хором встретит его крапива
в  человечий  рост  да  новые,  выросшие  без  него  поколеньЯ  с удивленным
любопытством  будут озирать  незнакомого,  до  черноты загорелого  старика в
ордынском нарЯде...
     Џо площади проезжал на коне высокий боЯрин в русском платье, в красивой
бороде, и ‚аська рванулсЯ было к нему:
     - ЃоЯрин, купи хоть ты!
     ѓлаза  московского полонЯника и  беглого  московского  тысЯцкого  €вана
‚ельЯминова  встретились на миг, только на миг! ЃоЯрин покачал  головой:  не
было лишнего серебра, да и как поглЯдит еще на него Њамай, начни он выкупать
русский полон! Џроехал мимо, еще  раз  оглЯнул на отчаЯнно потЯнувшегосЯ ему
вслед русича,  закусил губу до крови... Ћжег плетью конЯ,  и тот, вздрогнув,
перешел  в  скок,  понес  боЯрина  наметом  прочь  от  скорбных   рЯдов,  от
непереносного укора русских родимых глаз, от всей этой толпы мужиков и женок
с дитЯми...
     Њамай не послушает его и теперь, не послушает никогда! ‚се учнет  деЯть
по-своему,  усиливаЯ „митриЯ и  отсекаЯ  от  себЯ  саму  возможность поднЯть
русскую  землю противу  московского  самодержца!  Ђ тогда -  зачем он здесь,
зачем?!
     Ђ ‚аська глЯдел ему вслед, не видЯ того, что около него уже остановилсЯ
внимательноглазый татарин в богатом мелкостеганом халате и прошает что-то, а
продавец,  хозЯин  ‚аськи,  торопливо  объЯснЯет, что  раб-урусут балакает и
по-татарски,  и   по-кафински,  и  по-гречески,   а  потому   за  него  мало
предложенной  платы  и пусть гость приложит к цене раба  еще  два серебрЯных
диргема.
     ђусский  боЯрин, единаЯ  его  - как оказалось,  призрачнаЯ  -  надежда,
ускакал,  и, когда  покупатель  окликнул  ‚аську  по-татарски, проверЯЯ,  не
наврал  ли продавец, он  вздрогнул,  не сразу понЯв,  о чем  речь, вспыхнул,
сглотнул голодную  слюну, ответил наконец на  повторный нетерпеливый  вопрос
татарина. Џосле произнес несколько слов на фрЯжском и греческом.
     - Џонимает! -  удовлетворенно кивнул  головою татарин и, расплачиваЯсь,
поманил ‚аську:
     - €дем!
     Људа? —то придетсЯ делать ему в этой новой жизни? ‚аська не  спрашивал.
†дал лишь,  когда  накормЯт. „а еще  оглЯнул на  женочий рЯд,  последний раз
пожалевши глазами полюбившуюсЯ женку,  с которой  было перемолвлено на  пути
слово-два и к которой уже  подходил  очередной покупщик.  "Џрощай  и  ты!" -
подумал и, свесЯ голову, заспешил вслед за новым господином своим...

        ѓлава 41

     €ван ‚ельЯминов  воротил к себе в шатер  злой. Љинул стремЯнному плеть,
швырнул дорогой опашень в подставленные руки слуги, скидываЯ на ходу сапоги,
повалилсЯ в кошмы. Џочти застонал, зарываЯ лицо в курчавый мех.
     ЏоднЯв глаза, увидел перед собою сидЯщего на корточках отца ѓерасима.
     -  Ќе  сумуй, сыне!  - произнес  тот, жалостно  глЯдЯ на душевные  муки
своего  боЯрина.  - Џомоли ѓоспода,  да  вдаст  тебе в ум  мысль  здраву!  -
негромко попросил поп. €ван  глЯнул  бешено, желаЯ не  то закричать,  не  то
заплакать.
     - Њнишь, простЯт? - вымолвил наконец.
     -  ЏростЯт не простЯт, а  пробовать надоть! -  возразил поп. - €м-то на
Њоскве тоже зазорно, что ты тут сидишь, в Ћрде Њамаевой!
     - Ќе простит менЯ „митрий! - как можно тверже отверг €ван. - Љрови моей
захочет! € Ђкинфичи не позволЯт ему!
     - —то же делать-то, батюшко? - скорбно вопросил поп. - ‘ нехристЯми век
не наздравствуешьси! •оть сам тогда кликни Њагомета да забудь ѓоспода нашего
€исуса •риста!
     - Ђ коли и так? - с тЯжелой усмешкою возразил €ван.
     - ’огда, - с сокрушением вздохнул отец ѓерасим, - Я уж тебе не слуга!
     Њне от ѓоспода моего не отступить, на земную прелесть неможно променЯть
жизнь вечную!
     ‘казал сокрушенно, но твердо.  ‚ерный €вану был поп и  веровал  такожде
верно - до  умертвиЯ, и не умел, и не мог отступить  ѓоспода своего по слову
‘пасителЯ: "‚озлюби ѓоспода своего паче самого себЯ".
     Џоник головою €ван, перемолчал. ‚первые сквозь всегдашнюю злобу противу
великого  кнЯзЯ  пробилось   к  нему  отчаЯнное,  облившее  холодом   сердце
прозрение. Ѓыть тут - надобно стать таким же, как они, ордынцем и не мечтать
ни  о  чем другом  уже, и  не  спорить  с  властью того,  кто сидит по праву
рождениЯ своего там, на Њоскве, поддерживаемый и прославлЯемый всеми. Ђ тут,
в  Ћрде Њамаевой,  у  этих измельчавших,  потерЯвших  мудрую  дальновидность
степных  правителей,  где копитсЯ  глупаЯ злоба  противу ђуси,  здесь он  не
нужен, и  не здесь искать  бы ему отмщеньЯ своему  ворогу и  услады гордости
своей, восставшей противу неодолимого хода времени.
     -  ’ы поди!  - попросил он негромко. -  Ќапишу дЯдьЯм, что ответЯт? - €
уже когда ѓерасим тихо вышел, отрицаЯ покачал головой. ЌаврЯд теперь простит
его кнЯзь „митрий! „а и... Ќе хотелось прощениЯ! Ђ раз так - надобно ехать в
’верь! € бросить все? Ѓежать от ЊамаЯ? “йти в частную жизнь, схоронить  себЯ
в дареных  тверских поместьЯх, признав, что жизнь нелепо  окончена и ничего,
кроме дрЯхлой старости, не светит ему впереди?
     Ќадвигалась ночь. ‡а стенами шатра задувал ноющий печальный ветер.
     ѓде-то жмутсЯ сейчас друг  ко другу нераспроданные  русские полонЯники.
—ьи трупы, ежели падет мороз, найдут на заре примерзшими к холодной земле?
     ‘луга осторожно  заглЯнул за полог. …го  уже  давно  звали  к  вечерней
трапезе, а он все не шел, думал...

        ѓлава 42

     …хать в Ќовгород ‚еликий ”еофану было не  страшно также и потому, что о
Ќовгороде  он  много  слышал  еще  у  себЯ  на  родине.  ‡десь  и  греческих
переселенцев хватало, не один  ‹азарь Њуромский пустил корни на новгородской
земле,  а ”еофан, сносно  овладевший Языком  русичей, надеЯлсЯ  встретить  в
Ќовом ѓороде землЯков, с коими  можно отвести  душу, поговорить по-гречески,
припомнить  Њесу,  споры  философов-исихастов,  далекое виноцветное  море  с
призраками  давно  утонувших  ахейских  кораблей, доставивших некогда героев
ќллады под ’рою...
     Ћн сидел,  завернув  крупное жилистое тело в дареный суконный  вотол, и
любопытно озирал низкие берега и хвойные чащи суровых северных боров, слегка
лишь сдобренных желтизною вЯнущих к осени лиственных дерев, вдыхал холодный,
терпкий,  какой-то  удивительно свежий воздух  и  думал  о  том,  что  жизнь
прекрасна, несмотрЯ  ни на  что, а ѓосподь  благ  и  премудр и надобно  лишь
послушно исполнЯть его горнюю волю, прилагаЯ свой труд там, куда зашлет тебЯ
неуследимаЯ судьба...
     ѓосподин ‚еликий  Ќовгород, как называли его  сами русичи,  лежал среди
лесов и болот, в месте низменном, и  только вершины храмов  едва  подымались
над  пустынными чередами низких,  тЯнутых берегов. € вода была не голубой, а
скорее серебристо-серой, и  одинокие лодьи рыбарей,  соймы,  были несхожи  с
пузатыми  волжскими паузками,  и народ был мельче, коренастее, но по виду  и
стати напорист  и деловит.  ‹егко  приспособлЯющий себЯ  ко  всЯкой  внешней
трудноте (не  в труд было и спать среди  кулей с  товаром, натЯгиваЯ на себЯ
вотол, и  есть  сухомЯтью  сушеную  рыбу  и  хлеб) изограф  жадными  глазами
впитывал сущее окрест и уже чаЯл увидеть дремучие, укрытые дерном  землЯнки,
когда в просторе текучей воды перед ним открылсЯ город, полный высоких хором
и колокольных звонов, город многошумный и большой, река, запруженнаЯ судами,
кишащий  народом  торг  и  вознесеннаЯ на  холме  берега  каменнаЯ  твердынЯ
„етинца, - все  поразило и потрЯсло. € далее потрЯсли бревенчатые  мостовые,
тыны  из  заостренных  лесин,  резные и  расписные  ворота,  богатые  нарЯды
горожан. Ћн плохо понЯл, как это произошло, но его передали с рук на руки, и
он, нежданно  длЯ  себЯ,  оказалсЯ в тереме богатого  новогородского боЯрина
Њашкова, был отведен в баню, одет, накормлен дорогою рыбою,  пирогами, кашей
из  сорочинского  пшена с  изюмом и разваренными  винными Ягодами,  пробовал
каких-то мелких, с полпальца, сушеных рыбок -  снетков, которых ели, запиваЯ
густым  домашним пивом,  брал пальцами, как  и  все,  прохладно-кислую Ягоду
морошку и был несказанно удивлен предложенными ему греческими маслинами.
     ‚  просторной   тесовой  горнице  было  тепло  от  выложенной  узорными
изразцами печи.  ‹училась  улыбками  хозЯйка. Њаститый  старец,  глава дома,
скинувший охабень  и  оставшийсЯ в легком домашнем шелковом зипуне, неспешно
угощал греческого  мастера. ‘ын хозЯина, тоже  маститый, в  полуседой бороде
муж,  опрЯтно подхватывал беседу, щеголЯЯ  греческими  речениЯми.  €  ”еофан
совсем оттаЯл душой, решив, что лучшего  ему ждать нечего и надобно  принЯть
предложение  этих людей  расписать новопостроенный боЯрами Њашковыми храм на
€льиной улице. Ћказалось, что и в Ќижнем  Њашковы бывали неоднократно и его,
”еофаново,  художество  было им ведомо и  одобрЯлось весьма.  Ђ когда  зашел
разговор о московском подвижнике игумене  ‘ергии (о коем не раз и с похвалою
упоминал епископ „ионисий) и  о  том, что Њашков  хочет  после беседы с  тем
далеким ‘ергием, чтобы в храме обЯзательно было изображение ‘вЯтой ’роицы, -
”еофан  окончательно растаЯл,  обещав и храм  расписать, и ’роицу изобразить
так, как он ее сам понимает. Ћ  плате тут баЯть не стоило, боЯре, воздвигшие
на свои средства каменный  храм, Явно не мельчились и не собирались уступать
в щедрости нижегородскому епископу с кнЯзем.
     Ќа другой день ”еофана возили на  лодье в ћрьев монастырь  представлЯть
новогородскому  архимандриту,  и,  увидЯ  вблизи  великолепие  ѓеоргиевского
собора, заброшенного в эту северную пустыню древлекиевскими зодчими,  ”еофан
был окончательно покорен Ќовгородом.
     ‚ ближайшие  дни он перезнакомилсЯ с местными изографами и не раз  и не
два крепко задумывалсЯ, понЯв, что  попал в  столицу  художества и  в  среду
мастеров,  подчас не  уступающих  и  ему самому,  и что здесь надобно  будет
приложить  все силы,  дабы не ударить лицом в грЯзь. Џо нраву  пришел  греку
‚еликий Ќовгород!
     Ћн бродил по улицам,  разглЯдываЯ  красивые терема, толкалсЯ  в  торгу,
указывал  добытым Њашковыми подмастерьЯм, как лучше растирать краски, а  сам
то вечерами,  то на самой заре, когда прозрачнаЯ  синь начинала  сквозить  и
предрассветнаЯ  мгла  легко обнимала  Яснеющий город,  подходил  к ‘пасскому
храму  Њашковых,  постигаЯ  все  более  и более,  что даже  среди  сановитых
новогородских соборов храм  сей получилсЯ лучшим изо всех, по  крайней мере,
сотворенных в последнем столетии.  џснели, полнились заревым золотом облитые
багрецом  стены, и барабан с одиноким куполом словно начинал плыть в текучих
розовых облаках. ’вердынЯ стен, мерно и мощно восходЯщаЯ от земли к небесам,
треугольные  щипцы украшенных врубленными  крестами  позакомарных завершений
терЯли вес, начинали, вызываЯ головное кружение, плыть, струитьсЯ, восходить
и парить в аэре. € ”еофан не то что дивилсЯ зодчим, сотворившим эдакое чудо,
но  даже  и  робел и  недоумевал,  почти  не  в  силах понЯть этого русского
волшебства,  заставившего  петь  и  плыть  охристо-багрЯный  камень  храмов,
поиначив  и переиначив  строгую,  распластанную  и утвержденную  недвижно  в
пространстве гармонию греческих византийских свЯтынь.
     Ћн  уже начинал понимать русичей. ќта текучесть, этот порыв  в небеса и
открытость миру, не  высказываемые словами,  входили в него,  как музыка, и,
стоЯ  перед храмом, впитываЯ  в  себЯ его законченную  волшебную красоту, он
искал,  чем и  как ответит этой гармонии  в  своих,  уже властно  роЯщихсЯ в
голове росписЯх. €, духовным взором проникаЯ в грЯдущее,  видел, почти видел
и мощных, взволнованных  суровостью бытиЯ праотцов, и пророков, и испуганные
лица  шестикрылых херувимов, и видениЯ ‘трашного ‘уда, и рЯды праведников, и
то  особое,  что  наметил  он сотворить  в  каменной палатке  храма:  свЯтых
мучеников,   деловитых  и  упорных,  словно  сами   новгородцы,  причудливых
столпников  и  ’роицу, ’роицу  прежде всего!  ѓде  будет -  где-то  внизу  -
принимающий  небесных  гостей Ђвраам,  но  главное:  три  ангела,  осенЯющих
крылами тесное и  высокое пространство каменной  палаты. ’ри ангела, в лицах
коих,  в  их повЯзках,  в  мановении рук, в слегка изнеженной  позе  правого
ангела, эллински возлежащего  за столом, будет сквозить - должна сквозить! -
древность  Языческой  ќллады,  напоившей  гиметским  медом  своим позднейшие
истины  христианства, ибо оттуда, из тьмы времен, восходит то, что, осиЯнное
светом ‹огоса,  дало торжественные всходы византийской  и  местной, русской,
культуры, что выЯвилось в огненосном парении духа иноков-исихастов, в Ярости
народных  мЯтежей, в тЯжко-упорном  восхождении  нынешней ђуси  к  вершинам,
предуказанным десницею ѓоспода. ‚се это будет!
     €,  не  сгорев  в  огне,  который  лишь  краски  изографа  претворит  в
темно-багровые,  еще более сурово-мрачные, чем то было  сотворено  ”еофаном,
дойдет  до  времен  нынешних, пронзит века  и  века,  пусть  намеком,  пусть
обрывками великого красочного рассказа, приобщив и нас к творческому величию
пращуров.

        ѓлава 43

     Џроходила  зима.  ’ам, далеко на ђуси, отшумели  веселые ‘вЯтки.  ‡десь
задували  метели, колючий и злой ветер леденил лицо.  Њамай был  непонЯтен и
лжив, похоже,  почти принЯв  ‚ельЯминова за кнЯжеского соглЯдатаЯ. €з Њосквы
вести  доходили смутные. „ЯдьЯ и  брат  Њикула передавали отай,  что „митрий
гневен, что  при дворе  силу  взЯли Ђкинфичи и что уговорить великого  кнЯзЯ
сменить гнев на милость неможно никак.
     €ван исходил  тоскою и  гневом,  теперь уже все чаще уединЯлсЯ  с отцом
ѓерасимом, а  тот зудел и зудел все об одном и том же: "Џокорись, господине!
Ћтринь гордыню, по завету ѓоспода нашего €исуса •риста!"
     ’омились слуги.  ’е тоже только и мечтали воротить в  ђусь. ”рЯги плели
свои серебрЯные цепи, опутываЯ ими ЊамаЯ, в  ‘иней Ћрде  осильнел  ’охтамыш,
ставленный далеким и непонЯтным  эмиром из Њавераннахра ’имуром, и  даже то,
что размирье меж Њамаевой Ћрдою и Њосквой все углублЯлось и углублЯлось, уже
не  радовало €вана.  ‚се шло не так и не туда, как хотел он. €  он  уже знал
твердо, что так и будет, и искал хоть какого выхода или - конца.
     ‚ один из февральских дней, когда в ледЯном степном ветре  уже начинает
слышатьсЯ  близЯщаЯ  весна  и  солнце  щедрыми  пригоршнЯми золота  обливает
высокие  снега по  речным излукам,  отец ѓерасим долгой  и  прочувствованной
проповедью  пробил, как  показалось  ему  самому,  каменную броню, в которую
заковал свою душу и ум ‚ельЯминов.
     - Ђ ежели гибель?! - Яростно вопрошал €ван.
     -  ‡а земною гибелью,  господине, жизнь вечнаЯ!  Ђ пострадавший тут  за
гробом соединит себЯ с праведными душами, их же  предел в деснице ѓосподней!
Ќе бойсЯ  и  гибели,  господине,  бойсЯ духовной гибели! ’огда  уж  ничто не
спасет и ничто не сохранитсЯ от тебЯ ни в том, ни на этом свете!
     Ћтец ѓерасим вздохнул, перекрестил чело.
     - Ђ ты менЯ не оставишь, поп? - грубо вопросил €ван.
     -  Ќе  оставлю,  боЯрин! -  со  вздохом  отвечал иерей.  -  ЃолЯщего  и
недугующего душою  оставлЯть  грех!  Ќадобно - и  с  тобою прииму себе  чашу
смертную!
     ‚ельЯминов долго-долго молчал. Џрошептал потом едва слышно:
     - Љому писать? Љого просить?
     -  Ќапиши владыке  Ћлексею! -  так  же тихо, одними губами, посоветовал
пастырь.
     € €ван,  уронив тЯжелую  голову  на кошму, заплакал, не сдерживаЯ  и не
стыдЯсь  льющихсЯ  слез.  Љак он сам, в  гордыне своей, не помыслил о старом
митрополите, едином, кто мог его и понЯть, и простить?
     Ћн  долго  сочинЯл вступление: "Ћтче Ђлексие!  „уховный  отец..."  Ќет,
иначе: "Ћтец духовный..." Ќет, и не это, а попросту: "Џрипадаю к стопам...
     ‘ын твой заблудший  и грешный припадает к стопам  твоим..." ‚се было не
то и не так! Љак-то слишком учительно и книжно! "Ћтче! ‘паси мЯ! Џогибаю!
     ‚ыведи из позора и  тьмы! Ќе  славы  уже,  ни жизни  даже,  хочу  одной
справедливости...  €  не ее даже - покаЯниЯ жажду!  †ажду умереть на  родине
своеЯ! Ћтче!.." (Ќе знаЯ того, €ван почти  дословно повторЯл теперь так и не
полученное им  послание владыки ЂлексиЯ.) Ћн представил, как лежит в ногах у
старого митрополита.  Љогда-то покойный отец так лежал в ногах у кнЯзЯ €вана
€ваныча, а  он,  молодой неразумный  отрок, стоЯл у притолоки, усмехаЯсь про
себЯ. Ћтец был  прав,  о, как прав был отец! Ђ он тогда  не  понимал ничего,
ничегошеньки!  € что родина зовет, не  чуЯл того! ’ам надо дратьсЯ и умирать
там, ежели не в силу  борьба! € не заставишь чужих исполнить то, что надобно
токмо своим.  “ них, чужих, свои труды, своЯ жизнь, своЯ  родина. €м надо не
то, что тебе, и тебЯ  не поймут. Ђ ежели и  используют когда, то сугубо  длЯ
своих целей.
     Ќе  к  кому  уже, не  к  кому  взывать  тут,  в  Ћрде!  Њинули  времена
„жанибековы!
     Ќовое  грЯдет, и в  этом  новом куетсЯ новаЯ ђусь. ‹епше  бы  ему сразу
смирить гордыню, понЯть, переломить себЯ  и сейчас стоЯть  с  ратью  противу
татар и ‹итвы на полчище, а не тут уламывать ЊамаЯ  повернуть вспЯть историю
родимой земли!
     "Ћтче  Ђлексие!  ‘веди  мЯ в мир  и  любовь со  кнЯзем  „митрием,  а не
возможешь того - хотЯ бы прими и выслушай, исповедуй заблудшего сына своего,
ибо того просил и на том настаивал сам горний учитель наш, Ћтец небесный!"
     Ѓыло четырнадцатое  февралЯ.  ‘ветило солнце.  ‘умасшедший  ветер новой
весны  леденил лицо, съедаЯ  снег по угорам. ђазбиваЯ копытами корку наледи,
разрываЯ тЯжелый  снег, искали  корм  отощавшие  кони.  ’ам  и сЯм  валЯлись
неприбранные трупы павших овец. ‚се и всЯ ждало  весны, и €ван не  знал еще,
не знал и  не ведал, что пишет мертвому. €бо владыка Ђлексий уже второй день
как отошел  к праотцам, чему предшествовали  и за чем последовали  на Њоскве
многие и тЯжкие событиЯ, о чем и будет вперед наш рассказ.

     —асть втораЯ

        Њ€’ђЋЏЋ‹€—€‰ Џђ…‘’Ћ‹

        ѓлава 1

     ‘мерть,  то  есть  распад  нашей  внешней,  плотской,  или   "тварной",
оболочки,  с разрушением составлЯющих ее  элементов и угасанием  тех чувств,
которые  определЯлись и вызывались этой бренной и преходЯщей плотью, распад,
сопровождающийсЯ  высвобождением  и, по-видимому,  переходом в некое  новое,
неизвестное нам состоЯние того,  что бессмертно, - духа, а возможно, и  души
(о  чем  не угасают споры уже целый  рЯд тысЯчелетий),  смерть,  повторим, -
неизбежный исход и конец длЯ всЯкого живого, "тварного"
     (сотворенного) существа.  „лЯ каждого  мыслЯщего существа, проЯсним мы,
ибо ужас смерти понЯтен и доступен токмо людЯм. ЊыслЯщее  "Я" в нас не может
примиритьсЯ  с  гибелью плоти и чувств,  плотью  вызываемых  (и тому такожде
много тысЯчелетий). €  чем отдельнее, своеобычнее воспринимает себЯ человек,
чем более он мнит себЯ - именно  себЯ  - неповторимой личностью, тем острее,
тем грозней длЯ него ощущение неизбывности своего конца.

     ђека времен в своем теченье
     “носит все дела людей
     € топит в пропасти забвеньЯ
     Ќароды, царства и царей.
     Ђ если что и остаетсЯ
     —рез звуки лиры иль трубы,
     ’о - вечности жерлом пожретсЯ
     € общей не уйдет судьбы! -
     написал перед  смертью своей  великий русский поэт и человек безусловно
верующий ѓаврила ђоманович „ержавин.
     ’ак! € пока наш ум и чувства устремлены к радостЯм  и горестЯм днешнего
бытиЯ - только так! - прибавим мы, и прибавим с горечью. €бо так все-таки не
должно быть. € ум, и дух человеческий обЯзаны воспарить над тленом бытиЯ,  и
даже над  тленом личного своего  бытиЯ. Ѓлаженны те, кому даетсЯ это! Ђ  те,
кому даетсЯ, это или "нищие духом", или те самые "простые люди", длЯ коих их
жизнь - лишь  продолжение жизни  общей, родителей, дедов, прадедов, столь же
закономерно перетекающей в жизни  детей,  внуков, правнуков,  всех  тех, кто
придет после и  будет  пахать то же поле,  растить тот же хлеб, пасти тот же
скот, так  же  ткать  и прЯсть,  так  же  петь и  сказывать  сказки, так  же
крестить, венчать и хоронить ближних своих, продолжаЯ бесконечную нить общей
жизни, котораЯ  идет, не кончаЯсь, хотЯ все  те люди, коих  мы зрим  окрест,
исчезнут  меньше  чем  через столетие и  заменЯтсЯ  новыми,  такими  же  или
чуть-чуть другими. Ќо пока "чуть-чуть" - народ, Язык жив, а когда "другими",
то умирает народ, уступаЯ место другим Языкам и культурам. ќто длЯ "простых"
(и очень непростых на деле!) людей.
     Ќо не длЯ тех,  кто возвысилсЯ, кто почел себЯ избранником, кто, творЯ,
говорит "Я", а не "мы". „лЯ  тех жизнь - мучение и смерть  - тЯгостный ад. €
только на горних высотах духа - и всегда на высотах религиозных, не иных!
     -  возможно опЯть достижение  того Ясного  и  простого (и безмерного, и
глубокого) осознаниЯ  закономерности  жизни и смерти, зримого исчезновениЯ и
духовного бессмертиЯ нашего тварного существа...
     Ѓыть может,  осознание  земной гибели как перехода  в  иной,  высший  и
лучший  мир  есть величайшее  достижение  нашего  духа, к  коему возможно  и
надобно  идти  всю жизнь,  от  колыбели и  до  гроба,  непрестанно  "работаЯ
ѓосподу" и  побараЯ  в  себе гордыню,  злобу  и  похотный,  "животный",  как
утверждали мы, эгоизм.
     Џрисовокупим  к  сказанному,  что  "дух   живой",   те   самые  энергии
творчества, не  равно  и не одинаково разлиты и проЯвлены  в людЯх, сущих  с
нами и окрест нас. Ќедаром и соборнаЯ памЯть человечества отмечает не  всех,
но  немногих:  праведников,  свЯтых,  созидателей,  подвижников, колебателей
бытиЯ  (и даже творцов зла,  посланных дьЯволом,  ибо в  постоЯнной борьбе с
владыкою  бездны протекает  жизнь  осиЯнных светом и чающих воскресениЯ).  €
даже так, что с уходом того или иного из творцов  жизни менЯетсЯ сама жизнь,
изгибает, рушит эпоха, менЯетсЯ нечто в бытии целого племени.
     €  точно  так  со  смертью  владыки   ЂлексиЯ  изменилось  само  времЯ,
изменилось  не вдруг и не враз,  ибо  продолжал жить игумен ‘ергий  и многие
иные, вскормленные или поднЯтые Ђлексием к свершению подвига. € все же с ним
уходило  времЯ! Ћн не дожил двух лет до Љуликова полЯ, но и, спросим, должен
ли был дожить? Ћн подготовил, создал, снарЯдил к плаванию  величавый корабль
московской  государственности,  и  он  должен  был  умереть,  уйти, поставив
последний знак на содеЯнном и произнесЯ вечные слова: "‘одеЯнное - хорошо!"
     Ђ  бури грЯдущего плаваниЯ, а скалы и мели,  и  Ярость ветров,  и тайны
неведомого  пути - это забота других, тех, кто  принЯл оснащенный корабль  и
встал в свой черед у кормила.
     ‚ладыка  Ђлексий умер 12 февралЯ  1378 года, а наезд  патриарших послов
совершилсЯ  за два года до  того, зимою, в начале 1376 года, и  за два  года
этих  произошло  столь многое и  со столь многими,  что  ум с трудом вмещает
толикое изобилие событий в столь малый срок, и опЯть напоминаетсЯ  нам,  что
времЯ отнюдь  не равномерно, в нем есть свои омуты и  быстрины, и  порою оно
едва  движетсЯ,  а порою - стремительно бежит, и в том тоже заключены высший
смысл и тайна бытиЯ, сокрытаЯ от нашего смертного взора.
     €так, от  того  часа, когда €ван ‚ельЯминов, обливаЯсь  слезами,  писал
покаЯнное письмо мертвому, отступим мы на два года назад, и даже на пЯть лет
назад, ибо надобно  сказать здесь  о  том,  что совершалось  в  1373 году от
ђождества  •ристова  в  ‚изантии  и от чего покатилсЯ, разматываЯсь,  клубок
событий и  дел, едва достигший своего завершениЯ лишь два десЯтилетиЯ спустЯ
описываемого нами времени.

        ѓлава 2

     Љому уступил престол  €оанн  Љантакузин, последний великий политический
деЯтель ‚изантии?
     Њолодому €оанну V Џалеологу.
     —ем  занималсЯ   этот  император,   зЯть  и  противник  старого  €оанна
Љантакузина, получивши наконец византийский престол?
     ђаздачей направо  и  налево  оставшихсЯ  земель  и  островов  ‚изантии,
вследствие  чего  государство   утерЯло  всЯкую  самостоЯтельную   политику,
превратившись в игралище чужих страстей.  ’урки-османы  и  турки-сельджуки с
одной стороны,  генуэзцы и  венецианцы  с другой, отчаЯнно соперничаЯ друг с
другом, безраздельно хозЯйничали при нем на землЯх умирающей империи.
     —ем еще был прославлен €оанн V Џалеолог?
     –итирую отзыв  современника: "Ћн был весьма легкомысленным человеком  и
не глубоко интересовалсЯ иными делами, кроме хорошеньких и красивых женщин и
вопроса  - которую из них и как поймать в свою сеть". Ќе постыдилсЯ он  даже
отнЯть невесту у любимого сына и наследника своего Њануила...
     € такому-то деЯтелю византийцы вручили свои сердца и судьбы!
     ‚оистину: желающего погибнуть спасти нельзЯ.
     Ќо так и всегда погибают народы! ‹юдЯм, тайные и Явные вожделениЯ  коих
исчерпывались наслаждением благами  бытиЯ, любы  были и руководители того же
сорта,  что  и  они  сами.  Љантакузин,  как писали  возмущенные византийцы,
"наводил турок  на империю". (€ то,  что это была ложь,  и то, что с помощью
турок Љантакузин пыталсЯ спасти империю, не интересовало решительно никого.)
€оанн V стал попросту подручным султана Њурада, гонЯЯ греческую армию в Ђзию
помогать туркам в  их завоеваниЯх, меж тем  как фракийскаЯ  фема,  вчера еще
служившаЯ  последней  опорой империи, на его глазах становилась без ропота и
сопротивлениЯ турецким пашалыком, и в той  же „идимотике,  где еще  двадцать
лет  назад  твердо  хозЯйничали  греки,  сидел  сейчас  наместник  турецкого
султана.
     ’ак, распродаваЯ свою землю,  неспособные уже ее защитить, в судорожной
погоне   за  сиюминутными  выгодами   и   жалкими  утехами   плоти,  умирают
государства,  дрЯхлеет и  обессмысливаетсЯ  власть, а там  - приходит  конец
всему, и волны времен смыкаютсЯ над головами угасших  народов. € потомки  не
вспоминают  уже  о  смрадных  страницах   гибели,  разве   -  о  прошлом,  о
невозвратном, о далекой славе прежних великих веков...
     ‘оображал ли хотЯ €оанн V, что стареет, что идет времЯ, что рЯдом с ним
подрастают  рожденные  его многотерпеливой  супругою,  дочерью  Љантакузина,
дети?  —то  уже и  внуки  Явились  на  свет?  Ќе  соображал,  не  мыслил, не
раздумывал  о  грЯдущей судьбе! Ђ сыновьЯ, Ђндроник  и  Њануил,  выросли. €,
Ђндроник,  устав  ждать, захотел  власти. € в 1373 году, во времЯ отсутствиЯ
родителей (султан  Њурад I вместе с €оанном Џалеологом были в далеком походе
в Ђзии), Ђндроник сговорилсЯ с сыном Њурада, ‘ауджи, и дети решили захватить
престолы отцов.
     ‘ауджи понЯть  еще  можно было. Џри  мусульманском многоженстве слишком
великое число потомков могло оспаривать власть после смерти отца.
     Ђндроника  -  с трудом. Ќе от того же ли отцовского легкомыслиЯ решилсЯ
он на эту, надобную больше всего ‘ауджи, авантюру?
     ‘оюзники  начали  захватывать  города,  склонЯЯ или  заставлЯЯ  жителей
переходить на их сторону и расправлЯЯсь с теми, кто не спешил признать новую
власть. Ќо Њурад  I оказалсЯ  на высоте. ‘тремительно воротЯсь  из  Ђзии, он
переправилсЯ в …вропу и напал  на  Ђндроника.  25  - 30 маЯ 1373 года,  убив
пЯтьсот  турок и сам потерЯв тысЯчу семьсот  человек, Ђндроник  был наголову
разбит. 29 сентЯбрЯ  Њурад схватил ‘ауджи-беЯ  в  „идимотике  и ослепил его,
перебив  спутников сына-повстанца. Џричем отцы восставших  должны были перед
лицом  султана убивать своих провинившихсЯ сыновей. ’ех, кто отказывалсЯ, по
знаку Њурада свЯзывали попарно и топили.
     €оанну V Њурад  велел совершить то же  самое  со своим  сыном, то  есть
ослепить и заточить  в  тюрьму.  €  тут  сказалась  всЯ  дрЯблость характера
Џалеолога.  Ќе смеЯ противоречить  Њураду,  он послал  ослепить  Ђндроника с
сыном  €оанном,  но  довести дело до  конца у  него не хватило  решимости. “
Ђндроника  один  глаз  осталсЯ  цел, а у младенца €оанна - оба, только после
расправы  он  стал  моргать и косить.  Ћба были заключены в  башню Ђнема,  а
престолонаследником 25 сентЯбрЯ 1373 года был провозглашен второй сын €оанна
V Њануил.
     € все бы ничего, и все бы  так и  осталось, но  на  беду свою два  года
спустЯ €оанн  V, испытываЯ  вечную  нужду в  деньгах, решил передать ‚енеции
остров  ’енедос,  лежащий  у  входа  в  „арданеллы  и  потому  очень  важный
стратегически,  чем  кровно  задел  генуэзцев,  вечных  врагов  ‚енецианской
республики.

        ѓлава 3

     ’ут  мы и  подходим  к тому  1376 году, в начале коего, зимой, в Њоскву
приезжали  патриаршьи послы „акиан  с Џердиккою, дабы  осудить или  оправить
русского  митрополита ЂлексиЯ от возведенных на него Љиприаном, ставленником
патриарха  ”илофеЯ Љоккина, клевет. (Љак мы помним, это  было как раз  перед
походом  на Ѓулгар, и Љиприанов донос  решительно не был принЯт  на Њоскве.)
ѓенуэзцы,  дабы  не отдавать ’енедос  торговому  противнику,  избрали  самый
простой и радикальный способ: решили сменить императора.
     ’емною  ночью 11  июлЯ  1376  года  к греческому  берегу  ‡олотого ђога
неслышно подошла лодьЯ. ѓребцы осторожно опускали в воду обмотанные трЯпками
весла.  ’емные  маслЯные  волны  слегка   покачивали   безымЯнную  посудину,
посвечивала  вода.  ‘  берега  пахнуло  волною перегретого,  настоЯнного  на
ароматах цветущих садов воздуха, в который вплетались  незримые струи дыма с
монастырских  и императорских поварен.  ’емнаЯ громада ‚лахерн  надвинулась,
затмеваЯ небосвод.
     - ‹ишь бы  не  показалась луна! - произнес кто-то вполголоса.  Љормчий,
привстав, трижды на краткий миг  приоткрыл укутанный плащом маслЯный фонарь.
‘коро с берега  ответили  тем же. Ќе приставаЯ, лишь уперев  весла в  берег,
люди  на  лодье  стали  ждать, и эта смутнаЯ, напрЯженнаЯ  тишина  густела и
густела.
     - Њессере „ориа! - прошептали с кормы.
     - Њолчи,  Џеппино!  -  отозвалсЯ негромкий властный  голос человека,  с
головою замотанного в просторный генуэзский плащ.
     Љогда тишина уже стала нестерпимой, на берегу раздались торопливые шаги
многих  ног,  и  некто  в порванном греческом хитоне, потираЯ  под  хламидою
ушибленное при падении с высоты плечо, приблизил к  берегу.  ‡а ним несли на
руках  мальчика, сцепившего  изо  всех  сил зубы, чтобы не закричать  или не
заплакать. ѓрек, колеблЯсь, ступил  по  щиколотку в воду, намочив  калиги, и
остановилсЯ в  нерешительности. …го,  однако, тотчас поднЯли  под руки (и он
скрипнул зубами, едва сдержав возглас боли) и перенесли в лодью.
     - ‚ы целы, ваше величество? - спросил по-гречески человек в плаще.
     -  Ћ,  ох... да! -  невнЯтно  отозвалсЯ пленник, поворачиваЯ  к  берегу
зрЯчую  половину своего обезображенного лица.  ѓребцы осторожно,  но  сильно
налегали на весла. Ѓархатный  берег  отдалЯлсЯ все далее, и  с тем  вместе в
сердце грека пробуждалось и ширилось бурное ликование, хотЯ тело, навычное к
однообразному  застойному  воздуху  каменной  тюремной кельи,  била  крупнаЯ
дрожь, и зубы тоже приходилось сжимать, дабы они не лЯзгали друг о друга.
     Њелькнул луч фонарЯ, и в его потаенном свете Явилось лицо, полное муки,
ненависти и  вожделениЯ, лицо человека,  готового  на  все,  лицо Ђндроника,
коему генуэзцы  подарили  жизнь и  обещали подарить  ромейский  престол. Ћн,
рассеЯнно протЯнув руку, взъерошил волосы своего косоглазого сына, продолжаЯ
неотрывно  глЯдеть  на уходЯщие во тьму и в отдаление с каждым гребком весла
башни ‚лахернского дворца, и,  лЯзгнув-таки зубами, хищно  оглЯнулсЯ вокруг:
нет, за ними не гнались!
     Ѓарки,  галеры  и  пузатые купеческие нефы  неподвижно  дремали,  почти
неразличимые на  темной воде, лишь иногда при тусклом блеске чуть колеблемой
влаги  обнажаЯ  блестЯщие обводы своих выпуклых боков. ‡а  генуэзской лодьей
погони не было, и даже на греческом берегу царила покамест тишина.
     Ќа немой  и восторженный вопрос беглеца человек в темном плаще процедил
сквозь  зубы  только  одно  слово:  "‡олото!" €  Ђндроник,  коротко и  бурно
вздохнув, замер,  подрагиваЯ  и  следЯ  неотрывно,  как  удалЯетсЯ  твердынЯ
‚лахерн,  близит  ѓалата, а с нею - вожделеннаЯ,  потерЯннаЯ было навсегда и
вновь  обретаемаЯ  ныне   власть.  ‘горбленнаЯ  спина  вчерашнего   пленника
распрЯмилась, в остром очерке  лица ЯвлЯлась,  былаЯ властность, и когда нос
лодьи  глухо  стукнул  в  причал  ѓалатского  берега,  со  скамьи  подымалсЯ
смиривший наконец  дрожь в членах уже  не  пленник, не узник башни  Ђнема, а
новый василевс, готовый  дратьсЯ за престол с отцом и братьЯми  насмерть, не
останавливаЯсь ни перед чем.
     Џока спотыкающегосЯ мокрого Ђндроника с сыном  влекли переулками ночной
ѓалаты,  пока  кормили, переодевали, передаваЯ  с рук  на руки,  в  укромной
хоромине  палаццо генуэзского  подеста  решалась  дальнейшаЯ судьба  беглого
венценосного отпрыска.
     Џрежний,  закутанный в  плащ,  похититель  пленника был уже  тут.  Џлащ
теперь был снЯт, и в скудно, но пристойно освещенном покое за тЯжелым столом
с  резными  ножками в виде химер, упирающих в  пол  когтистые львиные  лапы,
среди немногих, но  избранных  светских  и  духовных  лиц сидел  пожилой,  с
сильною  проседью,  человек  в простом и  темном  суконном кафтане с простым
тонким белым  воротником, но с тЯжелой золотою цепью на плечах. …го жесткое,
в  твердых морщинах,  властное лицо, горбатый  нос, узкие,  твердо сведенные
губы - все говорило о воле и характере недюжинном и врЯд ли добром. Ќапротив
него сидел подеста  и сейчас  говорил горЯчо  и  даже страстно, что затеЯ  с
Ђндроником опасна  донельзЯ, что хоть и удалось само  похищение, чему он  не
верил до самого конца, но посадить беглеца на  ромейский престол одна ѓалата
никак не сможет, не хватит ни ратных сил, ни денег, ни даже кораблей.
     - ѓреки давно разучились воевать! - не выдержал носитель златой цепи.
     -  ‚ы  забываете,  мессер  „ориа,  -   живо  возразил  подеста,  -  про
каталонскую гвардию василевса!
     - € про венецианский флот! - подсказал кто-то  из сидЯщих за столом, но
докончил, обращаЯсь к бальи:
     - ѓород  надо  брать с суши! Њарко Љралевич уже идет нам на помощь, как
было договорено, и гонца к нему Я отправил полчаса назад!
     - Ћсаду надо начинать немедленно! - подсказал второй из предсидЯщих.
     - Џока республика ‘вЯтого Њарка не прислала сюда свой флот!
     Џодеста  смолк.  ‚зоры обратились  к тому,  кто сидел  во главе стола в
бело-красном епископском облачении. ’от,  понЯв невысказанный вопрос, слегка
пошевелил головой, произнесЯ негромко:
     -  Ђндроник  должен сегоднЯ  же  на заре  прибыть  к  султану  Њураду и
договоритьсЯ с ним о помощи. Њурад предупрежден!
     Џрисутствующие молча склонили головы.
     Ѓритый епископ  (тоже  фрЯзин знатного рода и полномочный представитель
римского  престола  на  землЯх  ѓенуэзской  республики) поискал  глазами  и,
помедлив, произнес:
     - ‘кажите вы, мессер Ќикколо Њаттеи!
     Ќекомат-брех (это был он), вчера лишь прибывший из Љафы, волнуЯсь и без
нужды теребЯ рукава дорогого выходного русского  летника, начал рассказывать
о посольстве  „акиана с Џердиккою, о деЯтельности Љиприана в ‹итве и  планах
последнего  объединить вновь  распавшуюсЯ было русскую  митрополию под одним
своим  управлением,  о  неудаче  посольства,  о  том,  что  и  великий кнЯзь
московский  „митрий не  хочет  Љиприана и жаждет, по-видимому,  посадить  на
митрополичий престол  своего  печатника Њихаила-ЊитЯЯ,  егда владыка Ђлексий
умрет и  освободит  место  длЯ нового претендента, а  заодно  развЯжет  руки
генуэзским   купцам,  коих   ныне  единственно   по  представлению  русского
митрополита не пускают на север к дешевому меховому изобилию...
     …пископ,  слегка нахмурЯсь,  мановением  руки  утишил  поток Ќекоматова
красноречиЯ:
     - „овольно, мессер Њаттеи! - с мЯгкою твердостью вымолвил он. - Ћставим
на будущее речь о торговых интересах наших гостей! Њы  не можем допустить, -
сказал он с весомою расстановкой, - не можем допустить, чтобы  великое  дело
объединениЯ  церквей  и вЯщего торжества истинной  веры на землЯх ‚остока, с
последующим обращением схизматиков  под  сень католического престола,  чтобы
дело это  захлебнулось вновь  и  вдруг, ежели  великое  кнЯжество  ‹итовское
примет крещение от греческой патриархии!
     Ћн еще помолчал, глЯдЯ прЯмо перед собою туда, где серебрЯнаЯ ЯзыческаЯ
богинЯ приподымала обнаженными руками  чашечку  цветка с вставленною  в  нее
высокою витою свечой, и докончил твердо:
     - Ђндроник  должен переменить  патриарха! ”илофей Љоккин слишком опасен
длЯ нас! € его ставленник Љиприан такожде! ‚ы обЯзаны, мессеры, поддержать в
церковных делах  кнЯзЯ  „митриЯ  или, по крайней мере,  не  мешать ему, дабы
сугубаЯ  рознь его,  равно как и митрополита ЂлексиЯ,  с  Ћльгердом  помогла
победе римско-католической церкви  в великой ‹итве!  - Ћн  опЯть  помолчал и
присовокупил с твердою сдержанной силою:
     -  Џапа  тогда  лишь  благословит днешнее предприЯтие республики, когда
мессеры, предсидЯщие за этим столом, принесут  присЯгу  всемерно и в  первую
очередь способствовать делу церкви!
     Ќаступила  тишина.  ‚прочем,  присутствующие  и  не  думали  возражать,
прикидываЯ лишь, кого и как можно подвинуть кандидатом на патриарший престол
еще не завоеванного города.
     ’ак, враз и всеконечно, была решена судьба ”илофеЯ Љоккина, как и  всех
его хитроумных затей: совокупить государей православных  стран  и  повести к
"одолению на бесермены". ‡атей, из коих не получилось ничего, да и  не могло
получитьсЯ, ибо  это  было древо, лишенное корней, выращенное без  почвы, на
неверной и зыбкой основе союза с капризным и слабым императором, неспособным
защитить не токмо дело церкви, но и свою собственную жизнь.
     Ћбрушилось! •отЯ сам ”илофей до  утра этого днЯ еще не знал, не ведал о
бегстве узников башни Ђнема и не догадывал о скорой перемене своей участи. Ђ
узнал о грозном колебании почвы под ногами лишь перед поздней обедней, когда
уже бежавший Ђндроник, перевезенный  генуэзцами через Ѓосфор, ехал в сторону
Ќикеи дабы,  не без известного трепета в душе, встретитьсЯ с Њурадом, давним
своим  супротивником, у коего он теперь должен был выпрашивать войско против
своего отца... „олжен был выпросить!
     Ќо не ведал точно, не  схватит ли его Њурад  и не выдаст ли на расправу
родителю.
     Њурад не  сделал  того,  что мог  содеЯть,  памЯтуЯ событиЯ  трехлетней
давности.  Ќо,  возможно,  предупрежденный  католиками о  замыслах  ”илофеЯ,
как-никак  направленных  прежде всего противу  турок, и  к  тому  же  верный
политике всЯческого ослаблениЯ христиан в междоусобных бранЯх, дал Ђндронику
шесть тысЯч всадников и четыре тысЯчи пехотинцев. “же с этим  десЯтитысЯчным
турецким  отрЯдом,  с  сербскою  помочью  Њарко  Љралевича  и  с генуэзскими
волонтерами начал Ђндроник осаду города, котораЯ длилась тридцать два днЯ.
     „венадцатого  августа 1376 года осаждающие ворвались в Љонстантинополь.
€оанн  V, а  точнее,  его сын Њануил, сопротивлЯлсЯ отчаЯнно.  ’ри  днЯ  шли
уличные бои. ѓенуэзцы потерЯли сто шестьдесЯт душ убитыми, но в конце концов
город был  взЯт,  а €оанн  V с сыновьЯми Њануилом  и ”едором заточен в ту же
башню Ђнема, в которой сидел до того Ђндроник с сыном.
     …ще  не утих звон  меча,  брошенного Њануилом на каменные  плиты  пола,
когда вооруженнаЯ толпа врагов ворвалась во ‚лахернский  дворец и  наследник
престола понЯл, что сопротивление бесполезно, еще шли грабежи, и турки, едва
утишенные   богатыми   дарами   и   добычею,   только-только   ушли   домой,
переправленные   на   генуэзских   гатах   на   свою  сторону  Ѓосфора,  еще
бесчинствовали  в  ‹еокомидиЯх сербы Њарко Љралевича,  еще дымились пожары и
купцы  продолжали  прЯтать  спасенное  от  завидущих глаз воинов  добро, как
очередь дошла и до патриархии.
     ”илофеЯ Љоккина свергли с престола и заточили в монастырь в сентЯбре.
     ‘тарый  патриарх, потерЯвший надежду и силу, тупо ждал  конца, молЯсь и
изредка плача, меж тем как двор  его разбежалсЯ, синклитики попрЯтались  и в
секретах патриархии оставалась  налицо едва  четверть низовых служителей  из
тех, кому  нечего терЯть  и коих редко кто  трогает даже  и при самых крутых
переменах власти.
     ‚споминал  ли он, стоЯ на коленЯх перед аналоем и подымаЯ старые, очень
еврейские и  очень  обреченные  в этот миг глаза  к строгим ликам  греческих
икон, вспоминал ли он далекого своего прежнего друга ЂлексиЯ?
     ЉаЯлсЯ ли в измене ему? Џризывал ли духовным призывом к себе из далекой
‹итвы Љиприана? Њы не знаем.
     ‡а ним пришли. Ћн  отдалсЯ  в руки  врагов без сопротивлениЯ. ‘делавший
столь много (и  столь  мало вместе  с тем!), этот  человек не нашел  в  свой
последний час ни друга, ни слова утешениЯ, ни даже мужества, с  коим некогда
€оанн Љантакузин встретил закат своей политической судьбы.
     …го  не  убили.  ‘  него  снЯли  ризу   и  отобрали  знаки  патриаршего
достоинства: епитрахиль, бармы, митру и посох, печать и золотую панагию.
     Ћблачили в простую темную рЯсу и отвели в монастырь.  € только-то мы  и
знаем о конце, о  последних днЯх ”илофеЯ Љоккина! …го перестали  поминать на
литургии. Ќо что стало с ним и когда он умер? ‚идимо, вскоре. Њы не знаем.
     Ћн стал  неинтересен никому,  педант, решивший проверить долготу  жизни
ворона,  не сообразив  того, что сам  он не имеет и  десЯтой доли  срока той
самой долготы.
     Ћстались  гимны,  некогда  пересланные  на  ђусь,  осталась памЯть  его
прежней дружбы с Ђлексием, ибо осталась памЯть этого далекого русского мужа,
свершившего то, что свершить удавалось зело  немногим, - создавшего, великую
страну, в череде ближайших  веков  расширившуюсЯ  до  пределов одной  шестой
части обитаемой суши:
     Ђ  что  свершил, что  оставил  после себЯ  он,  ”илофей?  Ќо  и  мог ли
оставить,  ибо был и  жил, в отличие от ЂлексиЯ, не  на восходе,  на  зака