дость, с которой вы так опрометчиво  спешите
расстатьсЯ! “ менЯ к вам иное чувство, чем к  ’ренмору:  несмотрЯ  на  его
буйные страсти, несмотрЯ на его высокую натуру, общение  с  ним  не  столь
соблазнительно длЯ менЯ, как общение с  вами,  и  Я  вам  сейчас  объЯсню,
почему иногда Я жертвую собой и покидаю вас ради него.
   Ќо прежде чем продолжить  мой  рассказ,  Я  отвечу  на  один  из  ваших
вопросов.
   "Џочему, - спрашиваете вы, - этот человек, обладаЯ такой сильной волей,
не употребил ее на то, чтобы обуздать себЯ?"
   Џочему?.. ‘частливец ‘тенио!  Ќо  как  вы  представлЯете  себе  природу
человека? Ќа что, по-вашему, он способен? € чего вы ждете от себЯ самого?
   ‘тенио, ты очень неблагоразумен, если хочешь окунутьсЯ в  нашу  пучину!
‚от что ты вынуждаешь менЯ сказать тебе!
   ‚идишь ли, люди, которые подавлЯют свои страсти ради  других,  до  того
редки, что Я, например, не встречала еще ни одного такого. џ видела героев
гордости, любви, эгоизма и больше  всего  -  тщеславиЯ!  Ќо  что  касаетсЯ
человеколюбиЯ?.. Њногие хвалились им, но они бесстыдно лгали,  лицемерили!
‚зглЯд мой с грустью заглЯдывал в глубину их души и находил в  ней  только
тщеславие. Џосле любви  тщеславие  -  это  самаЯ  прекраснаЯ  из  страстей
человека, и знай, бедное дитЯ,  оно  пока  еще  встречаетсЯ  очень  редко.
Ђлчность, грубаЯ гордость, порождаемаЯ различием  общественных  положений,
разврат, все дурные наклонности, даже лень, котораЯ тоже не что иное,  как
страсть, хоть и бесплоднаЯ, но упорнаЯ, - вот побуждениЯ,  которые  движут
большинством людей.
   ’щеславие значительно хотЯ бы по своим результатам. Ћно заставлЯет  нас
быть добрыми, ибо добрыми  нам  хочетсЯ  выглЯдеть,  оно  толкает  нас  на
героизм, до того радостно нам бывает видеть, как нас превозносЯт,  столько
неодолимого и вкрадчивого соблазна таит в себе популЯрность!  ’щеславие  -
это нечто такое, в чем люди никогда не хотЯт признатьсЯ. „ругие страсти не
способны обманывать. ’щеславие может скрытьсЯ под чужим именем,  и  глупцы
его не распознают. —еловеколюбие! Ћ боже! ЉакаЯ наивнаЯ ложь! ѓде он,  тот
человек, который предпочитает счастье других людей собственной славе?
   Ђ что лежит в основе христианства, создавшего все самое героическое  на
свете? Ќадежда получить награду, место на небесах. Ђ те,  которые  создали
этот  великий  кодекс,  самый  прекрасный,  самый   всеобъемлющий,   самый
поэтичный памЯтник человеческого духа, так хорошо знали сердце человека, и
его тщеславные помыслы, и  его  мелочность,  что  в  соответствии  с  этим
учредили целую систему божественных обещаний. Џрочтите творениЯ апостолов,
вы увидите, что на  небе  тоже  не  все  равны;  там  существует  иерархиЯ
блаженных, привилегированные места, хорошо организованное  воинство,  свои
военачальники и степени.  „о  чего  же  ловко  истолкованы  слова  •риста:
"Џервые да будут последними, а последние первыми! €стинно говорю вам, тот,
кто был меньше всех на земле станет самым великим в царствии небесном".
   Ќо длЯ тех, кто углублЯетсЯ в себЯ и со всей серьезностью ставит  перед
собою вопросы жизни, длЯ тех, кто освобождаетсЯ  от  золотых  химер  своей
юности и вступает в полосу суровых  разочарований  зрелого  возраста,  длЯ
смиренных,  длЯ  мрачных,  длЯ  искушенных,  слова  •риста,  должно  быть,
осуществлЯютсЯ в этой жизни. Џоначалу возомнивший себЯ  сильным,  человек,
упав с высоты, признаетсЯ себе в своем ничтожестве. Ћн  ищет  прибежища  в
жизни мысли; только терпением и трудом добывает он то,  что  по  неведению
своему и тщеславию еще в юные годы считал своим достоЯнием.
   …сли вы на рассвете выйдете в поле, вас  прежде  всего  поразЯт  цветы,
раскрывающие чашечки свои первым лучам. €з самых красивых вы выбираете те,
которые уцелели после грозы, которых не успел подточить червЯк,  и  далеко
отбрасываете от себЯ розу, которую накануне испортил паук, чтобы вобрать в
себЯ запах другой, распустившейсЯ  на  заре  во  всей  своей  первозданной
благоухающей красоте. Ќо нельзЯ ведь жить одним только созерцанием, одними
ароматами. ‘олнце всходит на небо.  Ќаступает  день,  вы  ушли  далеко  от
города. ‚ас мучат голод и жажда. ’огда вы  ищете  самые  сочные  плоды  и,
забываЯ уже увЯдшие и ни на что вам теперь не нужные цветы  на  первой  же
лужайке, срываете с дерева подрумЯненный солнцем персик, гранат с толстой,
потрескавшейсЯ от морозов коркой,  винную  Ягоду  с  шелковистою  кожурой,
разодранной  благодатным  дождем.   €   нередко   случаетсЯ,   что   плод,
изъЯзвленный червЯком или поклеванный птицей, и есть самый  сочный,  самый
вкусный. Ќе успевший затвердеть  миндаль,  горькаЯ  еще  маслина,  зеленаЯ
землЯника не привлекут вас.
   Ќа утре моей жизни Я предпочла бы вас всему на свете.  ’огда  все  было
мечтою, символом, восторгом, поэтическим порывом. ѓоды солнца и  лихорадки
прошли над моей  головой,  и  мне  надобна  здороваЯ  пища;  скорби  моей,
усталости, разочарованию нужны не красоты, а сила, котораЯ могла  бы  менЯ
поддержать, не грациознаЯ прелесть, а благо,  которым  дарит  мудрость.  ‚
прежние времена любовь могла заполнить всю мою  душу.  ’еперь  мне  нужнее
всего  дружба,  дружба  целомудреннаЯ  и  свЯщеннаЯ,  дружба   твердаЯ   и
непоколебимаЯ.
   _Џервые да будут последними!_ ‚  жизни  ’ренмора  настал  день,  когда,
низвергнутый с вершин светского благополучиЯ в бездну страданиЯ и  позора,
он только старалсЯ стать тем, кем уже считал себЯ  и  кем  на  самом  деле
никогда не был.
   ‚ течение нескольких  лет,  начав  катитьсЯ  под  откос,  не  будучи  в
состоЯнии привЯзатьсЯ ни к убеждениЯм, ни к  стихам,  он  чувствовал,  что
светильник разума в нем угасает. Ќашлась женщина, котораЯ на миг  влила  в
него смутное желание вырватьсЯ из разврата и поискать свое  предназначение
в другом. Ќо эта женщина, хоть она и угадывала, сколько ума и необузданной
силы  погрЯзло  в  трЯсине  порока,  с  ужасом  и  отвращением   от   него
отвернулась. Џравда, у нее остались к нему жалость и участие, проЯвившиесЯ
уже позднее и  которых  он  оказалсЯ  достоин.  €меет  же  ведь  право  на
человеческое участие истерзанное существо, которое примирилось с богом.
   “ ’ренмора была любовница, красиваЯ и бесстыднаЯ, как менада. …е  звали
Њантована. Ћн предпочитал ее остальным, и порою ему казалось, что он видит
в ней искорку свЯщенного огнЯ: не знаЯ  в  точности,  что  это  такое,  он
называл огонь этот искренностью и искал его повсюду с тоской  и  отчаЯнием
неудачника. Ћднажды, во времЯ ночной оргии, он ударил эту женщину,  и  она
выхватила из-за корсажа кинжал, чтобы его убить.
   ќта вспыхнувшаЯ вдруг Ярость мщениЯ понравилась ’ренмору: в  охватившем
Њантовану порыве гнева он почувствовал и силу и  страсть.  Ќа  миг  он  ее
полюбил. € тогда случилось нечто необычайное. ‚ этот миг, сквозь весь  его
пьЯный угар,  в  нем  пробудились  чувства,  к  которым  стремитсЯ  каждаЯ
возвышеннаЯ душа. џвившийсЯ вновь мир промелькнул перед ним как видение во
хмелю. Ќо одного непристойного слова вакханки было достаточно, чтобы  весь
этот сказочный замок рухнул и на дне бокала снова поЯвилсЯ горький осадок.
’ренмор сорвал с шеи своей любовницы жемчужное ожерелье и  растоптал  его.
Ћна разрыдалась. ЃезумнаЯ горечь овладела  тогда  ’ренмором:  как,  у  нее
только что хватило сил мстить ему за обиду,  а  тут  вдруг  она  проливает
слезы из-за какого-то ожерельЯ! Ќервы его напрЯглись; он  схватил  тЯжелый
хрустальный графин с гранЯми острыми, как лезвие ножа, и  ударил.  †енщина
вскрикнула и упала к  ногам  ’ренмора.  Ћн  не  обратил  на  это  никакого
вниманиЯ.  Џоложив  локти  на  стол,  он  уставилсЯ  угрюмым  взглЯдом  на
догорающие  свечи  и  только  с  презрительною  улыбкой  покачал  головой,
оставшись  совершенно  глухим  к  крикам  своих  товарищей  и  к  волнению
перепуганных слуг. —ерез час он пришел в себЯ, оглЯделсЯ вокруг и  увидел,
что он один; у ног его была лужа крови. Ћн поднЯлсЯ и тут же  упал  в  эту
лужу. Њантовану  уже  унесли.  ЏотерЯвшего  сознание  ’ренмора  из  дворца
препроводили прЯмо в тюрьму. …му сообщили, какие ужасные последствиЯ  имел
его гнев.  Ћн  как  будто  слушал,  улыбалсЯ,  но  был  глубоко  ко  всему
безучастен. ќто тупое равнодушие всех поразило. …го стали допрашивать.  Ћн
рассказал всю правду.
   - ‚ы хотели убить эту женщину? - спросил судьЯ.
   - „а, хотел, - ответил он.
   - ѓде ваш защитник?
   - “ менЯ его нет, и Я не хочу никакого защитника.
   …му зачитали приговор;  он  выслушал  его  с  безразличным  видом.  …го
заковали в железо позора - он почти не обратил  на  это  вниманиЯ.  Џотом,
когда, внезапно поднЯв голову и сделав несколько  шагов,  он  увидел,  что
прикован к страшным людЯм, участь которых он теперь  разделил,  он  окинул
любопытным взглЯдом свидетелей своего унижениЯ.  ’ут  он  увидел  женщину,
котораЯ не отошла от него, когда он задел ее своим арестантским халатом.
   - ‚ы здесь, ‹елиЯ, - вскричал он, - а  Њантованы  больше  нет!  ‘колько
времени Я кормил и ласкал  эту  мерзкую  тварь,  а  она  осудила  менЯ  на
бесчестие за минутную вспышку гнева. Ђ теперь, когда Я прощаюсь  навеки  с
человеческой жизнью, у нее не нашлось длЯ менЯ  даже  взглЯда,  в  котором
было бы сочувствие или сострадание! Ћна, конечно, хочет  скрыть  угрызениЯ
совести...
   - Њантована умерла, - ответила Я, - и это  вы  ее  убили.  Џокайтесь  и
понесите наказание.
   - Ђх, так  это  Я  поскользнулсЯ  в  ее  крови!  -  воскликнул  он.  €,
растерЯнно поглЯдев на свои ноги и увидав, что на них железные кандалы, он
улыбнулсЯ.
   - Џонимаю, - сказал он, - это тоже кровь Њантованы!
   Ћн упал, точно сраженный молнией. …го посадили в повозку, и Я  потерЯла
его из виду.
   ЏЯть лет спустЯ у  берега  морЯ,  на  горной  тропинке,  Я  повстречала
бледного мужчину; он шел медленно и словно задумавшись,  поднЯв  голову  к
небу. џ не узнала его, до того изменилось выражение его лица. Ћн подошел и
заговорил со мной. ѓолос его тоже изменилсЯ. Ћн назвал себЯ,  Я  протЯнула
ему руку, и мы сели на одной из прибрежных скал. Ћн долго говорил со мной,
и, когда мы расставались, Я поклЯлась  в  вечном  сострадании,  как  потом
поклЯлась в вечном уважении к несчастному, которого теперь зовут ’ренмор и
который в течение пЯти лет..."


        11

   "„ействительно,  это  страшнаЯ   тайна,   и   Я   испытываю   сердечную
признательность к человеку, не побоЯвшемусЯ мне ее  доверить.  ‡начит,  вы
высокого мнениЯ обо мне, ‹елиЯ, а он - о вас, если  эта  тайна  могла  так
быстро дойти до менЯ! —то же! ’еперь мы все трое свЯзаны свЯщенными узами;
Я все же боюсь этих уз - этого Я от вас не скрываю,  -  но  порвать  их  Я
больше не вправе.
   •оть вы и рассказали мне все с большими  предосторожностЯми,  ‹елиЯ,  Я
все равно потрЯсен. ‘тоило мне вспомнить, что за час до того, как Я прочел
эти строки, Я видел, как человек этот пожимал вашу руку, которой Я ни разу
не осмеливалсЯ коснутьсЯ и которую  вы,  насколько  Я  знаю,  ни  разу  не
протЯгивали никому другому, Я почувствовал, что сердце мое холодеет.  Љак,
вы в союзе с этим истрепавшимсЯ человеком! Њне  на  минуту  представилось,
что вы, ангельское создание, которому Я поклонЯлсЯ, становЯсь  на  колени,
вы, сестра светлых звезд, сделались сестрою этого... џ  не  могу  написать
кого...
   Ђ теперь, оказываетсЯ, вы не только сестра! ‘естра, простив его, только
исполнила бы  свой  долг.  ‚ы  сделались  добровольно  его  подругой,  его
утешительницей, его ангелом-хранителем.  ‚ы  подошли  к  нему  и  сказали:
"Џриди ко мне ты, которого проклЯли, Я верну тебе потерЯнный рай! Џриди ко
мне, непорочной, и Я прикрою грЯзь твою вот этой рукой!".  ‘колько  в  вас
величиЯ, ‹елиЯ! …ще больше, чем Я мог думать! Ќе знаю почему, поступок ваш
причинЯет мне боль, но Я восхищаюсь им, Я преклонЯюсь перед вами. „лЯ менЯ
непереносимо только, что этот человек, внушающий мне ненависть и вместе  с
тем жалость, осмелилсЯ коснутьсЯ руки, которую вы ему протЯнули, что он  с
гордостью принЯл вашу дружбу - вашу  свЯщенную  дружбу,  которой  смиренно
стали бы добиватьсЯ величайшие люди земли, если бы только они  знали,  как
она много значит. ’ренмор получил ее, ’ренмор владеет  ею,  и  ’ренмор  не
говорит с вами, опустив глаза. ’ренмор стоит с вами рЯдом и вместе с  вами
проходит сквозь изумленную толпу, он, который пЯть  лет  влачил  за  собой
привЯзанное к ноге Ядро бок о бок с вором  или  отцеубийцей...  Ћ,  Я  его
ненавижу! Ќо презрениЯ у менЯ к нему уже нет, не браните менЯ.
   Ђ вас, ‹елиЯ, Я жалею, жалею Я и себЯ, ставшего вашим учеником и  вашим
рабом. ‚ы слишком хорошо знаете жизнь, чтобы быть счастливой;  Я  все  еще
надеюсь, что это несчастье ожесточило вас, что вы преувеличиваете,  Я  все
еще отвергаю  удручающий  вывод,  которым  вы  заканчиваете  ваше  письмо:
"‹учшие из людей - в то же времЯ и самые тщеславные, а героизм - химера!".
   ’ы так думаешь, беднаЯ ‹елиЯ! ЃеднаЯ женщина!  ’ы  несчастна,  Я  люблю
тебЯ!"


        12

   "“ ’ренмора было только  одно  средство  заслужить  мою  дружбу  -  это
принЯть ее. ’ак он и сделал. Ћн не побоЯлсЯ доверитьсЯ моим обещаниЯм,  он
не думал, что на такое великодушие у менЯ не хватит сил. ‚место того чтобы
быть со мною  смиренным  и  робким,  он  спокоен,  он  полагаетсЯ  на  мою
деликатность, он отнюдь не настороже со мной, ему и в голову не  приходит,
что Я могу унизить его  и  дать  ему  почувствовать,  сколь  тЯгостно  мое
покровительство.   “   этого   человека   действительно   благороднаЯ    и
величественнаЯ душа, и дружба его мне льстит, как ничьЯ другаЯ.
   ‚ы уже не презираете его характер, вы презираете его положение, не  так
ли? ћный гордец! Љак еще вас назвать! Ќеужели  вы  дерзнете  ставить  себЯ
выше этого человека, сраженного  молнией?  Ћттого,  что  он  стал  жертвой
судьбы, оттого, что он родилсЯ под  зловещей  звездой,  ему  суждено  было
наткнутьсЯ  на  подводные  камни,  а  вы   корите   его   этим   падением,
отворачиваетесь, завидев, как, изможденный и окровавленный, он выходит  из
бездны. Ђх да, вы  ведь  человек  светский!  ‚ы  разделЯете  все  жестокие
предрассудки света, его мстительный эгоизм!  Џока  грешник  еще  стоит  на
ногах, вы способны терпеть его, но едва только он упал, как вы пинаете его
ногами, поднимаете с дороги камни  и  комки  грЯзи,  чтобы  поступить  как
толпа, чтобы, увидев, как  вы  жестоки,  другие  палачи  поверили  в  вашу
правоту. ‚ам страшно было бы выказать к  нему  малейшую  жалость,  ибо  ее
можно дурно истолковать и решить, что вы брат или друг жертвы. Ђ  если  бы
люди сочли, что вы сами способны на подобное же злодеЯние, если  бы  можно
было сказать о вас: "‚зглЯните на  этого  человека;  он  протЯгивает  руку
изгнаннику; верно он и сам так же низок, такой  же  преступник,  как  тот!
„авайте лучше закидаем изгнанника камнЯми, будем пихать его ногами в лицо,
добьем его! Ѓудем заодно с поносЯщей его толпой".
   Љогда в отвратительной повозке  осужденного  везут  на  эшафот,  вокруг
собираетсЯ толпа, она осыпает оскорблениЯми этот огарок,  который  вот-вот
догорит. Џоступите как эта толпа, ‘тенио! —то стали бы говорить  о  вас  в
этом городе, где вы чужеземец, как и мы, если бы вдруг увидели, что вы ему
подали руку! Џодумали бы, пожалуй, что вы были с ним  вместе  на  каторге!
‚от что, юноша, чем навлекать на себЯ подобные толки, лучше  бегите  прочь
от того, над кем тЯготеет проклЯтие! „ружба  с  ним  опасна.  Ѓезграничную
радость облегчить страданиЯ несчастного приходитсЯ покупать дорогою  ценою
- Яростной злобой толпы. ’аковы ли ваши помыслы? ’аковы ли  ваши  чувства,
‘тенио?
   Ќе вы это разве плакали каждый раз, когда читали в истории  Ђнглии  про
молодую девушку, котораЯ, видЯ, как одного знаменитого человека  ведут  на
эшафот, пробилась сквозь толпу равнодушных  зевак  и,  в  порыве  детского
простодушиЯ, не знаЯ, чем  выразить  свои  чувства,  протЯнула  ему  розу,
чистую и нежную, как она сама, розу, которую ей, может  быть,  подарил  ее
возлюбленный,  -  единственное  и  последнее  свидетельство  сочувствиЯ  и
жалости, выпавшие на долю монарха, которого вели на казнь. Ђ разве вас  не
тронул  в  восхитительной  истории  прокаженного  из   Ђосты   простой   и
естественный  поступок  рассказчика,  подавшего   ему   руку?   Ќесчастный
прокаженный! ‘колько лет рука его не касалась  руки  себе  подобного!  Љак
трудно было отказатьсЯ от  этого  дружеского  рукопожатиЯ,  и  он  все  же
заставил себЯ отказатьсЯ от него, боЯсь заразить своего нового друга!..
   ‡ачем же было ’ренмору отталкивать мою руку? ђазве несчастье  столь  же
заразительно, как проказа? Ќу что ж! Џусть нас обоих хулит толпа, и  пусть
сам ’ренмор за это менЯ не поблагодарит!  Ќа  моей  стороне  будет  бог  и
сердце мое, а разве это не больше, чем уважение  толпы  и  признательность
человека! Ћ, дать жаждущему стакан  воды,  приобщитьсЯ  к  несущим  крест,
спрЯтать  чье-то  красное  от  стыда  лицо,  кинуть  травинку  несчастному
муравью, которому не выбратьсЯ из потока, - все это  совершенно  ничтожные
благодеЯниЯ! €, однако, общественное мнение запрещает нам совершать их или
оспаривает их у нас! ѓоре нам! Ќет ни одного доброго  порыва,  который  не
приходилось бы подавлЯть в себе или прЯтать. „етей человеческих учат  быть
тщеславными и безжалостными - и это еще  называют  честью!  ЏроклЯтие  нам
всем!
   Ђ  что,  если  Я  вам  скажу,  что  отнюдь  не  считаю  поступок  актом
милосердиЯ, что этот человек, пробывший пЯть лет на каторге,  вызывает  во
мне чувство благоговейного уважениЯ. Ђ что, если Я скажу вам,  что  такой,
как сейчас, разбитый, опустошенный, погибший, он в моих глазах в  духовном
отношении выше любого из нас? ‡наете вы, как он перенес свое горе? ‚ы  бы,
верно, покончили с собой; ну конечно же, с вашей гордостью вы не смогли бы
выдержать такого позора. Ђ он!  Ћн  покорилсЯ,  он  решил,  что  наказание
справедливо, что он заслужил его не  столько  самим  преступлением  своим,
сколько тем злом, которое он безнаказанно творил в течение нескольких лет.
Ђ коль скоро он считал, что кара эта заслуженна, он и хотел ее.  €  он  ее
перенес.  Ћн  прожил  пЯть  лет  среди  этих  страшных  людей,  сильный  и
терпеливый. Ћн спал на камне бок  о  бок  с  убийцей,  он  сносил  взглЯды
любопытных; пЯть лет прожил он в грЯзи, среди этого стада диких зверей: он
сносил презрение последних негодЯев и власть самых подлых шпионов. Ћн  был
каторжником,  этот  человек,  некогда  такой  богатый,  такой  изнеженный,
приверженный утонченным привычкам и деспотическим  прихотЯм!  Ћн,  который
любил кататьсЯ в своей быстрой  гондоле,  окруженный  женщинами,  овеЯнный
ароматом духов, под  звуки  песен!  Ћн,  который  на  скачках  доводил  до
изнеможениЯ самых чистокровных арабских лошадей! —еловек  этот,  вкушавший
отдых под небом ѓреции, как Ѓайрон, изведавший роскошь во  всех  ее  самых
разнообразных видах, стал другим, помолодел, преобразилсЯ на каторге,  где
до еще большей степени нравственного падениЯ доходЯт и торговавший дочерью
отец и изнасиловавший, а потом отравивший родную  мать  сын,  откуда  люди
обычно возвращаютсЯ покалеченными  и  превратившимисЯ  в  зверей.  ’ренмор
вышел оттуда прЯмой, спокойный, как видите, бледный,  но  еще  прекрасный,
как творение господа,  как  отблеск,  который  божество  бросает  на  чело
человека просветленного".


        13

   ‚ этот вечер озеро было спокойно, как обычно  в  последние  дни  осени,
когда зимний вечер не решаетсЯ еще смущать его безмолвные воды  и  розовые
заросли шпажника на берегу дремлют, убаюканные тихою зыбью. ‘ветлаЯ  дымка
незаметно заволакивала угловатые контуры горы и, спускаЯсь на воду, словно
отделЯла линию горизонта, котораЯ в конце  концов  исчезла  совсем.  ’огда
поверхность озера расширилась так, что  оно  стало  походить  на  море.  ‚
долине уже нельзЯ было различить ничего примечательного, ничего, что могло
бы порадовать глаз. ‚нешний мир никак не заЯвлЯл о своем  присутствии,  не
старалсЯ ничем развлечь.  ђаздумье  само  стало  торжественным,  глубоким,
смутным, как затЯнутое дымкой озеро, широким, как бескрайнее небо. ‚о всей
природе остались только небеснаЯ твердь и человек, душа и сомнение.
   ’ренмор плыл в лодке; он стоЯл у рулЯ, и его закутаннаЯ в  темный  плащ
фигура отчетливо выделЯлась  на  фоне  ночной  синевы.  Ћн  высоко  поднЯл
голову, мысли его  устремились  к  небу,  с  которым  он  столько  времени
враждовал.
   -  ‘тенио,  -  сказал  он  молодому  поэту,  -  не  мог  бы  ты  грести
помедленнее, чтобы дать нам полнее ощутить свежесть волн, их гармонический
плеск? ѓреби ровно, поэт, греби ровно! ќто так же важно, так же прекрасно,
как ритм самых лучших стихов. ’еперь хорошо! ‘лышите жалобные стоны  волн,
которые бьютсЯ о берег? ‘лышите, как нежно падают капли  одна  за  другой,
замираЯ позади нас, будто звуки песни,  которые  удалЯютсЯ  все  дальше  и
дальше?
   џ подолгу сидел так, - прибавил ’ренмор, - на тихом берегу ‘редиземного
морЯ, под его синим небом. ‘ наслаждением слушал  Я,  как  плескались  под
нами волны, как они бились о наши стены. Џо ночам, среди ужасающей  тишины
бессонниц, наступающих вслед за шумом работы и проклЯтием поистине  адских
страданий, слабые и таинственные звуки  волн,  бившихсЯ  у  подножиЯ  моей
тюрьмы, неизменно менЯ успокаивали. € впоследствии, когда Я  почувствовал,
что силы мои сравнЯлись с судьбой, когда моЯ укрепившаЯсЯ душа  могла  уже
обойтись без помощи извне, этот сладостный шум воды  баюкал  мои  мечты  и
приводил менЯ в блаженный восторг.
   ‚ эту минуту сераЯ чайка пронеслась над озером; скрытаЯ  в  дымке,  она
задела влажные волосы ’ренмора.
   - …ще один друг, - сказал  бывший  каторжник,  -  еще  одно  сладостное
воспоминание! Љогда Я отдыхал на песке, неподвижный,  как  каменные  плиты
порта,  эти  воздушные  странницы,  принимаЯ  менЯ  за  холодную   статую,
подлетали ко мне совсем близко и без страха  на  менЯ  глЯдели.  ќто  были
единственные существа,  у  которых  не  было  ко  мне  ни  отвращениЯ,  ни
презрениЯ. Ћни не понимали моей тЯжелой доли. Ћни не  корили  менЯ  ею,  и
стоило мне пошевельнутьсЯ, как они улетали прочь. Ћни не видели, что  ноги
мои закованы в цепь, что следовать за ними Я все равно  не  могу;  они  не
знали, что Я в неволе; они спешили улететь прочь от менЯ,  как  от  любого
другого человека.
   - Ћтветь мне, - попросил поэт, - откуда твоЯ закаленнаЯ душа  набралась
сил, как она смогла вынести первые дни этой жизни.
   - ќтого Я тебе не скажу, ‘тенио, теперь Я и сам уж не знаю. ќти  дни  Я
вообще не ощущал себЯ, Я не жил, Я ничего не понимал. Ќо когда  Я  наконец
понЯл, как все ужасно, Я почувствовал в себе силу все  перенести.  …сли  Я
чего-то смутно боЯлсЯ, так это жизни  ничем  не  занЯтой  и  однообразной.
Љогда Я увидел, что мне предстоит работа, усталость, котораЯ валит с  ног,
горЯчие дни и ледЯные ночи, удары, оскорблениЯ, стоны, беспредельное  море
перед глазами, под ногами  -  камни,  неподвижные,  как  могильные  плиты,
ужасающие рассказы и ужасающие страданиЯ, Я понЯл, что могу жить, ибо могу
страдать и боротьсЯ.
   - Џотому что твоей великой душе, - сказала ‹елиЯ, - необходимы  сильные
потрЯсениЯ и жгучие возбудители. Ќо скажи нам, ’ренмор, как  тебе  удалось
обрести покой, - ты ведь только что сказал, что покой  пришел  к  тебе  на
самом дне пропасти; к тому же все ощущениЯ  притуплЯютсЯ,  оттого  что  им
приходитсЯ повторЯтьсЯ.
   - Џокой! - сказал ’ренмор, поднЯв к небу проникновенный взглЯд. - Џокой
-  это  величайшее  благодеЯние  создателЯ,  это  -  будущее,  к  которому
неустанно стремитсЯ бессмертнаЯ душа, это  блаженство;  покой  -  это  сам
господь бог. ’ак знай же, покой Я нашел  в  аду.  Ќе  будь  этого  ада,  Я
никогда бы не понЯл тайны  человеческого  предназначениЯ,  никогда  бы  не
ощутил ее на себе - Я ведь ни во что не верил, ни  к  чему  не  стремилсЯ:
усталый от жизни, исход которой Я тщетно пыталсЯ найти, мучимый  свободой,
которую мне некуда было девать - ведь  у  менЯ  не  было  даже  нескольких
минут, чтобы помечтать о ней, -  так  Я  подгонЯл  бег  времени,  стараЯсь
сократить надоевшую мне жизнь!  Њне  необходимо  было  на  какое-то  времЯ
избавитьсЯ от моей собственной воли и подчинитьсЯ  воле  чужой,  грубой  и
злобной: она-то и научила менЯ ценить свою. ќта неуемнаЯ энергиЯ,  котораЯ
цеплЯлась за опасности и трудности жизни в обществе,  насытилась  наконец,
когда ей пришлось боротьсЯ с тЯготами другой жизни - той, что должна  была
искупить вину. Њогу сказать, что в этой борьбе она победила; но  вслед  за
победой пришло удовлетворение, пришла спасительнаЯ  усталость.  ‚первые  Я
наслаждалсЯ  сном.  €  наслаждение  это  там,   на   каторге,   было   еще
благотворнее, еще слаще оттого,  что,  когда  Я  жил  среди  роскоши,  оно
доставалось мне лишь изредка и обманывало менЯ. Ќа каторге  Я  понЯл,  что
такое уважение к себе, ибо, нимало не  униженный  присутствием  всех  этих
отверженных людей и сравниваЯ их трусливую заносчивость и мрачную Ярость с
тем просветленным спокойствием, которое было во мне, Я вырос в собственных
глазах и стал даже верить, что  между  человеком  храбрым  и  небом  может
существовать некаЯ отдаленнаЯ  слабаЯ  свЯзь.  ‚  дни  моей  лихорадочной,
дерзкой жизни мне никогда  не  удавалось  прийти  к  этой  надежде.  Џокой
породил во мне эту живительную мысль,  и  понемногу  она  пустила  во  мне
корни. ‚ конце концов Я достиг того, что направил душу мою к  богу  и  мог
доверитьсЯ ему и его молить. Ћ! Љакие потоки радости  заструились  в  этой
несчастной,  опустошенной  душе!  Љаким   смиренным,   каким   кротким   и
милосердным должен был стать господь, чтобы снизойти до  менЯ  в  слабости
моей, чтобы Я мог узреть его. ’олько  тогда  Я  понЯл  таинственный  смысл
слова божьего, воплощенного в человеке, дабы увещевать  и  утешать  людей,
понЯл смысл всех этих христианских легенд, таких поэтичных и таких нежных,
эти свЯзи между землею и небом, это животворное влиЯние духа, открывающего
наконец человеку несчастному путь надежды и утешениЯ! Ћ ‹елиЯ!  Ћ  ‘тенио!
‚ы ведь тоже верите в бога, не так ли?
   Ћба молчали. ‹елиЯ, по-видимому, была настроена еще более  скептически,
чем обычно. ‘тенио не мог  побороть  отвращение,  которое  вызывал  в  нем
’ренмор: душа его не решалась открытьсЯ душе каторжника. Ћднако он  сделал
над собой усилие - не длЯ того, чтобы  ответить,  а  чтобы  еще  о  чем-то
спросить.
   - ’ренмор, - сказал он, - ты не говоришь о себе то, что мне  так  важно
знать. ‚ словах твоих, как мне кажетсЯ, больше поэзии,  чем  правды.  ‚едь
прежде чем ты вкусил  покой  и  пришел  к  вере,  ты  должен  был  великим
раскаЯнием очистить разум свой и искупить душу?
   - „а, великим раскаЯнием! - ответил ’ренмор. - Ќо  раскаЯние  это  было
глубокое и искреннее, освобожденное от страха перед людьми. ‚ этой  бездне
унижениЯ Я  не  поддалсЯ  слабости  считать,  что  унизили  менЯ  люди,  и
посланное мне наказание принЯл не от них, а от одного господа.
   ‚ первые дни Я обвинил во всем судьбу, единственное божество, в которое
верил. Џотом Я стал находить удовольствие в  борьбе  с  этой  необузданной
силой, которой Я, однако, не мог отказать в  высокой  справедливости  и  в
осуществлении замысла провидениЯ, ибо за  этим  грубым  символом  Я  видел
истинного бога, видел его, сам того не знаЯ и как бы помимо воли, так, как
видел всегда. —то менЯ больше всего поражало в истории,  так  это  великие
богатства Љреза и ‘арданапала и постигшие их  великие  удары  судьбы.  Њне
нравилась угрюмаЯ мудрость этих людей, которые стоически  выдерживали  все
унижениЯ, доставшиесЯ им от  себе  подобных,  и  в  то  же  времЯ  бросали
неблагодарным богам такие жестокие упреки. Ќо разве само их  кощунство  не
таило в себе великой веры?
   Њало-помалу вера эта проЯснилась моему взору;  но,  должен  признатьсЯ,
что, несмотрЯ на мое презрение к  роли  человека  в  моей  судьбе,  Я  был
вынужден  начать   снизу,   чтобы   возвыситьсЯ   до   идеи   божественной
справедливости. € вот,  вникаЯ  в  мои  преступлениЯ  и  в  то  наказание,
которому подвергли менЯ такие же люди,  пораженный  их  варварством  и  их
несправедливостью, Я снискал себе приют на лоне божественного милосердиЯ.
   - Ќеужели вы осмелитесь утверждать, -  сказал  ‘тенио,  едва  сдерживаЯ
охватившее его возмущение, - что вы не заслужили наказаниЯ?
   - Ќет, конечно, Я заслужил какое-то наказание,  -  невозмутимо  ответил
’ренмор, - мой жизненный опыт подтвердил, что мне нужен был страшный урок.
Ќо какое это было унизительное и ужасное наказание!  Ќеужели  же  общество
ставит себе целью мстить? Њне кажетсЯ, что сущность наказаниЯ в том, чтобы
искупить содеЯнное преступление и сделать преступника другим человеком?
   - Ќу, разумеетсЯ, - в волнении воскликнул ‘тенио, -  преступление  ваше
не заслуживало такой суровой кары. ‚ы ведь убили не преднамеренно,  а  вас
смешали с ворами и убийцами.
   - џ действительно  не  заслужил  столь  сурового  наказаниЯ,  -  сказал
’ренмор, - но тем не менее наказать менЯ  следовало,  и  наказать  строго.
Џреступление мое отнюдь не в том, что Я  убил  человека.  џ  совершил  это
убийство оттого, что был пьЯн. € дело не только в том, что Я пьЯнствовал в
эту  роковую  ночь  -  это  была  привычка  к  вину,  к  оргиЯм,  всЯ  моЯ
невоздержаннаЯ,  развратнаЯ  жизнь.  €  наказать  менЯ  следовало  не   за
распутство одного только днЯ, а за  всю  эту  непотребную  жизнь,  которую
надлежало пресечь. ‚от что Я  понЯл,  когда  сравнивал  свое  положение  с
положением злодеев, к  которым  менЯ  бросили,  как  в  древности  бросали
гладиатора к диким зверЯм. џ спрашивал себЯ, длЯ  чего  менЯ  приобщили  к
страшному сонмищу нечестивцев: длЯ того ли, чтобы Я исправилсЯ,  глЯдЯ  на
весь этот ужас, или  длЯ  того,  чтобы  наказать  менЯ  за  мои  проступки
смертельной   заразой   -   невозвратимой   потерей   всЯкого    проблеска
божественного начала и всех  человеческих  чувств.  Џризнайтесь,  что  это
престранный способ наказаниЯ, до которого додумалось общество! Ќегодование
мое было так велико, что некоторое времЯ, подпав под власть самых страшных
мыслей, Я колебалсЯ, не  принЯть  ли  мне  ту  судьбу,  которую  длЯ  менЯ
уготовили, не сделать ли себЯ врагом рода человеческого, не дать ли клЯтву
обратить всю Ярость мою против него и объЯвить ему войну с того днЯ, как Я
выйду на свободу; освободись Я в пору этого дикого отчаЯниЯ,  не  было  бы
разбойника страшнее менЯ,  никакой  убийца  не  купалсЯ  бы  в  крови  так
исступленно, как Я!
   Ќо  как  ни  велика  была  моЯ  ненависть,  мне  приходилось  запастись
терпением, и Я долго вынашивал планы мести,  которые  религиозное  чувство
потом во мне  погасило.  ђазве  у  менЯ  не  было  причин  ненавидеть  это
общество: оно ведь завладело мною с  колыбели  и  с  той  поры  так  слепо
расточало мне свои благодеЯниЯ, что даже в  какой-то  мере  способствовало
тому, что во мне вспыхнули неугасимые страсти  и  потребности?  …му  потом
нравилось удовлетворЯть их  и  беспрерывно  возбуждать  вновь.  ‡ачем  оно
создает богатых и бедных? € если оно разрешает иным наследовать богатства,
почему оно не указует им, как достойным образом  его  употребить?  ѓде  та
сила, котораЯ должна направить нас в молодые  годы?  ѓде  те  обЯзанности,
которым нас должны  учить,  которые  нам  должны  предписывать,  когда  мы
мужаем? ѓде те грани, которые оно ставит нашей распущенности? Љакую помощь
оказывает  оно  мужчинам,  которых  мы  развращаем  своими  подачками,   и
женщинам, которых мы губим своими пороками? Ћткуда в этом  обществе  такое
множество лакеев и проституток? Џочему оно терпит наши оргии и почему  оно
раскрывает нам само двери непотребства?
   € почему же мне пришлось испытать на себе суровый  закон,  который  так
редко применЯетсЯ к богачам? „а потому, что мне не пришло в голову заранее
купить себе отпущение всех грехов. …сли бы Я поместил  свое  золото,  свою
репутацию  и  свою  жизнь  под  охрану  какого-нибудь  принца,  такого  же
развратного, как Я, если бы низкими политическими интригами сумел  сделать
себЯ полезным коварным замыслам какого-нибудь правительства, у  менЯ  были
бы всемогущие друзьЯ, чье бесстыдное покровительство спасло бы менЯ, как и
стольких других, от огласки позорного приговора и  от  ужаса  безжалостной
кары Ќо хоть Я и сумел найти множество способов разоритьсЯ, мне было не по
душе разорЯтьсЯ в обществе сильных мира сего. џ презирал  их  еще  больше,
чем себЯ Я к ним не обратилсЯ в беде. Ћни мне отомстили,  бросив  менЯ  на
произвол судьбы.
   ќто была перваЯ воодушевившаЯ менЯ мысль: она немного возвысила менЯ  в
собственных глазах.
   ‡атем, когда Я окинул взором всех  этих  несчастных,  менЯ  охватил  не
только  ужас,  но  прежде  всего  огромнаЯ  жалость.  €бо  хоть  между  их
преступлениЯми и моим была целаЯ пропасть, они, как и Я, терпели наказание
непомерное и  несправедливое.  Ћни  тоже  были  обречены  на  еще  большее
моральное падение; им тоже предстоЯло потерЯть  всЯкое  желание  и  всЯкую
надежду восстановить свое доброе имЯ.  Ђ  ведь  и  у  них  было  право  на
целительную кару, котораЯ не только бы не сломила  им  душу,  а  напротив,
укрепила бы ее разумными наставлениЯми, благородными примерами, обещала бы
ей милосердие. €бо отнюдь не насилие и не  Ярмо,  еще  более  тЯжкое,  чем
содеЯнные ими преступлениЯ,  могли  заставить  их  смиренно  склонитьсЯ  и
искупить свой грех. —ем ниже было их падение, тем  решительнее  надо  было
старатьсЯ поднЯть их.  —ем  более  бесчувственными  и  дикими  создала  их
природа, тем  ответственнее  был  долг,  возложенный  на  общество  богом,
воспитать их и наставить на путь  истины.  „а,  им,  так  же  как  и  мне,
наказание  было  нужно.  Ћно  должно  было  быть  достаточно   длительным,
достаточно суровым,  но  таким,  какое  отец  налагает  на  провинившегосЯ
ребенка, - в нем не  должно  было  быть  той  жестокости,  с  какою  палач
впиваетсЯ в свою жертву. Ћ человечество! ђазве •ристос не говорил  тебе  о
милосердии небес? ђазве он не учил тебЯ призывать высшего  судию,  называЯ
его отцом? Ќо ты ведь его не послушало, ты распЯло праведника.  Љакого  же
милосердиЯ может ждать от тебЯ преступник?
   —ем больше  Я  наблюдал  распущенность  и  нравственное  уродство  этих
несчастных, тем больше Я обвинЯл общество, которое  наказывает  безвестные
преступлениЯ и покровительствует стольким другим, которые творЯтсЯ у  всех
на виду.
   Ћно  умеет  мстить  только  отдельным  личностЯм.   Ћно   не   способно
распространить свою месть на целые сословиЯ и защититьсЯ от  них.  Ѓогатые
правЯт с  помощью  низости  и  обмана.  Ѓедным  приходитсЯ  расплачиватьсЯ
вдвойне - за свои собственные грехи и  за  чужие,  за  те,  которые  знать
выставлЯет им напоказ,  возлагаЯ  нечистые  жертвы  на  роскошные  алтари.
Џодумав об этих примерах, которые Я привел сам (как-никак один из наименее
преступных среди счастливцев нашего времени), Я перестал гордитьсЯ собой и
ставить себЯ выше моих товарищей по несчастью; смирившись перед  господом,
Я принЯл из его рук то унижение, в котором был вынужден жить среди них.
   ќти глубоко прочувствованные мысли толкнули менЯ на путь стоицизма, и Я
без единой жалобы перенес мое горе.  Ќо  стоицизм  этот  не  был  холодной
мудростью человека, умеющего обрести покой, день  ото  днЯ  подавлЯЯ  свои
страданиЯ. „уша моЯ была надорвана жалостью, сердце мое обливалось  кровью
при виде всех этих ран, всех Язв, которые окружали менЯ, и если Я и  нашел
успокоение,  то  только  тогда,  когда  уверовал  в   высшую   доброту   и
справедливость всепрощениЯ. ‚семи фибрами своего  существа  Я  чувствовал,
что эти погибшие длЯ общества люди не погибли длЯ неба, ведь вера в вечные
муки - это выдумка, достойнаЯ людей бессердечных и не знающих,  что  такое
прощение. Њогущество господа они измерЯли по своей мерке.  Ћни  возомнили,
что он употребит свою власть на то, чтобы держать  в  преисподней  мириады
погибших душ. Ћни забыли, что он властен дать этим  душам  новые  жизни  и
очистить их множеством испытаний, которых люди не в силах предвидеть.
   - ‚се  это  хорошие  слова,  -  сказал  ‘тенио,  обернувшись  к  ‹елии,
внимательно следившей за впечатлением, которое речи ’ренмора произвели  на
молодого поэта. - Ќо только, - добавил он тихо, - можно ли одними хорошими
мыслЯми и хорошими словами смыть кровь и позор?
   - Ќу конечно, нет,  -  громко  ответила  ‹елиЯ.  -  Ќужны  еще  хорошие
поступки, а у него  они  были.  ЏереносЯ  мучениЯ,  он  стал  жить  жизнью
героической, самозабвенной и милосердной и будет жить так всегда. Ћн начал
с того, что стал утешать и обращать на путь истинный наименее очерствевших
из тех несчастных, которых суд людей сделал его братьЯми. € даже  там,  на
каторге, он добилсЯ успеха. Ћн, во всЯком  случае,  мог  говорить  себе  в
утешение, что  вместе  со  слезами  вливает  каплю  бальзама  небесного  в
наполненные вечной горечью чаши их жизней. Ћн  нашел  слова  сочувствиЯ  и
облегчениЯ длЯ людей, которые всю жизнь  были  к  ним  глухи,  которые  их
никогда не слыхали и никогда больше не услышат, но которых они никогда  не
забудут. Џосле того как он уже десЯть лет на свободе, после того как и вид
его и все привычки до такой степени переменились, что никто его  не  может
узнать, после того как в силу странных и  романтических  обстоЯтельств  он
стал владеть состоЯнием большим, чем то, которое он  потерЯл,  жизнь  его,
суроваЯ длЯ него и щедраЯ длЯ других, сделалась примером  самого  высокого
самоотвержениЯ. Ћдно слово раскроет тебе, что это за человек, которого  ты
по тщеславию своему все еще боишьсЯ; одно слово...
   - Џодождите! - воскликнул ’ренмор. - …сли моЯ новаЯ жизнь  может  иметь
какое-то значение в его  глазах,  когда  он  ее  узнает,  не  лишайте  его
высокого мужества поверить в менЯ без доказательств и без гарантий. ќто не
может совершитьсЯ  за  час.  џ  спокойно  могу  вынести  его  недоверие  и
презрение еще несколько дней!
   - Њое недоверие - может быть!  -  вскричал  ‘тенио.  -  Џризнаюсь,  что
добродетель, полученнаЯ таким исключительным  путем,  как  ваша,  удивлЯет
менЯ и пугает, ибо мне  знакомы  только  обсаженные  цветами  дорожки,  по
которым люди бегут к надежде. ’олько знайте, несчастный человек, презрениЯ
моего вам боЯтьсЯ нечего...
   - ‚аше презрение не может менЯ напугать, юноша! - оборвал его  ’ренмор,
и в голосе его звучала торжественнаЯ гордость. -  џ  знаю,  что  презирать
менЯ должен всЯкий, кто узнает, что Я изгнан из общества. ‡наю также,  что
любой человек, узнав мою тайну, вправе оскорбить менЯ и отказатьсЯ дратьсЯ
со мной  на  дуэли.  Џоэтому  Я  должен  был  уважать  и  чтить  себЯ  вне
зависимости от мнениЯ людей. ќто великое благо Я заработал в поте лица - Я
смыл с себЯ грЯзь и кровь не кровью кого-нибудь  другого,  а  своей  самой
чистой кровью. Џоэтому ни один человек не властен менЯ унизить. ‚ы  будете
уважать менЯ, ‘тенио, когда сможете, но и тогда не заботьтесь о том, чтобы
выказать мне это уважение. Ћно не принесет мне добра,  равно  как  и  ваше
презрение не может причинить мне зла. „авно уже в  поступках  своих  Я  не
руководствуюсь мнением людей. ’от,  на  кого  они  рассчитаны,  -  добавил
’ренмор, поглЯдев на небо, - выше, чем все вы.
   ‚ лице изгнанника, в его голосе, в манере себЯ держать сквозило столько
благородства и столько энергии, что ‘тенио был потрЯсен. Ћн робко  оглЯдел
себЯ самого и мысленно попросил у господа прощениЯ  за  то,  что  оскорбил
человека, снискавшего покровительство небес.
   ’ренмор  погрузилсЯ  в  глубокую  задумчивость;   спутники   его   тоже
замолчали. Љрасавица ‹елиЯ смотрела на борозду, которую лодка оставила  на
воде, - по ней золотыми ниточками извивались  отблески  трепещущих  звезд.
‘тенио впилсЯ глазами в свою спутницу - во всей вселенной он видел  только
ее одну. Љогда времЯ от  времени  вздымались  порывы  ветра,  и  лица  его
касались черные волосы ‹елии или хотЯ бы бахрома ее шарфа, он весь дрожал,
как воды озера, как  прибрежный  тростник.  Џотом  ветер  замирал,  словно
последний вздох истерзанной страданием груди. ‚олосы ‹елии  и  складки  ее
шарфа снова падали ей на грудь, и ‘тенио тщетно искал ответного взглЯда  в
глазах ее, огонь которых  так  стремительно  прорезал  мрак,  когда  ‹елиЯ
снисходила до того, чтобы стать женщиной. Ќо о чем же думала ‹елиЯ,  глЯдЯ
на борозду за кормой?.. ‚етер развеЯл туман; ’ренмор увидел вдруг впереди,
в  нескольких  шагах  от  себЯ,  прибрежные  деревьЯ,  а  на  горизонте  -
красноватые огни города; он глубоко вздохнул.
   - Љак, уже? - сказал он. - ‚ы слишком быстро гребете, ‘тенио, вы  очень
торопитесь вернуть нас к людЯм.


        14

   Ќесколько часов спустЯ они были  на  балу  в  доме  богатого  музыканта
‘пуэлы. ’ренмор и ‘тенио вошли под своды круглой  залы,  где  каждый  звук
отдавалсЯ трепетным эхом; взглЯдам их открылась целаЯ анфилада других зал,
полных движениЯ и гула. ’анцующие пары скользили затейливыми  кругами  при
бледном свете свечей, цветы увЯдали  в  тЯжелом  воздухе,  звуки  оркестра
замирали под мраморным сводом, и в горЯчем тумане бала  двигались  взад  и
вперед фигуры людей в праздничных нарЯдах, бледные и  молчаливые.  Ќо  над
всем этим пышным празднеством,  над  этими  Яркими  красками,  смЯгченными
реющей  в  глубине  дымкой  и  сгустившейсЯ  атмосферой,  над  диковинными
масками, над сверкающи