        ’еофиль ѓотье. Љапитан ”ракасс


        I. ЋЃ€’…‹њ ѓЋђ…‘’€


     Ќа  склоне  одного из безлесных холмов, горбами вздымающих
ланды  между  „аксом  и  Њон-де-Њарсаном,  расположена  была  в
–арствование ‹юдовика XIII дворЯнскаЯ усадьба - из тех, что так
часто  встречаютсЯ  в  ѓаскони  и  среди  крестьЯн  высокопарно
именуютсЯ замками.
     „ве круглые башни, увенчанные  остроконечными  крышами,  с
обоих  концов  замыкали  здание,  а  два глубоких желоба на его
фасаде говорили о том, что первоначально  здесь  был  подъемный
мост,  ныне  ставший бесполезным, ибо времЯ упразднило ров; тем
не менее сторожевые вышки на башнЯх и флюгера в виде ласточкина
хвоста придавали строению чуть что не феодальный вид. Љовер  из
плюща  наполовину окутывал одну из башен и темной зеленью своей
оттенЯл камень, успевший к этому времени посереть от старости.
     €здалека увидев замок, поднимавший в  небо  над  зарослЯми
дрока  и  вереска  свои  островерхие кровли, путник счел бы его
вполне пристойным  жилищем  длЯ  дворЯнина  средней  руки,  но,
приблизЯсь,  изменил  бы  мнение.  Њох и сорные травы завладели
аллеей, ведущей от большой дороги к дому,  оставив  лишь  узкую
серую полоску, подобную потускневшему галуну на потертом плаще.
„ве  колеи,  наполненные дождевой водой и населенные лЯгушками,
свидетельствовали о том, что некогда здесь  проезжали  экипажи.
Ћднако  невозмутимость  лЯгушачьего племени показывала, что оно
издавна,  не  знаЯ  помех,  обосновалось  тут.   Ќа   тропинке,
проложенной среди густой травы и размытой недавними ливнЯми, не
виднелось следа человеческих ног, и ничьЯ рука, очевидно, давно
уже   не   раздвигала   веток   частого  кустарника,  унизанных
блестЯщими капельками.
     Џочерневшие,   изъеденные   широкими   желтыми   подтеками
черепицы  расползлись  в  разные  стороны,  а  стропила местами
совсем прогнили; заржавленные флюгера перестали  вращатьсЯ  все
показывали  разное  направление  ветра;  слуховые  окошки  были
закрыты покоробленными и растрескавшимисЯ  ставнЯми,  амбразуры
башен  засорены щебнем; из двенадцати фасадных окон восемь были
заколочены досками, а вспученные стекла остальных дребезжали  в
своих  свинцовых  переплетах  при  малейшем  натиске  ветра.  ‚
промежутках между окнами штукатурка облупилась и сыпалась,  как
чешуйки   с  пораженной  болезнью  кожи,  обнажив  разошедшиесЯ
кирпичи, которые крошились под вредоносным  воздействием  луны;
входнаЯ  дверь была обрамлена каменным наличником с правильными
выпуклостЯми -  следами  былого  орнамента,  выветрившегосЯ  от
времени  и  непогоды,  а венчал ее полустертый герб, который не
под силу было  бы  разобрать  опытнейшему  знатоку  геральдики;
завитки  над  шлемом изгибались самым причудливым образом, то и
дело  обрываЯсь.  „верные   створки   еще   сохранили   поверху
красноватый  колер,  словно  краснели за свой неприглЯдный вид;
гвозди с остроконечными шлЯпками, набитые в строгой  симметрии,
нарушенной   временем,   скреплЯли   их   разошедшиесЯ   доски.
Ћткрывалась лишь одна створка, что было вполне  достаточно  длЯ
приема  Явно  немногочисленных посетителей, а у дверного косЯка
догнивало  полуразломанное  колесо  -  жалкий  остаток  кареты,
окончившей  свой  век  в  прошлое царствование. ‚ерхушки труб и
углы карнизов были облеплены ласточкиными гнездами, и  если  бы
над  одной  из  этих труб не завивалась штопором тонкаЯ струйка
дыма, точь-в-точь как над домиками, какие школьники  рисуют  на
полЯх  своих  тетрадей,  всЯкий  счел бы жилище необитаемым; и,
верно, очень скудную трапезу изготовлЯли на этом  очаге,  -  из
солдатской  трубки  дым  валил  бы  куда  гуще.  ќтот дымок был
единственным признаком жизни в  замке,  как  одно  лишь  легкое
облачко  пара  из  уст умирающего свидетельствует о том, что он
еще жив.
     Ќе без ропота  и  Явного  неудовольствиЯ  повертываЯсь  на
ржавых  и  визгливых петлЯх, дверь давала доступ в самую старую
часть  замка  -  портал  со  стрельчатым  сводом,   разделенным
четырьмЯ  нервюрами  голубоватого  гранита  и ключевым камнем в
точке их пересечениЯ, где повторЯлсЯ сохранившийсЯ  лучше,  чем
на  входных  дверЯх, герб с тремЯ золотыми аистами на лазоревом
поле или чем-то в этом духе, - полумрак, царивший  под  сводом,
мешал точно разглЯдеть их. ‚ стену портала были вделаны кованые
гасильники,  закопченные  пламенем  факелов,  а  также железные
кольца, к которым некогда  привЯзывались  лошади  гостей,  что,
судЯ по слою пыли на кольцах, случалось теперь крайне редко.
     €з портала одна дверь вела в покои нижнего этажа, другаЯ -
в помещение, возможно, бывшее когда-то оружейной залой, и далее
во двор  -  унылый,  пустой  и  холодный,  обнесенный  высокими
стенами,  на  которых  зимние  дожди  оставили  длинные  черные
полосы.  Џо  углам  двора,  среди  щебнЯ,  упавшего с карнизов,
пробивалась крапива, овсюг,  цикута,  и  трава  зеленой  рамкой
окаймлЯла плиты.
     ‚  глубине,  за  каменной  балюстрадой,  которую  украшали
увенчанные шпилЯми шары,  террасой  спускалсЯ  сад.  Џоломанные
ступени шатались под ногами в тех местах, где не были скреплены
волокнами  мха  и  вьющихсЯ  растений;  подпоры террасы обросли
трилистником, желтыми левкоЯми и дикими артишоками.
     ‘амый сад  мало-помалу  вновь  превратилсЯ  в  первобытную
чащу.  Љроме  одной  грЯдки,  где  виднелись  кочны  капусты  с
Ярко-зелеными  в  прожилках  листьЯми  и   красовались   звезды
подсолнечников   с   черными  сердцевинками,  свидетельствуЯ  о
некотором уходе, надо всем остальным заброшенным  пространством
брала  верх природа и, казалось, с особым удовольствием стирала
следы человеческого труда.
     „авно  не   подстригавшиесЯ   деревьЯ   во   все   стороны
раскидывали  буйные  ветви.  Ѓуксовые  бордюры  вдоль  аллей  и
газонов, давно не ведаЯ ножниц, превратились в заросли высокого
кустарника. ‘лучайно занесенные ветром семена, по обычаю сорных
трав, дали мощные  всходы,  вытеснив  садовые  цветы  и  редкие
растениЯ.  Џокрытые  колючками  ветки  терновника переплетались
посреди дорожек,  вцеплЯЯсь  в  проходЯщего  и  не  пускаЯ  его
дальше,  чтобы  он не мог проникнуть в этот заповедник скорби и
запустениЯ. ’ишина не любит быть застигнутой  врасплох  и  сеет
вокруг себЯ всЯческие преграды.
     Ќо  кто  не  побоЯлсЯ  бы,  что его будут царапать колючки
кустов и  бить  по  лицу  ветви  деревьев,  и  дошел  до  конца
заглохшей  старинной  аллеи, заросшей не хуже лесной тропы, тот
очутилсЯ  бы  перед  нишей,  выложенной   ракушками   наподобие
естественного  грота.  Љ  посеЯнным первоначально между камнЯми
растениЯм - ирисам,  шпажникам,  черному  плющу  -  прибавились
другие - спорыш, стоног, дикий виноград, - они свисали пасмами,
наполовину     закрываЯ    мраморную    статую,    изображавшую
мифологическую богиню, не то ”лору, не  то  Џомону,  котораЯ  в
свое  времЯ  была,  надо полагать, весьма изЯщна и делала честь
своему создателю, ныне же, став курносой,  уподобилась  смерти.
ЌезадачливаЯ  богинЯ  держала  корзинку,  но  не с цветами, а с
плесневелыми, на вид Ядовитыми грибами; казалось,  и  сама  она
отравлена,  -  ее  тело,  некогда столь белое, пестрело пЯтнами
бурого мха. “ ее ног в каменной  раковине  под  зеленой  рЯской
загнивала темнаЯ лужица - остаток дождей, ибо из львиной пасти,
которую  можно  было  разглЯдеть с грехом пополам, давно уже не
извергалась вода, не поступавшаЯ из засоренных или уничтоженных
временем труб.
     ќтот, по тогдашнему наименованию, сельский приют,  как  ни
был  он  разрушен, свидетельствовал о бывшем благосостоЯнии и о
тЯге к искусству  прежних  владельцев  замка.  …сли  бы  статую
богини отчистить и подправить как следует, в ней обнаружилсЯ бы
стиль   флорентийского   ђенессанса   в  духе  тех  итальЯнских
скульпторов, которые приехали во ”ранцию  вслед  за  художником
ђоссо  или  за  Џриматиччо  в эпоху, по-видимому, совпадающую с
процветанием захиревшего ныне рода.
     ѓрот примыкал к замшелой и просыревшей стене,  за  которой
переплетались еще обрывка трельЯжа, должно быть, когда-то густо
увитого ползучими растениЯми и скрывавшего каменную кладку. …ле
заметнаЯ  теперь  за раскидистыми ветвЯми непомерно разросшихсЯ
деревьев, стараЯ стена замыкала сад с этой стороны.  „альше  до
самого  краЯ  низкого  и  сумрачного горизонта тЯнулись ланды с
курчавыми кустиками вереска.
     Љогда  вы  поворачивали  вспЯть,  перед  глазами   вставал
дворовый  фасад  замка,  еще  более  жалкий  и  обветшалый, чем
описанный ранее, так как последние владельцы  употреблЯли  свои
скудные  средства  на  то,  чтобы  хоть мало-мальски поддержать
внешнее благообразие.
     Ќа конюшне, достаточно просторной  длЯ  двадцати  лошадей,
стоЯла  одна  тощаЯ  клЯча  с  выпирающими под кожей мослаками;
обнажив длинные желтые зубы, она  выбирала  в  пустой  кормушке
считанные  соломинки  и времЯ от времени бросала на дверь косые
взглЯды из глазниц, в которых монфоконские крысы не выискали бы
ни крупицы сала. Ќа пороге псарни единственный пес, чье дрЯблое
тело болталось в непомерно широкой  шкуре,  дремал,  уткнувшись
носом  в  лапы,  служившие  ему  отнюдь  не  пуховой  подушкой;
казалось, он настолько привык к безлюдью, что не настораживалсЯ
от шума, как это свойственно собакам даже во сне.
     ‚ верхние этажи замка вела огромнаЯ  лестница  с  точеными
деревЯнными перилами и двумЯ площадками - по одной на каждом из
этажей. „о второго лестница была каменной, а дальше кирпичной и
деревЯнной.  Џо  стенам  вдоль нее, сквозь пЯтна плесени, видна
была декоративнаЯ живопись в серых тонах,  изображавшаЯ  пышные
архитектурные  рельефы  со  светотенью  и  перспективой.  ‡десь
смутно можно было различить также рЯд Ђтлантов,  поддерживавших
карниз  на  консолЯх,  откуда  ниспадал орнамент из виноградных
листьев и лоз в виде арки, за  которой  проглЯдывало  выцветшее
небо,  а  на  нем  - неведомые острова, нанесенные подтеками от
дождей. Њежду Ђтлантами в нарисованных нишах красовались  бюсты
римских  императоров и других исторических личностей, вовсе это
было  до  того  смутно,   блекло,   истерто,   испорчено,   что
представлЯлось  не настоЯщей, а призрачной живописью, о которой
нужно рассказывать  тенЯми  слов  взамен  обычной  человеческой
речи,  слишком  плотской  длЯ нее. Љазалось, эхо этой пустынной
лестницы с удивлением отзываетсЯ на шум шагов.
     „верь, обитаЯ линЯлой зеленой материей, висевшей  клочьЯми
на  гвоздЯх  с облезлой позолотой, открывалась в залу, котораЯ,
по-видимому, служила столовой в те легендарные времена, когда в
этом безлюдном доме еще вкушали  пищу.  Џотолок  был  перерезан
пополам  толстой  балкой,  от  которой  в  обе стороны полосами
отходили фальшивые брусьЯ, а промежутки когда-то были  окрашены
в  голубой цвет, ныне затЯнутый слоем пыли и паутины, добратьсЯ
же щеткой на такую высоту Явно никто не пыталсЯ. Ќад  старинным
камином  оленьЯ  голова  раскинула  свои  ветвистые  рога, а по
стенам с закопченных полотен смотрели воины в кирасах,  -  шлем
был  рЯдом,  на  столе,  или в руках у пажа, - со жгуче-черными
живыми глазами на мертвых лицах, вельможи в мантиЯх  с  круглым
крахмальным   воротником,  на  котором  голова  покоилась,  как
покоЯтсЯ  отсеченные  главы  €оанна  ЉрестителЯ  на  серебрЯных
блюдах;  почтенные  матроны  в старомодных нарЯдах пугали своей
мертвенной бледностью; из-за пожухлых красок они превратились в
ламий,  вампиров  и  оборотней.  ѓрубаЯ  мазнЯ   провинциальных
живописцев  придавала этим портретам особенно жуткий и зловещий
вид. Ќекоторые были без рам, другие  окаймлены  потускневшим  и
порыжевшим  золотым  багетом.  ‚  углу  каждого портрета имелсЯ
фамильный  герб  и  был  обозначен   возраст   оригинала;   но,
независимо  от  эпохи, особой разницы между ними не замечалось;
на всех полотнах, потемневших от лака и  покрытых  слоем  пыли,
свет  был желтый, а тени черные, как уголь; два-три портрета от
плесени  и  цвели  приобрели  окраску   разлагающихсЯ   трупов,
наглЯдно   доказываЯ  полное  равнодушие  к  изображению  своих
славных предков со стороны последнего отпрыска этого знатного и
доблестного  рода.  ‚ечером  при  зыбком  свете  ламп  немые  и
неподвижные  образы,  должно  быть,  превращались  в страшные и
смешные привидениЯ.
     Ќичего нет печальнее, чем  забытые  портреты  в  пустынных
покоЯх,   полустертые   воспроизведениЯ  тех  форм,  что  давно
распались под землей.
     Ќо в таком виде эти рисованные призраки вполне подходили к
печальному  безлюдию  замка.  Ћбитатели  из   плоти   и   крови
показались бы чересчур живыми длЯ этого мертвого дома.
     ‘ередину  залы занимал стол почерневшего грушевого дерева,
с витыми ножками, наподобие колонн ‘оломонова храма, в  которых
древоточцы пробуравили множество отверстий, не встречаЯ помех в
своих  скрытных  трудах.  ‘ерый  налет,  на  котором можно было
чертить вензелЯ, покрывал доску стола, из чего Явствовало,  что
обедают за ним не часто.
     „ва   поставца  или  буфета  того  же  дерева  с  резьбой,
приобретенные, по всей вероЯтности, вместе со столом во времена
процветаниЯ, стоЯли на противоположных концах залы;  фарфоровые
щербатые  вазы,  разрозненные  бокалы,  несколько  керамических
фигурок работы Ѓернара Џалисси, изображающих змей, рыб,  крабов
и  раковины, покрытые глазурью по зеленому полю, служили убогим
украшением пустых полок.
     ЃархатнаЯ обивка пЯти-шести стульев, в прошлом,  возможно,
пунцоваЯ,  от  времени  и  употреблениЯ  стала рыжей, из дыр ее
торчал волос, а сами стульЯ  хромали  на  непарных  ногах,  как
разностопные  стихи  или  покалеченные воЯки, бредущие восвоЯси
после сражениЯ. Џожалуй, только бесплотный дух мог без большого
риска усестьсЯ на такой стул, да и  употреблЯлись  они,  должно
быть,  лишь  в тех случаЯх, когда предки, выходЯ из облупленных
рам, рассаживались  вокруг  пустого  стола  и  за  воображаемым
ужином  в долгие зимние ночи, столь благоприЯтные длЯ дружеской
встречи привидений, вели беседы об упадке своего славного рода.
     €з этой залы был ход в другую,  несколько  меньшую.  ‡десь
стены  были украшены фландрскими шпалерами. Ќо не надо при этом
представлЯть себе  несообразное  с  окружающим  роскошество,  -
шпалеры  были  протертые,  изношенные,  выцветшие,  и полотнища
расползались по всем швам, держась на стенах только  считанными
нитЯми и силой привычки. ‘линЯвшие деревьЯ были желтыми с одной
стороны и синими с другой. –аплЯ, стоЯщаЯ на одной ноге посреди
тростника,  порЯдком  пострадала  от  моли. ”ламандскую ферму с
колодцем, увитым хмелем, почти уже нельзЯ было различить, а  на
мучнистой  физиономии охотника за чирками только красные губы и
черные  глаза,  очевидно,  более  стойкой  окраски,   сохранили
первоначальную  Яркость,  точно  нарумЯненные губы и наведенные
брови на восковом лице покойника. ‚етер ходил  между  стеной  и
отставшими   шпалерами,   отчего   они   весьма   подозрительно
колыхались. …сли бы ѓамлет, принц „атский, был занЯт беседой  в
этой  комнате,  он  выхватил  бы  шпагу  и с криком: "Љрыса!" -
пронзил бы ЏолониЯ сквозь ткань шпалер.
     Ѓессчетные  шорохи,  еле  уловимый  шепот  тишины,   делаЯ
безлюдие   еще   ощутимее,  смущали  слух  и  душу  посетителЯ,
достаточно отважного, чтобы  сюда  проникнуть.  Њыши  с  голоду
выгрызали  шерстЯную  основу  ткани.  „ревоточцы  под  сурдинку
пилили балки потолка, точно  часы  смерти  отстукиваЯ  времЯ  о
доски панелей.
     ‚сЯкий  невольно  вздрогнул  бы, когда внезапно раздавалсЯ
треск  мебели,  как  будто  тишина,  наскучив   неподвижностью,
расправлЯла  суставы.  Ћдин из углов комнаты занимала кровать с
колонками и парчовыми занавесками, которые из белых с  зелеными
разводами стали грЯзно-желтыми и посеклись на сгибах; их боЯзно
было раздвинуть, чтобы, чего доброго, не увидеть притаившеесЯ в
темноте   страшилище  или  застывшую  под  простыней  фигуру  с
очертаниЯми заостренного носа, костлЯвых скул, сложенных рук  и
вытЯнутых  ног,  как  у  статуй на крышках гробниц, - настолько
призрачным становитсЯ сразу все, что сделано длЯ человека и где
нет самого человека. Њожно бы также представить себе, что  тут,
наподобие  спЯщей  красавицы,  спит  вечным  сном заколдованнаЯ
принцесса,  но  зловещаЯ  таинственность  неподвижных   складок
исключала фривольные мысли.
     ‘тол черного дерева, где отстали медные инкрустации, косое
и мутное   зеркало,   откуда,   истосковавшись   по   отражению
человеческого лица, сошло олово,  кресло  с  вышивкой  крестом,
плод  терпениЯ и досуга какой-нибудь прабабки, где теперь среди
выцветшей шерсти и шелка  блестели  лишь  отдельные  серебрЯные
нити,  -  вот  что  составлЯло убранство этой комнаты, на худой
конец пригодной в  качестве  жильЯ  длЯ  человека,  который  не
боитсЯ ни духов, ни привидений.
     ‘лабый  зеленоватый  свет проникал в эти две комнаты через
два незаколоченных фасадных окна, тусклые  стекла  которых,  не
мытые уже лет сто, казались посеребренными снаружи. ‘висавшие с
ржавых  прутьев  и  протертые  на  сгибах  драпировки,  которые
порвались бы в клочьЯ при попытке их задернуть, еще  скрадывали
этот сумеречный свет и углублЯли уныние, царившее тут.
     „верь  в  глубине  второй  комнаты  открывалась во мрак, в
пустоту, в неизвестность. Ћднако мало-помалу  глаз  привыкал  к
этой  тьме, прорезанной белесыми бликами из щелей между досками
на  окнах,  и  смутно  различал  целую  анфиладу  пришедших   в
запустенье  комнат с выкрошившимсЯ паркетом, с осколками стекла
на  полу,  с  голыми  стенами,  кое-где  покрытыми   лоскутьЯми
обтрепанных   шпалер,   с  обнажившейсЯ  дранкой  на  потолках,
пропускающих дождевую воду, -  словом,  великолепное  помещение
длЯ  синедриона  крыс  и  конгресса летучих мышей. Љое-где даже
небезопасно было ступать, так как  пол  качалсЯ  и  гнулсЯ  под
ногами,  но  никто  не отваживалсЯ проникнуть в эту юдоль тьмы,
пыли и паутины. ‘ самого порога в нос бил затхлый запах плесени
и запустениЯ, пронизывающаЯ сырость, как в склепе  над  ледЯным
мраком могилы, с которой сдвинут надгробный камень. € правда, в
этих залах, куда не заглЯдывало настоЯщее, медленно обращалсЯ в
прах  остов  прошлого,  и  почившие  годы  дремали  по  углам в
колыбелЯх из паутины.
     Ќа чердаках в течение днЯ гнездились совы, филины и сипухи
с перьЯми на ушах, с кошачьими головами и круглыми  светЯщимисЯ
зрачками.  Љрыша,  продырЯвленнаЯ  в  двадцати  местах,  давала
свободный доступ этим приЯтным птичкам, и они чувствовали  себЯ
здесь  не  менее  вольготно,  чем  в развалинах Њонлери и замка
ѓаЯр. Љаждый вечер их запыленнаЯ стаЯ с пронзительными криками,
которые привели бы в содрогание  человека  суеверного,  улетала
вдаль  на  поиски  пищи, ибо в этой цитадели голода нельзЯ было
раздобыть ни крошки съестного.
     ‚ комнатах нижнего этажа не было ничего, кроме  нескольких
охапок   соломы,   маисовой   ботвы   и   кое-какого   садового
инструмента.  ‚  одной  из  них  лежал  тюфЯк,  набитый  сухими
кукурузными   листьЯми,   и  серое  шерстЯное  одеЯло,  -  это,
очевидно, была постель единственного в замке слуги.
     ЏолагаЯ, что читателю  наскучила  прогулка  среди  тишины,
убожества  и  запустениЯ,  приведем  его  в то место безлюдного
дома, которое еще подавало признаки жизни, а именно, в кухню, -
над  ней-то  и  подымалось  из  трубы  легкое  белое   облачко,
упомЯнутое при описании наружного вида зданиЯ.
     —ахлый  огонь  желтыми Языками лизал доску очага, времЯ от
времени достигаЯ чугунного котелка,  нацепленного  на  крюк,  а
слабый  отблеск этого огнЯ зажигал красноватые искорки на боках
двух-трех кастрюль, висевших на стене.
     „невной свет, проникаЯ с крыши через широкую,  без  колен,
трубу, голубоватыми бликами застывал на тлеющих углЯх, отчего и
самый  огонь  казалсЯ  бледнее,  словно коченел в этом холодном
очаге. Ќе будь котелок накрыт, дождь капал  бы  прЯмо  в  него,
разбавлЯЯ мЯсной навар.
     Џостепенно  нагреваЯсь,  вода наконец забурлила, и котелок
стал хрипеть  среди  глухой  тишины,  как  человек,  страдающий
одышкой:  капустные  листьЯ, поднимаЯсь на поверхность вместе с
пеной, Явно показывали, что возделанный  участок  огорода  внес
свою лепту в эту более чем спартанскую похлебку.
     ‘тарый  черный кот, тощий, облезлый, как выношеннаЯ муфта,
с сизыми плешинами, постаралсЯ сесть возможно  ближе  к  очагу,
лишь  бы  только  не  спалить усов, и с видом заинтересованного
наблюдателЯ   вперил   в   котелок   круглые   зеленые   глаза,
пересеченные столбиком зрачка; уши и хвост были у него отрезаны
до основаниЯ, отчего он напоминал то ли Японских химер, которых
ставЯт   в   витрины   вместе   с  другими  редкостЯми,  то  ли
фантастических чудовищ, которым ведьмы, отправлЯЯсь  на  шабаш,
поручают снимать накипь с волшебного варева в чугуне.
     ќтот кот, сидевший в одиночестве на кухне, казалось, варил
похлебку  сам  длЯ  себЯ, и он же, конечно, поставил на дубовый
стол тарелку в зеленых и красных цветах, оловЯнный кубок,  весь
исцарапанный,  конечно,  его  же  когтЯми, и фаЯнсовый кувшин с
грубо  намалеванным  сбоку  голубым  гербом,  тем  же,  что  на
портале, на выступе свода и на фамильных портретах.
     „лЯ  кого  был поставлен этот скромный прибор в этом замке
без обитателей? Ѓыть может,  длЯ  домашнего  духа,  длЯ  genius
loci,  длЯ  кобольда, верного избранному жилищу, и черный кот с
непроницаемо загадочным взглЯдом ждал его,  чтобы  прислуживать
ему, перекинув через лапу салфетку.
     Љотелок   продолжал   кипеть,  а  кот  сидел  все  так  же
неподвижно на  своем  посту,  точно  часовой,  которого  забыли
сменить.   Ќаконец  раздались  шаги,  тЯжелые  и  грузные  шаги
пожилого человека; послышалось покашливание, звЯкнула  щеколда,
и в кухню вошел старик, с виду не то крестьЯнин, не то слуга.
     Џри  поЯвлении  старика  черный  кот,  очевидно давний его
приЯтель,  покинул  свое  место  у  очага  и  стал  по-дружески
теретьсЯ  о  его  ноги, выгибаЯ спину, выпускаЯ и прЯча когти и
издаваЯ то хриплое урчание, которое у  кошачьей  породы  служит
знаком наивысшего удовлетворениЯ.
     - ‹адно,  ладно,  ‚ельзевул,  -  сказал старик и нагнулсЯ,
чтобы отдать коту долг вежливости, погладив шершавой рукой  его
облезлую  спину,  -  Я знаю, ты менЯ любишь, и мы с бедным моим
господином  слишком  здесь  одиноки,  чтобы  не  ценить   ласки
животного,  которое  хоть  и  лишено  души,  но  как  будто все
понимает.
     Џокончив со взаимными любезностЯми, кот засеменил  впереди
старика,  направлЯЯ  его  шаги  к очагу, как бы длЯ того, чтобы
передоверить ему присмотр за котелком, на который он  взирал  с
умильнейшим вожделением, ибо ‚ельзевул заметно старел, стал туг
на  ухо и утратил прежнюю зоркость глаз и сноровку в лапах, чем
день ото днЯ сокращались те  возможности,  которые  давала  ему
охота  на  птиц  и  на  мышей; потому-то он не сводил взглЯда с
похлебки, надеЯсь получить свою долю и заранее облизываЯсь.
     Џьер - так звали старого слугу - подбросил хворосту в  еле
тлеющий  огонь,  ветки,  извиваЯсь,  затрещали,  и вскоре Яркое
пламЯ взвилось вверх под веселую  перестрелку  искр.  Љазалось,
это резвЯтсЯ саламандры, отплЯсываЯ сарабанду в Языках пламени.
†алкий   чахоточный   сверчок,  обрадовавшись  теплу  и  свету,
попыталсЯ было отбивать такт в  свои  литавры,  но  издал  лишь
какой-то сиплый звук.
     Џьер сел на деревЯнную скамейку под колпаком очага, обитым
по краю  старым  зеленым штофным ламбрекеном с фестонами, бурым
от дыма; кот ‚ельзевул пристроилсЯ рЯдом.
     Ћтблеск пламени освещал лицо старика, которое, если  можно
так  выразитьсЯ,  было  выдублено  временем,  солнцем, ветром и
непогодой и стало темней, чем у индейцев-караибов; прЯди  седых
волос,  выбившихсЯ  из-под  синего берета и прилипших к вискам,
только подчеркивали  смуглый,  почти  кирпичный  цвет  кожи,  а
черные брови ЯвлЯли резкий контраст с белой как лунь головой. “
него  был  характерный  длЯ  басков удлиненный овал лица и нос,
похожий на клюв хищной птицы. ѓлубокие морщины, точно сабельные
рубцы,  сверху  донизу  бороздили  его  щеки.  Ћбшитое  тусклым
галуном   подобие   ливреи   такого   цвета,   который  был  бы
головоломкой  длЯ   самого   опытного   живописца,   наполовину
прикрывало  песочную  замшевую  куртку, местами залоснившуюсЯ и
почерневшую в свое времЯ от трениЯ  кирасы,  что  придавало  ей
сходство  с  пЯтнистым  брюшком  куропатки;  Џьер  некогда  был
солдатом, и остатки военного  обмундированиЯ  составлЯли  часть
его штатского платьЯ.
     ‚  его  полудлинных  штанах  проглЯдывали и уток и основа,
ткань их до того истончилась, что стала  похожа  на  канву  длЯ
вышиваниЯ, и невозможно было определить, сшиты они из сукна, из
саржи  или  шерсти  с  начесом.  ‚сЯкий  ворс  давно сошел с их
плешивой поверхности, ни один евнух не мог бы похвалитьсЯ таким
гладким подбородком. ‚есьма приметные заплаты, сделанные рукой,
более  привычной  к  шпаге,  чем  к  иголке,  укреплЯли   самые
ненадежные  места,  показываЯ  заботу  обладателЯ  штанов об их
предельном  долголетии.  Џодобно   Ќестору,   эти   престарелые
панталоны  прожили три человеческих века. …сть веские основаниЯ
предполагать,  что  они  были   малиновыми,   но   эта   важнаЯ
подробность ничем не обоснована.
     ‚еревочные   подошвы,   привЯзанные   синими   шнурками  к
шерстЯным чулкам без ступни, служили Џьеру  обувью  по  образцу
испанских  альпаргат.  Џредпочтение  этим грубым котурнам перед
башмаками с помпонами или высокими сапогами,  несомненно,  было
отдано  только  ввиду  их  дешевизны,  ибо  во  всех мельчайших
подробностЯх одежды старика и  даже  в  позе  его,  исполненной
угрюмой  покорности, чувствовалась бедность, стойкаЯ, суроваЯ и
опрЯтнаЯ.
     ЏрислонЯсь к боковой стенке  очага  и  сложив  на  коленЯх
большие   руки   того   фиолетового  оттенка,  какой  бывает  у
виноградных листьев в позднюю осеннюю пору, он неподвижно сидел
напротив ‚ельзевула. Ђ кот с жалким голодным видом  примостилсЯ
на  остывшей  золе,  сосредоточив  весь свой интерес на хриплом
клокотании котелка.
     - —то-то  запаздывает  нынче   наш   молодой   хозЯин,   -
пробормотал  Џьер,  вглЯдываЯсь  сквозь  закопченные желтоватые
стекла единственного кухонного окна в даль, где  на  краю  неба
под  грЯдами  тЯжелых  дождевых  туч  угасала последнЯЯ полоска
заката. - —то за охота бродить одному по  ландам?  ‚прочем,  по
правде  сказать, врЯд ли где может быть тоскливее, чем здесь, в
замке.
     ђадостный  сиплый  лай  послышалсЯ  со  двора;  лошадь  на
конюшне  стала бить копытом и лЯзгать о край кормушки цепью, за
которую была привЯзана; черный кот,  совершавший  свой  туалет,
проводЯ смоченной слюной лапкой по бакенбардам и остаткам ушей,
прервал   это  занЯтие  и  направилсЯ  к  двери,  как  положено
приветливому и воспитанному животному, сознающему свой долг.
     „верь распахнулась; Џьер поднЯлсЯ, почтительно снЯл берет,
и вновь прибывший показалсЯ на пороге в  сопровождении  пса,  о
котором  уже  была  речь, - пес этот пыталсЯ прыгать, но грузно
оседал, отЯжелев от старости. ‚ельзевул не проЯвил к  Њиро  той
неприЯзни,  какую  коты обычно питают к собачьему племени, даже
наоборот, поглЯдывал на него очень дружелюбно, поводЯ  круглыми
зелеными  глазами  и выгибаЯ спину. ‚идно было, что они знакомы
не  первый  день  и  часто  коротают  вместе  времЯ  в  здешнем
уединении.
     ‚ошедший   был   барон   де   ‘игоньЯк,   владелец   этого
полуразрушенного поместьЯ, молодой человек лет  двадцати  пЯти,
хотЯ  на  первый  взглЯд он казалсЯ старше, настолько строгий и
сосредоточенный   был   у   него   вид.   ‘ознание    бессилиЯ,
сопутствующее  бедности,  согнало улыбку с его лица и стерло со
щек бархатистый пушок юности. ‚округ померкших глаз уже залегли
тени, и над впалыми щеками Явственно выступали  скулы;  усы  не
закручивались  лихо  кверху,  а  свисали вниз, словно плача над
скорбной складкой губ. Ќебрежно расчесанные  волосы  спускались
вдоль бледного чела прЯмыми черными прЯдЯми, указываЯ на полное
отсутствие кокетства, что так редко в молодом человеке, который
легко  бы  прослыл красивым, если бы совершенно не отказалсЯ от
желаниЯ  нравитьсЯ.   „авнишнЯЯ   затаеннаЯ   печаль   наложила
страдальческий отпечаток на лицо барона, которое могло бы стать
очень  привлекательным, если бы его скрасило немножко счастьЯ и
естественнаЯ в такие годы уверенность в себе не поколебалась бы
под напором непреодолимых неудач. Ћт природы ловкий и  сильный,
молодой барон двигалсЯ с такой вЯлой медлительностью, как будто
отрешилсЯ  от жизни. Љаждым своим сонным машинальным движением,
всей своей равнодушной повадкой  он  Явно  показывал,  что  ему
безразлично, куда идти, где быть.
     Ќепомерно  большаЯ  стараЯ  шлЯпа из помЯтого, прорванного
серого фетра спускалась ему до бровей, вынуждаЯ  задирать  нос,
чтобы  видеть окружающее; общипанное перо, смахивающее на рыбий
скелет, вздымалось над тульей  шлЯпы  с  намерением  изобразить
султан,  но, устыдЯсь своей дерзости, бессильно опадало сзади к
полЯм. ‚оротник из старинного гипюра, где ажурные просветы были
не только делом рук искусной кружевницы, но и приумножились  от
ветхости,  окружал шею поверх широченного камзола, который Явно
был сшит на человека более рослого и плотного, нежели тонкий  и
хрупкий барон. ђуки его тонули в рукавах камзола, как в рукавах
рЯсы,  а  ботфорты  с железными шпорами доходили ему до живота.
ќто причудливое одеЯние  принадлежало  покойному  отцу  барона,
умершему  несколько  лет  тому  назад,  а  теперь сын донашивал
платье, которое созрело длЯ старьевщика еще при  жизни  первого
владельца.  ‚  таком  нарЯде,  надо  полагать,  весьма модном к
началу прошлого царствованиЯ, барон имел смешной и вместе с тем
трогательный вид, - он казалсЯ своим собственным предком.  •отЯ
к  памЯти  отца  он  питал  чисто  сыновнее  благоговение и ему
нередко случалось прослезитьсЯ, облачаЯсь в  дорогие  реликвии,
как  будто  запечатлевшие  в  своих  складках  движениЯ  и позы
усопшего, однако молодому ‘игоньЯку не так уж нравилось  ходить
в  отцовских  обносках. Џросто другого платьЯ у него не было, и
он обрадовалсЯ, найдЯ на дне сундука  наследство  такого  рода.
…го  собственнаЯ  отроческаЯ  одежда  стала  ему мала и узка, а
отцовскаЯ, по крайней мере, не  стеснЯла  движений.  ЉрестьЯне,
привыкнув  чтить  эту  одежду  на старом бароне, не находили ее
смешной и на сыне и смотрели на нее с  тем  же  почтением;  они
одинаково  не  замечали  ни  дыр на полах кафтана, ни трещин на
стенах замка. Џри всей своей  бедности  ‘игоньЯк  в  их  глазах
по-прежнему   был   владетельным  господином,  и  упадок  этого
знатного рода не поражал их так, как поразил бы посторонних,  а
между  тем  поистине  странное,  и грустное и забавное, зрелище
ЯвлЯл молодой барон в  старых  отрепьЯх,  на  старой  клЯче,  в
сопровождении  старого пса, точь-в-точь рыцарь смерти с гравюры
Ђльбрехта „юрера.
     Ћтветив приветливым движением руки на почтительный  поклон
Џьера, барон молча сел к столу.
     ‘тарик  снЯл  с крюка котелок, вылил содержимое в глинЯную
миску на покрошенный заранее хлеб и поставил ее перед бароном -
такую деревенскую похлебку до сих пор едЯт в ѓаскони,  -  потом
достал   из   шкафа   кусок  студнЯ,  дрожавшего  на  салфетке,
посыпанной маисовой мукой, и водрузил на стол  дощечку  с  этим
излюбленным  здесь  кушаньем,  которое вместе с похлебкой, куда
был  брошен  кусок  сала,  -  судЯ  по  малому  своему   объему
украденный из мышеловки, - составило скудную трапезу барона. Ћн
ел  с  рассеЯнным  видом,  а  Њиро и ‚ельзевул расположились по
обеим сторонам его стула, в экстазе поднЯв морды и  ожидаЯ,  не
перепадет  ли  им  что-нибудь  с пиршественного стола. ‚ремЯ от
времени барон бросал Њиро кусок  хлеба,  от  соприкосновениЯ  с
ломтиками  сала приобретшего мЯсной запах, и пес ловил кусок на
лету.  Љожица  от  сала   досталась   коту,   который   выразил
удовольствие   глухим   урчанием,   поднЯв   при  этом  лапу  с
выпущенными  когтЯми,  вероЯтно,  чтобы  защитить   драгоценную
добычу.
     Љончив  этот  убогий  ужин,  барон  погрузилсЯ в тЯгостное
раздумье или отвлексЯ далеко не веселыми заботами. Њиро положил
голову на колено хозЯину и устремил на него  старческие  глаза,
подернутые голубоватой дымкой, в которых, однако, мерцала искра
почти  человеческого разума. Љазалось, он понимает мысли барона
и пытаетсЯ выразить ему свое сочувствие. ‚ельзевул то  мурлыкал
так  громко,  что  заглушил  бы  прЯлку  большеногой  Ѓерты, то
жалобно мЯукал, желаЯ  привлечь  рассеЯнное  внимание  хозЯина.
Џьер  стоЯл  поодаль,  застыв  в  неподвижности,  напоминаЯ  те
вытЯнутые в  длину  гранитные  статуи,  что  украшают  соборные
порталы,  и  почтительно выжидал, когда господин его, очнувшись
от дум, соблаговолит дать какое-нибудь распорЯжение.
     ’ем временем ночь уже надвинулась и густые тени  скопились
в  углах  кухни,  подобно  летучим  мышам, которые цеплЯютсЯ за
карнизы когтЯми своих  перепончатых  крыльев.  Џоследние  искры
огнЯ,  которые,  врываЯсь  в  трубу, раздувал шквалистый ветер,
бросали красочные блики на группу вокруг стола, свЯзанную между
собой печальным содружеством, еще сильнее подчеркивавшим унылое
безлюдие замка. Ћт семьи,  некогда  могущественной  и  богатой,
осталсЯ  один-единственный  отпрыск,  точно  тень  бродивший по
замку, населенному лишь призраками предков;  из  многочисленной
дворни  сохранилсЯ  всего  один  лакей,  который  служил своему
господину из чистой преданности и никем не мог быть заменен; от
своры в тридцать гончих  уцелел  один  только  пес,  дрЯхлый  и
полуслепой,  а  черный  кот  как  бы  воплощал  душу пустынного
жилища.
     Ѓарон знаком показал  Џьеру,  что  желает  удалитьсЯ.  ’от
зажег об угли очага просмоленную лучину, - удешевленный образец
светильника,   которым   пользуютсЯ  неимущие  крестьЯне,  -  и
отправилсЯ вперед, чтобы освещать путь своему господину; Њиро и
‚ельзевул присоединились к шествию;  в  дымном  неверном  свете
факела колыхались поблекшие фрески на стене вдоль лестницы, а в
столовой  как  будто  оживали лица на закопченных портретах, их
черные неподвижные глаза, казалось, с  жалостью  глЯдели  вслед
незадачливому потомку.
     Љогда   шествие   достигло   фантастической  спальни,  уже
описанной нами, старый слуга, подойдЯ к медному  светильнику  с
одной горелкой, зажег фитиль, изогнувшийсЯ в масле, как глист в
спирту,   выставленный   у  аптекарЯ,  после  чего  удалилсЯ  в
сопровождении  Њиро.  ‚ельзевул,  который  пользовалсЯ  особыми
привилегиЯми,   устроилсЯ   на  одном  из  двух  кресел.  Ѓарон
опустилсЯ  на  второе,  удрученный  одиночеством,  бездельем  и
скукой.
     …сли  комната и днем представлЯлась обиталищем привидений,
то вечером в зыбком свете медной лампочки  дело  обстоЯло  куда
хуже.   палеры  принимали  мертвенный  оттенок,  а  освещенный
охотник точно оживал на фоне  темной  зелени.  Џрицелившись  из
аркебузы,  он,  как убийца, караулил жертву, и красные губы еще
Ярче выступали на его бледном лице. Љазалось, это рот  вампира,
обагренный кровью.
     Ћт  сырости  огонек  лампы  потрескивал,  то вспыхиваЯ, то
затухаЯ, ветер гудел  в  коридорах,  как  орган,  и  непонЯтные
жуткие шумы раздавались в пустынных комнатах.
     Џогода  испортилась,  крупные  дождевые капли барабанили в
стекла окон, и те дребезжали,  сотрЯсаемые  шквалом.  Љазалось,
оконнаЯ  рама вот-вот поддастсЯ и распахнетсЯ, словно ее кто-то
толкал  снаружи.  ќто  бурЯ  наваливалась  на  утлую  преграду.
‚ременами,  вступаЯ  в общий хор, одна из сов, гнездившихсЯ под
крышей, испускала пронзительный крик, похожий на вопль ребенка,
которого режут, или сердито стучала крыльЯми в освещенное окно.
     Ќо владелец печального замка, привычный  к  этой  зловещей
музыке,  не  обращал  на  нее  ни  малейшего  вниманиЯ.  ’олько
‚ельзевул с беспокойством, присущим животным  его  породы,  при
всЯком   шорохе   настораживал   остатки   ушей   и  пристально
вглЯдывалсЯ в темные углы, словно различал в них нечто незримое
длЯ не приспособленного ко мраку человеческого глаза. ќтот кот,
Ясновидец с дьЯвольским именем и обличием, привел бы  в  трепет
всЯкого  менее  храброго, нежели барон; судЯ по загадочной мине
кота, немало удивительного должно было открытьсЯ ему  во  времЯ
ночных  прогулок  по чердакам и нежилым покоЯм замка, и не раз,
надо полагать, где-нибудь в дальнем  конце  коридора  бывали  у
него встречи, от которых человек поседел бы вмиг.
     ‘игоньЯк  взЯл со стола книжечку с вытисненным на потертом
переплете фамильным гербом и стал машинально перелистывать  ее.
ѓлаза  его прилежно скользили по строчкам, но мысли были далеко
и не желали сосредоточитьсЯ на одах и любовных сонетах ђонсара,
невзираЯ  на  их  превосходные  рифмы  и  хитроумные  повороты,
возрождающие искусство греков. ‚скоре он отбросил книгу и начал
расстегивать  камзол медлительными движениЯми человека, который
не хочет спать и ложитсЯ от нечего делать,  надеЯсь  в  дремоте
утопить  скуку.  ’емной  дождливой  ночью  в  разоренном замке,
затерЯнном в  океане  вереска,  так  тоскливо  слушать  падение
песчинок  на  дно  песочных  часов,  когда  на  десЯть  миль  в
окружности нет ни одной живой души.
     € в самом деле, у молодого барона, единственного на  земле
представителЯ  рода  ‘игоньЯков,  было  достаточно  поводов длЯ
грусти. …го предки расстраивали свое состоЯние на разные  лады:
одних  разорЯла игра, других - война, третьих - суетное желание
пускать пыль в  глаза,  в  итоге  каждое  поколение  передавало
последующему  все  скудевшее  достоЯние.  ”ьефы,  мызы, фермы и
земли, принадлежавшие к замку, отпадали  одни  за  другими,  и,
употребив неимоверные усилиЯ, чтобы восстановить благосостоЯние
семьи,   усилиЯ,  оказавшиесЯ  тщетными,  ибо  поздно  затыкать
пробоины, когда судно идет ко дну, - предпоследний ‘игоньЯк  не
оставил  в наследство сыну ничего, кроме разрушающегосЯ замка Я
нескольких десЯтин  бесплодной  земли  вокруг  него;  остальное
досталось кредиторам и ростовщикам.
     ’ощие  руки  нищеты  качали  колыбель  ребенка, и высохшие
сосцы питали его. ‚ раннем возрасте, лишившись матери,  котораЯ
зачахла  в этом обветшалом доме от скорбных мыслей о незавидной
участи сына, он не видел ласковой и любовной заботы, окружающей
детей даже в самых неимущих семьЯх. Ћтец, которого  он  все  же
искренне  оплакивал,  выражал  свое  внимание  пинками  в зад и
приказами  высечь  мальчика.  ’еперь  же  скука  так  одолевала
молодого  барона,  что  он  только порадовалсЯ бы, если бы отец
вновь поучил его на свой лад, потому что  отцовские  колотушки,
которые сын вспоминал, умилЯЯсь до слез, - это тоже вид общениЯ
с  себе  подобными,  а четыре года после того, как старый барон
упокоилсЯ под каменной плитой в  фамильном  склепе  ‘игоньЯков,
молодой  человек  жил  в полном одиночестве. ћношеской гордости
барона претило поЯвлЯтьсЯ перед местной знатью на  празднествах
и охотах без приличествующей его званию экипировки.
     €  в  самом  деле,  что сказали бы люди при виде барона де
‘игоньЯка, обрЯженного как бродЯга с большой дороги или сборщик
Яблок в Џерше? ќта же причина помешала ему нанЯтьсЯ в услужение
к какому-нибудь владетельному кнЯзю. Џотому-то многие полагали,
что род ‘игоньЯков угас, и забвение, вырастающее над мертвецами
быстрее, чем трава,  стирало  памЯть  об  этой  семье,  некогда
влиЯтельной  и  богатой,  и  мало  кто знал, что существует еще
отпрыск захиревшего рода.
     “же   несколько   минут   ‚ельзевул   проЯвлЯл    признаки
беспокойства,  он  поднимал  голову,  водил  носом,  словно чуЯ
опасность, он тЯнулсЯ  к  окну,  упираЯсь  лапками  о  раму,  и
пыталсЯ    взглЯдом    проникнуть   в   густую   темень   ночи,
исполосованную стремительными потоками ливнЯ;  его  наморщенный
нос  ходил  ходуном. ЏротЯжное рычание Њиро, нарушившее тишину,
подкрепило тревожную мимику кота, - положительно в окрестностЯх
замка, всегда столь спокойных, творилось нечто необычное.  Њиро
продолжал  лаЯть  со  всей  доступной  при  хронической хрипоте
силой. Ѓарон, не желаЯ быть захваченным  врасплох,  поднЯлсЯ  и
застегнул только что расстегнутый камзол.
     - —то  это вздумалось Њиро поднЯть такой шум? Ћбычно-то он
с самого заката храпит у себЯ в конуре,  как  пес  семи  спЯщих
отроков.  Њожет  статьсЯ,  волк  пробралсЯ к ограде? - произнес
молодой человек, снимаЯ со стены  шпагу  с  массивной  железной
чашкой  и  затЯгиваЯ  до  последнего  отверстиЯ поЯсной ремень,
который был сделан по мерке старого барона и мог дважды  обвить
стан его сына.
     ’ри  сильных  удара  с  правильными  промежутками сотрЯсли
входную дверь и стоном отозвались в пустынных покоЯх.
     Љто мог в такой поздний час нарушить одиночество  замка  и
тишину  ночи? Љакой незадачливый путник задумал постучать в эту
дверь, давно уже  не  открывавшуюсЯ  навстречу  посетителю,  не
из-за  недостатка  гостеприимства, а за отсутствием гостей? Љто
искал приюта в этой харчевне голода, в этой  цитадели  великого
поста, в этом убежище скудости и нищеты?


        II. ЏЋ‚Ћ‡ЉЂ ”…‘Џ€„Ђ


     ‘игоньЯк  спустилсЯ  с лестницы, рукой защищаЯ пламЯ лампы
от порывов  ветра,  грозившего  загасить  ее.  Ћтблеск  огонька
пронизывал его исхудалые пальцы, делаЯ их прозрачно-розовыми, и
хотЯ  на  дворе была ночь и следом за ним не солнце вставало, а
плелсЯ черный кот, все же он с полным правом мог присвоить себе
тот эпитет, которым старик ѓ