й благородной  крови,  когда
ей надо было пролитьсЯ за свЯтое дело. Ќо та, что осталась в тебе, длЯ нас
драгоценна, и не  следует  без  надобности  ее  проливать.  „руг,  который
скрывает менЯ сейчас, подвергает себЯ немалой опасности. •ватит с  менЯ  и
одного преданного человека, который может за все поплатитьсЯ жизнью!
   ЌесмотрЯ на то, что ‚альмарина ни за что не соглашалсЯ, ‘тенио  настоЯл
на своем и проводил его до  кельи  отшельника.  ќта  кельЯ,  высеченнаЯ  в
гранитной скале, вдали от проторенных людьми тропинок, была скрыта  густою
тенью кедров и сплошною  стеной  индийских  смоковниц,  шероховатые  ветви
которых сплелись воедино. ЉельЯ была пуста. ђасположеннаЯ на уступе скалы,
она возвышалась над бездонною пропастью. „ругим краем  этой  пропасти  был
обнаженный песчаный откос, на котором  далеко  внизу  в  каком-то  мрачном
покое дремало маленькое озеро. Ќо даже и с той стороны к нему нельзЯ  было
спуститьсЯ из-за того, что окружавшие его пески все времЯ осыпались  и  не
было места, где можно было устоЯть  на  ногах.  Ќи  одна  скала  не  могла
удержатьсЯ на этой крутизне, ни одно дерево не могло укрепить свои корни в
этой рыхлой почве. Ђ пока вырывшие это озеро лавины не заполнили  пропасти
до краев, в недвижных  водах  его  расцветала  богатейшаЯ  растительность.
ѓигантские лотосы, пресноводные  полипы,  более  двадцати  локтей  длиной,
расстилали свои широкие листьЯ и диковинные цветы на поверхности  воды,  в
которую ни разу еще не  погружалось  весло  рыбака.  Ќа  их  переплетенных
стеблЯх,  во  множестве  тенистых  уголков,  змеи  с   изумрудною   кожей,
саламандры с желтыми вкрадчивыми  глазами  спали,  разлегшись  на  солнце,
уверенные в том, что человек не потревожит их своими сетЯми  и  западнЯми.
Џоверхность озера была такой зеленой и пышной, что сверху  ее  можно  было
принЯть за лужайку. ѓустые заросли тростника отражали в воде свои стройные
стебли и бархатистые плюмажи, которые ветер колыхал, как колосьЯ  в  поле.
‘тенио, зачарованного дикой красотою  этого  склона,  потЯнуло  спуститьсЯ
туда и ступить ногой на коварную зеленую сеть.
   - Ѓудьте  осторожны,  сын  мой,  -  сказал  поЯвившийсЯ  в  эту  минуту
отшельник с надвинутым на лицо капюшоном, - это заросшее цветами  озеро  -
образ  земных  наслаждений.  Ћно  окружено  соблазнами,  но  глубины   его
неизмеримы.
   - Ђ откуда вы это знаете, отец мой? - спросил ‘тенио, улыбаЯсь. - ђазве
сами вы спускались в эту пропасть?  ђазве  вы  ступали  по  бурным  волнам
страстей?
   - Љогда Џетр попыталсЯ последовать за €исусом по  водам  ѓенисаретского
озера, он не успел сделать несколько шагов, как почувствовал, что  ему  не
хватает  веры  и  что  он  был  слишком  смел,  дерзнув  по  примеру  сына
человеческого идти по воде. Ћн вскричал. "ѓосподи, погибаем!".  €  господь
притЯнул его к себе и спас.
   - Џетр был плохим другом и трусливым учеником, - сказал ‘тенио, - разве
он не отрексЯ от учителЯ, боЯсь  разделить  его  участь?  ’е,  что  боЯтсЯ
опасности и отступают, похожи на Џетра: они не мужчины и не христиане.
   Ћтшельник опустил голову и ничего не ответил.
   - Ќо скажите, отец мой, зачем вы стараетесь спрЯтать ваше лицо? џ узнаю
вас по голосу, мы с вами виделись в лучшие времена.
   - ‚ лучшие! - воскликнул Њагнус, медленно откидываЯ свой  капюшон  и  в
печальном раздумье подпираЯ свою уже облысевшую голову высохшею рукой.
   - „а, в лучшие длЯ вас и длЯ менЯ, - ответил ‘тенио, - ибо в ту пору на
лице моем играл юношеский румЯнец, а у вас, отец мой, хоть и выглЯдели  вы
растерЯнным и сердце ваше лихорадочно билось, когда мы виделись  последний
раз, у вас были густые волосы и чернаЯ борода.
   - ‚ыходит, вы придаете большое значение этой бренной и роковой длЯ  нас
молодости тела, этой всепожирающей силе крови, котораЯ окрашивает нам щеки
и горЯчит голову? - огорченно сказал монах.
   - ‚ы в обиде на молодость, отец мой, - сказал ‘тенио, - а ведь вы всего
на несколько лет старше менЯ. ѓотов побитьсЯ об заклад, что в  воображении
вашем сейчас больше свежести, чем во всем моем существе.
   ‘вЯщенник побледнел, потом он положил свою желтую  огрубевшую  руку  на
бледную, с голубоватыми прожилками, руку ‘тенио.
   - „итЯ мое, - сказал он, - значит,  вы  тоже  хлебнули  горЯ,  это  оно
сделало вас таким жестоким?
   - Џеренесенное страдание, - сказал ’ренмор печально и строго, -  должно
было бы пробудить в человеке  сочувствие  и  доброту.  Ќесчастье  способно
развратить только слабые души; сильные, проходЯ через него, очищаютсЯ.
   - Ќеужели же Я этого не знаю? - воскликнул ‘тенио, которого неожиданнаЯ
встреча с Њагнусом вернула к горьким  воспоминаниЯм  о  своей  отвергнутой
любви. - Ќеужели Я не знаю, что в душе моей нет ни величиЯ, ни силы, что Я
ничтожное, жалкое существо? Ќеужели  Я  мог  бы  так  опуститьсЯ,  будь  Я
’ренмором или Њагнусом? Ќо, увы, - добавил он, в  порыве  горького  уныниЯ
усаживаЯсь на самом краю пропасти, - зачем все эти напрасные стараниЯ  мне
помочь? ‡ачем давать мне советы, которыми Я  не  могу  воспользоватьсЯ,  и
показывать  примеры,  следовать  которым  превыше  моих  сил?  Ќеужели  вы
находите удовольствие в том, чтобы раскладывать передо мною ваши богатства
и показывать мне, какой силой вы оба наделены и на какие деЯниЯ  способны?
‘ильные, героические натуры!  €збранные  сосуды,  каторжник  и  свЯщенник,
превратившиесЯ в свЯтых; вы, преступник,  принЯвший  на  свою  голову  все
наказаниЯ, которыми вас покарало общество; вы,  монах,  за  несколько  лет
сумевший пережить все муки души; вы  оба,  выстрадавшие  все,  что  только
может выстрадать человек, один - от пресыщенности, другой  -  от  лишений,
один - надломленный ударами, другой - постом и вот вы стоите с поднЯтой  к
небу головой, в то времЯ  как  Я  ползаю,  подобно  блудному  сыну,  среди
омерзительнейших чудовищ, иными словами - среди грубых вожделений и низких
пороков! ’ак оставьте же менЯ  умирать  в  грЯзи  и  не  усугублЯйте  моих
предсмертных мук, заставлЯЯ менЯ созерцать ваше победоносное вознесение на
небеса. ‚едь именно так друзьЯ €ова хвастали своим благополучием перед  их
простертой на гноище жертвой. “ходите  от  менЯ  прочь!  “ходите!  •раните
хорошенько ваши сокровища, бойтесь, чтобы гордость ваша их не  растратила.
Џусть же мудрость  и  смирение  бодрствуют,  охранЯЯ  ваши  завоеваниЯ  Ќе
поддавайтесь ребЯческому желанию показывать их тем,  у  кого  ничего  нет;
ибо, в гневе своем, злобный и завистливый беднЯк  может  плюнуть  на  ваши
богатства и осквернить их. ’ренмор,  слава  ваша  может  быть  не  так  уж
велика, не так поразительна, как вы думаете Њой горький  разум  сумел  бы,
может  быть,  найти  довольно  банальное  объЯснение   победе   воли   над
умерщвленными  страстЯми,  над  желаниЯми   пресыщенными   или   угасшими.
Ѓерегитесь, Њагнус, вера ваша, может быть, не так уж тверда,  чтобы  Я  не
мог поколебать ее насмешливым  взглЯдом  или  дерзким  сомнением.  Џобеда,
одержаннаЯ  разумом  над  искушениЯми  плоти,  может  быть  не   настолько
бесспорна,  и  смотрите,  как  бы  вам  не  пришлось  еще  покраснеть  или
побледнеть, когда  Я  назову  при  вас  имЯ  женщины!..  €дите  же,  идите
молитьсЯ; зажгите кадильницы перед алтарем девы Њарии и опустите головы на
плиты ваших церквей. ‚ы будете писать трактаты об умерщвлении плоти, ну  а
мне позвольте насладитьсЯ последними днЯми, которые мне остаютсЯ в  жизни.
ѓосподь, который не сделал менЯ, подобно вам, высшей натурой,  предоставил
в мое распорЯжение  лишь  самую  заурЯдную  действительность,  лишь  самые
обыденные радости. џ хочу  исчерпать  их.  Ђ  разве,  с  тех  пор  как  мы
расстались, Я тоже не шагнул далеко по дороге разума? ђазве, увидев, что Я
не могу достичь небес,  Я  не  пошел  по  земле  без  недовольства  и  без
презрениЯ?  ђазве  Я  не  принЯл  жизнь  такой,   какой   она   мне   была
предназначена? € разве, когда Я почувствовал  внутри  менЯ  беспокойный  и
мЯтежный пыл,  терзаниЯ  честолюбиЯ,  смутного  и  прихотливого,  желаниЯ,
которое невозможно было осуществить, разве  Я  не  сделал  всего  от  менЯ
зависЯщего, чтобы их укротить? џ избрал другой путь, чем вы, вот и все.  џ
нашел успокоение в излишествах, тогда как вы исцелили себЯ воздержанием  и
власЯницей.  „ушам  возвышенным,  вроде  ваших,  нужны  были  эти  сильные
средства, эти суровые искуплениЯ; повседневной  действительности  было  бы
недостаточно,  чтобы  сломить  ваши  железные  характеры,  истощить   ваши
нечеловеческие силы. Ћднако натуре ‘тенио все земное было  под  стать.  Ћн
отдалсЯ ему не краснеЯ, благодарно насытилсЯ им и теперь,  если  его  тело
оказалось  слишком  слабым  длЯ  его  аппетитов,  если  это   хилое   дитЯ
наслаждений и сделалось добычей чахотки,  то  все  случилось  потому,  что
господь не определил ему долгой жизни на земле - из него не мог  выйти  ни
солдат, ни свЯщенник, ни игрок, ни ученый, ни поэт. …сть растениЯ, которым
предназначено умереть сразу после того,  как  они  расцветут,  есть  люди,
которых господь щадит и не приговаривает к слишком долгому изгнанию  среди
других людей. Џодумайте только, отец  мой,  вы  лысы,  как  Я,  руки  ваши
высохли, грудь ваша впала, ноги подкашиваютсЯ, вы задыхаетесь, борода ваша
поседела, а ведь вам еще нет и тридцати лет ‚аша агониЯ  продлитсЯ,  может
быть, несколько дольше, отец  мой;  может  быть,  вы  переживете  менЯ  на
какой-нибудь год. Ќу что же! ђазве обоим  нам  не  удалось  победить  наши
страсти, охладить  наши  чувства?  Њы  вышли  из  испытаниЯ  очищенными  и
покорившимисЯ, не так ли, отец мой? џ еще больше смирилсЯ, чем вы,  -  это
оттого, что испытание было более сильным и более надежным, оттого,  что  Я
подхожу к концу, что Я перестал терзать моего врага.  Њожет  быть,  вы  бы
правильно поступили, если бы избрали те же средства, что  и  Я;  это  были
самые верные, но не все ли равно, они ведь, как и все прочие, ведут нас  к
страданию и к смерти. „адим же друг другу руку, мы братьЯ. ‚ы были великим
человеком, Я жалким; вы были  сильной  натурой,  Я  хилой.  Ќо  в  могилы,
которые скоро отверзЯтсЯ длЯ нас обоих, и от  того  и  от  другого  сойдет
только горстка праха.
   Њагнус, который за  это  времЯ  несколько  раз  хваталсЯ  за  голову  и
воздевал глаза к небу  с  выражением  ужаса  и  отчаЯниЯ,  сделалсЯ  более
спокойным и уверенным в себе.
   - ћноша, - сказал он, - не все еще кончаетсЯ длЯ  нас  с  этой  бренною
оболочкой, и душа наша не  достанетсЯ  червЯм.  Ќеужели  вы  думаете,  что
господь отнесетсЯ одинаково ко всем нам? ђазве в судный день он  не  будет
милосерднее к тем, кто умерщвлЯл свою плоть и молилсЯ в слезах, и строже к
тем, кто преклонЯл колена перед идолами и пил  из  отравленных  источников
греха?
   - —то вы об этом знаете, отец мой! - сказал ‘тенио. - ‚се, что противно
законам природы, может быть отвратительным и  перед  лицом  господа.  €ные
дерзали говорить это в наш век, век философии, и Я из их числа. Ќо не буду
повторЯть вам все эти общие места. Ћграничусь  тем,  что  задам  вам  один
вопрос; вот он: если, уснув сегоднЯ в  слезах  и  в  молитвах,  завтра  на
рассвете вы проснулись бы  в  объЯтиЯх  женщины,  которую  положат  вам  в
кровать духи тьмы, то, когда  пройдут  удивление,  ужас,  борьба,  победа,
заклинание, все, что вам придетсЯ тогда испытать и сделать (Я  в  этом  не
сомневаюсь), скажите мне, начнете ли  вы  спустЯ  несколько  минут  читать
мессу и коснетесь ли без трепета тела •ристова?
   - …сли господь будет ко мне милостив, - ответил Њагнус, -  может  быть,
руки мои останутсЯ достаточно чистыми, чтобы коснутьсЯ свЯтой гостии. Ќо Я
все же не дерзнул бы касатьсЯ свЯтыни, не очистив себЯ сначала покаЯнием.
   - Ћчень хорошо, отец мой; видите, вы менее чисты, чем Я, ибо Я  мог  бы
сейчас вот провести ночь с красивейшею из  женщин  и  не  испытать  к  ней
ничего, кроме брезгливого отвращениЯ. ‚ самом  деле,  вы  только  потерЯли
времЯ в постах и молитвах; вы ничего не достигли, раз плоть ваша  способна
еще повергать в ужас  дух,  и  прежний  человек  может  тревожить  совесть
человека нового. ‚ам удалось изнурить ваш желудок, привести в  возбуждение
мозг, нарушить гармонию вашего организма, но вы не сумели, как Я, привести
ваше тело в состоЯние инертности, не сумели выдержать испытаниЯ, о котором
Я говорю, и причаститьсЯ без исповеди. …динственный результат, которого вы
достигли, - это медленное физическое самоубийство, иными словами - то, что
ваша религиЯ осуждает, как страшное преступление,  и  вы  все  так  же  во
власти греховных побуждений, как и в первые дни вашего  покаЯниЯ.  ѓосподь
не помог вам, отец мой!
   Ћтшельник  поднЯлсЯ  и,  выпрЯмившись  во  весь  свой  огромный   рост,
посмотрел еще раз  на  небо;  потом,  обхватив  обеими  руками  голову,  в
страшной тревоге воскликнул.
   - Ќеужели это правда, господи? Ќеужели ты отказал  мне  в  помощи  и  в
прощении? Ќеужели ты  оставил  менЯ,  отдав  менЯ  духу  зла?  Ќеужели  ты
удалилсЯ от менЯ, не внЯв моим рыданиЯм, моим слезным мольбам?  Ќеужели  Я
понапрасну страдал и всЯ эта жизнь, полнаЯ испытаний,  мучений  и  борьбы,
была впустую? Ќет! - вскричал он, все еще упоенный  своею  верой,  высунув
тонкие руки из рукавов рЯсы и поднимаЯ их ввысь, - Я этому не поверю; Я не
позволю лишать себЯ мужества какому-то сыну века. џ доведу все до конца. џ
принесу мою жертву: если  окажетсЯ,  что  церковь  солгала,  если  пророки
действовали по наущению духа тьмы,  если  божественное  слово  сбилось  со
своего истинного пути, если рвение мое превзошло твои  требованиЯ,  ты  по
крайней мере ответишь мне за то упрЯмое желание,  за  ту  неистовую  волю,
котораЯ отдалила менЯ от земли и заставила  завоевывать  небо;  в  глубине
сердца моего  ты  прочтешь  эту  пылкую  страсть,  котораЯ  снедала  менЯ,
порываЯсь к тебе, о боже, а  теперь  возвысила  голос  в  душе,  снедаемой
другими ужасными страстЯми. ’ы простишь мне за  то,  что  мне  не  хватило
знаниЯ и мудрости, ты кинешь на весы только жертвы мои и намерениЯ, и если
Я пронесу этот крест до самой смерти моей, ты даруешь  мне  вечный  покой,
принЯв менЯ в обитель блаженных!
   - ђазве во вселенной есть место покою? - сказал ‘тенио.  -  Ќеужели  вы
надеетесь стать настолько великим, чтобы господь стал  создавать  длЯ  вас
одного новую вселенную? Ќеужели вы думаете, что на небесах  есть  праздные
ангелы и ни на что не употребленные добродетели? ‡наете  ли  вы,  что  все
силы деЯтельны и что надо стать богом, длЯ того чтобы достичь жизни вечной
и неизменной! „а, господь благословит вас, Њагнус, и  свЯтые  воспоют  вам
хвалу на своих золотых арфах. Ќо когда вы принесете к ногам творца  чистой
и нетронутой ту избранную душу, которую он доверил вам  здесь,  на  земле,
когда вы скажете ему: "ѓосподи, ты дал мне силу, Я сохранил ее,  вот  она,
возвращаю ее тебе - дай же мне в награду вечный  покой",  господь  ответит
этой простертой пред ним душе: "•орошо, дочь моЯ, примкни к моей  славе  и
займи свое место в моих блистающих  фалангах.  Ћтныне  тебе  будет  вверен
благородный труд, ты будешь везти  колесницу  луны  в  эфирных  полЯх,  ты
будешь извергать из туч громы небесные, ты направишь реки в их  русла,  ты
укротишь бурю, она вздыбитсЯ под тобой, как непокорнаЯ лошадь;  ты  будешь
повелевать  звездами;  став  божественной  сущностью,  ты  приобщишьсЯ   к
стихиЯм, ты вступишь в общение с  душами  людей,  ты  будешь  осуществлЯть
высокую свЯзь между мной и теми, кто был  твоими  братьЯми,  ты  заполнишь
собою землю и небо, ты увидишь мой лик и вступишь со мной в  беседу".  ќто
прекрасно, Њагнус, и поэзиЯ причастна к этим возвышенным заблуждениЯм.  Ќо
если бы все было так, Я бы не хотел это пережить.  џ  недостаточно  велик,
чтобы быть честолюбивым, но и недостаточно  смел,  чтобы  играть  какую-то
роль то ли здесь, то ли на небесах. ќто вашей безмерной гордости  пристало
вздыхать по радостЯм загробной жизни: что до менЯ, то Я не хотел  бы  даже
трона который бы возвысилсЯ над всеми земными  народами.  …сли  бы  Я  мог
поверить, что господь добр, и мог надеЯтьсЯ на какую-то иную участь, кроме
небытиЯ, длЯ которого Я предназначен, Я попросил бы у  бога  сделать  менЯ
былинкой в поле, которую топчут ногой и котораЯ ни  на  что  не  жалуетсЯ,
мрамором, принимающим форму  под  резцом,  не  истекаЯ  при  этом  кровью,
бесчувственным деревом, которое хлещет ветер. џ попросил бы у  него  самой
безвестной, самой легкой жизни; Я счел  бы  его  чересчур  требовательным,
если бы он осудил менЯ прожить ее  в  обличье  какого-нибудь  студенистого
моллюска. ‚от почему Я не стараюсь заслужить царствие небесное: Я не  хочу
его, Я боюсь его радостей, его песнопений,  экстазов,  триумфов.  џ  боюсь
всего, что только могу себе представить; так чего же мне  хотеть,  как  не
покончить со всем? ’ак вот! џ более спокоен, чем вы, отец мой; без тревоги
и без ужаса иду Я к вечному мраку, тогда  как  вы  растерЯны,  вы  дрожите
перед высшим судом, который до скончаниЯ века  заставит  вас  терпеть  все
ваши тЯготы и страданиЯ. џ  не  завидую  вам,  Я  преклонЯюсь  пред  вашей
участью, но предпочитаю свою.
   ‚ ужасе от всего, что услышал, и не  чувствуЯ  в  себе  силы  ответить,
Њагнус склонилсЯ  над  ’ренмором  и,  сжав  обеими  руками  руку  мудреца,
исполненным тревоги взглЯдом, казалось, молил его о помощи.
   - Ќе тревожьтесь,  брат  мой,  -  ответил  ’ренмор,  -  страданиЯ  этой
истерзанной души не должны поколебать вашу веру.  ’рудитесь  неустанно,  и
пусть соблазн небытиЯ исчезнет, как  обманнаЯ  ласка.  ‚ам  труднее  будет
стать неверующим, чем сохранить сокровище веры. Ќе слушайте  его,  ибо  он
лжет самому себе и боитсЯ всего того, что он утверждает, и сам  не  хочет,
чтобы все это было так. Ђ ты, ‘тенио, ты напрасно  стараешьсЯ  погасить  в
себе  свЯщенный  огонь  разума.  …го  пламЯ  разгораетсЯ  еще  живее,  еще
прекраснее при каждом твоем усилии его  потушить.  Џомимо  твоей  воли  ты
стремишьсЯ к небу, и твоЯ душа  поэта  не  в  силах  прогнать  мучительное
воспоминание о своей  отчизне.  Љогда,  призвав  ее  к  себе  из  изгнаниЯ
земного, господь очистит ее от грЯзи  и  исцелит  от  недугов,  охваченнаЯ
любовью к нему, она падет перед ним ниц и возблагодарит его за то, что  он
пролил на нее великий свет. Ћна оглЯнетсЯ назад и увидит, как тает, словно
облако, ужасный и мрачный сон человеческой жизни, и будет удивлЯтьсЯ,  как
это она прошла сквозь весь этот  мрак,  не  подумав  о  боге,  не  возымев
надежды на пробуждение. "ѓде же ты был, господи? - воскликнет она. - € что
сталось со мною в этом стремительном водовороте, который  на  минуту  менЯ
закружил?"  Ќо  господь  утешит  ее  и  подвергнет,  может   быть,   новым
испытаниЯм, ибо она сама настойчиво  будет  их  добиватьсЯ.  ‘частливаЯ  и
гордаЯ тем, что обрела волю, она захочет применить  ее,  почувствует,  что
деЯтельность - удел  сильных,  удивитсЯ  тому,  что  отказалась  от  своей
звездной короны; она попросит, чтобы ей указали,  что  она  должна  делать
среди небесных владык, и выполнит свое назначение с блеском,  ибо  господь
добр, и тЯжелые, доводЯщие до отчаЯниЯ испытаниЯ он, должно быть, посылает
только избранникам своим, чтобы потом достигнутое могущество стало длЯ них
еще более драгоценным.
   Ќет, ‘тенио,  самаЯ  божественнаЯ  способность  души,  желание,  только
уснуло в  тебе.  „ай  твоему  телу  немного  окрепнуть,  дай  твоей  крови
несколько дней отдохнуть, и ты почувствуешь, как в тебе пробуждаетсЯ  этот
свЯщенный жар сердца, эта безграничнаЯ устремленность ума, которые  делают
человека тем,  что  он  есть,  и  достойным  повелевать  всеми  земными  и
небесными силами.
   - —еловек становитсЯ человеком, -  сказал  ‘тенио,  -  когда  он  умеет
управлЯть своей лошадью и не поддаватьсЯ  своей  любовнице.  Љакое  лучшее
употребление своих сил могло бы дать небо таким хилым созданиЯм,  как  мы?
—еловек, способный проЯвить величие духа, ни во что не  верит,  ничего  не
боитсЯ. ’от, кто день ото днЯ преклонЯет колена перед Яростью мстительного
бога, только жалкий раб, боЯщийсЯ возмездиЯ в загробной  жизни.  ’от,  кто
начинает поклонЯтьсЯ какой-то химере так, что перед этим идолом гаснут все
желаниЯ, разбиваютсЯ в прах все прихоти, - всего-навсего трус: он  боитсЯ,
что его могут увлечь фантазии, что наслаждениЯ принесут ему муки.  —еловек
смелый не боитсЯ ни бога, ни людей,  ни  самого  себЯ.  Ћн  принимает  все
последствиЯ  своих  склонностей,  хороших  и  дурных.   Џрезрение   толпы,
недоверие  глупцов,  осуждение  ригористов,  усталость,  нищета  не  более
властны над его душой, чем лихорадка и долги. ‚ино возбуждает его,  но  не
опьЯнЯет, женщины его развлекают, но не могут им овладеть,  слава  щекочет
иногда ему пЯтки, но он обращаетсЯ  с  ней  как  со  всеми  проститутками:
обнимает ее, овладевает ею, а потом выставлЯет за дверь, ибо он  презирает
то, что другие люди чтЯт и чего боЯтсЯ; он может пройти сквозь пламЯ и  не
опалить себе крыльев, как слепой мотылек, и факел разума не обратит его  в
пепел. ’акой же эфемерный и  хрупкий,  он  позволЯет  унести  себЯ  любому
ветру, летит на каждый  цветок,  радуетсЯ  каждому  лучу  света.  Ќо  сама
недоверчивость оберегает его, ветер непостоЯнства уносит  его  и  спасает:
сегоднЯ - от метеоров, от лживых иллюзий ночи, завтра - от Яркого  солнца,
угрюмого соглЯдатаЯ всех человеческих уродств и всей нищеты.
   —еловек сильный не стараетсЯ обеспечить себе  спокойное  будущее  и  не
бежит ни от каких опасностей настоЯщего. Ћн знает,  что  все  его  надежды
заключены в книге, которую листает не он, а  ветер,  что  все  его  мудрые
намерениЯ начертаны на  песке  и  что  на  свете  существует  только  одна
добродетель, одна мудрость, одна сила - дожидатьсЯ потока и быть  твердым,
когда поток этот надвигаетсЯ на вас,  плыть,  когда  он  увлекает  вас  за
собою, сложить руки и бестрепетно умереть, когда он захлестнет с  головой.
‘ильный человек, на мой взглЯд, также и человек мудрый,  ибо  он  упрощает
систему своих радостей.  Ћн  уплотнЯет  их;  он  очищает  эти  радости  от
облеплЯющих их ошибок, предрассудков, тщеславиЯ. Ќаслаждение, которому  он
предалсЯ, вполне  положительно,  вполне  реально  и  своеобычно.  ќто  его
божество, простодушное и прекрасное, циничное и целомудренное. Ћн обнажает
его  до  предела  и  попирает  ногами  всю  жалкую  мишуру,  котораЯ   его
прикрывает; но более верный и более искренний,  чем  лицемерные  служители
его храма, он всю свою жизнь преклонЯет  пред  ним  колена,  презираЯ  все
проклЯтиЯ, которыми его осыпает глупый свет. Ћн мученик своей  веры.  ђади
нее он живет, за нее страдает. € умирает он ради нее  и  из-за  нее,  либо
отрицаЯ того нелепого и злого бога, которого вы чтите, либо его  презираЯ.
—еловек, обнажающий свою шпагу, чтобы  боротьсЯ  с  бурей,  безрассуден  и
нагл, но он более храбр и более велик, чем бог, повелевающий громом. џ  бы
дерзнул, но вы, Њагнус, вы  не  способны  дерзать.  ’ренмор,  который  нас
слышит, который - не заблуждайтесь, отец мой,  -  больше  философ,  нежели
христианин, больше стоик, нежели человек религиозный, и длЯ которого  сила
дороже веры, настойчивость дороже раскаЯниЯ, -  словом,  ’ренмор,  который
может и должен уважать себЯ больше, чем вы, отец мой,  может  быть  судьей
между нами и решить, кто из нас двоих лучше защитил и сберег самую высокую
нашу способность - энергию.
   - џ не буду судьей между вами, - сказал ’ренмор,  -  небо  одарило  вас
разными способностЯми, но каждому из вас много дано.  Њагнус  был  наделен
большей последовательностью в мыслЯх, и если вы хотите отвлечьсЯ от ваших,
‘тенио, чтобы налюбоватьсЯ всласть победоносной волей,  вы  будете  просто
поражены, увидев этого монаха, который был нечестив, влюблен и  безумен  и
который стал теперь спокойным и благочестивым,  подчинив  себЯ  монашеским
правилам. Ћткуда у него взЯлась  сила  так  долго  выносить  эту  страшную
борьбу, как ему удалось прийти в себЯ, после того как он был  надломлен  и
проклЯт? ђазве это тот человек,  который  при  вас  отрекалсЯ  от  бога  у
постели умирающей ‹елии? ђазве это он, охваченный безумием, бежал в  горы?
ќто совсем другое существо, и вместе с тем это та же буйнаЯ, пылкаЯ  душа,
те же неистовые, ужасные чувства, всегда новые и всегда девственно чистые;
то же самое желание, всегда Яростное  и  никогда  не  утоленное,  невольно
заблуждающеесЯ, преследуЯ земные цели,  и  снова  возвращающеесЯ  к  богу,
влекомое неимоверною силой и самой высокой надеждой. Ћ отец мой! „аже если
у нас с вами действительно разнаЯ вера и мы чтим господа, соблюдаЯ  разные
обрЯды, вы тем не менее в моих глазах трижды свЯты и трижды велики! €бо вы
боролись, вы сумели поднЯтьсЯ из-под ног врага и все еще боретесь,  бодро,
неутомимо, весь в ранах, обливаЯсь потом и  кровью,  но  решив  умереть  с
оружием в руках. Џродолжайте же во имЯ €исуса, во  имЯ  ‘ократа.  Њученики
всех религий, герои всех времен взирают на вас и с высоты небес рукоплещут
вашим усилиЯм.
   Ќо ты, ‘тенио, дитЯ, родившеесЯ со звездой на челе, ты, красотой  своей
похожий на ангелов,  ты,  чей  голос  был  мелодичнее,  чем  голоса  ночи,
колеблющие эоловы арфы, ты, чей гений обещал миру вторую молодость, полную
любви и поэзии, ибо певцы и поэты - это пророки, посланные к людЯм,  чтобы
подбодрить их упавший дух, чтобы освежить их горЯщие лица; ты,  ‘тенио,  в
юности своей облачилсЯ в невинность и благодать, как в чистейшие одежды, и
был окутан их светЯщимсЯ ореолом, и участь твоЯ не внушает мне  страха:  в
будущем твоем Я уверен. Џодобно Њагнусу, ты  выдержал  великое  испытание,
страшную агонию, выпавшую  на  долю  сильных.  Ќо  уже  в  этой  жизни  ты
преодолеешь все, как он. ’ы еще борешьсЯ, и, истекаЯ в муках кровью, ты не
ведаешь, чьЯ рука  вытирает  эту  кровь;  но  скоро  мы  увидим,  как  ты,
потускневшаЯ звезда, заблестишь еще светлее, еще прекраснее на небосводе.
   - Ђ что надо длЯ этого сделать, ’ренмор? - спросил ‘тенио.
   - Ќадо только отдохнуть, - отвечал ’ренмор, - ибо природа  милостива  к
таким, как ты. Ќадо дать  твоим  нервам  времЯ  успокоитьсЯ,  предоставить
мозгу свободу, чтобы он лучше мог воспринимать  новые  впечатлениЯ.  Њожет
быть, и хорошо гасить желаниЯ усталостью, но возбуждать  угасшие  желаниЯ,
объезжать их, как разбитых лошадей, навЯзывать себе страданиЯ, вместо того
чтобы только принимать их,  искать,  не  считаЯсь  с  возможностЯми  своей
природы, более сильных радостей, наслаждений более  острых,  чем  те,  что
несет нам действительность, старатьсЯ вместить в один час  ощущениЯ  целой
жизни - вот верное средство потерЯть и прошлое  и  будущее:  первое  -  от
презрениЯ к своим робким радостЯм, второе  -  от  невозможности  превзойти
настоЯщее.


   Њудрость и убежденность ’ренмора были бессильны залечить глубокую рану,
кровоточившую в сердце юного поэта. ‘ам он тоже с молоком матери вобрал  в
себЯ скептицизм - отраву, которою упиваетсЯ нынешнее поколение.  ‘лепой  и
самонадеЯнный, он, расставаЯсь с юностью, считал, что  небо  наделило  его
великой силой, и, так как у него была врожденнаЯ способность облекать  все
свои впечатлениЯ в прелестные формы, он льстил себЯ надеждой прожить жизнь
без борьбы и падений. Ћн не понЯл, он не мог понЯть ‹елию, и в  этом  была
причина всех постигших его превратностей судьбы. Ќебо, которое не готовило
их друг длЯ друга, сделало ‹елию слишком гордой, длЯ того чтобы она  могла
раскрыть свою душу, а ‘тенио - слишком самолюбивым, чтобы ее  угадать.  Ћн
ведь  не  хотел  понЯть,  что  расположение  такой  женщины  завоевываетсЯ
благородными поступками, благоговейными жертвами и прежде всего  выдержкой
- самым бесспорным свидетельством уважениЯ, самым большим знаком вниманиЯ,
на  который  имеет  право  гордаЯ  душа.  ‘тенио  не   мог   не   признать
превосходства  ‹елии  над  всеми  женщинами,   которых   ему   приходилось
встречать; но он никогда не задумывалсЯ над равенством мужчины и женщины в
предначертаниЯх господних. € так как он видел только  настоЯщее  положение
дел, так как он не  мог  допустить,  что  женщина  должна  быть  равной  с
мужчиной, он не допускал,  что  некоторые  женщины,  представлЯющие  собою
высокое и трагическое исключение, могут иметь в современном обществе некие
исключительные права. Њожет быть, он бы и понЯл это, если бы  ‹елиЯ  могла
ему все объЯснить. Ќо ‹елиЯ не могла это сделать. Ћна еще сама  не  знала,
каким словом назвать свое назначение. Љак она ни  была  горда,  в  глубине
души она была простодушна и скромна, и это мешало  ей  понЯть,  почему  ей
нужно искать одиночества. „аже если бы она была достаточно уверена в себе,
чтобы считать,  что  таково  ее  назначение  -  идти  одной  и  никого  не
слушатьсЯ, крики негодованиЯ и ненависти, которые раздались бы вокруг  нее
в ответ на это дерзостное желание, вероЯтно охладили бы ее пыл.
   ’ак и случилось, когда ‘тенио, не желаЯ  понЯть,  сколько  благородного
целомудриЯ заложено в этом чувстве независимости, одновременно героическом
и робком, и принимаЯ сдержанность ‹елии за  презрение,  с  проклЯтиЯми  ее
покинул. ’огда ‹елиЯ в душе похвалила себЯ  за  то,  что  не  открыла  ему
истинной причины своей гордости и  не  дала  на  посмешище  этому  ребенку
пророческое вдохновение, трепетавшее у нее в сердце. Ћна замкнулась в себе
- стала искать в самой гордости своей законного, хоть и горького утешениЯ.
ѓлубоко уЯзвленнаЯ тем, что ее не разгадали, и  заключив  из  последующего
поведениЯ ‘тенио, что в любви длЯ него главное - легкаЯ радость обладаниЯ,
она, в свою очередь, проклЯла безумную гордость мужчины и принЯла  решение
умереть длЯ общества, дав обет вечного безбрачиЯ.
   ’ренмор - и тот не мог до конца понЯть безысходное горе  этой  женщины,
родившейсЯ, может быть, лет на сто раньше времени. ‹ичные дела,  не  менее
важные, наполнили его жизнь. Љак  ‹елию  на  провидение  будущего  женщины
натолкнуло ее собственное горе, так ’ренмора случившеесЯ с  ним  несчастье
натолкнуло на провидение будущего мужчины. ‚зглЯд его был сосредоточен  на
какой-то части огромного горизонта, не будучи  в  состоЯнии  охватить  его
весь. Ћн часто, и  не  без  основаниЯ,  говорил  ‹елии,  что,  прежде  чем
освобождать женщину, надо было бы подумать об  освобождении  мужчины,  что
рабы не могут освобождать и возвращать к жизни других рабов и что  человек
не в силах уважать другого, если  он  не  научилсЯ  уважать  самого  себЯ.
’ренмор трудилсЯ, надеЯсь на успех; сознание своих прежних  ошибок  делало
его смиренным, терпеливым и воодушевлЯло, как мученика за веру.  “  ‹елии,
котораЯ, страдаЯ, не знала за собой никакой вины, не могло быть  подобного
самоотречениЯ. —увствуЯ себЯ несчастной жертвой, она  оплакивала,  подобно
дочери €евфаЯ, свою юность, красоту  и  любовь,  варварски  принесенные  в
жертву грубой силе.
   Љак только стемнело, ’ренмор провел  ‘тенио  по  ложбинам  и  вывел  на
дорогу, ведущую в город. ‚ пути он пыталсЯ снова заглЯнуть в его  душевные
раны и облегчить  их  целительным  бальзамом  надежды.  ‡а  это  времЯ  он
уговорил ‹елию внЯть голосу добродетели и дать ему то,  чего  она  уже  не
могла ему дать, следуЯ влечению сердца: прощение за его раскаЯние, награду
за искупленную вину. € теперь он пыталсЯ убедить ‘тенио, что поэт мог  еще
заслужить расположение той, которую так любил, и вернуть ее.
   Ќо, к несчастью, длЯ ‘тенио  это  было  уже  слишком  поздно.  ’ренмор,
свЯзанный обЯзанностЯми, которые возложила на него суроваЯ  миссиЯ,  не  в
силах был раньше вырвать его из объЯтий грубых страстей. Ќо если  бы  даже
он и успел это сделать вовремЯ, ‘тенио, может быть, все  равно  погрузилсЯ
бы в эту бездну. Ћн был  сыном  своего  века.  Ќикакие  твердые  принципы,
никакаЯ глубокаЯ вера не могли проникнуть  в  его  душу.  Џодобно  цветку,
покорнаЯ капризу ветров, она поворачивалась то на восток, то  на  запад  в
поисках солнца и жизни и была не способна противитьсЯ холоду и боротьсЯ  с
грозой. †адный до идеала, но  не  ведаЯ  пути  к  его  достижению,  ‘тенио
стремилсЯ к поэзии и воображал, что обрел  свою  религию,  нравственность,
философию. Ћн  не  подумал  о  том,  что  поэзиЯ  -  всего-навсего  форма,
выражение нашей внутренней жизни и там, где за ней не стоЯт ни  обеты,  ни
убеждениЯ, она всего только  легковесное  украшение,  звучный  музыкальный
инструмент. Ћн долго преклонЯл колена перед алтарЯми  •риста,  потому  что
находил особое очарование в  обрЯдах,  установленных  предками;  но  когда
перед  ним  открылись  двери  будуаров,  сладострастные   запахи   роскоши
заставили его позабыть аромат ладана в церкви, и он решил,  что  предметом
его поклонениЯ и стихов может стать не только идеальнаЯ красота Њарии,  но
и  вульгарнаЯ  красота  ‹аисы.  ‚ысокоодареннаЯ  ‹елиЯ  сумела  превратить
восторги ‘тенио в настоЯщее чувство, и тогда, опьЯненный своим тщеславием,
он с подчеркнутым презрением стал относитьсЯ к  несчастным,  которые  ищут
забвениЯ в пороке. Ќо как только он увидел, что в отношении к  нему  ‹елии
больше нежности, чем восторга, что она не склонна слепо  ему  подчинЯтьсЯ,
чувство его превратилось в ненависть, и он кинулсЯ в порок с  еще  большей
легкостью, чем все те, кого он же сам осуждал.
   Љогда ’ренмор увидел, с какой горечью ‘тенио гонит от себЯ прочь всЯкие
воспоминаниЯ о ‹елии,  ему  стало  страшно  опустошение,  которое  неверие
учинило в душе поэта, ибо любовь - это отблеск божественной жизни, который
угасает в нас всегда последним. ‘квозь всю жизнь ’ренмора прошла мысль  об
искуплении и возрождении человеческого рода. ‘лишком  сильный  сам,  чтобы
поверить в искренность отчаЯниЯ или в реальность истощениЯ, он с  глубоким
негодованием относилсЯ ко всЯкому проЯвлению того и  другого.  Ћн  обвинЯл
свой век в том, что  он  поощрЯет  эту  нечестивую  моду,  и  считал,  что
преступление перед человечеством совершают те, кто проповедует малодушие и
поддаетсЯ неверию.
   - ‘тыд и позор! - вскричал он, охваченный благородным гневом. -  €  это
говорит один из наших братьев, мученик за веру,  служитель  свЯтого  дела!
—то же тогда скажут наши преследователи и палачи, если мы сами  отрекаемсЯ
от всЯкой мысли о величии, от всЯкой надежды на спасение?  Ћ  юность,  ты,
которую  Я  с  радостью  называл  свЯщенной,  которую  Я  считал   дочерью
провидениЯ и матерью свободы! Ќеужели ты способна только  проливать  кровь
на арене, подобно борцам олимпийских игр, длЯ того  лишь,  чтобы  получить
никому  не  нужный  венок  и  услышать   жалкие   рукоплесканиЯ?   Ќеужели
единственнаЯ добродетель твоЯ - это беззаботность, единственнаЯ  храбрость
- это дерзание, присущее силе? Ќеужели ты годишьсЯ  только  на  то,  чтобы
поставлЯть неустрашимых солдат? Ќеужели ты  не  создашь  людей  упорных  и
поистине сильных?  Ќеужели  ты  пронесешьсЯ  сквозь  мрак  времен  подобно
стремительному метеору, и потомство напишет на твоей могиле:  "Ћни  сумели
умереть, они не сумели бы жить".
   Ќеужели ты только слепое орудие судьбы и не  понимаешь  ни  причин,  ни
целей твоего дела? Љак же так!  ‘тенио,  ты  ведь  мог  совершить  великий
поступок, а теперь уже неспособен на великую мысль или великое чувство! ’ы
ни во что не веришь, а ты мог что-то содеЯть! Ђ все эти опасности, которым
ты себЯ подвергал, страданиЯ, через которые ты прошел, и пролившаЯсЯ кровь
твоих братьев,  твоЯ  собственнаЯ  -  все  это  длЯ  тебЯ  лишено  всЯкого
нравственного смысла, все это ничему не может тебЯ научить! Ћ, раз так, то
Я понимаю: ты должен все  отбросить,  все  отрицать,  все  презирать,  все
растоптать ногами. Ќаше дело - это  только  несостоЯвшаЯсЯ  попытка,  наши
погибшие братьЯ - всего-навсего жертвы слепого случаЯ, кровь их  пролилась
на сухую землю, и  нам  остаетсЯ  только  каждый  день  опьЯнЯтьсЯ,  чтобы
усыпить в себе мучительные воспоминаниЯ и отогнать ужасный кошмар...
   - ‚альмарина, - мрачно сказал ‘тенио, - вы напрасно менЯ упрекаете.  ‚ы
доверили мне тайну - Я ее сохранил; вы потребовали  от  менЯ  клЯтвы  -  Я
поклЯлсЯ. ‚ы поручили мне дело - Я его  совершил.  —его  вы  еще  от  менЯ
добиваетесь? ‘огласитесь, что Я верен своему слову, что Я умею  сражатьсЯ,
что не отступлю перед тЯготами и опасностЯми.  —его  же  вы  еще  от  менЯ
хотите? ‚ы знаете, что Я дал вам право использовать менЯ длЯ вашего  дела,
располагать мною, как вам понадобитсЯ, что, будь Я хоть на краю  света,  Я
покорен вашей воле и готов ЯвитьсЯ по первому вашему зову. ‚ы нашли во мне
верного слугу; так пользуйтесь же им  и  в  пылу  вашего  прозелитизма  не
ослеплЯйте себЯ, не пытайтесь сделать из менЯ вашего ученика. Љто дал  вам
право навЯзывать мне ваши верованиЯ и вашу надежду? ђазве  Я  искал  ваших
проповедников, разве Я добивалсЯ  милости  быть  принЯтым  в  число  ваших
рыцарей Љруглого стола? ђазве Я ЯвилсЯ к вам как герой,  как  освободитель
или хотЯ бы как ваш адепт? Ќет! џ сказал вам, что  больше  ни  во  что  не
верю, и вы мне  ответили:  "ќто  не  имеет  значениЯ,  следуй  за  мной  и
действуй". ‚ы воззвали к моей чести, к моей храбрости,  и  Я  не  мог  уже
отступить. џ не хотел, чтобы менЯ сочли за труса... или  за  равнодушного,
вы ведь не терпите равнодушиЯ. ‚ы подвергаете его вашему ужасному  суду  и
нарекаете подлостью. џ не настолько  философ,  чтобы  согласитьсЯ  с  этим
приговором. џ видел, как шла молодежь, все  смелые  люди  моей  страны;  Я
поднЯлсЯ, больной и разбитый; Я потащилсЯ по окровавленной арене. €  какое
же зрелище вы длЯ  менЯ  приготовили,  великий  боже!  €  все  это,  чтобы
исцелить менЯ и утешить, чтобы Я поверил вашим теориЯм? ‹учших людей моего
времени  скосила  жестокаЯ   месть   сильного:   тюрьмы   разверзли   свою
отвратительную пасть, чтобы поглотить тех, кого не могли настичь  пушечные
Ядра и лезвие меча; проскрипции  осудили  всех,  кто  сочувствовал  нашему
делу; словом, всЯкаЯ  преданность  парализована,  ум  подавлен,  храбрость
сломлена, волЯ убита. €  вы  все  еще  называете  это  делом  возрождениЯ,
спасительным уроком, семенем, брошенным в обетованную  землю.  Ђ  Я  видел
шаги смерти, полное бессилие и последние драгоценные зерна,  брошенные  на
ветер,  рассыпанные  по  скалам,  среди  колючек!  €  вы   считаете   менЯ
преступником, оттого что после этой катастрофы Я пал духом и преисполнилсЯ
ко всему отвращениЯ. ‚ы не хотите,  чтобы  Я  оплакивал  жертвы  и  чтобы,
охваченный ужасом, сел на краю того рва, где хотел бы лечь и уснуть вечным
сном рЯдом с бедным ќдмео...
   - ’ы недостоин произносить это имЯ!  -  воскликнул  ’ренмор  и  залилсЯ
слезами. - †алкий фразер, ты произносишь его, а глаза твои сухи! ’ы хочешь
только оправдать свои нечестивые сомнениЯ, и в этом мертвом теле,  лежащем
в гробу, видишь только нечто ужасное, что тебе не хочетсЯ вспоминать! Ќет,
ты  не  понЯл  этой  высокой  души,  раз  хочешь  лишить  ее  заслуженного
бессмертиЯ, не понЯл ты и ее свЯщенного назначениЯ на  земле,  коль  скоро
сомневаешьсЯ в плодах, принесенных этим великим примером. Ѓоже правый!  Ќе
слушай этих богохульных речей! Ћ  живущий  на  небе  сын  мой,  ќдмео,  ты
счастлив тем, что не слышишь их!..
   ‚альмарина упал на землю и, потрЯсенный столь горьким  напоминанием  об
ќдмео, с силой сдавил руками свою широкую  грудь,  чтобы  только  сдержать
рыданиЯ. Њожно было подумать, что он хочет удержать в сердце  своем  веру,
потрЯсенную хулою на бога. Ћн переживал страшную муку, как  •ристос  перед
горькой чашей.
   ‘тенио тоже плакал, он ведь по натуре  был  добр  и  чуток;  только  он
придавал слишком много  значениЯ  своим  слезам.  ќто  были  слезы  поэта,
которые лились легко и с нежностью смывали следы его страданиЯ. Ћн не  мог
понЯть, как этот сильный и великодушный человек плачет и слезы не приносЯт
ему облегчениЯ, а вместо этого огненным дождем низвергаютсЯ на его сердце.
Ћн не знал, что страданиЯ, которые подавлЯют силой, острее  и  мучительнее
тех, которым даетсЯ волЯ. Ђ ‘тенио привык отрицать то,  что  не  знал.  Ћн
думал, что ’ренмор устыдилсЯ своей  мимолетной  жалости  и  что  в  порыве
дикого неистовства тот хочет уничтожить  воспоминание  об  ќдмео  в  своем
сердце, как уничтожил его самого  в  сражении.  Ћн  удалилсЯ  опечаленный,
недовольный и к тому же несчастный, ибо у него были благородные побуждениЯ
и душа его была создана длЯ благородной веры...
   Ћколо полуночи он пришел в салон Џульхерии. Љуртизанка сидела  одна  за
туалетом, погруженнаЯ в грустное раздумье. Љогда она увидела, как  ‘тенио,
которого она считала мертвым, поЯвилсЯ позади нее в зеркале,  она  решила,
что это привидение, и, пронзительно вскрикнув, без чувств упала на пол.
   - „остойный прием! - воскликнул ‘тенио. € даже не подумав  поднЯть  ее,
он повалилсЯ на диван и, измученный усталостью, тут же уснул, в  то  времЯ
как служанки Џульхерии  суетились  вокруг  своей  госпожи,  приводЯ  ее  в
чувство.


        51

   - ЊилаЯ, ты говоришь, что сестра твоЯ умерла. ђазве у тебЯ была сестра?
   - ‘тенио, - воскликнула ЏульхериЯ,  -  может  ли  быть,  чтобы  ты  так
равнодушно принЯл это известие! џ говорю тебе,  что  ‹елии  больше  нет  в
живых, а ты делаешь вид, что не понимаешь менЯ!
   - ‹елиЯ не умерла, - сказал ‘тенио, покачав головой. - Њогут ли мертвые
умереть?
   - ‡амолчи, несчастный, не  усугублЯй  мое  горе  твоими  насмешками,  -
ответила –инцолина. - ‘естры  моей  больше  нет  на  свете,  и  Я  в  этом
убеждена, все менЯ в  этом  убеждает.  •оть  она  и  была  высокомерной  и
холод