чем становилось содержать
городской двор... ‡десь, на  земле  нажитое, оно  и должно было остатьсЯ  на
этой земле.
     ‚прочем, хоть  и скудел  боЯрин  Љирилл,  все  же он  оставалсЯ великим
боЯрином,  и  хозЯйство  его,  трижды порушенное, все  еще было  боЯрским  и
большим.  €  сына  ‘тефана отдали учитьсЯ не куда-нибудь, а  в ѓригорьевский
затвор, рЯдом с кнЯжеским теремом, куда ушла едва ли не всЯ библиотека кнЯзЯ
Љонстантина  ‚севолодича,  и отроки лучших  боЯрских  семей  учились  именно
здесь, и самые ученые иерархи церковные выходили именно отсюда.
     Љ Љириллу невидимо подходила старость. Џодходила, как  наступает  тихаЯ
осень. ‚се тепло и солнечно, но редеют леса, свежеет воздух, меркнут краски,
и  вот уже каким-нибудь ранним  утром треснет льдинка  в лужице под ногой, и
птичьи караваны уходЯт и уходЯт в синих холодных небесах туда, на юг...  ’ак
было и с ним: не согнулсЯ стан и сила еще не ушла из предплечий, и в светлых
волосах  не вдруг проглЯдывали, прЯчась, нити седины,  но  уже виднее  стали
белые виски, и узкою лентою посеребрило бороду, и посветлели брови, и новые,
добрые складки пролегли  у рта, и  морщинки у глаз не сходили, даже когда он
переставал щуритьсЯ. € все больше  от дел городских, невеселых, обращалсЯ он
к детЯм,  словно  в  них  чаЯл  достичь того, до чего  не удалось  досЯгнуть
самому, себе же  оставлЯЯ, в дальнем  далеке, тихую  надежду на монастырское
уединенное успокоение.
     ‚ детЯх на первом месте  был длЯ него ‘тефан, горЯчий и нравный. ‘ ним,
как с равным  уже, проводил  Љирилл часы, толкуЯ  греческие книги,  обсуждаЯ
деЯньЯ Ђлександра Њакедонского, Ћмировы сказаньЯ, чтЯ вслух хронику Ђмартола
и русские летописи, по  которым недавнЯЯ и уже отошедшаЯ  в небытие киевскаЯ
старина  выглЯдела  величавой  и  славной,  а  кнЯзьЯ  киевские  -  џрослав,
‘вЯтослав, Ћлег, ‚ладимир, креститель ђуси, великими и грозными.
     Њалыши - ‚арфоломей с Џетром - занимали гораздо меньше места в душе и в
мыслЯх родителЯ, хотЯ и помнилось, и тревожило бывшее в церкви, но помнилось
и  поминалось  от случаЯ к  случаю, а так, ежеден,  ‚арфоломеЯ не выделЯли в
особину, уделЯЯ ему и меньшому брату поровну вниманьЯ и ласки. €, как часто,
как   всегда   бывает,   просмотрели  те  незаметные  и  крохотные  поначалу
отклонениЯ,  те поступки, совершенные "не так"  или "не совсем так", которые
ознаменовывают начало человеческой неповторимости. Ќо что было неповторимо в
характере ‚арфоломеЯ?
     ’олстый  карапуз,  качаЯсь  на  ножках,  косолапо  идет  к  двери,   на
четвереньках перелезает через порог, действуЯ однако рукой: другой, в потном
кулачке,   зажато  что-то.  ‚от  он,  поворотЯсь   задом,  спускаетсЯ,   как
медвежонок,  со  ступеньки на  ступеньку,  вниз по  долгой  красной лестнице
высокого  крыльца. €,  наконец, в  очередную соступив, босаЯ  ножка  ощущает
вместо щекотной сухости дерева теплую пыль двора.  ЏокачиваЯсь,  он  идет по
двору туда, к высокому, выше  его роста,  бурьЯну, приговариваЯ шепотом: "Ќе
кусЯй, не  кусЯй!" Џестрый жук, зажатый у него в кулачишке, отчаЯнно скребет
лапами  и уже  нешуточно  вцепилсЯ  ему в ладонь. Ќо малыш  терпит.  ‚от  он
разжимает  ладонь  -  лопухи,  татарник и  крапива  уже  окружили его своими
высокими колючими головами - и начинает тихонько, одним пальцем, поглаживать
жука  по  спинке.  †ук  расцеплЯет  Ядовитые  челюсти, вертит головой, сучит
усиками  и   наконец,  с  щелканьем  вскрыв  твердые  надкрыльЯ,   выпускает
нежноблестЯщие  прозрачные нижние крыла и резким  рывком срываетсЯ с детской
руки,  тут  же  исчезаЯ  в  высоких острых травах.  Њладенец  удовлетворенно
смотрит вслед  жуку,  коего  он  подобрал  на  полу  изложни,  неведомо  как
залетевшего в терем, и терпеливо нес сюда, чтобы выпустить. †аль только, что
жук  так  быстро  улетел,  не  дав  рассмотреть  свои  крылышки!  ‚арфоломей
поворачивает к дому и, посапываЯ, пускаетсЯ в обратный путь.
     Џочему  один  малыш поступает так, а другой, и  в той же  семье, иначе?
Џочему один мучительски  отрывает  лапки  и  крыльЯ  жуку, разорЯет  гнезда,
убиваЯ птенцов, вперекор  родительскому слову (и даже под угрозою порки!), а
другой садит на  зеленый листик  и осторожно  выносит  на улицу  червЯка, а,
заглЯдываЯ  в  то же  гнездо, боитсЯ  дышать, чтобы  не испугались птенчики?
‘колько тут усилий воспитателЯ,  родителей, и  сколько  - от природы  самого
человека?  Ѓыть  может,  не  так  уж  не правы  авторы  христианских  житий,
полагавшие,  что   праведник   рождаетсЯ   с  уже  готовым  устремлением   к
праведности?

     ‚арфоломей  рос неслышно,  не причинЯЯ никаких неприЯтностей родителЯм.
Ѓыл  здоров, тих  и  послушен. €  то, что отличало и, пожалуй, выделЯло его,
было  как раз  тем, что позволЯло родителЯм  почти не  обращать  вниманиЯ на
своего  среднего сына,  отдаваЯ  внимание младшему,  Џетру, который часто  и
прихварывал,   и  капризил.   ‚арфоломеЯ  же  отличала  редкаЯ  длЯ   дитЯти
послушливость и  старательность. …му почти  ничего не приходилось  повторЯть
дважды.  ‘казанное  матерью  или нЯнькой  он запоминал и исполнЯл  сугубо  в
точности. Џоставить ли свою мисочку на стол, задвинуть ли  и  закрыть ночной
горшочек, застегнуть рубашечку, перекрестить  лоб перед едой,  умыть  руки -
все  он  делал тщательно и спокойно, с видимым даже  удовольствием, и  очень
любил  оглЯдывать себЯ,  когда на него надевали  нарЯдную рубашечку. Џодолгу
рассматривал  рукава,  разглаживал  ткань у себЯ на  животике,  а когда  его
обижали,  чаще  всего  не   дралсЯ   и   не  плакал,  а  недоумевал.  Љак-то
братьЯ-погодки и младший ’ормосов затеЯли деловитую возню, и  вдруг ’ормосов
(он был чуть постарше) взъЯрилсЯ:
     - “ менЯ  и у Џети белые рубашки, а у тебЯ синЯЯ, ты не наш, иди прочь!
-  € вдруг  начал Яростно пихать и бить ‚арфоломеЯ,  оцарапал и свалил его в
канаву. ќто  было  одно  из первых детских  воспоминаний  отрока ‚арфоломеЯ,
когда  мир  еще не воспринимаетсЯ свЯзно, а только отдельными картинами.  Ћн
помнил, как негодовал и подпрыгивал мальчик,  чуть побольше его ростом,  как
его  почему-то  пихали  и  толкали в сухую глубокую  канаву, всю в  каких-то
колючих травах, и запомнил  свое тогдашнее огромное недоумение. Ќе обиду, не
боль, нет! Ђ недоумение: неужто  от  того, какаЯ рубашечка, можно любить или
не любить человека? Ћн и не  заплакал, а выбралсЯ из канавы на четвереньках,
и все думал, не понимал  и  видел  мальчика ’ормосова  как бы  со  стороны -
дергающегосЯ, суетЯщегосЯ, словно больного, и даже, по-своему, пожалел  его.
‚о всЯком случае, так вспоминал он потом свое тогдашнее чувство-переживание.
     Њаленьким  ‚арфоломей  не  только  никогда не мучал  зверей,  но  и  не
позволЯл другим  мучать,  какого  бы возраста и роста  ни  был  обидчик.  Ћн
трогательно  заботилсЯ  о  младшем братике  и не любил мЯса, подолгу жевал и
глотал с видимым трудом.  (Џо счастью, родители не неволили,  как иные, есть
нелюбимое.) Ћчень часто  играл один,  что-то бормоча себе под нос,  чуЯлось,
что представлЯет себе в эти мгновениЯ много больше, чем можно было узреть из
палочек, щепок, свистулек и коней, расставленных перед ним. Ќо не было в нем
ни всплесков горЯчего норова, ни Ярких откровений познаниЯ - всего того, что
увлекало и тревожило в ‘тефане.
     ‹ошадей  любил  он  до  страсти.  Ћдна  из  ранних  картин-воспоминаний
‚арфоломеЯ,  это как он стоит  в  белой рубашонке на крыльце  и кормит  конЯ
хлебом. Љ  нему  склонЯетсЯ большаЯ  конскаЯ  морда, и  теплые  мЯгкие  губы
требовательно  и властно забирают  с  его ладошки наломанный хлеб, кусок  за
куском. Љони  были  рЯдом всегда,  и  ‚арфоломей уже не  помнил,  когда  его
впервые посадили на теплую конскую спину и он, вцепившись ручонками в гриву,
ехал  с радостным  испугом  по зеленому двору.  Џочему-то запомнилсЯ  густой
зеленый цвет, верно,  поздней весною,  когда  затравЯнелый двор еще не бывал
вытоптан и выбит дочерна колесами и копытами коней. Ќо даже когда его сажали
верхом, он не вертелсЯ, не бил  конЯ  пЯтками, как ‘тефан в его  возрасте, а
весь  замирал и  ехал, крепко  уцепившись за гриву.  €  когда его снимали  с
лошади, не  скулил,  не  рвалсЯ из рук, а тихо, счастливо улыбалсЯ медленной
расцветающей улыбкой.
     ѓоворЯт, характер человека складываетсЯ  в первые  пЯть лет  жизни,  то
есть как раз тогда, когда ни родители, ни ближние не думают еще о воспитании
характера  и  все  внимание  направлЯют токмо  на  то, чтобы  обуть,  одеть,
накормить да, по силе возможности, потешить игрушками и сластЯми. € нечастые
проЯвлениЯ  детского  своенравиЯ  в  ‚арфоломее  ЯвлЯлись и  проходили почти
незаметно длЯ его родителей, оставлЯЯ памЯтные зарубины  лишь  в собственном
сознании дитЯти, как, например, случай с лестницей.
     ‹естница эта  вела  на  чердак, куда  складывали сушить  Яблоки и  куда
поэтому,  часто, украдом,  лазали дети, те,  кто  умел, а  те, кто  еще едва
держались  на ножках,  тоже  подходили и,  ухватЯсь за  нижнюю  перекладину,
задираЯ голову,  глЯдели  вверх,  откуда  старшие мальчики  кидали  украдкой
вЯленые терпко-сладкие кусочки...
     ‚арфоломею каким-то чудом удалось заползти на вторую ступеньку,  откуда
его походЯ сволокла  двороваЯ  девка, пробегавшаЯ на  поварню.  Ћднако  часа
через   два  старик-садовник  услышал  тонкий  писк  и  углЯдел  ‚арфоломеЯ,
висевшего вниз головой посреди лестницы, руками и ногами обнЯвши  лестничную
тетиву. Ћн,  видимо, перекинулсЯ, и висел довольно долго. Љогда  старик снЯл
его, он весь дрожал и скулил, как щенок.
     Ќо, однако, невдолге, выруганный и утешенный, он украдом уполз  из дому
и... исчез.  Љогда,  уже об ужине,  схватились искать и сама ЊариЯ  побежала
осматривать все  щели, колодцы и Ямины,  она заметила, случайно поднЯв взор,
что в проеме чердака что-то белеет. ќто был ‚арфоломей в своей рубашечке. Ћн
сидел на самом  верху, побалтываЯ ногами,  и так Ясно поглЯдел на мать,  так
готовно  протЯнул ей ручки, что у Њарии и мысли не шевельнулось, что ребенок
залез туда сам,  и она долго поносила  неведомых старших шалунов, затащивших
дитЯтю на вышку.
     Њеж  тем,  длЯ едва  научившегосЯ ходить  малыша,  совершенное им  было
подлинным подвигом, просмотренным родителЯми и прислугой.
     Ћн едва мог достать ручками до нижней ступеньки, и потому, когда полез,
то лез по тетиве,  обнЯв круглую жердь  ногами,  соскальзываЯ,  обрываЯсь  и
упорно подтЯгиваЯсь вновь. Љогда его снЯла двороваЯ  девка,  ‚арфоломей едва
не  взвыл  -  насмарку пошли его  тЯжкие труды.  Џоэтому он  полез  быстрее,
хоронЯсь людей, и, перебираЯсь с очередной ступеньки на следующую, сорвалсЯ.
‘трашен  был этот миг, - он уже поднЯлсЯ на необычайную высоту: далеко внизу
проходила  золотисто-пестраЯ курица  и  даже не  увидела  ‚арфоломеЯ  на его
недоступной высоте. Ђ тут  ручонки поехали,  его стало кренить,  он на миг в
ужасе  прикрыл глаза, изо всех сил, руками и ногами, вцепившись в круглое, и
тотчас тЯжкое бремЯ собственного тела потЯнуло его за руки и за ноги, двор и
терем разом опрокинулись, и когда  ‚арфоломей,  убедЯсь,  что  он не упал, а
висит,  открыл  глаза,  он увидел только  голубое небо  и ватные, серо-белые
облака, наползающие и наползающие на окоем. Ќи разжать рук, ни даже ослабить
на мгновение, он не мог,  и  висел,  постепенно  терЯЯ  силы,  не  знаЯ, что
предпринЯть, и  даже не  слышал  сам, как начал тонко  скулить. Ћн уже почти
терЯл  сознание, когда его  вторично снЯли с  лестницы  и  унесли  в дом. Ќо
теперь  все  окружающее  воспринималось им как в тумане. ђеально было  одно:
лестница,  на  которую  следовало   влезть.  ‹ежа  на   кровати  и  мысленно
восстанавливаЯ  весь  путь, он  понЯл  свою  ошибку.  Ќадо  было  все  времЯ
держатьсЯ за перекладины, чтобы не перекинутьсЯ стремглав.
     Ћтдохнув  и поев, он украдкой  ушмыгнул из горничного покоЯ,  и на этот
раз ему уже никто не помешал. ‚ытЯгиваЯсь  во весь рост, он крепко ухватывал
одною рукой  за  ступеньку, другою  обнимал тетиву  лестницы  и,  горбатЯсь,
подтЯгивал ноги. ѓлавнаЯ труднота заключалась в том, чтобы ногами, коленЯми,
влезть  на перекладину. „лЯ этого  он  перегибалсЯ  вперед, почти свешиваЯсь
головой, обеими руками бралсЯ за тетиву и тут, уже почти падаЯ вниз, заносил
колено на ступень лестницы.  „альше было гораздо легче. “твердив обе ноги на
перекладине,  он  вытЯгивалсЯ  в  рост и ухватывал  точно  так  же следующую
ступень. € опЯть подтЯгиванье, и опЯть голова и плечи перевешиваютсЯ вниз, и
‚арфоломей  почти  закрывает глаза,  чтобы  не  видеть  раз за  разом грозно
отдалЯющейсЯ земли... € вот уже он так высоко, что  землЯ видитсЯ в какой-то
далекой  дали, даже  словно бы  в легкой голубизне,  а он висит почти уже  в
облаках. € дрожали  ноги, и руки трЯслись, а он все  лез  и  лез, с железным
упорством повторЯЯ раз за  разом все тоже же самое:  подтЯгиваЯсь, склонЯЯсь
головой вниз, утверждаЯ колено на новой ступени, а потом переползаЯ на нее и
целиком.  € вот  уже последнЯЯ ступень, и  дальше...  и дальше  была  стена,
бревно, и  - некуда лезть!  …го  почти  охватило отчаЯние. ‘только лезть  до
верха  и  тут,  на  самом верху,  не  смочь  выбратьсЯ туда, на  вожделенную
чердачную высоту!
     Џоследний  раз  вытЯнувшись  вдоль  тетивы  лестницы  и  ощущаЯ  руками
щекотную  сухость   дерева,   он   начал  думать.   ‘таршие  мальчики  легко
преодолевали эту последнюю ступень... ‡апрыгиваЯ туда, наверх... Љак?
     ЏрЯмо перед  его  лицом был тупо обрезанный  конец лестничной тетивы, и
‚арфоломей  наконец решилсЯ. “же почти не дыша, медленно-медленно, он  начал
подтЯгиватьсЯ вверх, цеплЯЯсь руками за трещины в дереве. Ћн весь вспотел со
страху  и чуЯл, что  стоит его ногам  потерЯть неверную опору - и все. €  он
полетит вниз, в ничто, в голубую зиЯющую пустоту. Њедленно ступали маленькие
потные ножки по  гладкому дереву лестничной тетивы,  медленно подкорчивались
уже  почти непослушные руки. ‚от он оторвал правую руку и сунул ее в трещину
повыше,  и тотчас  ноги  съехали  по  гладкости  тетивы, и ‚арфоломей завис,
напрасно  скребЯ пальцами ног  гладкое дерево. Џо счастью,  под левой  ногою
обнаружилсЯ острый сучок, и, жалеЯ себЯ, почти в кровь вдавив сучок в мЯкоть
ноги, ‚арфоломей сумел зацепитьсЯ, а потом, в каком-то лихом отчаЯнии задрав
другую ногу, коленом  достал  до  верхнего среза тетивы. Ѓольше он ничего не
мог.  …го  долго  трЯсло,  и  он продолжал  полувисеть,  упираЯсь трЯсущимсЯ
коленом  в  основание тетивы, другой, до предела вытЯнутою ногою - в  острый
сучок,  а руками,  распростертыми по покатости дерева,  вцепившись  в острые
краЯ  трещин.  „рожь  медленно проходила,  и  вот ‚арфоломей  сумел  сделать
следующее движение: упершись  коленом, оторвал  другую  ногу  и  стал руками
подтЯгивать тело  вверх. ’руднее всего  оказалось  оторвать живот от теплого
круглЯщегосЯ дерева. Ќо когда он наконец решилсЯ и на это, тело как-то почти
легко  подалось вверх,  и  ‚арфоломей просунул  одну  руку поверх  бревна, к
собственному спасению  найдЯ за  невидимым  краем стесанный  топором  рубец.
Џобелевшими,  почти потерЯвшими  чувствительность пальцами он впилсЯ в затес
и,  перенесЯ наверх вторую руку,  начал  подтЯгивать  тело  в последний раз.
Џеред его глазами уже была чердачнаЯ тьма, но ‚арфоломей ничего не видел, не
чуЯл, кроме одного - как утвердить на обрезе лестничной тетивы  вторую ногу?
Ћн  поставил  мокрые от пота пальцы  на шершавую  покатость  бревна,  потом,
решась, поднЯл  ногу и уцепилсЯ пальцами  ноги за верх тетивы, почти спихнув
себЯ самого с лестницы. Ќо  тут уже можно  стало разогнуть колено и стать на
кончик  дерева двумЯ ногами. Ѓольше он не  стал  ждать,  вытЯнув ноги и весь
подавшись вперед, ‚арфоломей, в  ужасе от оставленного позади  пространства,
повалилсЯ  лицом,  грудью  и животом в  теплую пахучую пыль чердака  и замер
недвижимо.
     ‚от теперь он  струсил  и  боЯлсЯ  даже пошевелитьсЯ, чтобы  не улететь
назад.  Ћн  готов был  снова  завыть, готов был закричать или громко позвать
нЯню, и - не сделал  ни того, ни другого, ни третьего. ‘лепо протЯнув вперед
руки, он погрузил их в пыль чердака, нашел что-то твердое и, ухватЯсь за это
твердое,  поволок  свое, почти  уже  непослушное  тело  дальше  и  дальше и,
несколько раз  по-лЯгушачьи  взмахнув  ножками,  зацепилсЯ  коленом  за срез
бревна, и  тогда  быстро-быстро, Ящерицей,  заполз наконец  наверх.  Ћн  еще
полежал, боЯсь даже поднЯть голову, но вот уже и встал и оглЯделсЯ, и почуЯл
во тьме  вожделенный  дух вЯнущих  Яблок, и долго дышал этим  сладким,  чуть
вЯжущим запахом, и после встал, и робко заглЯнул  вниз,  дивЯсь  и  ужасаЯсь
проделанному  пути,  а затем - затем уселсЯ на край, даже не взЯв ни кусочка
вЯленого  Яблока, и  стал  болтать ногами,  успокаиваЯсь  и довольно  озираЯ
распростертый пред ним  и ниже его дольний  мир: вершины  сада,  тын и  полЯ
по-за   садом,   и  соломенные  кровли  деревни  в  дымке  вечереющего  неба
далеким-далеко, и крохотных  коровок  возвращающегосЯ стада... €  совсем  не
удивилсЯ  поЯвлению матери.  ’еперь,  когда  он  исполнил задуманное,  она и
должна была ЯвитьсЯ к нему.  €,  радуЯсь, готовно протЯнул к ней руки, когда
ЊариЯ,  поднЯвшись  на  нижние  ступени,  бережно  стаскивала  с  чердака  и
прижимала к груди своего середненького несмышленыша.
     Ќикто  так и  не узнал  об этом первом  деЯнии ‚арфоломеЯ, ни  мать, ни
нЯнЯ, ни старший брат, ни  дворовые мальчики. Ђ  он молчал, не хвастал, даже
братику  Џетюне  не  рассказал о  своем  восхождении  на  чердак.  Љак-то не
хотелось говорить,  да словно и незачем было  - лазают же иные мальчики туда
ежеден за Яблоками!
     Ќо в чем-то  с  тех пор укрепилсЯ ‚арфоломей,  что-то молчаливо  понЯл,
постиг в себе самом. €  это "нечто" сперва незаметно,  а потом все больше  и
больше начало выделЯть ‚арфоломеЯ из круга сверстников.

     ѓлава 9

     Њать воспринималась им не как образ,  а как  ощущение - ее голос, руки,
теплые и уютные; отца,  далекого и строгого,  ‚арфоломей уважал и боЯлсЯ; но
подлинное   благоговение   вызывал  в  нем   старший   брат,   ‘тефан,  или,
по-дворовому, ‘тепан  (мать называла  его ‘тепушкой).  Ћн  врывалсЯ  шумный,
что-то говорил, кричал, хохотал или гневал,  не обращаЯ вниманиЯ на меньшого
братца, что,  приоткрыв  рот,  мог  часами  взирать на  обожаемого  им почти
сказочного героЯ,  ради  коего  он  мог  забросить, не  вздохнув, всех своих
деревЯнных и глинЯных коней.
     ‘тефан  уже  училсЯ  в ѓригорьевском затворе,  в  ђостове, и ездил туда
верхом. “чилсЯ он удивительно. Љниги не читал, глотал,  тут же, без запинки,
пересказываЯ целые страницы, и уже мог довольно бойко разбирать по-гречески.
     ‚арфоломею  очень запомнилсЯ  (ему  было уже  четыре года)  первый раз,
когда брат  удостоил его  серьезной беседы,  хотЯ, собственно, ‘тепан и не с
ним  хотел баЯть, да не случилось  никого близь, так  и  вышло, что  впервые
сделал он слушателем своим четырехлетнего крупного светло-русого малыша.
     -  ‘емь  дней! - фыркнув, говорил брат  почти  что сам  себе, продолжаЯ
начатый, видимо, в школе спор. - ‘емь дней! Ѓабы белье на солнце вывешивают,
а ѓосподь тем часом мир создает, да?
     - Џочто?  -  спросил, отчаЯнно робеЯ и  весь  зарозовев, ‚арфоломей,  и
‘тефан,  вдруг  оборотЯсь  и даже будто  присев  перед  ним,  наклонЯсь  ли,
раздельно сказал:
     - Ќаписано: ѓосподь создал мир в семь дней! Џонимаешь?
     ‚арфоломей серьезно  кивнул,  во  все глаза  глЯдЯ на  старшего  брата,
повторив шепотом: - "‘емь дней!"
     - ’ак  вот! ѓосподь создавал  и  небо,  и  солнце,  и звезды, и  твердь
отделил от воды! „ней-то еще не было, понимаешь?
     ‚арфоломей опЯть кивнул,  старательно запоминаЯ,  хотЯ не понимал ровно
ничего. Ќо у него было  счастливое свойство запоминать, не понимаЯ,  и после
додумывать до конца. €  этот братний  разговор он додумывал  потом несколько
лет,  так и  эдак поворачиваЯ и укладываЯ в голове  слова ‘тефана (и  словно
новым  светом  осветило  их, когда сам  начал  постигать  грамоту  в  том же
ѓригорьевском затворе, где училсЯ и старший брат).
     -  ’ак  вот! - продолжал ‘тефан, - слова сии  надобно  понимать  сугубо
духовно. ‘емь дней, это не  дни, это неделЯ, седьмица. ‘едьмой день  отдыха,
конец, и новое начало.  ‚се идет по кругу!  Џонимаешь?  Џо кругу! Њир, может
быть,  все времЯ  создаетсЯ ѓосподом! €ли создан им  враз, мгновенно, или за
тысЯчу наших  лет, что токмо един миг длЯ ѓоспода, или  же  ѓосподь времЯ от
времени вновь продолжает творить и переделывать мир сей.
     -  Џонимешь? Џонимаешь? - повторЯл  брат, и  ‚арфоломей, глЯдЯ на  него
завороженно, кивал  и кивал,  шепотом  повторЯЯ:  - "Џо  кругу...  все времЯ
создаетсЯ... тысЯчу лет..."
     ‘тефан, высказав мысль, не дававшую ему покоЯ весь день,  тут же бросил
брата на произвол судьбы и унессЯ куда-то,  а ‚арфоломей  все стоЯл, а после
ходил и думал, повторЯЯ  в порЯдке и "укладываЯ" братни слова о том, что мир
создан или враз, или в тысЯчу  лет, что, все равно,  есть один лишь  миг длЯ
ѓоспода,  или создаетсЯ-переделываетсЯ ѓосподом  времЯ от времени и  в наши,
теперешние  дни. € все видел неотвЯзно,  как  бабы-портомойницы  развешивают
белье,  а  над  ними,  в облаках,  как на лестнице, словно плотник на  лесах
строЯщегосЯ дома, стоит сам ѓосподь с развевающейсЯ бородою и, тЯжко ворочаЯ
облачные громады, создает мир.

     ѓлава 10

     Њаленький  русич  воспитывалсЯ  на сказках. Џосле  уж  -  на  преданиЯх
старины,  былинах  и  "житиЯх".  …дет, к примеру,  сказочный  герой добывать
молодильные  Яблоки и встречает  по дороге избушку. ‚ избушке лежит  старик,
большой-пребольшой,  голова  в  красном углу,  ноги  в  подпороге.  Ќа  печи
старуха, тоже большаЯ-пребольшаЯ. Ћн кланЯетсЯ старику "во всю спину", потом
старухе,  потом старшему сыну, потом  среднему  и,  наконец, младшему. ѓерою
предлагают с дороги помытьсЯ  в бане, и когда он идет туда, приходит старший
сын  старика с охапкою золотого прутьЯ и  говорит: - "‚от ежели бы ты прежде
мне  поклонилсЯ, а  потом  моему отцу, Я бы это  прутье  все о  тебЯ до  рук
выломал!".   ‡атем   идет   средний  сын   с  охапкою   серебрЯного  прутьЯ,
приговариваЯ:  -  "‚от ежели бы  ты  сперва  мне  поклонилсЯ, а потом  моему
старшему брату,  Я бы  это  прутье все бы  о  тебЯ  до  рук  выломал". ‡атем
приходит младший сын  с охапкою медного  прутьЯ  и говорит:  - "…жели  бы ты
сперва  мне поклонилсЯ, а потом моему  среднему брату, Я бы все это прутье о
тебЯ  до рук  выломал". ’олько потому, что  герой выполнил законы "вежества"
правильно, он и остаетсЯ цел.
     ‘казочный  пример   подтверждалсЯ   поведением  взрослых.  “важительное
отношение к старшим было законом тогдашнего  общинного  бытиЯ, непререкаемый
авторитет родителей в доме - законом домоустроениЯ.
     ‚ боЯрской семье воспитание было  тем же самым,  что и в  крестьЯнской,
только прибавлЯлась свЯщеннаЯ историЯ да …вангелие - жизнь •риста, с моралью
высокого  жертвенного служениЯ  человечеству.  € еще  века и  века  были  до
француза-гувернера,  объЯснЯвшего,  что  лучший город на земле  -  Џариж,  а
ђоссиЯ - страна варваров. Ќи Џарижа, ни слова "варвары" русичи еще не знали.
‚место  "варвары"  говорили   "поганые",  и   разумели   под   этим   словом
степнЯков-"сыроЯдцев", да северных Ясашных инородцев,  а шире  - вообще всех
"нехристей", не  уверовавших  во  •риста.  ‹егендарный  город Џаган,  на юге
индийских  сказочных  стран, так  и понималсЯ,  как город "поганых", то есть
некрещеных  народов,  и  страны  те,  безо всЯкого оттенка небрежениЯ  даже,
назывались "землЯми поганскими".  ‘вЯщенные города  за рубежами страны были:
…русалим,  в  котором  распЯли •риста,  и  –арьград  -  нынешний оплот  веры
•ристовой. ђусь же, принЯвшаЯ крещение, отнюдь не была варварскою страною. “
нее Явились уже и свои свЯтыни,  и места паломничества, как, например, Љиев,
матерь городов русских, со славными  своими пещерами, и многие другие свЯтые
и  чтимые места, о  чем повествовали  и запоминали сперва изустно, после же,
одолев грамоту, чли по летописЯм и житиЯм свЯтых.
     ’ак  же точно воспитывалсЯ и маленький  ‚арфоломей. ‚от еще одна из его
ранних воспоминаний-картин.  Ћни  сидЯт  на печи, набившись,  как  птенчики.
’емно, и тепло, и тесно. ’ут и младший братишка рЯдом с ним, и еще  какие-то
пареньки и девушки, - верно, из дворовых ребЯт. € где это происходило? ’о ли
в челЯдне, но  там  печь  не такаЯ, то ли в хлебне? ’о ли это  было внизу, в
подклети, где  печь после разрушили и сделали холодную кладовую. ’олько нЯнЯ
или   другаЯ  женщина?  Ѓыть  может,   покойнаЯ  “льЯна,  она  была  знатнаЯ
сказательница! ‘казывает сказки.  € сказывает так, что они все уже не здесь,
а в пути, в лесу, знакомЯтсЯ  с бабой-Ягой, едут на сером волке,  видЯт поле
мертвых костей, ловЯт сиЯющую, переливающую самоцветными огнЯми †ар-птицу. €
это  ему, отроку ‚арфоломею, а не  сказочному €ванушке, велит  серый волк не
трогать узды волшебного конЯ,  не  брать  золотую  клетку  †ар-птицы, не  то
зазвенЯт  струны и  проснетсЯ  стража. € он  представлЯет,  как,  вцепившись
ручонками в гриву, выводит конЯ, как обнимает птицу, а  она словно шелковаЯ,
пушистаЯ и льющаЯсЯ, живаЯ, и скользит  из  рук, и вздрагивает, словно сокол
на кожаной рукавице сокольничьего, и царапает твердыми когтЯми, и надо ее не
повредить,  не  помЯть  ей шею,  и обЯзательно удержать!  Ћн  бы  непременно
послушалсЯ  волка, не  взЯл  узды,  не тронул  клетки, и ему  не пришлось бы
обманывать грозного царЯ...
     ‘казки сказывала и нЯнЯ  по вечерам. ‡ато мать читала им житиЯ свЯтых и
пересказывала …вангелие, и это тоже было удивительно, словно сказка.
     ѓорела  одна  свеча.  (‘вечи  давно уже  начинали  беречь.)  Њать  тоже
сказывала,  а  то  разгибала темную  кожаную книгу  с  твердыми пергаменными
листами, и начиналось чудо:  львы приходили к  пустынникам; умирал, так и не
сказавшись родителЯм, Ђлексей - Ѓожий человек, и было до слез жалко и его, и
батюшку с матушкой в их неизбывном горе; разверзалось небо, и там, в грозном
величии,  в рЯдах белокрылых архангелов,  стоЯл  убогий  ‹азарь, а снизу, из
адской бездны, молил его  ‹азарь  богатый:  "Ћмочи  мизинный перст в воде  и
освежи мне запекшиесЯ уста!" - € слышал в ответ неумолимое: - "Ќе могу. Ќыне
волЯ не моЯ, волЯ ѓоспода, волЯ ѓоспода, царЯ  небесного!". Џро ‹азарей мать
не читала им, а  пела. € он, содрогаЯсь, думал,  что никогда не будет  таким
жестоким, как богатый ‹азарь,  и, верно, ни матушка, ни  батюшка его тоже не
такие, - вон скольких сирых и убогих привечают на боЯрском дворе!
     Љогда  мать сказывала  про •риста, она никогда не трогала книгу, только
иногда  клала  рЯдом с  собою  темное  потертое  маленькое  …вангелие, но не
заглЯдывала в него,  а только изредка поглаживала рукой,  вспоминаЯ наизусть
притчи ‘пасителЯ. ‚арфоломей уже знал - то, что сейчас будет сказывать мать,
очень серьезно, важнее сказок и даже  житий свЯтых. €  он прижмуривал  очи и
видел песчаную пустыню, каменные горы лесенками, как изображают на иконах, и
ощущал  жару,  словно от русской печки,  и  сам  проходил  мимо  колосЯщихсЯ
хлебов, и видел море,  подобное великому  ђостовскому озеру, и рыбачьи челны
на  воде, а чужие  названиЯ - ‚ифиниЯ,  ‚ифлеем, гора …леонскаЯ, ѓалилеЯ,  -
казалось, пахли солнцем и медом.
     •ристос тоже учил терпению и мужеству. € были слова страшные: - "не мир
принес Я  на  землю, но  меч"... "…гда  гонЯт  вас во граде сем,  убегайте в
другой"... "Џредаст же брат брата на  смерть,  и отец чадо, и восстанут чада
на  родителей  и убиют их, и  будете  ненавидимы  всеми,  имени  моего ради!
Џретерпевый же до конца, той спасен будет".
     •ристос  был то грозным, то добрым (его так и изображали на иконах), но
всегда - настойчивым, и всегда  он был бедным, и  ученикам не велел собирать
ни золота, ни серебра, ни меди в поЯса свои, и всегда он ходил  пеший,  а не
ездил  на лошади. ’олько в €ерусалим, перед гибелью,  привезли его верхом на
осле.  €  то,  - как  объЯснЯли  те, кто побывал  в Ћрде,  - осел, это такаЯ
маленькаЯ-маленькаЯ  лошадка  с  большими  ушами.  ‘Ядешь,   ноги  по   земи
волочатсЯ. Ќа такой  ехать, все одно, что пешком  идти!  - заключил про себЯ
‚арфоломей,  успевший  уже  создать  свой  образ  •риста  -  вечного  пешего
странника.
     ‡нают ли  взрослые, как преломлЯютсЯ  в детском  сознании их  рассказы?
Љому сочувствует маленький слушатель? Ќе пожалеет  ли ЉощеЯ бессмертного? Ќе
осудит  ли  гордого  героЯ  сказки?  Ќе  захочет ли сам стать  разбойником и
получить несметные сокровища поверженного  змиЯ? €ли  пылко и  прЯмо  примет
строгие поучениЯ  древних  книг?  € не  надорветсЯ ли он, пытаЯсь  исполнить
неисполнимое? € бойтесь, родители, говорить  одно,  а  делать другое!  Ќавек
посеете смуту в юной душе, и пропадут впусте все ваши добрые поучениЯ!
     ‚арфоломеЯ поразили  слова •риста, что тому, кто попросит у тебЯ рубаху
"срачицу",  следует  отдать и гиматий  (верхнее платье).  Ћн даже, что редко
бывало, переспросил мать:
     - —то отдать,  если одеты на  тебе две рубашечки?  Ђ если всего одна, и
холодно станет? ‚се равно снЯть?
     Њать,  не догадываЯ  совсем, что зачинает  в  голове и  в  душе  отрока
подобное пожару внутреннее движение, поЯснила:
     -  “ богатого, ну  вот у тебЯ, и  не  на  себе, а может, в скрыне лежат
сорочки. € иной погорел, нагой выскочил из избы, или инаЯ беда какаЯ,  ему и
помоги!
     Ћн  серьезно  выслушал материны слова, кивнул  головой. Џотом, уже  без
свЯзи с тем, что говорилось в тот миг, много спустЯ по времени, переспросил:
     -  Ђ  тому, кому  надо  все отдать,  у него  что,  никакой  совсем  нет
оболочины?
     €  мать,  не  понЯв  даже   сперва,  о  чем  это  спрашивает  маленький
‚арфоломей, опЯть поЯснила, не думаЯ, просто так:
     - Ќу, худаЯ какаЯ, совсем рванаЯ, с плеч валитсЯ.  ‚идал, давеча убогаЯ
приходила с дитем?
     -  Ђ ты дала ей что-нибудь? - требовательно спросил ‚арфоломей, подымаЯ
светлый взор.
     - „ала старую оболочину! - отмолвила мать  и перевела речь на другое. Ђ
отрок ‚арфоломей все  думал, сдвигаЯ светлые бровки, и  даже  что-то  шептал
неслышно, шевелЯ губами и киваЯ сам себе головой.
     "‘обытие"  совершилось через  неделю. Ѓыл  весенний  праздничный  день.
Џриглашенный батюшка отслужил  обедню в  домовой церкви. Ќа дворе, прЯмо под
открытым небом,  расставив столы  со снедью, угощали  дворню.  Ќа  селе тоже
гулЯли, издали  было слышно, как красиво вьютсЯ  в  воздухе девичьи  голоса,
славЯщие  Языческого  џрилу. €  дети, принарЯженные, были отпущены погулЯть,
одни, без  нЯниного доглЯду, тем паче ЊариЯ надеЯлась, что ‚арфоломей  и сам
посторонит   от  всЯкого  разгульного  сборища.  ("‘   теми,  кто  иже  суть
сквернословцы  и  смехотворцы,  отнюдь  не  водворЯшесЯ", - писал  …пифаний,
поминаЯ детские годы ‘ергиЯ.)
     € вдруг,  - ЊариЯ  как  раз  проходила по  двору, отдаваЯ  распорЯжениЯ
слугам; дружина, дворнЯ и холопы  шумно ели и пили, уже и пиво  сделало дело
свое,  потные  лица лоснились, сверкали на  солнце,  кто-то хрипло затЯгивал
разгульную,  его  останавливали, дергаЯ  за рукава,  - как  вдруг  испуганно
ойкнула  одна  из сенных девок, и боЯрынЯ,  неволею остановЯсь, выглЯнула за
ворота.  Џо  дороге  бежал  ‚арфоломей, как-то  странно одетый. Ћна даже  не
сообразила  сразу,  а  потом,  всмотрЯсь из-под ладони,  понЯла:  он  был  в
развевающейсЯ безрукавой  детской  чуге,  надетой  на  голое  тело.  Ќеужели
раздели?! €ли  свалилсЯ куда? Ќо подбегавший, с горЯщим взглЯдом, ‚арфоломей
совсем  не  плакал,  а, казалось,  испытывал  торжество, и так, стремглав, с
бегу, угодил в материн широкий подол и расставленные объЯтиЯ.
     - —то с тобою?  ѓде это ты? —то  ты? Љто  тебЯ?! - испуганно спрашивала
ЊариЯ, углЯдев, что  сын  был весь в крови, синЯках и  ссадинах. Њеж тем как
сзади, за  воротами,  уже  гремела  песнь и разливалсЯ  выходЯщий из берегов
праздничный пир.
     -  Њама!  -  торопливо, взахлеб,  сказывал  ‚арфоломей,  глЯдЯ  на  нее
сиЯющими глазами. - Ђ Я сделал по  •ристу! ‘перва-то не по •ристу, - поЯснил
он  скороговоркой,  обтираЯ ладонью разбитый  нос, -  а  после -  по •ристу!
Њальчик был  такой  рваный, маленький, а  тут праздник, гулЯют все!  € Я ему
отдал свою сорочку, и  чугу подарил тоже! Ќа мне Џетюнина теперь!  ‚едь так?
’ак  ведь?! - спрашивал он, пока мать, подхватив  сына на  руки, уносила его
поскорее в терем.
     ‚  горницу  вбежала  нЯнька,   принЯвшаЯсЯ  обтирать  боЯрчонка  мокрой
ветошкой, откуда-то сбоку поЯвилсЯ  отец, и  оба  родителЯ,  переглЯдываЯсь,
дослушивали  горЯчую  сбивчивую  речь   меньшого  своего,  кажетсЯ,  слишком
буквально понЯвшего •ристову заповедь. € тут...  Љак бы  вы поступили на  ее
месте? Њожно бы было и обругать, и остудить; можно  бы и послать с розыском,
воротив назад  отданное несмышленышем  дорогое  платье...  Ќо  когда  в доме
принимают  тьму  нищенок и калик перехожих, когда  боЯрынЯ сама читает детЯм
…вангелие... € все одно, можно бы было! € остудить, и обругать, и с розыском
послать,  и выпороть  даже! „а и  так  ли просто  было все,  о  чем  говорил
‚арфоломей?
     - Ђ почему у тебЯ рот в крови? € синЯки? € ссадины?
     - Ђ это... это... Ќу, подрались тамо пареньки! - частоговоркой отмолвил
‚арфоломей, хмурЯсь и отворачиваЯ лицо. - Ќе надо о  том,  мамо! -  попросил
он,  словно бы  взрослый. € ЊариЯ, скорее  сердцем,  чем умом,  догадав, как
должно  ей поступить,  охватила льнЯную  головенку  несмышленыша,  прижала к
груди и стала безотрывно целовать, приговариваЯ сквозь смех и слезы:
     -  Љровиночка,  Ягодиночка  моЯ,   простушечка  моЯ  милаЯ!  ’ы  хорошо
поступил, хорошо!
     € ‚арфоломей  уверилсЯ, что  поступил и вправду хорошо,  и  должен  так
поступать и впредь, и только непонЯтно было, отчего мама  плачет? …му самому
было  и  невдомек, что он отдал  прохожему  мальчику лучшую, очень  дорогого
шелку, праздничную срЯду свою.
     Ћ том, что  и как  произошло в тот день  на  деревне, ЊариЯ узнала лишь
много спустЯ, от любопытствующей  дворни,  и,  узнав, уже не стала ни о  чем
расспрашивать ‚арфоломеЯ, ни искать пропажу, ни  наказывать виновных. ’олько
рубашки  ‚арфоломею   начали   давать  простые,  белополотнЯные,   или  даже
посконные, серые, тем паче что он теперь вновь  и вновь находил нуждающихсЯ,
с кем должен был,  по его мнению, поделитьсЯ имуществом,  согласно  заповеди
•риста.
     „ело же створилось поначалу совсем не христианское,  ибо все началось с
самой  жестокой драки, в каких ‚арфоломей, пожалуй,  еще и не  участвовал до
той поры.
     Ћни   с  Џетюшей,  которого   ‚арфоломей  заботливо  держал  за   руку,
принарЯженные и умытые, дошли до околицы и побрели лугом, на звонкие девичьи
голоса, поглЯдеть на хоровод. ‚ низинке,  по-за огородами,  уже близь  самой
березовой  рощи,  где девки ходили хороводом, а  парни табунились невдалеке,
высматриваЯ  издали  своих зазноб, маленькие боЯрчата натолкнулись на стайку
ребЯтишек-пареньков,  и  те   тотчас  начали  задиратьсЯ,  кричать  обидное,
показывать  рога  и  всЯчески дразнить  захожих  "чужаков"  (с боЯрчатами  и
дворовыми деревнЯ, как водитсЯ, враждовала). Ћно бы и обошлось, тем паче что
‚арфоломей  сам никогда  в драку  не  лез.  Ќу,  попихали бы друг  друга,  и
разошлись.  Ќо  на  беду  у   деревенских   малышей  оказалсЯ  предводитель,
подросток, года на  четыре старше прочих, который, на правах  старшего, учил
малышей  озорничать,  а  те  глЯдели  ему  в  рот,  готовно исполнЯЯ  всЯкое
повеление "взрослого".
     „южина ребЯтишек окружила двух боЯрчат,  насмехаЯсь  над ихней одежкой,
над  чистотою  умытых лиц. ‘таршой  потЯнул ‚арфоломеЯ  за рубаху, словно бы
рассматриваЯ иноземное портно, и намеренно больно ущипнул при этом. € все бы
ничего, и  это бы  стерпел ‚арфоломей. Ќо вдруг  старший  мальчик, дурачась,
хлопнул себЯ по лбу, и воскликнул:
     -  Ћй! Џарни, а  Я  смекнул,  почто  они в  нашу деревню  зашли!  Ќаших
оделЯть!  ‘ейчас  одежку   раздавать  будут!  -   Ћн  вытолкнул   из   толпы
рваного-рваного  маленького  мальчика, оболочина коего состоЯла, почитай, из
одних ремков, и приказал: - „елись с ним! Ќу!
     ЃоЯрчата  молчали,  ошеломленные.  ‚арфоломей  еще  не  сообразил,  что
ответить, маленький мальчик-оборвыш готовилсЯ  уже зареветь с испугу во весь
рот,  но старшой ребЯчьей дружины  не дал времени ни  тому,  ни  другому,  -
ухватив Џетюню за шиворот, властно повелел:
     - ‘нимай порты!
     ‘хватив  он ‚арфоломеЯ, неведомо еще, как бы тот  и поступил. ‚озможно,
снЯл чугу и отдал. Ќо Џетюню,  которого он опекал, водил за  руку, сам сажал
на  горшок  и  умывал  по  утрам,  -  братика  Џетюню  отдать  на  поругание
деревенским было неможно.
     -  Џусти! - рЯвкнул ‚арфоломей и, покраснев,  кинулсЯ в драку, изо всех
сил  пихнув  кого-то  из  малышей,  стоЯвших  у  него на дороге.  ‡амелькали
кулачки, сопЯщие, неуклюжие  малыши,  размахиваЯсь, словно  взрослые  парни,
идущие "стенкой", деревнЯ на  деревню,  отчаЯнно мешаЯ  друг другу,  полезли
бить боЯрчат. ЏетюнЯ  заревел. ‚арфоломей, - он был сильнее прочих ребЯт его
возраста,  -  подогретый  ревом и слезами  брата,  сжав  зубы,  пихал,  бил,
опрокидывал друг  на друга малышей и  Явно  уже  одолевал неприЯтелей, когда
старший мальчик порешил тоже вмешатьсЯ в драку. Ћн легко отбросил ‚арфоломеЯ
и,  глумЯсь,  принЯлсЯ  было  раздевать  второго,  плачущего  боЯрчонка.  Ќо
‚арфоломей с тихим  утробным  воем кинулсЯ  на него со всех ног. Ћтброшенный
снова, он  вновь вскочил  и, не оправлЯЯсь, не стрЯхнув пыль и грЯзь с лица,
опЯть, словно  гончий  пес  на медведЯ,  кинулсЯ на  старшего мальчика.  ’от
ударом  по уху сбил было  ‚арфоломеЯ с ног, но  боЯрчонок  уцепилсЯ  за ногу
обидчика и  рванул  ее на себЯ. ‘тарший  мальчик полетел, вскочил и, озлЯсь,
стал бить и пинать ‚арфоломеЯ нешуточно. Ќо и  ‚арфоломей уже был в забытьи.
Ќе  отдать на  поругание Џетюню, а  там  - хоть умереть! - была  его  единаЯ
мысль,  когда  он, получаЯ и  наносЯ  удары, раз за  разом кидалсЯ на крутые
кулаки старшего мальчика.  € когда тот,  схватив ‚арфоломеЯ  в охапку, начал
было  крутить  ему  руки, ‚арфоломей совершил  последнее, отчаЯнное:  впилсЯ
зубами в предплечье  обидчика, и впилсЯ  нешуточно.  “хватЯ упругую  горЯчую
плоть во весь рот, он так сжал зубы, что они с  хрустом вошли, погрузились в
мЯгкое, и рот сразу наполнилсЯ сладковато-соленым и пахучим, что было вкусом
и запахом крови.  €, почуЯв это, ‚арфоломей безотчетно еще больше сжал зубы,
не ощущаЯ ударов  по голове и плечам, и услышал новый глубинный хруст живого
мЯса,  и новаЯ  свежаЯ волна крови  хлынула ему на рубаху и в рот. €  тут он
услышал вой, жалкий вой испуганного старшего мальчика, который уже не тискал
и бил, а  отпихивал ‚арфоломеЯ, стараЯсь и не умеЯ скинуть его с  себЯ.  Ћни
оба  катались покатом по пыльной траве и вот мальчик рванулсЯ, почти оторвав
кусок  своего  же мЯса, и, с  криком,  заливаЯсь кровью,  побежал в  гору, в
деревню, оставЯ ватагу испуганных малышей.
     ‚арфоломей,  еще  не  понимаЯ,  что  осталсЯ победителем, кинулсЯ  бить
других. ‚ горЯчке он совсем  не  чуЯл  боли  от  полученных  ударов,  только
челюсти конвульсивно сжимались от непривычного соленого  вкуса, и потому  он
не  кричал, а рычал, и малыши, видЯ его  кровавое, неистовое лицо, с  плачем
кидались  наутек.  ЏоходЯ, не видЯ даже, он сбил с ног и  опрокинул навзничь
давешнего драного  малыша,  поставив  и ему порЯдочный  синЯк под глазом,  и
когда опомнилсЯ,  наконец,  и оглЯнул  кругом, на  поле  битвы их оставалось
всего  трое:  он, ЏетюнЯ,  и  маленький  драный  мальчик,  горько  рыдающий,
размазываЯ  грЯзь по разбитому лицу.  ЏетюнЯ плакал  тоже, тоненько  скулил,
скорее  от страха,  чем  от  побоев, и  ‚арфоломей  стоЯл  один,  постепенно
опоминаЯсь, начинаЯ понимать, что осталсЯ нежданным победителем, и соображаЯ
- что же ему делать дальше?
     - ’ы иди! - строго приказал он драному мальчику. Ќо тот, с ужасом глЯдЯ
на  залитое  чужой кровью страшное лицо боЯрчонка, прикрыл  руками  голову и
заплакал еще  сильнее!  †дет  удара! -  понЯл ‚арфоломей.  ’еперь  уже  ему,
победителю, становилось  стыдно.  ќтот  "ворог",  малыш, меньше Џетюни,  был
совсем  не  виноват  в  драке.  Ќе  он  требовал  раздеть Џетюню, его самого
вытолкнул вперед,  глумЯсь, взрослый мальчик,  и  чем же  заслужил  он,  что
теперь  сидит  на земле,  испуганный и избитый, в  окончательно  разорванной
дранине своей?
     -  Ќу, не  реви! -  примирительно  выговорил  ‚арфоломей,  нерешительно
переступив  с  ноги на ногу. Ћн не видел самого себЯ, не видел своего рта  в
человечьей крови и не понимал, что тот, попросту, животно боитсЯ.
     -  Ќе  реви,  ну!  -  требовательней произнес ‚арфоломей, наклонЯЯсь  к
малышу, но тот выставил ладони вперед и заверещал сильнее.
     - —его ты? - удивилсЯ ‚арфоломей, пробуЯ поднЯть мальчика на ноги.
     - „а-а!  Ђ ты укусишь!  - отмолвил тот  с ужасом в  глазах.  ‚арфоломей
обтер  рот  тыльной стороной ладони, увидел  чужую  кровь на руке  и  понЯл.
’емный румЯнец стыда залил ему щеки.
     - ’ы...  - начал он, - ты  тово... Ќе укушу  Я... - Њальчик стоЯл перед
ним тощий, маленький, разорваннаЯ рубаха решительно сползла у него с плеч, и
горько плакал. „еревенские ребЯта все удрали, да и кому из них нужен был он,
сын бродЯчей нищенки, ничей родич и ничей товарищ!
     ’еперь ‚арфоломею стало