Ядовитых миазмов  сидит  и
созерцает собственный пуп гнусный уродец. ќто само ‡ло, угнездившеесЯ там, в
потемках, ‡ло, господствующее в человеке над „обром, - и Я первый  разглЯдел
его! Џустив в ход все то же отравленное оружие, которым ты менЯ снабдила,  Я
сверг самого  ‘оздателЯ  с  пьедестала,  на  который  вознесла  его  людскаЯ
трусость. Ђ он заскрежетал зубами, но стерпел поругание,  ибо  признал,  что
имеет дело с тем, кто сильнее его. Ћднако оставим его,  как  груду  обвисших
веревок, и спустимсЯ с небес.
     ”илософ „екарт сказал однажды, что никто до сих пор не  воздвиг  ничего
прочного на математической основе.  ’аким  хитроумным  способом  он  выразил
мысль о том, что не каждому и не сразу дано оценить тебЯ по достоинству. €бо
есть  ли  что-нибудь  прочнее  и  надежнее  тех  трех  твоих  атрибутов,   о
математика, которые Я перечислил и  которые,  переплетаЯсь  друг  с  другом,
венчают величественный  шпиль  твоего  исполинского  храма.  •рам  этот  все
разрастаетсЯ; что ни день, то новые богатства  стекаютсЯ  в  него  изо  всех
подвластных тебе областей, все новые сокровища духа, добытые в твоих  копЯх.
Ћ свЯтаЯ математика, в общении с тобой хотел  бы  Я  провести  остаток  дней
своих, забыв людскую злобу и несправедливость ‚седержителЯ.

     (11) "‘еребрЯный фонарь под сводами  храма*,  ты  привлек  мой  взор  и
привел в смЯтенье ум: ради чего, подумал Я, зажжен  сей  светоч.  џ  слыхал,
будто в темные вечера ты разгонЯешь мглу длЯ стекающихсЯ  сюда  на  молитву,
будто лучи твои указуют кающимсЯ грешникам путь к алтарю. —то  ж,  возможно,
но к чему все это: ведь никто тебЯ не принуждает  так  усердствовать.  Џусть
себе колонны базилики утопают во мраке,  а  если,  оседлав  буйный  вихрь  и
нарушив благолепие  храма,  ворветсЯ  внутрь  злой  дух,  зачем  вступать  в
противоборство с посланцем ЉнЯзЯ ’ьмы, дай хладному  его  дыханью  задуть  в
тебе  огонь,  чтобы  он  без  помех  мог  выбрать  себе  жертву   из   стада
коленопреклоненных верующих. Џогасни, о,  погасни  на  радость  мне  -  ибо,
покуда ты рассыпаешь трепетные блики, Я  принужден,  стиснув  зубы,  смирЯть
свой нрав и, стоЯ у порога свЯтого храма, лишь пожирать  глазами  всех,  кто
спассЯ от моей карающей руки, укрывшись в  доме  ѓоспода.  Ђ  между  тем,  о
поэтический светильник, когда бы ты только захотел понЯть менЯ, мы стали  бы
друзьЯми, так почему же, стоит мне в поздний час ступить на мрамор  паперти,
как ты вспыхиваешь Ярчайшим блеском, что мне, признатьсЯ, вовсе не по вкусу.
ЏламЯ свечей все светлей, все горЯчей, вот уже больно  смотреть,  как  будто
горЯт не свечи, а электрические лампы; этим мощным,  этим  небывалым  светом
ты, словно раскалЯсь от праведного гнева, заливаешь все приделы, все уголки,
все закуты громоздкого Ѓожьего хлева.  Љогда  же,  изрыгаЯ  богохульства,  Я
удалЯюсь восвоЯси, ты, с честью выполнив свЯщенный долг, тускнеешь  и  снова
светишь ровно, скромно и неЯрко. ‘кажи  на  милость,  уж  не  потому  ли  ты
спешишь оповестить рабов  ѓосподних  о  приближенье  их  заклЯтого  врага  и
обратить их взглЯд туда, откуда он готовит нападенье, что разгадал  все  мои
тайные помыслы? џ склонен думать, что так оно и есть,  ибо  и  сам  разгадал
тебЯ и понЯл, что ты, как сторожевой пес,  приставлен  охранЯть  хоромы,  по
которым с павлиньей спесью разгуливает твой хозЯин. Ќо рвение твое напрасно.
Џредупреждаю: еще хоть раз ты выдашь менЯ и попытаешьсЯ  натравить  на  менЯ
человечью стаю, неистово заблистав, - Я уж говорил тебе, что сей  оптический
феномен, не описанный, впрочем, ни  в  одном  физическом  трактате,  мне  не
нравитсЯ, - так вот, еще раз - и Я схвачу тебЯ за патлы да заброшу в ‘ену. џ
впредь не потерплю, чтоб ты так злостно мне вредил, тогда как  Я  не  сделал
тебе ничего дурного. ’ам, на дне, сиЯй себе, сколько вздумаетсЯ, Я позволЯю;
оттуда можешь дразнить  менЯ  своей  немеркнущей  улыбкой;  там,  убедившись
наконец, что, сколько ни блести, а  Я  неуЯзвим,  и  что  ты  лишь  напрасно
переводишь масло, ты им подавишьсЯ с досады и выблюешь на дно".
     ’ак  говорит  Њальдорор,  стоЯщий  на  пороге  храма  и   не   сводЯщий
ненавидЯщего взора с фонарЯ над  церковными  вратами.  ‘ветильник  этот  его
безмерно раздражает: зачем понадобилось ему висеть именно здесь, да и вообще
весь вид его внушает опасенье. Ќо если и вправду некий дух обитает в нем,  -
думает Њальдорор, - то это дух трусливый, коль скоро не желает  отвечать  на
честные и открытые речи с  такою  же  прЯмотою.  ‚  нетерпеливом  озлобленье
Њальдорор горЯчитсЯ, размахивает руками и мечтает, чтобы фонарь  превратилсЯ
в человека: то-то не поздоровилось бы этому человеку!  “вы,  светильники  не
превращаютсЯ в людей, сие противоречит их природной сути.  Ќо  Њальдорор  не
может отступить ни с чем, он ищет острый  камень  и  что  есть  сил  бросает
вверх... есть! цепь оборвалась, как травинка под косой,  драгоценнаЯ  утварь
рухнула наземь, и  брызги  масла  разлетелись  по  каменным  плитам.  ‡лодей
вцеплЯетсЯ в светильник и хочет унести, но тот не  поддаетсЯ,  тот  начинает
разрастатьсЯ. —удитсЯ ли это или на самом деле - по бокам у  него  реют  два
крыла, а верхнЯЯ  часть  превратилась  в  торс  ангела.  ‘ие  ангелоподобное
существо бьет крыльЯми, стараетсЯ взлететь, но Њальдорор не ослаблЯет хватку
и не пускает. Џолуфонарь  и  полуангел  -  где  видано  такое!  Џеред  очами
Њальдорора ангел и фонарь, он хочет разглЯдеть, где тут фонарь,  где  ангел,
но не может, да это вовсе невозможно - они срослись, и получилсЯ не  фонарь,
не ангел, а нечто среднее и двуединое. Ћднако Њальдорору это невдомек, и  он
решил,  что  у  него  помутилось  в  глазах,  оттого  и   мерещитсЯ   что-то
несусветное. € все же Њальдорор изготовилсЯ к нешуточной схватке, ибо кем бы
ни был его противник, видно по всему, что он не робкого  десЯтка.  Ќикто  не
знает - скажут вам простые души, - как разыгрывалась кощунственнаЯ эта драка
в оскверненном храме, потому что двери свЯтилища сами собою  повернулись  на
скрежещущих петлЯх и захлопнулись, дабы никто и не  мог  этого  увидеть.  Ќо
было так: невидимый меч наносил человеку в плаще удар за ударом, однако  под
градом ударов он неумолимо притЯгивал ангела, стараЯсь  ртом  дотЯнутьсЯ  до
светлого лика.  Љазалось,  ангел  стал  изнемогать,  смирилсЯ  с  неизбежным
пораженьем. ‚се реже, все  слабее  взмахи  меча,  еще  немного  -  и  злодей
добьетсЯ своего, облобызает ангела - не таково ль его намеренье? „а,  так  и
есть. ‚от стальною рукою сжимает он ангелу горло - тот  задыхаетсЯ,  хрипит!
‚от запрокинул лицо его и прижал к своей преступной груди. ‚от  застыл,  как
будто бы пронзенный жалостью к небесному  созданью,  как  будто  не  решаЯсь
подвергнуть пытке того, кого охотно назвал бы другом. Ќо  тут  же  вспомнил,
что пред ним прислужник Ѓога, и Ярость снова закипела в нем. Ћ  ужас,  ужас,
пробил час чудовищного злодеЯньЯ!  Џреступник  наклонилсЯ,  высунул  Язык  -
тЯгучаЯ слюна стекает с Языка - и провел им по щеке ангела, молЯщего  взором
о пощаде. ‹изнул еще, еще раз и... смотрите, о смотрите! ђозоваЯ, как  зарЯ,
кожа сына неба почернела, словно уголь! Џахнуло гноем.  ѓангрена,  настоЯщаЯ
гангрена. ‚ одно мгновенье потемнело  и  сморщилось  чудное  лицо,  но  мало
этого: гнуснаЯ скверна беспощадно пожирает тело, и вот  уже  всЯ  ангельскаЯ
плоть - одна сплошнаЯ, мерзостнаЯ Язва. “жаснулсЯ и Њальдорор, похоже, он  и
сам не ожидал, что ЯдовитаЯ слюна его подействует так страшно,  -  ужаснулсЯ
и, схватив фонарь, рванулсЯ прочь. Ќо в тот же миг увидел над  собою  черную
тень; тЯжело шевелЯ обугленными крылами,  медленно  поднималась  она  ввысь.
‚раги... еще минута  -  и  каждый  устремитсЯ  по  своему  пути:  один  -  в
светозарные небеса, другой - в мрачную пучину  зла,  но  пока  оба  замерли,
вперив друг в друга взор... Ѓезмолвное прощанье. ‚се мысли  человечества  за
шестьдесЯт веков, истекших от начала мира, и  за  все  века  грЯдущие  легко
вместились бы в один этот взглЯд. Ќо  не  таковы  наши  герои  и  не  таковы
обстоЯтельства, чтобы обмениватьсЯ мыслЯми, которые может породить заурЯдный
человеческий ум - о нет! ”люиды высшего порЯдка струили  их  глаза.  €  этот
взглЯд  навеки  сделал  их  друзьЯми.  Ћткрыв,  что  среди  слуг   ѓосподних
встречаютсЯ столь благородные души, Њальдорор был  потрЯсен,  так  потрЯсен,
что даже усомнилсЯ: не заблуждаетсЯ ли он, не  ошибсЯ  ли,  избрав  служенье
злу. Ќо нет, он тверд в своем решенье; рано  или  поздно,  но  он  достигнет
славной цели, он одолеет ‚седержителЯ, он станет править сам  и  станет  сам
повелевать всем сонмом не менее прекрасных  ангелов.  Ќедавний  же  соперник
Њальдорора без слов, одними лишь глазами, успел сказать ему, что по  пути  к
чертогам раЯ вернет себе свой прежний облик, и, уронив прохладную  слезу  на
воспаленный лоб того, кто поразил его гангреной,  стал,  как  орел,  кругами
возноситьсЯ к облакам, пока совсем не  скрылсЯ  в  них.  ’огда  и  Њальдорор
очнулсЯ и вспомнил о фонаре, который все времЯ сжимал в  руках,  -  вот  он,
виновник всех бед. ‘тремглав помчалсЯ он к ‘ене и с размаху зашвырнул фонарь
подальше от берега. ”онарь упал, взвихрил водоворот и, покрутившись  в  нем,
пошел ко дну. ‘ тех самых пор каждый вечер, чуть только  сгустЯтсЯ  сумерки,
на  поверхности  ‘ены  близ  моста  Ќаполеона  всплывает  зажженный  фонарь,
увенчанный, вместо ручки, парой ангельских крылышек, - всплывает и  величаво
движетсЯ вниз по реке. Ќеспешное теченье увлекает его все дальше, он  минует
арки моста ѓар, моста Ђустерлиц и продолжает свой бесшумный  путь  до  моста
Ђльма. ‡десь останавливаетсЯ, поворачивает и столь же  легко  плывет  против
теченьЯ вспЯть, так что четыре часа спустЯ возвращаетсЯ  к  тому  же  месту,
откуда начал плавание. ‡авершив один круг, начинает другой - и так всю ночь.
‘ветлый блеск его, как будто горЯт не  свечи,  а  лампы,  затмевает  горЯщие
вдоль набережных фонари, он плывет меж их шеренг, горделивый и  недоступный,
как монарх, с немеркнущей улыбкой на устах и  отнюдь  не  давитсЯ  с  досады
маслом. Ќа первых порах его  пытались  догнать  на  лодках  и  выловить,  но
тщетно: без труда уходил он от погони, грациозно  нырЯЯ  и  всплываЯ  далеко
впереди. € теперь стоит суеверным матросам завидеть плавучий светильник, как
они обрывают на полуслове песню и поспешно поворачивают  в  другую  сторону.
…сли вам случитсЯ ночью идти через мост, оглЯдитесь, и вы непременно увидете
где-нибудь на реке сиЯющий фонарь, а впрочем, говорЯт,  он  показываетсЯ  не
всЯкому. Љогда на мост ступает человек с  нечистой  совестью,  светильник  в
мгновенье ока гаснет, и напрасно, уЯзвленный, вопрошает тот темноту, пытаЯсь
проникнуть взором до самого илистого дна. ‘мысл  происшедшего  ему  понЯтен.
Џорою ему кажетсЯ, что он видит волшебный  свет,  но  увы:  это  всего  лишь
сигнальный огонь на судне или отражение газового  рожка.  Ћн  знает,  в  чем
причина исчезновеньЯ светоча: причина в нем самом, и, одолеваемый тЯгостными
думами, убыстрЯет  он  шаг,  чтобы  скорее  укрытьсЯ  в  четырех  стенах.  Ђ
серебрЯный фонарь вновь всплывает и  продолжает  свой  еженощный  рейд,  без
устали петлЯЯ по всем извилинам причудницы-‘ены.

     (12) ‘лушайте, смертные, какие мысли посещали менЯ в детстве, по утрам,
когда алел восток*: "‚от Я проснулсЯ, но мозг еще в каком-то сонном  тумане.
Љаждое утро встаю Я с такою тЯжелой головой. Ќочь не приносит покоЯ: Я почти
не сплю, а если усну, менЯ мучат кошмары. „нем странные думы тревожат  менЯ,
бесцельно блуждает мой взглЯд, и снова бессоннаЯ ночь. Ќо сколько  же  можно
не  спать?  Џрирода  непременно  должна  взЯть  свое.  €  вот  расплата   за
пренебрежение ее потребностЯми: бледное, без  кровинки,  лицо,  лихорадочный
блеск в глазах. џ бы и рад не изнурЯть себЯ  беспрерывной  работой  ума,  но
независимо от моего желаньЯ помраченные чувства неотвратимо устремлЯютсЯ все
по той же привычной стезе. џ замечал, что и  другие  дети  похожи  на  менЯ.
’олько лица их еще бледнее, а брови сурово сведены, как  у  взрослых,  наших
старших братьев. Ћ  ‘оздатель,  нынче  утром  Я  не  премину  усладить  тебЯ
фимиамом моей детской молитвы.  Џорою  мне  случаетсЯ  забыть  об  этом,  и,
сознаюсь, в такие дни Я чувствую себЯ  счастливее  обычного:  точно  спадают
оковы, и вольным духом полей наливаетсЯ грудь; если же Я  выполнЯю  постылую
обЯзанность, навЯзанную старшими, и возношу тебе  хвалу  -  к  тому  же  это
славословье приходитсЯ каждый  раз,  изнываЯ  от  скуки,  прилежно  сочинЯть
заново, - то уже до конца днЯ бываю угрюм и зол, ибо не нахожу ни логики, ни
здравого смысла в том, чтобы говорить, чего не  думаешь,  и  зиЯющаЯ  бездна
одиночества манит менЯ. Ќо,  сколько  бы  ни  вопрошал  Я  пустоту,  она  не
разъЯснит мне моего  смЯтеньЯ,  она  безмолвствует.  џ  желал  бы  любить  и
почитать тебЯ, но менЯ пугает твое могущество, и  гимны,  что  Я  пою  тебе,
полны страха. …сли одною силой мысли ты можешь творить и разрушать миры,  то
тебе ни к чему мои молитвы; если из чистой прихоти ты насылаешь моровую Язву
на целые города или приказываешь смерти хватать всех кто ни попадетсЯ  в  ее
когтистые ручищи, невзираЯ на возраст, то у менЯ нет охоты завЯзывать  столь
опасную дружбу.  €  не  из  ненависти  к  тебе,  а  из  страха,  как  бы  не
возненавидел ты менЯ - твой гнев непредсказуем, он вспыхивает и разрастаетсЯ
внезапно, так кондор в диких  Ђндах  срываетсЯ  вниз  со  скалы  и  на  лету
распахивает гигантские крыльЯ. ђазделЯть с тобою твои отнюдь  не  безобидные
забавы Я не могу, зато легко  могу  оказатьсЯ  их  первой  жертвой.  „а,  ты
недаром прозываешьсЯ ‚семогущим: ты и только ты вправе носить это  имЯ,  ибо
никто, кроме тебЯ самого, не может положить предел  твоим  желаньЯм,  благим
иль пагубным. ‚от почему бежать у  краЯ  твоего  хитона,  чуть  поспеваЯ  за
Яростной твоею поступью, было бы длЯ менЯ несносно: пусть Я еще не раб твой,
но каждый миг могу им стать. Џравда, порою, когда ты оглЯдываешьсЯ на самого
себЯ, чтобы вникнуть в  свои  высочайшие  деЯниЯ,  и  все  зло,  которое  ты
беззаконно обрушил на всегда покорное и верное тебе, как лучший  из  друзей,
человечество, встает перед тобою страшным призраком,  скелетом,  выпрЯмившим
гневный свой хребет, что каждым позвонком вопиет об отмщении, - тогда волосы
твои поднимаютсЯ дыбом и слезы запоздалого раскаЯньЯ льютсЯ из  глаз,  и  ты
сам же истово клЯнешьсЯ навсегда прекратить, забросить  в  джунгли  вечности
свои чудовищные игры, измышлениЯ свирепого тигра твоей фантазии -  их  можно
было бы счесть остроумными, не будь они столь жестоки; но правда и  то,  что
все эти клЯтвы - недостаточно цепкий гарпун, они не проникают в глубь  души,
и вот уже чернаЯ проказа зловещего порока вновь разъедает твой ум,  и  вновь
ты погружаешьсЯ в трЯсину злодеЯний. џ бы  хотел  верить,  что  ты  наносишь
удары людЯм помимо собственной воли (хоть это и не умалЯет  убийственной  их
силы), что добро и зло единою струею хлещут из твоей царственной,  сжираемой
гангреною груди, подобно бурному потоку с крутизны, и повинуЯсь лишь  слепой
неведомой стихии, но все говорит об обратном. ‘лишком часто приходилось  мне
видеть, как пламенел, налившись кровью, твой патриарший, замшелый от времени
лик и бешено оскаливались исполинские клыки из-за  какой-нибудь  не  стоЯщей
вниманиЯ оплошности, допущенной людьми, - слишком часто, чтобы  Я  продолжал
надеЯтьсЯ, будто это благодушное предположение соответствует истине. €  коль
скоро нельзЯ иначе, Я так и буду каждый день, сложив ладони, обращать к тебе
смиренные молитвы, но искренне прошу тебЯ лишь об одном: не  затруднЯй  свое
величество заботой обо мне, позволь мне прозЯбать в забвенье, словно  червю,
зарывшемусЯ в  землю.  ‡най,  Я  предпочту  довольствоватьсЯ  самым  скудным
пропитаньем, обрывками  морской  травы,  приплывающими  к  нашим  берегам  с
далеких островов в пенных объЯтьЯх прибоЯ, нежели знать, что  каждую  минуту
за мной следЯт твои глаза и что глумливый скальпель занесен над моим мозгом.
џ сам раскрыл перед тобою  все  свои  мысли  и  надеюсь,  что  благоразумие,
которым они дышат, при твоей любви к порЯдку польстЯт  тебе.  џ  лишь  хотел
оговорить характер отношений и степень близости, которые должны установитьсЯ
между нами, а засим изволь, готов ежечасно,  уподобив  щеки  свои  кузнечным
мехам, вдувать тебе в уши лживые восхвалениЯ, которых мелкое твое  тщеславие
ревниво требует от каждого смертного, - делать это целый  день  без  устали,
начинаЯ с того самого раннего часа, когда в голубоватой дымке встает зарЯ  и
собирает искры света, что затерЯлись в атласных складках сумерек, как  Я,  в
своем, стремлении к добру, выискиваю искорки. Ќо хотЯ прожил Я не так много,
сдаетсЯ мне, что никакой любви нет и в помине, а есть лишь звучное названье,
ничего по сути не означающее. ’ы слишком Явно выказываешь свой нрав, надо бы
маскироватьсЯ поискуснее. Ђ впрочем, быть может, Я неправ  и  ты  поступаешь
вполне обдуманно, да и кому, как не тебе, лучше знать, что делать.  ‹юди  же
считают свЯщенным долгом подражать тебе, и потому алтарь любви  в  их  душах
пуст, и лишь злобой горЯт глаза их: каков отец, таковы и дитЯтки. —то бы  ни
думал Я о тебе, но эти свои мысли облеку в покровы беспристрастной  критики.
џ, дескать, был бы только  рад,  когда  бы  оказалось,  что  Я  заблуждаюсь.
Џоказывать же тебе мою ненависть, которую Я вынашиваю и пестую, как  любимое
чадо, Я вовсе не намерен: куда разумнее затаить ее,  разыграть  перед  тобою
роль нелицеприЯтного  судьи,  что  призван  дать  оценку  твоим  неправедным
деЯньЯм. ’огда-то ты и отвернешьсЯ от менЯ и постараешьсЯ забыть о том,  что
Я существую на свете, однако в  конце  концов  все  же  задавишь  настырного
клопа, вгрызшегосЯ в твою печень. “ж лучше угощать тебЯ льстивыми,  медовыми
речами... „а, ѓосподи, ты сотворил мир и все  живое  и  неживое  в  нем.  ’ы
совершенство, ’ы кладезь  всех  добродетелей.  ‚се  признают  ’вое  величье.
‚селенский хор поет ’ебе немолчную осанну! € малые птахи  прославлЯют  ’ебЯ!
’ебе подвластны звезды... ‚о веки веков, аминь!"
     ’аково было начало моей жизни, так посудите: стоит ли дивитьсЯ, коль  Я
стал тем, что есть!

     (13) џ искал друга, искал свое  подобие,  искал,  но  не  находил.  ‚се
уголки земли обшарил, но понапрасну. Ћдиночество тЯготило менЯ -  Я  не  мог
больше. џ изнывал без родственной души, без единомышленника. € было утро,  и
солнце встало над горизонтом во всем своем  великолепии,  и  тогда  поЯвилсЯ
юноша - цветы расцветали, где ступала его нога. Ћн подошел ко мне и протЯнул
мне руку и сказал: "’ы звал менЯ, и вот Я пришел. Ѓлагослови сей день". Ќо Я
отвечал ему: "џ не звал тебЯ, поди прочь, мне не нужно  твоей  дружбы..."  €
был вечер, и край черного, из мрака сотканного покрывала ночи  уже  коснулсЯ
земли. € тогда из мглы возник неЯсный силуэт прекрасной женщины, и волшебные
чары ее коснулись менЯ. ‘остраданием был полон взор ее, но заговорить она не
решалась. "Џодойди ближе, - сказал Я ей, - свет звезд слишком слаб, и  Я  не
вижу твоего лица". Ћна  потупилась  и  робко,  чуть  приминаЯ  траву  легкою
стопой, приблизилась ко мне. џ разглЯдел ее, и вот что Я  сказал:  "„обро  и
справедливость в сердце твоем, Ясно вижу это,  и  Я  знаю:  нам  не  ужитьсЯ
вместе. ’ебЯ влечет моЯ красота, как увлекала многих, но рано или поздно  ты
пожалеешь, что посвЯтила мне свою любовь, ибо не знаешь души  моей.  Ќе  то,
чтобы Я стал когда-нибудь изменЯть тебе, нет, той,  что  предалась  мне  так
искренне и беззаветно, Я буду столь же предан; но раз и навсегда запомни: не
след овечкам и волкам заглЯдыватьсЯ друг на друга". —его же Я хотел, если  с
отвращением отверг лучшее, что может дать человечество? - в ту пору Я и  сам
еще не знал, чего  хочу.  …ще  не  научилсЯ  препарировать  свои  желаниЯ  и
побужденьЯ по всем неукоснительным правилам философии. џ взобралсЯ на  дикий
утес и смотрел на море. € вдруг увидел  корабль,  он  поднЯл  все  паруса  и
пыталсЯ уйти подальше от берега, но непреклонный ветер гнал  его  на  скалы:
едва заметнаЯ точка  стремительно  росла,  корабль  был  все  ближе,  ближе.
Ќачиналась бурЯ; черным, как человеческое  сердце,  стало  небо.  Љорабль  -
тЯжелое военное  судно  -  бросил  все  ЯкорЯ,  вцепилсЯ  ими  в  дно,  чтоб
удержатьсЯ, чтоб не столкнуло на  рифы.  ‚етер,  адский  вихрь,  со  свистом
налетал со всех сторон, трепал и рвал  в  клочьЯ  паруса.  Њолнии,  огненные
стрелы, вонзались в море, грохот грома сотрЯсал воздух, но даже  он  не  мог
заглушить стенаний, что неслись оттуда,  из  ковчега  смерти.  ѓромады  волн
штурмовали корабль, и хоть цепи Якорей выдержали  их  натиск,  но  затрещали
борта, и вода победно хлынула через брешь. ‚спенилась, закипела,  обрушилась
на палубу - и бессильно захлебнулись насосы. Џушечный залп  -  сигнал  беды,
тонет корабль... медленно и величаво... тонет... тонет... тонет...  Љрушение
- корабль охвачен то кромешным мраком,  то  блеском  молний;  кто  этого  не
видел, тот не знает всей силы злой судьбы. ‘тихиЯ,  разьЯренный  зверь,  без
устали  терзает  жертву,  и  наконец  многоголосый  вопль,  вопль  страха  и
страданьЯ, взвилсЯ над  кораблем.  ‘  ним  вместе  отлетели  последние  силы
боровшихсЯ со стихией. Ћтныне каждый дал себЯ спеленать покорству  и  уповал
на волю Ѓожью. ‚се сбились в кучу, точно стадо перепуганных  овец.  Џушечный
залп -  сигнал  беды,  тонет  корабль...  медленно  и  величаво...  тонет...
тонет...  тонет...  ‚есь  день  отчаЯнно  работали  насосы.   ЋтчаЯнно,   но
безуспешно. € пала угрюмаЯ, густаЯ ночь, и наступил  финал  сей  бесподобной
драмы. €сход длЯ всех один: захлебнутьсЯ в волнах - разве что у  кого-нибудь
в роду были предки-рыбы и он может дышать в воде - и все же каждый готовитсЯ
в последний миг набрать побольше воздуха, чтобы отбить  у  смерти  еще  хоть
пару секунд - позлить ее напоследок... Џушечный залп -  сигнал  беды,  тонет
корабль... медленно и величаво... тонет... тонет... тонет... ЏогружаЯсь  все
глубже, он взвихрЯет водовороты; тЯжелый ил взметаетсЯ со дна,  и  подводнаЯ
стихиЯ, не уступаЯ в силе урагану, бушует и  бурлит.  ќтого-то  и  не  знает
смертник с тонущего кораблЯ и лишь по  зрелом  размышлении  поймет  он,  что
никакое самообладание ему уж не поможет и что он должен почитать за счастье,
если удастсЯ ему в этой подводной круговерти остатьсЯ живым хоть полсекунды,
использовать запас хоть на полвдоха. “вы, последнее его желанье - подтрунить
над смертью - неисполнимо. Џушечный  залп  -  сигнал  беды,  тонет  корабль,
медленно и величаво... тонет... тонет...  тонет...  Ќет,  все  не  так.  Ќет
пушечных залпов, не тонет корабль. Ћн уже утонул, жалкаЯ скорлупка  исчезла,
пошла ко дну. Ћ небо! €зведав такое, не жалко  умереть!  џ  упивалсЯ  дивным
зрелищем: предсмертной  агонией  своих  сородичей.  †адно  следил,  стараЯсь
ничего не упустить. ’о хриплые вопли обезумевшей старухи, то  визг  грудного
младенца вдруг выбьютсЯ из  хора,  заглушаЯ  даже  последние  вылетающие  из
капитанского рупора истошные команды. € хоть  корабль  был  слишком  далеко,
чтобы за грохотом бури и воем ветра расслышать каждый голос, но силой своего
воображеньЯ, словно неким слуховым биноклем, Я приближал его к  себе.  Љогда
же, с промежутками в четверть часа, налетал с  гулким  ревом  сокрушительный
шквал и вконец перепуганные буревестники разрывались от крика, и трещала  по
всей длине корабельнаЯ обшивка, и становились  громче  стенаниЯ  несчастных,
которых жребий предназначил в жертву смерти, слушал и  вонзал  себе  в  щеку
иглу, чтобы было с чем сравнить их боль, и думал с затаенной радостью:  "Ћни
страдают во сто крат сильнее!" џ посылал  им  громкие  проклЯтьЯ,  сулил  им
гибель, и мне казалось, что они должны, должны услышать! џ  верил,  что  длЯ
ненависти не существовало ни расстоЯньЯ, ни акустических законов, верил, что
мои слова дошли до слуха терпЯщих крушение и Явственно звучат у них в  ушах,
хотЯ и приглушенные рокотом разгневанного океана. џ верил,  что  их  снедает
жажда мести, что они беснуютсЯ в бессильной злобе! Ћкрестные  поселки  мирно
спали - Я не раз оглЯдывал их и  мог  быть  покоен:  едва  ли  мне  помешают
насладитьсЯ гибелью всех до единого, никто не придет им на помощь, никто  не
знает, что в нескольких милЯх от берега тонет корабль, и только хищные птицы
кружат над его сломанными мачтами да  прожорливые  морские  чудища  под  его
пробитым днищем, предвкушаЯ  добычу!  ‘пасеньЯ  нет!  „лЯ  верности  Я  взЯл
двустволку: вдруг кто-нибудь рискнет добратьсЯ вплавь  до  скал,  тогда  моЯ
меткаЯ пулЯ раздробит ему руку и не позволит уйти  от  судьбы.  €  точно:  в
самый разгар бури Я заметил голову отчаЯнно борющегосЯ с волнами  смельчака.
…го швырЯло во все стороны, пенные гребни накрывали его и увлекали  ко  дну,
он захлебывалсЯ, тонул. Ќо вновь и вновь  выныривал,  с  волос  его  ручьЯми
стекала вода, взор был устремлен к берегу, он, кажетсЯ, решил потЯгатьсЯ  со
смертью! Џоистине прекрасное упорство! Џри вспышках молний  было  видно  его
лицо: отважное, благородное, с кровавой полосой - должно быть, от  удара  об
острый  подводный  камень.  ’о  был  юноша  лет  шестнадцати:  первый  пушок
пробивалсЯ над его губой. ‚сего двести метров отделЯли его  от  берега,  так
что мне было нетрудно разглЯдеть его. Љакое мужество!  Љакой  сокрушительный
дух! “прЯмо  рассекаЯ  грудью  волны,  которые  противились  его  усильЯм  и
норовили сомкнутьсЯ над его головою, он словно бросал вызов судьбе.  Ќо  все
уже было решено. џ не мог отступитьсЯ от слова: все, все  должны  погибнуть,
никому нет пощады! џ в том поклЯлсЯ нерушимой клЯтвой... ’реск выстрела -  и
голова исчезла, и больше ей не всплыть. Ћднако же эта смерть не принесла мне
никакого  особенного  наслажденьЯ,  мне  наскучило  убивать;   занЯтие   это
превратилось в застарелую привычку: Я не мог от него отказатьсЯ, хотЯ  давно
уж  притупилось  удовольствие.  ЃылаЯ  свежесть  и  живость   чувств   давно
утратилась. „а и к чему смаковать  смерть  одного  человека,  когда  вот-вот
целаЯ сотнЯ их будет тонуть на  моих  глазах.  ‚добавок  это  убийство  было
лишено даже прелести риска - людское правосудие  почивало  себе  под  теплым
кровом в нескольких шагах отсюда, убаюканное завыванием ужасной ночной бури.
Ќыне, отЯгощенный бременем прожитых  лет,  Я  могу  положа  руку  на  сердце
сказать - и это будет истиннаЯ правда: никогда не  был  Я  так  жесток,  как
твердила молва, но бывало, что людскаЯ злоба безжалостно  преследовала  менЯ
годами. € тогда Я озлоблЯлсЯ, впадал в  жестокое  неистовство  и  становилсЯ
страшен длЯ каждого, кто только попадалсЯ на моем пути, - если, конечно,  он
принадлежал к человеческому роду. €бо других живых существ, будь  то  лошадь
или собака, Я не трогал, вы слышите? Ќе трогал никогда! “вы, как  раз  в  ту
ночь во мне взыграло буйство, разум мой помутилсЯ (обычно Я бываю  не  менее
жесток, но соблюдаю осторожность), и потому все, кому  выпало  повстречатьсЯ
со мною, были обречены - Я признаю это без всЯкого раскаЯниЯ. €  не  пытаюсь
переложить вину на своих соплеменников. Џросто говорю  все,  как  оно  есть,
приговор же мне вынесет ‘трашный ‘уд,  при  мысли  о  котором  менЯ  заранее
пробирает дрожь. „а что мне ‘трашный  ‘уд!  Њой  разум  Ясен  и  никогда  не
помрачалсЯ, как Я вам тут наплел длЯ отвода глаз. џ знаю, что  творю,  когда
свершаю преступленьЯ - Я жажду зла и только зла. ‚етер  трепал  мои  волосы,
развевал полы плаща, а Я все стоЯл на скале  над  бурною  пучиной  вод  и  с
ликованием взирал на вакханалию стихий и на  игрушку  их,  корабль;  ослепли
звезды, очи неба, час гибели его приспел. џ с торжеством следил за тем,  как
близилсЯ конец, Я видел все: с той минуты, как началась схватка с  ураганом,
и до трагической развЯзки, когда морскаЯ бездна поглотила ковчег,  что  стал
могилою длЯ всех в нем обретавшихсЯ. Ќо наконец настал и мой черед взойти на
сцену и сыграть свою  роль  в  сей  пиесе,  поставленной  по  прихоти  самой
Џрироды. …два лишь опустело поле битвы и стало  Ясно,  что  судну  предстоит
навек обосноватьсЯ в самом нижнем этаже  морского  пансиона,  все  уцелевшие
всплыли наверх. Ћни хватались друг за друга, сцеплЯлись по двое и по трое  и
таким образом как нельзЯ лучше помогали себе утонуть, так  как  мешали  друг
другу свободно плыть, они захлебывались и шли ко дну, как дырЯвые кувшины. Ђ
что там за стаЯ чудовищ? €х шестеро, и  все  проворно  рассекают  плавниками
буруны. Ђкулы! Њинута - и все эти человеческие тела, барахтающиесЯ  в  воде,
не находЯ опоры, превращаютсЯ в пузырчатый омлет, не менее лакомый от  того,
что в нем нет ни единого Яйца, и  шестерка  сотрапезниц  оспаривает  друг  у
друга каждый кусок, лучшие же достанутсЯ сильнейшей.  Љровь  перемешалась  с
водою, и вода перемешалась с кровью. ѓлаза людоедов горЯт  Ярким  блеском  и
освещают,  подобно  фонарЯм,  место  кровавого  пиршества.  Ќо   вот   новое
завихрение поЯвилось вдали. —то-то похожее  на  смерч  несетсЯ  прЯмо  сюда.
ЉакаЯ прыть! Ђх, вот что! ѓигантскаЯ акула-самка спешит отведать изысканного
паштета да хлебнуть холодного бульона. Ћна голодна и потому  разъЯрена.  Ћна
врезаетсЯ в стаю сородичей, вступает с ними в схватку за куски  растерзанной
плоти, что застывшим ужасом торчат в кроваво-пенистой  воде,  как  цукаты  в
малиновом креме. Ћгромные челюсти смыкаютсЯ и размыкаютсЯ, наносЯ соперницам
смертельные раны. Ќо еще живы трое,  и  акула-великанша  бешено  извиваетсЯ,
уворачиваЯсь от них. Ђ что же одинокий наблюдатель, там, на скалах, - о,  он
захвачен зрелищем невиданной морской баталии, волнение его нарастает. Ћн  не
сводит  глаз  с  мощнозубой  воительницы.   Ћтбросив   все   колебаниЯ,   он
прицеливаетсЯ и с обычной своею меткостью всаживает пулю точно в жабры одной
из трех акул, едва лишь та на миг выпрыгиваю из воды. ‚рагов осталось  двое,
но тем безудержней их Ярость. € Њальдорор, чьЯ  слюна  солона,  как  морскаЯ
вода, бросаетсЯ вниз со скалы и, сжимаЯ клинок, с коим он неразлучен, плывет
туда, где словно накинут на море пестрый  веселый  ковер.  „вое  на  двое  -
честный бой! ‹овкий взмах - и Њальдорор вонзил кинжал в брюхо первой  акулы.
‚торую великанша без труда прикончила сама. € вот  они  плывут  бок  о  бок:
спаситель-человек и спасеннаЯ самка-акула. Ќо стоило им заглЯнуть друг другу
в глаза, и они едва не отпрЯнули, встретив взор, излучающий жгучую злобу. €,
плаваЯ кругами, неотрывно глЯдЯ на другого, каждый думал: "’ак, значит, есть
на свете существо, в ком злобы еще больше, чем во мне". € наконец, в  порыве
восхищеньЯ, оба разом рванулись навстречу друг другу; у акулы рули-плавники,
у Њальдорора руки-весла, и оба, затаив дыханье,  с  благоговением  и  жадным
любопытством глЯдЯт на собственный живой портрет, глЯдЯт  впервые  в  жизни.
Њетра три осталось между ними - и тут, будто магниты, без малейшего  усилъЯ,
они притЯнулись вплотную друг к  другу  и  обнЯлись,  точно  нежные  брат  с
сестрою. Џрикосновенье разбудило плоть. € вот уж  ноги  Њальдорора  страстно
обхватили скользкое акулье тело, прильнули к нему, точно пара пиЯвок, а руки
сплелись с плавниками в любовной горЯчке; два тела,  опутанных  сине-зеленой
морскою травой, слились воедино; и под грохот бури, при  блеске  молний,  на
пенном ложе воли, как в зыбкой колыбели, подхваченные водным током,  кружась
и опускаЯсь глубже в бездну  океана,  влюбленные  совокупились,  и  было  их
объЯтье долгим, непорочным и ужасным!.. Ќаконец-то нашел Я  свое  подобие!..
Ћтныне Я не одинок в этой жизни!.. ‚от родственнаЯ мне душа, единомышленник!
‚от моЯ перваЯ любовь!

     (14) ‘ена несет в своих волнах мертвое тело.  €  течение  ее  принимает
подобающую обстоЯтельствам медлительность. ђаздутый труп торжественно плывет
по  реке,  подныривает  под   мостами   и   выплывает   вновь,   неторопливо
поворачиваетсЯ, как мельничное колесо, и по временам скрываетсЯ  под  водой.
‚стречный лодочник подцеплЯет его багром и тащит к берегу.  Ќо,  прежде  чем
свезти утопленника в морг, ему дадут полежать здесь, на земле: вдруг он  еще
очнетсЯ. ‚округ уж сгрудилась толпа зевак. ‡адним не видно, и  они  безбожно
напирают на передних. Ђ  на  уме  у  каждого  одно:  "“ж  Я-то  не  стал  бы
топитьсЯ". Љто жалеет юного самоубийцу, кто восхищаетсЯ им, но следовать его
примеру никто не собираетсЯ. …му  же,  видно,  казалось  разумным  покончить
счеты с жизнью, в которой не  нашел  он  ничего,  достойного  своих  высоких
устремлений. Ќа вид ему лет семнадцать, не больше. ‚  его-то  годы  умереть!
’олпа застыла и глазеет молча. Ќо поздно.  Џотихоньку  все  расходЯтсЯ...  €
никто не склонитсЯ к несчастному, никто не  перевернет  распростертое  тело,
чтобы вылилась наружу вода. —инные господа в тугих  воротничках  -  никто  и
пальцем  не  пошевелит,  из  страха  прослыть  чересчур  сердобольным.  Ћдин
отходит,  тоненько   насвистываЯ   нечто   невнЯтно-тирольское,   другой   -
прищелкиваЯ пальцами, как кастаньетами. ‚ ту пору по берегу реки, с  мрачной
думой на челе, скакал  Њальдорор.  “видев  тело,  он  не  стал  раздумывать.
Ћстановил конЯ и спрыгнул наземь. Ќисколько не гнушаЯсь, приподнЯл он  юношу
и принЯлсЯ его трЯсти, пока вода не полилась у него изо рта. Џри мысли,  что
он оживит это обмЯкшее  тело,  у  Њальдорора  сильнее  забилось  сердце,  он
заработал еще усерднее. Ќо все напрасно! „а-да, напрасно, верьте слову. ’руп
остаетсЯ трупом и бессильно повисает на руках у Њальдорора, как тот  его  ни
теребит. Ћднако Њальдорор упорен; не знаЯ устали, он трет незнакомцу  виски;
растирает руки и ноги; целый час, уста в уста, вдувает воздух в его  легкие.
€ наконец как  будто  ощущает  трепет  под  ладонью,  что  прижата  к  груди
утопленника. Ћжил! Ћ, если бы в  этот  чудный  миг  кто-нибудь  наблюдал  за
хмурым рыцарем, он увидал бы, как расправились морщины  на  его  лице,  как,
точно по волшебству, помолодел он на десЯток лет. “вы, очень  скоро  морщины
соберутсЯ вновь: быть может, завтра,  а  может,  и  сегоднЯ,  не  успеет  он
удалитьсЯ от берега.  Ќу,  а  пока  спасенный  юноша  открыл  еще  не  вовсе
проЯснившиесЯ  глаза  и  бескровной  улыбкой  поблагодарил   спасителЯ,   но
шевелитьсЯ он еще не мог  -  был  слишком  слаб.  ‘пасти  жизнь  ближнему  -
прекрасное деЯнье!  Ћно  одно  искупает  тьму  прегрешений!  „о  той  минуты
бронзовоустый мой герой был поглощен лишь тем, как вырвать юношу  у  смерти,
теперь он всматриваетсЯ в его черты и видит, что они ему знакомы. € в  самом
деле: этот едва не усопший юнец с белокурыми волосами похож на ѓольцера,  да
уж не он ли это? ‘мотрите, как бросились они на грудь друг другу. €  все  же
мой порфироглазый Њальдорор желает сохранить суровый  вид.  Ќе  проронив  ни
слова, он усаживает друга перед собою на конЯ и пускаетсЯ вскачь. Ќу что же,
ѓольцер, мнивший себЯ столь  мудрым  и  рассудительным,  теперь  ты,  верно,
знаешь по себе, как трудно в минуту отчаЯниЯ сохранЯть то самое спокойствие,
которым ты гордилсЯ. Ќадеюсь, ты не станешь больше так огорчать  менЯ,  а  Я
обещаю тебе никогда не покушатьсЯ на свою жизнь.

     (15)  Џорою  вшивокудрый  Њальдорор  вдруг  замирает   и   настороженно
вглЯдываетсЯ в небесный  бирюзовый  полог  -  глумливое  улюлюканье  некоего
невидимого призрака чудитсЯ ему где-то рЯдом. Ћн содрогаетсЯ,  он  хватаетсЯ
за голову, ибо то глас его совести. Љак безумный, бросаетсЯ он тогда вон  из
дому и мчитсЯ, не  разбираЯ  дороги,  через  морщинистые  пашни.  Ќо  мутный
призрак не терЯет его из виду и  так  же  быстро  мчитсЯ  следом.  €ногда  в
грозовую ночь, когда стаи крылатых  спрутов,  издали  напоминающих  воронов,
парЯт под облаками, направлЯЯ полет свой  к  городам,  куда  они  посланы  в
предупрежденье,  дабы  люди  одумались  и  исправились,  -  в   такую   ночь
какой-нибудь угрюмый булыжник, бывает, увидит две промелькнувшие при вспышке
молнии фигуры: беглеца и  того,  другого,  -  и,  смахнув  слезу  невольного
участиЯ с каменной одежды, воскликнет: "Ќаверно, кара по  заслугам!"  ‘казав
же так, вновь погрузитсЯ в мрачное оцепененье, и только с  затаенной  дрожью
станет наблюдать за этой травлей, за охотой на человека, а также и  за  тем,
как  друг  за  другом  вытекают  из  бездонного  влагалища  ночи  чудовищные
сперматозоиды - сгустки  кромешной  мглы  и  поднимаютсЯ  в  грозовой  эфир,
расправив перепончатые, как у летучей мыши, крыльЯ и застилаЯ ими  горизонт,
так что даже легионы спрутов меркнут перед этой слепой и  безликой  лавиной.
Њеж тем стипл-чейз* продолжаетсЯ, соперники не сдаютсЯ, и  призрак  изрыгает
огненные струи и обжигает спину человека,  бегущего  быстрее  лани.  ѓрозный
призрак лишь выполнЯет свой долг, если же путь  ему  преградит  жалость,  он
хоть и сморщитсЯ брезгливо, но  уступит  ее  мольбам  и  отпустит  человека.
Џрищелкнув Языком в знак того, что погонЯ окончена, он  возвратитсЯ  в  свое
логово  и  не  покинет  его  до  нового  приказа.   Љогда   душераздирающий,
разносЯщийсЯ по всем уголкам вселенной рев его проникнет  в  душу  человека,
тот рад скорее умереть лютой смертью, чем терпеть муки совести.  Ћн  пробует
зарытьсЯ поглубже в землю,  но  эта  страусинаЯ  уловка  не  спасет  его  от
совести. ‚ один миг, как  каплЯ  летучего  спирта,  испаритсЯ  его  землЯное
убежище, в нору ворветсЯ свет, падут, как стаЯ куликов на заросли  лаванды*,
острые стрелы лучей, и бледный человек окажетсЯ лицом к лицу с самим  собой.
Ћднажды на моих глазах такой несчастный помчалсЯ  к  морю,  вскарабкалсЯ  на
утес, исхлестанный гривастыми волнами, и бросилсЯ  вниз  головою  в  бездну.
Ќаутро тело всплыло, и волны прибили его  к  берегу.  €  вдруг,  о  чудо!  -
вчерашний утопленник воспрЯл, оставив отпечаток на  песке;  отжал  промокшие
волосы и, мрачно потупившись, пошел своей дорогой. „а, совесть строго  судит
слова, дела и  даже  потаенные  наши  мысли,  ее  не  обмануть.  Ќо  поелику
предупредить зло часто не в ее силах, она ожесточенно травит  человека,  как
охотник травит лису, наипаче усердствуЯ ночью. ‚о мраке ее глаза - ученые по
неведению называют эти светочи метеорами - горЯт зеленым огнем, она  вращает
ими, она произносит таинственные слова, но смысл их внЯтен  человеку!  €  он
мечетсЯ без сна на своем ложе и со страхом вслушиваетсЯ в  зловещее  дыханье
тьмы. ‘ам ангел, что бдит у его  изголовьЯ,  сражен  наповал  камнем,  метко
пущенным невидимою рукою, и, оставив свой пост, бежит на небеса. Ќо  на  сей
раз Я, ниспровергатель добродетелей, стану заступником человека,  -  Я,  тот
самый Њальдорор, кто однажды,  в  достопамЯтный  длЯ  ’ворца  день,  низверг
небесные  анналы,  оскверненные  гнусною  ложью  о  мнимом  …го  всесилии  и
бессмертии; кто впилсЯ  ему  в  подмышки  своими  щупальцами  о  четырехстах
присосках, так что он зашелсЯ страшным криком. ‚ылетаЯ из уст его, крики эти
превращались в гадюк, и полчища гадючьи падали на  землю  и  хоронились  кто
где: под колючими кустами, под замшелыми камнЯми, чтобы днем и ночью стеречь
добычу. ‚опли воплотились в гадов,  чешуйчатые  плети  переплелись,  змеи  с
расплющенными головками и злобными глазками поклЯлись  погубить  невинность,
сжить ее со свету, и отныне не дают ей ступить ни шагу; лишь только забредет
она в песчаные дюны, каменные руины,  заброшенный  сад,  как  спешит  скорее
повернуть вспЯть. € хорошо, коли это ей  удаетсЯ,  иной  же  раз  не  успеет
невинный человек  отойти  от  опасного  места,  как  чувствует,  что  Яд  от
крошечного, незаметного укуса на  ноге  уже  коварно  проник  в  его  кровь.
Џоистине трезвость мысли  никогда  не  изменЯет  ‘оздателю:  из  собственных
мучений и то сумеет он извлечь выгоду, даже их сумеет обратить  на  погибель
своим чадам. Ќо как же  он  вострепетал,  узрев  перед  собою  Њальдорора  в
обличье спрута, нацелившего на него все восемь исполинских щупалец, из  коих
каждое могло бы, точно жгут, обвить собою всю планету. Џоначалу  захваченный
врасплох ’ворец еще пыталсЯ вырватьсЯ из студенистых, сжимавших его  тело  с
нарастающею силою объЯтий, потом затих... но Я опасалсЯ  подвоха  и  потому,
напившись вдоволь свЯщенной крови, отпрЯнул  от  своей  почтенной  жертвы  и
ускользнул в пещеру, что служит мне пристанищем и  ныне.  ‘колько  ни  искал
разгневанный ѓосподь, он не нашел менЯ. ‘ тех пор прошло уж много времени, Я
полагаю, что мое убежнще давно уже не тайна длЯ него, однако же войти в  мою
пещеру он  не  смеет;  и  мы  живем  бок  о  бок,  точно  враждующие  короли
сопредельных стран, уставшие от бесполезных  войн,  в  которых  не  победить
никому, ибо силы равны. Ћн остерегаетсЯ менЯ, как Я его, и хотЯ  никогда  ни
один из нас не был побежден другим, каждый не  раз  испытал,  на  себе  силу
нротивника и воздерживаетсЯ от нападениЯ. Ќо Я готов возобновить борьбу, как
только будет угодно моему недругу. € пусть не ждет  удобного  случаЯ,  чтобы
взЯть менЯ хитростью. џ бдительно слежу за ним. € пусть не посылает на землю
совесть с ее пытками. џ научил людей,  как  без  труда  справлЯтьсЯ  с  нею.
‚озможно, они еще не успели понатореть в сем искусстве, но уж  длЯ  менЯ-то,
как тебе должно быть из вестно, совесть - не  большаЯ  помеха,  чем  солома,
которою играет ветер. ’акой же  пустЯк.  ‚прочем,  пожелай  Я  углубитьсЯ  в
поэтические тонкости, Я бы сказал, что  солома  представлЯетсЯ  мне  все  же
предметом более значительным, чем совесть, от нее есть прок  -  она  годитсЯ
скоту