость,  это  повесить,
подобно девам ‘иона,  арфы  на  ивы  вавилонские  и  отказатьсЯ  услаждать
любовью и песнопениЯми слух поработителей-чужеземцев. Њы, правда, будем  в
трауре и в слезах; мы себЯ похороним заживо,  мы  откажемсЯ  от  свЯщенных
радостей семейной жизни и от пьЯнЯщих наслаждений, но мы  сохраним  памЯть
об €ерусалиме, культ идеала. ќто будет наш протест против грЯзи и грубости
нашего времени, и мы заставим  мужчин,  которые  скоро  устанут  от  своих
бесстыдных радостей, уготовить нам новое место подле них и  приносить  нам
ко дню свадьбы такую же чистоту в прошлом, такую же  верность  в  будущем,
каких они требуют от нас.
   ‚от мое мнение, монсиньор. ‘ этой целью Я и хотела первой повесить  мою
арфу, отныне умолкшую длЯ  сынов  человеческих.  џ  убеждена,  что  другие
благоразумные женщины последуют моему примеру и придут плакать  вместе  со
мной на холмы. џ хотела пользоватьсЯ авторитетом среди этих  женщин,  дабы
убедить их в важности и в величии их обета. ‚  этом,  монсиньор,  Я  верна
самому чистому христианству и хочу возвратить монастырской жизни  дух  его
первых установлений. Џомните вы эти смутные и несчастные времена,  которые
предшествовали и следовали за евангельским откровением, тогда еще не всюду
распространенным и весьма  несовершенно  изложенным;  помните  об  ессеЯх,
которые, как пишет Џлиний, собрались на берегах Љаспийского морЯ: "‘ильный
народ, где никто не рождаетсЯ на свет  и  где  некому  умирать,  одинокое,
дружащее с пальмами племЯ!". Џодумайте об отцах пустынниках, о  непорочных
женах, об апостоле €оанне,  вдохновенном  поэте,  о  блаженном  Ђвгустине,
пресытившемсЯ радостЯми земными и возжаждавшем жизни небесной! Џресыщение,
толкнувшее всех этих адептов идеала в глубину пустынь,  душевнаЯ  тревога,
котораЯ  заставлЯла  их  блуждать  в  уединенных  вертоградах,   аскетизм,
державший  их  в  кельЯх,  -  разве  все  это   не   свидетельствовало   о
невозможности жить одною жизнью со страшными  поколениЯми,  среди  которых
они родились и выросли? ђазве они  хотели  утвердить  как  некий  принцип,
абсолютный,   всеобщий,   вечный,   преимущество   целомудренной    жизни,
необходимость отрешениЯ от всего мирского? ђазумеетсЯ, нет: они  прекрасно
знали, что человечество не может кончить жизнь самоубийством и  не  должно
этого хотеть; но они самоотверженно приносили  создателю  себЯ  в  жертву,
дабы люди, становившиесЯ свидетелЯми их предсмертных мучений, углубились в
себЯ и почувствовали необходимость себЯ переделать.
   Џоэтому, монсиньор, обитель кажетсЯ мне сейчас, как и прежде,  пещерой,
где укрываютсЯ от  бури,  убежищем,  где  находЯт  защиту  от  кровожадных
волков. Њонастырь, находЯщийсЯ под покровительством  католической  церкви,
должен признать ее авторитет и подчинитьсЯ ее  правилам.  Ћбщина  может  и
должна пополнЯтьсЯ не за счет девушек, обездоленных природой и судьбой, но
за счет избранных из числа девственниц или вдов.  “  него  есть  еще  одно
назначение: это давать религиозное воспитание множеству других девушек, не
удерживаЯ их  потом  в  своих  стенах.  ’ам,  мне  кажетсЯ,  следовало  бы
закладывать такие прочные нравственные основы поведениЯ, которые  бы  юные
души эти потом никогда не забыли и могли черпать в них и духовную  силу  и
достоинство, которые понадобЯтсЯ им на протЯжении  всей  их  жизни.  Њожет
быть, в основу их обучениЯ  следует  положить  некие  более  основательные
принципы, а не те, на которых оно строилось до сих пор и которые  принесли
так мало плодов и так быстро изгладились из их памЯти. џ уверена,  что,  и
не удалЯЯсь от апостольской доктрины, можно  достичь  лучших  результатов,
таких, каких у нас не было уже давно. Њонастырь, настоЯтельницей  которого
вы делаете менЯ сейчас, был основан свЯтой, чьЯ жизнь длЯ менЯ -  источник
размышлений, полных  очарованиЯ  и  весьма  плодотворных.  „очь  и  сестра
королЯ, она оставила свои шитые золотом сапожки у  порога  дворца.  ЃосаЯ,
она прошла по скалам и питалась одними  кореньЯми,  пила  только  воду  из
родника. Ќаправив в экстазе все помыслы свои к  небесам,  она  презрела  и
роскошь богатства и блеск власти; она  употребила  свое  приданое  на  то,
чтобы собрать подле себЯ подруг, а дары своего ума - на то, чтобы  научить
их презирать людей подлых и воздержатьсЯ  от  наслаждений,  не  увенчанных
идеалом. Ћ, разумеетсЯ,  чтобы  все  это  понЯть,  она  должна  была  сама
испытать любовь.
   ’ак вот, Я хочу, следуЯ примеру этой  поистине  царственной  принцессы,
научить обманутых женщин утешитьсЯ  и  обрести  новые  силы,  вверив  себЯ
создателю;  девушек  доверчивых  и  простодушных  -  сохранЯть  чистоту  и
гордость свою в браке. €м  чересчур  много  говорЯт  о  счастье,  которое,
возможно, и узаконено обществом: это  ложь!  €х  заставлЯют  верить,  что,
смирившись и отказавшись от собственной воли, они встретЯт в мужьЯх  своих
ту же любовь и верность: это обман! ѓоворить им надо не  о  счастье,  а  о
добродетели;  надо  научить  их  в  мЯгкости  быть  твердыми,  в  терпении
непоколебимыми, в преданности мудрыми и благоразумными.  Ќадо  научить  их
любви к богу, такой ненасытной, чтобы они находили в ней утешение от  всех
жизненных зол и чтобы, увидав, что доверие их  предано,  а  земнаЯ  любовь
растоптана,  они  не  кидались  в  распутную  жизнь,  ища   в   ней   того
единственного счастьЯ, которому их поучали,  длЯ  которого  их  воспитали.
Ќадо, наконец, чтобы они были  готовы  страдать  и  отказатьсЯ  от  всЯкой
надежды: ибо всЯкаЯ надежда эфемерна,  всЯкое  обещание  обманчиво,  кроме
надежды и обещаниЯ господа. џ надеюсь,  что  это  вполне  в  духе  церкви.
Џочему же подобные наставлениЯ больше не приносЯт уже плодов?
   ‚ы видите, монсиньор, что, хоть Я и не так предана, как  вы,  интересам
церкви, самый ход  моих  рассуждений  заставлЯет  менЯ  служить  ей  более
преданно, чем вы. Ћтчего же у нас с вами все так по-разному? Ѓоже сохрани,
чтобы Я поднЯлась выше вас! ‚ы обладаете способностЯми, равных  которым  у
менЯ  нет:  твердым  характером,  сильной  волей,  светом   науки,   пылом
прозелитизма,  огромной  силою  убеждениЯ;  но  вы  хотите  примирить  два
непримиримых начала - покровительство церкви и вашу независимость.  Ѓоюсь,
что церковь не очень благосклонно встретит те порЯдки, которые  вы  хотите
установить. Њне не дозволено судить  о  вашем  протесте  против  безбрачиЯ
духовенства; Я лично не очень-то его одобрЯю.  €  это  потому,  что  Я  не
очень-то убеждена, что будущее мира в руках церкви;  Я  вижу  только,  что
церковь служит этому будущему. ‚ этом  смысле  мне  кажетсЯ,  что  церковь
может лишь ускорить свою  гибель,  отказавшись  от  всех  суровых  правил,
единственной поддержки длЯ душ, которых поток нашего века не влечет к краю
бездны. ’ренмор верит в приход новой религии, котораЯ должна возникнуть из
обломков прежней, сохранив все, что в ней  было  бессмертного,  и  обратив
взор на новые горизонты. Ћн считает, что эта религиЯ  облечет  всех  своих
адептов свЯщенническим авторитетом, то есть правом  проповедовать  и  быть
судьей поступков и мыслей.  Љаждый  человек  будет  гражданином,  то  есть
супругом и отцом, и, нарЯду с этим, - свЯщенником и  богословом.  ‚се  это
вполне  возможно,  но  тогда,  монсиньор,  это   уже   больше   не   будет
католицизмом, и  церкви  тоже  не  будет.  …сли  церковь  перестанет  быть
необходимой, она вскоре уже сделаетсЯ опасной; и тогда  кто  будет  о  ней
жалеть? „остойный прелат, вы слишком озабочены ее славой, потому  что  ваш
высокий ум сам нуждаетсЯ в славе и хочет, чтобы его  осветили  лучи  славы
церковной. Ќо попробуйте хотЯ бы на мгновение отделить вашу  личную  славу
от славы всей церкви в целом, и вы увидите, что у вас  нет  другого  пути,
кроме как восстать против всех ее предписаний. ‚  этом  случае  вы  плохой
прелат, но великий человек. Ќо ведь вы не  хотите  отделитьсЯ  от  церкви?
‚месте с тем вы не можете подавить  в  себе  страсти,  и  вы  соглашаетесь
играть лицемерную роль, вы готовы навлечь на себЯ упрек, который несет вам
горечь и боль, лишь бы не покинуть рЯды  духовенства.  ‚  этом  случае  вы
великий  прелат,  но  вы  самый  заурЯдный  человек.  Џоступитесь   вашими
страстЯми, монсиньор, и вы тут же станете вновь тем, чем вас создали  небо
и люди: великим человеком и великим прелатом".


        57. Њ…ђ’‚›…

   "Љаждый день, поднимаЯсь еще задолго до  рассвета,  Я  потом  гулЯю  по
испещренным надписЯми длинным надгробным плитам, положенным  здесь,  чтобы
стеречь чей-то непробудный и вечный сон. џ ловлю себЯ на том, что мысленно
спускаюсь в эти склепы и спокойно ложусь там, чтобы отдохнуть от жизни.
   ‚ремЯ от времени Я предаюсь мыслЯм  о  небытии,  таким  сладостным  длЯ
разума, стремЯщегосЯ от всего отрешитьсЯ, и длЯ утомленного сердца; и видЯ
в этих  склепах,  по  которым  Я  ступаю,  только  дорогие  мне  свЯщенные
реликвии, Я ищу среди них себе место, Я вглЯдываюсь в мраморное надгробие,
прикрывающее немое и безмЯтежное ложе, где Я буду скоро покоитьсЯ,  и  дух
мой счастлив расположитьсЯ в нем.
   ‚ другие минуты Я поддаюсь очарованию христианской поэзии. Њне кажетсЯ,
что дух мой ЯвитсЯ еще, чтобы тихо скользить под этими сводами, привыкшими
повторЯть эхо моих шагов.  €ногда  мне  кажетсЯ,  что  Я  только  призрак,
который с наступлением сумерек должен скрытьсЯ, уйти под этот мрамор, и  Я
взираю тогда на прошлое, даже на настоЯщее, как на жизнь, от которой  менЯ
уже отделЯет могильнаЯ плита.
   Џод этими прекрасными византийскими аркадами монастырЯ есть одно место,
которое Я особенно люблю. ќто у самого  краЯ  монастырского  дворика,  где
рЯды надгробий утопают в  пахучих  травах,  которыми  поросли  аллеи,  где
расцветающие в неволе бледные розы склонЯютсЯ  над  человеческим  черепом,
изображение  которого  высечено  в  углу  каждой  плиты.  Ѓольшой  олеандр
захватил легкий свод последней арки. ‚етви его повторЯют округлость купола
галереи.  Џлиты  усыпаны  чудесными  лепестками,  которые   при   малейшем
дуновении ветра отрываютсЯ от  своих  крохотных  чашечек  и  усыпают  ложе
смерти ”ранциски.
   ”ранциска была аббатисой, предшественницей той, которую Я сменила.  Ћна
прожила около ста лет, сохранив в полной силе добродетели свои и Ясный ум.
   ѓоворЯт, что это была праведница и женщина  очень  умнаЯ.  Ћна  Явилась
Њарии дель ”иоре через несколько дней после своей  смерти,  в  ту  минуту,
когда робкаЯ послушница молилась у нее на могиле. „евушка так  испугалась,
что неделю спустЯ умерла, то улыбаЯсь, то леденеЯ от страха,  говорЯ,  что
аббатиса ее призвала и приказала готовитьсЯ  к  смерти.  …е  похоронили  в
ногах у ”ранциски, под олеандрами.
   џ хочу, чтобы там похоронили и менЯ. ’ам есть  плита  без  надписи  над
пустой могилой, которую поднимут длЯ менЯ, а потом  за  мной  замуруют,  -
между женщиною большой силы духа и твердой веры, вынесшей бремЯ  столетней
жизни, и девушкой благочестивой и робкой, котораЯ погибла  при  первом  же
дуновении ветра смерти, между этими двумЯ столь дорогими длЯ менЯ образами
- воплощением силы  и  воплощением  нежности,  между  сестрою  ’ренмора  и
сестрою ‘тенио.
   ”ранциска увлекалась астрономией. Ћна  глубоко  ее  изучила  и  немного
подсмеивалась, над страстью Њарии к цветам.  ѓоворЯт,  что  когда  вечером
послушница звала ее посмотреть, как она убрала за день  цветочные  клумбы,
стараЯ аббатиса, показываЯ своей костлЯвой рукой на  звезды,  голосом  все
еще сильным и уверенным говорила: "‚от мой цветник".
   Њне интересно было расспросить монахинь  об  обеих  усопших  и  собрать
сведениЯ об этих двух жизнЯх, которые скоро канут в забвение.
   Љак грустно  это  наше  полное  отчуждение  от  мертвых.  ‚ырождающеесЯ
христианство старалось внушить к  ним  ужас,  смешанный  с  ненавистью.  ‚
основе этого чувства лежит, может быть, тот отвратительный способ, которым
мы хороним своих покойников, и  эта  необходимость  внезапно  расставатьсЯ
навсегда с останками любимых существ. “ древних не было этого  ребЯческого
страха. Њне приЯтно  смотреть,  как  они  несут  в  руках  урну  с  прахом
родственника или друга; и мне кажетсЯ, что Я вижу, как часто  они  на  нее
смотрЯт, как призывают ее в самых важных случаЯх жизни, как  посвЯщают  ей
свои  самые  высокие  деЯниЯ.  Ћна  становитсЯ   частью   их   наследства.
Џогребальные церемонии не поручаютсЯ наемной силе; сын не отворачиваетсЯ с
ужасом от трупа той, чье чрево выносило  его.  Ћн  не  дает  касатьсЯ  его
посторонним  рукам:  он  сам  отдает  ей  последний  долг  и  сам  умащает
благовониЯми, свидетельством любви, останки любимой матери.
   ‚ религиозных общинах Я отыскала частицу этого уважениЯ и этой античной
любви к мертвым. ђуки сестер завертывают тело усопшей  в  саван,  украшают
цветами ее лицо, открытое целый день длЯ прощаниЯ. ѓроб ставитсЯ  в  доме,
где жила покойнаЯ и где все длЯ нее привычно.  …й  надлежит  спать  вечным
сном среди людей, которые и сами будут спать  с  нею  рЯдом,  и  все,  кто
придет на ее могилу, здороваютсЯ с покойницей как  с  живой.  Њонастырский
устав охранЯет памЯть об умершем как  о  живом  и  увековечивает  почести,
которые  ему  воздают.  _Џравила_  -  такаЯ  замечательнаЯ  вещь,  насущно
необходимаЯ человеку, подобие божества на земле: они  оберегают  людей  от
злоупотреблениЯ своими силами, помогают великодушно хранить добрые чувства
и старые привЯзанности, они становЯтсЯ другом длЯ тех, у кого  больше  нет
друзей. Ћни напоминают нам каждый день в молитвах о множестве умерших,  от
которых на земле не осталось ничего, кроме имени, написанного на могильной
плите и произнесенного за вечерней мессой. Ћбычай этот пришелсЯ мне так по
душе, что Я вписала  немало  стертых  имен,  вычеркнутых  когда-то,  чтобы
сделать молитвы короче; Я требую строго перечислЯть их все и слежу за тем,
чтобы толпа молодых послушниц, возвращающихсЯ с шумной прогулки, проходила
по галереЯм монастырЯ сосредоточенно и тихо.
   —то же касаетсЯ забвениЯ обстоЯтельств жизни, то длЯ умерших оно  здесь
наступает быстрее, чем где бы то  ни  было:  причина  этому  -  отсутствие
потомства.  –елое  поколение  монахинь   уходит   из   жизни   почти   что
одновременно, ибо отсутствие событий, одинаковые привычки почти  в  равной
степени продлевают жизнь всем. ‘лучаев долголетиЯ здесь  очень  много,  но
жизнь кончаетсЯ всЯ сполна. Ћсобые  интересы  или  фамильнаЯ  гордость  не
оказывают предпочтениЯ ни  единому  имени,  и  ввиду  того,  что  никакого
соперничества не существует,  всех  торжественно  уравнивает  могила.  ќто
равенство  очень  скоро  стирает  черты   биографий.   Џравила   запрещают
записывать  их,  если  не  произошло  формальной  канонизации,  и  в  этом
предписании много силы и мудрости. Ћно обуздывает  гордость,  порок  самый
распространенный среди добродетельных душ; оно не дает  живущим  смиренной
жизнью рассчитывать на удовлетворение тщеславиЯ своего за гробом.  Џоэтому
спустЯ пЯтьдесЯт лет очень редко бывает, чтобы предание сохранило какие-то
подробности из жизни той или иной монахини, а в силу этого подробности эти
тем более драгоценны.
   ’ак как запрещение писать не распространЯетсЯ на менЯ, Я хочу упомЯнуть
об Ђгнессе Љатанской, романтическаЯ историЯ которой  передаетсЯ  здесь  из
уст в уста.
   ќто была послушница, исполненнаЯ религиозного рвениЯ, и  накануне  того
днЯ, когда ей предстоЯло принЯть постриг, отец  ее,  человек  непреклонной
воли  возвратил  ее  в  мир.  …е  выдали  замуж  за  старого  французского
дворЯнина, и она очутилась при дворе ‹юдовика XV. Ќо  она  и  там  хранила
верность обету, оставшись девственницей и телом и духом, несмотрЯ  на  то,
что  ее  исключительнаЯ  красота  была  предметом   самого   восторженного
поклонениЯ. Ќаконец, после десЯти  лет  изгнаниЯ  _на  земле  •анаанской_,
когда отец ее, а потом и муж умерли, она обрела свободу и снова  посвЯтила
себЯ €исусу •ристу. Љогда она ехала сюда горной дорогой, она  была  богато
одета, и ее сопровождала многочисленнаЯ свита.  “  входа  собралась  толпа
любопытных, и каждому не терпелось на нее  взглЯнуть.  Њонахини  вышли  из
церкви, и  с  поднЯтыми  хоругвЯми  процессиЯ  их  направилась  к  воротам
монастырЯ; возглавлЯла шествие аббатиса. Ћни пели хором: "In exitu  Israel
de  Egypto".  ђешетка  отворилась,  чтобы   впустить   приехавшую.   ’огда
прелестнаЯ  Ђгнесса  снЯла  со  своего  корсажа  букет   и,   улыбнувшись,
перебросила его через плечо, как первый и последний залог, который мир мог
от нее получить; вслед за тем, быстро вырвав из рук маленького мавра шлейф
своего плаща, она стремительно ступила за решетку,  котораЯ  закрылась  за
ней навсегда. ’ут аббатиса принЯла ее в свои объЯтиЯ, а монахини  одна  за
другой запечатлели на ее лбу поцелуй, в знак того, что теперь  они  сестры
по духу. Ќа другой день она принесла покаЯние за десЯть лет, проведенных в
миру, и исповедник нашел жизнь ее на протЯжении этих лет  такой  чистой  и
прекрасной, что позволил ей вернутьсЯ  в  ту  степень  послушничества,  на
которой он ее оставил, как будто это было не  десЯть  лет,  а  всего  один
день; и день, исполненный такой чистоты и такого рвениЯ, что он не  смутил
совершенства ее души, когда накануне принЯтиЯ пострига она была увезена  к
иным алтарЯм.
   ќто была одна из самых  непривередливых  и  смиренных  монахинь,  каких
только когда-либо знал  этот  монастырь.  ЉроткаЯ,  набожнаЯ,  терпимаЯ  и
всегда приветливаЯ, она сохранила вместе с тем то изЯщество, к которому  с
детства была приучена. ђассказывают, что ее монашеское одеЯние всегда было
очень изысканно, и  когда  на  исповеди  ее  упрекнули  в  тщеславии,  она
простодушно ответила в духе своего времени, что ей непонЯтен этот упрек  и
что она, вовсе об этом не думаЯ стараетсЯ  всегда  приодетьсЯ,  просто  из
привычки повиноватьсЯ родителЯм, усвоенной ею еще в мирской жизни;  что  в
общем-то она нисколько не огорчена  тем,  что,  по  мнению  всех,  _хорошо
выглЯдит_, ибо считает, что цветущаЯ молодость и признаннаЯ всеми  красота
более достойный дар небесному жениху, чем увЯдшаЯ красота и уже  угасающаЯ
жизнь. €сториЯ эта показалась мне прелестной.
   ‡найте, ’ренмор, как велико обаЯние привычки, как радостно  созерцание,
которое ничто не смущает. “ непоседливой женщины, которую вы знали раньше,
не было родины, да она и не хотела ее иметь: она продавала и перепродавала
замки свои и земли, не умеЯ привЯзать себЯ  к  определенному  месту;  этой
душе странницы, котораЯ нигде не находила себе приюта, везде было тесно, и
в поисках места длЯ могилы она колебалась между вершинами  Ђльп,  кратером
‚езувиЯ и  глубинами  океана.  €  вот  наконец  она  так  горЯчо  полюбила
несколько туазов земли и груду камней, что мысль быть похороненной  где-то
в другом месте ей была бы мучительна. Ћна прониклась такой нежной  любовью
к мертвым, что иногда она простирает к ним руки и среди ночи кричит:
   "Ћ тени, подруги мои! ‚озлюбленные моей  души!  „евственницы,  которые,
как и Я, ходили в тишине по могилам ваших сестер! ‚ы, дышавшие  ароматами,
которыми теперь дышу Я, и улыбавшиесЯ этой луне, котораЯ теперь отвечает и
мне своей улыбкой! ‚ы, которые, может быть, тоже испытали  грозы  жизни  и
светскую  суету!  ‚ы,  которые  стремились  к  великому  покою  и  которые
предвкушали его здесь, под сенью этих свЯщенных сводов, укрытые от всего в
этом добровольном узилище! € прежде всего вы,  препоЯсавшие  себЯ  крестом
веры и перешедшие из объЯтий незримого ангела в объЯтиЯ небесного супруга,
непорочные возлюбленные Ќадежды, сильные жены ‚оли! ЃлагословлЯете  ли  вы
менЯ, скажите, и молитесь ли вы непрестанно за  ту,  котораЯ  предпочитает
быть с вами, а не с живыми? ‚аши ли золотые кадильницы источают  по  ночам
эти вот благовониЯ? ‚аши ль нежные голоса слышатсЯ сейчас в воздухе? ‚ы ли
это свЯщенным  волшебством  своим  придаете  столько  красоты,  обаЯниЯ  и
целительного покоЯ этому участку земли, этому  уголку  зелени,  мрамору  и
цветам, где теперь отдыхаете и вы и Я?
   Љаким чудом удалось вам сделать его таким драгоценным и желанным, что Я
привЯзалась к нему всеми фибрами души, что он горЯчит мне кровь, что жизнь
кажетсЯ мне теперь слишком короткой, чтобы  насладитьсЯ  ею  сполна,  и  Я
хочу, чтобы мне отвели в нем уголок длЯ моих  костей,  когда  божественное
дыхание их оставит?"
   ’огда,  раздумываЯ  над  смутами  прошлого  и   над   умиротворенностью
настоЯщего, Я призываю их в свидетели моего смирениЯ.
   Ћ души усопших, - говорю Я им, - о девственницы - сестры!  Ћ  красавица
Ђгнесса! Ћ кроткаЯ ЊариЯ дель ”иоре! Ћ премудраЯ ”ранциска! ‚зглЯните, как
сердце мое отрешаетсЯ от своей прежней неприЯзни и как покорно соглашаетсЯ
на жизнь в те времена и на том пространстве, которое ему отвел господь!
   ‚зглЯните и скажите тому, на кого вы смотрите с открытым лицом:
   "‹елиЯ больше не проклинает того днЯ, который ты повелел ей  заполнить;
она идет к ночи своей, ведомаЯ духом  разума,  который  тебе  угоден.  Ћна
больше не воспламенЯетсЯ страстью к мгновениЯм, которые проходЯт.  Ћна  не
стремитсЯ удержать иные из них, не торопитсЯ сократить другие. €  вот  она
идет мерно и непрестанно, подобно  земле,  котораЯ  совершает  кругооборот
свой без потрЯсений и котораЯ, видЯ, как от вечера до утра менЯютсЯ звезды
на небе,  не  останавливаетсЯ  ни  под  одним  знаком  зодиака,  не  желаЯ
бросатьсЯ в объЯтиЯ прекрасных  ЏлеЯд,  не  убегаЯ  от  пылающего  дротика
‘трельца, не отступаЯ перед растрепанными волосами похожей  на  привидение
‚ероники. Ћна покорилась, она живет! Ћна исполнЯет закон.  Ћна  не  боитсЯ
смерти, но и не  хочет  ее;  она  не  противитсЯ  порЯдку  вселенной.  Ѓез
сожалениЯ смешает она прах свой с нашим; она уже  касаетсЯ  наших  ледЯных
рук, и в ней нет страха. Ќе дозволишь ли ты,  милосердный  господь,  чтобы
испытанию ее пришел конец и чтобы, как только солнце начнет всходить,  она
последовала за нами туда, куда идем мы?"
   € тогда в борющемсЯ  с  зарею  ветерке  мне  чудЯтсЯ  голоса  слабые  и
смутные, таинственные они звучат то громче, то тише  и  пытаютсЯ  призвать
менЯ к себе  из-под  камнЯ,  но  все  еще  никак  не  могут  справитьсЯ  с
навалившейсЯ на менЯ тЯжестью.
   Ќа какое-то мгновение Я останавливаюсь и смотрю, не  приподнимаетсЯ  ли
моЯ каменнаЯ плита и не стоит ли  со  мною  рЯдом  столетнЯЯ  старуха,  не
показывает ли она мне Њарию дель ”иоре, тихо уснувшую на первой  ступеньке
нашего склепа. ‚ это мгновение страшный шум слышитсЯ из подземельЯ, и  под
ногами у менЯ раздаютсЯ чьи-то вздохи. Ќо все глохнет, все  умолкает,  как
только ЏолЯрнаЯ звезда исчезает с ночного  неба.  ’онкие  тени  кипарисов,
которые свет луны чертит на стенах, а ветер каждым порывом своим колеблет,
словно вдыхаЯ жизнь в изображениЯ свЯтых на  фресках,  понемногу  начинают
бледнеть. ’огда фигуры на стенах снова застывают  в  своей  неподвижности:
шелест листвы умолкает, и раздаютсЯ голоса птиц. †аворонок  просыпаетсЯ  в
клетке, и в воздух врываетсЯ его отчетливое, звучное пение, большие  белые
лилии на клумбах вырисовываютсЯ из полумрака  и,  омытые  обильной  росой,
цепенеют от наслаждениЯ. ‚ ожидании солнца замирает  тревожнаЯ  рЯбь,  все
смутные отсветы сбрасывают свой волшебный покров.  ‚от  тогда-то  призраки
действительно  исчезают  в  проЯснившемсЯ  воздухе  и  необъЯснимые   шумы
уступают место чистым гармониЯм. ‚ремЯ от времени последнее дуновение ночи
колышет олеандр,  судорожно  мнет  его  ветки,  парит,  кружась,  над  его
цветущей верхушкой и замирает издаваЯ совсем слабый вздох, как  будто  это
”ранциска взЯла за руку Њарию дель ”иоре и уводит ее от  цветника,  а  той
трудно оторватьсЯ от любимого деревца, и она  уходит  в  объЯтиЯ  мертвых,
исполненнаЯ какой-то досады и сожалениЯ.
   Ќаконец все иллюзии исчезают; металлические купола сверкают  золотом  в
первых лучах солнца. ‡вон колокола как  бы  проводит  в  воздухе  глубокую
борозду, в которой тонут все разрозненные, парЯщие тут и там шумы; павлины
слетают с насестов и долго  отрЯхают  влажные  перьЯ  на  блестЯщий  песок
садовых дорожек; двери дортуаров со скрипом повертываютсЯ на своих петлЯх,
и звуки "Ave Maria", которую поет  хор  послушниц,  гулко  разносЯтсЯ  под
сводами огромных каменных лестниц.  Ќет  ничего  торжественнее,  чем  этот
первый звук человеческого голоса, когда только еще занимаетсЯ день.  ‡десь
все  исполнено  величиЯ,  все  запоминаетсЯ,  потому  что  даже  в   самом
незначительном проЯвлении домашней жизни есть черты единства и  цельности.
Џосле всех метаний, после всех восторженных прозрений в  часы  бессонницы,
слыша эту утреннюю молитву, чувствую, как по жилам моим  пробегает  трепет
наслаждениЯ и страха. Њонастырские правила, этот великий  закон,  которому
все никак не нарадуетсЯ мой  ум  и  суровость  которого  иногда  чрезмерно
поэтизирует мое воображение, тут же простирают надо мной  свою  власть,  о
которой Я забываю в романтические ночные  часы.  ’огда  Я  покидаю  могилу
”ранциски, где простоЯла, неподвижнаЯ и сосредоточеннаЯ,  пока  свершалось
это обновление света и пробуждение природы, и схожу с камнЯ, как  античнаЯ
статуЯ, котораЯ вдруг оживает и при первых лучах солнца обретает  в  груди
свой голос. Љак она, Я  начинаю  петь  гимн  радости,  и  вот  Я  уже  иду
навстречу моей пастве и пою громко и восторженно, в то времЯ  как  девушки
двумЯ стройными рЯдами спускаютсЯ по большой лестнице, ведущей в  церковь.
џ всегда замечала в них какой-то инстинктивный страх,  когда  они  видели,
как Я выхожу из обители мертвых, чтобы стать во  главе  их,  раскрыв  свои
объЯтиЯ и воздев глаза к небу. ‚ часы, когда мысли их еще отЯгчены сном  и
когда чувство долга боретсЯ в них со слабостью  природы,  они  поражаютсЯ,
видЯ, что Я полна сил и жизни, и, несмотрЯ на все  мои  усилиЯ  разубедить
их, они продолжают упорно считать, что  Я  по  ночам  общаюсь  с  мерными,
покоЯщимисЯ на монастырском кладбище под сенью олеандров. џ вижу, как  они
бледнеют, когда,  скрестив  свои  белые  руки  на  пурпурных  скапулЯриЯх,
опускают головы, преклонЯЯ передо мною колена, и как невольно вздрагивают,
когда, заворачиваЯ за угол, одна за другой касаютсЯ моего одеЯниЯ".


        58. ‘Ћ‡…ђ–ЂЌ€…

   "Ћдна из дверей помещениЯ, где Я живу,  выходит  на  скалы.  €зъеденные
временем и поросшие мхом уступы окружают со всех сторон  обрывистый  утес,
на  котором  стоит  эта  часть  зданиЯ,  и  крутыми  переходами  соединЯют
монастырь с горою. ќто единственный путь, каким можно  поднЯтьсЯ  на  нашу
крепость; но идти им страшно, и после свЯтой ”ранциски никто  не  решаетсЯ
туда  взбиратьсЯ.  €дти  по  неровным  ступенькам  очень  трудно,   некуда
поставить ногу, и кружитсЯ голова от соседствующих с ними крутых обрывов.
   Њне хотелось узнать, не потерЯла  ли  Я  за  времЯ  моей  уединенной  и
бездеЯтельной жизни прежнюю храбрость и физическую силу.  €  вот  однажды,
среди  ночи,  когда  Ярко  светила  луна,  Я  решила  спуститьсЯ  по  этим
ступенькам. Ѓез труда добралась Я до  того  места,  где  обвал,  казалось,
разрушил всю работу монахов. Џовиснув на мгновение между небом и бездонной
пропастью, Я задрожала от мысли, что мне  предстоит  возвращатьсЯ  той  же
дорогой. џ очутилась на выступе - таком узеньком, что ноги мои едва на нем
помещались.  џ  долго  простоЯла  так,  не  шевелЯсь,  чтобы  дать  глазам
освоитьсЯ с этим положением, и раздумываЯ о том, какую власть  над  нашими
чувствами имеют, с одной стороны, волЯ, с другой - воображение. …сли бы  Я
уступила силе воображениЯ,  Я  бы  бросилась  на  дно  пропасти,  котораЯ,
казалось, каким-то магнитом притЯгивала менЯ  к  себе;  но  холоднаЯ  волЯ
обуздала все мои страхи и помогла мне держатьсЯ твердо  на  моем  узеньком
пьедестале.
   ЌельзЯ ли  предложить  этот  пример  тем,  кто  говорит,  что  соблазны
непреодолимы, что  всЯкое  принуждение,  предписанное  человеку,  противно
природе и преступно по отношению к богу?  Ћ  ЏульхериЯ!  ‚  эту  минуту  Я
подумала о тебе; Я сравнивала всю тщету погубивших тебЯ наслаждений с этим
обманом чувств, который Я испытала,  стоЯ  на  краю  пропасти,  -  как  он
соблазнЯл менЯ сократить мой томительный путь, поддавшись охватившей  менЯ
слабости. џ сравнивала также добродетель, котораЯ могла бы тебЯ уберечь, с
инстинктом самосохранениЯ, с силой мысли, помогающей человеку побеждать  в
себе всЯкую изнеженность и  страх.  Ћ,  вы  наносите  оскорбление  милости
господней, и вы глубоко презираете его  дары,  вы,  принимающие  за  самую
благородную  и  здоровую  часть  вашего  существа  слабость,  которую   он
ниспослал вам лишь длЯ того, чтобы уравновесить силу, которой  бы  вы  без
этого чересчур гордились.
   ‚нимательно осмотрев все вокруг, Я заметила, что лестница  идет  дальше
вниз по другой скале, как раз под площадкой, где Я  стоЯла.  Ѓез  труда  Я
перебралась на этот новый уступ. ‘тоило мне  все  спокойно  обдумать,  как
казавшеесЯ с первого взглЯда невозможным  сделалось  вполне  осуществимым.
‚скоре Я была вне опасности на естественных террасах горы. ѓлаза мои давно
уже привыкли к виду этих неприступных  мест.  ЏЯть  лет  в  воображении  Я
прогуливалась по ним, при этом  даже  не  мечтаЯ,  что  нога  моЯ  на  них
когда-нибудь  ступит.  Ќо  Я  видела  только  снаружи  эту  величественную
каменную громаду, зубцы которой врезаютсЯ в облака.  Љаково  же  было  мое
удивление, когда, подойдЯ к этим зубцам совсем близко, Я  обнаружила,  что
могу проникнуть в глубь скалы  сквозь  трещины,  которые  издали  казались
такими узкими, что по ним едва ли могла пролететь  даже  птица.  „олго  не
раздумываЯ, Я устремилась туда и, по обломкам камней, по грудам  базальта,
прорываЯсь сквозь густую сеть  вьющихсЯ  растений,  крадучись  по  трудным
неведомым переходам, добралась до мест, куда никогда не  проникал  взглЯд,
по которым никогда не ступала нога человека с того времени,  когда  свЯтаЯ
уединЯлась там, чтобы творить молитву вдали от всЯкого шума и суеты.
   ‡десь существует поверье, что каждую ночь дух господень поднимал ее  на
эти неприступные вершины, что незримый ангел взносил ее на кручи, и с  тех
пор ни один житель этих мест не решалсЯ разгадать это чудо,  совершавшеесЯ
с  помощью  веры  -  веры,  которую  люди  недалекие  называют  слабостью,
суеверием,  глупостью!  ‚еры,  котораЯ  есть  не  что  иное,   как   волЯ,
соединеннаЯ с доверием, - великолепнаЯ способность,  дарованнаЯ  человеку,
чтобы перейти границы животной жизни  и  беспредельно  раздвинуть  границы
разума.
   ѓора, вершина которой была срезана извержением вулкана, потухшего еще в
первые тысЯчелетиЯ нашей планеты, ЯвлЯла  взглЯду  обширные  нагромождениЯ
обломков, обрамленных неровными зубцами и зиЯвшими меж  ними  расщелинами.
—ернаЯ зола, металлическаЯ пыль, выброшеннаЯ  извержением;  кучи  хрупкого
шлака, которого состоЯние остекленениЯ  оберегает  от  действиЯ  стихий  и
который хрустит под ногами, словно  мелкие  кости;  пропасть,  заполненнаЯ
наносной землей и поросшаЯ  мхом;  естественные  стены  из  красной  лавы,
которую можно принЯть за кирпич; гигантские кристаллы базальта,  и  всюду,
на всех минералах, -  застывшие  капли  расплавленного  металла,  когда-то
выброшенного бурей из недр земли; большие, грубые  лишаи,  поблекшие,  как
сами камни, на которых они выросли; потоки, которых  не  видно  и  которые
только бурлЯт где-то под скалами, - вот как выглЯдел этот дикий край,  где
нельзЯ было обнаружить ни единого следа живых существ. џ так давно не была
в пустыне, что в первую минуту  мной  овладел  ужас  при  виде  этих  руин
вселенной, существовавших еще задолго до поЯвлениЯ человека. ЊенЯ охватило
какое-то странное и неприЯтное чувство, и Я не могла заставить себЯ  сесть
и спокойно посидеть среди этого хаоса.  Њне  казалось,  что  это  владениЯ
нечистой силы, призванной нарушать покой человека. € Я все шла, поднимаЯсь
выше и  выше,  до  тех  пор,  пока  не  достигла  самых  высоких  гребней,
образующих вокруг этого огромного кратера великолепный  венец  странной  и
затейливой формы.
   ’ам Я увидела необъЯтное небо, море, город, окружающие его  плодородные
долины,  реку,  леса,  мысы,  и  чудесные  острова,  и  вулкан.  ќто   был
единственный  гигант,  возвышавшийсЯ   надо   мной,   единственное   жерло
подземного канала, куда ринулись все потоки огнЯ, бушевавшие в недрах этой
земли. ‚озделанные полЯ, деревушки и виллы, покрывающие живописные  склоны
холмов, тонули вдалеке в прозрачной мгле. Ќо, по мере того как  над  морем
занималась зарЯ, все вокруг  становилось  отчетливее,  и  вскоре  Я  могла
убедитьсЯ, что почва еще  плодородна,  что  человечество  еще  существует.
Љогда Я сидела на этом воздушном троне, там, куда, может быть, никогда  не
поднималась  и  сама  свЯтаЯ,  мне  показал