ша  - в  вечной  позе  всех  любимых,  чуть  наклонившаЯ  голову,
покорнаЯ и загадочно-недоступнаЯ,  с цветком в  рассеЯнных и чутких пальцах,
слегка отклонив задумчивое лицо от закатных  лучей, всЯ уже  словно овеЯннаЯ
бархатною лиловою голубизною наступающей ночи.
     ‚арфоломей  глЯдел, выпустив корзину  из рук, и не шевелилсЯ. ‚ нем  не
пробудилось ревности (это чувство  было еще и чуждо ему), но зато  поднЯлась
глубокаЯ  обида на брата, что  предал то высокое,  о коем говорил он сам и о
чем  ‚арфоломей  мыслит теперь самой глубиною души.  Ћбида  и горечь, горечь
одиночества захлестнули  его,  словно волною.  Ћн  отступил,  еще  отступил,
стараЯсь не хрустнуть  веткою, не выдать ничем своего невольного присутствиЯ
тем двоим,  на  закате.  Ћтступил  еще и еще, и, поворотЯсь, пустилсЯ бежать
стремглав прочь,  в лесную  глухомань,  с  ослепшими  от  слез  глазами,  не
разбираЯ уже ни дороги, ни преград на пути...
     ‚арфоломей бежал по лесу, и ветки хлестали его по лицу. Ѓежал отчаЯнно,
надеЯсь хотЯ устать, но сильное сердце не давало  одышливости, и чуть только
он  останавливалсЯ, застывал,  внимаЯ красному гаснущему пламени  заката меж
еловых стволов, как тотчас перед его мысленным взором вставали те двое: брат
с опущенной  долу головою и Ќюша в  задумчивом ожидании, с забытым цветком в
руке... € в нем тотчас подымалось волною отчаЯние на измену  брата и Ќюши, и
он опЯть пускалсЯ бежать через корни, корЯги, кочки и водомоины, спотыкаЯсь,
падаЯ, обрываЯ  рубаху  и  лицо о колючие ветви, сбиваЯ  пышные,  с болотным
запахом, папоротники, и с надрывным  отчаЯнием чуЯл, что беда бежит вместе с
ним, не отступаЯ ни на шаг.
     ‘меркалось.   “же  угасли   последние  потоки  расплавленного  дневного
светила, уже мохнатые руки туманов поднЯлись из болот, и глухо вдалеке ухнул
филин,  и он все бежал  и шел, шатаЯсь от горЯ  и усталости,  и снова бежал,
неведомо куда и зачем.
     Ќаконец сами ноги привели его на высоту, на  сухую горушку, и тут, упав
в  жесткий  брусничник  и белый мох,  он  затрЯссЯ, исходЯ звучными в ночной
тишине  одинокими  рыданиЯми. Ќеведомо почему, безотчетно, русич даже и  так
вот, чтобы упасть и завыть  от горЯ, выберет место высокое, "красное"  место
из  тех,  которые  исстари  зовут  "Ярами",  в  честь  древнего  славЯнского
бога-солнца  џрилы, выберет высоту и выйдет  на высоту.  Ќе памЯть  ли то  о
гористой прародине далеких пращуров, с  которой,  разойдЯсь широким разливом
по  равнинам  ђуси,  все равно  выбирали русичи  длЯ  поклонениЯ  солнцу  (и
выбирали, и  насыпали сами!) высокие крутые горушки, где и водили хороводы в
џрилину честь? € позже хороводы водили всегда на "горках", и любовь к высоте
осталась, хотЯ и в том, что церкви Ѓожии ставили на местах высоких, красных,
на  холмах  и  крутоЯрах  великих русских  рек.  „а  и  селились  на высоте,
предпочитаЯ ходить вниз к реке за водою, лишь бы оку была открыта неоглЯднаЯ
ширь земли и небес.
     Ќа  таком вот  пригорке, с коего,  верно,  открывалась  днем  замкнутаЯ
чередою  лесов уединеннаЯ долина,  а  теперь  лишь сквозистаЯ тьма  облегала
окрест, и лежал ‚арфоломей, затихаЯ в рыданиЯх,  лежал и думал, успокаиваЯсь
понемногу и начинаЯ смутно  понимать, что потерЯно далеко не все, что измена
брата еще ничего не  изменила  в  его, ‚арфоломеевой, судьбе, и от мыслей  о
‘тефане и Ќюше, он, невестимо, обратилсЯ к тому, чей великий пример всегда и
во всем предстоит мысленным очам христианина.
     €сус  ведь был, хотЯ и сын Ѓожий, в  земном бытии своем такой же, как и
все, человек. € как человек  сомневалсЯ в назначении своем, страдал, мучилсЯ
(наверное,  как и Я сейчас!). € молил даже: "да  минет менЯ  чаша  сиЯ!" - в
последнюю  ночь, оброшенный  (ученики  и  те  заснули,  несмотрЯ  на просьбу
учителЯ!). € муку принЯл один... ‘ловно знак, завещанный грЯдущему! —то  же,
значит, и всЯкий  смертный  может повторить путь ‘пасителЯ  от  начала  и до
крестного конца?  Њожет и  - значит - должен? € вот зачем и почему •ристос и
вочеловечилсЯ, родилсЯ, страдал, молил и погиб на кресте! € поэтому можно! -
Ћн  даже  приподнЯл  голову,  ослепленный  вспыхнувшей  мыслью,   безотчетно
вперЯЯсь в окрестный мрак. - Њожно и  должно! „олжно быть равным •ристу, это
не гордынЯ, а требование Ѓожие! Ѓыть равным ѓосподу! ‚ трудах, в скорбЯх (не
в  чудесах, конечно,  то уже была бы гордынЯ!),  в  повторении - вечном, как
таинство свЯтого причастиЯ, в вечном повторении крестного пути!
     ’еперь он увидал и широту ночного окоема, и игольчатую бахрому лесов на
закатной, охристо-желтой полосе, поразилсЯ тому, как близко увиденное сейчас
к тому, что не по-раз снилось ему ночами. ‚от, в такой же лесной пустыне, на
таком же холме! € пусть ‘тефан... ’олько поможет  ему... Џусть он  будет длЯ
него ‚арфоломеЯ, словно  €оанн Џредтеча. Ђ Ќюшу  он будет любить. €  беречь,
раз ее любит ‘тефан! Ћна ведь не виновата ни в чем!
     ‘нова  прокричало в  отдалении.  ‘изые  руки  туманов  тЯнулись  уже  к
вершинам  елей,  и  бледно-желтое  мертвенное  сиЯние  осеребрило   вершины.
‚сходила луна.

     ѓлава 10

     „о  самой свадьбы ‘тефана ‚арфоломей виделсЯ с  Ќюшею  с глазу на  глаз
всего  один  раз.  Ќа  людЯх  она  то гордо  проминовывала его  глазами,  то
хохотала,  начинала   дурачитьсЯ,  словно  девочка...  ’о   вдруг  замирала,
испуганно глЯдЯ в пустоту.
     €  уже  не  становилось  тайною,  что  дело  идет   к  свадьбе,  и  уже
пересылались родичи, - только бы  уже  стало и помолвку объЯвить в церкви, и
заваривать пиво...
     ‚арфоломей шел по заулку над речкой с удочкой в руках и свЯзкой  ивовых
прутьев, и тут  нежданно повстречал  Ќюшу. Ћба  стали  враз, как  вкопанные.
‘ловно и не  видели доселева один другого,  словно сегоднЯшним  еще утром не
пробегала Ќюша мимо него  по-за церковью, даже не поглЯдев на ‚арфоломеЯ, не
выделив его из негустой толпы парней... Ђ  тут, как нарочно, и вокруг никого
не случилось,  и - не пройти, не пробежать, гордо задрав нос, и дышитсЯ  уже
неровно и жарко, как после  игры в горелки... —то содеЯть и что сказать? Љак
бы лучше было им и вовсе никогда не встречатьсЯ!
     Ћна дернулась, хотела пройти - и остоЯлась, совсем рЯдом  - вот, только
бы  за  руки   взЯть.  ‚арфоломей,   ‘тефан  -  оба  они  сейчас   сплелись,
перемешались, перепутались у нее в голове.
     - ‡дравствуй! - тихо промолвил он, лишь бы что-то сказать, и чуЯ, как у
него сохнет во рту и ноги наливает мутнаЯ слабость.
     -  ’ы...  -  начала  было  Ќюша, поднЯла  на ‚арфоломеЯ  ждущие  глаза,
потупилась снова  и вновь поднЯла (да не молчи ты, не молчи, когда кричать в
пору!).  Ћн же  - только  смотрел на  нее,  словно  бы издалека-издалека,  с
дальнего берега.
     - ’ы...  - спросила  Ќюша с отчаЯньем  в голосе. -  ’ы...  правда... во
мнихи пойдешь? € не женисси никогда?
     - „а. -  € торопливо, чтобы она не сказала чего лишнего, договорил: - џ
все знаю, Ќюша. € желаю тебе счастьЯ.
     - „а? Ђ Я... Я... - она вдруг зарыдала, некрасиво уродуЯ губы, - а Я...
Я... Я... Я боюсь! -  наконец  выговорила  она и вдруг,  сорвавшись с места,
стрелой побежала с плачем по заулку.
     ‚арфоломей чуть было  не кинулсЯ вслед. Ќо девушка, словно угадавши его
движение,  зло  и  резко  отмахнула рукой,  и он  осталсЯ  на месте,  словно
пришитый,  лишь  глазами следЯ  за  удалЯющейсЯ фигуркой в хлещущем по ногам
долгом сарафане...  ‚ерно,  так  и надо! ’ак и должно  было стать. € ‘тефан,
наверное, прав. € Ќюша тоже права. “ него, у ‚арфоломеЯ, своЯ стезЯ,  и идти
по ней  он должен  только  один. Љак  древние старцы египетские! € не должна
Ќюша  становитьсЯ схимницей.  Љакие у  нее грехи?  ђосла, играла  в горелки,
хороводы водила по весне, вместе с подружками гадала о женихах...
     Ћн закрывает глаза и вновь видит Ќюшу. Ќе ту, что убежала сейчас, всЯ в
слезах, а другую, далекую, прежнюю.
     †аркое лето, они  сидЯт вдвоем  на обрыве над рекою.  ‘ухо шелестит  на
склоне трава. Ќюша, привалЯсь к его плечу, заплетает венок.
     - Њне хорошо с тобой! - незаботно произносит  она... •орошо...  € слова
повисают, словно  трепещущие  синие стрекозы  над бегучей  водой... Њне тоже
хорошо... ‘казал, или только подумал тогда? Џрошло, миновало...
     …ще одно  воспоминание: он играет на жалейке. Ќюша слушает.  Ћни вдвоем
пасут овец. Љогда это было? „авно уже! Ќо он помнит и место то, за деревнею,
на  той  стороне, и большую бабочку с  глазчатым узором на крыльЯх, что тихо
вынырнула из леса и, ослепленнаЯ солнцем, вцепилась в Ќюшин платок, да так и
застыла, расправив крыльЯ, дорогим небывалым украшением.
     - “бей! - сказала Ќюша вздрогнув.
     - ЌельзЯ. Ћна  живаЯ, - возразил  ‚арфоломей.  - ЏоглЯди,  как красиво!
‹учше всЯких камней  самоцветных. - Ћн осторожно  снЯл платок и показал Ќюше
недвижную, распростертую бабочку. € они долго, голова к голове, разглЯдывали
лесное  чудо... Љогда это было? ’уман. - "Њне было очень  хорошо с тобой!" -
шепчет ‚арфоломей в пустоту...
     Ђ в другой раз... Ћна попросила его рассказать ей про Њарию …гипетскую.
‚арфоломей очень любил этот рассказ  и очень  живо представлЯл  себе все:  и
жару,  и сухие  камни пустыни,  и тень  человека,  убегающую от  путника все
дальше и дальше в  пески...  € будто сам  слышал звук  ее ломкого тоненького
голоса, звук  речи  отшельницы,  отвыкшей  от  людей, почернелой и иссохшей,
словно  живые  мощи,  с долгими седыми волосами, выгоревшими на  солнце, как
кость.  € эти ее первые слова, о  том, что  она  женщина и  стеснЯетсЯ своей
наготы.  Ђ  потом  строгий  рассказ  о  греховной  молодости,  с  юности,  с
двенадцати лет  бескорыстное  служение  только  одной  плотской  любви,  а в
двадцать восемь - обращение, и столь же безоглЯдный, сразу, безо всего, уход
в пустыню, и далее - сорок лет одиночества в жаре и холоде песков, сорок лет
ни одного лица человечьего; и сперва - грешные мысли по ночам, а потом - все
легче  и легче... ’ело иссохло,  одежда, какаЯ  была, истлела и  свалилась с
плеч. ‘орок лет безоглЯдной любви к ѓосподу и пречестной Њатери его.
     - ’ы погнушаешьсЯ  мною, Я  такаЯ  грешница! - сказала, а когда  начала
молитьсЯ, на целую пЯдь вознеслась от земли...
     Ќюша  в который  уже раз  слушала  это житие в  передаче  ‚арфоломеЯ  и
молчала, и клонила голову, а потом вопросила вдруг:
     - Ђ у тебЯ какие грехи, зачем ты идешь в монахи?
     - ‡ачем? Њолить ѓоспода о спасении!
     - Љого?
     - ‚сех. ‚сех людей.  ђусичей, ближчих своих! - ответилось легко, так бы
ни ‘тефану, ни даже себе самому не сказал в иную пору... € вот  Ќюша уходит.
“шла. € можно открыть глаза  и долго  глЯдеть в пустой заулок вдоль серых от
дождей  и  непогод  жердевых  изгород,  обросших  лопухами,  чертополохом  и
кашкой...

     ‘вадьбу старшего  сына ‘тефана с Ђнною, внучкой Џротопоповой,  Љирилл с
Њарией решили отпраздновать шумно.  Џекли  и  стрЯпали  сразу на полгородка.
Џусть не было питий и блюд иноземных, зато своих наготовили вволю.  ЉулебЯки
и расстегаи, целые полтеи дичины и  баранины, копченые  окорока поросЯчьи  и
медвежьи, птица и дичь, пироги, прЯженцы, загибушки и шаньги, медовые коржи,
многоразличные  каши  и кисели, бычачий студень и разварнаЯ уха  из отборных
окуней и налимов,  - не считаЯ грибов, капусты, редьки, Ягод лесных и лесных
орехов, сваренных в меду... € хоть мисы и тарели были деревЯнные и глинЯные,
а не из серебра и ордынской глазури, - не хуже прежнего боЯрского  получилсЯ
стол! ЊариЯ, выходЯ в клеть, удовлетворенно озирала приготовленное изобилие,
и  двадцать  бочонков  Янтарного пива,  сваренного  к  свадьбе из  отборного
ржаного солода, тоже не должны были опозорить своих хозЯев!
     „ружками  у  ‘тефана  были  оба брата и младшие ’ормосовы.  ‚арфоломей,
перевЯзанный  через  плечо узорным полотенцем, чуЯл то  же, что  и  у  всех,
лихорадочное  возбуждение,  хоть  и  отказалсЯ  опружить  по ковшу пива, как
предложил ’ормосов перед тем, как ехать за невестой.
     ‘вадебный  поезд  в лентах и бубенцах нарочито промчалсЯ, громыхаЯ,  по
всему ђадонежу из конца в конец  со свистом  и улюлюканьем  и уж потом, лихо
заворотив, сгрудилсЯ у невестина дома,  под смех, крики  и  возгласы  конных
поезжан выплачиваЯ пивом и калачами  воротнюю дань загородившим въезд парнЯм
и девкам.
     ‚арфоломей втайне  все боЯлсЯ увидеть Ќюшу. Ќо в  многолюдстве,  шуме и
гаме, среди  мелькающих  лиц подружек,  стрЯпей, вывожальщиц,  родственниц и
просто  гостей  и  гостий,  в колеблемом  свете  свечей, ее  было  трудно  и
рассмотреть.  Ќи за невестиным  столом, ни в  церкви  ему так и не  довелось
увидеть Ќюшиного лица близко-поблизку. € только уже когда молодых привезли в
дом и сват ржаными пирогами, предварительно  скусив кончики (не выколоть  бы
глаз молодой!),  снЯл плат с Ќюшиной склоненной головы, увидал ‚арфоломей ее
разгорЯченное, с  пЯтнами Яркого  румЯнца,  с широко  распахнутыми  глазами,
счастливо-испуганное и растерЯнное лицо.  Ћна едва  ли  кого видела, едва ли
слышала что-либо  отчетливо. Љрики, песни,  шум и возгласы  пирующих  -  все
летело  мимо нее. Ћна  вставала,  деревЯнно  подставлЯла  лицо  под  поцелуи
‘тефана (и  ‚арфоломей был рад тогда,  что ему  надобно подавать и разносить
блюда, а  не  сидеть против молодых,  глЯдЯ  на  эти,  стыдные перед чужими,
обрЯдовые ласки, за которыми как бы означивалось то, о чем ему и думать даже
не хотелось).
     Ћт  духоты, шума,  пьЯного  угара  у него,  чуть не  впервые  в  жизни,
разболелась голова,  и,  улучив  миг,  когда  молодых  наконец со  смехом  и
озорными  шутками  повели  в  холодную  горницу укладывать на ржаные  снопы.
‚арфоломей  выскользнул  на  улицу,  пробралсЯ  сквозь  толпу  глЯдельщиков,
окружавших терем, и, увильнув на зады, оставшись один, вдруг, неожиданно длЯ
самого себЯ и  непонЯтно  о чем,  заплакал  так,  как  не часто  плакал  и в
детстве.  ђыдал, уцепившись руками за  выступ амбарного  бревна, вздрагиваЯ,
трЯсЯсь,  терЯЯ  силы и обвисаЯ, трогаЯ зачем-то поминутно ладонЯми колючие,
подсыхающие репьи, шмыгаЯ носом,  слыша, как горЯчие  слезы с частым шорохом
опадают на подсохший осенний лист...
     ‘лезы,  впрочем, так же вдруг, как начались,  и окончились.  ‚арфоломей
вытер полотенцем лицо, подумав, что нельзЯ оставлЯть следов  слез,  постоЯл,
приходЯ  в  себЯ, покрутил головою. Ћт  только что испытанного и  вызвавшего
жаркие слезы острого  приступа одиночества все еще оставалось сухое жжение в
груди.
     ‚спомнилось  невпопад, как Ќюша, испуганно приоткрываЯ рот, протЯгивала
ложку,  кормЯ  ‘тефана  за свадебным  столом,  и,  верно, очень  боЯлась  не
замарать  ему  лицо  обрЯдовой  кашей. Ђ сама, когда ложка  перешла  в  руки
‘тефана, решительно зажмурила глаза и рот открыла широко, словно галчонок...
Ћн улыбнулсЯ в темноте, еще раз решительно вытер слезы и пошел в терем...
     ‡астолье продолжалось и еще день, и еще. Ќазавтра молодаЯ мела горницу,
выбираЯ дареные деньги из сора. Ќа третий  день всею свадьбой ходили к теще,
на блины...
     ‚ечером третьего днЯ  Ќюша  столкнулась  с ‚арфоломеем в  сенЯх, нос  к
носу.  ѓлЯдЯ  на  него сиЯющими,  ослепленными  глазами,  прижимаЯ ладони  к
вискам, протараторила:
     -  Ќичего  не  понимаю! Ќаверно,  счастливаЯ! ’олько  ты  менЯ тоже  не
бросай, слышишь?
     Ќеожиданно обнЯла,  крепко  поцеловала  влажным ртом  и тут же  убежала
прочь...
     Ћна так  изменилась  за  эти  два днЯ,  что ‚арфоломей, оставшись один,
долго  склеивал  и никак не мог  склеить  образ той, прежней Ќюши,  и  этой,
нынешней...

     ѓлава 11

     „лЯ ‘тефана  с Ќюшею по весне  намерили  срубить новый терем,  пока  же
пополнившеесЯ  семейство  Љириллово  помещалось  за одним  столом, и  только
ночевать молодые уходили  в клеть. Џоэтому весь "медовый  месЯц" всЯ труднаЯ
притирка молодых друг  к другу происходила на  глазах у ‚арфоломеЯ, рождаЯ в
нем  то  глухую боль, то недоумение. Ќеволею приходилось наблюдать капризы и
ссоры  молодых,  перемежаемые  вспышками   едва   прикрытой   чувственности,
действительные и мнимые обиды друг на друга и то, как Ќюша со ‘тефаном, сидЯ
за общим  столом, вдруг переставали замечать окружающих,  и  тогда  взрослые
отводили глаза, а  за ними  и ‚арфоломей с Џетром старались скорее отвлечьсЯ
чем-нибудь сторонним  или затевали громкий разговор, лишь бы не видеть того,
что происходило у всех на глазах между молодыми супругами.
     Ќюша  еще плоховато стрЯпала; не умела приказать слугам, не справлЯлась
со стиркою и  шитьем. ‘тефан  гневал,  сводЯ прЯмые  брови,  и ‚арфоломей со
страхом наблюдал,  как жалко вздрагивают  Ќюшины  губы, словно  у обиженного
дитЯти.
     ђаз, во времЯ  одной из  подобных размолвок, с глазу  на  глаз,  ‘тефан
ударил Ќюшу,  и та с  криком выбежала из клети, держась  за щеку. ‚арфоломей
как раз возвращалсЯ из конюшни. ‚сЯ кровь прилила ему в голову... Љ счастью,
на крыльцо в этот миг вышла мать.
     -  Ћлфоромей!  - позвала она. Ћн  оборотил лицо  на  материн зов, но не
двинулсЯ. ѓолос Њарии был необычайно строг: - Ћлфоромей! - повторила она.  -
Џоди сюда!
     Ќабычась, он двинулсЯ к крыльцу.
     - Џомоги  мне! -  приказала ЊариЯ,  и увела его в амбар, где ‚арфоломею
пришлось ворочать и перекладывать по указанию матери какие-то кули и  бочки.
€ лишь получасом  позже, когда он  порЯдком взмок от усиленной работы, ЊариЯ
сказала ему:
     - Ќу, будет! - € повелела: - ЏрисЯдь!
     Ћн сел на кадушку с топленым маслом, угрюмо утупЯ взор.
     -  ‡апомни, Ћлфоромей, - сказала мать, -  никогда  не встревай  в чужую
жизнь! ‚ семье,  меж мужем  и  женою,  и не то  еще бывает порой.  ќто очень
трудно -  всю жизнь прожить с человеком! “ нас с родителем твоим тоже всЯкое
бывало попервости да по младости лет. €ного и на  духу не скажу. € все одно:
он муж, глава! †ена  не уважит, и сам себЯ уважать  не станет супруг, и люди
осудЯт,  и всему дому настанут  скудота и разор!  Њуж, хошь с рати  воротит,
суровый да темный, хошь  из  лесу,  с тЯжкой  работы какой, хошь с  полЯ,  с
пахоты,  голодный  да  злой,  дак  и огрубит  непутем,  а ты пойми, приветь,
накорми, успокой, выслушай со опрЯтством!
     -  „ак - вправе  - и бить?  -  тЯжко, словно  ворочаЯ  камни,  вопросил
‚арфоломей.
     -  Ђ об этом люди знать не должны. € еще скажу: добраЯ жена  завсегда в
доме госпожа. „ело супруга - дом обеспечить, дело жены -  дом вести.  Љоли у
тебЯ всего  настрЯпано, да чисто,  да тепло  - и  злой одобреет.  Ќо уж коли
кормишь, можно  и сдержать от  худых-то дел! €ного и не позволишь супругу, а
только  чтобы он себЯ  по-прежнему уважал  и  чадам  чтобы был  отец, глава!
Њуж-от один на  всю  жизнь. € детЯм отец! Ќе отберешь их, маленьких-то, ни у
отца, ни у матери!
     ’ы  вот спроси, легко ли нам?  Ћногда  и  недоспишь, и куска недоешь, и
болеть не  позволишь себе! ‘упруг, чада  - болеют, жена, мать - завсегда  на
ногах... ‘ мужем прожить  да воспитать детей достойно - тут  те и монашеский
подвиг,  и ратный труд! ‚он уж и  на беседе, воззри: парни  с жалейками да с
домрами придут, а девицы - с прЯжею да шитьем!
     ‚арфоломей внимал, все так же опустив очи долу, и неЯсно было, чует ли,
понимает ли мать? ’ут только вопросил, словно просыпаЯсь ото сна:
     - Њеньше работают мужики, чем бабы?
     -  Љак  ты, дак и не меньше! - отозвалась мать. - Њужской труд иной. Ќа
рать женок не пошлешь. ЋпЯть же поле пахать, лес валить,  хоромы класть... ‚
извозе тоже женка  не  выдюжит...  ‚от так-то, сын!  €  потому  в чужую беду
никогда  себЯ не  мешай. ‘ами  дойдут до  ума. ‘тефан нравный,  а  Ќюра  еще
молода.  Ќа  ‘тефане, глЯди, весь дом держитсЯ.  Њожет когда и  уважить  ему
молодаЯ жена! „а и любЯт один другого. Ђ у любимых кажнаЯ обида - вдесЯтеро.
€ ты того не зазри. Ќе нарушай семью! Џовидишь, сами собою снидут в мир!
     - Њамо!  - сказал  ‚арфоломей, подымаЯ строгие глаза: -  ‚есною,  когда
‘тефану срубим дом, Я ухожу в монастырь.
     - •орошо, сын.
     ЊариЯ поднЯлась с заметною усталостью. ЏоднЯлсЯ и он, укрощенный, но не
убежденный.
     Њать, однако, оказалась права. Љ вечеру ‘тефан с Ќюшею помирились. Ѓыть
может, он попросил прощениЯ у нее. ‡а ужином Ќюша глЯдела на него всЯ лучась
нежностью,  то  и  дело  лебединым  движением руки трогала  невзначай  плечо
‘тефана,  подкладывала  ему лучшие куски, и в  голосе ее  слышалсЯ опЯть тот
глубокий горловой перелив, который бывает только у счастливых и спокойных за
свою судьбу жонок.
     Ќо был ли счастлив ‘тефан? ‘ ‚арфоломеем они не разговаривали. ђаботали
вместе и дружно  по-прежнему, без  слов  понимаЯ  друг  друга  в  труде,  но
сердечные тайны, и  паче  того  замыслы грЯдущего, уже  не  возникали  в  их
немногословных беседах и, казалось, врЯд ли возродЯтсЯ когда-либо вновь.
     ’о, что он  любил Ќюшу, было слишком видно, и  это несколько  примирЯло
‚арфоломеЯ с изменою старшего  брата. Ќо вот был ли  он счастлив  по правде,
по-настоЯщему, до конца? ќтого ‚арфоломей  навернЯка не смог  бы утверждать.
‡апрЯтаннаЯ глубоко, на самое дно души, не могла  же, однако, умереть  в нем
та жажда деЯний, котораЯ сжигала  ‘тефана с отроческих лет? —то же он теперь
собираетсЯ делать, что вершить на жизненном пути? €ли так и похоронит гордые
замыслы своей юности  в ежедневном,  уйдет в семью, в детей, будет по крохам
собирать, скапливать добро, чтобы где-то во  внуках  или  правнуках  войти в
рЯды рЯдовых московских вотчинников?
     Љогда ‚арфоломей  видел,  как Ќюша, ласкаЯ мужа  взглЯдами, выгибаетсЯ,
показываЯ округлившийсЯ стан, и ее маленькие груди зовуще натЯгивают полотно
рубахи, ему становилось тошно и обидно за ту,  прежнюю Ќюшу, исчезнувшую без
остатка в этой теперешней, "бабьей" и земной.  ’ело ее  казалось ему в такие
мгновениЯ  потным и нечистым, и  его охватывал настоЯщий ужас за ‘тефана: на
что же он променЯл свои великие мечты?
     ‚арфоломей кожею чуЯл  за брата,  что тот долго не сможет  вести  такую
жизнь, и ждал беды,  срыва, катастрофы. €  когда понЯл, чего ждет,  стал изо
всех  сил   отдалЯть  неизбежное.  ‡аботливо   помогал  Ќюше  справлЯтьсЯ  с
хозЯйством,  незаметно  длЯ  брата  старалсЯ  занЯть его какими-либо делами,
подсовывал ему книги и просил настойчивее, чем  прежде, растолковать неЯсное
-  лишь бы не дать ‘тефану почувствовать гибельную душевную пустоту, котораЯ
(он понимал  и это) рано ли,  поздно, так  и так  настигнет  ‘тефана и - что
тогда?!
     ‘вЯтками,  как-то  нежданно  длЯ   многих,  оженилсЯ  младший  братишка
‚арфоломеЯ, Џетр, на Љате, дочери  местного свЯщенника отца Ќикодима, давней
Ќюшиной подружке.
     ‚новь  собирали  свадьбу,  варили  и стрЯпали,  гонЯли  по  ђадонежу на
разукрашенных  конЯх с колокольцами. Ѓыло много шуму, смеху, песен, давки  и
толкотни... €  вот за столом  в дому  Љирилловом  поЯвилась втораЯ молодуха,
веселаЯ хлопотуньЯ.
     ЉатЯ  оказалась толковой хозЯйкой, ловко стирала,  вышивала и  штопала,
вкусно стрЯпала, легко исполнЯЯ все то,  что  Ќюше давалось со  значительным
трудом. Љазалось  даже,  что  не она  состоит  при Џетре, а  Џетр при ней, -
особенно  когда  ЉатЯ, словно  старшаЯ сестра,  ерошила ему  волосы,  а Џетр
улыбалсЯ детскою довольною улыбкой.
     Њать как-то обмолвилась:  "два голубка!" € верно,  на  них приЯтно было
смотреть.  ‚о  всЯком случае,  тут  ‚арфоломей  не  чуЯл  никакой внутренней
тревоги.
     ‘пали  они  в  общей  горнице,  за  занавескою, и,  укладываЯсь,  долго
возились и хохотали, точно расшалившиесЯ дети.
     Џетру с дочерью отец Ќикодим обещал со временем отдать половину  своего
дома. Џока  же все жили одной семьею, по-прежнему садЯсь трапезовать за один
стол.
     ‘  Љатиным приходом в доме стало людно и  весело. „ве невестки судачили
взапуски друг с другом, решаЯ какие-то  свои, женские дела, вместе исполнЯли
работу  по  дому,  и  то  грозное, чего все времЯ  ждал  ‚арфоломей,  как-то
отдалилось, утихло, почти исчезло на времЯ с окоема семейной судьбы.
     ‚ марте стало Ясно, что Ќюша ждет ребенка.

     ѓлава 12

     Љ  дубовым  ведрам  с  водою ‚арфоломей теперь не  позволЯл  Ќюше  даже
притронутьсЯ. Ћн всегда оказывалсЯ  тут как тут, когда ей надо  было отнести
белье, или ночвы с мукою, или иное что, требующее усилий. € так же враз, как
поЯвлЯлсЯ длЯ помощи, он и исчезал, не  позволЯЯ Ќюше сказать себе  спасибо.
‚арфоломей  вел себЯ так, впрочем, не из одной только скромности. ‡а  столом
он старалсЯ вовсе не глЯдеть на Ќюшу. ’о бессмысленное, тупое выражение лица
(словно  бы все силы души  истрачены и поглощены тем, что  совершаетсЯ  там,
внутри),  которое поЯвлЯетсЯ почти у  каждой женщины  в пору беременности  и
делает ее похожей на корову, козу или свинью (в зависимости от склада лица и
тела), пугало ‚арфоломеЯ  все больше и больше.  ќта  сугубаЯ поглощенность в
животном естестве  -  тусклый  взор,  припухлые, жующие губы  - должна  была
разрешитьсЯ длЯ нее небывалым ужасом. ’ак, по крайней мере, казалось ему.
     ‘ама Ќюша вроде бы совсем не страшилась  родов. Џодолгу  секретничала и
хихикала  с Љатей, а на  мужа  глЯдела теперь  с еще большим подобострастным
обожанием.  Џроходили недели, и уже очень заметный холмик живота, худоба щек
и голубые тени у глаз начали говорить о том, что срок близок.
     ла  весна.  Џодтаивали сугробы.  ђушились пути.  Љони  призывно ржали,
катались  по мокрому  снегу.  Ћрали птицы. ‚лажные, пухлые облака  плыли  по
синему,  безмерному,  омытому влагою  и  продутому  весенними ветрами океану
неба. ‚ доме ладили сохи и бороны, чинили упрЯжь.
     ‘правили Џасху. “же землЯ вылезала из-под  снежных покровов, и на сухих
пригорках весело пробивалась молодаЯ трава, когда московский гонец примчал в
ђадонеж известие о смерти кнЯзЯ €вана.
     Ќачались толки и пересуды. Љалита - хорош он  или дурен -  был длЯ всех
залогом  прочности  бытиЯ. Ќи  сколько-нибудь  заметных  войн, ни  паче того
татарских набегов при  нем не бывало. „аже и жадные  послы -  бич поволжских
городов - миновали вотчину кнЯзЯ €вана при его жизни. € что-то будет теперь?
     „авно  так много и горЯчо не толковали о господарских делах в ђадонеже.
Ћнисим,  вроде даже помолодевший, врывалсЯ в  дом,  тормошил Љирилла (старый
ростовский боЯрин сильно сдал в  эту зиму, совсем отошел от хозЯйства, и все
больше или лежал на печи, или читал божественное), кричал:
     - Ќоне суздальский кнЯзь, ЉостЯнтин ‚асилич может  велико  кнЯженье под
себЯ  забрать! ‘мотри-ко! ‘емен-от €ваныч молод, тово!  € ЉостЯнтин  Њихалыч
тверской туда  ж  поскачет, верно говорю!  Џонимай!  Љак  бы  на  прежно  не
поворотило!
     Љирилл слабо отмахивал рукою:
     -  ’ебе,  Ћнисим, износу  нету!  Ђ Я уж в домовину  глЯжу. ‘ыны, вон...
’еперича нам за московита надо стоЯть. †изни наново не переделашь, так-то...
     Ћнисим  недолго  сидел,  поддакиваЯ  медленной  речи Љирилла,  и  вновь
срывалсЯ,  бежал узнавать, выехал ли кнЯзь ‘имеон в Ћрду и о чем  толкуют на
дворе наместничьем?
     ‚арфоломей глЯдел ему вслед, дивЯсь и любуЯсь.
     - ‚олнуетсЯ! - со вздохом говорил отец по уходе Ћнисима. - ‘таро-прежне
житье забыть не может! Џахать надо, вота что! € молить ѓоспода,  не стало б,
невзначай, нахождениЯ ратного!
     - Ћн-ить, отец, не моложе тебЯ? - спрашивал ‚арфоломей.
     - ѓодами-то Я старее! Њне-ка, поди уж, постриги творили, когда он еще в
колыбели лежал... „а и жил незаботно, сердца не долил никоторой печалью. ‚ек
был таков: накричит, нашумит, а все не взаболь ему, все, словно шуткует!
     - “ деинки Ћнисима жена умерла, отец! - осторожно возражал ‚арфоломей.
     - „а  вот, поди ж ты... - отец вздыхал,  и слегка дрожащею  рукою вновь
нашаривал и  раскрывал  толстый  "€зборник"  с узорными,  писанными  красною
киноварью  и  золотом  заглавными  буквицами,  а  ‚арфоломей  отправлЯлсЯ  в
житницу, где хранилась  семеннаЯ  рожь.  „лЯ него за  протекшие годы ђадонеж
стал  настоЯщею родиной,  и потому  о  своей  судьбе и  судьбе  ихнего  дома
мыслилось  ему  неотрывно от судьбы  кнЯзЯ  московского. —то бы ни случилось
теперь, получит ‘имеон €ваныч великое кнЯжение или нет, отселе они никуда не
уедут уже и разделЯт судьбу всего московского кнЯжества!
     Ђ небо, промытое синью, огромно,  а воздух  свеж,  как  юность,  и даже
тому,  неизбежному, что когда-то  приходит к каждому ослаба сил, старость  и
смерть,  - трудно  поверить  в пьЯнЯщую пору весны, когда  тебе девЯтнадцать
лет!
     ‚новь  зеленой  фатою  оделись березы.  ‚новь  тЯжелое  рало вспарывает
влажную, клеклую землю прошлогодней пожоги. ’олько руки нынче крепко, уже не
по-мальчишечьи, держат рукоЯти  сохи и рало послушно  и ровно ведет борозду,
не выпрыгиваЯ,  как  прежде, из земли. €,  любуЯсь собою, проверЯЯ силу рук,
‚арфоломей слегка нажимает  на темно-блестЯщие рукоЯти, чуЯ, по натуге конЯ,
взрыхлЯемую глубину, и вновь отпускает,  выравниваЯ, и послушное рало тотчас
приподымаетсЯ, все  так же  ровно, без огрехов и  сбоев,  разламываЯ влажное
лоно земли.
     —то бы ни  решил хан в далекой Ћрде,  о чем бы ни сговаривались кнЯзьЯ,
что  сидЯт  где-то там, за  дубовыми  стенами  больших городов, в  узорчатых
теремах, или, как сейчас, едут в дали-далекие по рекам и посуху, - есть труд
"в поте лица  твоего", и  радостно исполнЯть его  именно так, чтобы  горЯчие
струи бежали  по спине, и  рубаха  была -  как  выжми, и чтобы сила послушно
играла  в  руках, и  легко  и просторно дышала грудь, и  нечаЯннаЯ радостнаЯ
улыбка невзначай освещала лицо, открытое ветру и солнцу! € чтобы впереди был
подвиг.  ‚еликий духовный труд! € каждаЯ новаЯ борозда невестимо  приближает
его к этому  подвигу.  ‘коро! Ћчень скоро! ‘тупай, сгибай крутовыидную  шею,
конь! ’Яни  сильнее!  € ты тоже мокр, мой товарищ!  € твои мышцы, как и мои,
мощно ходЯт под  атласною  кожей.  ’ы  добрый конь!  € хозЯева  твои  хорошо
додержали  тебЯ  до  весны,  не  дали  исхудать, опаршиветь, потерЯть силы к
весенней страде!  ’Яни, конь! ЌаклонЯй морду,  упирай сильнее в землю копыта
свои! ‚от и новаЯ  борозда! “же половина полЯ рыхло чернеет за нами и  полна
жорких скворцов и грачей, что, суетЯсь  и  вереща,  уничтожают сейчас разную
насекомую  нечисть,  жуков  и личинок.  Џогодите, птицы! ‡автра  начнем  вас
гонЯть, надобно сеЯть хлеб!
     ’Яни,  конь! ’ы,  не  ведаЯ того,  созидаешь основу земного бытиЯ! ’ы и
твой пахарь исполнЯете высокий завет, данный ѓосподом: в поте лица (всегда в
поте лица!) добывать хлеб свой, хлеб насущный, им же стоЯт кнЯжениЯ, царства
и  Языки. ’Яни, конь! ‚ начале начал  всегда ЯвлЯетсЯ  труд, созидание. ’руд
земной  и подвиг духовный  - двуединаЯ основа  истинного бытиЯ.  € этот юный
пахарь скоро станет твоим молитвенником, землЯ русскаЯ!
     Ќачались те дни великого напрЯжениЯ сил, схожие с ратной страдою, когда
мужики приходЯт с полЯ в грЯзи, поту и пыли и, едва ополоснувши лицо и руки,
молча садЯтсЯ жрать, и только отвалЯсь от  глинЯной латки со  щами и рыгнув,
бросают сиплым от устали голосом:
     - ’от клин... у горелого займища... весь нонече довершил!
     € жена, гордо подымаЯ плечи, спешит с  кашею, и дочь, чуть не в драку с
сынишкою, торопЯсь наливает молока бате, и оба восхищенно взирают, как  ест,
двигаЯ  желваками,  косматый отец.  Љлин у горелого займища  довершен! Ђ еще
тетка  ЊотриЯ баЯла, что  до субботы тамо  ему не управить! —ево! џ говорил!
Ќет, Я говорила! Ќет, Я!
     - Ќе  балуйте,  тамо!  - €  рассеЯннаЯ  тЯжелаЯ  рука нашаривает  юркие
льнЯные  головенки,  которые  торопЯтсЯ  теменем, носом,  лбом  прижатьсЯ  к
горЯчей  отцовской ладони и с ней и через нее прикоснутьсЯ,  притронутьсЯ  к
вековечному великому  подвигу  россиЯнина,  взрастившему  хлеб  и обилие  на
трудной своей земле.
     ‚арфоломей ухитрЯлсЯ  вечером, когда все  валились от усталости с  ног,
еще натаскать воды, чтобы Ќюше с Љатей было легче с  утра со стрЯпнею, после
чего, прочитав вечернее правило, провалилсЯ в каменный, без сновидений, сон.
     Ќюше подошло родить,  когда уже  отсеЯлись,  и подступало времЯ покоса.
Љак на грех, в доме не было никого, и ежели бы  не ‚арфоломей, - заглЯнувший
со всегдашним: не надо ли чего? - невесть что бы и стрЯслось.
     ‡авидЯ  Ќюшино лицо, покрасневшее,  в  крупном  поту,  точно  усыпанное
градинами, заслышав  ее  протЯжные стоны,  ‚арфоломей растерЯлсЯ. •отел было
бежать за повитухою, но Ќюшин крик:
     - Ћлфера-а-а! Ќе оставлЯй  менЯ, не оставлЯ-а-а-ай! Ђ-ой! Ћй! Ђ-а-ой! -
заставил  его остоЯтьсЯ.  ‚  голове лихорадочно  напоминалось: что  надобно,
надобно что?! ‚оды горЯчей, много! - сообразил он - и скорей! ‚ загнетке еще
нашлись горЯчие  угольЯ. Џод непрерывные,  то  затихающие,  то усиливающиесЯ
стоны он раздул огонь, затопил  печь, вдвинул прЯмо в огонь большой глинЯный
горшок  с  водою.  Џотом, сцепив  зубы  и стараЯсь ни  на  что  не смотреть,
развЯзал и распустил на Ќюше поЯс и завЯзки сарафана и исподницы, совершенно
не понимаЯ, как он станет принимать роды у нее.
     "‚асильиху надо! - с отчаЯнием думал он. - € в доме никого, ни отца, ни
матери  и ни единой бабы, все на огородах да в поле!" „вадцать раз намеривал
он  побежать  за  помочью,  но Ќюша,  вцеплЯЯсь в него  потной рукой и  дико
оскаливаЯ  зубы,  мотаЯ раскосмаченною головою, не  отпускала ‚арфоломеЯ  от
себЯ...
     ‚  самый,  как  показалось  ему,  последний  миг  в  горницу  ворвалась
Љатерина, за нею следом попадьЯ, Ќикодимиха, и ‚арфоломей, к великому своему
облегчению, был выставлен  за порог, где его и нашла  мать, ЊариЯ, в великом
страхе и трепете.
     ‚арфоломей так и не понЯл, когда  же  домой  ЯвилсЯ  ‘тефан и  когда, в
какой миг, его самого снова позвали в горницы, где и показали крепенького, с
красною, точно ошпаренной рожицею, уже умытого и запеленутого малыша.
     ‚зглЯнув  на  постелю, он увидел  прежде всего  промытые  страданием  и
счастьем огромные Ќюшины глаза. Љазалось, всЯ прежнЯЯ  тонкаЯ духовность,  и
еще что-то несказанное, неземное, воскресли в ней после перенесенных родовых
мук.
     ‚арфоломей  стоЯл  недвижный, оторопелый и смотрел,  переводЯ  взглЯд с
роженицы на ребенка. Џочему он был уверен, что Ќюша  должна умереть? (Ѓольше
того, знал,  что так оно и будет!) € почему он  и сейчас  не  чувствует, что
ошибсЯ в предведеньЯх своих?
     Ћднако  Ќюша была жива, и по  робкой, счастливой  улыбке, посланной  ею
‘тефану  (‚арфоломей  только  теперь  заметил старшего  брата,  стоЯвшего  в
головах постели), он понЯл,  что все уже позади, и то, чего он  так боЯлсЯ в
последние  месЯцы,  вновь отошло, отодвинулось, исчезло,  или почти исчезло,
точно  прошедшаЯ  стороною,  в  немом  блеске  далеких  молний,  так  и   не
разразившаЯсЯ гроза.
     “дивительно  быстро  и  как-то между  делом (покос  был  трудный, часто
перепадали  дожди, и приходило то стремительно сметывать, то опЯть рассыпать
длЯ  просушки полусухие  копны)  ‚арфоломей научилсЯ обстирывать и  обмывать
Ќюшиного  малыша, даже и  купал  его  сам, в  корыте,  держа  на  ладони  (и
справлЯлсЯ с этим ловчее юной матери).
     ‘тефан  снисходительно  допускал  такое  вмешательство  брата  в   свою
семейную жизнь.  ‘о  временем,  войдЯ  во  вкус,  иногда  и сам  сваливал на
‚арфоломеЯ докучные "бабские" заботы:
     -  Ћлфер! Џомоги там! - произносил он, утыкаЯ нос в книгу, и ‚арфоломей
тотчас откадывал недошитый хомут и бралсЯ обихаживать малыша.
     ‹юльку  длЯ ребенка  готовили  оба  брата: ‘тефан  сколачивал  остов, а
‚арфоломей вырезал узоры на ней.
     Њладенца,  по обычаю,  когда  минуло  сорок дней со днЯ родин,  нарекли
Љлиментом, в честь свЯтого Љлимента равноапостольного.
     ‚оскресшаЯ  Ќюша  так  привыкла  к  услугам  ‚арфоломеЯ,   что   подчас
переставала   даже  стеснЯтьсЯ  его.  Џросила  подать  малыша,  одновременно
выпрастываЯ набухшую грудь из расстегнутого сарафана.

     ѓлава 13

     Ћсень.  ‘рублены новые  хоромы длЯ ‘тефана с  Ќюшей. Џетр  с  Љатериной
перешли жить к отцу Ќикодиму. Ѓезо споров поделены слуги, пажити и добро.
     Ћпустел старый Љириллов терем. Љогда-то  тесный, рубленный  всего в две
свЯзи, он теперь нежданно оказалсЯ слишком большим.
     €з  Ћрды  воротилсЯ  кнЯзь   ‘емен  с  пожалованьем.  ‚еликое  кнЯжение
владимирское  осталось  за  Њосквой.  ђадонежане,  старые и новые, вздохнули
облегченно.  Ќе знали еще,  каков новый кнЯзь и как  проЯвит  себЯ,  но  так
хотелось  прочного, незамутненного  кнЯжескими  ссорами  и наездами  ханских
послов  мира! Џо  хотенью своему и кнЯзЯ ‘емена  за глаза  наделЯли  многими
добродетелЯми:   нищелюбив,   справедлив,   богомолен,  трезвенен...  ‚скоре
радонежскаЯ  дружина,  вкупе  с  переЯславской,  ушла  в  поход к  Ќовгороду
‚еликому.  ’уда  же   выступили  владимирскаЯ,   суздальскаЯ,  ростовскаЯ  и
ЯрославскаЯ рати. ЉнЯзь ‘емен, видимо, не шутЯ намерил продолжать дело отца.
Ћбщего  ополчениЯ, впрочем, не собирали, так что сыновьЯ  Љирилловы остались
дома. ‚идно стало, что до серьезной войны дело все-таки не дойдет.
     ‚арфоломею по осени  пришлось ехать с хлебным обозом в Ќижний Ќовгород,
так что серьезный разговор с матерью отложилсЯ опЯть.
     ‚оротилсЯ  он   с  огрубевшим,  иссеченным   холодными  ветрами  лицом,
повзрослевший, смутный от переполнЯвших  его  новых  впечатлений  и дорожных
картин, в коих ему теперь предстоЯло разбиратьсЯ на досуге.
     Ќищие  на  раскисших  дорогах;  грЯзь  и   дожди;  купеческие  байки  о
разбойниках, вырезывавших,  по  дороге  к Њурому,  будто  бы  целые караваны
гостей торговых; дымные, вросшие в землю, крытые соломою избы; скирды хлеба;
воронье на падали;  бабы,  что,  сложив руку лодочкой,  долго смотрЯт вослед
обозу, словно провожаЯ родных; короткие ночлеги, дорожнаЯ усталость и тоска;
и вдруг, на круче ЉлЯзьмы, вознесенный громадою валов и царственною роскошью
белокаменных  соборов,  потрЯсший его ‚ладимир, про который  он  только лишь
слышал до сих пор.
     Ћн выстоЯл службу  под  величавыми сводами “спенского собора, побывал в
„митровском храме, засунув нос и на митрополичий двор, откуда его,  впрочем,
довольно  нелюбезно  выгнали,   потолкалсЯ  в  торгу,  наслушавшись   разных
разговоров  и толков, наглЯдевшись на торговое многолюдство, уличную тесноту
и  -  всегда резкое  в огромном  городе  -  сочетание выставленного  напоказ
богатства и нищеты. “же  здесь он  увидел многочисленных  татарских  гостей,
развалисто,  словно хозЯева, ходивших  по  городу, приметил  и косые взглЯды
горожан,  бросаемые  на непрошеных гостей, и  татарскаЯ "дань неминучаЯ",  о
которой каждую  осень починали толковать  в ђадонеже, наполнилась  длЯ  него
новым глубоким смыслом. ‘трана с великим прошлым, некогда могучаЯ и славнаЯ,
была зажата и стеснена горстью сыроЯдцев чужой, бехметовой веры!  ‚се, о чем
с  прискорбием говорили еще в детстве, во граде ђостове, все, о чем толковал
ему  брат и  спорили  взрослые  в ђадонеже, нет-нет  да  и возвращавшиесЯ  к
прошлому, недоумеваЯ, почему с такой легкостью поганые завоевали страну? ‚се
обрастало  теперь  плотью, зримо ЯвлЯлось взглЯду  и  требовало  действенных
решений  ума.  ЃродЯ  по  владимирскому  торгу,  ‚арфоломей  живо  вспоминал
рассказы  ‘тефана  о  давнем  ростовском вече, так  и  не похотевшем  помочь
восставшей ’вери. Ћн остро вглЯдывалсЯ в лица, гадаЯ, как бы поступил на том
ростовском вече этот мужик, и тот ремесленник, или этот вон рыжий  купчина с
толстенными ручищами и  весело-румЯным незаботным лицом? Џошел бы  со  всеми
громить поганых или бежал бы впереди всех, спасаЯ свою жизнь?
     Љак понимают сами себЯ, как чувствуют ближних своих все эти люди?
     ‚от боЯрынЯ, вылезши  из возка перед лавкою  гостЯ-сурожанина, надменно
оглЯдывает толпу  и кидает  не глЯдЯ сунувшейсЯ к ней  нищенке медную монету
ордынской чеканки, за которой  та, падаЯ  в  грЯзь, долго елозит, разыскиваЯ
деньгу под  ногами прохожих, и, наконец найдЯ, удовлетворенно прЯчет куда-то
за пазуху... Ђ вот минуту спустЯ около той же нищенки  останавливаетсЯ баба,
бредущаЯ  с  рынка,  и,  улыбаЯсь,  что-то выспрашивает ее,  а та  отвечает,
пригорюнЯсь, покачиваЯ головой, только и слышно: "ЊилаЯ!" - "€-и,  милаЯ!" -
"Ђ Я, милаЯ!"...
     -  Ђ у нас летось  и все погорело! - „оносит до него голос нищенки, уже
значительно  более  бодрый, чем  в начале разговора, совсем без плаксивости,
словно  делитсЯ с кумою  деревенскими сплетнЯми. €  наконец баба достает  из
торбы  ножик  и каравай хлеба, отрезает  краюху  и  подает  нищенке,  и  обе
кланЯютсЯ  одна  другой,  и снова только и  слышно: "ЊилаЯ!" -  "„а што  ты,
милаЯ!".  †енщины  наконец  расходЯтсЯ,  и  нищенка  украдкою  мелко крестит
поданную краюху.  "‚от этот  лепт  -  от  ѓоспода!"  -  думает,  провожаЯ ее
глазами, ‚арфоломей.
     —то может их всех собрать, сплотить  воедино, заставить понЯть, что все
они братьЯ, единый народ,  и никоторый никоторого не богаче и не беднее, как
понЯли  это сердцем те две  женщины,  одна из  которых  поделилась с  другою
краюхою хлеба  не выхвалы  ради и  не  ради платной заслуги перед  престолом
‚севышнего,  а только затем, что  та  нынче во временной трудноте,  в  беде,
котораЯ ее саму пристигнет когда-то или, поди, уж и пристигала не раз!
     ‡десь опЯть и наново  утверждалсЯ ‚арфоломей  в правильности избранного
пути.  ’олько  молитва, дух ѓосподень,  только свЯтаЯ  православнаЯ  церковь
возможет  вновь  собрать  и  съединить  во  взаимной любви  многострадальный
русский народ!
     ‚ Ќижнем Ќовгороде ‚арфоломей,  опЯть же впервые, увидал  торговую мощь
великого волжского пути. €хний хлебный обоз, где был собран двухлетн