‚иктор ѓюго. Џоследний день приговоренного к смерти

Ћцените этот текст:
‚иктор ѓюго. Џоследний день приговоренного к смерти

----------------------------------------------------------------------------
Џеревод Ќ.Љасаткиной
‘обрание сочинений в 6 томах. т. 1. Њ.: Џравда, 1988.
OCR Ѓычков Њ.Ќ.
----------------------------------------------------------------------------

Џервому изданию этого произведениЯ, вышедшему без имени автора, были
предпосланы только нижеследующие строки:
"…сть всего две возможности истолковать поЯвление этой книги: либо в
самом деле существовала пачка пожелтевших листков бумаги разного формата, на
которых были записаны последние мысли несчастного страдальца; либо нашелсЯ
такой человек, мечтатель, изучающий жизнь в интересах искусства, философ,
поэт, словом, человек, который увлексЯ этой мыслью, или, вернее, эта мысль,
однажды придЯ ему в голову, настолько, увлекла его, что он мог избавитьсЯ от
нее, лишь изложив ее в книге.
Џусть читатель остановитсЯ на том из двух объЯснений, которое ему
больше по вкусу".
Љак Явствует из этих строк, в момент выхода книги автор не считал
нужным до конца высказать свою мысль. Ћн предпочел выждать, чтобы ее понЯли,
и выЯснить, поймут ли ее. …е понЯли. € теперь автор считает своевременным,
раскрыть ту политическую и социальную идею, которую он хотел довести до
сознаниЯ общества а доступной и невинной форме литературного произведениЯ.
€так, он заЯвлЯет, или, вернее, открыто признает, что Џоследний день
приговоренного к смерти - это прЯмое или косвенное, считайте, как хотите,
ходатайство об отмене смертной казни. –ель его - и он хотел бы, чтобы
потомство, если только оно остановит свое внимание на такой малости, так и
воспринЯло это произведение, - цель его не защита какого-то одного
определенного преступника, что не так уж сложно осуществить от случаЯ к
случаю; нет, это общее ходатайство о всех осужденных настоЯщих и будущих, на
все времена; это коренной вопрос человеческого права, поднЯтый и
отстаиваемый во весь голос перед обществом, как перед высшим кассационным
судом; это грознаЯ преграда, abhorrescere a sanguine {“жас перед кровью
(лат.).}, воздвигнутаЯ навеки перед всеми судебными процессами; это
страшнаЯ, роковаЯ проблема, котораЯ скрыта в недрах каждого смертного
приговора, под тройным слоем трескучего, кровожадного красноречиЯ
королевских прислужников; это, повторЯю, проблема жизни и смерти, открытаЯ,
обнаженнаЯ, очищеннаЯ от мишуры звонких прокурорских фраз, вынесеннаЯ на
Яркий свет, помещеннаЯ там, где ее следует рассматривать, в ее подлинной
жуткой среде - не в зале суда, а на эшафоте, не у судьи, а у палача.
‚от какова была цель автора. € если будущее покажет, что он достиг ее,
на что он не смеет надеЯтьсЯ, то иного венца, иной славы ему не нужно.
€так, он заЯвлЯет и повторЯет, что его роль - роль ходатаЯ за всех
возможных подсудимых, виновных или невинных, перед всеми судами и
судилищами, перед всеми присЯжными, перед всеми вершителЯми правосудиЯ.
Љнига эта обращена ко всем, кто судит. € длЯ того, чтобы ходатайство
соответствовало по масштабам самой проблеме, автор писал Џоследний день
приговоренного к смерти так, чтобы в нем не было ничего случайного,
частного, исключительного, относительного, изменЯемого, эпизодического,
анекдотического, никаких фактов, собственных имен, он ограничилсЯ (если
можно назвать это ограничением) защитой первого попавшегосЯ приговоренного к
смерти, казненного в первый попавшийсЯ день, за первое попавшеесЯ
преступление. € он счастлив, если одним только орудием своего слова ему
удалось проникнуть в защищенное тройной броней сердце судейского чиновника и
сердце это начало кровоточить. ‘частлив, если он сделал милосердными тех,
кто считает себЯ справедливыми. ‘частлив, если ему выпала удача под
оболочкой судьи откопать человека!
’ри года тому назад, когда эта книга вышла в свет, некоторые люди нашли
нужным оспаривать авторство основной идеи. Ћдни ссылались на какое-то
английское, другие на американское произведение. ‘траннаЯ фантазиЯ искать
первоисточники невесть где и доказывать, что ручеек, протекающий вдоль вашей
улицы, питаетсЯ водами Ќила. “вы! Ќи английские, ни американские, ни
китайские труды тут ни при чем. Ќе из книг вынес автор основную мысль
Џриговоренного к смерти, не в его обычае ходить за мыслЯми так далеко, он
взЯл ее там, где все вы могли ее взЯть, где она и напрашивалась, быть может,
у вас (ибо кто мысленно не сочинЯл или не продумывал Џоследний день
приговоренного?) - попросту на ѓревской площади. ЏроходЯ однажды по роковой
площади, он подобрал эту мысль в луже крови, под кровавыми обрубками с
гильотины.
€ с тех пор всЯкий раз, как после зловещего четверга в кассационном
суде по Џарижу во всеуслышание объЯвлЯлсЯ смертный приговор, всЯкий раз, как
автор слышал у себЯ под окнами хриплые крики глашатаев, собиравшие зрителей
на ѓревскую площадь, - мучительнаЯ мысль возвращалась к нему, захватывала
его целиком, напоминала ему о жандармах, о палачах, о черни, час за часом
рисовала ему предсмертные муки страдальца - вот сейчас его исповедуют,
сейчас ему стригут волосы, свЯзывают руки, - побуждала скромного поэта
высказать все это обществу, которое спокойно занимаетсЯ своими делами, пока
творитсЯ такое чудовищное злодеЯние; торопила, толкала его, не давала ему
покоЯ; если он сочинЯл стихи, все та же мысль изгонЯла их из сознаниЯ и
убивала в зародыше, мешала всем его занЯтиЯм, вторгалась повсюду,
преследовала, осаждала его, держала в плену. ќто была пытка, настоЯщаЯ
пытка, она начиналась с рассветом и длилась, как и терзаниЯ несчастного
мученика, вплоть до четырех часов. € только когда погребальный бой часов
оповещал, что страдалец ponens caput expiravif {‘клонив голову, испустил дух
(лат.).}, автор мог перевести дух и обратить мысли на что-то другое. €
наконец как-то, кажетсЯ на следующий день после казни “льбаха, он сел писать
настоЯщую книгу. Џосле этого точно бремЯ свалилось с его плеч. Љогда теперь
совершаетсЯ одно из этих общественных преступлений, именуемых исполнением
судебного приговора, совесть говорит ему, что он больше не ЯвлЯетсЯ
соучастником; на своем челе он уже не ощущает той капли крови с ѓревской
площади, котораЯ падает на головы всех, кого объединЯет данный общественный
строй.
Ћднако этого недостаточно. •орошо умыть руки, но важнее сделать так,
чтобы не проливалась человеческаЯ кровь.
€ в самом деле, разве есть цель лучше, выше, достойней, чем эта -
добитьсЯ отмены смертной казни? Џоэтому автор всей душой присоединЯетсЯ к
стремлениЯм и стараниЯм благородных людей всех наций, уже много лет
прилагающих все силы к тому, чтобы свалить виселичные столбы - единственные
устои, не свергнутые даже революциЯми. € он счастлив, что при немощи своей
может все-таки глубже всадить топор в надрез, семьдесЯт лет назад сделанный
Ѓеккариа в старой виселице, столько веков возвышающейсЯ над христианским
миром.
Њы только что сказали, что эшафот - единственное сооружение, которое не
разрушают революции. ‚ самом деле, революциЯм редко удаетсЯ не пролить
человеческой крови; их назначение - очистить общество, подрезать его ветви и
верхушку, и им трудно обойтись без такого орудиЯ очистки, как смертнаЯ
казнь.
Ћднако, на наш взглЯд, из всех революций наиболее достойна и способна
отменить смертную казнь была €юльскаЯ революциЯ. Љазалось бы, именно этому
самому гуманному из народных движений современности скорее всего пристало
упразднить варварскую карательную систему ‹юдовика XI, ђишелье и ђобеспьера
и поставить во главе законов неприкосновенность человеческой жизни. 1830 год
вправе был сломать нож гильотины 1793 года.
Ѓыл момент, когда мы на это надеЯлись. ‚ августе 1830 года в воздухе
чувствовались великодушные, благодетельные веЯниЯ, общество было проникнуто
духом просвещениЯ и гуманности, сердца так и раскрывались навстречу светлому
будущему, и нам казалось, что смертнаЯ казнь будет отменена непременно,
немедленно, по молчаливому, единодушному соглашению, как пережиток всего
дурного, что мешало нам жить. Ќарод устроил потешные огни из лоскутьев
старого режима. ќтот лоскут был кровавый. Њы решили, что он попал в одну
кучу с остальными и тоже сожжен. ‚ течение нескольких недель мы доверчиво
уповали, что в будущем и жизнь и свобода станут неприкосновенны.
€ в самом деле, не далее как через два месЯца была сделана попытка
претворить в действительность чудесную утопию –езарЯ Ѓонесана и облечь ее в
законную форму. Љ несчастью, попытка была неловкой, неумелой, пожалуй
неискренней, и преследовала отнюдь не общий интерес.
‚сем памЯтно, как в октЯбре 1830 года палата, несколько дней назад
отклонившаЯ предложение похоронить прах Ќаполеона под Љолонной, дружно
принЯлась вопить и стенать. Ќа обсуждение был поставлен вопрос о смертной
казни - ниже мы поЯсним, в какой свЯзи; и тут вдруг, словно по волшебству,
сердца законодателей преисполнились милосердиЯ. ‚се наперебой брали слово,
вопиЯли, воздевали руки к небу. ‘мертнаЯ казнь! Ѓоже, что за ужас!
Љакой-нибудь генеральный прокурор, поседевший в красной судейской мантии,
всю жизнь питавшийсЯ хлебом, смоченным в крови жертв своих обвинительных
речей, вдруг строил жалостливую мину и клЯлсЯ всеми свЯтыми, что он Ярый
противник гильотины. ‚ течение двух дней трибуну осаждали слезливые болтуны.
ќто были сплошные сетованиЯ, елейные вздохи, скорбные псалмы, и Super
flumina Babylonis {"Ќа реках ‚авилонских" (лат.) - начальные слова 136-го
псалма.}, и Stabat Mater dolorosa {"Њать скорбЯщаЯ стоЯла" (лат.) -
начальные слова католического гимна.}, целаЯ симфониЯ в миноре с хором,
исполненнаЯ оркестром ораторов, украшающих передние скамьи палаты и
разливающихсЯ соловьЯми в дни важных заседаний. Љто басил, кто тЯнул
фистулой. Ќичего не было забыто. ‚се получилось как нельзЯ более
мелодраматично и чувствительно. ‚ечернее заседание было особенно слащаво и
душещипательно, точь-в-точь пЯтый акт из пьесы ‹ашоссе. ЏростодушнаЯ публика
ничего не понимала и только умилЯлась до слез {‚ наши намерениЯ не входит
огульно осмеивать все, что говорилось по этому поводу в палате. Љое-кем были
сказаны прекрасные, поистине благородные слова. Њы вместе со всеми
рукоплескали строгой, простой речи г-на де ‹афайета и построенной совершенно
в ином роде блистательной импровизации г-на ‚ильмена. (Џрим. автора.).}.
Ћ чем же шла речь? Ћб отмене смертной казни?
€ да, и нет.
‚от как было дело.
—етыре светских человека, вполне корректных и благовоспитанных, из тех,
с кем встречаешьсЯ в гостиных и обмениваешьсЯ несколькими учтивыми словами,
итак, четыре таких человека предпринЯли в высших политических сферах дерзкую
попытку, котораЯ по Ѓэкону квалифицируетсЯ как "преступление", а по
Њакиавелли как "предприЯтие". ’ак или иначе, закон, одинаково неумолимый длЯ
всех, карает это смертью. € вот четверо несчастных оказались пленниками
закона, заключенными под пышные своды ‚енсенского замка, под охраной трехсот
трехцветных кокард. Љак тут быть? Љакой найти выход? ‘ами понимаете, нельзЯ
же четырех человек, как вы и Я, четырех человек из общества, отправить на
ѓревскую площадь, в телеге, унизительно свЯзанными грубой веревкой, спиной к
спине с тем служителем закона, которого и назвать-то зазорно. …сли бы еще
нашлась гильотина из красного дерева!
Ќичего не поделаешь! ЏридетсЯ отменить смертную казнь! € палата
начинает действовать.
Џрипомните, господа, что вчера еще вы считали отмену смертной казни
утопическими и теоретическими бреднЯми, безумной фантазией. Џрипомните, что
не раз уже делалась попытка привлечь ваше внимание к позорной телеге, к
толстым веревкам и к гнусной Ярко-красной машине. ‘транно, что все эти
отвратительные атрибуты только теперь бросились вам в глаза.
ќ! —то там докапыватьсЯ! Ќе ради тебЯ же, народ, отменЯем мы смертную
казнь, а ради нас самих, депутатов, - ведь каждый из нас может стать
министром! Њы не хотим, чтобы машина ѓильотена покусилась на высшие классы.
Њы предпочитаем сломать ее. ’ем лучше, если это пойдет на пользу и
остальным, но мы-то думали только о себе. „ворец “калегона в огне. Ќадо
тушить пожар. Ќадо немедленно упразднить палача и подчистить уголовный
кодекс.
‚от каким образом примесь личных соображений извращает и марает лучшие
общественные начинаниЯ. ќто чернаЯ прожилка в белом мраморе; она тЯнетсЯ
повсюду и каждый миг обнаруживаетсЯ под резцом. ‚ результате статую надо
делать заново.
€злишне заЯвлЯть здесь, что мы не принадлежим к числу тех, кто требовал
казни четырех министров. Џосле того, как несчастных арестовали, негодующее
возмущение их преступной попыткой сменилось у нас, как и у всех, глубокой
жалостью. Њы вспомнили, какие предрассудки привиты некоторым из них
воспитанием, как слабо развит ум их главарЯ, тупого, неисправимого фанатика,
уцелевшего от заговоров 1804 года, раньше времени поседевшего в темноте и
сырости государственных казематов; вспомнили, какие обЯзательства неизбежно
налагало на всех занимаемое ими положение, как трудно, даже невозможно, было
удержатьсЯ на крутом спуске, по которому монархиЯ собственными стараниЯми
стремительно катилась с 8 августа 1829 года, какое влиЯние имела личность
королЯ, - это обстоЯтельство мы до тех пор недостаточно принимали в расчет,
- а главное, вспомнили, с каким достоинством держалсЯ один из заговорщиков,
прикрываЯ им, точно пурпурной мантией, общее несчастье. Њы принадлежим к
числу тех, кто искренне желал им сохранениЯ жизни и готов был приложить к
этому все усилиЯ. …сли бы случилось невероЯтное и длЯ них на ѓревской
площади был воздвигнут эшафот, мы не сомневаемсЯ, - а если это заблуждение,
то нам хочетсЯ сохранить его, - мы не сомневаемсЯ, что произошел бы мЯтеж, и
эшафот был бы свергнут, и автор настоЯщих строк принЯл бы участие в этом
праведном мЯтеже. €бо надо также сказать, что эшафот, воздвигаемый во времЯ
общественно-политических кризисов, самый отвратительный, самый вредоносный,
самый пагубный из всех эшафотов, и его надо упразднить во что бы то ни
стало.
’акого рода гильотина пускает корни в мостовой и в скором времени дает
повсеместно ростки.
‚о времЯ революции остерегайтесь снести первую голову. Ћна разжигает в
народе жажду крови.
€так, мы лично были вполне солидарны с теми, кто хотел спасти четырех
министров, солидарны со всех точек зрениЯ, как с гуманистической, так и с
политической. ’олько мы бы предпочли, чтобы палата воспользовалась другим
случаем длЯ отмены смертной казни.
…сли бы эту долгожданную отмену выдвинули не ради четырех министров,
скатившихсЯ из ’юильрийского дворца в ‚енсенский замок, а ради первого
встречного разбойника с большой дороги, ради одного из тех отверженных,
которых вы даже не замечаете при встрече на улице, с которыми вы не
разговариваете, боЯсь, как бы не запачкатьсЯ от их мимолетного
прикосновениЯ; ради одного из тех горемык, которые все свое нищенское
детство месили босыми ногами уличную грЯзь, дрогли зимой у парапета
набережных, грелись под отдушинами кухни того самого г-на ‚ефура, у которого
вы обедаете; в кои-то веки откапывали корочку хлеба из мусорной Ямы и
обтирали ее, прежде чем съесть; по целым днЯм ковырЯли гвоздем в сточной
канаве в надежде найти медЯк; не знали других развлечений, кроме двух
даровых зрелищ: королевских празднеств и казней на ѓревской площади; ради
одного из тех обездоленных, которых голод толкает на воровство, а воровство
на все прочее; тех пасынков общества, которые в двенадцать лет спознаютсЯ с
тюрьмой, в восемнадцать - с каторгой, в сорок - с эшафотом; одного из тех
обойденных судьбой, которых учение и труд могли бы сделать порЯдочными,
честными, полезными людьми, а вы, не знаЯ, как от них избавитьсЯ,
сбрасываете их, как бесполезный груз, то в красный муравейник ’улона, то в
безмолвную обитель Љламара, отнимаете у них жизнь, лишив их свободы, - вот,
если бы ради одного из них вы предложили отменить смертную казнь, о! тогда
ваше собрание было бы поистине достойным, почтенным, благородным и
величавым. ‘о времен ’ридентских отцов церкви, пригласивших еретиков на
вселенский собор во имЯ милосердиЯ господнЯ, per viscera Dei, в надежде
обратить их, quoniam sancta sy nodus sperat haereticorum conversionem
{Џотому что свЯщенный собор надеетсЯ на обращение еретиков (лат.).}, ни одно
собрание не Явило бы миру зрелища более доблестного, возвышенного и
человеколюбивого. ’ем, кто поистине силен и поистине велик, всегда подобало
заботитьсЯ о слабых и малых. Љак прекрасно было бы собрание браминов,
берущих под свою защиту интересы париев! Ђ интересы париев - это интересы
народа. …сли бы вы отменили смертную казнь длЯ блага народа, а не потому,
что тут задеты вы сами, это был бы не только политический акт, но и большое
общественное; дело.
Ђ теперь это нельзЯ назвать даже политическим актом, потому что вы
пытались отменить смертную казнь не ради самой отмены, а длЯ того, чтобы
спасти четырех незадачливых министров, пойманных с поличным при попытке
совершить государственный переворот!
€ что же получилось? ’ак как вы были неискренни, к вам отнеслись с
недоверием. “видев, что его хотЯт обмануть, народ принЯл в штыки все
начинание в целом и - как это ни удивительно - встал на защиту смертной
казни, хотЯ все ее бремЯ полностью падает на него. ‚аша собственнаЯ
неосмотрительность привела к этому. ЏодойдЯ к делу окольным, не прЯмым
путем, вы надолго набросили на него тень. ‚ы разыграли комедию. € ее
освистали.
Ћднако некоторые по доброте своей принЯли этот фарс всерьез. ‘ейчас же
после пресловутого заседаниЯ министр юстиции, человек прЯмодушный, отдал
прокурорам - приказ не приводить в исполнение смертных приговоров, отсрочив
их на неопределенный срок. Џо всей видимости, это был серьезный шаг.
Џротивники смертной казни вздохнули с облегчением. Ќо их иллюзии быстро
рассеЯлись.
‘уд над министрами закончилсЯ. Ќе знаю? к чему их присудили. ‚о всЯком
случае жизнь сохранили всем четверым. Љрепость ѓам была признана золотой
серединой между смертью и свободой. Џосле того как все это было улажено, у
государственных деЯтелей, стоЯщих у власти, исчез всЯкий страх, а вместе со
страхом испарились и человеколюбивые порывы. ‚опрос об отмене смертной казни
больше не поднималсЯ; и поскольку он утратил остроту, утопиЯ снова стала
утопией, теориЯ - теорией, фантазиЯ - фантазией.
Ђ между тем в тюрьмах так и осталось несколько осужденных из числа
простых смертных: несчастные уже месЯцев пЯть-шесть гулЯли по тюремному
двору, дышали свежим воздухом, окончательно успокоившись, считаЯ, что им
дарована жизнь, принимаЯ отсрочку за помилование. Ќо не тут-то было.
Џравду сказать, палач сильно перетрусил. “слышав в тот знаменательный
день разговоры законодателей о человеколюбии, гуманности, прогрессе, он
решил, что дело его плохо, и скрылсЯ, забилсЯ под свою гильотину. …му стало
не по себе на Ярком июльском солнце, как ночной птице - при свете днЯ. Ћн
старалсЯ не напоминать о себе, сидел притаЯсь, не подаваЯ признаков жизни,
заткнув уши, боЯсь дышать. –елых полгода его не было видно. Ќо мало-помалу
он успокоилсЯ в своей норе. ЏрислушалсЯ к тому, что делаетсЯ в палате, и
больше не услышал ни упоминаний своего имени, ни тех громких, звучных слов,
которые так напугали его. Џрекратились словесные упражнениЯ на тему Ћ
преступлениЯх и наказаниЯх, палата занималась совсем другими, куда более
важными общественными делами - прокладкой проселочной дороги, субсидией
Љомической опере или кровопусканием в сто тысЯч франков из апоплектического
полуторамиллиардного бюджета. Ћ нем, о головорезе, не вспоминал больше
никто. “видев это, он окончательно успокоилсЯ, высунул из норы голову и
оглЯделсЯ; потом сделал один шаг, второй, совеем как мышь в какой-то из
басен ‹афонтена, потом осмелел, вылез из-под помоста, вскочил на него и
принЯлсЯ чинить, исправлЯть, начищать до блеска, оглаживать все сооружение,
пускать в ход, смазывать салом старый заржавевший механизм, совсем пришедший
в негодность от бездействиЯ; а затем обернулсЯ, наугад, в первой попавшейсЯ
тюрьме схватил за волосы одного из тех несчастных, которые рассчитывали, что
им дарована жизнь, втащил его к себе, раздел, свЯзал, скрутил, и - казни
возобновились как ни в чем не бывало.
ќтому страшно поверить, но это правда.
„а, многострадальным узникам дали отсрочку в полгода и тем самым ни за
что ни про что усугубили их муки, вселив в них надежду на жизнь; а потом,
без всЯкого основаниЯ, безо всЯкой необходимости, так, здорово живешь, в
одно прекрасное утро отсрочку отменили и хладнокровно бросили этих
несчастных под нож. ‘кажите на милость, чем нам мешали эти люди? ѓосподи
боже! Ќеужто во ”ранции не хватит воздуха на всех?
—тобы ни с того ни с сего какой-то чиновнишка из министерства юстиции
встал со стула и сказал: "—то ж! Ќикто больше не заикаетсЯ об отмене
смертной казни. Џора пускать в ход гильотину!" - длЯ этого надо, чтобы
сердце человека стало вдруг сердцем зверЯ.
‘ледует подчеркнуть, что никогда в самом процессе казни не наблюдалось
такой жестокости, как после июльской отсрочки. Ќикогда ѓревскаЯ трагедиЯ не
обставлЯлась так омерзительно и не доказывала с большей наглЯдностью всю
гнусность смертной казни. ќтот усугубленный ужас по справедливости лежит на
совести людей, восстановивших кровавый закон. Џусть сами казнЯтсЯ делом рук
своих. Џоделом им.
Џриведем два-три примера зверского, безбожного отношениЯ к
приговоренным, хотЯ бы длЯ того, чтобы расстроить нервы супругам королевских
прокуроров. †енщина зачастую играет роль совести.
‚ конце сентЯбрЯ прошлого года на юге ”ранции - точно мы не можем
указать ни место, ни день казни, ни имЯ приговоренного, но если самый факт
будет оспариватьсЯ, мы беремсЯ все это установить, - помнитсЯ, дело было в
Џамье, - итак, в конце сентЯбрЯ в тюрьму к одному заключенному, спокойно
игравшему в карты, Явились с заЯвлением, что через два часа он должен
умереть; человека охватила дрожь - полгода о нем не вспоминали, и он считал,
что страшнаЯ кара миновала его; его обстригли, обрили, свЯзали, исповедали,
затем посадили на телегу и с четырьмЯ жандармами по бокам повезли сквозь
толпу зевак на место казни. „о сих пор все шло, как обычно, как полагаетсЯ.
Ћколо эшафота палач принЯл страдальца из рук свЯщенника, втащил его на
помост, привЯзал к доске, - говорЯ Языком каторги, "заложил в печь", - и
спустил нож. ’Яжелый железный треугольник с трудом сдвинулсЯ с места,
ежесекундно застреваЯ, пополз вниз и - вот где начинаетсЯ настоЯщий ужас -
не убил, а только поранил несчастного. “слышав его отчаЯнный крик, палач
растерЯлсЯ, поднЯл нож и опустил снова. Ќож вторично вонзилсЯ в шею
мученика, но не перерубил ее. Љ воплЯм несчастного присоединились крики
толпы. Џалач опЯть подтЯнул нож кверху, рассчитываЯ, что третий удар
окажетсЯ успешным. Ќичуть не бывало. Љровь в третий раз хлынула из шеи
приговоренного, но голова не отлетела. Љороче говорЯ - пЯть раз поднималсЯ и
опускалсЯ нож, пЯть раз вонзалсЯ в шею приговоренного, и после каждого удара
приговоренный испускал отчаЯнный вопль, дергал все еще не снесенной головой
и молил о пощаде! Ќарод, не стерпев этого издевательства, принЯлсЯ
забрасывать палача камнЯми. Џалач соскочил с помоста и спрЯталсЯ за лошадьми
жандармов. Ќо это еще не все. Ћсужденный, увидев, что он на эшафоте один,
насколько мог поднЯлсЯ с доски и, стоЯ так, страшный, залитый кровью,
поддерживаЯ наполовину отрубленную голову, котораЯ свешивалась ему на плечо,
чуть слышным голосом умолЯл отвЯзать его. ’олпа, исполнившись состраданиЯ,
собралась было оттеснить жандармов и спасти страдальца, пЯть раз
претерпевшего смертную казнь, но в этот миг подручный палача, малый лет
двадцати, поднЯлсЯ на эшафот, велел приговоренному лечь ничком, чтобы
удобнее было отвЯзать его, а сам, воспользовавшись доверчивостью умирающего,
вскочил ему на спину и принЯлсЯ неумело перерезать остаток шеи чем-то вроде
кухонного ножа.
ќто не выдумка. ќтому были очевидцы. „а.
‘огласно закону при казни обЯзан был присутствовать судьЯ. …му
достаточно было сделать знак, чтобы положить этому конец. —то же делал,
забившись в угол кареты, этот человек, пока зверски резали другого человека?
—то делал судьЯ, призванный карать убийц, пока среди бела днЯ, у него на
глазах, под самыми окошками его кареты совершалось убийство?
€ такого судью не предали суду! Ќе предали суду и палача! € никто не
подумал произвести следствие по поводу такого чудовищного, попирающего все
законы, издевательства над свЯщенной личностью созданиЯ божиЯ!
‚ семнадцатом веке, при ђишелье и Љристофе ”уке, когда был в силе
варварский уголовный кодекс и когда маркиза де але казнил в Ќанте неумелый
солдат, нанесший ему вместо одного удара шпагой тридцать четыре удара
{‹апорт говорит, что двадцать два, но Ћбери утверждает, что тридцать четыре.
„е але кричал до двадцатого удара. (Џрим. автора.)} бочарным топором, - это
все-таки показалось незаконным парижскому парламенту, ввиду чего было
нарЯжено следствие, и хотЯ ђишелье осталсЯ безнаказанным, как безнаказанным
осталсЯ и Љристоф ”уке, солдат все-таки был наказан. Љонечно, это
несправедливость, но в основе ее заложено зерно правосудиЯ. ’ут же ни намека
на правосудие. „ело было после июльского переворота, в эпоху прогресса и
смЯгчениЯ нравов, через год после громогласных ламентаций палаты по поводу
смертной казни. € что же! ќто событие прошло совершенно незамеченным!
Џарижские газеты забыли о нем, как о незначительном эпизоде. Ќикто не
обеспокоилсЯ. ‚ыЯснили только, что гильотина была умышленно испорчена
кем-то, кто хотел подставить ножку палачу, а именно одним из его подручных.
Џалач выгнал его, а он придумал такую месть.
€так, это была просто милаЯ шутка. „альше.
’ри месЯца назад в „ижоне казнили женщину. (†енщину!) € на этот раз
механизм доктора ѓильотена действовал неисправно. ѓолова не была отрублена
сразу. ’огда подручные палача ухватили женщину за ноги, и, под отчаЯнные
вопли несчастной, до тех пор дергали и тЯнули, пока не оторвали голову от
туловища.
“ нас в Џариже возвращаютсЯ времена тайных казней. Џосле июльских дней
из страха, из трусости уже не решаютсЯ рубить головы публично, на ѓревской
площади, и поэтому придумали такой выход. Ќедавно из Ѓисетра взЯли человека,
приговоренного к смерти, если не ошибаюсь, некоего „езандрие; его впихнули в
какой-то Ящик на двух колесах, закрытый наглухо, запертый на замки и засовы;
затем, с жандармом впереди и жандармом позади, без огласки и без сборищ
доставили поклажу к пустынной заставе ‘ен-†ак. „ело происходило в восемь
утра, едва светало, но на месте уже ждала только что поставленнаЯ гильотина,
а публику составлЯли с десЯток мальчишек, взгромоздившихсЯ на груды камней и
глазевших на невиданную машину. Џриговоренного вытащили из повозки и, не дав
ему опомнитьсЯ, поспешно, постыдно, тайком, отрубили ему голову. € это
именуетсЯ открытым и торжественным актом высшей справедливости! ѓнусное
издевательство!
—то же прислужники королЯ понимают под словом цивилизациЯ? „о чего мы
дошли? Џравосудие сведено к махинациЯм и уловкам! ‡акон изворачиваетсЯ, как
умеет! Ќеслыханное дело.
Ћчевидно, приговоренный к смерти представлЯет собой опасность, раз
общество стараетсЯ разделатьсЯ с ним исподтишка. Ћднако будем справедливы:
казнь не была полностью сохранена в тайне. ‘ утра на парижских перекрестках,
как обычно, продавали листки со смертным приговором, громко зазываЯ
покупателей. ‡начит, есть люди, которые живут с их продажи. ‚ы слышите?
Џреступление, совершенное каким-нибудь несчастливцем, понесеннаЯ им кара,
его страданиЯ, его предсмертные муки превращаютсЯ в товар, в печатную
бумажку, которую продают за медЯк. Њожно ли представить себе что-нибудь
страшнее этих монет, протравленных кровью? € кто же те, что их собирают?
Ќо довольно фактов. ‘ избытком довольно. ђазве все они не ужасны? Љакие
доводы можете вы после этого выставить в защиту смертной казни?
Њы задаем этот вопрос не длЯ красного словца; мы ждем на него ответа;
мы задаем его криминалистам, а не болтунам-литераторам. Њы знаем, что есть
люди, длЯ которых преимущество смертной казни, как любаЯ другаЯ тема, служит
поводом длЯ упражнениЯ в блестЯщих парадоксах. …сть и такие, что стоЯт горой
за смертную казнь из ненависти к ее противникам. „лЯ них это только вопрос
литературной полемики, вопрос определенных имен и лиц. ќто попросту
завистники, в которых хорошие законоведы, как и большие художники, никогда
не терпЯт недостатка. “ ”иланджиери всегда найдетсЯ свой „жузеппе ѓриппа, у
Њикеланджело - свой ’орреджани, у ЉорнелЯ - свой ‘кюдери.
Ќо мы обращаемсЯ не к ним, а к законникам в подлинном значении этого
слова, к софистам, к умникам, к почитателЯм смертной казни, видЯщим в ней
красоту, человеколюбие, благородство.
‚ыслушаем их доводы.
‘ точки зрениЯ тех, кто судит и осуждает, смертнаЯ казнь необходима.
Џрежде всего потому, что надо изъЯть из человеческого общества того, кто уже
нанес ему вред и может наносить в дальнейшем. Ќо длЯ этого достаточно и
пожизненного заключениЯ. Љ чему же смерть? ‚ы говорите, что из тюрьмы можно
бежать? ‘торожите получше. …сли вы не доверЯете прочности решеток, как вы
решаетесь заводить зверинцы?
Џалач ни к чему там, где довольно и тюремщика.
Ќам возразЯт, что общество должно мстить, должно карать. Ќи в коем
случае. Њстить может отдельный человек, карать может бог.
Ћбщество же занимает промежуточную ступень. Љара - выше его, месть -
ниже. Ќи такое возвышенное, ни такое низменное дело ему не пристало; его
обЯзанность не "карать, чтобы отомстить", а воспитывать, чтобы исправить.
€змените в таком духе формулу криминалистов, и мы поймем и поддержим ее.
ЋстаетсЯ третий и последний довод - пресловутаЯ теориЯ примера. Ќадо
показать пример! Ќадо внушить страх, наглЯдно показав, какаЯ участь ждет
тех, кто вздумал бы подражать преступникам. ‚от почти дословно то, что на
все лады повторЯетсЯ во всех обвинительных речах всех пЯтисот судов ”ранции.
’ак вот! Џрежде всего мы отрицаем самую идею примера. Њы отрицаем, что
зрелище казни оказывает то действие, какого от него ожидают. Ћно играет
отнюдь не назидательную, а развращающую роль, оно убивает в народе жалость,
а следовательно, и все добрые чувства. Њы могли бы привести множество
доказательств, если бы не боЯлись перегрузить наше изложение. “помЯнем лишь
об одном факте, потому что он имел место совсем недавно, ровно десЯть дней
назад, 5 марта, в последний день карнавала. ‚ ‘ен-Џоле толпа масок затеЯла
хоровод вокруг гильотины, еще не остывшей после казни некоего поджигателЯ
‹уи Љамю. ‚от и показывайте пример! ђазгульный карнавал открыто смеетсЯ над
вами!
Ќо если, наперекор действительности, вы все еще цеплЯетесь за свою
закоснелую теорию устрашающего примера, так уж будьте последовательны в деле
устрашениЯ, возродите XVI век, возродите весь арсенал пыток, возродите и
”ариначчи и заплечных дел мастеров, возродите виселицу, колесо, костер,
дыбу, отрезайте уши, четвертуйте, заживо закапывайте людей в Яму, бросайте в
кипЯщий котел, откройте на всех парижских перекрестках, нарЯду с витринами
лавок, витрину страшных трофеев палача, куда постоЯнно будет поставлЯтьсЯ
свежее мЯсо. ‚озродите Њонфокон, его шестнадцать столбов на подпорах из
нетесаного камнЯ, его подвалы, полные костей, его брусьЯ, крюки, цепи,
остатки скелетов, меловой холм, загаженный воронами, все разновидности
виселиц и трупный запах, который разноситсЯ по всему ’ампльскому предместью,
когда ветер дует с северо-востока. ‚озродите в исконном виде эту гигантскую
вотчину парижского палача. ‚от уж поистине всем примерам пример! ‚от вам
смертнаЯ казнь, разработаннаЯ до тонкости. ‚от вам система пыток со всеми
должными градациЯми. ‚от ужас, устрашающий по-настоЯщему.
€ли же последуйте английскому образцу. ‚ Ђнглии, стране торговой,
захваченного на побережье близ „увра контрабандиста вешают длЯ примера и длЯ
примера же оставлЯют на виселице; но, дабы труп не пострадал от перемен
погоды, его обертывают в холст, просмоленный длЯ прочности. ‚от это
коммерческаЯ сметка! ‚ какой другой стране придумают смолить повешенных?
Ћднако тут все-таки есть подобие логики. ќто наиболее гуманное решение
теории устрашающего примера.
Ќо вы-то, неужели вы всерьез думаете о примере, тайком перерезаЯ горло
какому-нибудь горемыке в самом безлюдном закоулке внешних бульваров? Џускай
уж на ѓревской площади, среди белого днЯ; но у заставы ‘ен-†ак! € в восемь
часов утра! Љто там проходит? Љто там бывает? Љому известно, что вы
собрались убивать там человека? € длЯ кого это может быть примером?
Ћчевидно, длЯ деревьев на бульваре.
Ќеужели вы сами не замечаете, что совершаете публичные казни крадучись,
прЯчась ото всех? Ќеужели вы не сознаете, что вам страшно и стыдно творить
такое дело? —то ваш лепет Discite justitiam moniti {"“читесь блюсти
справедливость" (лат.) - 620-й стих 6-й песни "ќнеиды" ‚ергилиЯ: "Ќе
презирайте богов и учитесь блюсти справедливость!".} смешно слушать, что в
сущности вы смущены, растерЯны, сбиты с толку, не убеждены в своей правоте,
'заражены общим сомнением, рубите головы по привычке и сами не понимаете,
зачем это делаете? Ќеужели вы не чувствуете в глубине души, что вами
утрачена общественнаЯ и нравственнаЯ оценка той кровавой миссии, которую
предшественники ваши, судьи былых времен, осуществлЯли с невозмутимо
спокойной совестью? Ќеужели вы по ночам не чаще их ворочаетесь в постели?
’е, что раньше вас выносили смертный приговор, были уверены в правоте,
справедливости и благодетельности этого приговора. †увенель дез ћрсен
почитал себЯ судьей; ќли де ’орет почитал себЯ судьей; ‹обардемон, ‹а ђейни,
‹афемас, и те почитали себЯ судьЯми; а у вас, в тайниках души, нет
уверенности, что вы не убийцы!
‚ы сменили ѓревскую площадь на заставу ‘ен-†ак, толпу - на уединение,
Ясный день - на предрассветную мглу. ‚ы делаете свое дело, и руки у вас
дрожат. ‚ы прЯчетесь - посмейте это отрицать!
€так, все доводы в пользу смертной казни уничтожены, все умствованиЯ
прокуроров сведены к нулю. ‚есь сор обвинительных речей обращен в пепел и
выметен вон. ‚ свете логики мгновенно рассеиваютсЯ все ложные заключениЯ.
’ак пусть же королевские прислужники не смеют больше требовать от нас, как
от присЯжных, от нас, как от людей, вынесениЯ смертных приговоров,
медоточивыми голосами заклинаЯ нас во имЯ безопасности общества, во имЯ
торжества правосудиЯ и ради устрашающего примера. ‚се это красоты риторики -
мыльные пузыри и больше ничего! „остаточно проткнуть их булавкой, и они
лопнут в один миг. Џод всем этим слащавым красноречием кроетсЯ черствость,
варварскаЯ жестокость, желание выслужитьсЯ, необходимость отработать свое
жалование. ‡амолчите, царедворцы! Џод бархатной лапкой судьи чувствуютсЯ
когти палача.
ЌельзЯ хладнокровно говорить о том, что такое королевский прокурор по
уголовным делам. ќто человек, который зарабатывает себе на жизнь тем, что
отправлЯет других людей на смерть. ќто штатный поставщик эшафота. € в то же
времЯ это господин, притЯзающий на образование и литературный слог, а
главное, на ораторское красноречие, умеющий к случаю, перед тем как
потребовать смертного приговора, ввернуть латинскую цитату, жаждущий
произвести впечатление и потешить свое жалкое самолюбие там, где длЯ других
решаетсЯ вопрос жизни; у него есть свои классические образцы, свои
недосЯгаемые идеалы, длЯ него Ѓелар и Њаршанжи то же, что длЯ иного поэта
ђасин или Ѓуало. Ћн склонЯет судебные прениЯ в сторону гильотины, такова его
роль, его должность. ЋбвинительнаЯ речь длЯ него - литературное упражнение,
он расцвечивает ее метафорами, уснащает цитатами, заботЯсь о том, чтобы
пленить публику, а главное дам. “ него в запасе имеетсЯ набор пошлостей,
которые воспринимаютсЯ неискушенными провинциалами как новинка, он щеголЯет
изысканными ораторскими приемами, манерностью и жеманством. …му ненавистна
простота и Ясность не меньше, чем авторам трагедий, последователЯм „елилЯ.
Ќе бойтесь, он не станет называть вещи своими именами. ”и, как это можно!
‚се понЯтиЯ, которые в обнаженном виде вас бы покоробили, он умеет ловко
замаскировать эпитетами и прилагательными. Ћн придает г-ну ‘ансону вполне
презентабельный вид. Ћн окутывает флером нож гильотины, он затушевывает
помост, он обвивает гирлЯндами красноречиЯ кровавую корзину. ЏолучаетсЯ
умильно и пристойно. ‚ообразите себе, как он сидит вечером у себЯ в
кабинете, кропотливо и тщательно подготовлЯЯ такую речь, чтобы через полтора
месЯца после нее был воздвигнут эшафот. ‚ообразите себе, как он из кожи вон
лезет, чтобы подвести голову подсудимого под самую зловещую статью
уголовного кодекса. ‚ообразите себе, как он перепиливает шею несчастного с
помощью негодного закона. Ћбратите внимание, как он вводит в мешанину из
иносказаний и обещаний две-три Ядовитые цитатки, чтобы всеми правдами и
неправдами выжать из них письменный приговор другому человеку. Ќе кажетсЯ ли
вам, что под письменным столом, в темном уголке у его ног сидит на корточках
палач, и он, времЯ от времени, останавливаЯсь, говорит палачу, как хозЯин
прожорливому псу:
- Џогоди! Џогоди! Џолучишь свою кость!
‚прочем, не исключено, что в частной жизни этот прислужник королЯ -
честнейший человек, хороший отец, хороший сын, хороший муж, хороший друг,
как гласЯт все надписи на нагробных памЯтниках кладбища Џер-‹ашез.
Ѓудем надеЯтьсЯ, что недалек тот день, когда закон упразднит эту
гнусную должность. ‘амый воздух современной цивилизации рано или поздно
должен уничтожить смертную казнь.
‚ременами невольно думаетсЯ, что защитники смертной казни не отдают
себе Ясного отчета в том, что это такое. „а сравните вы хоть раз любое
преступление с тем возмутительным правом, которое общество самовластно
присвоило себе, с правом отнимать то, чего оно не давало, с этой карой,
котораЯ сама по себе ЯвлЯетсЯ самым непоправимым из всех непоправимых зол!
Ћдно из двух:
‹ибо у человека, которого вы караете, нет семьи, нет родных, нет никого
близкого на свете. ‡начит, он не получил ни воспитаниЯ, ни образованиЯ,
никто не позаботилсЯ направить на верный путь его ум и сердце. Џо какому же
праву вы убиваете в таком случае этого злосчастного сироту? ‚ы наказываете
его за то, что он с детства прозЯбал без опоры и поддержки. ‚ы вменЯете ему
в вину одиночество, в котором сами же оставили его. …го несчастье вы
возводите в преступление! Ќикто не научил его оценивать свои поступки. Ћн
ничего не знает. ’ак вините же его судьбу, а не его самого. Ќе карайте
невинного!
…сли же у этого человека есть семьЯ, неужели вы думаете, что, наносЯ
ему смертельный удар, вы не задеваете больше никого? —то его отец, мать,
дети не пострадают от этого? Ќет! “биваЯ его, вы обезглавливаете целую
семью. Ђ значит, и в этом случае вы караете невинных.
‘лепой, нелепый закон, при всех обстоЯтельствах карающий невинных!
€золируйте преступника, у которого есть семьЯ. ‘идЯ в тюрьме, он будет
работать на нее. €з могилы он ведь ничем уже не в силах ей помочь. Љак
можете вы без содроганиЯ подумать о том, что станетсЯ с малолетними детьми,
мальчиками и девочками, которых вы лишаете отца, иначе говорЯ, насущного
хлеба? €ли вы рассчитываете, что через пЯтнадцать лет мальчики созреют длЯ
каторги, а девочки - длЯ шантана? Ќевинные страдальцы! Љогда в колониЯх
казнЯт раба, владельцу его выплачивают тысЯчу франков в возмещение убытков.
’ак, значит, хозЯина вы считаете нужным компенсировать, а семью нет? Ђ разве
здесь вы не отнимаете человека у тех, кому он принадлежит по праву? Џо праву
куда более незыблемому, чем раб - своему господину, принадлежит он отцу,
ЯвлЯетсЯ достоЯнием жены, собственностью детей.
Њы уже уличили ваш закон в убийстве, а теперь уличаем его в грабеже.
Ќо и этого мало, Ђ душа приговоренного? Ћ ней вы думаете? ‡наете вы,
что творитсЯ в ней? Љак же вы смеете так беспечно отправлЯть ее на тот свет?
‚ прежние времена в народе бытовала какаЯ-то вера. ЌосившиесЯ в воздухе
религиозные веЯниЯ могли в роковую минуту смЯгчить самого закоснелого
злодеЯ. Џриговоренный преступник в то же времЯ был и кающийсЯ грешник.
ђелигиЯ открывала перед ним потусторонний мир в тот миг, когда общество
закрывало длЯ него здешний; душой каждый ощущал бога. ќшафот был лишь гранью
между землей и небом. Ђ какие же упованиЯ можете вы свЯзать с эшафотом
теперь, когда в большинстве своем народ перестал веровать? Љогда все религии
обрастают плесенью, как старые корабли, что гниют в наших гаванЯх, а раньше,
быть может, открывали новые земли? Љогда малые дети насмехаютсЯ над богом?
Џо какому праву швырЯете вы в то неведомое, в котором сомневаетесь сами,
темные души осужденных вами, души, ставшие тем, что они есть, по милости
‚ольтера и Џиго-‹ебрена? ‚ы вверЯете их тюремному свЯщеннику, спору нет,
достойнейшему старцу; но верует ли он сам и может ли вселить веру? —то, если
длЯ него эта свЯщеннаЯ миссиЯ превратилась в докучную повинность? Љак можете
вы считать духовным пастырем того старичка, который сидит на телеге бок о
бок с палачом? Џисатель, обладавший большим талантом и чуткой душой, сказал
еще до нас: "†естокое дело - оставить палача, отнЯв духовника".
ђазумеетсЯ, все это доводы "сентиментального порЯдка", как презрительно
выражаютсЯ некоторые умники, черпающие свои доводы только из головы, но, на
наш взглЯд, доводы чувства наиболее убедительны, и мы зачастую предпочитаем
их доводам разума. ‚прочем, между теми и другими существует неразрывнаЯ
свЯзь, и этого не следует забывать.
’рактат о преступлениЯх отпочковалсЯ от „уха законов. Њонтескье породил
Ѓеккариа.
ђазум за нас, чувство за нас, и опыт тоже за нас. ‚ государствах,
которые могут служить образцом и где смертнаЯ казнь отменена, количество
уголовных преступлений идет на убыль с каждым годом. ‡адумайтесь над этим.
Ћднако мы не требуем немедленной и окончательной отмены смертной казни,
мы не хотим повторЯть необдуманный шаг палаты депутатов. Ќаоборот, мы
настаиваем на предварительных пробах, на всЯческих предосторожностЯх, на
сугубой осмотрительности. Љ тому же мы добиваемсЯ не только отмены смертной
казни, а коренного пересмотра всех видов наказаний, сверху донизу, от
тюремного запора до ножа гильотины, а одним из необходимых условий
добросовестного осуществлениЯ такого дела ЯвлЯетсЯ времЯ. Њы собираемсЯ в
другом месте подробно изложить, какой системы в данном случае следовало бы
придерживатьсЯ. Ќо независимо от того, будет ли смертнаЯ казнь отменена длЯ
отдельных родов преступников, как то длЯ фальшивомонетчиков, длЯ
поджигателей, длЯ взломщиков и т. д., мы настаиваем, чтобы уже теперь во
всех уголовных процессах председателю суда вменЯлось в обЯзанность задавать
присЯжным вопрос:
"„ействовал ли обвинЯемый в состоЯнии аффекта или из корыстных
побуждений?" € если присЯжные ответЯт, что "обвинЯемый действовал в
состоЯнии аффекта", ему не может быть вынесен смертный приговор. ’акое
решение по крайней мере избавило бы нас от некоторых вопиющих случаев казни.
“льбах и „ебакер были бы спасены. Ќе стали бы гильотинировать и Ћтелло.
Љстати, имейте в виду, что вопрос о смертной казни назревает с каждым
днем. Ќедалеко то времЯ, когда общество в целом решит его в том же смысле,
что и мы.
‘амым упрЯмым криминалистам следует призадуматьсЯ над тем, что за
последнее столетие смертнаЯ казнь Явно вырождаетсЯ, она становитсЯ все
мЯгче. Џризнак упадка. Џризнак слабости. Џризнак близкого конца. €счезли
пытки. €счезло колесование. €счезла виселица. ќто звучит дико, но сама
гильотина ЯвлЯетсЯ своего рода прогрессом.
ѓосподин ѓильотен был филантроп. „а, жестокаЯ, зубастаЯ, прожорливаЯ
”емида ”ариначчи и ‚углана, „еланкра и €саака ‹уазелЯ, Ћппеда и Њашо чахнет
на глазах. Ћна тощает. Ћна того и глЯди испустит дух.
‚от уже и ѓревскаЯ площадь открещиваетсЯ от нее. ѓревскаЯ площадь
жаждет реабилитироватьсЯ. ‘тараЯ кровопивица отлично вела себЯ в июле. Ћна
хочет начать новую жизнь, стать достойной своего благородного поведениЯ. ’ри
столетиЯ крЯду она проституировалась всеми видами эшафотов, а теперь вдруг к
ней вернулось целомудрие. Ћна устыдилась своего прежнего ремесла и хочет,
чтобы забыли ее позорную репутацию. Ћна изгонЯет палача. Ћна отмывает свою
мостовую.
‚ настоЯщее времЯ смертнаЯ казнь уже удалена из пределов Џарижа. Ђ,
скажем смело, очутитьсЯ за пределами Џарижа - значит очутитьсЯ за пределами
цивилизации.
‚се говорит в нашу пользу. Џо всем данным, и сама она что-то охает и
крЯхтит, эта гнуснаЯ машина, или, вернее, это чудище из дерева и камнЯ,
которое оказалось длЯ ѓильотена тем же, чем ѓалатеЯ длЯ Џигмалиона. ‘
определенной точки зрениЯ можно рассматривать описанные нами чудовищные
казни как весьма благоприЯтный признак. ѓильотина колеблетсЯ, неисправно
выполнЯет свои обЯзанности. ‚есь старый механизм смертной казни трещит по
швам.
Њы надеемсЯ, что мерзкаЯ машина уберетсЯ из ”ранции, и если богу будет
угодно, уберетсЯ хромаЯ, потому что мы постараемсЯ нанести ей основательный
удар.
Џусть ищет пристанища у каких-нибудь варваров, не в ’урции, нет, турки
приобщаютсЯ к цивилизации, и не у дикарей, те не пожелают ее {"Џарламент" о.
’аити только что отменил смертную казнь. (Џрим. автора.)} пусть спуститсЯ
еще ниже с лестницы цивилизации, пусть отправитсЯ в €спанию или в ђоссию.
Ћбщественное здание прошлого держалось на трех опорах: свЯщенник,
король, палач. „авно уже прозвучал голос: "Ѓоги уходЯт!". Ќедавно другой
голос провозгласил: "Љороли уходЯт!". Џора, чтобы третий голос произнес:
"Џалач уходит!".
’ак старый строй разрушитсЯ камень за камнем; так само провидение
довершит гибель прошлого. ‚ утешение тем, кто жалел об ушедших богах, можно
было сказать: остаетсЯ бог. ’ем, кто жалеет о королЯх, можно сказать:
остаетсЯ отечество. ’ем, кто пожалеет о палаче, сказать нечего.
ЏорЯдок не исчезнет вместе с палачом - этого вы не бойтесь.
‡дание будущего общества не рухнет оттого, что не будет этой постыдной
подпоры. –ивилизациЯ не что иное, как рЯд последовательных преобразований. €
вам предстоит быть свидетелЯми преобразованиЯ уголовного кодекса, который
проникнетсЯ •ристовым законом и озаритсЯ его благостным светом. Џреступление
будет впредь рассматриватьсЯ как болезнь, и против этой болезни найдутсЯ
свои врачи, которые заменЯт ваших судей, найдутсЯ больницы, которые заменЯт
вашу каторгу. ‘вобода уподобитсЯ здоровью. Њаслом и бальзамом будут
врачевать раны, которые прижигали железом и огнем. ’о зло, на которое
ополчались гневом, начнут лечить милосердием. ќто будет просто и величаво.
‚место виселицы - крест. ‚от и все.

15 марта 1832 г.

ЉЋЊ…„€џ ЏЋ ЏЋ‚Ћ„“ ’ђЂѓ…„€€*

{* Њы сочли нужным напечатать здесь нижеследующее вступление в форме
диалога, которое предшествовало четвертому изданию Џоследнего днЯ
приговоренного к смерти. —итаЯ его, следует помнить, какими возражениЯми
политического, нравственного и литературного порЯдка были встречены первые
изданиЯ этой книги. (Џримечание к изданию 1832 г.)}

„ействующие лица

ѓоспожа де Ѓленваль.
евалье.
ќргаст.
ќлегический поэт.
”илософ.
’олстый господин.
’ощий господин.
„амы.
‹акей.

‘ветскаЯ гостинаЯ.
ќлегический поэт (читает)

........................................
‚ лесу был слышен чей-то робкий шаг
„а над потоком хриплый лай собак;
Љогда же вновь печальнаЯ €зора,
‘ тревогой в сердце и тоской во взоре,
Ќа башню древнюю взошла без цели,
‹ишь ропот волн услышала она,
Ќо не звенела нежнаЯ струна
Џленительного менестрелЯ!

‘лушатели (хором). Ѓраво! Џрелестно! —удесно!

ђукоплесканиЯ.

ѓ-жа де Ѓленваль. ‚ конце есть что-то неуловимо таинственное, от чего
хочетсЯ плакать.
ќлегический поэт (скромно). ’рагедиЯ окутана флером.
евалье (качаЯ головой). ‘труна, менестрель - сплошнаЯ романтика!
ќлегический поэт. „а, романтика, но романтика рациональнаЯ, подлиннаЯ
романтика. —то поделаешь? Ќадо идти на уступки.
евалье. €дти на уступки! ’ак можно дойти до безвкусицы. џ лично все
романтические стихи отдам за одно это четверостишие:

Ѓернар-красавчик был разбужен
€звестьем с Џинда, что в зеленый грот
‹юбви искусство вечером придет
Љ искусству нравитьсЯ на ужин.

‚от истиннаЯ поэзиЯ! "‹юбви искусство вечером придет к искусству
нравитьсЯ"! ќто Я одобрЯю! Ђ теперь пошли какие-то "струны", "менестрели".
Ќикто не сочинЯет мадригалов. Ѓудь Я поэт, Я сочинЯл бы мадригалы. Ќо, увы,
Я не поэт.
ќлегический поэт. —то ни говорите, а элегии... евалье. Ќет, сударь,
только мадригалы. Љакой-то гость (элегическому поэту). ђазрешите маленькое
замечание. ‚ы пишете "древнЯЯ башнЯ". Џочему не написать "готическаЯ"?
ќлегический поэт. "ѓотическаЯ" не подходит длЯ стихов.
’от же гость. Ќу, это дело другое.
ќлегический поэт (сел на своего конька). ‚идите ли, сударь, надо
держать себЯ в узде. џ не принадлежу к числу тех, кто ломает французский
стих и тЯнет нас назад, к ђонсарам и Ѓребефам. џ романтик, но умеренный. ’о
же самое и в отношении чувств. џ признаю только нежные чувства,
мечтательность, грусть. Ќикакой крови, никаких ужасов. ’рагедию надо
окутывать флером. џ знаю, есть такие безумцы, необузданные фантазеры,
которые... Љстати, сударыни, вы читали новую книгу?
„амы. Љакую?
ќлегический поэт. Џоследний день...
’олстый господин. ‡амолчите, сударь. џ знаю, что вы имеете в виду. Ћдно
заглавие расстраивает мне нервы.
ѓ-жа де Ѓленваль. Њне тоже. ЋтвратительнаЯ книга. ‚от она.
„амы. Џокажите, покажите.

Љнига переходит из рук в руки.

Ћдна из дам (читает). Џоследний день при...
’олстый господин. ‘ударынЯ, пощадите!
ѓ-жа де Ѓленваль. ‚аша правда, это опаснаЯ книга. Џосле нее ходишь как
в кошмаре, чувствуешь себЯ разбитым.
Ћдна из дам (тихо). Ќепременно прочту.
’олстый господин. ЏриходитсЯ признать, что нравы портЯтсЯ день ото днЯ.
ѓосподи, какаЯ дикаЯ мысль! Џроследить, продумать, разобрать одно за другим,
не упускаЯ ничего, все физические страданиЯ, все нравственные муки, какие
должен испытать приговоренный в самый день казни! ‚едь это же ужас! €
поверите ли, сударыни, нашелсЯ писатель, которого увлекла эта мысль. € у
такого писателЯ нашлись читатели.
евалье. ‚ самом деле, непостижимаЯ наглость.
ѓ-жа де Ѓленваль. Ђ кто автор книги? ’олстый господин. Џервое издание
вышло безыменным.
ќлегический поэт. “ этого же автора есть еще два романа... Џризнаюсь, Я
не запомнил названий. Ћдин начинаетсЯ в морге, а кончаетсЯ на ѓревской
площади. € в каждой главе людоед пожирает младенца.
’олстый господин. ‚ы сами это читали, сударь?
ќлегический поэт. —итал, сударь; действие происходит в €сландии.
’олстый господин. ‚ €сландии! Љакой ужас!
ќлегический поэт. Љроме того, он сочинЯет оды, баллады и еще что-то,
где дело касаетсЯ Ѓунаберды.
евалье (смеЯсь). Ѓелиберды! ‚оображаю, как это звучит в стихах.
ќлегический поэт. Ћн напечатал также драму - если можно назвать это
драмой. ’ам имеетсЯ такаЯ поэтическаЯ строка:

„вадцать пЯтого июнЯ пЯтьдесЯт седьмого года.

Љакой-то гость. ‚от так поэзиЯ!
ќлегический поэт. ѓораздо проще изобразить это цифрами. ‚зглЯните,
сударыни:
25-го июнЯ 57 года.
(‘меетсЯ).

‚се смеютсЯ.

евалье. „а, современную поэзию трудно понЯть.
’олстый господин. Ќу, об этом субъекте нечего говорить. Ћн просто
плохой версификатор. Љак, бишь, его зовут?
ќлегический поэт. …го фамилию не только трудно запомнить, но и
произнести трудно. —то-то близкое к готам, вестготам или остготам.
(‘меетсЯ.)
ѓ-жа де Ѓленваль. „урной человек.
’олстый господин. Ћтвратительный.
ЊолодаЯ женщина. Њне говорил один его знакомый... -
’олстый господин. ‚ы знакомы с его знакомым?
ЊолодаЯ женщина. „а. € этот знакомый говорил, что он тихий, простой
человек. †ивет уединенно и по целым днЯм возитсЯ со своими детьми.
Џоэт. Ђ по ночам он трудитсЯ над мрачными стихами. Љак странно; у менЯ
сама собой сложилась стихотворнаЯ строка:

Ђ по ночам он трудитсЯ над мрачными стихами.

€ цезура на месте. ЋстаетсЯ только найти рифму. Ќашел! "ѓрехами".
ѓ-жа де Ѓленваль. Quidquid tentabat dicere, versus erat {"—то ни начнет
говорить, все выходило стихом" (лат.). ѓ-жа де Ѓленваль перефразирует стих
из автобиографии ЋвидиЯ, говорЯщего о себе (Ћвидий, "‘корби", кн. 4, элегиЯ
10, стр. 26):
Et quod tentabam scribere versus erat.
(—то ни начну Я писать, все выходило стихом.)
‚. ѓ"}!
’олстый господин. ‚ы сказали, что у этого писаки есть маленькие дети.
Ќе верю, сударынЯ! “ сочинителЯ такой книги! ’акого гнусного произведениЯ!
Ћдин из гостей. Ђ с какой целью он написал эту книгу?
ќлегический поэт. Џочем Я знаю?
”илософ. Ћн, кажетсЯ, думает этой книгой способствовать отмене смертной
казни.
’олстый господин. џ же вам говорю, просто безобразие!
евалье. Ђга! Џонимаю! Џоединок с палачом.
ќлегический поэт. Ћн Яростно ополчилсЯ на гильотину.
’ощий господин. ‚ерно, все высокопарные разглагольствованиЯ?
’олстый господин. Ќе угадали. ‘мертной казни, как таковой, там
посвЯщено не больше двух строчек. ‚се остальное - только ощущениЯ.
”илософ. ЉрупнаЯ ошибка. Џо этому вопросу можно многое сказать. Ђ драма
или роман отнюдь не убедительны. Љстати, Я читал книжку. Џлохо написана.
ќлегический поэт. Ћтвратительно! ђазве это можно назвать искусством?
ќто значит перейти все границы и лезть напролом. …сли бы еще преступник был
какой-нибудь известный. Ќичуть не бывало. —то он сделал? Ќикто не знает. Ђ
вдруг это какой-нибудь отпетый мерзавец? Љак можно заставлЯть менЯ
заниматьсЯ кем-нибудь, кого Я не знаю?
’олстый господин. Ќикто не имеет права навЯзывать читателю чисто
физические страданиЯ. Љогда Я смотрю трагедию со всЯкими смертоубийствами,
менЯ это не трогает. Ќо от этой книжки у человека волосы шевелЯтсЯ на голове
и мороз подирает по коже, а потом всю ночь мерещатсЯ кошмары. џ два днЯ был
болен после того, как прочел ее.
”илософ. ‡аметьте вдобавок, что это холодное, рассудочное литературное
произведение.
Џоэт. ‹итературное произведение!! —то вы!
”илософ. „а, да. Ќо, как вы правильно изволили заметить, оно лишено
подлинной художественности. ЊенЯ не волнует голаЯ абстракциЯ, идеЯ в чистом
виде. џ не вижу здесь личности, созвучной моей. Ђ в самом слоге нет ни
простоты, ни Ясности. ‚ нем чувствуетсЯ архаический душок. ‚едь вы так и
говорили?
Џоэт. Ќу, да, разумеетсЯ. ‹ичности здесь ни к чему.
”илософ. Џриговоренный - совсем неинтереснаЯ фигура.
Џоэт. Љак он может кого-нибудь заинтересовать? Ћн совершил преступление
и не раскаиваетсЯ. џ бы написал совсем по-иному. џ бы рассказал историю
жизни приговоренного. ‘ын благородных родителей. Ћтличное воспитание.
‹юбовь. ђевность. Џреступление, которое нельзЯ назвать преступлением. Ђ
потом угрызениЯ, угрызениЯ, бесконечные угрызениЯ. Ќо человеческие законы
неумолимы; он должен умереть. € вот тут-то Я бы коснулсЯ вопроса о смертной
казни! ’ут он был бы у места!
ѓ-жа де Ѓленваль. ’ак! ’ак!
”илософ. Џростите. ‚ таком виде, как предлагаете вы, сударь, книга
ничего бы не доказывала. ЌельзЯ идти от частного к общему.
Џоэт. —то ж! Њожно придумать лучше; например, сделать героем книги
Њальзерба, добродетельного Њальзерба! Ћписать его последний день, его казнь!
Љакое возвышенное, назидательное зрелище! џ бы плакал, трепетал, мне бы
самому хотелось последовать за ним на эшафот.
”илософ. Ђ мне нет.
евалье. € мне тоже. ‚ сущности, ваш господин де Њальзерб был
революционер.
”илософ. € казнь Њальзерба не может служить доводом против смертной
казни вообще.
’олстый господин. Ђ зачем заниматьсЯ смертной казнью? Љакое вам дело до
смертной казни? „олжно быть, автор книги очень низкого происхождениЯ, если
он вздумал досаждать нам этим вопросом.
ѓ-жа де Ѓленваль. „а, да, ужасно неделикатный человек!
’олстый господин. Ћн водит нас по тюрьмам, по каторге, по Ѓисетру.
‘омнительное развлечение. ‚сем известно, что это клоаки. Ќо какое до этого
дело обществу?
ѓ-жа де Ѓленваль. ‡аконы тоже не дети писали.
”илософ. Ќу, все-таки, если изложить факты правдиво...
’ощий господин. Ђга! €менно правды тут и не видно. Ћткуда поэту быть
осведомленным в таких делах? „лЯ этого надо по меньшей мере занимать
должность королевского прокурора. ‚от, к примеру: в одной газете Я прочел
выдержки из этой книги; там сказано, что приговоренный не произносит ни
слова, когда ему читают смертный приговор; а между тем Я собственными
глазами видел приговоренного, который в эту минуту громко вскрикнул. ЉакаЯ
же это правда?
”илософ. Ќо позвольте...
’ощий господин. Џослушайте, господа, писать о гильотине, о ѓревской
площади - просто дурной тон. „оказательство налицо: судЯ по всему, эта книга
портит вкусы, не дает читателю чистых, свежих, простодушных радостей. Љогда
же, наконец, ЯвЯтсЯ ревнители здоровой литературы? ‚от будь Я членом
”ранцузской академии - к слову сказать, своими обвинительными речами Я,
пожалуй, и заслужил это право... Ђ вот, кстати, и господин ќргаст, он ведь
академик. €нтересно узнать его мнение о Џоследнем дне приговоренного к
смерти.
ќргаст. џ его не читал и не собираюсь читать. ‚чера на обеде у госпожи
де ‘енанж Я слышал, как маркиза де Њориваль беседовала об этой книжке с
герцогом де Њелькуром. ѓоворЯт, там есть выпады против судейского сословиЯ и
лично против председателЯ суда д'Ђлимона. € целаЯ глава там будто бы
направлена против религии, а другаЯ - против монархии. Ќет, будь Я
королевским прокурором...
евалье. Џри чем тут прокурор! Ђ хартиЯ? Ђ свобода печати? € все же,
согласитесь, это возмутительно, что поэт вздумал отменЯть смертную казнь.
Џосмел бы кто-нибудь при прежнем режиме опубликовать книгу против пыток!..
Ќо после взЯтиЯ Ѓастилии все можно писать! Љниги - это страшное зло.
’олстый господин. ‘трашное зло. ‘удите сами: жили люди спокойно, ни о
чем не думаЯ. ‚ремЯ от времени где-нибудь во ”ранции рубили кому-нибудь
голову, не больше чем двум в неделю. ‚се это тихо, без огласки. Ќикто не
роптал. Ќикого это не волновало. ’ак нет же, поЯвлЯетсЯ книга, да такаЯ, от
которой только головную боль наживешь.
’ощий господин. Ќи один присЯжный, прочтЯ ее, не станет выносить
смертный приговор!
ќргаст. Ќапрасное смущение умов.
ѓ-жа де Ѓленваль. Ђх, книги, книги! Љто бы ждал этого от литературного
произведениЯ?
Џоэт. Ќу что вы! €ные книги - сущий Яд, они прЯмо способствуют
ниспровержению общественного порЯдка.
’ощий господин. Ќе говорЯ уже о Языке, в котором господа романтики тоже
пытаютсЯ произвести переворот.
Џоэт. Џозвольте, сударь: романтики романтикам рознь.
’ощий господин. ‚о всем царит дурной тон.
ќргаст. ‚ы правы. „урной тон.
’ощий господин. ‘ этим невозможно спорить.
”илософ (склонЯЯсь над креслом одной из дам). Ћ таких вещах теперь не
говорЯт даже на улице Њуфтар.
ќргаст. ”у! ЉакаЯ отвратительнаЯ книга!
ѓ-жа де Ѓленваль. ‘тойте, не бросайте ее в огонь. Ћна из библиотеки.
евалье. ‚спомните, как было в наше времЯ. Љак все испортилось с тех
пор - и вкусы и нравы! ‚ы помните, как было в наше времЯ, госпожа де
Ѓленваль?
ѓ-жа де Ѓленваль. Ќет, не помню.
евалье. Љакой миролюбивый, веселый и остроумный народ были мы,
французы! Џышные празднества, грациозные стихи! ЏрелестнаЯ жизнь! —то может
быть изЯщнее, чем мадригал, написанный господином де ‹агарпом по случаю
большого бала, который супруга маршала де Њальи дала в тысЯчу семьсот... в
год казни „амьена!
’олстый господин (со вздохом). Ѓлаженные времена! ’еперь и нравы стали
ужасны и книги не лучше того. ‚спомните прекрасную строку из Ѓуало:

“падок искусства идет за падением нравов.

”илософ (поэту, тихо). ‚ этом доме кормЯт ужином?
ќлегический поэт. „а, потерпите немножко.
’ощий господин. Џодумайте, до чего теперь дошли: задумали отменить
смертную казнь и длЯ этого пишут грубые, безнравственные книги, самого
дурного тона, вроде этой, как ее: Џоследний день приговоренного, что ли?
’олстый господин. Џрошу вас, друг мой, прекратим разговор об этой
ужасной книге. Ђ кстати, раз мне посчастливилось встретить вас, скажите, что
вы собираетесь сделать с тем подсудимым, чью жалобу мы отклонили три недели
назад?
’ощий господин. ђади бога, пощадите! џ сейчас в отпуску. „айте мне
вздохнуть свободно. Џотерпите до моего возвращениЯ. Ћднако, если там будут
тЯнуть, Я напишу своему заместителю...
‹акей (входЯ). ‘ударынЯ, кушать подано.

ЏЋ‘‹…„Ќ€‰ „…Ќњ Џђ€ѓЋ‚Ћђ…ЌЌЋѓЋ Љ ‘Њ…ђ’€

Ѓисетр
I

Џриговорен к смерти!
ЏЯть недель живу Я с этой мыслью, один на один с ней; она ни на миг не
покидает менЯ, леденит менЯ, тЯжестью своей пригибает к земле.
Љогда-то - мне кажетсЯ, с тех пор прошли не недели, а годы, - Я был
человеком, как все люди. Ќа каждый день, на каждый час, на каждую минуту
находилась у менЯ новаЯ мысль. Њой ум, свежий и молодой, был богат
выдумками. Ћн изощрЯлсЯ, развертываЯ их передо мной беспорЯдочной и
бесконечной вереницей, расшиваЯ все новыми узорами грубую и хрупкую ткань
жизни. Њелькали там девичьи лица, пышные епископские облачениЯ, выигранные
битвы, шумные, горЯщие огнЯми театральные залы, и снова девичьи лица и
уединенные прогулки в темноте под лапчатыми ветвЯми каштанов. Џир моего
воображениЯ никогда не иссЯкал. џ мог думать о чем хотел, Я был свободен.
’еперь Я пленник. Њое тело заковано в кандалы и брошено в темницу, мой
разум в плену у одной мысли. “жасной, жестокой, неумолимой мысли! џ думаю,
понимаю, сознаю только одно: приговорен к смерти!
—то бы Я ни делал, жестокаЯ мысль всегда здесь, рЯдом, точно гнетущий
призрак, одна она, лицом к лицу со мной, несчастным, она ревниво гонит прочь
все, чем можно отвлечьсЯ, и стоит мне отвернутьсЯ или закрыть глаза, как ее
ледЯные пальцы встрЯхивают менЯ. Ћна проскальзывает во все грезы, в которых
мое воображение ищет прибежища от нее, страшным припевом вторит всем
обращенным ко мне словам, вместе со мной приникает к ненавистным решеткам
темницы, не дает мне покоЯ наЯву, подстерегает мой тревожный сон и тут, во
сне, предстает мне под видом ножа.
‚от Я проснулсЯ в испуге и подумал: "‘лава богу, это только сон!" € что
же! Ќе успел Я приподнЯть тЯжелые веки и увидеть подтверждение роковой мысли
в окружающей менЯ ужасной Яви, в мокрых и осклизлых плитах пола, в тусклом
свете ночника, в грубой ткани надетого на менЯ балахона, на угрюмом лице
стражника, чьЯ лЯдунка поблескивает сквозь решетку камеры, как уже мне
почудилсЯ чей-то шепот над самым моим ухом: "Џриговорен к смерти!"

ќто было Ясным августовским утром. ‡а три днЯ до того началсЯ надо мной
суд, и три днЯ подрЯд туча зрителей собиралась каждое утро на приманку моего
имени и моего преступлениЯ и располагалась на скамьЯх зала заседаний, точно
воронье вокруг трупа; три днЯ подрЯд передо мной непрерывно кружил
фантастический хоровод судей, свидетелей, защитников, королевских
прокуроров, то карикатурный, то кровожадный, но неизменно мрачный и
зловещий. Џервые две ночи Я не мог заснуть от возбуждениЯ и ужаса; на третью
заснул от скуки и усталости. ЊенЯ увели в полночь, когда присЯжные удалились
на совещание. Љак только Я очутилсЯ опЯть на соломе своей темницы, так сразу
же уснул глубоким сном, сном забвениЯ. ќто был первый отдых за много дней.
џ был погружен в глубочайшие глубины сна, "когда пришли менЯ будить.
’опот подбитых гвоздЯми башмаков тюремщика, бренчание свЯзки ключей, пронзи-
тельный скрежет засова не разбудили менЯ, как обычно; проснулсЯ Я, только
когда надзиратель грубо потрЯс менЯ за плечо и грубо крикнул мне в самое
ухо: "„а вставай же!" џ открыл глаза и в испуге привскочил на своей
подстилке. ‚ этот миг сквозь высокое и узкое оконце камеры на потолке
коридора, заменЯвшем мне небо, Я увидел желтоватый отблеск - признак солнца
длЯ тех, кто привык к тюремным потемкам. џ люблю солнце.
- Џогода хорошаЯ, - сказал Я тюремщику. Ћн сперва не ответил, как будто
не решил, стоит ли потратить на менЯ хоть одно слово; потом пробурчал
нехотЯ:
- ‚се может быть.
џ не двигалсЯ с места, еще не вполне очнувшись, улыбаЯсь и не спускаЯ
глаз с легких золотистых бликов на потолке.
- •ороший денек, - повторил Я.
- „а, - ответил он, - вас там дожидаютсЯ. Љак паутина пресекает полет
мотылька, так эти слова разом вернули менЯ к беспощадной действительности.
‘ловно при вспышке молнии Я увидел мрачный зал заседаний, полукруг
судейского стола и на нем груду окровавленных лохмотьев, три рЯда
свидетелей, их тупые лица, двух жандармов на двух концах моей скамьи,
увидел, как суетЯтсЯ черные мантии, как проходит зыбь по головам толпы в
темной глубине зала, как буравит менЯ взглЯд двенадцати присЯжных, которые
бодрствовали, пока Я спал.
џ поднЯлсЯ; зубы у менЯ стучали, дрожащие руки не могли нащупать
одежду, ноги подкашивались. Ќа первом же шаге Я споткнулсЯ, точно носильщик
под непосильным грузом. ’ем не менее Я пошел за тюремщиком.
“ порога камеры менЯ ждали оба жандарма. Њне опЯть надели наручники.
’ам был очень хитрый замочек, который долго запирали. џ стоЯл безучастно -
машинку прилаживали к машине.
Њы прошли через внутренний двор. ‘вежий утренний воздух подбодрил менЯ.
џ поднЯл голову. Ќебо было голубое, жаркие солнечные лучи, пересеченные
длинными трубами, ложились огромными треугольниками света поверх высоких и
мрачных тюремных стен. Џогода в самом деле была хорошаЯ.
Њы поднЯлись по винтовой лестнице; прошли один коридор, потом второй,
третий; потом перед нами раскрылась низкаЯ дверца. ѓорЯчий воздух вместе с
шумом вырвалсЯ оттуда и ударил мне в лицо; это было дыхание толпы в зале
заседаний. џ вошел.
Џри моем поЯвлении лЯзгнуло оружие, загудели голоса. ‘ грохотом
задвигались скамьи; затрещали загородки; и пока Я шел через длинный зал
между двумЯ рЯдами солдат и толпившимисЯ по обе стороны зрителЯми, у менЯ
было такое чувство, словно на мне сходЯтсЯ все нити, которые управлЯют этими
повернутыми в мою сторону лицами с разинутыми ртами.
’олько тут Я заметил, что кандалов на мне нет; но не мог вспомнить, как
и когда их снЯли.
‚друг настала полнаЯ тишина. џ дошел до своего места. ‚ тот самый миг,
когда улеглась сумЯтица в зале, улеглась и сумЯтица в моих мыслЯх. џ сразу
отчетливо понЯл то, что лишь смутно представлЯл себе раньше, понЯл, что
настала решительнаЯ минута - сейчас мне произнесут приговор.
Љак ни странно, но тогда мысль эта не ужаснула менЯ. Ћкна были
раскрыты, воздух и шум города свободно вливались в них; в зале было светло,
как на свадьбе; веселые солнечные лучи чертили тут и там Яркие отражениЯ
оконных стекол, то вытЯнутые на полу, то распластанные по столам, то
перегнутые по углам стен; от окон, от этих ослепительных прЯмоугольников,
как от огромной призмы, тЯнулись по воздуху столбы золотистой пыли.
‘удьи сидели впереди с довольным видом - верно, радовались, что дело
близитсЯ к концу. Ќа лице председателЯ, мЯгко освещенном отблеском оконного
стекла, было мирное, доброе выражение; а молодой член суда; теребЯ свои
брыжи, почти что весело болтал с хорошенькой дамой в розовой шлЯпке, по
знакомству сидевшей позади него.
’олько присЯжные были бледны и хмуры - надо полагать, утомились от
бессонной ночи, некоторые зевали. ’ак не ведут себЯ люди, только что
вынесшие смертный приговор; на лицах этих добродушных обывателей Я читал
только желание поспать.
Ќапротив менЯ окно было распахнуто настежь. џ слышал, как
пересмеиваютсЯ на набережной продавщицы цветов; а у наружного краЯ
подоконника из щели в камне тЯнулсЯ желтенький цветочек и заигрывал с
ветерком, весь пропитанный солнечным светом.
Ћткуда было взЯтьсЯ мрачной мысли посреди таких ласкающих впечатлений?
“пиваЯсь воздухом и солнцем, Я мог думать только о свободе; этот сиЯющий
день зажег во мне надежду; и Я стал ждать приговора так же доверчиво, как
ждет человек, чтобы ему даровали свободу и жизнь.
Њежду тем ЯвилсЯ мой адвокат. …го дожидались Ћн только что позавтракал
плотно и с аппетитом. „ойдЯ до своего места, он с улыбкой наклонилсЯ ко мне.
- џ надеюсь, - сказал он.
- Џравда? - спросил Я беспечно и тоже улыбнулсЯ.
- Ќу да, - подтвердил он, - их заключениЯ Я еще не знаю, но они,
несомненно, отвергнут преднамеренность, и поэтому можно рассчитывать на
пожизненную каторгу.
- —то вы говорите! - возмутилсЯ Я. - ’огда уж во сто крат лучше смерть!
"„а, смерть! Љстати, Я ничем не рискую, говорЯ так, - нашептывал мне
внутренний голос. - ‚едь смертный приговор непременно должны выносить в
полночь, при свете факелов, в темном мрачном зале, холодной дождливой зимней
ночью. Ђ в Ясное августовское утро, да при таких славных присЯжных это
невозможно!" € Я снова стал смотреть на желтенький цветочек, освещенный
солнцем.
Ќо тут председатель, поджидавший только адвоката, приказал мне встать.
‘олдаты взЯли на караул; словно электрический ток прошел по залу - все как
один поднЯлись. Ќевзрачный плюгавый человечек, сидевший за столом пониже
судейского стола, очевидно, секретарь, стал читать приговор, вынесенный
присЯжными в мое отсутствие. •олодный пот выступил у менЯ по всему телу; Я
прислонилсЯ к стене, чтобы не упасть.
- ‡ащитник! €меете ли вы что-либо возразить против применениЯ
наказаниЯ? - спросил председатель.
џ-то мог бы возразить против всего, только не находил слов. џзык прилип
у менЯ к гортани.
‡ащитник встал. џ понЯл, что он стараетсЯ смЯгчить заключение присЯжных
и подменить вытекающую из него кару другой, той, о которой он мне говорил
только что, а Я даже слушать не захотел.
Љак же сильно было мое возмущение, если оно пробилось сквозь все
противоречивые чувства, волновавшие менЯ! џ хотел вслух повторить то, что
раньше сказал защитнику: во сто крат лучше смерть! Ќо у менЯ перехватило
дыхание, Я только дернул адвоката за рукав и судорожно выкрикнул:
- Ќет!
Џрокурор оспаривал доводы адвоката, и Я слушал его с глупым
удовлетворением. Џотом судьи удалились, а когда вернулись, председатель
прочитал мне приговор.
- Џриговорен к смерти! - повторила толпа; и когда менЯ повели прочь,
все эти люди ринулись мне вслед с таким грохотом, будто рушилось здание. џ
шел как пьЯный, как оглушенный. ‚о мне произошел полный переворот. „о
смертного приговора Я ощущал биение жизни, как все, дышал одним воздухом со
всеми; теперь же Я почувствовал Явственно, что между мной и остальным миром
выросла стена. ‚се казалось мне не таким, как прежде. ирокие, залитые
светом окна, чудесное солнце, безоблачное небо, трогательный желтый цветочек
- все поблекло, сделалось белым, как саван. € живые люди, мужчины, женщины,
дети, теснившиесЯ на моем пути, стали похожи на привидениЯ.
‚низу у подъезда менЯ ждала чернаЯ, замызганнаЯ карета с решетками.
Џрежде чем сесть в нее, Я окинул площадь беглым взглЯдом.
- ‘мотрите! Џриговоренный к смерти! - кричали прохожие, сбегаЯсь к
карете. ‘квозь пелену, словно вставшую между мной и миром, Я различил двух
девушек, впившихсЯ в менЯ жадными глазами.
- Ћтлично! - воскликнула та, что помоложе, и захлопала в ладоши. - ќто
будет через шесть недель!

III

Џриговорен к смерти!
Ќу что тут такого? "‚се люди, - помнитсЯ, прочел Я в какой-то книге,
где больше ничего не было примечательного, - все люди приговорены к смерти с
отсрочкой на неопределенное времЯ". ‡начит, ничто особенно не изменилось в
моем положении. ‘ той минуты, как мне прочли приговор, сколько умерло людей,
располагавших прожить долгую жизнь! ‘колько опередило менЯ молодых,
свободных, здоровых, собиравшихсЯ в урочный день посмотреть, как мне отрубЯт
голову на ѓревской площади! € сколько таких, которые еще гулЯют, дышат
свежим воздухом, уходЯт и приходЯт когда им вздумаетсЯ и все же, может быть,
опередЯт менЯ!
„а и о чем особенно жалеть мне в жизни? ‚ самом деле, полумрак и черный
хлеб темницы, ковшик †идкой похлебки из арестантского котла, грубость
обращениЯ длЯ менЯ, приученного к изысканной вежливости, ругань тюремщиков и
надсмотрщиков, ни единого человека, который пожелал бы перемолвитьсЯ со мной
словом, непрерывное внутреннее содрогание при мысли, что сделал Я и что за
это сделают со мной, - вот почти единственные блага, которые может отнЯть у
менЯ палач.
Ќет! ‚се равно это ужасно!

—ернаЯ карета доставила менЯ сюда, в этот гнусный Ѓисетр.
Ќа расстоЯнии он имеет довольно величественный вид. ђасположено все
здание по гребню холма, и когда оно выситсЯ вдалеке, на горизонте, в нем еще
чувствуетсЯ что-то от горделивой пышности королевского замка. Ќо чем ближе,
тем Явственнее дворец превращаетсЯ в лачугу. ‚ыщербленные кровли оскорблЯют
глаз. Ќа царственном фасаде лежит клеймо постыдного упадка; стены словно
изъедены проказой. ‚ окнах не осталось ни зеркальных, ни простых стекол; они
забраны толстыми железными решетками, к переплетам которых то тут, то там
льнет испитое лицо каторжника или умалишенного.
’акова жизнь, когда видишь ее вблизи.

‘ейчас же по приезде Я попал в железные тиски. Ѓыли принЯты
чрезвычайные меры предосторожности;
за едой мне не полагалось ни ножа, ни вилки. Ќа менЯ надели
"смирительную рубашку", нечто вроде мешка из парусины, стеснЯвшего движениЯ
рук; тюремные надзиратели отвечали за мою жизнь. џ подал кассационную
жалобу. ‡начит, им предстоЯло промучитьсЯ со мной недель шесть-семь, чтобы
целым и невредимым сохранить менЯ до ѓревской площади.
Џервые дни мне выказывали особую предупредительность, нестерпимую длЯ
менЯ. ‡абота тюремщика отдает эшафотом. Џо счастью, через несколько дней
давние навыки взЯли верх: со мной начали обращатьсЯ так же грубо, как с
остальными арестантами, перестав выделЯть менЯ и отбросив непривычную
вежливость, поминутно напоминавшую мне о палаче. Џоложение мое улучшилось не
только в этом. ЊоЯ молодость, покорность, заступничество тюремного
свЯщенника, а главное, несколько слов по-латыни, сказанных мною привратнику
и не понЯтых им, возымели свое действие: менЯ стали раз в неделю выпускать
на прогулку вместе с другими заключенными и избавили от смирительной рубахи,
сковывавшей менЯ. Љроме того, после долгих колебаний мне разрешили иметь
чернила, бумагу, перьЯ и пользоватьсЯ ночником.
Љаждое воскресенье после обедни, в назначенный длЯ прогулки час, менЯ
выводЯт на тюремный двор. ’ам Я разговариваю с заключенными. €наче нельзЯ. Љ
тому же эти горемыки - славные малые. Ћни рассказывают мне свои проделки, от
которых можно прийти в ужас, но Я знаю, что они просто бахвалЯтсЯ. Ћни учат
менЯ говорить на воровском жаргоне, "колотить в колотушку", по их выражению.
ќто самый настоЯщий Язык, наросший на общенародном Языке, точно
отвратительный лишай или бородавка. €ногда он достигает своеобразной
выразительности, живописности, от которой берет жуть: "Ќа подносе пролит
сок" (кровь на дороге), "женитьсЯ на вдове" (быть повешенным), как будто
веревка на виселице - вдова всех повешенных. „лЯ головы вора имеетсЯ два
названиЯ: "‘орбонна", когда она замышлЯет, обдумывает и подсказывает
преступление, и "чурка", когда палач отрубает ее; иногда в этом Языке
обнаруживаетсЯ игривый пошиб: "ивоваЯ шаль" - корзина старьевщика. "врун" -
Язык; но чаще всего, на каждом шагу, попадаютсЯ непонЯтные, загадочные,
безобразные, омерзительные слова, неведомо откуда взЯвшиесЯ: "кат" - палач,
"лузка" - смерть. —то ни слово - то будто паук или жаба. Љогда слушаешь, как
говорЯт на этом Языке, кажетсЯ, будто перед тобой вытрЯхивают грЯзное и
пыльное трЯпье.
€ все-таки эти люди - единственные, кто жалеет менЯ. Ќадзиратели,
сторожа, привратники, те говорЯт, и смеютсЯ, и рассказывают обо мне при мне,
как о неодушевленном предмете, и Я на них не обижаюсь.

џ решил так:
ђаз у менЯ есть возможность писать, почему мне не воспользоватьсЯ ею?
Ќо о чем писать? џ замурован в четырех голых холодных каменных стенах; Я
лишен права передвигатьсЯ и видеть внешний мир, все мое развлечение - целый
день безотчетно следить, как медленно перемещаетсЯ по темной стене коридора
белесый прЯмоугольник - отблеск глазка в моей двери и при этом, повторЯю, Я
все времЯ один на один с единственной мыслью, с мыслью о преступлении и
наказании, об убийстве и смерти! —то же после этого Я могу сказать, когда
мне и делать-то больше нечего на свете? —то достойного быть записанным могу
Я выжать из своего иссушенного, опустошенного мозга?
Ќу что ж! Џусть вокруг менЯ все однообразно и серо, зато во мне самом
бушует бурЯ, кипит борьба, разыгрываетсЯ трагедиЯ. Ђ неотступно преследующаЯ
менЯ мысль каждый час, каждый миг ЯвлЯетсЯ мне в новом обличье, с каждым
разом все страшней и кровожадней по мере приближениЯ назначенного днЯ.
Џочему бы мне в моем одиночестве не рассказать себе, самому обо всем
жестоком и неизведанном, что терзает менЯ? Њатериал, без сомнениЯ, богатый;
и как ни короток срок моей жизни, в ней столько еще будет смертной тоски,
страха и муки от нынешнего и до последнего часа, что успеет исписатьсЯ перо
и иссЯкнут чернила. Љстати, единственное средство меньше страдать - это
наблюдать собственные муки и отвлекатьсЯ, описываЯ их.
Ђ затем то, что Я тут запишу, может оказатьсЯ небесполезным. „невник
моих страданий от часа к часу, от минуты к минуте, от пытки к пытке, если
только Я найду в себе сил довести его до того мгновениЯ, когда мне будет
физически невозможно продолжать, эта повесть, неизбежно неоконченнаЯ, но
исчерпывающаЯ, мне кажетсЯ, послужит большим и серьезным уроком. ‘колько
поучительного длЯ тех, кто выносит приговор, будет в этом отчете о смертном
томлении человеческого разума, в этом непрерывном нарастании мучений, в
этом, так сказать, духовном вскрытии приговоренного! Ѓыть может, прочтЯ мои
записки, они с меньшей легкостью решатсЯ в следующий раз бросить на так
называемые весы ЏравосудиЯ голову мыслЯщего существа, человеческую голову?
Ѓыть может, они, беднЯги, ни разу не задумались над тем, какой длительный
рЯд пыток заключен в краткой формуле смертного приговора. •оть на миг
случалось ли им вникнуть в несказанный ужас той мысли, что у человека,
которого они обезглавливают, есть разум; разум, предназначенный длЯ жизни, и
душа, не мирившаЯсЯ со смертью? Ќет. Ћни во всем этом видЯт только падение
по отвесу треугольного ножа и не сомневаютсЯ, что длЯ приговоренного ничего
нет ни до того, ни после. ќти строки доказывают противное. …сли когда-нибудь
их напечатают, они хоть в малой доле помогут осознать муки сознаниЯ - о
них-то судьи и не подозревают. ‘удьи гордЯтсЯ тем, что умеют убивать, не
причинЯЯ телесных страданий. ќто еще далеко не все. Љак ничтожна боль
физическаЯ по сравнению с душевной болью! € как жалки, как позорны такого
рода законы! Ќастанет день, когда, быть может, эти листки, последние
поверенные несчастного страдальца, окажут свое действие... Ђ может статьсЯ,
после моей смерти ветер развеет по тюремному двору эти вывалЯнные в грЯзи
клочки бумаги или привратник заклеит ими треснувшее окно сторожки и они
сгниют на дожде.

VII

Џусть то, что Я пишу, когда-нибудь принесет пользу другим, пусть
остановит судью, готового осудить, пусть спасет других страдальцев, виновных
или безвинных, от смертной муки, на которую обречен Я, - к чему это, зачем?
Љакое мне дело? Љогда падет моЯ голова, не все ли мне равно, будут ли рубить
головы другим?
Љак мог Я додуматьсЯ до такой нелепости? “ничтожить эшафот после того,
как сам Я взойду на него, - скажите на милость, мне-то какаЯ от этого
корысть! Љак! ‘олнце, весна, усеЯнные цветами луга, птицы, пробуждающиесЯ по
утрам, облака, деревьЯ, природа, волЯ, жизнь - все это уже не длЯ менЯ? Ќет!
ЊенЯ надо спасти, менЯ! Ќеужели же это непоправимо и мне придетсЯ умереть
завтра или даже сегоднЯ, неужели исхода нет? ѓосподи! Ћт этой мысли можно
голову себе размозжить о стену камеры!

VIII

Џодсчитаем, сколько мне осталось жить.
’ри днЯ после вынесениЯ приговора на подачу кассационной жалобы.
ЌеделЯ на то, чтобы так называемые судопроизводственные акты
провалЯлись в канцелЯрии суда, прежде чем их направЯт министру.
„ве недели они пролежат у министра, который даже не будет знать об их
существовании, однако же предполагаетсЯ, что по рассмотрении он передаст их
в кассационный суд.
’ам их рассортируют, зарегистрируют, пронумеруют; спрос на гильотину
большой и раньше своей очереди никак не попадешь.
„ве недели на проверку, чтобы в отношении вас не был нарушен закон.
Ќаконец, кассационный суд собираетсЯ обычно по четвергам, оптом
отклонЯет до двадцати жалоб и отсылает их министру, министр, в свою очередь,
отсылает их генеральному прокурору, а тот уж отсылает их палачу. Ќа это
уходит три днЯ.
Ќа четвертый день помощник прокурора, повЯзываЯ утром галстук,
спохватываетсЯ: "Ќадо же закончить это дело". € тут, если только помощник
секретарЯ не приглашен приЯтелЯми на завтрак, приказ о приведении приговора
в исполнение набрасывают начерно, проверЯют, перебелЯют, отсылают, и
назавтра на ѓревской площади с раннего утра раздаетсЯ стук топоров,
сколачивающих помост, а на перекрестках во весь голос кричат осипшие
глашатаи.
‚ общем шесть недель. ’а девушка верно сказала.
Ђ сижу Я здесь, в Ѓисетре, уже пЯть, если не все шесть - боюсь
подсчитать, - мне кажетсЯ, что три днЯ тому назад был четверг.

џ написал завещание.
‡ачем, собственно? ЊенЯ присудили к уплате судебных издержек, и все мое
достоЯние едва покроет их. ѓильотина - это большой расход.
Џосле менЯ останетсЯ мать, останетсЯ жена, останетсЯ ребенок.
’рехлетнЯЯ девочка, прелестнаЯ, нежненькаЯ, розоваЯ, с большими черными
глазами и длинными каштановыми кудрЯми.
Љогда Я ее видел в последний раз, ей было два года и один месЯц.
€так, когда Я умру, три женщины лишатсЯ сына, мужа, отца; осиротеют,
каждаЯ по-своему, овдовеют волею закона.
„опустим, Я наказан по справедливости; но они-то, они, невинные, ничего
не сделали. ‚се равно; они будут опозорены, разорены. ’аково правосудие.
“ менЯ болит душа не о старушке матери; ей шестьдесЯт четыре года, она
не переживет удара. Ђ если и протЯнет несколько дней, так ей было бы только
немножко горЯчей золы в ножной грелке, она все примет безропотно.
Ќе болит у менЯ душа и о жене; у нее и так подорвано здоровье и
расстроен ум. Ћна тоже скоро умрет, если только окончательно не лишитсЯ
рассудка. ѓоворЯт, сумасшедшие долго живут; но тогда они хоть не сознают
своего несчастьЯ. ‘ознание у них спит, оно словно умерло.
Ќо моЯ дочка, мое дитЯ, беднаЯ моЯ крошка Њари сейчас играет, смеетсЯ,
поет, ничего не подозреваЯ, и о ней-то у менЯ надрываетсЯ душа!

•

‚от подробное описание моей камеры.
‚осемь квадратных футов. —етыре стены из каменных плит, под прЯмым
углом сходЯщихсЯ с плитами пола, который на ступеньку поднЯт над наружным
коридором. Љогда входишь, направо от двери нечто вроде ниши - пародиЯ на
альков. ’ам брошена охапка соломы, на которой полагаетсЯ отдыхать и спать
узнику, летом и зимой одетому в холщовые штаны и тиковую куртку.
Ќад головой у менЯ - вместо балдахина - черный, так называемый
стрельчатый свод, с которого лохмотьЯми свисает паутина.
‚о всей камере ни окна, ни отдушины. ’олько дверь, где дерево сплошь
закрыто железом.
‚прочем, Я ошибсЯ: посреди двери, ближе к потолку, проделано отверстие
в девЯть квадратных дюймов с железными прутьЯми крест-накрест; на ночь
сторож при желании может закрыть его. Љамера выходит в довольно длинный
коридор, который освещаетсЯ и проветриваетсЯ через узкие окошечки под
потолком; весь этот коридор разделен каменными перегородками на отдельные
помещениЯ, сообщающиесЯ между собой через низенькие сводчатые дверцы и
служащие чем-то вроде прихожих перед одиночными камерами, подобными моей. ‚
такие камеры сажают каторжников, присужденных смотрителем тюрьмы к
дисциплинарным взысканиЯм. Џервые три камеры отведены длЯ приговоренных к
смерти, потому что они ближе к квартире смотрителЯ, что облегчает ему
надзор.
’олько эти камеры сохранились в нетронутом виде от старого бисетрского
замка, построенного в XV веке кардиналом ‚инчестерским, тем самым, что
послал на костер †анну д'Ђрк. Ћб этом Я узнал из разговоров
"любопытствующих", которые на днЯх приходили сюда и смотрели на менЯ издали,
как на зверЯ в клетке. Ќадзиратель получил пЯть франков за то, что пустил
их.
‡абыл сказать, что у двери моей камеры днем и ночью стоит караульный, и
когда бы Я ни поднЯл глаза на квадратное отверстие в двери, они встречаютсЯ
с его глазами, неотступно следЯщими за мной.
Ћднако же считаетсЯ, что в этом каменном мешке достаточно воздуха и
света.

Џока до рассвета еще далеко, на что убить ночь? Њне пришла в голову
одна мысль. џ встал и принЯлсЯ водить ночником по стенам камеры. ‚се четыре
стены испещрены надписЯми, рисунками, непонЯтными изображениЯми, именами,
которые переплетаютсЯ между собой и заслонЯют друг друга. „олжно быть,
каждому приговоренному хотелось оставить по себе след, хотЯ бы здесь. ’ут и
карандаш, и мел, и уголь, черные, белые, серые буквы; часто попадаютсЯ
глубокие зарубки в камне, кое-где буквы побурели, как будто их выводили
кровью. …сли бы Я не был поглощен одной думой, менЯ, конечно, заинтересовала
бы эта своеобразнаЯ книга, страница за страницей раскрывающаЯсЯ перед моим
взором на каждом камне каземата. Њне любопытно было бы соединить в целое
обрывки мыслей, разбросанных по плитам; из каждого имени воссоздать
человека; вернуть смысл и жизнь этим исковерканным надписЯм, разорванным
фразам, отсеченным словам, обрубкам без головы, подобным тем, кто их писал.
Ќад моим изголовьем изображены два пламенеющих сердца, пронзенных
стрелой, а сверху надпись:
"‹юбовь до гробовой доски". ЃеднЯга брал на себЯ обЯзательство не на
долгий срок.
ђЯдом неумело нарисована маленькаЯ фигурка в подобии треуголки, а под
ней написано: "„а здравствует император! 1824".
Џотом опЯть пламенеющие сердца с надписью, типичной длЯ тюрьмы: "‹юблю,
боготворю Њатье „анвена. †ак".
Ќа противоположной стене фамилиЯ: "Џапавуан". ‡аглавное "Џ" разукрашено
всЯкими завитушками.
Љуплет непристойной песенки. ”ригийский колпак, довольно глубоко
врезанный в камень, а под ним: "Ѓориес. ђеспублика". ’ак звали одного из
четверых ларошельских сержантов. Ѓедный юноша! ЉакаЯ гнусность эти
пресловутые требованиЯ политики! ‡а идею. ‡а фантазию, за нечто отвлеченное
- жестокаЯ действительность, именуемаЯ гильотиной! Љак же жаловатьсЯ мне,
окаЯнному, когда Я совершил настоЯщее преступление, пролил кровь! Ќет,
больше не буду заниматьсЯ изысканиЯми. џ только что увидел сделанный мелом
рисунок, от которого мне стало страшно, - рисунок изображал эшафот, быть
может, именно сейчас воздвигающийсЯ длЯ менЯ. Ќочник едва не выпал у менЯ из
рук.

XII

џ бросилсЯ на свое соломенное ложе, уткнулсЯ головой в колени. Ќо
мало-помалу детский мой ужас прошел, и болезненное любопытство побудило менЯ
продолжать чтение этой стенной летописи.
‚озле имени Џапавуана Я смахнул густую, окутанную пылью паутину,
затЯнувшую весь угол. Џод этой паутиной обнаружилось много имен, но от
большинства из них на стене остались одни пЯтна, только четыре или пЯть
можно было прочесть без труда. "„отен, 1815. - Џулен, 1818. - †ан Њартен,
1821. - Љастень, 1823". †уткие воспоминаниЯ свЯзаны с этими именами: „отен -
имЯ того, кто разрубил на части родного брата, а потом ночью блуждал по
Џарижу и бросил голову в водоем, а туловище - в сточную канаву. Џулен убил
жену; †ан Њартен застрелил старика отца, когда тот открывал окно; Љастень -
тот самый врач, что отравил своего друга: под видом лечениЯ он подбавлЯл ему
отравы; и рЯдом с этими четырьмЯ - страшный безумец Џапавуан, убивавший
детей ударом ножа по черепу. "‚от какие у менЯ были здесь предшественники",
- содрогаЯсь всем телом, подумал Я. ‘тоЯ тут, где стою Я, эти кровожадные
убийцы додумывали свои последние думы! ‚ тесном пространстве под этой стеной
они, как дикие звери, метались в последние часы! Џромежутки между их
пребыванием были очень короткие; по-видимому, этой камере не суждено
пустовать. Џо их непростывшему следу сюда ЯвилсЯ Я. € Я в свой черед
последую за ними на Љламарское кладбище, где растет такаЯ высокаЯ трава!
џ человек несуеверный и не склонный к галлюцинациЯм. ‚озможно, что
такие мысли довели менЯ до лихорадки; только в то времЯ как Я был поглощен
ими, мне вдруг почудилось, что роковые имена выведены на темной стене
огненными буквами. ‚ ушах зазвенело, глаза заволокло кровавым маревом, и
вслед за тем мне померещилось, что камера полна людей, странных людей,
которые держат собственную голову в левой руке, поддев ее за губу, потому
что волос ни у кого нет. € все грозЯт мне кулаком, кроме отцеубийцы. џ в
ужасе зажмурилсЯ, но от этого все стало еще Явственнее.
Ќе знаю, был ли то сон, фантазиЯ или действительность, но Я,
несомненно, сошел бы с ума, если бы менЯ вовремЯ не отрезвило какое-то
непонЯтное ощущение. џ уже близок был к обмороку, как вдруг почувствовал у
себЯ на голой ноге ползущие мохнатые лапы и холодное брюшко - потревоженный
мною паук удирал прочь. ќто окончательно отрезвило менЯ. Ђх, какие страшные
призраки! „а нет же, то был просто дурман, порождение моего опустошенного,
исстрадавшегосЯ мозга. •имера в духе Њакбета! Њертвые мертвы, эти же тем
более. Ћни накрепко замурованы в могиле, в тюрьме, из которой не убежишь.
Љак же Я мог так испугатьсЯ? „вери гроба не открываютсЯ изнутри.

XIII

Ќа днЯх Я видел омерзительное зрелище.
Ќе успело еще рассвести, как тюрьма наполнилась шумом. •лопали тЯжелые
двери, скрежетали засовы, щелкали висЯчие замки, звЯкали свЯзки ключей у
поЯса надзирателей, сверху донизу сотрЯсались лестницы под торопливыми
шагами, и голоса перекликались по длинным коридорам из конца в конец. ‘оседи
мои по каземату, отбывавшие наказание, были веселее обычного. Љазалось, весь
Ѓисетр смеетсЯ, поет, суетитсЯ, плЯшет.
џ один, безмолвный среди общего гама, недвижный среди общей беготни,
внимательно и удивленно прислушивалсЯ.
Њимо прошел надзиратель. џ решилсЯ окликнуть его и спросить, не
праздник ли сегоднЯ в тюрьме.
- Џожалуй, что и праздник! - отвечал он. - ‘егоднЯ будут надевать
кандалы на каторжников, которых завтра отправлЯют в ’улон. •отите поглЯдеть?
Њалость развлечетесь.
‚ самом деле, одинокий узник рад любому зрелищу, даже самому
отвратительному. џ согласилсЯ. ЏринЯв, как полагаетсЯ, меры, исключающие
возможность побега, надзиратель отвел менЯ в маленькую пустую камеру безо
всЯкой мебели с забранным решеткой окном, но с окном настоЯщим, из которого
было видно небо.
- Ќу вот, - сказал надзиратель, - отсюда все видно и слышно. ’ут вы
будете, как король в своей ложе.
“ходЯ, он запер менЯ на ключ, на засов и на замок.
Ћкно выходило на обширный квадратный двор, со всех четырех сторон,
точно стеной, огороженный огромным каменным зданием в семь этажей. Љакое
безрадостное зрелище представлЯл собой этот обветшалый, голый
четырехсторонний фасад, с множеством забранных решетками окон, к которым на
всех этажах прижимались испитые, мертвенно бледные лица, одно над другим,
словно камни в стене, и каждому служили своего рода рамкой железные
переплеты решетки. ќто были заключенные, зрители той церемонии, участниками
которой они станут рано или поздно. ’ак, должно быть, души грешников льнут к
окошкам чистилища, выходЯщим в ад.
‚се молча смотрели во двор, пока еще безлюдный.
‚се ждали. ‘реди хмурых лиц и тусклых взглЯдов изредка попадались
зоркие, живые, горЯщие, как уголь, глаза.
ЏрЯмоугольник тюремных строений, окружающих двор, замкнут не наглухо. ‚
одном крыле (в том, что обращено на восток) есть посередине проем,
загороженный железной решеткой. ‡а решеткой находитсЯ второй двор, поменьше
первого, но тоже обнесенный стенами с потемневшими вышками.
‚округ всего главного двора, вдоль стен тЯнутсЯ каменные скамьи. Ђ
посредине врыт железный столб с изогнутым в виде крюка концом, на который
полагаетсЯ вешать фонарь.
Џробило полдень. Ѓольшие ворота, скрытые под сводом, внезапно
распахнулись. ѓромыхаЯ железом, во двор грузно вкатилась телега под конвоем
неопрЯтных, отталкивающего вида солдат в синих мундирах с красными погонами
и желтыми перевЯзЯми. ќто стража привезла кандалы. ѓрохот телеги сразу же
вызвал ответный шум во всей тюрьме; зрители, до той минуты молча и
неподвижно стоЯвшие у окон, разразились улюлюканьем, угрозами,
ругательствами, - все это вперемежку с куплетами каких-то песенок и взрывами
хохота, от которого щемило сердце. ‚место лиц - дьЯвольские хари. ђты
перекосились, глаза засверкали, каждый грозил из-за решетки кулаком, каждый
что-то вопил. џ был потрЯсен, увидев, сколько непогасших искр таитсЯ под
пеплом.
’ем временем полицейские, среди которых затесалось несколько зевак из
Џарижа, приметных по опрЯтному платью и перепуганному виду, невозмутимо
принЯлись задело. Ћдин из них взобралсЯ на телегу и стал швырЯть остальным
цепи, шейные кольца длЯ дороги и кипы холщовых штанов. ‡атем они поделили
работу: одни раскладывали на дальнем конце двора длинные цепи, называЯ их на
своем жаргоне "бечевками", другие разворачивали прЯмо на земле "шелка",
иначе говорЯ штаны и рубахи; а наиболее опытные, под надзором своего
начальника, приземистого старикашки, проверЯли железные ошейники, испытывали
их прочность, выбиваЯ ими искры из каменных плит. џзвительные возгласы
заключенных перекрывал громкий смех каторжников, длЯ которых все это
готовилось и которые сгрудились у окон старой тюрьмы, выходивших на малый
двор.
Љогда приготовлениЯ были закончены, господин в расшитом серебром
мундире, которого величали "господин инспектор", отдал какое-то распорЯжение
смотрителю тюрьмы; не прошло и минуты, как из двух или трех низеньких дверей
одновременно во двор с воем хлынула орава ужасающих оборванцев. Џри их
поЯвлении улюлюканье из окон стало еще громче. Ќекоторых из них -
прославленных представителей каторги - встречали приветственными криками и
рукоплесканиЯми, а они принимали это как должное, с горделивым достоинством.
Њногие из каторжников нарЯдились в самодельные, сплетенные из тюремной
соломы шлЯпы необычайной формы, чтобы, проезжаЯ через города, шлЯпами
привлекать к себе внимание. Ћбладатели шлЯп снискали еще большее одобрение.
Ћсобый взрыв восторга вызвал юноша лет семнадцати с девическим лицом. Ћн
только что отсидел неделю в карцере и там сплел себе из соломенной подстилки
полный костюм; во двор он вкатилсЯ колесом, показав змеиную гибкость. ќто
был уличный гимнаст, осужденный за кражу. …го приветствовали бурей
рукоплесканий и восторженных криков. Љаторжники отвечали такими же криками,
и от этого обмена любезностЯми между каторжниками настоЯщими и каторжниками
будущими вчуже становилось страшно.
•отЯ общество и присутствовало здесь в лице тюремных надзирателей и
перепуганных зевак, преступные отщепенцы нагло бросали ему вызов, превращаЯ
жестокое наказание в семейный праздник.
Џо мере поЯвлениЯ осужденных, их гнали через два рЯда стражников во
второй двор, где им предстоЯл врачебный осмотр. € тут каждый делал последнюю
попытку избежать отправки на каторгу, ссылалсЯ на какой-нибудь изъЯн: на
больные глаза, на хромоту, на повреждение руки. Ќо почти во всех случаЯх их
признавали годными длЯ каторжных работ; и каждый беспечно покорЯлсЯ, сразу
же забываЯ о мнимом недуге, от которого Якобы страдал всю жизнь.
ђешетчатые ворота в малый двор распахнулись снова; один из стражников
начал выкликать имена в алфавитном порЯдке; каторжники выходили один за
другим, и каждый становилсЯ в дальнем углу большого двора рЯдом с тем, кого
судьба назначила ему в товарищи только потому, что их фамилии начинаютсЯ с
одной буквы. ’аким образом, каждый предоставлен самому себе; каждый обречен
нести свою цепь бок о бок с чужим человеком; и если судьба даровала
каторжнику друга - цепь их разлучит. ќто предел невзгод!
Љогда набралось человек тридцать, ворота закрыли. - Џолицейский
выровнЯл весь рЯд палкой и бросил перед каждым рубаху, куртку и штаны из
грубой холстины, после чего, по его знаку, все начали раздеватьсЯ. Џо
непредвиденной случайности это унижение превратилось в пытку.
„о той минуты погода была сноснаЯ; правда, резкий октЯбрьский ветер
нагонЯл холод, однако он же времЯ от времени разрывал серую пелену туч, и
сквозь просвет проглЯдывало солнце. Ќо едва только каторжники сбросили
тюремное трЯпье и предстали голыми перед бдительным оком надзирателей и
любопытствующими взглЯдами посторонних, которые осматривали их со всех
сторон и особенно интересовались плечами, небо внезапно потемнело и хлынул
холодный осенний дождь, заливаЯ потоками воды прЯмоугольник двора,
непокрытые головы и обнаженные тела каторжников и убогую их одежду,
разостланную на земле.
‚ один миг на тюремном дворе не осталось никого, кроме осужденных и
стражников. Џарижские зеваки спрЯтались под навесами над дверьми.
Ђ ливень не унималсЯ. Ќа залитых водой плитах двора стоЯли теперь
только голые, вымокшие до костей каторжники. “грюмое молчание сменило шумный
задор. Ќесчастные дрожали, у них зуб на зуб не попадал, их костлЯвые ноги и
узловатые колени стукались; мучительно было смотреть, как они пытались
прикрыть свои посиневшие тела насквозь мокрыми рубахами, куртками и штанами.
Ќагота была бы менее жалка.
’олько один старик пыталсЯ еще зубоскалить. “тираЯсь промокшей рубахой,
он заЯвил, что "это не входило в программу", потом громко расхохоталсЯ и
погрозил кулаком небу.
Љогда они оделись в дорожное платье, их разбили на группы в двадцать -
тридцать человек и повели на другой конец двора, где оковы уже лежали
наготове. Ћковы представлЯют собой длинную и крепкую цепь, к которой через
промежутки в два фута припаЯны другие, поперечные, цепи покороче,
заканчивающиесЯ четырехугольным железным ошейником; открываетсЯ ошейник с
помощью шарнира, находЯщегосЯ в одном его углу, запираетсЯ в противоположном
углу железным болтом, который заклепывают на шее каторжника на все времЯ
пути.
ђазостланные на земле оковы очень напоминают рыбий скелет.
Љаторжников заставили сесть прЯмо в грЯзь на залитые водой плиты и
примерили им ошейники; потом два тюремных кузнеца, вооруженных переносными
наковальнЯми, закрепили болты холодной клепкой, изо всей силы колотЯ по ним
железным брусом. ќто страшное испытание, от которого бледнеют самые
отважные. Џри каждом ударе молота по наковальне, прижатой к спине мученика,
у него отчаЯнно дергаетсЯ подбородок: стоит ему чуть отклонить голову, и
череп его расколетсЯ, точно ореховаЯ скорлупа.
Џосле этой операции все пали духом. ’еперь слышалось только звЯканье
цепей да временами чей-то крик и глухой удар палкой по спине непокорного.
Ќекоторые плакали: старики дрожали всем телом и кусали губы. џ с содроганием
смотрел на страшные профили в железной оправе.
€так, после врачебного осмотра - осмотр тюремщиками, а после этого -
заковка в цепи. ’ри действиЯ трагедии.
‚ыглЯнуло солнце и как будто зажгло ореол вокруг голов арестантов. ‚се
прикованные к пЯти цепЯм поднЯлись сразу, одним судорожным движением. € все
взЯлись за руки, так что вокруг фонарного столба вдруг сомкнулсЯ огромный
хоровод. Ћни кружились так, что рЯбило в глазах. € при этом пели песню
каторжников, воровской романс, и напев был то жалобный, то
бесшабашно-веселый; времЯ от времени слышались взвизгиваниЯ, отрывистый,
хриплый хохот вперемежку с загадочными словами; потом вдруг поднималсЯ
Яростный крик, и размеренно звЯкавшие цепи вторили этому пению, режущему
слух сильнее, чем лЯзг железа. …сли бы Я задумал описать шабаш, то изобразил
бы его именно таким - не лучше и не хуже.
‚о двор внесли огромный чан. ‘тражники палками разогнали хоровод и
повели арестантов к этому чану, где какаЯ-то зелень плавала в дымЯщейсЯ
грЯзной жидкости. Ћни принЯлись за еду.
Џоев, они выплеснули на землю остатки похлебки, бросили корки
пеклеванного хлеба и возобновили пение и плЯску. ѓоворЯт, им разрешают петь
и плЯсать весь день и всю ночь, после того как их закуют в кандалы.
џ наблюдал это необычайное зрелище с таким жадным, с таким трепетным и
страстным интересом, что даже забыл о себе. Њне до глубины души было жаль
их, а когда они смеЯлись, мне хотелось плакать.
€ вдруг, сквозь глубокую задумчивость, овладевшую мной, Я заметил, что
орущий хоровод остановилсЯ и замолчал. ‚се взглЯды обратились к моему
окну...
- ‘мертник! ‘мертник! - хором завопили все, - указываЯ на менЯ
пальцами, и радостный рев поднЯлсЯ с удвоенной силой.
џ замер на месте. Ќе имею понЯтиЯ, откуда они знали менЯ и как они
могли менЯ узнать.
- „обрый день! „обрый вечер! - глумливо кричали они мне.
Ћдин из них, совсем молодой парнишка с потным, прыщавым лицом,
приговоренный к пожизненной каторге, с завистью посмотрел на менЯ и сказал:
- •орошо ему! —ик и готово! Џрощай, товарищ!
Ќевозможно описать, что происходило во мне. ‚ самом деле - Я их
товарищ. ѓревскаЯ площадь сродни ’улону. ‚ернее, Я ниже их: они снисходЯт до
менЯ. џ содрогнулсЯ.
„а, их товарищ! —ерез несколько дней Я сам мог бы доставить им не
худшее зрелище.
џ застыл у окна, без сил, без движениЯ, как парализованный. Ќо когда
все пЯть цепей надвинулись, ринулись на менЯ с возгласами непрошеного,
ненавистного мне дружелюбиЯ, когда лЯзг кандалов и топота послышались под
самым моим окном, мне показалось, что этот рой бесов сейчас взберетсЯ сюда,
в мою беззащитную каморку, и Я с отчаЯнным криком бросилсЯ к двери, стал изо
всех сил трЯсти ее, но дверь не поддавалась. ‡асовы были задвинуты снаружи.
џ стучал, Я звал на помощь. Ђ тем временем страшные вопли каторжников еще
как будто приблизились. Њне, почудилось, что их дьЯвольские рожи заглЯдывают
в мое окно, Я вскрикнул еще раз и упал без; чувств.

XIV

Љогда Я очнулсЯ, было темно. џ лежал на убогой койке; мерцавший под
потолком фонарь освещал другие койки, стоЯвшие в рЯд по обе стороны от моей.
џ понЯл, что менЯ перенесли в лазарет.
Ќесколько мгновений Я лежал с открытыми глазами, ни о чем не думал и не
вспоминал, только наслаждалсЯ тем, что нахожусь в постели. Љонечно, в былое
времЯ Я бы с омерзением и обидой отшатнулсЯ от такой больничной, тюремной
постели; но теперь Я стал другим человеком. Џростыни были сероватые и
шершавые, одеЯло дырЯвое и тощее; сквозь жидкую ткань тюфЯка выпирала
солома, - все равно! ’ело мое отдыхало и нежилось на грубых простынЯх, а как
ни тонко было одеЯло, под ним впервые за долгое времЯ Я перестал ощущать
нестерпимый пронизывающий холод. џ снова уснул.
ђазбудил менЯ сильный шум; только что начало светать. ум доносилсЯ со
двора; койка моЯ стоЯла у окна, Я привстал посмотреть, что случилось.
Ћкно выходило на большой тюремный двор. „вор был полон народа;
выстроившаЯсЯ в два рЯда инвалиднаЯ команда с трудом сдерживала напор толпы,
чтобы освободить узкий проезд через весь двор. Њежду шпалерами солдат
медленно двигались, трЯсЯсь на булыжниках, пЯть длинных телег, набитых
людьми, - это увозили каторжников.
’елеги были без навеса. Ќа каждую цепь приходилось по телеге.
Љаторжники сидели боком, по обоим ее бортам, прислонЯсь друг к другу; их
разделЯла общаЯ цепь, котораЯ тЯнулась во всю длину телеги, а на конце стоЯл
вооруженный стражник. ‡вЯкали кандалы, при каждом толчке дергались головы и
мотались свисавшие ноги.
Њелкий ледЯной дождь пронизывал людей насквозь, холщовые штаны из бурых
стали черными и прилипли к коленЯм. ‘ длинных бород и обритых голов стекала
вода; лица посинели; видно было, что несчастные дрожат и скрипЯт зубами от
Ярости и холода. Џри этом они были лишены возможности даже пошевелитьсЯ.
Џосле того как человека закуют, он становитсЯ частью страшного механизма,
именуемого общей цепью, где все двигаютсЯ как один. ђазумное начало терЯет
право существовать, железный ошейник обрекает его на смерть; остаетсЯ
животное, которому разрешено утолЯть свои потребности и нужды только в
определенные часы. ’ак, сидЯ без движениЯ, беспомощно свесив ноги, полуголые
люди с непокрытыми головами начинали двадцатипЯтидневное путешествие на тех
же телегах и в той же одежде - ив июльский зной, и в ноЯбрьское ненастье.
—еловечество как будто стремитсЯ, чтобы небо разделЯло с ним карательные
функции.
Њежду толпой и сидевшими в телегах шел своеобразный диалог: поношениЯ с
одной стороны, похвальбы с другой и ругань с обеих сторон; но начальник
конвоЯ сделал знак, и палочные удары без разбора посыпались на всех, кто
сидел в телегах, на их головы и плечи, и вскоре видимость спокойствиЯ,
котораЯ именуетсЯ порЯдком, была восстановлена. Ћднако в глазах несчастных
отщепенцев горела жажда мести, а лежавшие на коленЯх кулаки Яростно
сжимались.
ЏЯть телег, конвоируемых пешими стражниками и конными жандармами, одна
за другой скрылись под высоким сводом тюремных ворот; за ними последовала
еще одна, шестаЯ, на которой были вперемежку свалены котлы, миски и запасные
цепи. Ќесколько запоздавших стражников выбежали из харчевни и бросились
догонЯть свой отрЯд. ’олпа рассеЯлась. ‚се сразу исчезло, как фантастическое
видение. ‚ воздухе постепенно растаЯл грохот колес и стук копыт по мощеной
дороге на ”онтенбло, щелканье бичей, брЯцание кандалов и рев толпы, желавшей
каторжникам несчастливого пути.
€ это длЯ них только начало! Ћ чем толковал мне адвокат? Ћ галерах!
Ќет, нет, во сто крат лучше смерть! ‹учше эшафот, чем неволЯ, лучше небытие,
чем ад; лучше подставить шею под нож ѓильотена, чем под железное Ярмо
каторги. Ѓоже правый, только не галеры!

Љ несчастью, Я не был болен. Ќа другой день менЯ взЯли из лазарета и
снова заперли в темнице.
Ќе болен! Ќет, Я молод, здоров и силен. Љровью свободно течет у менЯ в
жилах; все мышцы повинуютсЯ всем моим прихотЯм; Я крепок духом и телом,
создан длЯ долгой жизни; все это несомненно; и тем не менее Я болен,
смертельно болен, и болезнь моЯ - дело рук человеческих.
‘ тех пор как Я вышел из лазарета, менЯ терзает, сводит с ума одна
мысль, безумнаЯ мысль, что Я мог бы бежать, если бы менЯ оставили там. €
врачи и сестры милосердиЯ проЯвлЯли ко мне Явный интерес. ’акой молодой и
обречен на такую смерть! Љазалось, им жаль менЯ, так они суетились возле
моей постели. ќ! —то там! Џросто любопытство! € потом эти целители обЯзаны
исцелЯть от болезней, но не от смертного приговора. Ђ как бы им это было
легко! ’олько открыть дверь! ’акое пустое дело!
’еперь уж ни малейшей надежды. †алоба моЯ будет отклонена, потому что
все делалось по закону; свидетели свидетельствовали правильно, защитники
защищали правильно, судьи судили правильно. Ќа это Я не рассчитываю, разве
что... Ќет, вздор! Ќечего надеЯтьсЯ! ЉассационнаЯ жалоба - это веревка,
котораЯ держит человека над пропастью и ежеминутно грозит порватьсЯ, пока не
оборветсЯ в самом деле. Ѓудто нож гильотины занесен над головой шесть недель
подрЯд.
Ђ вдруг менЯ помилуют? Џомилуют! Ќо кто? Џочему? € как?.. Ќе могут менЯ
помиловать. ѓоворЯт, нужно показать пример.
Њне осталось всего три этапа: Ѓисетр, Љонсьержери, ѓревскаЯ площадь.

XVI

‡а тот короткий срок, что менЯ продержали в лазарете, Я успел посидеть
у окна на солнце - оно показалось снова, - вернее, - пол учить от солнца то,
что пропускали решетки на окне.
џ сидел, опустив отЯжелевшую и одурманенную голову на руки, которым не
под силу была их ноша, локтЯми опиралсЯ на колени, а ноги поставил на
перекладину стула, ибо Я так подавлен, что все времЯ сгибаюсь и съеживаюсь,
как будто в теле моем не осталось ни костей, ни мышц.
‘пертый воздух тюрьмы душил менЯ больше, чем когда-либо, в ушах все еще
звучал лЯзг кандалов, Ѓисетр стал мне нестерпим. ѓосподь бог, думал Я, мог
бы сжалитьсЯ надо мной и послать мне хоть птичку, чтобы она попела немножко
на крыше напротив окна.
Ќе знаю, господь или дьЯвол услышал менЯ, только почти в ту же минуту
под моим окном зазвучал голос, - не птички, нет, гораздо лучше: чистый,
свежий, нежный голос пЯтнадцатилетней девушки. џ встрепенулсЯ, поднЯл голову
и стал жадно вслушиватьсЯ. Ќапев был медлительный и томный, похожий на
грустное и жалобное воркование; вот слова песни:

Ќа улице „ю-Њайль
‡ашилсЯ Я в капкан.
†андармы поймали,
‘вЯзали по рукам.

Ќе могу выразить, как горько Я был разочарован; а голос все пел:

Ќадели наручники,
€ кончен разговор.
‘пасибо, на дороге
‘тоЯл знакомый вор.

’оварищ, товарищ,
‘ тобой поговорю,
‘кажи моей девчонке,
—то Я сыграл игру.

‘кажи моей девчонке,
Џусть денег не шлет,
“бил Я человека
‡а толстый кошелек.

‡а часики с цепочкой
‡а шлЯпу и пальто,
‡а темную ночку,
‡а черт знает что.

Џускай в ‚ерсаль поедет,
Џопросит королЯ,
Ќе даст ли снисхожденье
“бийце, тру-лЯ-лЯ.

Џускай подаст прошенье.
‡а это, мой гонец,
џ подарю ей туфли
€ ленту на чепец.

Љороль читать не станет.
‚елит перед зарей
ЏлЯсать мне мой танец
Њеж небом и землей*.

{*Џеревод Џавла Ђнтокольского.}

„альше Я не слышал и не в силах был слушать. Ќаполовину внЯтный, а
наполовину скрытый смысл этой омерзительной песенки о борьбе разбойника с
жандармами, о встрече с вором, которого он посылает к жене со страшной
вестью: Я убил человека, и менЯ поймали, "зашилсЯ Я в капкан"; о женщине,
котораЯ поспешила в ‚ерсаль с прошением, и о короле, который разгневалсЯ и
велит преступнику "плЯсать свой танец меж небом и землей"; и при этом
нежнейшаЯ мелодиЯ, пропетаЯ нежнейшим голоском, когда-либо баюкавшим
человеческий слух!.. џ оцепенел, Я был подавлен, уничтожен...
Џротивоестественны были такие гнусные слова на румЯных и свежих устах. ’очно
след слизнЯка на лепестке розы.
џ не в силах передать свои чувства; мне было и больно и сладко слушать
Язык вертепа и каторги, жестокий и живописный говор, грЯзный жаргон в
сочетании с девичьим голоском, прелестным переходом от голоса ребенка к
голосу женщины! ‘лышать эти уродливые, исковерканные слова в плавных
переливчатых звуках песни!
Ћх, какаЯ подлаЯ штука - тюрьма! ‘воим Ядом она отравлЯет все. ‚се в
ней замарано - даже песенка пЯтнадцатилетней девушки! “видишь там птичку -
на крыле у нее окажетсЯ грЯзь; сорвешь красивый цветок - от него исходит
зловоние.

XVII

Ђх, если бы мне удалось вырватьсЯ отсюда, как бы Я побежал в полЯ!
Ќет, бежать не следует. ќто привлечет внимание, наведет на подозрениЯ.
Ќадо, наоборот, идти m спеша, поднЯв голову, напеваЯ песню. •орошо бы добыть
старый фартук, синий в красных разводах. ‚ нем легче проскользнуть
незамеченным. ‚се окрестные огородники ходЯт в таких.
Џодле ЂркейлЯ есть густой лесок, а рЯдом болото, куда Я, когда училсЯ в
коллеже, каждый четверг ходил с друзьЯми-школьниками ловить лЯгушек. ’ам Я
могу укрытьсЯ до вечера.
Љогда совсем стемнеет, Я пойду дальше. ‚ ‚енсен. Ќет, туда не
пробратьсЯ из-за реки. Ќу так Я пойду в Ђрпажон. - ‹учше было бы свернуть на
‘ен-†ермен и добратьсЯ до ѓавра и оттуда отплыть в Ђнглию. - Ђх, не все ли
равно! „опустим, Я очутилсЯ в ‹онжюмо. Џроходит жандарм; спрашивает у менЯ
паспорт. - ‚се погибло!
ќх ты, злосчастный мечтатель! ‘ломай сперва стены в три фута толщиной,
в которых ты заточен. Ќет, смерть! ‘мерть!
Џодумать только, что Я совсем ребенком приезжал сюда, в Ѓисетр,
смотреть на большой колодезь и на умалишенных!

XVIII

Џока Я все это писал, свет лампы потускнел, настал день, на часах
тюремной колокольни пробило шесть.
—то это значит? „ежурный надзиратель только что был у менЯ в камере;
войдЯ, он снЯл картуз, попросил извинениЯ, что потревожил менЯ, и спросил,
сколько возможно смЯгчив свой грубый голос, чего Я желаю на завтрак...
„рожь охватила менЯ. Ќеужели это будет сегоднЯ?

XIX

ќто будет сегоднЯ!
‘ейчас ко мне пожаловал сам смотритель тюрьмы. Ћн спросил, чем может
быть мне полезен или приЯтен, так как ему желательно, чтобы у менЯ не было
поводов жаловатьсЯ на него или на его подчиненных, участливо осведомилсЯ,
как Я себЯ чувствую и как провел ночь; на прощание он назвал менЯ "сударь".
ќто будет сегоднЯ!

Њой тюремщик считает, что у менЯ нет поводов жаловатьсЯ на него и на
его помощников. Ћн прав. ‘ моей стороны было бы дурно жаловатьсЯ на них -
они исполнЯли свою обЯзанность, зорко стерегли менЯ; и потом они были учтивы
при встрече и прощании. —его же мне еще надобно?
„обродетельный тюремщик с благодушной улыбкой, с медоточивыми речами,
со взглЯдом льстеца и шпиона, с большими мЯсистыми руками - это
олицетворение тюрьмы. ќто Ѓисетр в образе человека. ‚округ менЯ всюду
тюрьма; Я вижу тюрьму во всех возможных обличиЯх, в человеческом облике и в
виде решеток и запоров. ‚от стена - это тюрьма, выраженнаЯ в камне; вот
дверь - это тюрьма, выраженнаЯ в дереве; а надзиратели - это тюрьма,
претвореннаЯ в плоть и кровь. ’юрьма - страшное чудовище, незримое и
по-своему совершенное, в котором человек дополнЯет здание. € Я его жертва;
оно схватило менЯ, обвило всеми своими щупальцами. Ћно держит менЯ в своих
гранитных стенах, под своими железными замками, и сторожит своими зоркими
глазами, глазами тюремщика.
Ћ господи, что ждет менЯ, горемычного? —то они сделают со мной?

XXI

џ успокоилсЯ. ‚се кончено, кончено бесповоротно. џ поборол жестокое
смЯтение, в которое поверг менЯ приход смотрителЯ. ‘ознаюсь, тогда Я еще
надеЯлсЯ. ’еперь, благодарение ’ворцу, Я больше не надеюсь.
‚от что за это времЯ произошло. ‚ ту минуту, когда часы били половину
седьмого - нет, без четверти семь, - дверь камеры открылась снова. ‚ошел
седовласый старик в коричневом рединготе. Ћн распахнул редингот. џ увидел
сутану и брыжи. ќто был свЯщенник.
Ќо не тюремный свЯщенник. ‡ловещий признак.
Џатер сел напротив менЯ, приветливо улыбаЯсь; потом покачал головой и
возвел глаза к небу, вернее к потолку темницы. џ понЯл его.
- ‘ын мой, вы приготовились? - спросил он. џ ответил ослабевшим
голосом:
- џ не приготовилсЯ, но Я готов.
€ в то же времЯ в глазах у менЯ потемнело, холодный пот выступил по
всему телу, в висках застучало, в ушах началсЯ шум.
Џока Я, как сонный, качалсЯ на стуле, приветливый старик говорил. Џо
крайней мере мне так казалось; насколько Я припоминаю, он шевелил губами,
размахивал руками, поблескивал глазами.
„верь отворилась еще раз. ѓрохот засовов вывел менЯ из оцепенениЯ и
прервал его речь. ‚ сопровождении смотрителЯ поЯвилсЯ приличного вида
господин в черном фраке и отвесил мне глубокий поклон. ‹ицо этого человека,
как лица факельщиков, выражало казенную скорбь. ‚ руках он держал свернутую
бумагу.
- ‘ударь, - с учтивой улыбкой обратилсЯ он ко мне, - Я судебный пристав
при парижском королевском суде. €мею честь доставить вам послание от
господина генерального прокурора.
Џервое потрЯсение прошло. Џрисутствие духа полностью вернулось ко мне.
- ЏомнитсЯ, господин генеральный прокурор настойчиво требовал моей
головы, - ответил Я. - ‚есьма польщен, что он ко мне пишет. Ќадеюсь, моЯ
смерть доставит ему истинное удовольствие. €наче мне обидно было бы думать,
что он с таким жаром добивалсЯ ее, а на самом деле ему это безразлично.
‚след за тем Я потребовал твердым голосом:
- —итайте, сударь!
Ћн принЯлсЯ читать длинный документ, нараспев заканчиваЯ каждую строку
и запинаЯсь на каждом слове. €з документа Явствовало, что моЯ жалоба
отклонена,
- Џриговор будет приведен в исполнение на ѓревской площади, - добавил
он, кончив читать и не поднимаЯ глаз от гербовой бумаги. - ђовно в половине
восьмого мы отправимсЯ в Љонсьержери. Њилостивый, государь! Ќадеюсь, вы не
откажете в любезности последовать за мной?
џ с некоторых пор перестал слушать. ‘мотритель разговаривал со
свЯщенником; судебный пристав не отрывал глаз от бумаги; а Я смотрел на
дверь, оставшуюсЯ полуоткрытой... "Ќесчастный фантазер! ‚ коридоре четверо
вооруженных солдат!"
‘удебный пристав повторил свой вопрос и на этот раз посмотрел на менЯ.
- Љ вашим услугам! Љогда пожелаете! - ответил Я.
Ћн поклонилсЯ мне:
- —ерез полчаса Я позволю себе ЯвитьсЯ за вами. Џосле этого менЯ
оставили одного. ѓосподи, только бы убежать, убежать каким угодно способом!
џ должен вырватьсЯ отсюда, должен не медлЯ ни минуты. —ерез двери, через
окна, через крышу, даже оставлЯЯ клочьЯ мЯса на стропилах!
Ћ бессилье; проклЯтье, дьЯвольскаЯ насмешка! ЊесЯцы нужны, на то, чтобы
пробить эту стену хорошим џ инструментом, а у менЯ нет ни гвоздЯ, ни часа
времени!

XXII

€з Љонсьержери

ѓоворЯ Языком официальных бумаг, Я переведен сюда.
Ћднако путешествие мое стоит описать. …два пробило половину восьмого,
как судебный пристав снова поЯвилсЯ на пороге камеры.
- ‘ударь, Я жду вас, - заЯвил он.
“вы! ЊенЯ ждал не только он!
џ встал, сделал шаг; мне казалось, что на второй у менЯ не хватит сил,
- такую тЯжесть Я ощущал в голове и слабость в ногах. Ќемного погодЯ Я
овладел собой и пошел к двери довольно твердой поступью. ‘ порога Я бросил
последний взглЯд на свою убогую камеру. Ћна стала мне дорога. џ вышел,
оставив ее пустой и незапертой. Ќепривычный вид длЯ темницы.
‚прочем, она недолго будет пустовать. ‘торожа говорили, что сегоднЯ
вечером ждут нового постоЯльца, которого в настоЯщую минуту суд присЯжных
спешит приговорить к смерти. ‡а поворотом коридора нас нагнал тюремный
свЯщенник. Ћн кончал завтрак.
Џри выходе из тюрьмы смотритель сердечно пожал мне руку и усилил мой
конвой четырьмЯ инвалидами.
Љакой-то умирающий старик крикнул мне с порога лазарета:
- „о свиданиЯ!
Љогда мы очутились во дворе, Я вздохнул полной грудью, и мне стало
лучше.
Ќо нам недолго пришлось идти по свежему воздуху. ‚ первом дворе стоЯла
запрЯженнаЯ почтовыми лошадьми карета, та самаЯ, что доставила менЯ сюда, -
это была двуколка продолговатой формы, разделеннаЯ поперек проволочной
загородкой, частой, как вЯзание. ‚ каждом отделении есть дверцы, в одном -
впереди, в другом - позади. Ђ все в целом до того грЯзно, засалено,
пропылено, что похоронные дроги длЯ беднЯков покажутсЯ коронационной каретой
по сравнению с этой колымагой.
Џрежде чем менЯ поглотил этот склеп на двух колесах, Я окинул двор
прощальным взглЯдом, полным такого отчаЯниЯ, от которого должны бы
сокрушитьсЯ стены. ‚о двор, представлЯвший собою небольшую площадку,
обсаженную деревцами, набилось еще больше зевак, чем в тот день, когда
увозили каторжников. € тут уже толпа! Љак и тогда, моросил осенний дождь,
мелкий и холодный; он идет и сейчас, пока Я пишу эти строки, и, наверно,
будет идти весь день, который кончитсЯ после менЯ.
„ороги были размыты, двор - весь в лужах. Њне доставило удовольствие
смотреть, как толпа топчетсЯ в грЯзи.
Њы сели, судебный пристав и один из жандармов - в первое отделение, Я
вместе со свЯщенником и другим жандармом - во второе. —етыре конных жандарма
окружили карету. €так, не считаЯ кучера, восемь человек ради одного.
‘адЯсь в карету, Я слышал, как старуха с выцветшими глазами говорила в
толпе:
- ќто куда забавнее, чем каторжники.
џ ее понимаю. ќто зрелище, которое схватываешь сразу, одним взглЯдом.
Ћно так же занимательно, но смотреть на него удобнее. Ќичто не отвлекает и
не рассеивает вниманиЯ. ’ут один лишь участник, и в нем одном сосредоточено
столько несчастьЯ, сколько во всех каторжниках, вместе взЯтых. ќто сгущенный
и потому особенно прЯный настой.
Џовозка тронулась. Ћна гулко прокатилась под сводом главных ворот,
потом выехала на аллею, и тЯжелые створки Ѓисетра захлопнулись за ней. џ
застыл в оцепенении и только чувствовал, что менЯ везут, как человек,
впавший в летаргический сон, чувствует, что его хоронЯт заживо, и не может
ни пошевелитьсЯ, ни крикнуть. џ смутно слышал, как отрывисто звЯкают свЯзки
бубенцов на шее у почтовых лошадей, как колеса грохочут по камнЯм или
стукаютсЯ об кузов на ухабах, как цокают вокруг повозки копыта жандармских
коней, как щелкает бич. ‚се это сливалось в один вихрь, уносивший менЯ.
‘квозь прутьЯ окошечка, проделанного напротив менЯ, Я увидел надпись,
высеченную крупными буквами над главными воротами Ѓисетра, и машинально
прочел ее: "“бежище длЯ престарелых".
"‚от как, - подумал Я, - оказываетсЯ, тут люди доживают до старости".
€ как бывает в полудремоте, мой мозг, скованный страданием, занЯлсЯ
этой мыслью, стал передумывать ее на все лады. Ќо тут карета свернула с
аллеи на проезжую дорогу, и картина в окошечке изменилась. ‚ нем возникли
теперь башни ‘обора Ѓогоматери, чуть синевшие, полустертые в дымке,
окутавшей Џариж. € сразу же, механически следуЯ за движением кареты,
изменились мои мысли. ’еперь Я думал не о Ѓисетре, а о башнЯх ‘обора
Ѓогоматери. "’ем, кто заберетсЯ на башню, где поднЯт флаг, будет очень
хорошо видно", - сказал Я себе, бессмысленно улыбаЯсь.
ЉажетсЯ, именно в эту минуту свЯщенник опЯть заговорил со мной. џ
терпеливо слушал его. ‚ ушах у менЯ и без того громыхали колеса, стучали
копыта, щелкал бич. Ђ теперь прибавилсЯ еще лишний шум, только и всего.
џ молча терпел этот однотонный поток слов, которые усыплЯли мой мозг,
как журчание фонтана, и скользили мимо менЯ, как будто бы разные и в то же
времЯ одинаковые, подобно искривленным вЯзам вдоль дороги, как вдруг
скрипучий, заикающийсЯ голос судебного пристава вывел менЯ из забытьЯ.
- —то скажете, господин аббат, что слышно новенького? - почти веселым
тоном обратилсЯ он к свЯщеннику.
’от сам что-то неумолчно говорил мне и, не расслышав его слов из-за
грохота колес, ничего не ответил.
- ‚от проклЯтаЯ таратайка! - во весь голос рЯвкнул пристав, стараЯсь
заглушить громыхание повозки. ‚ самом деле - проклЯтаЯ.
- Ђ все ухабы, - продолжал он, - трЯсет так, что самого себЯ не
слышишь. Ћ чем, бишь, Я говорил? Ѓудьте так добры, господин аббат, напомните
мне, о чем Я говорил? „а, знаете последнюю парижскую новость?
џ вздрогнул всем телом, словно речь шла обо мне.
- Ќет, - ответил свЯщенник, наконец услышавший его, - Я не успел с утра
прочесть газеты. Џрочитаю вечером. Љогда у менЯ весь день занЯт, как
сегоднЯ, Я прошу привратника сохранить мне газеты и, вернувшись,
просматриваю их.
- —то вы! Ѓыть не может, чтобы до вас не дошла такаЯ новость! ‘вежаЯ
парижскаЯ новость! ’ут Я вступил в разговор:
- Њне кажетсЯ, Я знаю ее. ‘удебный пристав посмотрел на менЯ.
- ‚ы? ‚ самом деле! € каково же ваше мнение?
- ‚ы чересчур любопытны.
- Џочему? - возразил судебный пристав. - “ каждого свои политические
убеждениЯ. џ настолько уважаю вас, что не сомневаюсь - у вас они тоже
имеютсЯ. џ лично всецело стою за восстановление националы ной гвардии. џ был
сержантом в роте, и, право же, приЯтно вспомнить о тех временах.
- џ думал, что речь идет совсем о другом, - перебил Я.
- Ћ чем же еще? ‚ы говорили, что знаете последнюю новость,
- џ подразумевал другую новость, котораЯ тоже занимает сегоднЯ Џариж.
„урак не понЯл менЯ: любопытство его разгорелось.
- „ругую? Љакой же черт сообщает вам последние новости? ђади бога.
скажите, что это за новость? Ђ вы, господин аббат, не знаете? Њожет быть, вы
осведомлены лучше менЯ? “молЯю вас, поделитесь со мной. џ так люблю новости.
џ развлекаю ими господина председателЯ.
Ћн еще долго молол что-то в таком роде. € при этом оборачивалсЯ то ко
мне, то к свЯщеннику, а Я в ответ только пожимал плечами.
- ‘кажите на милость, о чем вы задумались? - рассердилсЯ он.
- џ задумалсЯ о том, что сегоднЯ вечером уже не буду думать, - ответил
Я.
- Ђх, вот о чем! - протЯнул он. - Џолноте, нечего грустить! ѓосподин
Љастень - тот все времЯ беседовал.
Џомолчав немного, он заговорил опЯть:
- ѓосподина Џапавуана Я тоже сопровождал; он был в бобровой шапке и
курил сигару. ‹арошельские молодые люди, те разговаривали только между
собой. Ђ все-таки разговаривали!
Ћн еще помолчал и начал снова:
- ‘умасброды! ”антазеры! Џослушать их, так они презирали всех на свете.
Ђ вот вы, молодой человек, зрЯ задумываетесь.
- Њолодой человек! Ќет, Я старше вас; каждые уходЯщие четверть часа
старЯт менЯ на год, - ответил Я.
Ћн обернулсЯ, несколько минут смотрел на менЯ с тупым недоумением,
потом грубо захохотал.
- „а вы смеетесь! ‘тарше менЯ! џ вам в дедушки гожусь.
- € не думаю смеЯтьсЯ! - очень серьезно ответил Я.
Ћн открыл табакерку.
- Ќе надо обижатьсЯ, милостивый государь! “гоститесь табачком и не
поминайте менЯ лихом.
- Ќе бойтесь, долго мне не придетсЯ поминать. ЏротЯгиваЯ мне табакерку,
он наткнулсЯ на разделЯвшую нас сетку. Ћт толчка табакерка сильно стукнулась
о сетку и раскрытой покатилась под ноги жандарму.
- ЏроклЯтаЯ сетка! - воскликнул судебный пристав.
€ обратилсЯ ко мне:
- Џодумайте, какаЯ беда! ‚есь табак растерЯл.
- џ терЯю больше вашего, - с улыбкой ответил Я. Ћн попыталсЯ собрать
табак, ворча сквозь зубы:
- Ѓольше моего! ‹егко сказать! „о самого Џарижа изволь сидеть без
табака. Љаково это, а?
’ут свЯщенник обратилсЯ к нему со словами утешениЯ. Ќе знаю, может быть
Я плохо слушал, но мне показалось, что он продолжает те же увещеваниЯ,
которые сначала изливались на менЯ. Њало-помалу между свЯщенником и
приставом завЯзалсЯ разговор; Я предоставил им говорить свое, а сам думал
свои думы.
Љогда мы подъезжали к городу, Я, хоть и был поглощен своими мыслЯми,
однако заметил, что Џариж шумит сильнее обычного. Љарета задержалась у
заставы. ‘борщики городских пошлин заглЯнули в нее. …сли бы на убой везли
быка или барана, пришлось бы раскошелитьсЯ; но за человеческую голову сборов
не платЯт. Ќас пропустили.
Џроехав бульвар, повозка быстро покатила старинными кривыми переулками
предместьЯ ‘ен-Њарсо и острова ‘ите, которые извиваютсЯ и пересекаютсЯ, как
бесчисленные ходы в муравейнике. ‚ этих тесных уличках грохот колес по
камнЯм раздавалсЯ так громко, что шум извне перестал доходить до менЯ. Љогда
Я взглЯдывал в квадратное окошечко, мне казалось, что поток прохожих
останавливаетсЯ при виде кареты, а стаи ребЯтишек бегут за ней следом. …ще
мне казалось, будто кое-где не перекрестках стоит оборванец или старуха в
лохмотьЯх, а иногда и оба вместе, и будто они держат стопки печатных
листков, из-за которых прохожие дерутсЯ между собой, широко раскрываЯ рты, -
верно, кричат что-то.
‚ ту минуту, как мы въехали во двор Љонсьержери, на часах „ворца
правосудиЯ пробило половину девЯтого. Џри взглЯде на широкую лестницу, на
мрачную часовню и зловещие сводчатые двери кровь застыла у менЯ в жилах.
Љогда карета остановилась, мне показалось, что сердце мое тоже остановитсЯ
сейчас.
џ собрал все силы; дверца стремительно распахнулась, Я выскочил из этой
темницы на колесах и между двумЯ рЯдами солдат быстрым шагом прошел в
ворота. Ћднако толпа уже успела скопитьсЯ на моем пути.

XXIII

ЏроходЯ по галереЯм длЯ публики во „ворце правосудиЯ, Я чувствовал себЯ
почти что свободным и независимым, но всЯ моЯ бодрость исчезла, как только
передо мной открылись низенькие дверцы, потайные лестницы, внутренние
переходы, глухие, замкнутые коридоры, куда имеют доступ лишь судьи и
осужденные.
‘удебный пристав не покидал менЯ, свЯщенник ушел, пообещав вернутьсЯ
через два часа, - он был занЯт своими делами.
ЊенЯ ^привели в кабинет смотрителЯ тюрьмы, которому судебный пристав
сдал менЯ с рук на руки, в порЯдке обмена. ‘мотритель попросил его подождать
минутку, потому что у них сейчас будет новаЯ "дичь", которую придетсЯ
немедленно обратным рейсом везти в Ѓисетр. Џо всей вероЯтности, речь шла о
том, кого должны приговорить сегоднЯ и кто нынешней ночью будет спать на
охапке соломы, которую Я не успел до конца обмЯть.
- ‚от и отлично, - сказал пристав смотрителю, - Я обожду, и мы заодно
составим оба протокола.
Џока что менЯ поместили в каморку, примыкающую к кабинету смотрителЯ.
’ут менЯ оставили одного за крепкими запорами.
Ќе знаю, о чем Я думал и сколько времени пробыл так, когда неожиданно
громкий взрыв смеха вывел менЯ из задумчивости.
џ вздрогнул и поднЯл голову. Ћказалось, что Я не один. ‚ камере, кроме
менЯ, находилсЯ мужчина лет пЯтидесЯти пЯти, среднего роста, сгорбленный,
морщинистый, с проседью, с бесцветными глазами, глЯдевшими исподлобьЯ, с
гримасой злобного смеха на лице. ‚есь грЯзный, полуголый, в лохмотьЯх, он
самым своим видом внушал омерзение. ‡начит, дверь открыли и снова заперли,
втолкнув его; а Я ничего не заметил. …сли бы смерть пришла так же!
Ќесколько мгновений мы в упор смотрели друг на друга. Ќовый пришелец -
все с тем же хриплым, похожим на стон, смехом, а Я - с удивлением и с
испугом.
- Љто вы такой? - наконец спросил Я.
- ‚от так вопрос! - ответил он. - Љак кто? €спеченный!
- €спеченный! —то это значит? Ћт моего вопроса он захохотал еще пуще.
- ќто значит, что кат скосит мою сорбонну через шесть недель, как твою
чурку через шесть часов, - ответил он сквозь смех. - ќге! ‚идно, смекнул!
‚ самом деле, Я побледнел, волосы поднЯлись у менЯ на голове. ќто и был
второй смертник, приговоренный сегоднЯ, тот, кого ждали в Ѓисетре, мой
преемник.
Ћн продолжал:
- Ќичего не попишешь! ‚от Я тебе расскажу мою жизнь. Ћтец мой был
славный маз {‚ор. (Џрим. автора.)}; жаль, что арло {Џалач. (Џрим. автора.)}
не пожалел труда и затЯнул на нем галстук. ќто случилось в те поры, когда
милостью божьей царила виселица. ‚ шесть лет Я осталсЯ круглым сиротой;
летом Я ходил колесом в пыли, по обочине дороги, чтобы мне бросили медЯк из
окошка почтовой кареты; зимой шлепал босиком по грЯзи и дул на пальцы,
красные от холода; через прорехи в штанах виднелись голые лЯжки. ‘ девЯти
лет Я пустил в дело грабли {ђуки. (Џрим. автора.)}, научилсЯ очищать ширманы
{Љарманы. (Џрим. автора.)}, случалось мне свистнуть и одежу, к десЯти годам
Я стал ловким воришкой. Џотом попал в компанию: в семнадцать лет Я был уже
заправский громила - умел и лавку обчистить и ключ подделать. ЊенЯ сцапали и
как совершеннолетнего отправили плавать на галерах" ’Яжкое дело - каток
спишь на голых досках, пьешь чистую воду, ешь черный хлеб, без всЯкой пользы
волочишь за собой тЯжеленное Ядро - получаешь то солнечный удар, то палочные
удары. ‚добавок каторжников бреют наголо, а у менЯ как на грех были хорошие
русые кудри! Љак-никак, Я свой срок отбыл. ЏЯтнадцать лет - не шутка. Њне
минуло тридцать два года, когда Я получил подорожную и шестьдесЯт шесть
франков - все, что Я заработал за пЯтнадцать лет каторги, трудЯсь
шестнадцать часов в день, тридцать дней в месЯц и двенадцать месЯцев в году.
‚се равно, с этими шестьюдесЯтью шестью франками Я хотел начать честную
жизнь, и под моими отрепьЯми скрывались такие благородные чувства, каких не
сыщешь под кабаньей рЯсой {ђЯсой свЯщенника. (Џрим. автора.)}. ‚от только
треклЯтый паспорт! Ћн был желтого! цвета, и на нем стоЯла надпись:
каторжник, отбывший срок. ќту штуковину надо было показывать дорогой в
каждом городишке, а потом каждую неделю ЯвлЯтьсЯ с ней к мэру того местечка,
где менЯ водворили на жительство. ЌедурнаЯ аттестациЯ. Љаторжник! џ был
пугалом - ребЯтишки бросались от менЯ врассыпную, двери захлопывались передо
мной. Ќикто не хотел дать мне работу. естьдесЯт шесть франков пришли к
концу. Љак жить дальше? џ показывал, какие у менЯ крепкие рабочие руки, а
передо мной захлопывали двери. џ предлагал работать за пЯтнадцать, за
десЯть, за пЯть су в день. ‚се напрасно. —то делать? Ћднажды голод одолел
менЯ. џ разбил локтем витрину булочной и схватил хлеб, а булочник схватил
менЯ. •леба мне не дали съесть, зато приговорили к пожизненной каторге и
выжгли на плече три буквы. •очешь - покажу потом. Џо-судейски это называетсЯ
рецидив. ‡начит, стал Я обратной кобылкой {‘нова отправлен на каторгу.
(Џрим. автора.)}. џ решил бежать. „лЯ этого нужно было пробуравить три стены
и перепилить две цепи, а у менЯ ничего не было, кроме гвоздЯ. € Я бежал.
‚догонку дали сигнал из пушки; наша братиЯ все равно что римские кардиналы:
мы тоже одеты в красное, и когда мы отчаливаем, тоже стрелЯют из пушек.
Ћднако порох пустили на ветер. Ќа этот раз Я ушел без желтого билета, но и
без денег. џ встретил товарищей - одни отбыли срок, другие дали тЯгу. €х
главарь предложил мне работать заодно, а работали они ножом на большой
дороге. џ согласилсЯ и стал убивать, чтобы жить. ’о на дилижанс нападешь, то
на почтовую карету, то на верхового - торговца скотом. „еньги забирали, конЯ
или упрЯжку отпускали на все четыре стороны, а убитого зарывали под деревом
и только смотрели, чтобы не торчали ноги. Џотом плЯсали на могиле, чтобы
утоптать землю. ’ак вот Я и состарилсЯ - ютилсЯ где-нибудь в чащобе, спал
под открытым небом, и хоть менЯ травили и гнали из леса в лес, а все-таки
был Я вольнаЯ птица, сам себе хозЯин. Ћднако же всему приходит конец. ‚ одну
прекрасную ночь шнурочники {†андармы. (Џрим. автора.)} накрыли нас.
”анандели {’оварищи. (Џрим. автора.)} мои скрылись, а Я был старше всех и
попалсЯ в лапы этих самых котов в шлЯпах с галунами. ЊенЯ доставили сюда. џ
прошел все ступени, кроме последней. € теперь уж не имело значениЯ, украл ли
Я носовой платок, или убил человека - разве что мне пришили бы лишний
рецидив. Њне осталось только пройти через руки косарЯ {Џалача. (Џрим.
автора.)}. „ело мое провернули мигом. € правду сказать, стар Я уже стал, не
годен ни на что путное. Њой отец женилсЯ на вдове {Ѓыл повешен. (Џрим.
автора.)}, а Я удалюсь в обитель всех скорбЯщих радости! {Ќа гильотину.
(Џрим. автора.)} ’ак-то, брат!
џ был ошеломлен его рассказом. Ћн захохотал громче прежнего и попыталсЯ
взЯть менЯ за руку. џ в ужасе отпрЯнул.
- ‚идно, ты, приЯтель, не из храбрых, - сказал он: - ‘мотри, не
раскисни перед курносой. —то и говорить, несладко стоЯть на помосте, да зато
недолго! џ бы рад пойти с тобой и показать, как лучше кувырнутьсЯ. „а Я,
ей-богу, не подал бы на кассацию, если бы нас скосили сегоднЯ вместе. Љстати
попа позвали бы одного на двоих; с менЯ хватило бы и твоих объедков. ‚идишь,
какой Я покладистый. Ќу, отвечай? ‘огласен? Ћт чистого сердца предлагаю!
Ћн подошел еще ближе.
- Ѓлагодарю вас, - ответил Я, отстранЯЯ его.
‚ ответ - новый взрыв хохота.
- ќге-ге! ‚аша милость, видно, из маркизов, не иначе как из маркизов!
- „руг мой, не трогайте менЯ, мне хочетсЯ побыть наедине с самим собой,
- прервал Я его.
Ћн сразу притих и задумалсЯ, покачиваЯ седой, плешивой головой. Џотом
почесал ногтЯми свою волосатую грудь, видневшуюсЯ из-под раскрытой рубахи, и
сквозь зубы пробормотал;
- ЏонЯтно, тут не без кабана {‘вЯщенника. (Џрим. автора.)} ... - Џосле
минутного молчаниЯ он добавил почти робким тоном: - Џослушайте, хоть вы и
маркиз, однако же на что вам такой добротный сюртук? ‚се равно палач заберет
его. ‹учше отдали бы мне. џ его спущу и куплю себе табаку.
џ снЯл сюртук и отдал ему. Ћн обрадовалсЯ, как ребенок, и захлопал в
ладоши. Ќо, заметив, что на мне одна рубашка и что Я весь дрожу, он сказал:
- ‚ы замерзли. ‚от, наденьте это, иначе промокнете, дождь идет. €
потом, в телеге надо иметь приличный вид.
Ћн снЯл с себЯ толстую куртку из серой шерсти и надел на менЯ. џ не
прекословил, но тотчас же поспешил отодвинутьсЯ к самой стене. ’рудно
описать, какие чувства вызывал у менЯ этот человек. Ћн рассматривал, мой
сюртук и каждую секунду восторженно восклицал:
- Љарманы целехоньки! ‚оротник совсем не потертый! Њеньше пЯтнадцати
франков ни за что не возьму. Ќа все шесть недель запасусь табачком! ‚от
счастье-то!
„верь опЯть отворилась. Џришли за нами обоими. ‡а мной - чтобы отвести
в комнату, где приговоренные ждут урочного часа, за ним - чтобы отправить в
Ѓисетр. Ћн встал на свое место посреди конвоЯ и, смеЯсь, сказал жандармам:
- ’олько не ошибитесь. Њы с этим кавалером поменЯлись шкурами.
‘мотрите, не прихватите менЯ вместо него. Ќо теперь - шалишь! џ не согласен,
раз у менЯ будет табак!

XXIV

џ и не думал отдавать сюртук этому старому разбойнику, он отнЯл его у
менЯ, а взамен оставил мне свою гнусную куртку. Ќа кого Я буду похож в этом
рванье?
‚овсе не из беспечности или жалости допустил Я, чтобы он взЯл мой
сюртук; нет, попросту он был сильнее. …сли бы Я отказалсЯ, он избил бы менЯ
своими кулачищами.
…ще что - жалость! ‡лоба клокотала во мне. џ готов был задушить
собственными руками, растоптать этого старого вора.
„уша моЯ полна гнева и горечи. „олжно быть, желчь разлилась у менЯ.
‘мерть делает злым.

XXV

ЊенЯ привели в камеру, где, кроме четырех голых стен, нет ничего, не
считаЯ, понЯтно, бессчетных железных прутьев на окне и бессчетных запоров на
двери.
џ потребовал себе стол, стул и письменные принадлежности. Њне все
принесли.
‡атем Я потребовал кровать. Ќадзиратель поглЯдел на менЯ удивленным
взглЯдом, Ясно говорившим: "Љ чему это?"
’ем не менее в углу поставили складную кровать. Ќо одновременно в этом
помещении, которое именуют "моей комнатой", водворилсЯ жандарм. ‚ерно,
боЯтсЯ, что Я удушу себЯ тюфЯком.

XXVI

‘ейчас десЯть часов.
ЃеднаЯ моЯ доченька! —ерез шесть часов менЯ не станет! џ превращусь в
ту падаль, которую расшвырЯют по холодным столам анатомического театра.
‡десь будут снимать слепок с головы, там будут вскрывать тело, остатками
набьют гроб и все вместе отправЯт на Љламарское кладбище.
‚от что сделают люди с твоим отцом, а между тем ни один из них не
питает ко мне ненависти, все менЯ жалеют, и все могли бы спасти. Ђ они убьют
менЯ. Џонимаешь, Њари? “бьют хладнокровно, по всем правилам, во имЯ
торжества правосудиЯ. Ѓоже правый!
ЃеднЯжечка! “бьют твоего отца, того, кто так любил тебЯ, кто целовал
твою нежную, ароматную шейку, кто без устали перебирал твои пушистые кудри,
кто ласкал твое милое личико, кто качал тебЯ на коленЯх, а по вечерам
складывал твои ручки длЯ молитвы!
Љто приголубит тебЯ теперь? Љто будет тебЯ любить? “ всех твоих
маленьких сверстников будет отец, только не у тебЯ. Љак отвыкнешь ты, детка
моЯ, от новогодних подарков, от красивых игрушек, от сластей и поцелуев? Љак
отвыкнешь ты, горемычнаЯ сиротка, пить и есть досыта?
Ђх, если бы присЯжные увидели ее, мою милую Њари, они бы понЯли, что
нельзЯ убивать отца трехлетней крошки!
Ђ когда она вырастет, если ей суждено выжить, что станетсЯ с нею?
ЏарижскаЯ чернь запомнит ее отца. € ей, моей дочери, придетсЯ краснеть за
менЯ, за мое имЯ, ее будут презирать, унижать, будут ею гнушатьсЯ, из-за
менЯ, из-за менЯ, любЯщего ее всей силою, всей нежностью своей души. ‹юбимаЯ
моЯ крошка! ЊоЯ Њари! Ќеужто в самом деле памЯть обо мне будет длЯ тебЯ
постыдна и ненавистна? Љакое же преступление совершил Я, окаЯнный, и на
какое преступление толкаю общество!
Ѓоже! Ќеужто правда, что Я умру до вечера? џ, вот этот самый Я? €
глухой гул голосов, доносЯщийсЯ со двора, и оживленные толпы уже спешащих
людей на набережных, и жандармы, которые снарЯжаютсЯ у себЯ в казармах, и
свЯщенник в черной рЯсе, и человек, чьи руки красны от крови, - все это
из-за менЯ? € умереть должен Я! џ, тот Я, что находитсЯ здесь, живет,
движетсЯ, дышит, сидит за столом, похожим на любой другой стол в любом
другом месте; тот Я, наконец, которого Я касаюсь и ощущаю, чьЯ одежда
ложитсЯ такими вот складками!

XXVII

•отЯ бы знать, как оно устроено, как умирают под ним! “жас в том, что Я
не знаю. ‘амое название страшно, - не, понимаю, как мог Я писать и
произносить его.
ќти девЯть букв будто нарочно подобраны так, чтобы своим видом, своим
обликом навести на жестокую мысль; проклЯтый врач, изобретатель этой штуки,
носил поистине роковое имЯ.
“ менЯ с этим ненавистным словом свЯзано очень неЯсное и
неопределенное, но тем более страшное представление. Љаждый слог - точно
часть самой машины. € Я мысленно без конца строю и разрушаю чудовищное
сооружение.
џ боюсь расспрашивать, но не знать, какаЯ она и как это делаетсЯ, -
вдвойне нестерпимо. ѓоворЯт, она действует с помощью рычага, а человека
кладут на живот. ѓосподи! ѓолова у менЯ поседеет, прежде чем ее отрубЯт!

XXVIII

Ћднако Я как-то мимолетно видел ее.
џ проезжал в карете по ѓревской площади часов в одиннадцать утра.
Љарета вдруг остановилась. џ высунулсЯ в окошко. ’олпа запрудила площадь и
набережную, весь парапет был занЯт женщинами и детьми. Ќад головами виднелсЯ
помост из красноватых досок, который сколачивали три человека.
‚ тот день должны были казнить кого-то, приговоренного к смерти, и длЯ
него готовили машину. џ поспешно отвернулсЯ, чтобы не видеть ее.
‚озле кареты женщина говорила ребенку:
- ‚от поглЯди! —тобы нож лучше ходил, они смажут пазы свечным салом.
ќтим они, верно, занЯты и сейчас. ’олько что пробило одиннадцать.
„олжно быть, они смазывают салом пазы.
Ќет, сегоднЯ мне, несчастному, не отвернутьсЯ.

XXIX

Ђх, только бы менЯ помиловали! ’олько бы помиловали! Њожет быть, менЯ
помилуют. Љороль не гневаетсЯ на менЯ. Џозовите моего адвоката. Џозовите
скорее! џ согласен на каторгу. Џусть приговорЯт к пЯти годам или к двадцати,
пусть приговорЯт к пожизненной каторге, пусть заклеймЯт. ’олько бы оставили
жизнь!
‚едь каторжник тоже ходит, движетсЯ, тоже видит солнце.

XXX

ЋпЯть пришел свЯщенник. Ћн белый как лунь, приветливый, почтенный и
кроткий на вид; он и в самом деле достойный, добросердечный человек. ‘егоднЯ
утром Я видел, как он роздал заключенным все, что у него было в кошельке.
Џочему же голос его не волнует и в нем не чувствуетсЯ волнениЯ? Џочему он до
сих пор не сказал ни одного слова, которое задело бы за живое мой ум или,
сердце?
‘егоднЯ утром Я был как потерЯнный. џ почти не слушал его. € все-таки
мне показалось, что он говорит ненужные слова, и они не трогали менЯ; они
скользили мимо, как этот холодный дождь по запотевшему стеклу. Ќо сейчас его
приход подействовал на менЯ умиротворЯюще. €з всех этих людей он один
осталсЯ длЯ менЯ человеком, - подумал Я. € мне страстно захотелось послушать
слова любви и утешениЯ.
Њы сели - он на стул, Я на кровать. Ћн сказал:
- ‘ын мой...
€ сердце мое раскрылось навстречу ему.
- ‘ын мой, вы веруете в бога? - спросил он.
- ‚ерую, отец мой, - ответил Я.
- ‚еруете вы в свЯтую апостольскую римскую католическую церковь?
- ѓотов веровать, - ответил Я.
- ‚ы как будто сомневаетесь, сын мой, - заметил он.
€ снова заговорил. Ћн говорил долго; он произнес много слов; потом,
решив, что все сказано, он поднЯлсЯ, впервые с начала своей речи посмотрел
на менЯ и спросил:
- —то же вы мне ответите?
ЉлЯнусь, сначала Я слушал его жадно, потом внимательно, потом смиренно.
џ тоже встал.
- Џрошу вас, оставьте менЯ одного, - сказал Я. Ћн осведомилсЯ:
- Љогда, мне прийти?
- џ позову вас.
Ћн вышел, не рассердившись, а только покачав головой, как будто сказал
про себЯ:
- Ќечестивец!
Ќет, хотЯ Я пал очень низко, однако нечестивцем не стал, бог мне
свидетель - Я верую в него. Ќо что сказал мне этот старец? Ќичего
прочувствованного, выстраданного, выплаканного, исторгнутого из души,
ничего, что шло бы от сердца к сердцу, только от него ко мне. Ќапротив, все
было как-то расплывчато, безлично, применимо к кому и к чему угодно, -
высокопарно там, где нужна глубина, пошло там, где должно быть просто;
словом, чувствительнаЯ проповедь или богословскаЯ элегиЯ. € на каждом шагу
вкраплены латинские изречениЯ из свЯтого Ђвгустина, из свЯтого ѓригориЯ, из
кого-то еще. Ђ главное, казалось, он в двадцатый раз повторЯет один и тот же
урок, настолько затверженный, что смысл его успел стеретьсЯ. € все это без
малейшего выражениЯ во взглЯде, без малейшего оттенка в голосе, без
малейшего жеста.
„а и как может быть иначе? ‚едь он состоит в должности тюремного
свЯщенника. …го обЯзанность - утешать и увещевать, он этим живет. Љаторжники
и смертники входЯт в круг его красноречиЯ. Ћн исповедует и напутствует их по
долгу службы. Ћн состарилсЯ, провожаЯ людей на смерть. “ него давно уже
вошло в привычку то, от чего содрогаютсЯ другие; волосы его, белые как снег,
уже не шевелЯтсЯ от ужаса, каторга и эшафот - длЯ него вещи обыденные. …го
не поразишь ими. „олжно быть, у него заведена тетрадка: на одной странице -
каторжники, на другой - приговоренные к смерти. Ќакануне ему сообщают, что
завтра в таком-то часу надо утешить кого-то. Ћн спрашивает кого - каторжника
или приговоренного к смерти? € прежде чем идти, прочитывает соответствующую
страницу. ’аким образом, те, кого отправлЯют в ’улон, и те, кого отправлЯют
на казнь, стали длЯ него чем-то безличным, а он безразличен им.
Ќет, пусть пойдут наугад в первый попавшийсЯ приход за каким-нибудь
молодым викарием или стареньким кюре и, застав его врасплох за чтением книги
у камелька, скажут ему:
- …сть человек, который должен умереть, и надо, чтобы вы, только вы,
сказали ему слова утешениЯ; чтобы вы присутствовали при том, как ему свЯжут
руки и остригут волосы; чтобы вы, держа в руках распЯтие, сели с ним в
телегу и заслонили от него палача; чтоб вы вместе с ним трЯслись по булыжной
мостовой до самой ѓревской площади; чтобы вы вместе с ним прошли сквозь
жестокую, жаждущую крови толпу; что бы вы поцеловали его у подножиЯ эшафота
и не уходили, пока голова его не отделитсЯ от туловища.
€ пусть тогда его приведут ко мне, потрЯсенного, трепещущего, пусть
толкнут менЯ в его объЯтиЯ, к его ногам; и он будет плакать, и мы поплачем
вместе, и он найдет нужные слова, и Я буду утешен, и он сердцем разделит
скорбь моего сердца и примет мою душу, а Я приму его бога.
Ђ что длЯ менЯ этот добросердечный старец? —то: Я длЯ него? ‘убъект из
породы несчастных, одна из многих теней, прошедших мимо него, единица,
которую надо прибавить к числу казненных.
Ѓыть может, Я не прав, что отталкиваю его; он-то не плох, плох Я сам.
—то поделать! џ не виноват. Њое дыхание, дыхание смертника, пЯтнает и портит
все.
Њне принесли еду; верно, решили, что Я проголодалсЯ. ЉушаньЯ все
тонкие, изысканные - кажетсЯ цыпленок и что-то еще. џ попыталсЯ есть, но
выплюнул первый же кусок, - таким он мне показалсЯ горьким и зловонным!

XXXI

’олько что сюда входил господин; он не снЯл шлЯпы, даже не взглЯнул на
менЯ; достав складной фут, он принЯлсЯ сверху донизу измерЯть стены,
приговариваЯ вслух: "’ут как надо", или же: "Ђ тут нет".
џ спросил у жандарма, кто он такой. Ћказалось, что он состоит чем-то
вроде младшего архитектора при тюрьме.
Ћн в свою очередь заинтересовалсЯ мною. ЋбменЯвшись несколькими словами
с привратником, сопровождавшим его, он на мгновение остановил на мне взглЯд,
беззаботно трЯхнул головой и снова принЯлсЯ обмерЯть стены и приговаривать
вслух.
Ћкончив свое дело, он подошел ко мне и произнес зычным голосом:
- ‡наете, приЯтель, через полгода тюрьма будет неузнаваема.
‚ыразительный жест его при этом говорил: "†аль, вы ею не
воспользуетесь". …ще немного, и он бы улыбнулсЯ. џ ждал, что он того и глЯди
начнет подтрунивать надо мной, как подтрунивают над новобрачной в свадебный
вечер.
Њой жандарм, старый солдат с нашивками, ответил за менЯ:
- ‘ударь, в комнате покойника не принЯто так громко говорить.
Ђрхитектор удалилсЯ.
џ же застыл на месте, как те камни, которые он обмерЯл.

XXXII

„альше со мной произошел комический случай.
„оброго старика жандарма пришли сменить, а Я в своей черствой
неблагодарности даже не пожал ему руки. …го место занЯл другой: низколобый
человек с глазами навыкате и глупой физиономией.
‚прочем, Я не обратил на него ни малейшего вниманиЯ. џ сидел за столом,
спиной к двери, и старалсЯ охладить лоб ладонью; ум мой мутилсЯ от
осаждавших менЯ мыслей.
Ќо вот менЯ тихонько тронули за плечо, и Я обернулсЯ. ќто оказалсЯ
новый жандарм; мы с ним были одни.
Ћн обратилсЯ ко мне примерно с такими словами:
- Џреступник! ‚ы добрый человек?
- Ќет, - сказал Я.
’акой прЯмолинейный ответ, видимо, смутил его. ’ем не менее он
заговорил опЯть, менее уверенно:
- ‘ам по себе никто злым не бывает.
- Џочему не бывает? - возразил Я. - …сли у вас нет ко мне другого дела,
оставьте менЯ в покое. —то вам надобно?
- “ж вы менЯ простите, господин преступник. ‚сего два словечка. ‘кажем,
вы можете принести счастье бедному человеку и оно длЯ вас ничего не
составит, неужто вы откажетесь?
џ пожал плечами.
- ‚ы что, из арантона Явились? ‘транный источник счастьЯ вы себе
присмотрели. Љак Я могу кому-нибудь принести счастье!
Ћн понизил голос и принЯл таинственный вид, совсем не вЯзавшийсЯ с его
глупой физиономией.
- „а, да, преступник, и счастье и богатство. ‚се ко мне может прийти
через вас. ‚от послушайте. џ бедный жандарм. •лопот много, а дохода мало;
один конь чего стоит, он у менЯ собственный. —тобы свести концы с концами, Я
ставлю в лотерею. Ќадо же чем-нибудь промышлЯть. ‚се бы ничего, да номера до
сих пор выходили не те. Љак Я ни стараюсь угадать номер, каждый раз попадаю
рЯдом. ‘тавлю на семьдесЯт шесть, а выходит семьдесЯт семь. “ж сколько Я на
них просадил, а все понапрасну... Џотерпите маленечко, Я сейчас договорю.
’ут ведь случай мне прЯмо в руки идет. Ќе в обиду вам будь сказано,
преступник, говорЯт, вы сегоднЯ помрете. Ђ всем доподлинно известно, что
покойники, которых таким манером отправлЯют на тот свет, заранее знают,
какой номер выйдет в лотерею. Ќе сочтите за труд, Явитесь мне завтра вечером
и назовите три номера, самых верных, ладно? ‚ам это ничего не стоит. Ђ Я
привидений не боюсь, на этот счет не сомневайтесь. ‚от вам мой адрес:
Џопенкурские казармы, подъезд Ђ, номер двадцать шесть, в конце коридора. ‚ы
ведь менЯ в лицо узнаете, правда? Џриходите хоть сегоднЯ, если вам так
удобнее.
џ бы не стал даже отвечать этому болвану, но безумнаЯ надежда вдруг
вспыхнула у менЯ в мозгу. ‚ таком безвыходном положении, как мое, минутами
кажетсЯ, что можно волоском перетереть цепи.
- Џослушай, - сказал Я, решив разыграть комедию, насколько это возможно
на пороге смерти, - Я в самом деле могу сделать тебЯ богаче королЯ. џ помогу
тебе выиграть миллионы. Ќо при одном условии...
Ћн вытаращил глаза.
- Ќа каком? ‘кажите, на каком? џ рад вам служить, чем прикажете,
господин преступник.
- Ћбещаю назвать тебе не три номера, а целых четыре. Ќо сперва
поменЯйсЯ со мной одеждой.
- …сли только за этим дело! - воскликнул он и уже принЯлсЯ расстегивать
мундир.
џ встал со стула. џ следил за каждым его движением. ‘ердце у менЯ
отчаЯнно билось. Њне уже виделось, как перед жандармским мундиром
раскрываютсЯ двери, как площадь, и улица, и „ворец правосудиЯ остаютсЯ
позади!
Ќо тут он обернулсЯ с видом сомнениЯ.
- Ђ на что вам это? Њожет, чтобы уйти отсюда? Њне стало Ясно, что все
погибло. Ћднако Я сделал последнюю попытку, совершенно ненужную и нелепую.
- Ќу да, зато твое благополучие обеспечено, - ответил Я.
Ћн менЯ перебил:
- ќ, нет! Џостойте! Ђ номера-то мои как же? —тобы они были верные, вам
надо быть покойником.
џ снова сел, еще сильнее подавленный безнадежностью от вспыхнувшей на
миг надежды.

XXXIII

џ зажмурил глаза, прикрыл их ладонЯми и попыталсЯ забытьсЯ, уйти в
прошлое от настоЯщего. € вот в мечтах одно за другим возникают воспоминаниЯ
детства и юности, милые, мирные, веселые, точно цветущие островки среди
водоворота черных, беспорЯдочных мыслей, кружащихсЯ у менЯ в голове.
‚идитсЯ мне, как Я, ребенком, веселым, румЯным школьником, вместе с
братьЯми играю и бегаю по большой зеленой аллее запущенного сада, где прошли
мои ранние годы; это бывшие монастырские владениЯ, над ними возвышаетсЯ
свинцоваЯ шапка мрачного собора ‚аль-де-ѓрас.
‘пустЯ четыре года Я снова там, все еще мальчиком, но уже мечтательным
и пылким. ‚ пустынном саду со мною вместе девочка-подросток.
ЊаленькаЯ испаночка с большими глазами и длинными косами, с вишневыми
губами и нежным румЯнцем на золотисто-смуглом личике, четырнадцатилетнЯЯ ан-
далузка Џепа.
Ќаши мамы послали нас побегать, а мы чинно гулЯем по саду. Ќас послали
резвитьсЯ, а мы беседуем. Њы дети одного возраста, но не одного пола.
Ђ между тем еще год назад мы бегали, боролись „руг с другом. џ старалсЯ
отнЯть у Џепиты лучшее Яблоко с Яблони; Я дралсЯ с ней из-за птичьего
гнезда. Ћна плакала, а Я говорил: "’ак тебе и надо!" Џотом мы оба шли
жаловатьсЯ мамам, и они вслух сердились, а потихоньку умилЯлись.
’еперь она опираетсЯ на мою руку, а Я и горд и смущен. Њы ходим
медленно, мы разговариваем шепотом. Ћна ронЯет платочек, Я его поднимаю.
ђуки у нас вздрагивают, соприкасаЯсь. Ћна говорит о птичках, о звездочке,
котораЯ мерцает вон там, вдали, об алом закате за стволами деревьев, о
пансионских подругах, о платьЯх и лентах. Њы разговариваем на самые невинные
темы и оба при этом краснеем. „евочка превратилась в девушку.
‚ тот вечер - то был летний вечер - мы гулЯли под каштанами в самом
конце сада. Џосле долгого молчаниЯ, которым теперь были заполнены наши
уединенные прогулки, она вдруг выпустила мою руку и сказала: "Ѓежим
наперегонки!".
Љак сейчас вижу ее: она была всЯ в черном, в трауре по бабушке.
ђебЯческаЯ фантазиЯ пришла ей в голову. Џепа снова стала Џепитой и сказала
мне: бежим наперегонки!
€ она понеслась вперед: Я видел ее тонкий, как у пчелки, стан, стройные
ножки, мелькавшие из-под платьЯ, Я догонЯл ее, она убегала; чернаЯ пелеринка
раздувалась от быстрого бега и обнажала смуглую молодую спину.
џ не помнил себЯ, Я настиг ее у старого развалившегосЯ колодца; по
праву победителЯ Я схватил ее за талию и усадил на дерновую скамью; она не
противилась; она смеЯлась, с трудом переводЯ дух; а мне было не до смеха, Я
вглЯдывалсЯ в ее черные глаза под завесой черных ресниц.
- ‘Ядьте рЯдом, - сказала она. - …ще совсем светло, можно почитать. “
вас есть какаЯ-нибудь книжка?
‘о мной был второй том Џутешествий ‘палланцани. џ раскрыл его наугад и
придвинулсЯ к ней, она оперлась плечом о мое плечо, и мы стали читать
вместе, каждый про себЯ. ‚сЯкий раз ей приходилось дожидатьсЯ менЯ, чтобы
перевернуть страницу. “м у нее был быстрее моего.
- Љончили? - спрашивала она, когда Я только успевал начать.
Ђ головы наши соприкасались, волосы смешивались, дыхание все
сближалось, и вдруг сблизились губы.
Љогда мы надумали читать дальше, все небо было в звездах.
- Ђх, мама, мамочка! …сли бы ты видела, как мы бежали! - говорила она,
возвратЯсь. Ђ Я не говорил ни слова.
- —то же ты молчишь? € вид у тебЯ какой-то понурый, - заметила моЯ
мать.
Ќа душе у менЯ было как в раю. ќтот вечер Я буду помнить всю жизнь.
‚сю жизнь!

XXXIV

’олько что пробили часы. Ќе знаю сколько раз, - Я плохо слышу их бой. ‚
ушах у менЯ стоЯл гул как от органа. ќто жужжат мои последние мысли.
‚ торжественные минуты благоговейного паломничества в прошлое Я с
ужасом наталкиваюсь на свое преступление; но мне кажетсЯ, Я раскаиваюсь
недостаточно. „о приговора угрызениЯ совести были сильнее; с тех пор мысли о
смерти вытеснили все остальное. Ђ Я хотел бы каЯтьсЯ еще и еще.
џ забылсЯ на миг, перебираЯ все, что было в моей жизни, а когда мысли
мои вернулись к удару топором, который сейчас оборвет ее, Я содрогнулсЯ,
будто узнал об этом впервые. —удесное мое детство! —удеснаЯ юность!
‡латотканый ковер, конец которого омочен в крови. Њежду прошлым и настоЯщим
пролегла река крови - крови его и моей.
Љто бы ни прочел когда-нибудь повесть моей жизни, никто не поверит,
чтобы после стольких лет беспорочного счастьЯ мог наступить этот страшный
год который началсЯ преступлением и кончаетсЯ казнью. Ћн никак не вЯжетсЯ с
остальными годами. ‚се же - подлые законы и подлые люди, - Я не был дурным
человеком!
Ћ господи! “мереть через несколько часов, сознаваЯ, что в этот самый
день год назад Я был свободен и безвинен, совершал прогулки и бродил под
деревьЯми по опавшей осенней листве.

XXXV

‚от сейчас, в эту минуту, совсем рЯдом со мной, в домах, окружающих
„ворец правосудиЯ и ѓревскую площадь, и во всем Џариже люди приходЯт и
уходЯт разговаривают и смеютсЯ, читают газету, обдумывают свои дела:
лавочники торгуют, девушки готовЯт к вечеру бальные платьЯ, матери играют с
детьми!

XXXVI

Љак-то в детстве Я ходил смотреть большой колокол ‘обора Ѓогоматери.
ѓолова кружилась у менЯ уже от подъема по темной винтовой лестнице, от
перехода по хрупкой галерее, соединЯющей обе башни, от зрелища Џарижа подо
мной, когда Я очутилсЯ в клетке из камнЯ и бревен, где висит большой колокол
с Языком весом в тысЯчу фунтов. ‚есь дрожа, ступал Я по плохо пригнанному
дощатому полу, издали разглЯдываЯ знаменитый колокол, который так славитсЯ
среди ребЯт и простого народа; при этом Я с ужасом убедилсЯ, что покатые
шиферные кровли, окружающие колокольню, находЯтсЯ на уровне моих ног. ‚
просветы Я видел, так сказать с птичьего полета, площадь перед собором и
прохожих ростом не больше муравьев.
€ вдруг гигантский колокол зазвонил, мощный звук потрЯс воздух, грузнаЯ
башнЯ дрогнула. „ощатый настил затрЯссЯ, заходил ходуном на балках. Ђ Я чуть
не упал навзничь от внезапного грохота; Я покачнулсЯ и еле удержалсЯ, чтобы
не покатитьсЯ по наклонной шиферной кровле. Ћт испуга Я лег на доски и
крепко обхватил их обеими руками, у менЯ отнЯлсЯ Язык и перехватило дыхание,
а в ушах раздавалсЯ оглушительный звон и перед глазами где-то глубоко, как
бездна, зиЯла площадь, по которой с завидной безмЯтежностью сновали
прохожие.
€ вот сейчас Я будто снова в башне большого колокола. ѓолова у менЯ
кружитсЯ, в глазах темнеет, каждаЯ извилина моего мозга сотрЯсаетсЯ, как от
колокольного звона; а та ровнаЯ мирнаЯ стезЯ жизни, с которой Я свернул и по
которой совершают свой путь другие люди, виднеетсЯ где-то вдали, сквозь
расселины бездны.

XXXVII

ЏарижскаЯ ратуша - мрачное здание с островерхой, крутой кровлей, с
неожиданно тоненькой колоколенкой, с огромным белым циферблатом, с рЯдом
мелких колонн в каждом этаже, с бесчисленными окнами, с лестницами,
истертыми от шагов, с двумЯ арками направо и налево; недаром на ѓревскую
площадь обращен ее зловещий, источенный старостью фасад, такой темный, что
даже на солнце он не становитсЯ светлее.
‚ дни казней все ее двери ломЯтсЯ от жандармов, все окна смотрЯт на
приговоренного.
Ђ вечером ее циферблат, показавший урочный час, продолжает светитьсЯ на
черном фасаде.

XXXVIII

Џробило четверть второго.
‚от что Я ощущаю сейчас:
†естокую головную боль, озноб в спине и жар в висках. ‚сЯкий раз, как Я
встаю или наклонЯюсь, мне кажетсЯ, будто в голове у менЯ переливаетсЯ
какаЯ-то жидкость и мозг мой бьетсЯ о стенки черепа.
‘удорожнаЯ дрожь проходит по всему телу, и перо часто выпадает из рук,
как от гальванического толчка.
ѓлаза словно разъедает дым. ‹окти ломит.
…ще два часа и три четверти, и Я буду исцелен.

XXXIX

ѓоворЯт, в этом ничего нет страшного, при этом не страдают, это
спокойный конец, и смерть таким способом очень облегчена.
Ђ чего стоит шестинедельнаЯ агониЯ и целый день предсмертной муки? —его
стоит томление этого невозвратного днЯ, который тЯнетсЯ так медленно и
проходит так быстро? —его стоит эта лестница пыток, ступень за ступенью
приводЯщаЯ к эшафоту?
Џо-видимому, это не считаетсЯ страданием. Ђ неизвестно, что мучительнее
- чтобы кровь уходила каплЯ за каплей или чтобы сознание угасало мысль за
мыслью.
€ откуда у них такаЯ уверенность, что при этом не страдают? Љто это им
сказал? ‘лышал ли кто-нибудь, чтобы отрубленнаЯ голова, всЯ в крови,
выглЯнула из корзины и крикнула в толпу: "ќто совсем не больно!"?
Љто из умерших по их рецепту приходил выразить им благодарность и
заЯвить: "€зобретение хоть куда, лучшего не ищите, механизм действует
исправно"?
“ж не ђобеспьер ли? €ли ‹юдовик XVI?
Ќичего страшного! Џолминуты, нет - полсекунды, и все кончено. Ђ тот,
кто так говорит, поставил ли себЯ даже мысленно на место человека, на
которого падает тЯжелое лезвие и впиваетсЯ в тело, разрывает нервы, крушит
позвонки?.. Љак же! Џолсекунды! Ѓоль не чувствуетсЯ... Љакой ужас!
ЌепонЯтно, почему мысль о короле не покидает менЯ. Љак Я ни уговариваю
себЯ, как ни отмахиваюсь, внутренний голос непрерывно нашептывает мне:
"‚ этом же городе, в это же времЯ, недалеко отсюда, в другом дворце
находитсЯ человек, чьи двери тоже охранЯютсЯ часовыми, человек, как и ты, не
имеющий себе равного в глазах народа с той разницей, что он первый, а ты
последний из людей. ЉаждаЯ минута его жизни полна торжества, величиЯ,
упоениЯ и услады. …го окружает любовь, почет, благоговение. ‚ беседе с ним
самые громкие голоса становЯтсЯ тихими и склонЯютсЯ самые горделивые головы.
‚зглЯд его ласкают золото и атлас. ‚ этот час он, верно, совещаетсЯ с
министрами, и все согласны с его мнением, или же думает о завтрашней охоте,
о сегоднЯшнем бале, не сомневаЯсь, что празднество состоитсЯ вовремЯ, и
возлагаЯ на других заботу об его увеселениЯх. Ђ ведь он такой же человек, из
плоти и крови, как ты! - € чтобы сию минуту рухнул проклЯтый эшафот, чтобы
тебе было возвращено все - жизнь, свобода, состоЯние, семьЯ, - достаточно,
чтобы он вот этим пером начертал под листком бумаги четыре буквы своего
имени, достаточно даже, чтобы его карета встретилась с твоей телегой. € он
ведь добрый и, может быть, рад бы все сделать, но ничего этого не будет!

XLI

Ќу что ж! ‘оберем все мужество перед лицом смерти и прЯмо взглЯнем ей в
глаза. Џусть ответит нам, что она такое и чего от нас хочет, со всех сторон
рассмотрим эту жестокую мысль, постараемсЯ расшифровать загадку и заранее
заглЯнуть в могилу. Љогда глаза мои закроютсЯ, Я увижу, мне кажетсЯ, Яркое
сиЯние, бездны света, в которых будет вечно парить мой дух. Ќебо, мне
кажетсЯ, засветитсЯ само по себе, а звезды будут на нем темными пЯтнами, не
золотыми блестками на черном бархате, как в глазах живых, а черными точками
на золотой парче.
€ли же мне, окаЯнному, откроетсЯ глубокаЯ, страшнаЯ пропасть, со всех
сторон окутаннаЯ мраком, и Я буду вечно падать в нее и видеть, как во мгле
шевелЯтсЯ призраки.
Ђ может быть, после того, как это свершитсЯ, Я очнусь на плоской сырой
поверхности и буду ползать в темноте, вращаЯсь, как вращаетсЯ скатившаЯсЯ
голова. Њне кажетсЯ, сильный ветер будет гнать менЯ и сталкивать с другими
катЯщимисЯ головами. Њестами мне будут попадатьсЯ болота и ручьи,
наполненные неизвестной тепловатой жидкостью, такой же черной, как все
кругом. Љогда во времЯ вращениЯ глаза мои обратЯтсЯ вверх, они увидЯт
сумрачное небо, все в тЯжелых, низко нависающих тучах, а дальше, в глубине,
огромные клубы дыма, чернее самого мрака. …ще увидЯт они мелькающие во тьме
красные точки, которые вблизи обернутсЯ огненными птицами. € это будет
длитьсЯ вечность. ‚озможно также, что в памЯтные даты гревские мертвецы
собираютсЯ темными зимними ночами на площади, по праву принадлежащей им. Љ
толпе этих бледных окровавленных теней примкну и Я. Ќочь безлуннаЯ, все
говорЯт шепотом. € перед нами снова обветшалый фасад ратуши, ее облупленнаЯ
крыша и циферблат, который был неумолим ко всем нам. Ќа площади воздвигнута
адскаЯ гильотина, где черт должен казнить палача. Џроизойдет это в четыре
часа утра, и теперь уж мы будем толпитьсЯ вокруг.
„опустим, что так оно и есть. Ќо если мертвецы возвращаютсЯ, в каком же
облике возвращаютсЯ они? —то они сохранЯют от своего урезанного,
изувеченного тела? —то предпочитают? ѓолова или туловище становитсЯ
призраком?
Ђ что делает смерть с нашей душой? Љакой природой наделЯет ее? —то
берет у нее или придает ей? Људа девает ее? ‚озвращает ли ей хоть изредка
телесные очи, чтобы смотреть на землю и плакать?
Ћ, найдите, найдите мне свЯщенника, который знал бы это! Њне нужен
свЯщенник, мне нужно приложитьсЯ к распЯтию!
ѓосподи, опЯть тот же самый!

XLII

џ сказал ему, что хочу спать, и бросилсЯ на постель.
Ћт сильного прилива крови к голове Я и в самом деле уснул. ‚ последний
раз Я спал таким, а не иным сном.
€ мне приснилось, будто сейчас ночь. Ѓудто Я сижу в своем кабинете с
двумЯ-тремЯ друзьЯми, не помню уж с кем.
†ена легла спать и вместе с собой уложила ребенка.
Њы с друзьЯми шепотом разговариваем о чем-то страшном.
‚друг мне слышитсЯ шум где-то, в соседних комнатах. ‘лабый, непонЯтный,
неопределенный шум.
„рузьЯ тоже услышали его. Њы прислушиваемсЯ; кажетсЯ, кто-то осторожно
открывает замок и потихоньку перепиливает засов.
‚ этом есть что-то жуткое - мы холодеем от страха. Ќе иначе как воры
забрались ко мне в такой поздний час. Њы решаем пойти посмотреть. џ встаю и
беру свечу. „рузьЯ идут за мной следом.
Њы проходим через спальню. †ена и ребенок спЯт.
Њы в гостиной. Ќи души. Џортреты неподвижно висЯт в золоченых рамах на
красных обоЯх. Њне показалось, что дверь из гостиной в столовую приотворена.
Њы входим в столовую; осматриваем ее. џ иду первым. „верь на лестницу
заперта, окна тоже. ЏодойдЯ к печке, Я заметил, что бельевой шкаф открыт и
что его распахнутаЯ дверца заслонЯет угол комнаты.
ќто менЯ озадачило. Њы подумали, что за дверцей кто-то прЯчетсЯ.
џ потЯнул рукой дверцу; она не поддалась. џ удивилсЯ и дернул сильнее;
дверца захлопнулась, и мы увидели сгорбленную старуху, стоЯщую неподвижно, с
опущенными руками, с закрытыми глазами, словно приклеенную к углу. ‚ этом
было что-то невыразимо страшное, волосы и сейчас, при одном воспоминании,
встают у менЯ дыбом.
џ спросил старуху:
- —то вы тут делаете? Ћна не ответила. џ спросил:
- Љто вы?
Ћна не ответила, не пошевелилась, не открыла глаз.
„рузьЯ решили:
- Ќаверно, она сообщница тех, кто пришел сюда с дурными намерениЯми;
остальные, услышав наши шаги, убежали, а она не успела и спрЯталась в углу.
џ снова принЯлсЯ допрашивать ее - она не отвечала, не двигалась, не
глЯдела.
Љто-то из нас толкнул ее - она упала.
Ћна рухнула, как кусок дерева, как безжизненный предмет.
Њы попытались сдвинуть ее ногой, потом двое из нас поднЯли ее и снова
приставили к стене. Ћна не подавала признаков жизни. …й кричали прЯмо в ухо.
Ћна оставалась нема, словно ничего не слышала. Њы уже стали терЯть терпение,
к ужасу примешивалась злоба. Љто-то посоветовал мне:
- Џоднесите ей под нос свечу. џ поднес зажженный фитилек к ее лицу. Ћна
полуоткрыла один глаз, тусклый, страшный, незрЯчий. џ отвел свечу и сказал:
- Ђга! Ќаконец-то! Ѓудешь теперь отвечать, стараЯ колдуньЯ? Љто ты?
ѓлаз закрылсЯ, будто сам собой.
- Ќу это уж наглость! - хором закричали мои друзьЯ. - „авайте, давайте
еще свечу! ‡аставьте ее отвечать!
џ снова поднес свечу к лицу старухи.
€ вот она медленно открыла оба глаза, по очереди оглЯдела нас всех,
потом, внезапно нагнувшись, задула свечу, дохнув на нее ледЯным дыханием. ‚
ту же секунду три острых зуба в темноте вонзились мне в руку.
џ проснулсЯ, весь дрожа, обливаЯсь холодным потом.
„обрый свЯщенник сидел в ногах моей кровати и читал молитвы.
- „олго Я спал? - спросил Я.
- ‚ы проспали час, сын мой, - ответил он. - Љ вам привели дочку. Ћна
дожидаетсЯ в соседней комнате. џ не позволил вас будить.
- ЊоЯ дочка здесь! - вскричал Я. - Џриведите ее ко мне.

XLIII

Ћна такаЯ свеженькаЯ, розовенькаЯ, у нее огромные глаза, она красотка!
Ќа нее надели платьице, которое очень ей к лицу.
џ схватил ее, поднЯл на руки, посадил к себе на колени, целовал ее
головку.
Џочему она без мамы? - Њама больна, бабушка тоже больна. ’ак Я и думал.
Ћна удивленно смотрела на менЯ и безропотно терпела ласки, объЯтиЯ,
поцелуи, только времЯ от времени с беспокойством поглЯдывала на свою нЯню,
котораЯ плакала в уголке.
Ќаконец Я нашел в себе силы заговорить.
- Њари! Љрошка моЯ Њари! - прошептал Я и крепко прижал ее к груди, из
которой рвались рыданиЯ. Ћна слабо вскрикнула.
- Њне больно, не надо так, дЯдЯ, - жалобно сказала она.
„ЯдЯ! ЃеднаЯ детка, она почти год не видела менЯ. Ћна забыла мое лицо,
интонации голоса; да и как менЯ узнать, обросшего бородой, бледного, в такой
одежде? ‡начит, она уже не помнит менЯ! Ђ ведь только в ее памЯти мне и
хотелось бы жить! ‡начит, Я уже не отец! Њне не суждено больше слышать это
слово детского Языка, такое нежное, что оно не может перейти в Язык
взрослых, - слово "папа"!
’олько бы еще раз, один раз услышать его из этих уст - вот все, чего Я
прошу за сорок лет жизни, которые отнимают у менЯ!
- Ќу посмотри же, Њари, разве ты менЯ не помнишь. - спросил Я, соединЯЯ
обе ее ручонки в своих руках.
Ћна поднЯла на менЯ прекрасные черные глазки и сказала:
- ‘овсем не помню!
- Џосмотри получше, - настаивал Я. - Ќеужели ты не знаешь, кто Я?
- ‡наю, вы чужой дЯдЯ.
Љак это ужасно, когда единственное существо на свете, которое любишь
беззаветно, любишь всей силой своей любви, смотрит на тебЯ, говорит с тобой,
отвечает тебе и не узнает тебЯ! ’ы жаждешь утешениЯ только от него, а от
него одного скрыто, что ты нуждаешьсЯ в утешении, потому что ты должен
умереть!
- “ тебЯ есть папа, Њари? - спросил Я.
- …сть, - ответила девочка.
- ѓде же он?
…е большие глаза удивленно посмотрели на менЯ.
- Ђ вы разве не знаете? Ћн умер.
Ћна опЯть вскрикнула - Я едва не уронил ее.
- “мер! - повторил Я. - Ђ ты знаешь. Њари, что значит - умер?
- ‡наю, он в земле и на небе. - € добавила от себЯ: - џ каждое утро и
каждый вечер молюсь за него боженьке у мамы на коленЯх.
џ поцеловал ее в лоб.
- ‘кажи мне, как ты молишьсЯ. Њари.
- ЌельзЯ, дЯдЯ. „нем не молЯтсЯ. Џриходите к нам сегоднЯ вечером, тогда
Я вам скажу молитву. ќто было выше моих сил. џ перебил ее:
- Њари, Я - твой папа.
- Ќу-у! - протЯнула она. џ настаивал:
- •очешь, чтобы Я был твой папа? „евочка отвернулась.
- Ќет, мой папа был красивее. џ осыпал ее поцелуЯми, облил слезами. Ћна
пыталась высвободитьсЯ и кричала:
- “ вас борода колючаЯ!
џ снова усадил ее на колени и, не спускаЯ с нее глаз, принЯлсЯ
расспрашивать:
- ’ы умеешь читать. Њари?
- “мею, - ответила она. - Њама учит менЯ читать буквы.
- Ќу-ка почитай, - предложил Я, показываЯ на бумагу, которую она
комкала в своих ручонках.
Ћна покачала прелестной головкой.
- Ќу нет! џ умею читать только сказки.
- Џопробуй. Џочитай.
Ћна развернула бумагу и принЯлась, водЯ пальчиком, разбирать по
складам:
- Џ, ђ, €, при; ѓ, Ћ, го; ‚, Ћ, ђ, вор - приговор...
џ вырвал у нее бумажку. Ћна читала мой смертный џ приговор. ЌЯнька
купила его за медЯк. Њне-то он стоил дороже.
‘ловами не выразишь, что Я испытывал. Њое резкое движение испугало
Њари; она чуть не расплакалась и вдруг потребовала:
- Ќе трогайте бумагу, слышите! ќто моЯ игрушка.
џ передал девочку нЯньке.
- “несите ее.
Ђ сам, опустошенный, полный мрачного отчаЯниЯ, снова упал на стул.
Џусть скорее приходЯт; Я больше ничем не дорожу; последнЯЯ нить, свЯзывавшаЯ
менЯ с жизнью, порвана. џ готов к тому, что со мной собираютсЯ сделать.

XLIV

‘вЯщенник - добрый человек, жандарм тоже. ЉажетсЯ, они пролили слезу,
когда Я велел унести моего ребенка.
‘ этим покончено. ’еперь мне надо собрать все душевные силы и заставить
себЯ спокойно думать о палаче, о телеге, о жандармах, о зеваках на мосту, о
зеваках на набережной, о зеваках у окон и о том, что воздвигнуто в мою честь
на зловещей ѓревской площади, которую можно вымостить головами, скатившимисЯ
на ней.
ЉажетсЯ, у менЯ осталсЯ еще час, чтобы освоитьсЯ с этими мыслЯми.

XLV

‚се эти толпы будут смеЯтьсЯ, хлопать в ладоши, ликовать. Ђ среди
стольких людей, свободных и незнакомых тюремщикам, с восторгом бегущих
смотреть на казнь, среди этого морЯ голов, которое затопит площадь, не одной
голове предопределено рано или поздно последовать за моей в кровавую
корзину. Ќе один из тех, что пришел ради менЯ, придет сюда ради самого себЯ.
„лЯ этих отмеченных роком людей есть на ѓревской площади роковаЯ точка,
центр притЯжениЯ, ловушка. Ћни кружат вокруг, пока не попадут в нее.

XLVI

Љрошка моЯ Њари! Ћна возвращаетсЯ к своим забавам. €з окна фиакра она
смотрит на толпу и уже совсем не думает о чужом дЯде.
Њожет быть, Я успею написать несколько страничек длЯ нее, чтобы она
прочла их в свое времЯ и через пЯтнадцать лет оплакала то, над чем не
плакала сегоднЯ.
„а, она от менЯ должна узнать мою историю, должна знать, почему имЯ,
которое Я завещаю ей, запЯтнано кровью.

XLVII ЊоЯ историЯ

Џримечание издателЯ. „о сих пор не удалось отыскать соответствующие
страницы. Џо-видимому, как можно заключить из последующих, приговоренный не
успел их написать. ќта мысль возникла у него слишком поздно.

XLVIII

€з комнаты в ратуше

€з ратуши!.. €так, Я здесь. ‘трашный путь пройден. Џлощадь там, внизу,
и ненавистнаЯ толпа под окном вопит и ждет менЯ и хохочет.
Љак ни старалсЯ Я быть стойким и неуЯзвимым, силы мне изменили. Љогда Я
увидел поверх голов, между двумЯ фонарЯми набережной, эти поднЯтые кверху
красные руки с черным треугольников конце, силы мне изменили. џ попросил,
чтобы мне дали возможность сделать последнее заЯвление. ЊенЯ отвели сюда и
послали за одним из королевских прокуроров. џ жду его; как-никак - выигрыш
времени.
‚от как это было.
Џробило три часа, и мне пришли сказать, что пора. џ задрожал так,
словно последние шесть часов, шесть недель, шесть месЯцев думал о чем-то
другом. ЊенЯ это поразило как нечто неожиданное. Ћни заставили мен идти по
их коридорам, спускатьсЯ по их лестницам. Ћни втолкнули менЯ через одну,
потом вторую дверцу нижнего этажа в мрачное сводчатое тесное помещение, куда
едва проникал свет дождливого, туманного днЯ. Џосередине был поставлен стул.
Њне велели сесть; Я сел.
‚озле двери и у стен стоЯли какие-то люди, кроме свЯщенника и
жандармов, и еще в комнате находилось трое мужчин.
Џервый, краснощекий, толстый, выше и старше остальных, был одет в
сюртук и продавленную треуголку. ќто был он.
ќто был палач, слуга гильотины, а двое других его слуги.
…два Я сел, как те двое по-кошачьи подкрались мне сзади; Я внезапно
почувствовал холод стали в волосах и услышал лЯзганье ножниц.
‚олосы мои, обстриженные кое-как, прЯдЯми падали мне на плечи, а
мужчина в треуголке бережно смахивал их своей ручищей.
Љругом переговаривались вполголоса.
‘наружи слышалсЯ глухой гул, словно набегавший волнами. џ было подумал,
что это река; но по взрывам смеха понЯл, что это толпа.
Њолодой человек у окна, что-то отмечавший карандашом в записной книжке,
спросил у одного из тюремщиков, как называетсЯ то, что происходит.
- ’уалет, приговоренного. - ответил тюремщик.
џ понЯл, что завтра это будет описано в газетах.
‚друг один из подручных стащил с менЯ куртку, а другой взЯл мои
опущенные руки, отвел их за спину, Я почувствовал, как вокруг моих запЯстий
обвиваетсЯ веревка. ’ем временем второй снимал с менЯ галстук. ЃатистоваЯ
сорочка, - единственный клочок, уцелевший от того, кем Я был прежде, - на
миг привела его в замешательство; потом он принЯлсЯ срезать с нее ворот.
Ћт этой жуткой предусмотрительности, от прикосновениЯ к шее холодной
стали локти мои дернулись и приглушенный вопль вырвалсЯ у менЯ. ђука палача
дрогнула.
- Џростите, сударь! - сказал он. - Ќеужели Я задел вас?
Џалачи - люди обходительные.
Ђ толпа снаружи ревела все громче.
’олстЯк с прыщавым лицом предложил мне понюхать платок, смоченный
уксусом.
- Ѓлагодарю вас, Я чувствую себЯ хорошо, - ответил Я, стараЯсь говорить
твердым голосом.
’огда один из подручных нагнулсЯ и надел мне на ноги петлю из тонкой
бечевки, стЯнув ее настолько, чтобы Я мог делать мелкие шажки. Љонец этой
веревки он соединил с той, которой были свЯзаны руки. Џотом толстЯк накинул
мне на плечи куртку и свЯзал рукава у подбородка.
‚се, что полагалось сделать, было пока что сделано.
’ут ко мне приблизилсЯ свЯщенник с распЯтием.
- €демте, сын мой, - сказал он.
Џомощники палача подхватили менЯ под мышки. џ встал и пошел. Ќоги у
менЯ были как ватные и подгибались, словно в каждой было два колена.
‚ этот миг наружнаЯ дверь распахнулась. Ѓешеный рев, холодный воздух и
дневной свет хлынули ко мне. €з-под темного свода Я, сквозь сетку дождЯ,
сразу увидел все: тысЯчеголовую орущую толпу, запрудившую большую лестницу
„ворца правосудиЯ; направо, в уровень со входом, рЯд конных жандармов, -
низенькаЯ дверца позволЯла мне видеть только лошадиные ноги и груди;
напротив - взвод солдат в боевом порЯдке; налево - заднЯЯ стенка телеги с
приставленной к ней крутой лесенкой. ‘трашнаЯ картина, и тюремнаЯ дверь была
длЯ нее достойной рамой.
ќтой минуты Я боЯлсЯ и длЯ нее берег все свои силы. џ прошел три шага и
поЯвилсЯ на пороге.
- ‚от он! ‚от! ‚ыходит! Ќаконец-то! - завопила толпа.
€ те, кто был поближе, захлопали в ладоши. Џри всей любви к королю его
бы не встретили так восторженно.
’елега была самаЯ обыкновеннаЯ, запрЯженнаЯ чахлой клЯчей, а на вознице
был синий в красных разводах фартук, какие носЯт огородники в окрестностЯх
Ѓисетра.
’олстЯк в треуголке взошел первым.
- ‡дравствуйте, господин ‘ансон! - кричали ребЯтишки, взгромоздившиесЯ
на решетку. ‡а ним последовал один из подручных.
- ‡дорово, ‚торник! - опЯть закричали ребЯтишки.
Ћба они сели на переднюю скамейку.
Ќаступил мой черед. џ взошел довольно твердой поступью.
- Њолодцом держитсЯ! - заметила женщина, стоЯвшаЯ около жандармов.
ќта жестокаЯ похвала придала мне силы. ‘вЯщенник сел рЯдом со мной.
ЊенЯ посадили на заднюю скамейку, спиной к лошади. ’акаЯ заботливость
привела менЯ в содрогание.
Ћни и здесь стараютсЯ щегольнуть человеколюбием. Њне захотелось
посмотреть, что делаетсЯ кругом. †андармы впереди, жандармы позади, а дальше
толпы, толпы и толпы; одни сплошные головы на площади.
Џикет конной жандармерии ожидал менЯ у ограды „ворца правосудиЯ. Ћфицер
скомандовал. ’елега вместе с конвоем тронулась в путь, вой черни как будто
подталкивал ее.
Њы выехали из ворот. ‚ ту минуту, когда телега свернула к мосту ЊенЯл,
площадь разразилась криками от мостовой до крыш, а набережные и мосты
откликнулись так, что, казалось, вот-вот сотрЯсетсЯ землЯ.
Ќа этом повороте конный пикет присоединилсЯ к конвою,
- апки долой! апки долой! - кричали тысЯчи голосов. ЏрЯмо как длЯ
королЯ.
’ут и Я рассмеЯлсЯ горьким смехом и сказал свЯщеннику:
- ‘ них - шапки, с менЯ - голову.
’елега ехала шагом.
ЌабережнаЯ –ветов благоухала - сегоднЯ базарный день. Џродавщицы ради
менЯ побросали свои букеты.
Ќапротив, немного подальше квадратной башни, образующей угол „ворца
правосудиЯ, расположены кабачки; верхние помещениЯ их были заполнены
счастливцами, получившими такие хорошие места. Ћсобенно много было женщин. “
кабатчиков сегоднЯ удачный день.
‹юди платили за столы, за стульЯ, за доски, за тележки. ‚се кругом
ломилось от зрителей. ’орговцы человеческой кровью кричали во всю глотку:
- Љому место?
‡лоба против этой толпы овладела мной. Њне захотелось крикнуть:
- Љому уступить мое?
Ђ телега все подвигалась. Џозади нас толпа рассеивалась, и Я
помутившимсЯ взглЯдом смотрел, как она собираетсЯ снова на дальнейших этапах
моего пути.
Џри въезде на мост ЊенЯл Я случайно посмотрел направо и на
противоположном берегу заметил над домами черную башню, котораЯ стоЯла
одиноко, ощетинЯсь скульптурными украшениЯми, а на верхушке ее мне были
видны в профиль два каменных чудовища. ‘ам не знаю, почему Я спросил у
свЯщенника, что это за башнЯ.
- ‘вЯтого џкова-на-ЃойнЯх, - ответил вместо него палач.
Ќе могу постичь, каким образом, несмотрЯ на туман и частый мутный
дождь, заволакивавший воздух точно сеткой паутины, до мельчайших
подробностей видел все, что происходило вокруг. € каждаЯ подробность была
мучительна по-своему. …сть переживаниЯ, длЯ которых не хватает слов.
Ћколо середины моста ЊенЯл, настолько запруженного толпой, что при всей
его ширине мы едва плелись, мною овладел безудержный ужас. џ испугалсЯ, что
упаду в обморок, - последний проблеск тщеславиЯ! € постаралсЯ забытьсЯ, ни
на что не смотреть, ни к чему не прислушиватьсЯ, кроме слов свЯщенника,
которые едва долетали до менЯ сквозь шум и крик.
џ потЯнулсЯ к распЯтию и приложилсЯ.
- ѓосподи, смилуйсЯ надо мной! - прошептал Я, стараЯсь углубитьсЯ в
молитву.
Ќо от каждого толчка телеги менЯ встрЯхивало на жестком сиденье. Џотом
вдруг Я ощутил пронизывающий холод, одежда промокла на мне насквозь, дождь
поливал мою остриженную голову.
- ‚ы дрожите от холода, сын мой? - спросил свЯщенник.
- „а, - ответил Я.
“вы! џ дрожал не только от холода. Љогда мы свернули с моста, какие-то
женщины пожалели мою молодость.
Њы выехали на роковую набережную. џ уже почти ничего не видел и не
слышал. Ѓеспрерывные крики, бесчисленные головы в окнах, в дверЯх, на
порогах лавок, на фонарных столбах, жестокое любопытство зевак; толпа, в
которой все менЯ знают, а Я не знаю никого; человеческие лица подо мной и
вокруг менЯ. џ был как пьЯный, как безумный, Я застыл как в столбнЯке.
Ќестерпимое бремЯ - столько упорных, неотступных взглЯдов.
џ трЯссЯ на скамейке, не замечаЯ ни свЯщенника, ни распЯтиЯ.
‚ окружающем менЯ шуме Я не отличал уже возгласов жалости от возгласов
злорадства, смеха - от вздохов, слов - от гама; все сливалось в общий гул,
от которого голова у менЯ гудела, как медный инструмент.
џ бессознательно пробегал глазами вывески на лавках.
Ћдин раз странное любопытство побудило менЯ обернутьсЯ и посмотреть на
то, к чему Я приближалсЯ. ќто было последнее дерзание рассудка. Ќо тело не
повиновалось, шеЯ у менЯ точно окостенела, точно отмерла заранее.
Њне только удалось увидеть сбоку, слева на том берегу одну из башен
‘обора Ѓогоматери, ту, на которой флаг, - втораЯ скрыта за ней. ’ам было
много народа - оттуда, верно, все видно.
Ђ телега все подвигалась и подвигалась, лавки проплывали мимо, вывески,
писаные, рисованные, золоченые, сменЯли одна другую, чернь зубоскалила и
топталась в грЯзи, и Я подчинЯлсЯ всему, как спЯщие - воле сновидениЯ.
‚друг рЯд лавок, по которому Я скользил взглЯдом, оборвалсЯ на углу
какой-то площади; рев толпы стал еще громче, пронзительнее, восторженнее;
телега неожиданно остановилась, и Я едва не упал ничком на дно. ‘вЯщенник
удержал менЯ.
- Њужайтесь! - шепнул он.
Љ задней стенке телеги приставили лесенку; свЯщенник помог мне, Я
спустилсЯ, сделал шаг, повернулсЯ, чтобы сделать второй, и не мог. Њежду
двумЯ фонарЯми набережной Я увидел страшную штуку.
Ќет, это был не сон!
џ зашаталсЯ, словно мне уже нанесли удар.
- Њне надо сделать последнее заЯвление, - слабым голосом выкрикнул Я.
ЊенЯ привели сюда.
џ попросил, чтобы мне разрешили написать мою последнюю волю. Њне
развЯзали руки, но веревка тут; наготове, как и остальное там, внизу.

XLIX

Љакое-то должностное лицо, не то судьЯ, не то пристав, только что
приходил ко мне. џ просил у него помилованиЯ, сложив руки, как на молитве, и
ползаЯ перед ним на коленЯх. Ђ он с саркастической усмешкой заметил, что
ради этого не стоило его звать.
- „обейтесь, добейтесь помилованиЯ! - твердил Я. - €ли, ради •риста,
подождите хоть пЯть минут!
Љто знает? Џомилование еще может прийти! ‘лишком страшно так умирать в
мои годы! Ќе раз случалось, что помилование приходило в последнюю минуту. Ђ
кого ж и миловать, сударь, если не менЯ?
Ѓезжалостный палач! Ћн подошел к судье и сказал, что казнь должна
состоЯтьсЯ в определенный час и час этот приближаетсЯ, что он отвечает за
все, а вдобавок идет дождь и механизм может заржаветь.
- ђади •риста, подождите еще минутку, пока придет помилование, а то Я
не дамсЯ, Я буду кусатьсЯ!
‘удьЯ и палач вышли. џ один - один с двумЯ жандармами.
Ћ эта гнуснаЯ чернь! Ћна воет, как гиена. Ђ вдруг Я ускользну от нее?
‚друг Я буду спасен? Џомилован?.. Ќе могут менЯ не помиловать!
ЏроклЯтые! џ слышу на лестнице их шаги...

—етыре часа.

1829 г.
Last-modified: Tue, 09 Jan 2001 13:27:32 GMT
Ћцените этот текст: