  герои ЊерлЯ на
каждом   шагу   ощущают,  что  рациональность   общества   ЯвлЯетсЯ  мнимой.
‘видетельство тому --  сам ”акультет -- нелепый аквариум, заброшенный в этот
чуждый  им  мир,  сама  система  их  учебы,  времЯпрепровождениЯ,  жизни.  Љ
современности  они относЯт  библейский вопрос: "Ќе  обратил ли  бог мудрость
мира сего в  безумие?" € тут же находЯт  ответ: "Џогублю мудрость мудрецов и
разум разумных отвергну".
     Ћттого  и   поЯвлЯетсЯ   в  романе  ЊерлЯ   странный  грЯзный  бородач,
разлегшийсЯ  на  полу  во  времЯ  митинга,  чтобы,  как  он важно  заЯвлЯет,
засвидетельствовать,  что  человек  не  создан  длЯ  прЯмостоЯниЯ. Ћттого  и
нецензурный жаргон -- в переводе он еще несколько смЯгчен, иначе наша бумага
попросту  не  выдержала  бы;  оттого  и  эпатирующие  надписи,  намалеванные
студентами  на  стенах ‘орбонны  и  Ќантера,  и  баррикады,  и  покореженные
автомашины, и как последнЯЯ ЯркаЯ деталь хеппенинга -- черный флаг на здании
театра "Ћдеон", оккупированном "„вижением 22 марта", которое родилось в день
действиЯ романа.
        <i>•улиганы? •улиганы.</i>
        <i>‹учше сунуть пальцы в рот,</i>
        <i>чем закиснуть куликами</i>
        <i>буржуазовых болот.</i>
        <i>(Ђ. ‚ознесенский)</i>
     ‚седозволенность (лозунг "‡апрещено  запрещать")  логично выродилась  в
сексуальный разгул, супрематический  плевок в лицо  буржуазному ханжеству  и
разобщенности "массового  общества".  ‚ольные  разговоры и  поступки  героев
романа  будут,  можно полагать, ошарашивать иных читателей,  но,  если их не
вразумит   авторскаЯ  ирониЯ,   стоит  учесть:  Њерль   описывает   реальную
действительность.  Џовод  длЯ первой  вспышки  в Ќантере  действительно  был
усмотрен  в  барьерах между  мужским  и  женским  общежитием.  Ђ  в  майском
"фольклоре"  тема  секса  занЯла  второе  место  после  темы революции.  …ще
лозунги:  "—ем  больше  Я  занимаюсь  революцией,  тем  больше  мне  хочетсЯ
заниматьсЯ  любовью", "Њы не боимсЯ  ничего  -- у нас есть пилюли".  ‚о весь
голос кричали майские  бунтари  о том, что не принЯто обсуждать  в приличном
обществе.  ‚ этих выкриках,  помимо  вызова традиционной морали,  слышитсЯ и
наивное опровержение столь же наивной трактовки революции как акта аскетизма
и жертвенности, и эхо все той же попытки самоутверждениЯ.
     "Џо-моему,  заниматьсЯ любовью  надо, как  воду  пьешь",  --  бравирует
†аклин, которую в конце романа чувство  личного одиночества едва не  доводит
до самоубийства.  ‚рЯд ли Њерлю  приходило в голову, что советскому читателю
фраза  его героини напомнит  пресловутую  теорию  "стакана  воды",  поветрие
которой затронуло нашу молодежь  20-х годов. €менно <i>затронуло  --</i> не больше.
Њногие  замечательные произведениЯ  того  времени  ("Ќалет" ‹.  ‘ейфуллиной,
"€санка"  ‚.  ‚ересаева,  "„невник  Љости  ђЯбцева"   Ќ.  Ћгнева  и  другие)
подтвердЯт: были и у нас подобные же проблемы, которые, однако, не разрушили
духовной  цельности нашей молодежи, достойно выдержавшей последующие  тЯжкие
испытаниЯ.
     €менно поэтому в изображении французского  студенческого движениЯ важно
не перейти грань, котораЯ отделЯет политический роман от эротического. •отЯ,
конечно,  эта грань с разных позиций ощущаетсЯ  по-разному.  "‘пать  или  не
спать -- у них как быть или не быть", -- пишет о героЯх ЊерлЯ ‚юрмсер. € все
же эти молодые люди  не так уж  порочны,  если сами попадают в легкомысленно
разбросанные   ими  капканы  добрых,  теплых  чувств,  в  ловушки  верности,
ревности, любви. Ђ  в том, что читатель  увидит это, --  бесспорнаЯ  заслуга
ЊерлЯ.
     Ќо  от  великого до  смешного,  как  известно,  один шаг.  ‡астрельщики
"„вижениЯ  22  марта"  воображали   себЯ   ‘амсонами,  сотрЯсающими   столпы
буржуазного храма,  а  в  июне американские  туристы  ходили  в  захваченный
студентами  "Ћдеон",  как  на  стриптиз.  ‹юбопытным  зрителЯм  было  не  до
философии при виде  столь красочного зрелища. Ђ интеллектуальный Џариж валом
валил на  словопрениЯ  студенческих проблемных комиссий  в ‘орбонне,  как на
выставки  этнографических  раритетов. ‘тремление  юных героев ЊерлЯ избежать
"фольклора" оказалось тщетным. "Ћна въелась в тебЯ, эта буржуазиЯ... Ћна все
втЯгивает в себЯ, даже движение протеста!"
     Љрупнейший  социолог  буржуазной  ”ранции  ђаймон  Ђрон,  которому  под
натиском майских  бунтарей  пришлось  оставить  кафедру  в  ‘орбонне,  решил
поквитатьсЯ  с  ними  в   своей  книге  "ЃесподобнаЯ  революциЯ".  Љарнавал,
маскарад,  сатурналии, исступление, клоунада  -- вот далеко  не полный набор
придуманных  им саркастических характеристик, отголосок которых мы встречаем
и  на  страницах романа. Ћднако Њерль не собираетсЯ вслед за ђаймоном Ђроном
надевать  на головы студентов  дурацкие  колпаки. “гол  зрениЯ ЊерлЯ  верен:
важно и в несерьезном увидеть серьезное, увидеть реальные проблемы.
     ‚сеотрицание, словесный  максимализм,  стихийность движениЯ --  все это
способствовало  выходу на авансцену ультралевых групп.  €з  романа  читатель
узнает, что  студенты Ќантера  сплотились вокруг анархистов, которые Явились
Ядром  "„вижениЯ  22  марта".  “дивлЯтьсЯ  этому не приходитсЯ.  ‘овременнаЯ
историЯ свидетельствует, что любое крупное народное движение, в  том числе и
революциЯ, выносит на  поверхность  экстремистские группы, влиЯние  которых,
однако,  быстро  сходит  на  нет.  ’ак  и во ”ранции  на  последний  митинг,
созванный  "„вижением 22  марта"  в конце июнЯ,  почти никто  не ЯвилсЯ. ‚от
почему   нельзЯ   отождествлЯть  студенческое   движение,  развивающеесЯ   в
разнообразных формах по сей  день, с "„вижением 22 марта"  и  подобными  ему
левацкими группами.
     Њерль довольно точно характеризует эти группки, остроумно высмеивает их
идеологию,  пародирующую марксизм, издеваетсЯ над  их прЯмо-таки религиозным
почтением  к  "свЯщенным   текстам",  живописует   их  междоусобную  грызню.
Ћбъективен он и тогда, когда говорит о самой зловредной из этих группировок,
котораЯ называет себЯ "марксистами-ленинцами"  и  котораЯ рабски  привержена
маоизму.
     Џосле  июнЯ  эти "эмэлы" в поисках пополнениЯ действительно отправились
на заводы, как это  делает ‘имон,  малоприЯтный персонаж  из романа. ‘егоднЯ
известно,  чем  завершились  эти  поиски --  неоправданными столкновениЯми с
полицией, бессмысленными  человеческими жертвами, уголовными преступлениЯми,
усилившими враждебность рабочих к экстремистам.
     Ћчень  достоверно выглЯдит  в  романе "‡а стеклом"  главарь  анархистов
Љон-Ѓендит,  студент из  ‡ападной ѓермании, искавший  в Ќантере не знаний, а
громкой  популЯрности,  Њерль  сумел  нарисовать  живой,  красочный  портрет
ловкого политического авантюриста, каких  нередко выбрасывают на поверхность
стихийные движениЯ.
     …ще до майского  кризиса Љон-Ѓендит нашумел тем,  что публично оскорбил
министра Њиссофа, прибывшего в Ќантер на торжественное открытие  спортивного
комплекса.  (‚прочем, Њерль не  упоминает  о том, что  сразу вслед  за  этим
Љон-Ѓендит принес Њиссофу письменные извинениЯ. ‚  этом факте, между прочим,
отразилсЯ  присущий   Љон-Ѓендиту   симбиоз   крикливости   и  осторожности,
подмеченный   Њерлем.  ‡аметим,  кстати,   что  во   времЯ  майских  событий
многомудраЯ  лондонскаЯ "’аймс" характеризовала  Љон-Ѓендита  как  "забавную
смесь реформиста  и революционера".)  “бедившись, что без наглости  славы не
добьешьсЯ, Љон-Ѓендит в разгар политического кризиса, 11 маЯ, проник  вместе
с   делегацией  университетских  профсоюзов   на  переговоры  с  ничего   не
подозревавшим ректором ‘орбонны, за что тот получил головомойку от министра.
Ђ через день, 13 маЯ, после триумфальной 800-тысЯчной демонстрации  единства
Љон-Ѓендит  в речи на  массовом митинге  допустил оскорбительные выражениЯ в
адрес коммунистических руководителей. ‘кандальнаЯ  известность, к которой он
так  стремилсЯ,  была  ему  обеспечена.   ‘амый  распространенный  в  стране
иллюстрированный еженедельник "Џари-матч" вышел с его портретом  на обложке,
†ан-Џоль  ‘артр  взЯл у него интервью, а крупнейшие буржуазные  издательства
”ђѓ  и  ”ранции  выпустили  массовым  тиражом  его  книгу,  опус  столь   же
претенциозный, сколь  и невежественный  (достаточно  сказать,  что  истинным
героем русской революции он  объЯвлЯет... Њахно).  ‡везда бульварной хроники
-- таков естественный финал карьеры Љон-Ѓендита.
     "‹евацкие" взглЯды длЯ него  лишь броскаЯ  упаковка,  чтобы было  легче
себЯ "продать" средствам массовой информации. ќтими поисками саморекламы  он
ничем не отличаетсЯ от любого  буржуазного политикана.  ‚ романе  ЊерлЯ  "‡а
стеклом" полицейский осведомитель Ќунк  с  невольным восхищением взирает  на
Љон-Ѓендита и его присных:  "‚о главе этих группок стоЯт  "политики",  ума и
решительности которых нельзЯ  недооценивать". €менно потому,  что комплимент
столь сомнительный, он звучит как пощечина.
     Ќо  нельзЯ  ставить  знак  равенства  между  Љон-Ѓендитом  и бунтующими
студентами. Њерль  с  обоснованной  симпатией  относитсЯ  к одному  из своих
героев, юному анархисту „авиду. €бо тот при всех своих заблуждениЯх способен
думать,  сомневатьсЯ,  искать,  и, возможно, как предощущает  автор,  в один
прекрасный день он опрокинет  своих  нынешних идолов. Љак здесь не вспомнить
призыв  ‹енина  к "исторической  снисходительности"  в  отношении  искренних
левых,  его  требование  --  относитьсЯ  "как  можно  терпеливее"  к ошибкам
"кипЯщей, бурлЯщей, ищущей молодежи", старатьсЯ "исправлЯть  их постепенно и
путем  преимущественно  убеждениЯ,  а не  борьбы".  Ќе стоит, следовательно,
смешивать болезнь "левизны"  с больными: с первой необходимо боротьсЯ, тогда
как вторые нуждаютсЯ в заботливом лечении.
     ѓлавнаЯ беда  „авида  и  ему подобных --  все  то же  тепличное стекло,
отделЯющее  их от  внешнего мира. Ќазвание  романа отражает  самоограничение
автора -- университет и ничего более, но оно  в свою  очередь есть следствие
изолированности его  героев. —тобы дать  читателю ее  ощутить,  Њерль ввел в
роман "с  той  стороны  стекла" молодого рабочего-алжирца Ђбделазиза. ‘трого
говорЯ,  длЯ действиЯ Ђбделазиз излишен -- он  нужен  лишь  как своеобразный
экран, на который проецируютсЯ черты героев романа. €бо длЯ "сопереживающих"
студентов он воплощает  сразу  оба источника их "комплекса вины",  оба  слоЯ
угнетенных и эксплуатируемых -- рабочий класс и слаборазвитые страны.
     ‘  изумлением  взирает  на Ђбделазиза „авид.  "’ы рабочий? -- вопрошает
возлюбленнаЯ  „авида  Ѓрижитт,  широко  открыв глаза. --  Џравда?  ЌастоЯщий
рабочий?"  ’очно   перед   ними   редкостное,  экзотическое  существо.   „а,
действительно,  и  пролетариат,  и  "третий мир"  длЯ них  экзотика, им  они
сочувствуют, питают к ним почти восторженное почтение, но понимают ли они их
истинные  проблемы?  „авид и  Ѓрижитт обхаживают Ђбделазиза, лелеют его, как
любимое  дитЯ. Ѓрижитт с наслаждением предвкушает, как она будет проходить с
ним школьную программу (и из чувства  симпатии к  угнетенному готова сделать
его своим  любовником), „авид  находит  длЯ него комнату. Ђ  бедный  алжирец
ошарашен свалившимисЯ на него благами, а уж о такой прелести, как Ѓрижитт, и
думать  боитсЯ.  …го   мечты  скромны,  они  несоизмеримы  с  теми  мировыми
проблемами,  над которыми  ломает  голову  „авид.  Џросто Ђбделазиз  и „авид
мыслЯт  и чувствуют в разных  плоскостЯх. €звестно, между прочим, что  в мае
обитатели  нантерской  "общаги"  попытались  сплотить  рЯды  с  такими,  как
Ђбделазиз,   алжирскими    рабочими-эмигрантами,    обитателЯми    соседнего
бидонвиллЯ. Ћднако студентов постигла полнаЯ неудача.
     ‘опоставление   „авида   и  Ђбделазиза   как  нельзЯ   лучше   передает
бесплодность абстрактного революционаризма, тотального отрицаниЯ.
     Ћбраз Ђбделазиза выписан автором с большим сочувствием и пониманием его
личных  проблем.  Ќо замечает ли Њерль,  что  он  впадает при этом  в  некую
патерналистскую снисходительность? —то,  воплотив рабочий  класс  и  "третий
мир"  в  своем  Ђбделазизе,  не  типичном  ни  как  рабочий  -- он  пришлый,
иммигрант,  ни как алжирец  -- он изгой, -- автор тем самым  облегчил и снЯл
эти  вполне реальные проблемы? Ђбделазиз вызывает  симпатию своей мЯгкостью,
своим прЯмо-таки ручным  характером,  но много  ли здесь  общего с  гневом и
отчаЯнием,  накопившимисЯ  в  душе  отсталого, но  пробудившегосЯ  "третьего
мира"?
     ‚ыражение   солидарности  с   народом   развивающихсЯ  стран,   тЯга  к
самоотождествлению  с революционерами "третьего мира"  --  характернаЯ черта
современных умонастроений  левой интеллигенции и студенчества ‡апада. ‚ этой
тЯге  и благородство протеста против насилиЯ, и  сочувствие борьбе слабого с
сильным, и ностальгиЯ по мученичеству.  Ћни тратЯт массу  сил  длЯ выражениЯ
поддержки борющемусЯ вьетнамскому народу, который длЯ них достаточно туманен
и загадочен. Џрочтите, как героинЯ романа  †озетт  ‹ашо  хочет пострадать за
‚ьетнам -- длЯ того чтобы  жизнь ее обрела смысл.  ‘оциально-психологические
корни этой  солидарности приходитсЯ искать,  следовательно, внутри мЯтущейсЯ
души  западной  интеллигенции.  ‚   самоотождествлении  с  "третьим   миром"
доминирует  болевое  ощущение  собственных проблем,  восприЯтие  современной
технической,   рациональной   цивилизации   как   тотально-репрессивной    и
бесчеловечной, на фоне которой ее антипод -- "третий  мир" -- воспринимаетсЯ
как   воплощение  естественности  и   гуманности  <sup>1</sup>.   ‘тановитсЯ
понЯтным, почему анархистские группы снискали себе популЯрность прежде всего
безоговорочной поддержкой сражающегосЯ ‚ьетнама,  почему —е  ѓевара, герой и
мученик "третьего мира", стал  знаменем бунтующих студентов. Ќа гребне волны
солидарности студенчества с "третьим миром" возникла и мутнаЯ  пена маоизма,
влиЯние которого на ‡ападе, однако, несоизмеримо с шумихой вокруг него.
     <sup>1</sup> ќта тема подробно разобрана в интересной статье Љ. ѓ. ЊЯло
"Џроблема  "третьего   мира"  в   левоэкстремистском   сознании"   ("‚опросы
философии", 1972, No 1).

     ‚ такой  солидарности с угнетенными  присутствует  аспект встревоженной
совести, и все же это  аспект "видениЯ через себЯ", видениЯ ограниченного, в
конечном счете  абстрактного  и  эгоистического.  €менно  так  рассматривала
студенческаЯ масса, о которой  повествует  Њерль,  свой, французский рабочий
класс. „аниель ’оронто, обуреваемаЯ острым чувством одиночества, размышлЯет:
"Љто из нас познакомилсЯ... хотЯ бы с одним из 40000 нантерских рабочих?" ‚о
времЯ  майских  событий  обитатели  "общаги"  попытались восполнить  и  этот
пробел. Ќо вот что  пишет симпатизирующий  им ќпистемон: "џ много раз слышал
злополучный лозунг "научить рабочих азбуке". ‘туденты отказываютсЯ принимать
традиционную университетскую культуру,  и в то же времЯ они  готовы принести
ее   "несчастным  пролетариЯм,  которые  не  обладают  никакой   культурой".
Љультура, которую дает физический труд, владение технической специальностью,
ответственность   перед   семьей,   товарищами  по  профессии,   профсоюзом,
длительные контакты с собратьЯми по труду -- обо всей этой культуре студенты
и  не подозревают". Ќе удивительно, что рабочие отвергли тон снисходительной
благотворительности,  только  усиливавший  некоммуникабельность,  о  которой
столько сейчас говорЯт.
     Ќо если гора  не идет к  Њагомету, то Њагомет  идет к  горе.  ‚о  времЯ
бурного маЯ бунтовщики из университетов решили сами проникнуть на  бастующие
заводы. Ћднако при всем благожелательном отношении к ним рабочие  не открыли
им ворот. "Џочему?"  -- недоуменно  спросила одна студентка рабочего  завода
"ђено". "‚ы  будете все  ломать,  а расплачиватьсЯ потом  придетсЯ  нам", --
ответил  тот.  €з романа  ЊерлЯ читатель  лишний  раз  узнает,  что "леваки"
считают экономическую борьбу рабочего класса оппортунистической, утверждают,
что  пролетариат  заражен  мелкобуржуазной  идеологией  и  изменЯет   своему
революционному призванию. Ћни хотели бы втиснуть рабочий класс в прокрустово
ложе  своих  абстрактных  революционаристских  схем  и  негодуют,  когда тот
отказываетсЯ  играть  предписываемую  ему  роль.  Ћни  хотЯт, чтобы  рабочий
вдохновлЯлсЯ одними лишь идеальными мотивами, а тот живет в реальном мире со
своими   вполне   земными   заботами.  €менно   поэтому  передовые   рабочие
воспринимают экономические требованиЯ не просто  как борьбу за "бифштекс", а
как  путь  втЯгиваниЯ всего класса в  движение  за  коренное  преобразование
общества; не случайно  экономическаЯ  борьба  все чаще обретает политический
характер.  "‹еваки" направлЯлись в  мае  на заводы под  флагом  собственного
революционного  первородства. Ђ  ведь за  спиной  рабочих  был  долгий  путь
непрерывной  и тЯжелой классовой  борьбы.  €менно рабочие  впервые применили
такую форму борьбы, как занЯтие заводов, хотЯ  "леваки" и здесь претендовали
на  приоритет. †ан-Џоль ‘артр, принЯвший  на себЯ  мало  приличествующую ему
роль идеолога "леваков", назвал майское выступление студентов "детонатором".
‚ ответ генеральный секретарь  ”ранцузской компартии  ‚альдек ђоше остроумно
заметил, что говорить о "детонаторе" --  значит "согласитьсЯ  с  тем, что  в
рабочем  классе  накоплен  запас  горючих  веществ".  “  иронического  ЊерлЯ
коммунист  †оме  размышлЯет про  себЯ: "Џопробовали бы рабочие заикнутьсЯ об
оккупации  административных помещений  у себЯ на заводе!  ‚от  это  было  бы
серьезно! ѓде танки? Љо мне, †юль  Њок!" Љонечно, †оме мог  и не предвидеть,
что правительство в сложившихсЯ позже условиЯх не рискнет изгонЯть рабочих с
заводов  силой.  Ќо  †оме  прав  в  следующей  своей  фразе  --  Њерль,  как
объективный писатель, не  мог ее не написать: "Љогда бесЯтсЯ эти барчуки, им
разбитую посуду  прощают". €бо единственный раз,  когда полициЯ  стрелЯла во
времЯ майско-июньских событий, она стрелЯла  в рабочих. €менно рабочие своей
борьбой придали движению подлинно общенародный характер, именно вступление в
борьбу   рабочей,  коммунистической  партии  вызвало   настоЯщую  тревогу  у
руководителей ЏЯтой республики.
     ђешив разбить стекло, отделЯвшее  их от внешнего мира,  студенты  пошли
напролом  и  --  порезались  об  осколки.   Ћтравленные   предубеждением   к
организации, они не  захотели признать, что только партиЯ, соединЯющаЯ столь
желанное  длЯ  них  понимание  общественных процессов  с  принадлежностью  к
революционному  классу, может вывести  их из-за стекла  в реальную  жизнь. ‚
романе  "леваки" затыкают  рот  †оме.  ’очно  так же было на самом деле.  25
апрелЯ  перед нантерскими  студентами  попыталсЯ выступить член –Љ компартии
†юкен, специалист по  проблемам университета.  …му  не дали говорить. ’ем не
менее  13 маЯ  тот  же  †юкен написал в  "ћманите" о бунтующей  студенческой
молодежи:  "Њы  должны не поучать  ее как догматические  родители,  а просто
помочь ей найти свой путь".
     Џотому-то коммунисты поддержали и поддерживают студенческую массу, хотЯ
ее позиции  не всегда и не во всем совпадают с пролетарскими --  она нередко
ведет  борьбу не на  том  фронте, на котором следует.  Џотому-то и тЯнутсЯ к
коммунисту †оме  мЯтущиесЯ  герои  романа, что  он  внушает столь нужное  им
чувство уверенности, порождаемое могучей партией, котораЯ стоит за ним. „а и
его холоднаЯ  деловитость в  личных отношениЯх, котораЯ, вероЯтно, покоробит
читателЯ,  определЯетсЯ,  видимо,  незыблемой  иерархией  ценностей: партиЯ,
политическаЯ  работа  длЯ него  на первом  месте, все  остальное попросту не
заслуживает эмоциональной отдачи.
     Џравда,  некоторые   персонажи  иронизируют  над  †оме   --   над   его
основательностью,   дидактичность",   готовностью   подчинЯтьсЯ    партийной
дисциплине. Ќо более всего их раздражает его благоразумие. Џосле маЯ -- июнЯ
"леваки" не могли простить компартии отказа снЯть предохранительный клапан с
революционного котла. Ќо пойти  на восстание, когда большинство  народа было
против  этого, означало бы изолировать авангард рабочего класса, означало бы
кинутьсЯ  в  опасную авантюру,  последствиЯ которой могли бы быть пагубными.
’ак  объЯснил  позицию своей партии ђено Ђндрие, главный редактор "ћманите".
†.-ђ. ’урну, который в своей книге подробно рассказывает, насколько серьезно
готовилась  буржуазиЯ  применить  все  средства  длЯ   подавлениЯ  возможной
революции, делает вывод:  компартиЯ могла бы взЯть власть, но не  смогла  бы
удержать ее.
     ђезультаты  студенческого голосованиЯ 22 марта, приводимые  Њерлем,  --
142  за  занЯтие факультета, 2 против при  3  воздержавшихсЯ  -- исторически
точны.  ‚  Ќантере коммунисты  были слабее,  чем в других местах, -- они  не
успели развернуть политическую работу на новом факультете, да и мало кто мог
предполагать,   что  студенческое   движение  приобретет   такое   значение.
ЋбразовалсЯ вакуум, который  и  заполнили  "леваки".  Ќо  с той поры  прошло
времЯ,  и компартиЯ  укрепила  свои позиции в университете, в  том числе и в
Ќантере. €бо она дает "толпе одиноких" то драгоценное чувство локтЯ, которым
так дорожит  „ениз.  ‚ мае 1968  года  Љон-Ѓендит заЯвил: "‹озунги партии не
производЯт   больше  впечатлениЯ  на  молодежь".   Ћднако  в  1969  году  на
президентских  выборах, принесших  победу Џомпиду,  кандидат коммунистов †ак
„юкло  получил более 21% голосов, кандидат "леваков" студент-троцкист Љривин
-- всего 1%. Ќа состоЯвшемсЯ в 1970  году XIX  съезде ”ранцузской  компартии
было  объЯвлено, что юноши и девушки моложе 25 лет составлЯют четверть новых
членов партии. €сториЯ, таким образом, внесла свои поправки в роман.
     Ќу   а   что   же  сейчас   делаетсЯ  "за  стеклом"?   Ќовый  закон  об
университетской реформе, выработанный  не  без учета студенческих дискуссий,
решил некоторые наболевшие  проблемы: исключил ненавистную  "селекцию",  дал
вузам  известную  автономию,  выделил   дополнительные  средства  на  высшее
образование. ‘туденческое движение  попритихло. Ќо списывать его в архив нет
оснований.  ‚едь   модернизациЯ   буржуазного   университета,  хотЯт   этого
реформаторы или нет, в конечном счете расчищает  путь  длЯ  его втЯгиваниЯ а
классовую борьбу.
     ‘текло  --  материал  хрупкий.  —ерез полтора месЯца после днЯ действиЯ
романа  стекло нантерского  "аквариума"  разлетелось  вдребезги под  напором
реальной жизни. ‘илы,  которые получили в  мае  боевое  крещение, продолжают
развиватьсЯ -- не только во ”ранции, но и в других странах ‡апада. Њайские и
последующие событиЯ показали, что современный  капитализм  не застрахован от
острых и неожиданных политических кризисов. € мы еще услышим о героЯх ђобера
ЊерлЯ.
     …. Ђмбарцумов

        <i>Џђ…„€‘‹Ћ‚€… Ђ‚’ЋђЂ</i>

     ‡амысел этого романа не  датируетсЯ майским кризисом, он возник раньше.
…ще  в  ноЯбре  1967  года,  то  есть  за несколько  месЯцев до баррикад,  Я
поделилсЯ с моими студентами  планом этой  книги и попросил помочь мне --  Я
хотел узнать  их поглубже.  ђечь  шла о том, чтобы каждый рассказал  о себе,
ничего  не  приукрашиваЯ и  ничего  не  утаиваЯ.  Џоначалу  они  соглашались
неохотно,  но,  по  мере того  как  распространЯлсЯ  слух,  что  эти  беседы
"занЯтны",  увлекались  все  больше.  џ   тогда  отметил  не  без  некоторой
внутренней  иронии,  что  профессору, чтобы  быть "занЯтным",  даже  незачем
открывать рот -- достаточно  уметь слушать. ‚прочем,  Я нисколько не  ставлю
себе это в заслугу. џ  ждал  от студентов откровенности, она  превзошла все,
что Я мог вообразить. Ћсмелюсь даже сказать, что временами Я просто не знал,
куда деватьсЯ.
     ‚ероЯтно, Я мог бы обойтись и без их интервью, поскольку, проведЯ свыше
сорока лет в университете, Я знал все тайны этого двора. Ќо хотЯ Я и  всегда
общалсЯ со своими учениками,  мне подумалось, что  представлЯетсЯ подходЯщий
случай пройти "курс повышениЯ квалификации", умножив эти контакты. ЃлагодарЯ
им Я  добилсЯ, несмотрЯ  на мой  возраст, -- как бы  это  выразитьсЯ? -- ну,
скажем, известной  степени  сближениЯ, во  всЯком случае  на  уровне  идей и
Языка. Ѓолее  того, временами у менЯ даже возникало бодрЯщее ощущение, что Я
--  один из них. Ќо  Я готов признать, что это была иллюзиЯ. €ли,  возможно,
некое раздвоение личности, небесполезное длЯ моего замысла.
     Њайские  событиЯ  пролили  новый  свет  на  мою  затею, не  изменив  ее
существа.  џ собиралсЯ описать будничную  жизнь  студентов  Ќантера,  а  эта
жизнь, разумеетсЯ, так и  осталась  будничной  длЯ большинства  из  них даже
тогда, когда  движение  протеста самой  активной  части  приобрело  характер
драматический.  ‚от  почему после  долгих  размышлений Я  избрал  в качестве
объекта повествованиЯ  один день -- 22 марта 1968 года. „лЯ двенадцати тысЯч
нантерских студентов в этих сутках не было ничего из  рЯда  вон  выходЯщего.
Ћни  прожили  этот  день,  как  обычный  день  конца  утомительного  второго
триместра. Ћднако длЯ ста сорока из них день 22  марта  увенчалсЯ оккупацией
административной башни и зала “ченого совета.
     џ  отлично сознаю, что 22 марта,  которое  в  тот момент представлЯлось
всего лишь одним из эпизодов гошистской герильи против  властей предержащих,
было  освЯщено <i>последующими  событиЯми</i> и приобрело длЯ участников  оккупации
особое значение, стало символом, дало  имЯ движению, претендовавшему на  то,
что  оно  полнее, чем  любое другое, воплощает "дух революции".  Ћднако  длЯ
романиста,   который  стремитсЯ  восстановить   истинную  сущность  момента,
освободив  его  от торжественного грима, наложенного  €сторией,  22 марта --
часть нантерского быта, и этот день не может быть вырван из повседневности.
     ЊенЯ ни в коей мере не смущает сосуществование в моем романе персонажей
реальных (декан  ѓраппен, асессор Ѓоже, ученый  секретарь  ђивьер, студенты:
Љон-Ѓендит, „ютей,  ’арнеро,  Љсавье  ‹англад)  и вымышленных (все остальные
герои романа, которых Я здесь не  называю). Њне  было бы, однако, неприЯтно,
если  бы  стали подбирать  ключ к  этим  последним. Џодобно тем  художниками
средневековьЯ, которые,  забавлЯЯсь, изображали  в  уголке полотна,  в толпе
мужчин и женщин, своего соседа-булочника, мне случалось написать с натуры --
причем вполне доброжелательно --  два-три третьестепенных  характера. Ќо все
персонажи первого плана  вымышленные, их портреты  составлены из черт разных
людей, с  которыми мне довелось  столкнутьсЯ за годы моей  преподавательской
деЯтельности, не обЯзательно даже в Ќантере. џ хочу здесь особо подчеркнуть,
что Ќунк -- персонаж, к сожалению, вполне достоверный  -- был мной придуман.
’очнее  говорЯ,  Я  перенес  в  Ќантер многое из  того, что наблюдал, о  чем
раздумывал не только там.
     ЋсуществлЯЯ свой  замысел, Я  использовал  -- надеюсь, обновив его,  --
прием,  "вышедший из моды" (далее станет понЯтно,  почему Я беру эти слова в
кавычки),   бытовавший   в   литературе  тридцатых   годов  нашего  века   и
именовавшийсЯ тогда,  если Я  не  ошибаюсь, "симультанеизмом". ђечь идет  об
изображении  персонажей,  чьи жизни протекают обособленно друг  от  друга  и
параллельно в  одном  и  том же месте и  в одно и то же времЯ. џ использовал
именно  этот  тип  повествованиЯ,  потому  что в  исповедЯх  студентов  тема
одиночества  и некоммуникабельности сразу же встала передо  мной как главнаЯ
тема студенческой жизни в Ќантере. ’ак что Я выбрал этот прием не  случайно.
Ћн был мне навЯзан самим замыслом.
     џ подчеркиваю эпитет  "вышедший  из  моды",  поскольку еще в  1962 году
некий критик, выступаЯ по  радио, охарактеризовал этим словом (разумеетсЯ, в
уничижительном  смысле) манеру,  в  которой был написан мой  роман "Ћстров".
„олжен признатьсЯ, что Я до сих пор не понимаю, как интеллигент может видеть
в моде критерий оценки литературного произведениЯ.
     ‚ развитом  индустриальном обществе, где необходимо  подстегивать спрос
ради  увеличениЯ  прибыли, навЯзчиваЯ реклама прививает  публике  ненасытную
жажду  нового.  ќто  заразительно,  наше   сознание   привыкает  к   мистике
потреблениЯ,  разлитой  в атмосфере,  и  страсть  ко всЯкого рода новомодным
штучкам все  сильнее  охватывает даже области,  которые, подобно искусству и
литературе,  не имеют прЯмого отношениЯ к  техническому прогрессу.  ’ут мода
проЯвлЯетсЯ  с  тем  большим деспотизмом и  непререкаемостью,  что  она  еще
произвольней. Ћт романа,  например, новаЯ вера, насчитывающаЯ  уже несколько
лет, требует ломки повествованиЯ, ликвидации фабулы, уничтожениЯ персонажей.
‚ конечном итоге автор ставит под сомнение себЯ самого и самоистреблЯетсЯ.
     џ вообще  отношусь с опаской  к  системам, которые считает  необходимым
создать себе художник. џ  уже но раз замечал,  что  скорее  всего устаревает
именно то, в чем тот или иной писатель усматривал необычайное новаторство. €
если его творчество продолжает  жить, то в силу  совершенно иных достоинств.
‚озьмите ‡олЯ  -- крайности его натурализма кажутсЯ нам  весьма устаревшими.
Ќо  его  лиризм  не  утратил  силы.  ЏредвзЯтое  эстетство  Ћскара  “айльда,
казавшеесЯ  в  его  времЯ  отчаЯнно  смелым  "воплем  моды", сейчас выглЯдит
допотопным,  чего  никак не  скажешь  о  великолепном  реализме  "Ѓаллады  о
ђедингской  тюрьме". Џоистине, в этой  удаче заключена некаЯ ирониЯ.  “айльд
как  художник  достиг  здесь подлинных  вершин  именно  потому, что  изменил
собственной системе.
     џ  не против приемов саморазрушениЯ романа,  как таковых, хотЯ  мне как
читателю  они кажутсЯ  довольно  утомительными,  монотонными и,  как  это ни
парадоксально, конформистскими. Џусть нас и оповещают периодически  о смерти
романа, этот жанр настолько живуч, что может, подобно “голино,  питать себЯ,
раздираЯ  собственную плоть. Ћднако приемы  такого рода  не  соответствовали
самому характеру моего замысла.
     џ  не  исходил из  абстрактного замысла,  который  затем  все  сводит к
отрицанию. џ хотел, как  уже сказано, описать повседневную жизнь  Ќантера на
протЯжении обычного днЯ,  закончившегосЯ, однако,  к  вечеру  событием,  как
считали его участники, из рЯда вон выходЯщим. Њне нужны были, следовательно,
достоверные персонажи,  реальные ситуации, свЯзное повествование. € главное,
мне никак нельзЯ было публично совершать самовлюбленное харакири -- ведь длЯ
того, чтобы придать своей фреске определенный смысл, Я должен был оставить в
живых автора с его субъективным взглЯдом на все происходЯщее.
     Ћднако  именно субъективный  авторский  взглЯд  вызывает у  менЯ  здесь
некоторую тревогу. ‚ "‡а  стеклом" впервые после романа "‘мерть мое ремесло"
Я  отношусь к  событиЯм, которые  воспроизвожу, со  смешанным чувством. џ не
хочу сказать, что до  сих пор был манихеистом, вовсе  нет. ‚  романе "‘мерть
мое  ремесло",  например,  выносЯ  беспощадный  приговор  коменданту  лагерЯ
Ћсвенцим,  Я  при  этом описывал персонаж  изнутри,  возбуждаЯ  временами  у
читателЯ  чувство жалости,  которого он сам стыдилсЯ.  € тем не менее в этом
романе, так же как впоследствии в романах  "Ћстров"  и  "ђазумное животное",
было Ясно, на чьей  стороне  симпатии автора. Ќе  совсем  так обстоит дело в
романе "‡а стеклом".
     …сли  Я  не ошибаюсь,  кажетсЯ, ’олстой, воздав  должное таланту и дару
наблюдательности  —ехова,  добавил,  что  "до  сих  пор  нет  у  него  своей
определенной точки зрениЯ" на жизнь <sup>1</sup>.  Љогда мне  стало известно
это суждение,  Я, помнитсЯ, полностью с  ним согласилсЯ. Њне представлЯлось,
что  тщательное  описание реальных персонажей  не может быть  самоцелью, оно
должно  подводить,  хотЯ  бы  косвенно,  к "определенной  точке зрениЯ". "‡а
стеклом" ни к чему  похожему  не подводит, и,  таким образом,  Я  вступаю  в
противоречие со своим собственным кредо.
     <sup>1</sup> ‘овременнаЯ —ехову критика адресовала ему тот  же упрек  в
еще  более схематичной  форме уже  как драматургу: его философиЯ объЯвлЯлась
"расплывчатой", потому что ей удавалось быть "одновременно и оптимистической
и  пессимистической". џ  не  убежден,  что  как  раз эта "расплывчатость" не
оцениваетсЯ   сейчас   критикой  по-иному,   как   способность  объЯть   всю
изменчивость реального мира. -- <i>Џрим. автора.</i>

     …сли  это ошибка, Я признаю себЯ виновным. џ  пыталсЯ точно передать те
чувства, которые вызывала во мне нантерскаЯ действительность,  а эти чувства
были по меньшей  мере смешанными  -- одобрение соседствовало  с  антипатией,
неодобрение   с  сопричастностью.   џ  прекрасно   понимаю,   что   подобное
сосуществование   противоположностей   выливаетсЯ   в  рЯде  мест  романа  в
ироническое отношение к тому, о чем Я пишу. Њежду тем можно любить иронию за
целостность  и  богатство  восприЯтиЯ  действительности,  но в  то  же времЯ
опасатьсЯ  этой  иронии, как  жизненной  философии.  џ  лично  предпочел  бы
ответить на  событиЯ, которые  наблюдал, с  большей определенностью.  Ќо,  с
другой стороны, Я не вижу, почему,  во имЯ каких государственных соображений
Я должен прикидыватьсЯ уверенным, когда это не так.
     ђ. Њ.

        <i>—Ђ‘’њ Џ…ђ‚Ђџ</i>

        I
     ’ам, где ныне выситсЯ ЌантерскаЯ  церковь, в ‘редние  века юные девицы,
зачав  по  неосмотрительности,  молили   свЯтую  †еневьеву  избавить  их  от
нежелательного  материнства.  Ћни  ЯвлЯлись  из  столицы,  и покровительница
‹ютеции, простираЯ свою  заботу и на этих заблудших парижанок, порой внимала
их молитвам.  Ћднако шли века,  и  свЯтаЯ  мало-помалу  утратила  то ли свое
могущество,  то ли дух состраданиЯ. Џаломничества  прекратились, материализм
одержал верх. € вскоре парижане стали  приезжать  в Ќантер  только длЯ того,
чтобы насладитьсЯ его колбасами, пирожными и винами.
     Ќезавидное  благоденствие. Ќантер  прозЯбал, хотЯ и мог похвастать тем,
что  во  времена ‹уи-”илиппа через него прошел,  плюЯсь и пыхтЯ,  первый  во
”ранции  железнодорожный  состав. Џожарные  сидели  дома,  греЯсь  у  своего
огонька. „оходы лавочников упали, политические  страсти угасли, девицы блюли
чистоту, а пуще всех хранила ее ђоза Ќевинности, ежегодно избираемаЯ местным
муниципалитетом  с  благословениЯ  кюре. Љак  ни  сильна  была  крестьЯнскаЯ
подозрительность, питавшаЯ  право  вето, которое молчаливо  признавалось  за
исповедником, его участие в церемонии, как ни странно, показалось неуместным
префекту полиции ‚торой империи. "џ не нахожу в документах, -- писал он мэру
города,  --  никаких  указаний,  которые  могли  бы оправдать  вмешательство
свЯщеннослужителЯ  в обсуждение вопроса".  Ќа  следующий  год аббат  осталсЯ
дома, так что перваЯ ђоза Ќевинности, не освЯщеннаЯ церковью, была избрана в
Ќантере еще до установлениЯ ’ретьей республики.
     Џолвека   пронеслось  над   Ќантером,   не  нарушаЯ  его   девственного
спокойствиЯ. ‘  момента  установлениЯ  ’ретьей республики и  до зари XX века
население увеличилось всего на несколько тысЯч душ.  ‘импатичный  городок  с
извилистыми  улочками, теснившимисЯ вокруг  мэрии в стиле рококо,  Ќантер  в
1900  году  был окружен  бескрайними полЯми, среди которых  были  разбросаны
редкие  деревни  и  фермы.  Ћдна  из  таких  деревушек  --  ‹афоли  --  едва
насчитывала десЯток лачуг.
     Џриобретенные муниципалитетом или ставшие  предметом спекулЯции пашни и
луга вокруг Ќантера  мало-помалу  пришли в упадок. Њежду годом,  когда землю
перестают  обрабатывать  и  годом, когда  она  начинает "застраиватьсЯ",  ее
поражает  обычно  долгаЯ и коварнаЯ  болезнь запустениЯ.  ‡емлЯ, заброшеннаЯ
человеком,  никем и ничем не занЯтаЯ, превращаетсЯ в нечто отвратительное --
в пустырь.  ‘  уходом последних  огородников  землю  окончательно  перестали
возделывать  и  вокруг  старинного  городка  простерлась  пустынЯ  в  тысЯчу
гектаров. …ю завладели сорнЯки, нечистоты, свалки, каркасы вышедших из строЯ
машин и сарайчики последних садоводов. ќта "зона" уродовала Ќантер. Џустоши,
заброшенные   участки,   где  присутствие  человека   выдавали  только  едва
возвышавшиесЯ  над землей деревЯнные развалюхи, утопавшие зимой в грЯзи,  --
весь  этот  обширный  район  был  безотраден,  как  чистилище.  Ђвтомобилист
пересекал  его не  останавливаЯсь, не  глЯдЯ  по сторонам, торопЯсь  достичь
счастливой гавани: ату или ‹евезине -- на западе, ђюэй-Њальмезон -- на юге.
     ЏустынЯ   Ќантера,  однако,   таила  соблазн   длЯ   машиностроениЯ   и
металлургии, жаждавших расположитьсЯ со всеми удобствами и не слишком далеко
от  делового центра.  ‚  период  между  двумЯ  войнами  они  воздвигли  свои
кирпичные строениЯ на обширных просторах  вдоль берегов делавшей здесь петлю
‘ены, котораЯ служила транспортной артерией, напротив трех островов -- ату,
”лери и ‘ен-Њартен, -- фактически соединенных наносами в один.
     ‚недрение промышленности  продолжалось  здесь  и  после  второй мировой
войны.  Џариж  в  это  времЯ прорвал свои  границы  и начал  захватывать  на
востоке, за Ќейи, дальние пригороды.
     ‘толица  испытывала огромную нужду в  административных  помещениЯх. Ћна
перешагнула ‘ену, колонизовала другой  берег. ’ам вознесла она пЯтнадцати- и
двадцатиэтажные  зданиЯ,  в  которых   крупные  компании  разместили   своих
первосвЯщенников,  писцов  и свЯщенные машины -- машины говорЯщие,  пишущие,
фотокопировальные,   счетные,  думающие,   приказывающие.  …два   опускаютсЯ
сумерки,  над  мостом Ќейи на  темном небе вспыхивают бесчисленные  квадраты
окон,  и все они  светЯтсЯ, ни одно не  затемнено.  €бо в  этих аскетических
кельЯх никто не спит и никто не ищет уединениЯ.
     ‘толица пожирала пространство  все дальше и дальше  на запад.  Ћна была
ненасытна:  ей нужны  были пути сообщениЯ, автострада, развЯзки, стоЯнки длЯ
автомашин,  исполинский выставочный  павильон.  Ќа другой  берег  ‘ены  была
переброшена,   как  гигантское  предмостное  укрепление,  площадь  ‹адефанс.
Ќаступление  продолжалось. ‡аводы Џюто и  Љурбевуа отступили  под  давлением
этого нашествиЯ на ближайшие свободные гектары -- в Ќантер. Ћни занЯли часть
--  незначительную -- пустовавших  земель, которые  простирались  от площади
‹абуль до площади арльбур.
     Ќо  в  Ќантере  еще оставались  необъЯтные  возможности  длЯ застройки.
‘начала  виноградники XVIII века уступили место  огородным культурам.  Џотом
огороды  -- пустырЯм  с  редкими  садиками.  ’еперь  исчезли  и  эти садики,
вытесненные  бидонвилЯми.  ‘тенные  панели,  куски опалубки, подобранные  на
стройках, ржавые листы кровельного железа, слепые окна из изорелЯ -- поселки
рабочих  североафриканцев возникали повсюду, ничем не защищенные от глины  и
непогоды,   лишенные  воды,   электричества,  канализации.  ‡аводы  нанимали
иностранных рабочих, не обеспечиваЯ их жильем, как того требовал  закон. ќто
делалось   без   разрешениЯ  властей,  но   мэриЯ  Ќантера  была   бессильна
воспротивитьсЯ -- она не располагала полицейскими полномочиЯми.  ЏолициЯ  же
не получала приказа и закрывала на все глаза. —то касаетсЯ компаний, которые
приобретали  эти  участки,  то  их пугали  расходы  на  выселение  и  охрану
территории. Џлодом  всей этой длинной цепи  беззаконий, скупости, бессилиЯ и
попустительства  были   лачуги  бидонвилей.  Ћднако  наступал   день,  когда
разрешение на застройку  бывало получено, планы завершены, капиталы собраны,
тогда без всЯкого предупреждениЯ  приходили бульдозеры и сравнивали о землей
нищенские поселки, выбрасываЯ людей в грЯзь.

     Џустующие  участки рождают бидонвили.  Ќо землЯ поблизости от Џарижа --
неоценимое  богатство.  €з  всех   окружающих  столицу   милых   пригородов,
застроенных и засаженных до  последнего клочка, один Ќантер еще обладал этим
сокровищем --  неиспользованными территориЯми.  Љогда Џариж перешагнул ‘ену,
проказа Ќантера составила  его счастье.  "‡она"  открыла перед ним  будущее.
‡десь были, как  принЯто говорить, "участки длЯ перепродажи", и в самом деле
началась  бесконечнаЯ перепродажа -- под заводы, конторы,  стандартные жилые
массивы. Ќужно  было строить, и строить  быстро,  чтобы  расселить  жителей,
число которых  с 1900 по 1967 год  возросло  с пЯтнадцати тысЯч до девЯноста
пЯти:  рабочие, служащие, мелкие торговцы. Ѓуржуа среди них почти не было. ‚
1935 году тридцатитрехлетний коммунист отбил мэрию у сонных эдилов,  добавив
таким образом еще одно солидное звено к "красному поЯсу", окружавшему Џариж.
     ‚ те же шестидесЯтые годы, когда столица начала наступление на западные
пригороды,  ‘орбонне стали тесны ее  старые стены. “ниверситет задыхалсЯ  от
наплыва  студентов. €м  приходилось  ЯвлЯтьсЯ за  полчаса  до занЯтий, чтобы
захватить,  если  повезет, местечко  на  скамьЯх  или  хотЯ  бы  на  полу  в
аудиториЯх.
     €збыток сырьЯ тормозил нормальную работу механизма. Џробка парализовала
движение. Ќадо было принЯть нелегкое решение. €бо в конце концов приходилось
признать, что часть детей столицы уже не может получить высшее образование в
самом Џариже. ‘крепЯ  сердце,  университет  это признал.  …стественные науки
эмигрировали. ”илологический факультет  в последнюю  минуту вырвал  кусок из
собственного  тела, оглЯнулсЯ, куда  бы его сунуть,  и забросил  на  пустыри
Ќантера.  Ѓудущему  филфаку  предстоЯло возникнуть между ђуанской  улицей  и
станцией  ‹афоли. Ѓыло предусмотрено, что  в студгородке  разместитсЯ  также
€нститут политических и экономических наук.
     ’огда же было принЯто решение, что  в Ќантере будут готовитьсЯ к  сдаче
экзаменов на лиценциата студенты, живущие в западных районах столицы. Џасси,
Ќейи, Џлэн-Њонсо пришли в волнение. Љак? -- восклицали отцы, -- наши