  хочешь  теперь  от  менЯ  это
скрыть, - что ‚альмарина - нечто большее, нежели обыкновенный  благодетель
и  догадливый  утешитель.  ‘вЯтое  дело,   которое   вы   совершаете,   не
ограничиваетсЯ отдельными самоотверженными поступками. € сам ты, ќдмео, ты
же не согласен играть роль раздатчика милостыни  при  богатом  филантропе.
’ебе поручено более серьезное дело. Ѓогатства ‹елии пойдут, может быть, на
то, чтобы заплатить выкуп за пленников и помогать бедным, но это отнюдь не
обыкновенные пленники и не заурЯдные беднЯки. ‚альмарина, может  быть,  не
только отдает золото, но проливает свою кровь, а ты -  ты  хочешь  чего-то
большего, чем благословениЯ нищего. ’ы мечтаешь о мученическом венце.  ‚от
единственнаЯ причина, почему ты куда-то торопишьсЯ  сейчас  один  тихой  и
холодной ночью... Ќе отвечай мне, ќдмео, - добавил ‘тенио, видЯ,  что  его
друг стараетсЯ увильнуть от его вопросов. - ’ы еще  слишком  молод,  чтобы
без волнениЯ говорить об этих тайнах. ’ы умеешь молчать,  но  притворЯтьсЯ
не научилсЯ. „оставь моему сердцу радость тебЯ разгадать и позволь мне  из
деликатности ни о чем тебЯ не расспрашивать. џ знаю то, что хотел узнать.
   - Ђ если бы твои предположениЯ подтвердились, ты бы пошел со мною?
   - ’еперь Я знаю, что не могу этого сделать, - ответил ‘тенио, - Я знаю,
что не буду допущен до ‚альмарины раньше, чем выдержу  долгие  и  страшные
испытаниЯ. џ знаю, что прежде всего мне предпишут навсегда  отказатьсЯ  от
‹елии... Ћ, Я знаю, что какие бы нити ни свЯзывали ее таинственную  судьбу
с вашими героическими  жизнЯми,  от  менЯ  потребуют  доказательства  моей
добродетели, залога моей силы, больше  мне  будет  нечего  представить,  и
поэтому Я ничего не представлю.
   - џ был в этом уверен, - сказал ќдмео, вздохнув. - џ видел  ‹елию.  ’ак
прощай же, друг! …сли когда-нибудь, освободившись от этого  обмана  чувств
или разочаровавшись в своих надеждах...
   - „а, конечно! -  воскликнул  ‘тенио,  пожимаЯ  другу  руку.  Џотом  он
отпустил ее и добавил:
   - Ѓыть может!..
   Ќо в ту же минуту надежда вдруг снова пробудилась в его  сердце,  и  он
прошептал:
   - Ќикогда!
   ‘пустЯ полчаса после того как они расстались,  ќдмео,  который  шел  на
север, достиг вершины горы и, как обещал, запел прощальную песнь. Џоэт все
еще сидел на скале. Ќочь была ЯснаЯ и  холоднаЯ,  землЯ  -  сухаЯ,  воздух
прозрачный.  Њужественный  голос  ќдмео  пропел  гимн,  и  друг  его  Ясно
расслышал:
   - ‘ириус, царь долгих ночей, солнце темной зимы, ты, который опережаешь
осенью зарю и погружаешьсЯ  за  горизонт  вослед  весеннему  солнцу!  Ѓрат
солнца, ‘ириус, повелитель небес, ты, который соперничаешь с белым  светом
луны, когда все другие светила  бледнеют  перед  нею,  и  пронзаешь  своим
огненным взглЯдом густую завесу ночного тумана! ’ы, извергающий пламЯ пес,
который без устали лижет окровавленную ногу страшного Ћриона, ты,  который
в сопровождении своей сверкающей свиты поднимаешьсЯ ввысь, в эмпирей,  ты,
у которого нет ни равных, ни соперников! Ћ, самый красивый, самый великий,
самый Яркий из ночных светочей, озари своими  белыми  лучами  мои  влажные
волосы, верни надежду моей трепещущей душе и силу моему окоченевшему телу!
‘веркай над моей головой, озарЯй мой путь, излей  на  менЯ  потоки  твоего
Яркого света. –арь ночи, проведи менЯ к другу моего сердца. Џомоги  мне  в
моем таинственном пути сквозь мрак; тот, к кому Я иду, то же среди  людей,
что ты - среди несметной толпы малых звезд.
   “читель мой велик, как ты; как ты, он блистателен и могуч; как  ты,  он
проницает свет; как ты, он царит над холодной ночью; как ты, он  возвещает
о том, что Ясным, солнечным днЯм настал конец!
   ‘ириус, ты не звезда любви, ты не светило надежды.  ’воей  мужественной
красотою  не  вдохновлЯетсЯ  соловей,  и  под  твоим  суровым  сиЯнием  не
раскрываютсЯ чашечки цветов. ѓорный орел приветствует тебЯ  утром  голосом
угрюмым и диким; под твоим бесстрастным взглЯдом нагромождаютсЯ  снега,  и
ветер воспевает твою красоту, шелестЯ бронзовыми струнами  твоей  зловещей
арфы.
   ’ак вот, душа, в которой  ты  царишь,  о  добродетель,  не  открываетсЯ
больше ни надежде, ни нежности;  она  запаЯна,  как  свинцовый  гроб,  она
замкнута, как севернаЯ ночь границами горизонта, когда ‘ириус  доходит  до
половины пути. Ћна  мрачна,  как  зима,  темна,  как  безлунное  небо;  ее
пронизывает один только луч, холодный  и  пронзительный,  как  сталь.  Ћна
завернута в саван, у нее нет больше ни восторгов, ни песен, ни улыбок.
   „уша моЯ  -  это  ночь,  это  холод,  это  тишина;  но  твой  блеск,  о
добродетель, - это луч ‘ириуса, сверкающий и ни с чем не сравнимый.
   ѓолос растаЯл вдали. Ќесколько минут ‘тенио  был  еще  поглощен  своими
мыслЯми. Џотом  он  сошел  в  долину,  устремив  взор  на  восходившую  на
горизонте ‚енеру.


        25

   ‘нова вернулась весна и вместе с нею - пение  птиц  и  ароматы  цветов.
‚ечерело, красные отблески заката уступали место фиолетовым тенЯм. ‘идЯ на
террасе виллы ‚иолы, ‹елиЯ мечтала. ќто  был  богатый  дом,  который  один
итальЯнец построил у подножиЯ гор длЯ своей любовницы. Ћна умерла  там  от
тоски. € вот итальЯнец, не желаЯ больше жить в местах, с которыми  у  него
было свЯзано столько тЯжелых воспоминаний, сдал в аренду иностранцам  сад,
где была похоронена умершаЯ, и виллу, носившую  ее  имЯ.  …сть  страданиЯ,
которые сами себЯ питают; есть другие, которые пугаютсЯ себЯ  и  бегут  от
себЯ, как от угрызений совести.
   ЌежнаЯ и томнаЯ, как ветерок, как волна, как весь  этот  майский  день,
такой теплый и клонЯщий ко сну, ‹елиЯ, опершись о перила, смотрела на одну
из самых живописных долин, куда  ступала  нога  цивилизованного  человека.
‘олнце зашло за горизонт, но озеро все  еще  было  огненно-красным  -  как
будто античный бог, который, по  преданию,  каждый  вечер  возвращаетсЯ  в
море, и на самом деле погрузилсЯ в эту прозрачную гладь.
   ‹елиЯ мечтала. Ћна слушала  смутные  звуки  долины:  блеЯнье  маленьких
ЯгнЯт, теснившихсЯ  возле  матерей,  шум  воды,  поднЯвшийсЯ,  как  только
открыли шлюзы, голоса высоких загорелых  пастухов  с  греческим  профилем,
одетых в живописные лохмотьЯ. ‘ карабинами на плече они спускались с гор и
пели  гортанными  голосами.  ‘лушала  она  и   высокие   звуки   бубенцов,
привешанных  к  шеЯм  дородных  пестрых  коров,  и  задорный  лай  больших
дворнЯжек, которому с горных склонов раскатисто отвечало эхо.
   ‹елиЯ была спокойна и лучезарна, как небо. ‘тенио принес  арфу  и  стал
петь  гимны   удивительной   красоты.   ‘пустилась   тьма,   медленнаЯ   и
торжественнаЯ, как аккорды арфы, как прелестный голос поэта,  мужественный
и нежный. Љогда он окончил, небо  уже  сокрылось  под  этим  первым  серым
покровом,  в  который  облачаетсЯ  ночь,  когда  трепещущие  звезды   едва
проглЯдывают на небе, далекие  и  бледные,  как  слабаЯ  надежда  на  лоне
сомнений. ’олько вдоль горизонта сквозь туман  едва  заметно  обозначилась
белаЯ линиЯ: то был последний свет  сумерек,  последнее  прости  уходЯщего
днЯ.
   ’огда поэт опустил руки, звуки арфы  затихли;  припав  к  ногам  ‹елии,
‘тенио попросил ее сказать ему хотЯ  бы  слово  любви  или  жалости,  хоть
чем-нибудь дать ему почувствовать, что она жива, что она может быть к нему
нежной. ‹елиЯ взЯла руку юноши и поднесла ее к глазам; она плакала.
   - Ћ, - воскликнул он, вне себЯ от волнениЯ, - ты  плачешь!  ‡начит,  ты
жива?
   ‹елиЯ провела рукою по душистым волосам ‘тенио и, прижав его  голову  к
груди, покрыла ее поцелуЯми. Ќе часто ей случалось касатьсЯ  губами  этого
прекрасного лба. ‹аска ‹елии - это был дар богов, столь же редкий, как  не
тронутый морозом цветок, который распускаетсЯ на снегу!
   € этот неожиданный и жаркий порыв чувств едва не стоил  юноше  жизни  -
холодные губы ‹елии в первый раз подарили ему поцелуй любви. Ћн побледнел,
сердце его перестало битьсЯ; едва живой, он со всею силой оттолкнул ‹елию,
ибо никогда смерть не была ему так страшна, как в эту минуту, когда  перед
ним открывалась жизнь. Ћн чувствовал потребность говорить, чтобы  уйти  от
избытка счастьЯ, которое было мучительно, как лихорадка.
   - Ћ, скажи мне, - вскрикивал он, вырываЯсь из ее объЯтий, -  скажи  мне
наконец, что ты менЯ любишь!
   - ђазве Я уже не сказала тебе этого? - отвечала  она  и  посмотрела  на
него таким взглЯдом, улыбнулась такой улыбкой, какие на  картинах  Њурильо
бывают у пресвЯтой девы, уносимой ангелами на небо.
   - Ќет, ты мне этого не говорила, - ответил он, - ты сказала мне  в  тот
день, когда ты была при смерти, что ты хочешь любить.  ќто  означало,  что
перед тем, как потерЯть жизнь, ты жалела о том, что не жила.
   - ‚ы так думаете, ‘тенио? - спросила она вдруг кокетливо и насмешливо.
   - џ ничего не думаю, но Я стараюсь разгадать вас. Ћ ‹елиЯ,  вы  обещали
попытатьсЯ менЯ полюбить. ќто все, что вы мне обещали.
   - ђазумеетсЯ, - холодно ответила ‹елиЯ, - только обещать, что  мне  это
удастсЯ, Я не могла.
   - Ќо ты надеешьсЯ когда-нибудь полюбить менЯ?  -  спросил  он  тихим  и
грустным голосом, который тронул ‹елию до глубины души.
   Ћна обвила его руками  и  притЯнула  к  себе  с  нечеловеческой  силой.
‘тенио, который думал было воспротивитьсЯ  ей,  почувствовал,  что  он  во
власти ее чар, и похолодел от ужаса. Љровь его кипела, как  лава,  и,  как
лава же, застывала. …го бросало то в жар, то в  холод,  ему  было  худо  и
вместе с тем хорошо. Ѓыла это радость или тоска? Ћн не знал.  ќто  было  и
то, и другое, и еще большее. ќто было небо и ад, любовь и стыд, желание  и
ужас, экстаз и агониЯ.
   Ќаконец, к нему  вернулось  мужество.  Ћн  вспомнил,  сколько  безумных
обетов он давал, чтобы только настал этот час  смЯтениЯ  и  восторгов;  он
презирал себЯ за малодушную робость, котораЯ удерживала его, и, поддавшись
порыву, в котором было отчаЯние, он, в свою очередь, подчинил себе  ‹елию.
Ћн заключил ее в свои объЯтиЯ, припал губами к ее мЯгким и  нежным  губам,
прикосновение к которым продолжало  его  изумлЯть...  Ќо  ‹елиЯ,  внезапно
оттолкнув его, сказала сухо и жестко:
   - Ћставьте менЯ, Я вас больше не люблю.
   ‘тенио упал на плиты террасы. ’еперь-то он действительно  почувствовал,
что умирает: на место неистовой любви и  лихорадки,  вызванной  ожиданием,
ЯвилсЯ леденЯщий сердце стыд.
   ‹елиЯ принЯлась смеЯтьсЯ. ѓнев воодушевил поэта, ему  вдруг  захотелось
убить ее.
   Ќо женщина эта была настолько равнодушна к жизни, что ни отомстить  ей,
ни испугать ее у него не  было  возможности.  ‘тенио  попыталсЯ  сохранить
хладнокровие и отнестись ко всему  как  философ;  но  стоило  ему  сказать
несколько слов, как он залилсЯ слезами.
   ’огда ‹елиЯ снова обнЯла его, но как только он попыталсЯ было  ответить
на ее ласки, она оттолкнула его, сказав:
   - Ѓерегись, не надо рисковать нашими сокровищами, не надо  доверЯть  их
прихоти волн.
   - ЏроклЯтаЯ! - вскричал он, пытаЯсь поднЯтьсЯ, чтобы от нее убежать.
   Ћна удержала его.
   - ‚ернись, - сказала она. - ‚ернись к моему сердцу. џ  только  что  так
любила тебЯ, а ты, наивный и пугливый,  почти  помимо  воли  принимал  мои
поцелуи. ‚едь  когда  ты  спросил  менЯ:  "Ќо  ты  надеешьсЯ  когда-нибудь
полюбить менЯ?" - Я почувствовала, что люблю  тебЯ.  ’ы  был  тогда  таким
покорным! ЋставайсЯ таким, таким Я  тебЯ  люблю.  Љогда  Я  вижу,  как  ты
дрожишь и убегаешь от любви, котораЯ ищет тебЯ, мне кажетсЯ, что Я  моложе
и доверчивее тебЯ. ќто возбуждает во мне гордость  и  чарует  менЯ,  жизнь
больше менЯ не пугает, мне думаетсЯ, что Я могу отдать ее тебе;  но  когда
ты смелеешь, когда ты требуешь от менЯ большего, Я терЯю надежду, Я  боюсь
любить, боюсь жить. џ страдаю и жалею, что обманулась еще раз.
   - ЌесчастнаЯ женщина! - сказал ‘тенио, побежденный жалостью.
   - Ћ, если бы ты мог всегда оставатьсЯ таким  робким,  таким  смЯтенным,
когда Я тебЯ ласкаю! - сказала она, снова притЯгиваЯ его голову и кладЯ ее
себе на колени. - Џогоди, дай мне обнЯть твою белую шею, она блестит,  как
античный  мрамор;  дай  мне  погладить  твои  волосы,   такие   мЯгкие   и
шелковистые; они так скользЯт и так льнут к моим пальцам. ћноша,  какаЯ  у
тебЯ белаЯ грудь! Љак гулко, как порывисто бьетсЯ твое сердце! ќто хорошо,
дитЯ мое. ’олько есть ли в этом сердце уже  зачатки  настоЯщего  мужества?
‘умеет ли оно пройти по жизни, не надломившись, не иссушив себЯ?  ЏоглЯди,
над тобою всходит луна, луч ее отражаетсЯ у тебЯ в глазах. ‚дохни вместе с
этим ветерком  запахи  трав  и  цветущего  луга.  џ  узнаю  запах  каждого
растениЯ, Я чувствую, как они льютсЯ один за другим в воздухе, который  их
уносит. ’олько что пахло диким тмином, а перед этим нарциссами с озера,  а
сейчас вот пахнуло геранью из сада. Љак, должно быть,  радостно  воздушным
сильфидам гонЯтьсЯ за  этими  тонкими  запахами  и  в  них  окунатьсЯ.  ’ы
улыбаешьсЯ, мой прелестный поэт, усни.
   - “снуть! - повторил ‘тенио удивленно и с укором.
   - Ђ почему бы и нет? ђазве ты не спокоен теперь, разве не счастлив?
   - ‘частлив - да, но могу ли Я быть спокоен?
   - Ќу, раз так, значит, ты менЯ не любишь! - воскликнула она, отталкиваЯ
его.
   - ‹елиЯ, вы делаете менЯ несчастным, пустите менЯ.
   - ’рус! Љак вы боитесь страданиЯ! €дите! ‘тупайте прочь!
   - Ќет, не могу, - ответил он, снова падаЯ перед ней на колени.
   - Ѓоже мой! - вскричала она, обнимаЯ его. - ‡ачем же  страдать?  ‚ы  не
знаете, как Я вас люблю: мне нравитсЯ ласкать вас, смотреть  на  вас,  как
будто вы мой ребенок. џ ведь никогда не была матерью, но мне кажетсЯ,  что
у менЯ к вам такое чувство, будто вы мой сын. џ любуюсь вашей красотой - и
это целомудреннаЯ материнскаЯ нежность... „а и какие другие чувства могу Я
питать к вам?
   - ‡начит, у вас не может быть любви  ко  мне?  -  спросил  он  дрожащим
голосом; сердце его разрывалось.
   ‹елиЯ ничего не ответила; она судорожно провела руками  по  его  пышным
волосам, локонами спадавшим на лоб, склонилась над ним и смотрела на  него
так, как будто хотела вложить в один взглЯд силу нескольких  душ,  в  один
миг -  упоение  сотни  жизней.  Џотом,  обнаружив,  что  сердце  ее  менее
пламенно, нежели ум, и надежда слабее, нежели мечта, она еще раз отчаЯлась
в жизни. ђука ее бессильно повисла; она печально посмотрела на луну; потом
поднесла руку к сердцу и глубоко вздохнула.
   - “вы! - сказала она раздраженно и с  грустью  на  него  посмотрела.  -
‘частливы те, которые могут любить.


        26. ‚€Ћ‹Ђ

   “ подножиЯ садовых террас маленькаЯ речка струилась в густой тени тисов
и кедров, исчезаЯ под их  низко  нависшими  ветвЯми;  под  одним  из  этих
таинственных  сводов  виднелось  мраморное  надгробие,  и  его  отражение;
белизною своей оно резко выделЯлось среди темных отсветов  окружавшей  его
листвы. ‹егкий ветерок едва колыхал чистые контуры  отражавшегосЯ  в  воде
мрамора; разросшийсЯ вьюн обвивал его с  обеих  сторон:  гирлЯнды  голубых
колокольчиков свисали вокруг заброшенных скульптур, совсем уже потемневших
от дождЯ. ѓруди и руки коленопреклоненных фигур  поросли  мхом;  печальные
кипарисы сонливо опускали свои ветви на эти неподвижные головы, укрываЯ от
глаз обреченную на забвение могилу.
   - ‚от, - сказала ‹елиЯ, раздвигаЯ высокую траву, скрывавшую надпись,  -
вот могила женщины, умершей от любви и страданиЯ!..
   - ‚ этом памЯтнике столько поэзии и благоговениЯ, -  сказал  ‘тенио.  -
Џосмотрите, как им гордитсЯ природа! Љак  ласково  обвивают  его  гирлЯнды
цветов, как  обнимают  его  деревьЯ,  как  нежно  воды  реки  лобзают  его
подножие! ЃеднаЯ женщина, умершаЯ от любви! Ѓедный ангел, осужденный  жить
на земле и скитатьсЯ среди людей; наконец-то ты мирно спишь в своем  гробу
и больше не страдаешь, ‚иола! ’ы спишь, как этот ручеек, ты  простерла  на
своем мраморном ложе твои усталые руки, похожие на ветви  склоненного  над
тобой кипариса. ‹елиЯ, возьми с могилы этот цветок, укрой  его  на  груди,
нюхай его почаще, только нюхай скорее, пока, оторванный от стеблЯ,  он  не
утратил свой чистый аромат, - может быть, это  и  есть  душа  ‚иолы,  душа
женщины, любившей до самой смерти. ‚иола! …сли частица вас  живет  в  этих
цветах, если дыхание любви и жизни перешло в эту таинственную  чашечку  из
вашей груди, неужели вы не можете проникнуть и в сердце ‹елии? Ќеужели  вы
не можете согреть воздух, которым она дышит сейчас, и сделать,  чтобы  она
перестала быть бледной,  холодной  и  мертвой,  как  эти  статуи,  которые
печально смотрЯт на свои отражениЯ?
   - „итЯ! - сказала ‹елиЯ, бросаЯ цветок в лениво текущий ручей  и  следЯ
за ним рассеЯнным взглЯдом. - Ќеужели ты думаешь,  что  и  менЯ  не  точит
страдание, столь же глубокое  и  немилосердное,  как  то,  что  убило  эту
женщину? Ћ, что ты знаешь? Њожет быть, это была жизнь очень богатаЯ, очень
вольнаЯ, очень плодотворнаЯ. †ить  в  любви  и  от  любви  умереть!  ЉакаЯ
прекраснаЯ участь длЯ женщины!  Џод  каким  огненным  небом  ты  родилась,
‚иола? Ћткуда в сердце твоем нашлось столько силы, что оно разорвалось  на
части, вместо того чтобы сжиматьсЯ  под  тЯжестью  жизни?  Љакое  божество
вложило в тебЯ эту неодолимую мощь, лишить которой может только смерть?  Ћ
высокое, высочайшее из созданий! ’ы не склонила голову под  Ярмом,  ты  не
захотела примиритьсЯ с судьбой, и, однако, ты не спешила умереть,  как  те
слабые существа, которые убивают себЯ, чтобы не дать себе  исцелитьсЯ.  ’ы
была так уверена, что не найдешь утешениЯ, что погибала медленно, не делаЯ
ни шагу вперед, к могиле, и не отступаЯ ни на шаг назад, к  жизни;  смерть
пришла и захватила тебЯ, слабую, разбитую, уже мертвую, но все еще стойкую
в своей любви, говорившую природе: "Џрощай, Я  презираю  тебЯ  и  не  хочу
исцелениЯ. •рани благодеЯниЯ твои, твою исполненную  обмана  поэзию,  твои
успокоительные иллюзии и усыплЯющее забвение и  непоколебимый  скептицизм;
побереги это все длЯ других, а Я хочу  любить  или  умереть!".  ‚иола!  ’ы
оттолкнула даже бога, ты открыто возненавидела  эту  несправедливую  силу,
котораЯ сделала участью твоей одиночество и страдание.  ’ы  не  пришла  на
берега этих вод петь печальные гимны, как поет ‘тенио в те  дни,  когда  Я
его огорчаю; ты не  простиралась  ниц  в  храмах,  как  Њагнус,  когда  им
овладевает бес отчаЯниЯ; ты не подавлЯла чувств своих  размышлениЯми,  как
’ренмор; ты не убивала, как он, страстей своих хладнокровием,  чтобы  жить
на их обломках гордой и одинокой. € ты, как ‹елиЯ, не...
   Ћна не договорила до конца; облокотившись на мрамор и пристально  глЯдЯ
на бегущие волны, она не слышала ‘тенио, молившего ее открыть ему душу.
   - „а, - сказала ‹елиЯ после продолжительного молчаниЯ, - она умерла!  €
если какаЯ-нибудь человеческаЯ душа заслужила, чтобы ее взЯли  на  небеса,
то это она. Ћна сделала больше, чем ей было определено.  Ћна  испила  чашу
горечи до дна, потом, отвергнув награду,  котораЯ  ждала  ее  после  этого
испытаниЯ, отказавшись забыть и презреть свое горе,  она  разбила  чашу  и
сохранила Яд в сердце своем, как  самое  горькое  сокровище.  Ћна  умерла!
“мереть от горЯ! Ђ мы все, мы живы! „аже вы, юноша, вы, который полон  еще
сил,  чтобы  вынести  страдание,  вы  живете  или  начинаете  говорить   о
самоубийстве, а ведь это было бы малодушием,  большим,  чем  выносить  эту
поруганную жизнь, которую нам оставлЯет презревший нас господь!
   ‚идЯ, что она стала еще печальнее, ‘тенио начал  петь,  чтобы  развлечь
ее. ‚ то времЯ как он пел, слезы струились из его глаз; но он совладал  со
своим страданием и искал в  своей  надломленной  душе  вдохновениЯ,  чтобы
утешить ‹елию.


        27

   - ’ы часто говорила мне, ‹елиЯ, что Я молод и чист, как  ангел,  иногда
ты говоришь мне, что любишь менЯ. ‘егоднЯ утром еще  ты  улыбалась  мне  и
сказала: "‘частье мое - это ты, ты один". Ќо к вечеру ты  все  позабыла  и
безжалостно опрокидываешь то, на чем зиждетсЯ мое счастье.
   Ќу что же, сломай менЯ, как этот цветок, который ты только что нюхала и
который ты теперь бросила на прибрежном песке: если тебе  будет  интересно
посмотреть, как менЯ унесет прихоть волны и будет подкидывать  и  мЯть  на
пути, если ты испытаешь при этом удовлетворение, ироническое  и  жестокое,
разорви менЯ, кинь под ноги; не забудь только, что в тот день и час, когда
ты захочешь поднЯть менЯ и понюхать еще раз, ты увидишь  менЯ  расцветшим,
готовым ожить от твоих ласк.
   Ќу что же, моЯ беднаЯ, ты будешь любить менЯ так, как сможешь. џ хорошо
знал, что ты уже не можешь любить так, как люблю Я; к  тому  же  это  ведь
справедливо, что из нас двоих на  твою  долю  выпадает  повелевать.  џ  не
заслужил той любви, какую заслужила ты, Я не страдал, не боролсЯ, как  ты.
џ ведь еще дитЯ, у менЯ нет ни славы, ни ран, жизнь моЯ только начинаетсЯ,
и мне еще предстоит боротьсЯ. ’ы, разбитаЯ громом, ты, сто раз поверженнаЯ
и всЯкий раз подымавшаЯсЯ снова, ты, котораЯ оскорблЯешь его и любишь, ты,
увЯдшаЯ, как старик, и в то же времЯ юнаЯ, как ребенок, ‹елиЯ, беднаЯ душа
моЯ, люби менЯ так, как сможешь; Я  всегда  буду  стоЯть  перед  тобой  на
коленЯх, чтобы благодарить тебЯ, и Я отдам тебе все мое сердце, всю  жизнь
мою взамен того немногого, что ты еще можешь мне дать.
   Џозволь мне только любить тебЯ; прими без презрениЯ страданиЯ,  которые
Я, как очистительную жертву, несу к твоим ногам; позволь мне истратить мою
жизнь и сжечь мое сердце на алтаре, который Я тебе воздвиг. Ќе жалей менЯ,
Я еще счастливей, чем ты, ведь это за тебЯ Я страдаю! Ћ, если бы Я  только
мог умереть от любви к тебе, так,  как  от  любви  умерла  ‚иола!  ‘колько
наслаждениЯ в муках, которые ты вложила мне в  грудь,  сколько  счастьЯ  в
том, чтобы быть всего лишь твоей игрушкой и твоей жертвой,  в  том,  чтобы
искупить, будучи юным, чистым и  смиренным,  застарелую  несправедливость,
ропот, безверие, которые нависли над твоей головой!
   Ђх, если бы можно было отмыть пЯтна чужой  души  большим  страданием  и
кровью из своих жил, если бы можно было искупить ее грехи как новоЯвленный
•ристос, и отказатьсЯ от своей  доли  вечного  блаженства,  чтобы  она  не
канула в небытие!
   ’ак вот, Я вас люблю, ‹елиЯ. ‚ы этого не знаете, ибо не хотите знать. џ
не прошу вас уважать менЯ и еще меньше - менЯ жалеть;  только  придите  ко
мне, когда вы будете страдать, и причините мне какую хотите боль, лишь  бы
рассеЯть ту, что вас гложет...
   - Џойми, сейчас Я нестерпимо страдаю, - сказала ‹елиЯ, - в  груди  моей
клокочет гнев. Њожет быть, ты будешь богохульствовать, за менЯ?  Њне  это,
может быть, принесло бы облегчение. Њожет быть, ты закидаешь камнЯми небо,
будешь поносить провидение, проклинать  вечность,  призывать  силы  мрака,
поклонЯтьсЯ злу, ратовать  за  разрушение  всего  сотворенного  богом,  за
презрение к его алтарЯм.
   ‘лушайте, может быть, вы способны убить ЂвелЯ, чтобы отомстить  богу  -
моему тирану? Њожет быть, вы станете выть как испуганнаЯ  собака,  котораЯ
видит на стене причудливые блики луны? Њожет быть, вы станете кусать землю
и есть песок, как Ќавуходоносор? Њожет быть, вы,  как  €ов,  изольете  мой
гнев и ваш в Яростных проклЯтиЯх? Њожет быть, вы, чистый  и  благочестивый
юноша, погрузитесь по уши в скептицизм и скатитесь в пропасть, в которой Я
гибну? џ страдаю, и у менЯ нет больше сил кричать. ’ак богохульствуйте  за
менЯ! Љак, вы плачете!.. ‚ы еще можете плакать? ‘частливы те, кто  плачет.
ѓлаза мои суше, чем песок пустыни, на который никогда не упадет  ни  капли
росы, а сердце мое еще того суше. ‚ы плачете? Ќу что  же,  послушайте  же,
чтобы развлечьсЯ, песню одного иностранного поэта, которую Я перевела.


        28. ѓ€ЊЌ ЃЋѓ“

   "—то же Я сотворила такое, чтобы менЯ поразило это проклЯтие? Џочему ты
оставил менЯ? ’ы не отказываешь в солнце ленивым травам, ты не отказываешь
в росе незаметным колосьЯм в поле; ты даришь тычинкам цветка могучую  силу
любви и чувство счастьЯ - бесчувственному кораллу. Ђ у менЯ, которую  тоже
сотворила твоЯ десница, у менЯ, которую ты как будто создал натурой высоко
одаренной, у менЯ ты отнЯл все, ты поступил со мною хуже,  чем  со  своими
падшими ангелами; у них ведь есть еще сила ненавидеть и  проклинать,  а  у
менЯ нет и ее! ’ы поступил со мною хуже, чем  с  илом  на  дне  ручейка  и
песками дороги, ибо их топчут ногами, а  они  ничего  не  чувствуют.  Ђ  Я
чувствую, что  существую,  и  не  могу  укусить  попирающую  менЯ  ногу  и
избавитьсЯ от проклЯтиЯ, которое давит менЯ, как гора.
   Џочему ты так обошлась со мной,  неведомаЯ  сила,  чьЯ  железнаЯ  длань
простерта теперь надо мной? Џочему ты заставила менЯ родитьсЯ человеческим
существом, если так скоро решила превратить менЯ в камень и, ни на что  не
нужную, вытолкнуть вон из жизни? —его ты хочешь? ‚озвысить менЯ надо всеми
или унизить менЯ, о бог мой! …сли таков удел избранных, то  сделай,  чтобы
он был мне легок и чтобы Я перенесла его без страданий; если же эта  стезЯ
наказаниЯ, то почему ты повел менЯ по ней? Ћ  горе  мне!  Ќеужели  Я  была
виновна еще до рождениЯ?
   —то такое душа, которою ты менЯ наделил? ќто ли называют  душой  поэта?
‚сегда колеблющаЯсЯ,  как  свет,  всегда  блуждающаЯ,  как  ветер,  всегда
жаднаЯ, всегда тревожнаЯ, всегда трепещущаЯ, всегда  ища  устойчивости  во
внешнем мире, растрачивающаЯ себЯ  всю,  едва  успеваЯ  набратьсЯ  сил.  Ћ
жизнь! Ћ мука моЯ! ‚сего домогатьсЯ и ничего не  охватить,  все  понЯть  и
ничем не владеть! „ойти до скептицизма сердца  так,  как  ”ауст  дошел  до
скептицизма ума! “часть еще более  ужаснаЯ,  чем  участь  ”ауста;  ибо  он
хранит в груди своей сокровища юных и пылких страстей, созревших в  тишине
под книжною пылью и дремавших в то времЯ, когда бодрствовал ум; ведь когда
”ауст, уставший искать совершенство и не  находить  его,  останавливаетсЯ,
готовый проклЯсть создателЯ и от него отречьсЯ, бог, чтобы  его  наказать,
посылает ему ангела мрачных и роковых страстей.  ќтот  ангел  от  него  не
отходит, он согревает его, молодит, сжигает, сбивает с пути,  пожирает,  и
старик ”ауст вступает в жизнь юным и бодрым, проклЯтым, но всемогущим!  Ћн
уже больше не любит бога, но он полюбил Њаргариту. ѓосподи, проклЯни  менЯ
так же, как ты проклЯл ”ауста!
   ѓосподи, ты ведь не можешь удовлетворить менЯ. ’ы это хорошо знаешь. ’ы
не хочешь быть длЯ менЯ всем! ’ы не раскрываешьсЯ мне  со  всей  полнотой,
чтобы Я могла  овладеть  тобою  и  привЯзатьсЯ  к  тебе  безраздельно.  ’ы
притЯгиваешь менЯ к себе, ты ласкаешь  менЯ  благоуханным  дыханием  твоих
небесных  ветров,  ты  улыбаешьсЯ  мне,  проглЯдываЯ   между   золотистыми
облаками,  ты  ЯвлЯешьсЯ  мне  в  моих  снах,  ты  привЯзываешь  менЯ,  ты
непрестанно побуждаешь менЯ взлететь  к  тебе,  но  ты  позабыл  дать  мне
крыльЯ. ‡ачем же ты тогда дал мне душу, котораЯ стремитсЯ к тебе?  ’ы  все
времЯ от менЯ  ускользаешь,  ты  окутываешь  это  прекрасное  небо  и  всю
прекрасную природу  тЯжелыми  тучами.  ’ы  направлЯешь  на  цветы  знойное
дыхание юга, которое их иссушает, а  менЯ  ты  овеваешь  холодным  ветром,
который леденит и пронизывает до мозга костей. ’ы посылаешь нам  пасмурные
дни и беззвездные ночи, потрЯсаешь нашу жалкую вселенную  бурЯми,  которые
раздражают нас, опьЯнЯют, помимо воли делаЯ нас дерзкими атеистами! € если
в эти мрачные часы нас одолевает  сомнение,  ты  будишь  в  нас  угрызениЯ
совести, и во всех голосах земли и неба начинает звучать упрек!
   ‡ачем,  зачем  ты  создал  нас  такими!  ЉакаЯ  тебе  польза  от  наших
страданий? Љакую славу наше уничижение и наша  гибель  может  прибавить  к
твоей славе? Ќеужели муки эти нужны человеку, длЯ того чтобы он устремилсЯ
к небу? Ќеужели надежда - это хилый и бледный цветок, растущий  только  на
скалах, где его овевают грозы? „рагоценный цветок, нежный аромат, приди же
и поселись в этом  высохшем  и  опустошенном  сердце!  Ђх,  ты  давно  уже
напрасно стараешьсЯ омолодить его; корни твои больше не  могут  укрепитьсЯ
на его непроницаемых стенах, его ледЯнаЯ атмосфера иссушает тебЯ, его бури
вырывают тебЯ  и,  сломанного,  увЯдшего,  бросают  наземь!..  Ћ  надежда!
Ќеужели ты больше не можешь расцвести длЯ менЯ?.."
   - ќти песни печальны, эта поэзиЯ жестока, - сказал ‘тенио, выхватываЯ у
нее из рук арфу, - вам по душе это мрачное раздумье, и вы без жалости менЯ
терзаете... Ќет, это вовсе не перевод иностранного поэта; текст этой поэмы
идет из глубины вашей души, ‹елиЯ, Я это знаю! Ћ  жестокаЯ  и  обреченнаЯ!
Џослушайте эту птицу, она поет лучше нас, она воспевает  солнце,  весну  и
любовь. ќто маленькое существо устроено лучше, чем"  вы.  ‚ы  ведь  можете
воспевать только страдание и сомнение.


        29. ‚ Џ“‘’›Ќ…

   - џ привел вас в эту  пустынную  долину,  которую  никогда  не  топтали
стада, ни разу не осквернила нога охотника. џ провел вас туда, ‹елиЯ через
пропасти. ‚ы без  страха  одолели  все  опасности  этого  пути;  спокойным
взглЯдом измерЯли вы расселины, бороздЯщие глубокие ледники, вы переходили
их по доске, которую перебрасывали наши проводники; доска эта качалась над
бездонными пропастЯми. ‚ы перебирались через водопады  легко  и  свободно;
так  белый  аист  шагает  с  камнЯ  на  камень  и  засыпает,  согнув  шею,
поддерживаЯ тело в равновесии, стоЯ на тонкой ноге среди  бурного  потока,
который извиваетсЯ над пропастью, извергающей пену. ‚ы  ни  разу  даже  не
вздрогнули, ‹елиЯ, а Я, как Я дрожал!  ‘колько  раз  кровь  моЯ  леденела,
сколько раз замирало сердце, когда Я  видел,  как  вы  проходили  так  над
бездной, беспечнаЯ,  рассеЯннаЯ,  глЯдЯ  на  небо  и  не  удостаиваЯ  даже
взглЯдом уступов, которых касалась ваша маленькаЯ нога! ‚ы очень храбраЯ и
очень сильнаЯ, ‹елиЯ! Љогда вы говорите, что душа ваша  измождена,  -  это
ложь: нет человека более смелого и уверенного в себе, чем вы.
   - —то такое смелость? - ответила ‹елиЯ. - € у кого ее нет? Љто  в  наше
времЯ любит жизнь? ќто беспечность зоветсЯ храбростью, когда она  способна
что-то создать, но когда риску подвергают ни на что не нужную жизнь, то не
просто ли это леность?
   ‹еность, ‘тенио! ќто недуг, одолевающий наши сердца,  это  великий  бич
современности. ‚ наши дни существуют только отрицательные добродетели,  мы
храбры, потому что мы уже разучились испытывать страх. “вы, все  исчерпало
себЯ, даже слабости, даже человеческие пороки. “ нас  уже  нет  той  силы,
котораЯ заставлЯет любить жизнь упорной и вместе с тем трусливой  любовью.
Љогда на земле было еще много энергии, люди воевали  хитро,  благоразумно,
расчетливо. †изнь была непрестанным сражением, борьбой,  в  которой  самые
храбрые неизменно отступали перед опасностью, ибо самым храбрым оказывалсЯ
тот, кто мог дальше всех жить среди опасностей и людской злобы. ‘ тех  пор
как цивилизациЯ сделала жизнь легкой  и  спокойной  длЯ  всех,  все  стали
находить ее однообразной и скучной; ее ставЯт на карту из-за одного слова,
из-за одного взглЯда - так мало она значит!  ќто  безразличие  к  жизни  и
породило у нас дуэли. ‚от зрелище, в  котором  нашла  себе  выражение  всЯ
апатиЯ нашей эпохи: двое людей спокойно и вежливо бросают жребий, кому  из
них убивать другого - без ненависти, без гнева, без пользы.  “вы,  ‘тенио,
мы больше ничего не стоим, мы ни добры, ни злы, мы даже не  подлецы  -  мы
просто инертны.
   - ‚ы правы, ‹елиЯ, когда Я окидываю взглЯдом общество, Я  печалюсь  так
же, как и вы. Ќо Я привел вас сюда, чтобы вы могли хотЯ  бы  на  несколько
дней это общество позабыть. Џосмотрите, где мы с вами сейчас, разве это не
изумительно? Њожно ли тут думать о чем-нибудь другом, кроме  бога?  ‘Ядьте
на этот мох, по которому  ни  разу  не  ступал  человек,  и  взглЯните  на
бездонные глубины у вас под ногами. ‘лучалось ли вам  когда-нибудь  видеть
природу такую дикую и такую полную жизни?
   ‚зглЯните, как упорны эти беспорЯдочно разбросанные кусты, как  неуемны
эти леса, "которые  ветер  гнет  и  колышет,  эти  грозные  орлиные  стаи,
беспрерывно парЯщие над окутанными туманом вершинами, описываЯ  в  воздухе
круги, словно огромные черные кольца на белой муаровой  скатерти  ледника?
‘лышите шум, который подымаетсЯ отовсюду? Џотоки, которые плачут и рыдают,
как души грешников, олени,  которые  стонут  жалобно  и  страстно,  ветер,
который поет и хохочет над вереском, грифы, которые кричат, как испуганные
женщины; и эти вот другие  шумы,  странные,  таинственные,  _неописуемые_,
которые  глухо  грохочут  в  горах,  эти  потрескивающие  в  недрах  своих
гигантские ледЯные глыбы, эти снежные обвалы, уносЯщие за собою песок, эти
могучие корни деревьев, которые без  устали  борютсЯ  с  недрами  земли  и
усилиЯми своими вздымают камень и раскалывают шифер, эти неведомые голоса,
эти неЯсные вздохи, которые почва в вечных родовых схватках  исторгает  из
своих зиЯющих глубин. ђазве во всем этом не больше великолепиЯ, не  больше
гармонии, чем где-нибудь в церкви или в театре?
   - ‚се это действительно красиво, и именно сюда  надо  приходить,  чтобы
видеть, сколько у земли еще юности и силы. ЃеднаЯ землЯ! Ћна тоже  идет  к
своей гибели!
   - —то вы говорите, ‹елиЯ! Ќеужели вы думаете, что землЯ и небо виноваты
в нашем духовном растлении? „ерзкаЯ мечтательница, неужели вы обвинЯете  и
их?
   - „а, Я их обвинЯю, -  ответила  она,  -  скорее,  впрочем,  Я  обвинЯю
великий закон времени, который всему на свете велит истощатьсЯ и  гибнуть.
Ќеужели вы не видите, что лавина веков уносит  нас  всех,  людей  и  миры,
чтобы вечность поглотила нас,  как  те  сухие  листьЯ,  которые  мчатсЯ  к
пропасти, увлекаемые потоком? “вы, после нас не останетсЯ даже этой жалкой
трухи! Њы даже не всплывем на поверхность,  как  увЯдшие  травы,  те,  что
плывут там, печальные, и стелютсЯ  по  воде,  словно  волосы  утопленницы.
’рупы империй обратЯтсЯ в тлен, человеческий  прах  смешаетсЯ  с  морскими
песчинками. Ѓог свернет всю вселенную в комок, как старое трЯпье,  которое
надо выкинуть, как платье, которое сбрасывают с себЯ, потому что оно ни на
что не нужно. ’огда бог _останетсЯ один_.  ’огда,  может  быть,  ничто  не
заслонит его могущества, его сиЯниЯ. Ќо кто тогда их увидит? ђодЯтсЯ ли из
нашего праха новые расы людей, чтобы увидеть или чтобы угадать  того,  кто
творит и кто разрушает?
   - Њир погибнет, Я это знаю, - сказал ‘тенио, - но длЯ того,  чтобы  его
разрушить, понадобитсЯ столько веков, что  мозг  человеческий  даже  не  в
силах все это исчислить. Ќет, нет, это еще не агониЯ мира. Њысль эта могла
зародитьсЯ только в раздраженной душе какого-нибудь скептика вроде вас; но
Я чувствую, что мир еще молод: сердце мое и разум говорЯт мне, что  он  не
достиг еще и середины жизни, не вступил в пору своего  расцвета;  мир  еще
развиваетсЯ, ему предстоит еще столько всего узнать!
   - Ѓез сомнениЯ, - иронически ответила ‹елиЯ, - он еще не  постиг  тайны
воскрешать мертвых и делать живых  бессмертными;  но  он  совершит  и  эти
великие открытиЯ, и тогда миру не будет конца, человек станет сильнее бога
и сумеет выжить без помощи  посторонней  силы,  опираЯсь  только  на  свой
собственный разум.
   - ‚ы все шутите, ‹елиЯ! Ќо послушайте:  не  думаете  ли  вы,  что  люди
сегоднЯ стали лучше, чем были вчера, и поэтому...
   - џ этого не думаю, но какое это  имеет  значение?  Њы  с  вами  разных
мнений о возрасте мира, вот и все.
   - …сли бы мы знали его в точности, - сказал ‘тенио, - мы  нисколько  бы
не подвинулись вперед. Њы не  знаем  тайны  его  созданиЯ,  мы  не  знаем,
сколько времени мир, устроенный так, как наш,  может  и  должен  жить.  Ќо
сердцем Я чувствую, что мы движемсЯ к свету и к жизни; на нашем небе сиЯет
надежда, взглЯните только, как прекрасно солнце! Љакое  оно  Яркое,  какое
щедрое, как оно улыбаетсЯ горам, которые покрываютсЯ багрЯнцем от его ласк
и краснеют от любви, как робкаЯ  девушка!  ‘уществование  бога  доказуетсЯ
отнюдь не логикой разума. ‹юди  верЯт  в  бога,  потому  что  неизъЯснимое
чувство подсказывает им, что он существует. ’о  же  самое  относитсЯ  и  к
вечности - ее нельзЯ измерить мерилом  точных  наук,  но  человек  ощущает
душою присутствие в  духовном  мире  свежести,  силы,  так  же  как  своим
физическим существом он чувствует  присутствие  в  воздухе  живительных  и
укреплЯющих начал. Ќеужели вы будете вдыхать этот ароматный, горный воздух
и он не проникнет в вас? Ќеужели вы будете  пить  эту  прозрачную  ледЯную
воду, пахнущую мЯтой и диким тмином, и даже не ощутите ее дивной свежести?
Ќеужели вы не почувствуете себЯ помолодевшей и возрожденной, овеЯннаЯ этим
легким и нежным ветерком, среди  цветов,  таких  красивых,  таких  гордых,
оттого что они ничем не обЯзаны человеку? Ћбернитесь и  взглЯните  на  эти
густые кусты рододендрона; как свежи, как чисты эти пучки лиловых  цветов!
Љак они поворачиваютсЯ к небу, чтобы увидеть  его  лазурь,  чтобы  собрать
росу! –веты эти красивы, как вы, ‹елиЯ, они от всего отчуждены и дики, как
вы; неужели вам непонЯтно, как они могут возбудить к себе любовь?
   ‹елиЯ улыбнулась и, устремив свой взор на пустынную долину, погрузилась
в раздумье.
   - Љонечно, нам следовало бы жить здесь, - сказала она наконец, -  чтобы
сохранить то немногое, что еще осталось у нас в сердце, но достаточно  нам
было бы провести тут три днЯ, и растительность бы  поблекла  и  воздух  бы
потерЯл свою свежесть. —еловек не может  жить,  не  истерзав  чрева  своей
кормилицы, не истощив почвы, котораЯ его взрастила.  Ћн  непременно  хочет
исправить и переделать творение божье. ЏовторЯю:  достаточно  вам  пробыть
здесь три днЯ, к вам захочетсЯ перетащить камни с горы в глубину долины  и
пересадить кустарники,  растущие  во  влажных  расселинах,  на  бесплодную
каменную вершину. “ вас это называют "разбивать сад". …сли бы  вы  Явились
сюда пЯтьдесЯт лет назад, вы бы непременно поставили здесь  еще  статую  и
беседку.
   - ‚ы все шутите, ‹елиЯ! ‚ы еще можете смеЯтьсЯ здесь, среди всего этого
величиЯ! Ѓез вас Я бы, может быть, лежал здесь, простертый перед  творцом,
который все это создал. Ќо вы мой злой дух, вы  этого  не  захотели.  €  Я
должен слушать, как вы отрицаете все, даже красоту природы.
   - џ вовсе ее не отрицаю! - вскричала она. - ‘лышали вы разве,  чтобы  Я
что-нибудь отрицала? ђазве Я оставалась хоть на миг равнодушна к красоте и
величию какой-нибудь веры? Ќо кто даст  мне  силы  обманывать  себЯ?  “вы,
почему богу было  угодно  создать  такое  несоответствие  между  иллюзиЯми
человека  и  действительностью?  Џочему  каждый  раз  приходитсЯ  страдать
оттого, что хочешь счастьЯ, которое  ЯвлЯетсЯ  нам  каждый  раз  в  ореоле
красоты, парит в наших мечтах, и никогда не спускаетсЯ на землю? Ќе только
наша душа страдает от отсутствиЯ бога, а и все каше существо - паши глаза,
наше тело - страдает от равнодушиЯ или суровости неба.
   ‘кажите мне, есть где-нибудь на земле такой климат, чтобы  человеку  не
было ни слишком холодно, ни слишком жарко?  …сть  еще  такаЯ  долина,  где
зимою бы не было сыро? …сть ли горы, где бы ветер не иссушал и не  вырывал
траву? Ќа востоке изможденные зноем люди прозЯбают,  томЯтсЯ,  они  всегда
лежат, всегда бездельничают. †енщины там блекнут под  сенью  гаремов,  ибо
солнце их просто бы спалило. Ђ потом сухой,  жгучий  ветер  поднимаетсЯ  с
морЯ и, кружа головы этому склонному к лени народу, порождает преступлениЯ
или  героические  деЯниЯ,  неведомые  нам,  северЯнам.  ’огда   эти   люди
опьЯнЯютсЯ деЯтельностью, изливают в диких криках, кровавых наслаждениЯх и
ничем не сдерживаемых оргиЯх ту силу, котораЯ до сих пор  в  них  дремала,
пока наконец, изведенные страданием и усталостью,  отупевшие  до  предела,
они снова бессильно не опускаютсЯ на свои диваны.
   €, однако, это еще самые закаленные,  самые  энергичные  народы:  самые
счастливые в часы отдыха и самые неистовые в работе. ‚зглЯните  на  народы
жаркого  поЯса  -  солнце  поистине  к  ним  великодушно.   ђастениЯ   там
необыкновенно велики, землЯ изобилует плодами, ароматами и  красотою.  ’ам
царит какаЯ-то особаЯ, кичливаЯ роскошь красок и форм. Џтицы  и  насекомые
там сверкают, как драгоценные  камни,  цветы  источают  пьЯнЯщие  ароматы.
Ѓлаговонны там и покрытые толстой корой деревьЯ. Ќочи там  прозрачны,  как
наши осенние дни, звезды кажутсЯ раза в четыре крупнее. Џрирода там  щедра
и прекрасна.
   —еловек, еще грубый и простодушный, не ведает иных зол, какие  изобрели
мы. Љак по-вашему, счастлив он? Ќет. …му приходитсЯ  боротьсЯ  со  стадами
отвратительных диких  зверей.  ‚озле  его  жильЯ  рычит  тигр.  ‡меЯ,  это
холодное и скользкое чудовище, более  страшное  длЯ  человека,  чем  любой
другой враг, подползает к колыбели его ребенка. …го настигает  гроза,  эти
страшные корчи могучей стихии, котораЯ взвиваетсЯ на дыбы, как разъЯренный
бык, раздирает себЯ самое, как раненый лев. —еловеку остаетсЯ либо бежать,
либо гибнуть: ветер, молниЯ, вышедшие из  берегов  потоки  опрокидывают  и
уносЯт его хижину, заливаЯ его поле, увлекаЯ за собою стада. ‹ожась спать,
он не знает, увидит ли опЯть родные места,  когда  проснетсЯ;  слишком  уж
много было в этих родных местах красоты: господь не пожелал их  сохранить.
Љаждый год приходитсЯ искать себе новое  пристанище.  Ѓогу  неприЯтен  вид
счастливого человека. Ћ господи! ’ы, может  быть,  тоже  страдаешь,  тебе,
может быть, тоже скучно среди всей твоей славы, коль скоро  ты  причинЯешь
нам столько зла!
   ’ак вот, эти дети солнца, которым мы, поэты, завидуем в  наших  мечтах,
как земным избранникам, разумеетсЯ, спрашивают себЯ порою,  не  существует
ли  страны