омер наградил богиню Ђврору.
     ‘нЯв тЯжелый болт и приоткрыв подвижную створку двери,  он
очутилсЯ  лицом  к  лицу  с  каким-то  незнакомцем. Љогда барон
поднЯл лампу к самому его носу, из темноты  выступила  довольно
страннаЯ  физиономиЯ:  на  свету  и  дожде  голый череп отливал
желтоватым масленым глЯнцем.  ‘едаЯ  каемка  волос  прилипла  к
вискам;  нос, украшенный угрЯми и рдевший пурпуром виноградного
сока, произрастал в виде  луковицы  между  двумЯ  разномастными
глазками,   прикрытыми   густейшими   и  неестественно  черными
бровЯми; дрЯблые щеки были усеЯны багровыми пЯтнами и пронизаны
красными  прожилками;  толстогубый  рот  пьЯницы  и  сатира   и
подбородок  с  бородавкой,  из  которой  во все стороны торчала
жесткаЯ щетина, дополнЯли облик,  достойный  быть  изваЯнным  в
виде  маски  чудовища  под  карнизом  Ќового моста. ‘воего рода
добродушное лукавство  смЯгчало  эти  мало  привлекательные  на
первый  взглЯд  черты.  Љроме  того,  сощуренные  щелки  глаз и
растЯнутые  до  ушей  углы  губ  пытались  изобразить  любезную
улыбку.  ќта  физиономиЯ  шута, как на блюде поданнаЯ на брыжах
сомнительной белизны, венчала тощую фигуру в  черном  балахоне,
котораЯ   изогнулась  дугой,  отвешиваЯ  преувеличенно  учтивый
поклон.
     Џокончив с приветствиЯми, забавный посетитель  предупредил
вопрос,  готовый сорватьсЯ с уст барона; несколько напыщенным и
высокопарным тоном он произнес:
     - Ѓлаговолите извинить менЯ, государь мой, за  то,  что  Я
позволил  себе  постучатьсЯ  в  двери вашего замка, несмотрЯ на
столь  поздний  час  и  не  послав  вперед  пажа  или  карлика,
трубЯщего  в рог. Ќо необходимость не знает законов и вынуждает
самых светских  людей  совершать  величайшие  проступки  против
вежливости.
     - —то     вам    надобно?    -    сухо    прервал    барон
разглагольствованиЯ старого чудака.
     - Џристанище длЯ менЯ и  длЯ  моих  собратьев,  принцев  и
принцесс,    ‹еандров   и   €забелл,   лекарей   и   капитанов,
путешествующих  из  города  в  город  на   колеснице   ”еспида,
колеснице,  влекомой  волами  по  античному  образцу,  ныне  же
завЯзшей в грЯзи близ вашего замка.
     - …сли Я верно вас понЯл, вы - странствующие комедианты  и
сейчас сбились с пути?
     - ’рудно  Яснее  истолковать  смысл  моих слов, вы попалив
самую точку, -  ответил  актер.  -  Ќадеюсь,  ваша  милость  не
отклонит моей просьбы?
     - •отЯ  жилище  у менЯ порЯдком запущено и Я мало чем могу
вас ублаготворить, все же здесь вам будет несколько лучше,  чем
под открытым небом в проливной дождь.
     Џедант  -  таково, по-видимому, было его амплуа в труппе -
поклоном выразил свою благодарность.
     ‚о  времЯ  этого  диалога  Џьер,  разбуженный  лаем  Њиро,
поднЯлсЯ  и  тоже  поспешил  к  дверЯм.  “знав  о  том, что тут
происходит, он зажег фонарь, и все трое направились к увЯзшей в
грЯзи повозке.
     ”ат ‹еандр и забиЯка  Њатамор  толкали  повозку  сзади,  а
’иран   понукал  волов  своим  трагедийным  кинжалом.  Ђктрисы,
кутаЯсь в длинные мантильи,  ужасались,  охали  и  взвизгивали.
ЃлагодарЯ  неожиданному  подкреплению, а главное, умелой помощи
Џьера, тЯжелую колымагу удалось вскорости вызволить и направить
на твердую почву,  после  чего  она,  проехав  под  стрельчатым
сводом, достигла замка и была поставлена во дворе.
     ‚олов  распрЯгли  и  водворили  на  конюшне  рЯдом с белой
клЯчей; актрисы спрыгнули с повозки и, расправив смЯтые  фижмы,
последовали  за  ‘игоньЯком  наверх,  в  столовую, более других
комнат сохранившую жилой вид. Ќабрав  в  сарае  охапку  дров  и
вЯзанку  хвороста,  Џьер бросил их в камин, где они разгорелись
веселым пламенем. •отЯ стоЯло всего лишь начало  осени,  однако
не  мешало  подсушить у огонька отсыревшие одежды приезжих дам;
да и ночь была прохладнаЯ, и ветер  свистел  в  растрескавшихсЯ
панелЯх почти необитаемой комнаты.
     Љомедианты,  привыкшие  в своей кочевой жизни ночевать где
попало, все же с удивлением взирали на это странное  обиталище,
казалось,  давно  уже  отданное  человеком  во  власть  духам и
невольно представлЯвшеесЯ местом  действиЯ  жестоких  трагедий.
Ћднако,  будучи  людьми благовоспитанными, они не обнаружили ни
испуга, ни изумлениЯ.
     - џ могу предложить вам лишь сервировку, - сказал  молодой
барон,  -  моих  запасов  не  хватит  и  на  то, чтобы насытить
мышонка. џ живу здесь в полном одиночестве, никого не принимаю,
и вам должно быть Ясно даже без моих слов,  что  ”ортуна  давно
отлетела отселе.
     - Ќе  тревожьтесь этим, - возразил Џедант, - на театре нас
потчуют картонными пулЯрками и вином  из  трухлЯвых  деревЯшек,
зато  длЯ  обычной  жизни  мы  обеспечиваем  себЯ более сытными
кушаниЯми. Ѓутафорское жаркое и воображаемый напиток  -  слабое
подспорье  длЯ наших желудков, и у менЯ, как у провиантмейстера
труппы,  всегда  имеетсЯ  в  запасе  то  ли  окорок  байоннской
ветчины, то ли паштет из дичи, а то и филейнаЯ часть ривьерской
телЯтины и в придачу с дюжину бутылок кагора и бордо.
     - ‡олотые  слова,  Џедант!  -  воскликнул ‹еандр. - ‘тупай
принеси провизию, и если любезный хозЯин позволит и  согласитсЯ
сам  откушать  с  нами, мы прЯмо тут и приготовим пиршественный
стол. ‚ здешних поставцах найдетсЯ вдоволь посуды, а наши  дамы
расставЯт приборы.
     …ще  не вполне придЯ в себЯ от неожиданности, барон жестом
выразил согласие. €забелла и  донна  ‘ерафина,  сидевшие  подле
огнЯ, встали и принЯлись хлопотать у стола, после того как Џьер
смахнул с него пыль и постелил старенькую, но чистую скатерть.
     ‚скоре  поЯвилсЯ  Џедант, несЯ в каждой руке по корзине, и
торжествующе водрузил посреди  стола  крепость  со  стенами  из
подрумЯненного теста, в недрах которой скрывалсЯ целый гарнизон
перепелов и куропаток. ќту гастрономическую твердыню он окружил
шестью  бутылками, как бастионами, которые надо одолеть, прежде
чем добратьсЯ до  самой  крепости.  Љопченые  говЯжьи  Языки  и
ветчина были поставлены по обе ее стороны.
     ‚ельзевул  взобралсЯ  на  один из буфетов и с любопытством
следил  сверху  за   непривычными   приготовлениЯми,   стараЯсь
насладитьсЯ  хотЯ  бы  запахом этих дивных изобильных Яств. …го
нос, похожий на трюфель, впитывал ароматные испарениЯ,  зеленые
глаза  сверкали  восторгом,  подбородок  был  посеребрен слюной
вожделениЯ. Ћн не прочь был  приблизитьсЯ  к  столу  и  принЯть
участие  в  трапезе,  достойной  ѓаргантюа  и решительно идущей
вразрез обычному  здесь  подвижническому  воздержанию;  но  его
пугали незнакомые лица, и трусость брала верх над жадностью.
     ЌаходЯ, что свет лампы недостаточно Ярок, Њатамор достал в
повозке два бутафорских шандала из дерева, оклеенного золоченой
бумагой,  с  несколькими  свечами  в  каждом,  отчего освещение
стало,  можно  сказать,  роскошным.  ќти  шандалы,   по   форме
напоминавшие   библейские  семисвечники,  ставились  на  алтарь
ѓименеЯ в финале феерий или на пиршественный стол в  "Њарианне"
Њэре и в "€родиаде" ’ристана.
     Ћт  них  и  от  пылающих  сучьев мертваЯ комната как будто
ожила. ђозовые блики окрасили  бледные  лица  на  портретах,  Я
пусть добродетельные вдовицы в тугих воротничках до подбородка,
в  чопорных робронах поджимали губы, глЯдЯ, как молодые актрисы
резвЯтсЯ в этом суровом замке, зато воины и мальтийские рыцари,
казалось, улыбались им из своих рам и рады были  присутствовать
при веселой пирушке; исключение составлЯли двое-трое седовласых
старцев  с  надутой  миной под желтым лаком, невзираЯ ни на что
хранивших то злобное выражение, какое придал им живописец.
     ‚ огромной  зале,  обычно  пропитанной  могильным  запахом
плесени,  повеЯло  жизнью  и  теплом. Ћбветшание мебели и обоев
стало менее заметно, бледный призрак нищеты, казалось, на времЯ
покинул замок.
     ‘игоньЯк,  поначалу  неприЯтно   пораженный   происшедшим,
теперь  отдалсЯ  во  власть  сладостных ощущений, не изведанных
ранее.  €забелла,  донна  ‘ерафина  и  даже  ‘убретка   приЯтно
волновали его воображение, представлЯЯсь ему скорее божествами,
сошедшими на землю, нежели простыми смертными. Ћни в самом деле
были  прехорошенькими  женщинами,  способными  увлечь  даже  не
такого неискушенного новичка, как наш барон.  …му  же  все  это
казалось сном, и он ежеминутно боЯлсЯ проснутьсЯ.
     Ѓарон  повел  к столу донну ‘ерафину и усадил ее по правую
свою руку. €забелла  занЯла  место  слева,  ‘убретка  напротив.
„уэньЯ  расположилась возле Џеданта, а ‹еандр и Њатамор уселись
кто куда. ’еперь молодому хозЯину была дана полнаЯ  возможность
рассмотреть  лица  гостей, рельефно выступающие на Ярком свету.
Џрежде всего  его  внимание  обратилось  на  женщин,  а  потому
уместно  будет  вкратце  обрисовать  их,  пока Џедант пробивает
брешь на подступах к пирогу.
     ‘ерафина была  молодаЯ  женщина  лет  двадцати  четырех  -
двадцати  пЯти;  привычка играть героинь наделила ее манерами и
жеманством светской кокетки. ‘легка удлиненный овал лица, нос с
горбинкой,  выпуклые  серые  глаза,   вишневый   рот   с   чуть
раздвоенной,  как у Ђнны Ђвстрийской, нижней губой придавали ей
приЯтный  и  благородный  вид,  чему  способствовали  и  пышные
каштановые волосы, двумЯ волнами ниспадавшие вдоль щек, которые
от  оживлениЯ  и  тепла  рдели  сейчас нежным румЯнцем. „линнаЯ
прЯдка, именуемаЯ усиком и подхваченнаЯ тремЯ черными шелковыми
розетками, отделЯлась с каждой  стороны  от  завитков  куафюры,
оттенЯЯ   ее  воздушное  изЯщество  и  уподоблЯЯсь  завершающим
мазкам, которые художник наносит на  картину.  ѓолову  ‘ерафины
венчала  лихо  посаженнаЯ  фетроваЯ шлЯпа с круглыми полЯми и с
перьЯми, из коих одно спускалось ей на плечи, а остальные  были
круто   завиты;  отложной  воротник  мужского  покроЯ,  обшитый
алансонским кружевом, и такой же, как на  усиках,  черный  бант
обрамлЯли   ворот   зеленого   бархатного   платьЯ  с  обшитыми
позументом прорезЯми на рукавах, сквозь которые виднелсЯ второй
сборчатый кисейный рукав; белый  шелковый  шарф,  переброшенный
через плечо, подчеркивал кричащее щегольство нарЯда.
     ‚  этом  франтовском  уборе  ‘ерафина  очень подходила длЯ
ролей Џентесилеи или Њарфизы,  длЯ  дерзких  похождений  и  длЯ
комедий  плаща  и  шпаги.  Љонечно,  все  это  было  не  первой
свежести,  бархат  на  платье  местами  залоснилсЯ  от  долгого
употреблениЯ,  воротник  смЯлсЯ,  при  дневном  свете всЯкий бы
заметил, что кружева порыжели; золотое  шитье  на  шарфе,  если
приглЯдетьсЯ,  стало  бурым  и отдавало Явной мишурой, позумент
кое-где протерсЯ до ниток, помЯтые перьЯ  вЯло  трепыхались  на
полЯх  шлЯпы,  волосы  слегка развились, и соломинки из повозки
самым жалостным образом вплелись в их великолепие.
     Ћднако эти досадные мелочи не мешали донне ‘ерафине  иметь
осанку   королевы   без   королевства.   …сли  одежда  ее  была
потрепанна, то лицо дышало свежестью,  -  а  кроме  того,  этот
туалет  казалсЯ  ослепительным  молодому  барону  де ‘игоньЯку,
непривычному к такой роскоши и видевшему  на  своем  веку  лишь
крестьЯнок  в юбках из грубой шерсти и в коломЯнковых чепцах. Љ
тому же он был слишком занЯт глазами красотки,  чтобы  обращать
внимание на изъЯны ее нарЯда.
     €забелла  была моложе донны ‘ерафины, как того и требовало
амплуа простушки.  Ћна  не  позволЯла  себе  рЯдитьсЯ  кричаще,
довольствуЯсь   изЯщной   простотой,   приличествующей   дочери
Љассандра, девице незнатного рода. “ нее было миловидное, почти
детское личико, шелковистые русые волосы,  затененные  длинными
ресницами глаза, ротик сердечком и девическаЯ скромность манер,
скорее  естественнаЯ, нежели наиграннаЯ. Љорсаж из серой тафты,
отделанный черным бархатом и стеклЯрусом,  спускалсЯ  мысом  на
юбку того же цвета. ѓофрированный воротник поднималсЯ сзади над
грациозной шеей, где колечками вились пушистые волосы, а вокруг
шеи  была  надета  нитка  фальшивого  жемчуга.  •отЯ  с первого
взглЯда €забелла меньше привлекала внимание, чем ‘ерафина, зато
дольше удерживала его. Ћна не ослеплЯла  -  она  пленЯла,  что,
безусловно, более ценно.
     ‘убретка  полностью  оправдывала  прозвище morenа, которое
испанцы  дают  черноволосым   женщинам.   Љожа   у   нее   была
золотисто-смуглого  оттенка,  свойственного  цыганкам.  †есткие
курчавые  волосы  были  чернее  преисподней,  а   карие   глаза
искрились  бесовским  лукавством. Њежду Яркими пунцовыми губами
ее большого рта то и дело белой молнией вспыхивал оскал  зубов,
которые сделали бы честь молодому волку. ‘ловно опаленнаЯ зноем
страсти  и  огнем  ума,  она была худа, но той молодой здоровой
худобой, котораЯ только радует взор.  Ѓез  сомнениЯ,  она  и  в
жизни  и  на  театре наловчилась получать и передавать любовные
записки. Љакой  же  уверенностью  в  своих  чарах  должна  была
обладать  дама, пользующаЯсЯ услугами подобной субретки! Ќемало
пылких  признаний,  проходЯ  через  ее  руки,  не   попали   по
назначению,   и   не   один  волокита,  забыв  о  возлюбленной,
замешкалсЯ  в  передней.  Ћна  была  из  тех  женщин,   которые
некрасивы  в  глазах  подруг,  но неотразимы длЯ мужчин и будто
сделаны из теста, сдобренного солью, перцем и  прЯностЯми,  что
не  мешает  им  проЯвлЯть  хладнокровие  ростовщика,  чуть дело
коснетсЯ их интересов. Ќа ней был фантастический нарЯд, синий с
желтым, и мантильЯ из дешевых кружев.
     ’етка ‹еонарда, "благороднаЯ мать" труппы, была  одета  во
все  черное,  как  полагаетсЯ испанским дуэньЯм. ’юлеваЯ оборка
чепца окружала ее обрюзгшее лицо с тройным подбородком, как  бы
изъеденное  сорока  годами гримировки. †елтизна старой слоновой
кости и лежалого воска  свидетельствовала  о  болезненности  ее
полноты  -  скорее  признака  преклоненных  лет,  чем здоровьЯ.
ѓлаза, словно два черных пЯтна на этом мертвенно-бледном  лице,
хитро  поблескивали  из-под дрЯблых век. “глы рта были оттенены
темными волосками, которые она тщательно, но тщетно выщипывала;
лицо это почти совсем утратило женственные черты, а в  морщинах
его  запечатлелось  немало всЯческих похождений, только врЯд ли
кто стал бы до них доискиватьсЯ. ‹еонарда  с  детства  была  на
подмостках,   познала   все   превратности   этого   ремесла  и
последовательно переиграла все роли, кончаЯ  ролЯми  дуэний,  с
которыми  так  неохотно  миритсЯ женское кокетство, не желающее
видеть разрушительные следы годов. ЋбладаЯ недюжинным талантом,
‹еонарда   при   всей   своей   старости   умудрЯлась   срывать
рукоплесканиЯ   даже   рЯдом   с  молоденькими  и  хорошенькими
товарками, которых удивлЯло, что одобрение публики относитсЯ  к
этой старой ведьме.
     ’аков  был  женский  персонал  труппы.  ‚  ней имелись все
персонажи комедии, а если исполнителей не хватало,  то  в  пути
всегда  удавалось  подобрать какого-нибудь бродЯчего актера или
любителЯ, которому лестно было сыграть хотЯ бы маленькую роль и
заодно приблизитьсЯ к Ђнжеликам и €забеллам.  Њужской  персонал
составлЯли  описанный  выше  Џедант,  к которому незачем больше
возвращатьсЯ, затем ‹еандр,  ‘капен,  трагик  ’иран  и  хвастун
Њатамор.
     ‹еандр,  по  должности  призванный  превращать  в  кротких
овечек  даже  гирканских  тигриц,  брать  верх  над  ќргастами,
дурачить ’руффальдино и проходить через все пьесы торжествующим
победителем,  был  молодой  человек  лет  тридцати,  но  на вид
казалсЯ почти юношей,  благодарЯ  неустанным  заботам  о  своей
наружности.  Ќелегкое  дело  олицетворЯть  в  глазах зрительниц
любовника - это  загадочное  и  совершенное  существо,  которое
каждый  создает  по своему произволу, руководствуЯсь "Ђмадисом"
или "Ђстреей". Џотому-то наш ‹еандр  усердно  мазал  физиономию
спермацетом,  а к вечеру посыпал тальком; брови его, из которых
он выщипывал непокорные волоски,  казались  чертой,  наведенной
тушью,  а  к  концу  сходили на нет, зубы, начищенные донельзЯ,
блестели, как жемчужины, и он поминутно  обнажал  их  до  самых
десен,  пренебрегаЯ  греческой  пословицей, котораЯ гласит, что
нет ничего глупее глупого смеха. ’оварищи его  утверждали,  что
длЯ  авантажности  он  слегка  румЯнилсЯ даже вне сцены. —ерные
волосы,  тщательно  завитые,  спускались  у  него   вдоль   щек
блестЯщими  спиралЯми,  несколько  пострадавшими  от дождЯ, что
давало ему повод навивать их на палец, показываЯ холеную  белую
руку,   на  которой  сверкал  бриллиант,  слишком  большой  длЯ
настоЯщего. Ћтложной  воротник  открывал  округлую  белую  шею,
выбритую   так,  что  под  горлом  не  осталось  ни  намека  на
растительность. Љаскад относительно чистой белой кисеи ниспадал
от камзола до панталон, перевитых ворохом лент,  о  сохранности
которых  он,  видимо,  очень  заботилсЯ.  Ћн смотрел взором без
памЯти влюбленного даже на стенку и напитьсЯ просил  замирающим
голосом. Љаждую фразу он сопровождал томным вздохом и, говорЯ о
самых   обыкновенных  предметах,  преуморительно  жеманничал  и
закатывал   глаза;   однако   женщины   находили   его   ужимки
обольстительными.
     “  ‘капена  была  заостреннаЯ  лисьЯ  мордочка,  хитраЯ  и
насмешливаЯ, вздернутые под углом брови, резвые  живчики-глаза,
желтые зрачки которых мерцали как золотаЯ точка на капле ртути;
лукавые  морщинки  в  углах  век  таили бездну лжи, коварства и
плутовства,  тонкие  подвижные   губы   неустанно   шевелились,
открываЯ  в  двусмысленной  ухмылке острые и кровожадные клыки;
когда он снимал белый в красную полоску берет, под остриженными
ежиком волосами обнаруживалсЯ шишковатый череп, а сами  волосы,
рыжие  и  свалЯвшиесЯ,  как  волчьЯ  шерсть, дополнЯли весь его
облик,  напоминающий  злокозненного   зверЯ.   ’ак   и   тЯнуло
взглЯнуть,  не  видно  ли  на  руках этого молодчика мозолей от
весел, потому что он Явно какой-то срок писал свои  мемуары  на
волнах  океана  пером  длиной  в  пЯтнадцать  футов.  …го голос
внезапно со  странными  модулЯциЯми  и  взвизгами  переходил  с
высоких  нот  на  низкие, озадачиваЯ слушателей и вызываЯ у них
невольный смех; его  жесты,  неожиданные,  порывистые,  как  от
действиЯ   скрытой   пружины,  пугали  своей  несуразностью  и,
по-видимому, преследовали цель удержать внимание собеседника, а
не выразить какую-то мысль или чувство. ќто были маневры  лисы,
без  конца  кружащей под деревом, не даваЯ опомнитьсЯ тетереву,
который сверху не спускает с нее глаз, прежде чем свалитсЯ ей в
пасть.
     €з-под его серого балахона виднелись полосы  традиционного
костюма,   который   он   не   успел  сменить  после  недавнего
представлениЯ; а может, за  скудостью  гардероба,  он  носил  в
жизни то же платье, что и на сцене.
     —то  до  ’ирана,  то  это  был  большой  добрЯк,  которого
природа,  надо  полагать,  в  шутку,  наделила  всеми  внешними
признаками  свирепости.  Ќикогда еще столь кроткаЯ душа не была
заключена  в  столь  богопротивную  оболочку.  ‘ходЯщиесЯ   над
переносицей   черные  косматые  брови  в  два  пальца  шириной,
курчавые волосы, густаЯ борода до самых  глаз,  которую  он  не
брил,   чтобы   не   нуждатьсЯ  в  накладной,  играЯ  €родов  и
Џолифонтов, темнаЯ, будто дубленаЯ кожа - все,  вместе  взЯтое,
делало его наружность такой грозной и страшной, какой художники
любЯт  наделЯть  палачей  и  их  подручных  в мучениЯх апостола
‚арфоломеЯ или усекновениЯх  главы  €оанна  ЉрестителЯ.  ‡ычный
голос,  от  которого  дребезжали  оконные стекла и подпрыгивали
стаканы на столе,  усугублЯл  впечатление  ужаса,  производимое
этим  страшилищем,  облаченным  в  допотопный  черный бархатный
кафтан; недаром публика обмирала, когда  он,  рыча  и  завываЯ,
читал  стихи  ѓарнье и ‘кюдери. Љстати, корпуленциЯ у него была
внушительнаЯ, способнаЯ заполнить любой трон.
     Ђктер на ролЯх забиЯки и хвастуна был худ, костлЯв,  черен
и  сух,  как висельник летом; кожа у него казалась пергаментом,
наклеенным на костЯк; огромный  нос,  похожий  на  клюв  хищной
птицы,   с  горбинкой,  блестевшей,  точно  рог,  перегораживал
пополам   вытЯнутую   физиономию,    которую    еще    удлинЯла
остроконечнаЯ  бородка. €з этих двух профилей, склеенных друг с
другом, еле-еле получалось лицо, а глаза, чтобы поместитьсЯ  на
нем,  были по-китайски скошены к вискам. Џодбритые черные брови
загибались запЯтой над бегающими глазами, а  непомерно  длинные
усы,  напомаженные  на  концах, были закручены кверху и грозили
небу своими  остриЯми;  оттопыренные  уши  смахивали  на  ручки
горшка  и  служили  мишенью  длЯ  щелчков  и  оплеух. ‚есь этот
нелепый облик, скорее похожий  на  карикатуру,  чем  на  живого
человека,  казалось,  был  вырезан  каким-то  шутником на грифе
трехструнной скрипки или  срисован  с  тех  диковинных  птиц  и
зверей,  которые,  на  радость  обжорам,  светЯтсЯ по вечерам в
фонарЯх перед  лавкой  пирожника.  “жимки  хвастуна  и  забиЯки
Њатамора  стали его второй натурой, и, даже сойдЯ с подмостков,
он  выступал,  расставлЯЯ   ноги   циркулем,   задрав   голову,
подбоченЯсь  одной рукой, а другую положив на эфес шпаги. ЌарЯд
его  составлЯл  желтый  камзол,  выгнутый   в   форме   кирасы,
отороченный  зеленым, с поперечными прорезЯми на испанский лад;
крахмальный, торчащий при помощи проволоки и  картона  воротник
величиной  с  круглый  стол,  за  которым могли бы пировать все
двенадцать  паладинов;  панталоны,  собранные  в  буфы,   белые
козловые  ботфорты, в которых его петушиные ноги болтались, как
флейты в футлЯрах, когда их уносит странствующий  музыкант,  и,
наконец,  гигантскаЯ  рапира,  с которой Њатамор не расставалсЯ
никогда,  хотЯ  ее  кованый  ажурный  эфес  весил   не   меньше
пЯтидесЯти  фунтов;  поверх  всего этого облачениЯ он длЯ пущей
важности драпировалсЯ в плащ, край которого задиралсЯ от шпаги.
Ќе желаЯ ничего упустить,  добавим,  что  два  петушиных  пера,
разветвленных,  как  убор  рогоносца, презабавно торчали на его
серой фетровой шлЯпе с тульей, вытЯнутой в виде реторты.
     ђемесло писателЯ уступает ремеслу живописца в том, что  он
может показывать предметы лишь последовательно. „остаточно было
бы  беглого взглЯда, чтобы охватить картину, в которой художник
сгруппировал бы за столом всех  обрисованных  нами  персонажей;
там запечатлелись бы все блики света и тени, разнообразные позы
с  присущим  каждой  фигуре колоритом, и мельчайшие подробности
костюма, недостающие нашему описанию, и без того длинному,  как
и  старались  мы  сделать  его покороче; но нам ведь нужно было
познакомить  вас  с   труппой   комедиантов,   так   неожиданно
вторгнувшихсЯ в уединенный замок ‘игоньЯка.
     Ќачало  ужина  прошло  в  молчании; большой аппетит, как и
большое чувство, всегда безмолвен. Ќо когда первый, самый лютый
голод был утолен,  Языки  развЯзались.  Њолодой  барон,  должно
быть, не наедавшийсЯ досыта с тех пор, как его отнЯли от груди,
хоть  и желал казатьсЯ перед ‘ерафиной и €забеллой мечтательным
и влюбленным, однако поедал, или, вернее, пожирал, все  кушаньЯ
с  величайшей  алчностью,  -  трудно  было поверить, что он уже
поужинал. Џеданта забавлЯла такаЯ юношескаЯ ненасытность, и  он
все  подкладывал  на тарелку хозЯина замка крылышки куропаток и
ломти ветчины, и они тотчас же исчезали, как  хлопьЯ  снега  на
раскаленном  железе.  ‚ельзевул, у которого жадность взЯла верх
над страхом, решилсЯ покинуть свой неприступный пост на карнизе
поставца, резонно рассудив, что за уши оттрепать его трудно  по
причине  отсутствиЯ ушей, так же как врЯд ли возможно проделать
с ним шутку дурного тона, привЯзав ему к хвосту  кастрюлю,  ибо
без  наличиЯ  такового  немыслимо  и столь вульгарное озорство,
недостойное  людей  благовоспитанных,  какими  казались  гости,
сидевшие    вокруг    стола,    заставленного    сочнейшими   и
благоуханнейшими Яствами. Ћн прокралсЯ к столу, прЯчась в  тени
и  распластавшись так, что сгибы его лап торчали, как локти над
туловищем,  -  точь-в-точь  пантера,   подстерегающаЯ   газель.
„обравшись  до стула, на котором сидел ‘игоньЯк, он поднЯлсЯ и,
чтобы привлечь внимание хозЯина, всеми десЯтью когтЯми принЯлсЯ
скрести  его  колено,  будто   играл   на   гитаре.   ‘игоньЯк,
снисходительный  к  смиренному  другу,  который столько времени
терпел голод,  служа  своему  господину  верой  и  правдой,  не
замедлил  разделить  с  ним  удачу, бросаЯ ему под стол кости и
объедки, которые кот принимал с  бурной  признательностью.  Џес
Њиро проник в пиршественную залу вслед за Џьером и тоже получил
немало лакомых кусков.
     †изнь  словно  возвратилась в мертвое жилище, наполнив его
светом, теплом  и  шумом.  Ђктрисы,  хлебнув  по  глотку  вина,
стрекотали,  как  сороки  на  ветках,  превозносЯ  таланты друг
друга. Џедант и  ’иран  спорили  о  сравнительных  достоинствах
пьесы  комической  и  пьесы  трагической, - один утверждал, что
куда труднее вызвать у почтенных зрителей смех, нежели напугать
их нЯнюшкиными сказками, у которых нет иных преимуществ,  кроме
старины, другой же доказывал, что шутки и прибаутки, сочинЯемые
комедиографами, принижают самого автора.
     ‹еандр  достал  из  кармана зеркальце и смотрелсЯ в него с
таким же самодовольством, как блаженной памЯти Ќарцисс  в  воды
ручьЯ.  Ќаперекор своим ролЯм, ‹еандр не был влюблен в €забеллу
- он  метил  выше.  Ђвантажной   наружностью,   великосветскими
манерами    он    надеЯлсЯ   прельстить   какую-нибудь   пылкую
аристократическую вдовушку, чьЯ карета, запрЯженнаЯ  четверней,
подхватит  его  у  выхода  из  театра  и  умчит  в  замок,  где
чувствительнаЯ красавица будет его дожидатьсЯ в соблазнительном
неглиже,  перед  столом   с   самыми   изысканными   кушаниЯми.
Ћсуществилась  ли  его  мечта  хоть  раз? ‹еандр утверждал, что
да... ‘капен отрицал, и это возбуждало между ними  нескончаемые
споры.  Ќесносный слуга, проказливый, как мартышка, уверЯл, что
сколько  бы  беднЯга  ни  стрелЯл  глазами,   бросаЯ   в   ложи
убийственные  взглЯды, ни смеЯлсЯ, скалЯ все тридцать два зуба,
сколько бы ни играл мускулами ног, ни изгибал стан, приглаживал
гребешочком   волосы   парика   и   менЯл   белье   к   каждому
представлению,  лишаЯ  себЯ завтрака, чтобы заплатить прачке, -
все же до сих пор он не вызвал вожделениЯ ни  у  одной  знатной
дамы,  даже  сорокапЯтилетней,  с красными пЯтнами и волосатыми
бородавками на лице.
     Џоймав ‹еандра на созерцании своей персоны,  ‘капен  ловко
возобновил  привычный  спор,  и разъЯренный фат предложил пойти
отыскать среди багажа баульчик с раздушенными мускусом и росным
ладаном любовными записочками, полученными им  от  целой  толпы
высокородных  особ  - графинь, маркиз и баронесс, воспылавших к
нему страстью; и это не было пустой  похвальбой,  ибо  порочнаЯ
склонность  к гаерам и комедиантам была довольно распространена
в тот век распущенных нравов. ‘ерафина заЯвила,  что  на  месте
этих  знатных дам она велела бы отстегать ‹еандра за дерзость и
болтливость, а €забелла в шутку пригрозила, что  не  пойдет  за
него замуж в конце пьесы, если он не будет поскромнее.
     ‘игоньЯк  же,  хотЯ  ужасное  смущение тисками сдавило ему
горло и мешало говорить свЯзно, не мог скрыть, как он  восхищен
€забеллой,   и  глаза  его  были  красноречивее  уст.  „евушка,
заметив, какое впечатление она производит на  барона,  отвечала
ему  томными  взглЯдами,  к  великому  неудовольствию Њатамора,
втайне влюбленного  в  нее,  впрочем,  без  всЯкой  надежды  на
взаимность,  ввиду его комического амплуа. ‚сЯкий другой, более
ловкий и дерзкий, чем ‘игоньЯк, повел бы себЯ  решительнее;  но
наш  бедный  барон  не  обучилсЯ  придворным  манерам  в  своем
обветшалом  замке  и,  хотЯ  не  страдал  недостатком   ума   и
образованиЯ, сейчас имел довольно глупый вид.
     ‚се десЯть бутылок были добросовестно опорожнены, и Џедант
перевернул  последнюю,  осушив  ее  до дна; Њатамор верно понЯл
этот жест и отправилсЯ за  новой  партией  бутылок,  оставшихсЯ
внизу  в  повозке.  Ѓарон  уже  слегка  охмелел,  однако не мог
удержатьсЯ, чтобы не поднЯть  за  здоровье  дам  полный  бокал,
доконавший его.
     Џедант и ’иран пили, как истые пьЯницы, которые никогда не
бывают   ни   совсем  трезвы,  ни  совсем  пьЯны;  Њатамор  был
по-испански воздержан и мог бы существовать,  как  те  идальго,
что  обедают  тремЯ оливками и ужинают серенадой под мандолину.
’акаЯ умеренность имела веские основаниЯ: он боЯлсЯ есть и пить
всласть, чтобы не утратить свою феноменальную худобу  -  лучшее
из   его  комических  средств.  Џолнота  нанесла  бы  урон  его
дарованию, а потому он, чтобы существовать, постоЯнно умирал  с
голоду  и в страхе то и дело проверЯл, сходитсЯ ли на нем поЯс,
не пополнел ли он, чего доброго, со вчерашнего днЯ.  ’антал  по
своей  воле,  актер  трезвенник, мученик во имЯ худобы, ходЯчий
анатомический препарат, он жил  впроголодь,  и,  постись  он  с
благочестивой  целью,  ему  был  бы  уготован  рай,  как свЯтым
отшельникам Ђнтонию и Њакарию. „уэньЯ поглощала пищу и питье  в
неимоверных  количествах,  ее дрЯблые щеки и тройной подбородок
ходили ходуном от работы челюстей, пока еще оснащенных  зубами.
—то касаетсЯ ‘ерафины и €забеллы, то они зевали наперебой и, за
неимением  веера, прикрывали рот своими прозрачными пальчиками.
‘игоньЯк, заметив это, несмотрЯ на  винные  пары,  обратилсЯ  к
ним:
     - ‘ударыни,  Я  вижу,  вам  до  смерти хочетсЯ спать, хотЯ
вежливость вынуждает вас боротьсЯ со сном. џ охотно предоставил
бы каждой из  вас  по  обитой  штофом  комнате  с  туалетной  и
альковом,  но мое злосчастное жилище пришло в упадок, как и мой
род, от которого осталсЯ Я один. џ уступаю  вам  свою  спальню,
чуть  ли  не  единственную  комнату, где не течет с потолка; вы
разместитесь там втроем с госпожой ‹еонардой,  у  менЯ  кровать
широкаЯ,  и вы кое-как скоротаете ночь. Њужчины останутсЯ здесь
и устроЯтсЯ на скамьЯх и креслах. ’олько не бойтесь  ни  шороха
обоев,  ни  воЯ  ветра  в  трубе,  ни  беготни  мышей; могу вас
заверить, что, при всей мрачности моего дома, привидений в  нем
не водитсЯ.
     - џ  играю  воинственных  героинь  и  ничего  не  боюсь. џ
подбодрю трусишку €забеллу, - смеЯсь, ответила  ‘ерафина.  -  Ђ
„уэньЯ  и  сама  у  нас  немножко колдуньЯ, и если к вам ЯвитсЯ
черт, она даст ему достойный отпор.
     ‘игоньЯк взЯл светильник и  проводил  дам  в  спальню,  на
самом деле вселЯвшую жуть, - ветер колебал неверное пламЯ, и по
балкам  потолка  пробегали  причудливые  тени, а в неосвещенных
углах, казалось, ютЯтсЯ фантастические чудовища.
     - ЏревосходнаЯ  декорациЯ  длЯ  пЯтого  акта  трагедии,  -
заметила   ‘ерафина,  оглЯдываЯсь  по  сторонам,  меж  тем  как
€забелла,  очутившись  в   этой   промозглой   тьме,   невольно
вздрогнула не то от холода, не то от страха.
     ‚се  три  женщины,  не  раздеваЯсь,  нырнули  под  одеЯло.
€забелла улеглась посередине на тот случай, если из-под кровати
высунетсЯ мохнатаЯ лапа какого-нибудь  призрака  или  оборотнЯ;
так  пусть  ему  попадетсЯ  сперва  „уэньЯ или ‘ерафина. Ћбе ее
храбрые  товарки  вскоре  заснули,  а  пугливаЯ  девушка  долго
лежала,  устремив  открытые глаза на заколоченную дверь, словно
подозреваЯ, что за ней таЯтсЯ целые сонмы привидений  и  ночных
ужасов. Ћднако дверь не отворилась, никакой призрак в саване не
поЯвилсЯ  оттуда,  потрЯсаЯ  цепЯми,  хотЯ  непонЯтные  звуки и
доносились порой из пустынных покоев; но под конец сон  посыпал
золотым  песком  веки  боЯзливой  €забеллы, и ее ровное дыхание
вторило теперь похрапыванию ее товарок.
     Џедант спал крепчайшим  сном,  уткнувшись  носом  в  стол,
напротив  ’ирана,  который  оглушительно храпел и во сне бубнил
обрывки александрийских стихов. Њатамор оперсЯ головой о спинку
кресла, положил вытЯнутые ноги на каминную решетку,  завернулсЯ
в  свой  серый  плащ  и  стал  похож на селедку в бумаге. ЃоЯсь
помЯть свою куафюру, ‹еандр держал голову  прЯмо,  однако  спал
очень сладко. ‘игоньЯк прикорнул в оставшемсЯ свободным кресле,
но событиЯ этой ночи взволновали его, и ему не спалось.
     „ве молодые женщины не могут вторгнутьсЯ в жизнь юноши, не
возмутив  ее,  особенно  если  этот  юноша  до той поры жил без
радостей, лишенный всех утех юных лет по милости  злой  мачехи,
которую зовут нищетой.
     Џожалуй,  покажетсЯ  неправдоподобным, что молодой человек
дожил до двадцати  с  лишним  годов  без  единой  интрижки;  но
‘игоньЯк  был  горд,  и, не имеЯ возможности поЯвлЯтьсЯ в свете
так, как приличествовало его имени и положению, он  предпочитал
сидеть  дома.  ђодители  его умерли, а кроме них, ему не у кого
было просить помощи, и он с каждым днем все более погружалсЯ  в
уединение  и  тоску.  Џравда,  не  раз  во времЯ своих одиноких
прогулок  он  встречал  €оланту  де  ”уа,  скакавшую  на  белом
иноходце  в  погоне  за  оленем, в сопровождении отца и молодых
вельмож. ќто лучезарное видение часто мелькало в его  снах;  но
что  общего  могло быть между богатой знатной красавицей и им -
захудалым, обнищавшим, убогим на вид дворЯнчиком? Ћн, отнюдь не
желаЯ быть  замеченным  ею,  наоборот,  при  встречах  старалсЯ
стушеватьсЯ,  из  боЯзни  вызвать  смех  своей  помЯтой линЯлой
шлЯпой  с  изъеденным  крысами  пером,  поношенной   мешковатой
одеждой и старой смирной клЯчей, более подходЯщей длЯ сельского
свЯщенника,  нежели  длЯ  дворЯнина, ибо нет ничего обиднее длЯ
благородного сердца,  чем  показатьсЯ  смешным  предмету  своей
любви;   стремЯсь  заглушить  зарождающеесЯ  чувство,  ‘игоньЯк
приводил себе все трезвые и суровые доводы, какие может внушить
бедность. “спел ли он в этом? Ќам судить трудно. ‘ам он считал,
что ему удалось отогнать от себЯ  эту  мысль,  как  несбыточную
мечту, полагаЯ, что ему и без того довольно несчастий и незачем
к ним добавлЯть муки неразделенной любви.
     Ќочь  прошла  без  особых  приключений,  если  не  считать
испуга, причиненного €забелле ‚ельзевулом, который  пристроилсЯ
на ее груди и не желал уходить с такой мЯгкой подушки.
     ‘игоньЯк  же  всю  ночь  не сомкнул глаз оттого ли, что не
привык  спать  иначе  как  в  постели,  оттого  ли,   что   его
взбудоражило  соседство  хорошеньких  женщин. Њы скорее склонны
думать, что у него в голове зародились смутные  планы,  тревожа
его  и  гонЯ  сон.  ЏоЯвление  комедиантов  представлЯлось  ему
счастливым  случаем,  зовом  самой  судьбы,   побуждающей   его
покинуть родовую лачугу, где его молодые годы увЯдали бесславно
и бесцельно.
     ‡анималсЯ день, и голубоватый свет, проникаЯ сквозь окна в
частых свинцовых переплетах, придавал болезненно-желтый оттенок
огню угасающих  ламп.  Ћсвещенные  с  двух  сторон  лица спЯщих
оказались  двухцветными,  наподобие   средневековых   костюмов.
‹еандр  пожелтел,  как  лежалаЯ  свеча,  и  стал  смахивать  на
воскового €оанна ЉрестителЯ в парике из шелковой  бахромы  и  с
облупившейсЯ,  несмотрЯ  на  стеклЯнный колпак, краской. Љрепко
сомкнутые   веки,   стиснутые   челюсти,   торчащие   скулы   и
заострившийсЯ   нос,  словно  защемленный  костлЯвыми  пальцами
смерти, делали Њатамора похожим на собственный труп.
     Ѓагровые  пЯтна  и  апоплексические.  прожилки   испещрЯли
пьЯную   образину   Џеданта;   нос   его   из  рубинового  стал
аметистовым, а  толстые  губы  были  покрыты  синеватым  винным
налетом.  Љапельки пота, стекаЯ по рытвинам и бороздам его лба,
задержались, в зарослЯх седоватых бровей; дрЯблые щеки обвисли.
‚ отупении тЯжелого сна лицо актера  было  отвратительным,  меж
тем  как  в  бодрствующем  состоЯнии  оно привлекало выражением
остроты и живости ума; он  сидел,  привалЯсь  к  краю  стола  и
напоминаЯ  старого гулЯку, козлоногого ‘атира, после вакханалии
упавшего замертво на краю оврага.
     ’иран держалсЯ вполне прилично,  на  его  мучнистом  лице,
обросшем  черной  щетиной,  на  лице  незлобивого и по-отечески
добродушного палача, вообще не  могло  быть  заметных  перемен.
‘убретка  тоже  довольно  сносно выдержала нескромное вторжение
дневного света; вид у нее был не очень  измученный,  разве  что
более   густаЯ   синева   вокруг   глаз  да  фиолетовые  жилки,
проступившие на  щеках,  говорили  о  дурно  проведенной  ночи.
‘ладострастный   солнечный   луч,  проскользнув  между  пустыми
бутылками, недопитыми  бокалами  и  остатками  кушаний,  ласкал
подбородок  и  губы  девушки,  точно фавн, который заигрывает с
сонной  нимфой.  –еломудренные  вдовицы  на   стенах   пытались
покраснеть  под  желтым  слоем  лака,  глЯдЯ,  как их уединение
осквернЯетсЯ этим табором бездомных бродЯг; и в самом деле, всЯ
пиршественнаЯ  зала  представлЯла  собой  омерзительную   своей
несуразностью картину.
     ‘убретка  перваЯ  проснулась  от поцелуЯ утреннего солнца;
она вскочила, выпрЯмилась на своих стройных  ножках,  отрЯхнула
юбки,  как  птица  -  перьЯ,  пригладила  волосы ладонью, чтобы
вернуть им глЯнец, и, увидев, что барон ‘игоньЯк сидит в кресле
и смотрит перед собой недремлющим взором, направилась к нему  и
сделала реверанс по всем правилам театрального искусства.
     - Њне очень жаль, - сказал ‘игоньЯк, отдаваЯ поклон, - что
мое разрушенное  жилище, более пригодное длЯ призраков, чем длЯ
живых людей, не позволило  мне  оказать  вам  лучший  прием;  Я
предпочел бы, чтобы вы почивали здесь на простынЯх голландского
полотна,  под  узорчатым атласным балдахином, а не маЯлись бы в
этом обветшалом кресле.
     - Џолноте, сударь! - возразила ‘убретка. - Ќе будь вас, мы
провели бы  ночь,  дрожа  от  холода  под  проливным  дождем  в
повозке,   завЯзшей  в  грЯзи,  и  утром  чувствовали  бы  себЯ
прескверно. ‚ы с пренебрежением говорите об этом обиталище,  на
самом  же  деле  оно  великолепно  по сравнению с теми сараЯми,
которые продувает  насквозь  и  где  нам,  тиранам  и  жертвам,
принцам  и принцессам, ‹еандрам и ‘убреткам, нам - комедиантам,
кочующим из города в город, - частенько приходитсЯ ночевать  на
охапке соломы.
     Џока  барон  и ‘убретка обменивались учтивыми заверениЯми.
Џедант с громким треском рухнул на  пол.  Љресло  не  выдержало
наконец   такой   ноши,   подломилось   под   ним,  и  толстЯк,
растЯнувшись во весь  рост,  барахталсЯ,  как  перевернутаЯ  на
спину   черепаха,   издаваЯ   невнЯтные   возгласы.  ЏадаЯ,  он
машинально ухватилсЯ  за  край  скатерти  и  потащил  за  собой
посуду,  котораЯ  каскадом посыпалась на него. Ћт грохота разом
проснулись все остальные актеры. ’иран потЯнулсЯ, протер глаза,
а затем подал руку помощи старику и поставил его на ноги.
     - ‘ Њатамором такой неприЯтности не могло бы случитьсЯ,  -
произнес  €род, сопровождаЯ слова утробным рычанием, заменЯвшим
ему смех. - ‘вались он в паутину, он и ее бы не прорвал.
     - ‚ самом деле, - подтвердил названный  актер,  расправлЯЯ
длинные,  членистые,  словно  паучьи,  конечности, - не каждому
посчастливилось быть Џолифемом, Љакусом, горой мЯса  и  костей,
вроде  тебЯ,  или  бурдюком  со  спиртным, бочкой о двух ногах,
вроде Ѓлазиуса.
     Ќа шум в дверЯх поЯвились €забелла, ‘ерафина и „уэньЯ. Ћбе
молодые женщины, несколько утомленные и  побледневшие,  все  же
были  прелестны  и  при  свете  днЯ.  ‘игоньЯку  казалось,  что
ослепительней их никого быть не может, хотЯ  более  придирчивый
наблюдатель  отметил  бы  некоторые  погрешности  в  их нарЯде,
примЯтом  и  поношенном;  но  что  значат   вылинЯвшие   ленты,
протертые,   залоснившиесЯ  ткани,  убожество  и  безвкусица  в
деталЯх уборов, если те, кто носит их, молоды  и  миловидны?  Љ
тому  же барон, привыкший созерцать только пыльное, выгоревшее,
обветшалое старье, не способен  был  досмотретьсЯ  до  подобных
мелочей.  Ќа  фоне  мрачного  разрушающегосЯ  замка  ‘ерафина и
€забелла, на его взглЯд, были разрЯжены как  нельзЯ  пышнее,  и
сами они представлЯлись ему сказочными видениЯми.
     —то   касаетсЯ   „уэньи,  то  возраст  давал  ей  огромную
привилегию - ее уродство было недоступно  переменам,  ничто  не
могло  нанести  ущерб  этой  физиономии,  будто  вырезанной  из
самшита, на которой поблескивали совиные глазки. Ћна  была  все
та же и при солнце и при свечах.
     ‚  этот  миг  поЯвилсЯ  Џьер,  чтобы  привести  в  порЯдок
комнату, подбросить  дров  в  камин,  где  несколько  головешек
белело под пушистым покровом золы, и убрать остатки трапезы, на
которые так противно смотреть после того, как голод утолен.
     ђазгоревшеесЯ   пламЯ   лизало  чугунную  доску  с  гербом
‘игоньЯков, непривычную к подобным ласкам, и отбрасывало  Яркие
блики  на  труппу  комедиантов,  сбившуюсЯ вокруг очага. ‚есело
пылающий огонь всегда приЯтен после ночи, проведенной  если  не
совсем  без  сна,  то,  во  всЯком случае, вполпьЯна, и под его
животворным влиЯнием полностью улетучились следы  усталости  на
хмурых  или  помЯтых  лицах. €забелла протЯгивала к огню ладони
порозовевших от его отблесков ручек и сама, зардевшись от  этих
румЯн,  утратила  недавнюю  бледность.  Ѓолее  рослаЯ и крепкаЯ
донна ‘ерафина стоЯла позади нее, точно старшаЯ сестра, котораЯ
поспешила  усадить  не  столь  выносливую  младшую   сестренку.
Њатамор  грезил в полусне, словно водЯнаЯ птица на краю болота,
вытЯнув одну свою журавлиную ногу, поджав другую  и  уткнувшись
клювом  в  брыжи,  вместо  зоба.  Џедант-Ѓлазиус,  облизываЯсь,
поднимал на свет одну бутылку за другой, в  чаЯнии  найти  хоть
каплю драгоценной влаги.
     Њолодой  хозЯин  отозвал  Џьера  в  сторону, желаЯ узнать,
нельзЯ ли раздобыть в деревне на завтрак актерам десЯток-другой
Яиц или же несколько кур, годных длЯ того, чтобы посадить их на
вертел, и старый слуга поспешил поскорее  исполнить  поручение,
так  как  труппа  выразила  намерение  рано  тронутьсЯ  в путь,
проделать порЯдочный перегон и засветло добратьсЯ до ночлега.
     - Ѓоюсь,