стрые боли.
     ќнергические чувствованиЯ, душевные либо  физические,  ЯвлЯютсЯ,  стало
быть, общей причиной смеха, и мы должны  заметить,  что  мышечные  движениЯ,
составлЯющие смех, отличаютсЯ от большей части других мышечных движений тем,
что они бесцельны. ‚ообще движениЯ тела, вызываемые чувствами,  направлЯютсЯ
к известным специальным целЯм, как, например, когда мы стараемсЯ убежать  от
опасности или боремсЯ из-за какого-нибудь удовлетворениЯ. Ќо движениЯ  груди
и членов тела при смехе не имеют никакой  цели.  ’еперь,  заметив,  что  эти
quasiконвульсивные сокращениЯ мускулов не имеют цели  и  бывают  результатом
несдерживаемого действиЯ силы, посмотрим,  откуда  происходит  их  особенный
характер, каким образом случаетсЯ, что известные классы мускулов подчинЯютсЯ
этому влиЯнию первые, а затем уже подчинЯютсЯ  ему  другие  классы.  €збыток
нервной силы,  не  управлЯемый  каким-нибудь  особенным  мотивом,  очевидно,
примет сперва один из  наиболее  привычных  путей  и,  если  этого  окажетсЯ
недостаточно,  обратитсЯ  на  пути  менее  привычные.  —аще  всего   чувство
переходит в движение через посредство органов речи.  —елюсти,  губы  и  Язык
служат длЯ выражениЯ не только сильного раздражениЯ или удовольствиЯ,  но  и
самый  покойный  поток  умственной  энергии,   сопровождающий   обыкновенный
разговор, находит себе главный исход этим  же  путем.  Џоэтому-то  известные
мускулы, расположенные вокруг рта, маленькие и легкоподвижные, при  приЯтном
впечатлении сокращаютсЯ первые. Џосле  них  всего  постоЯннее  приводЯтсЯ  в
действие (мы сказали бы, пожалуй, в экстра-действие) чувствами всЯкого  рода
мускулы дыхательные. Џод влиЯнием приЯтных или неприЯтных ощущений мы  дышим
скорее; очень может быть, что это происходит от  увеличенной  потребности  в
окисленной крови. ЋщущениЯ,  сопровождающие  всЯкое  физическое  упражнение,
вызывают также усиленное дыхание, которое здесь еще очевиднее  соответствует
физиологическим потребностЯм. ќмоции, приЯтные или неприЯтные, вначале также
усиливают дыхание, хотЯ последние потом и ослаблЯют его.  Ћдним  словом,  из
всех мускулов тела дыхательные чаще других  участвуют  в  тех  разнообразных
актах,  которые  вызываютсЯ  в  нас  чувствами;  а  потому  в  случае  когда
какое-нибудь  ничем  не  управлЯемое  разрешение  нервной  силы   передаетсЯ
мышечной системе, то оно сокращает не только известные звуковые и голосовые,
но и выдыхательные мускулы. …сли чувство, долженствующее перейти в  мышечную
систему, будет слишком  велико,  чтобы  найти  себе  выход  в  этих  классах
мускулов, то возникает деЯтельность другого класса.  ЏоЯвлЯетсЯ  движение  в
верхних  конечностЯх  тела.  „ети  часто  хлопают  руками  от  удовольствиЯ;
взрослые  потирают  руки,  а  иные,  под   влиЯнием   еще   более   сильного
удовольствиЯ, ударЯют себЯ по коленЯм и покачиваютсЯ взад и вперед. Ќаконец,
когда другие пути длЯ выхода нервной силы совершенно  переполнены,  ЯвлЯетсЯ
спазматическое сокращение более отдаленных и более редко  действующих  групп
мускулов: голова откидываетсЯ назад, спина вгибаетсЯ -  возникает  в  слабой
степени то, что медики называют  opisthotonos.  €так,  не  утверждаЯ,  чтобы
ЯвлениЯ  смеха  должны  были  объЯснЯтьсЯ  таким  образом  во   всех   своих
подробностЯх, мы видим,  что  в  целом  они  подходЯт  под  следующие  общие
принципы- чувство возбуждает мускулы к движению;  в  случае  когда  мышечное
движение не подчинЯетсЯ какой-нибудь цели, прежде всего приходЯт в  движение
те мускулы, которые чувствование возбуждает всего чаще, и по мере того,  как
чувствование, долженствующее разрешитьсЯ, увеличиваетсЯ  в  количестве,  оно
возбуждает  и  увеличенное  число  мускулов,  порЯдок  возбуждениЯ   которых
определЯетсЯ  относительным  количеством   случаев,   когда   они   отвечают
регулирующим внушениЯм чувства.  ‚  качестве  определЯющего  и  усложнЯющего
фактора надо присоединить относительную величину мускулов: ceteris  paribus,
мускулы небольшого объема приводЯтсЯ в движение раньше, чем большие.
     Ќо вопрос наш все  еще  остаетсЯ  в  том  же  положении.  „анное  здесь
объЯснение применЯетсЯ только к такому смеху, который происходит от  сильной
радости или страданиЯ, но неприменимо  к  тому  смеху,  который  следует  за
известным сознанием  несообразности.  ЋбъЯснение,  говорЯщее,  что  в  таких
случаЯх смех происходит от удовольствиЯ, которое мы испытываем, освобождаЯсь
от стеснений серьезных чувств, недостаточно.  Ќесомненно,  что  эта  причина
действует отчасти. Ќередко, как говорит м-р Ѓэн, "насильственнаЯ и  лишеннаЯ
реального содержаниЯ  форма  серьезности  и  торжественности  ставит  нас  в
натЯнутое положение, от которого мы с величайшим удовольствием освобождаемсЯ
соприкосновением с тривиальным и вульгарным". € веселость эта, вызываемаЯ  в
нас  приЯтным  чувством,  ЯвлЯющимсЯ  вслед   за   прекращением   умственной
принужденности, объЯснЯет также общий принцип, о котором говорилось выше. Ќо
это объЯснение неприменимо  к  веселости,  ЯвлЯющейсЯ,  когда,  например,  в
короткий  промежуток  между  andante  и  allegro  какой-нибудь  Ѓетховенской
симфонии тишина вдруг прерываетсЯ громким чиханьем. ‚ этом случае, как и  во
множестве подобных, мы видим умственное напрЯжение не натЯнуто  вынужденное,
а произвольное, не неприЯтное, а приЯтное, и представившиесЯ впечатлениЯ, на
которые обращаетсЯ наше внимание, обещают удовольствие,  которого  не-многие
пожелают избегнуть. Џоэтому, когда совершенно некстати раздаетсЯ чиханье, не
может быть, чтобы смех ЯвлЯлсЯ вследствие освобождениЯ ума от  какого-нибудь
скучного расположениЯ: тут должно искать какой-нибудь другой причины.
     Њы найдем эту причину, если проведем свой  анализ  еще  одной  ступенью
дальше. —тобы достигнуть решениЯ вопроса, мы должны  рассмотреть  количество
чувства при известных обстоЯтельствах  и  затем  выЯснить,  каковы  условиЯ,
которые определЯют направление его разрешениЯ. ‚озьмем пример. ‚ы  сидите  в
театре и с большим вниманием следите за ходом интересной драмы;  прошло  уже
несколько сцен, возбудивших вашу  симпатию,  -  например,  сцена  примирениЯ
между героем и героиней после долгого и мучительного недоразумениЯ. —увства,
пробужденные в вас этой сценой, не такого рода, чтобы вы желали освободитьсЯ
от них: напротив, они служат  приЯтным  облегчением  после  тЯжелых  чувств,
испытанных вами при первоначальном разладе между героЯми пьесы. ‘верх  того,
чувства, внушенные вам на времЯ этими  вымышленными  личностЯми,  совсем  не
таковы, чтобы они могли заставить вас радоватьсЯ какому-нибудь  оскорблению,
нанесенному этим лицам; скорее, вы сами сделались  способны  чувствовать  за
них оскорбление. ‚друг в то самое времЯ, когда вы с такой  теплой  симпатией
созерцаете примирение, из-за сцены показываетсЯ  ручной  козленок,  который,
пристально оглЯдев собрание, направлЯетсЯ к любовникам и  фыркает  прЯмо  на
них. ‚ы не можете не присоединитьсЯ к громкому хохоту, который  приветствует
такой contretemps. Ќеудержимый порыв смеха необъЯсним  тут  ни  по  гипотезе
удовольствиЯ при освобождении от умственной принужденности, ни  по  гипотезе
удовольствиЯ,   порождаемого    относительным    самовозвышением,    которое
чувствуетсЯ  при  унижении  других;  но  он  легко  объЯснЯетсЯ,   если   мы
рассмотрим,  каково  в   подобном   случае   должно   было   быть   чувство,
существовавшее в нас  в  ту  минуту,  когда  произошла  эта  несообразность.
‚ызвана   была   значительнаЯ   масса   душевного   движениЯ   или,   говорЯ
физиологическим Языком, большаЯ часть нервной системы находилась в состоЯнии
напрЯжениЯ Ѓыло  также  возбуждено  сильное  ожидание  дальнейшего  развитиЯ
сцены, - было известное количество неЯсной, рождающейсЯ мысли  и  эмоции,  в
которые готово было перейти существовавшее  количество  мыслей  и  душевного
движениЯ. …сли бы при  этом  не  было  перерыва,  количества  новых  идей  и
чувствований было бы достаточно, чтобы поглотить всю освобождающуюсЯ нервную
силу. Ќо теперь это количество нервной силы, вместо того  чтобы  потратитьсЯ
на произведение соответствующего количества новых идей и эмоций, которые уже
зарождались, внезапно задерживаетсЯ в своем течении. Џути,  на  которые  уже
готово было обратитьсЯ  разрешение  нервной  силы,  закрылись.  Ќовый  путь,
открывшийсЯ поЯвлением и выходками козленка, не велик; возбужденные  идеи  и
чувствованиЯ не так многочисленны  и  велики,  чтобы  привлечь  к  себе  всю
нервную силу, котораЯ должна  быть  издержана.  Џоэтому  излишек  ее  должен
разрешитьсЯ в каком-нибудь другом  направлении,  и,  сообразно  данному  уже
объЯснению,  происходит  истечение  этой  силы,  через  посредство  движущих
нервов,  к  различным  классам  мускулов,  производЯ  те   полуконвульсивные
действиЯ, которые мы называем смехом.
     ќто объЯснение нисколько не противоречит  тому  факту,  что  иногда  из
числа нескольких лиц, присутствующих при одном и том же смешном приключении,
встречаютсЯ люди, в которых оно не возбуждает смеха; это бывает оттого,  что
в них возникает какое-нибудь чувство, не разделЯемое остальными и достаточно
сильное, чтобы поглотить все рождающеесЯ возбуждение.  €з  числа  свидетелей
какого-нибудь неловкого падениЯ,  люди,  не  потерЯвшие  своей  серьезности,
будут именно те, в которых пробудилась известнаЯ долЯ  участиЯ  к  упавшему,
достаточно сильнаЯ, чтобы служить исходом  длЯ  чувства,  совращенного  этим
падением с своего прежнего пути. €ногда гнев отводит остановившийсЯ поток  и
предупреждает таким образом смех. Џример этого недавно представил  мне  один
из моих друзей, присутствовавший на представлении в цирке ”ранкони. Ћдин  из
акробатов  сделал  страшный   скачок   через   несколько   лошадей.   Љлоун,
позавидовавший,  казалось,  успеху  товарища,  самоуверенно  приготовилсЯ  к
такому  же  скачку;  затем,  разбежавшись  необыкновенно  быстро,  он  вдруг
остановилсЯ перед первой же лошадью,  делаЯ  вид,  что  хочет  снЯть  с  нее
какую-то пылинку. ‚ большинстве зрителей это возбудило веселый  смех,  но  в
моем друге, который доведен был ожиданием предстоЯвшего скачка  до  сильного
нервного  возбуждениЯ,  это  вызвало  негодование.   ’аким   образом,   опыт
доказывает то, что говорит теориЯ,  -  именно,  что  разрешение  задержанных
чувств  в  мышечную  систему  совершаетсЯ  только  при   отсутствии   других
подходЯщих путей и  не  совершаетсЯ  в  том  случае,  если  ЯвлЯютсЯ  другие
чувства, по количеству своему соответствующие задержанным.
     Њы имеем на это доказательство еще более решительное. …сли  мы  сравним
несообразности, возбуждающие в нас  смех,  с  несообразностЯми,  которые  не
возбуждают его, мы тотчас увидим, что неожиданное чувство, поЯвлЯющеесЯ  при
не возбуждающих смех несообразностЯх, хотЯ и бывает совершенно  иного  рода,
но оказываетсЯ по количеству и интенсивности  не  меньше  первого.  ‚  числе
несообразностей, отнюдь  не  возбуждающих  в  нас  смеха,  Ѓэн  перечислЯет:
"старец, удрученный тЯжкой ношей; пЯть хлебов и две рыбы, разделенные  между
массою; все  неуместное  и  слишком  несоразмерное;  бочка,  превращеннаЯ  в
музыкальный инструмент; муха, покрытаЯ мазью; снег в  мае  месЯце;  Ђрхимед,
занимающийсЯ геометрией во времЯ осады, и  все  идущее  вразрез  с  обычными
представлениЯми; волк в овечьей шкуре;  нарушение  торговой  сделки,  всЯкий
обман вообще; мертвец за пиршеством, жестокость  родителей,  неблагодарность
детей  и  все   противоестественное;   всЯ   суета   ‘оломона...   ‚се   это
несообразности,  но  возбуждают  они  не  веселье,  а  боль,  гнев,  печаль,
отвращение". ‚ тех случаЯх, когда  внезапно  вызванное  состоЯние  сознаниЯ,
совершенно непохожее на предшествующее, по "массе не меньше его, условиЯ длЯ
произведениЯ смеха оказываютсЯ  невыполненными.  ‘мех,  как  показано  выше,
естественно ЯвлЯетсЯ только тогда, когда сознание неожиданно  обращаетсЯ  от
великого к мелкому, т.  е.  когда  встречаетсЯ  то,  что  можно  бы  назвать
нисходЯщей несообразностью.
     ‡аметим, наконец, тот факт, представлЯющийсЯ a priori и  подтверждаемый
опытами, что восходЯщаЯ несообразность не только не в  состоЯнии  возбуждать
смех, но производит на мышечную систему действие совершенно противоположного
рода. Љогда после чего-нибудь вовсе незначительного происходит, без  всЯкого
предупреждениЯ, что-нибудь очень величественное, ЯвлЯетсЯ эмоциЯ, которую мы
называем изумлением; и это движение сопровождаетсЯ не возбуждением мускулов,
а их ослаблением. Џример такого действиЯ мы видим на детЯх и  простолюдинах,
у  которых  открываетсЯ  от  изумлениЯ  рот,  когда  они  видЯт   что-нибудь
величественное или неожиданное. ‹юди, которые бывают поражены удивлением при
каких-нибудь изумительных результатах, проистекающих  от  несоответствующей,
по-видимому, причины, часто бессознательно ронЯют из рук вещи,  которые  они
держали. ’ак и должно быть  по  нашей  теории.  Џосле  некоторого  состоЯниЯ
сознаниЯ, поглощающего лишь небольшое количество нервной энергии,  ЯвлЯетсЯ,
без малейшего  ожиданиЯ,  сильное  движение  страха,  ужаса  или  изумлениЯ,
обусловливаемое видимой недостаточностью повода к  известному  Явлению.  ќто
новое состоЯние сознаниЯ требует гораздо больше нервной энергии, нежели  то,
которое оно внезапно сменило, а увеличенное поглощение нервной энергии,  при
изменениЯх умственного  состоЯниЯ,  влечет  за  собой  временное  уменьшение
течениЯ нервной силы в других направлениЯх: отсюда открытый рот и ослабление
рук.
     Њы сделаем еще одно замечание. ‚ числе путей,  по  которым  может  идти
излишек разрешающегосЯ чувства,  была  указана  нервнаЯ  система  внутренних
органов.   ‚незапный   прилив    задержанного    умственного    возбуждениЯ,
поЯвлЯющийсЯ, как мы видели, при нисходЯщей  несообразности,  без  сомнениЯ,
должен возбуждать не одну только мышечную систему, но и  внутренние  органы:
сердце и желудок также должны получить при этом свою долю впечатлений. ’аким
образом,  общепринЯтое  мнение,   что   посредством   веселого   возбуждениЯ
облегчаетсЯ пищеварение, имеет достаточное физиологическое основание.
     ђискуЯ перейти за пределы моей непосредственной задачи, Я все-таки хочу
указать, что метод исследованиЯ, который был принЯт здесь, есть единственный
метод, дающий нам возможность понЯть и другие  разнообразные  ЯвлениЯ  кроме
ЯвлениЯ смеха.  —тобы  показать  всю  важность  этого  метода,  Я  укажу  на
объЯснение, которое он дает другому весьма обыкновенному классу Явлений.
     ‚сем  известно,  что   значительное   количество   душевного   движениЯ
расстраивает вообще умственную деЯтельность  и  препЯтствует  свободе  речи.
ђечь, котораЯ очень легко произноситсЯ перед столами и  стульЯми,  никак  не
может быть произнесена  столь  же  свободно  перед  каким-нибудь  собранием.
‚сЯкий школьник может засвидетельствовать, что страх  перед  учителем  часто
делает его неспособным ответить урок, который он весьма  усердно  выучил.  ‚
объЯснение этого обыкновенно говорЯт, что внимание отвлечено, что надлежащий
ход идей расстроен вмешательством других, неуместных в этом случае, идей. Ќо
вопрос в том, каким  образом  необычное  душевное  движение  производит  это
действие? ЌастоЯщим путем  достигаетсЯ  довольно  удовлетворительный  ответ.
ђассказ урока или произнесение заранее обдуманной речи предполагают  течение
весьма умеренного количества нервного возбуждениЯ  по  сравнительно  тесному
пути „ело состоит только в  том,  чтобы  последовательно  вызвать  в  памЯти
известные, уже построенные мысли. ’акой процесс не требует большого  расхода
умственной энергии. Џоэтому, когда встречаетсЯ большое количество  душевного
напрЯжениЯ, которое должно отыскать себе выход в том или другом направлении,
и когда, как обыкновенно бывает  в  помЯнутых  случаЯх,  ограниченного  рЯда
умственных движений, через которые оно должно пройти,  недостаточно,  -  оно
направлЯетсЯ еще по другим путЯм: ЯвлЯютсЯ различные  идеи,  неподходЯщие  к
настоЯщему строю мысли и стремЯщиесЯ удалить из сознаниЯ те  мысли,  которые
должны были бы занимать его.
     ‡аметим теперь значение телесных движений, самопроизвольно поЯвлЯющихсЯ
при таких обстоЯтельствах. ђуки  школьника,  отвечающего  урок,  обыкновенно
сильно занЯты, то он вертит изломанным пером, то щиплет полу своей куртки; и
если ему предлагают оставить руки в покое, он выдерживает это очень  недолго
и  снова  принимаетсЯ  за  то  же.  …сть  много  рассказов   о   неизлечимых
автоматических движениЯх этого рода, вошедших в привычки некоторых публичных
ораторов:  об  адвокатах,  которые  постоЯнно  скручивают   и   раскручивают
какую-нибудь полоску бумаги,  о  членах  парламента,  которые  постоЯнно  то
снимают, то надевают свои лорнеты. Џока  эти  движениЯ  бессознательны,  они
облегчают  умственные  действиЯ.  Џо  крайней  мере,  этот   вывод   кажетсЯ
справедливым из  того  факта,  что  от  остановки  подобных  движений  часто
ЯвлЯетсЯ смущение. ‘эр ‚альтер ‘котт рассказывает, например, что один из его
школьных товарищей не мог ответить урока, когда  на  его  куртке  оторвалась
пуговка, за которую он обыкновенно держалсЯ во времЯ ответа. Ќо  почему  эти
движениЯ облегчают умственные  действиЯ?  Ћчевидно,  потому,  что  отвлекают
часть излишка нервного возбуждениЯ. …сли,  как  объЯснено  выше,  количество
вызванной умственной энергии больше,  нежели  какое  может  найти  исход  по
тесному пути мысли, открытому длЯ него, и  если,  следовательно,  она  может
произвести смущение, устремившись на  другие  пути  мысли,  то  направлением
этого исхода, через движущие нервы в мышечную систему, давление  уменьшаетсЯ
и неподходЯщие идеи имеют меньше возможности поЯвлЯтьсЯ в сознании.
     џ полагаю, что это дальнейшее поЯснение  подтверждает  положение  наше,
что  и  в  других  случаЯх  многое   может   быть   достигнуто   проведением
физиологического метода. Џолное объЯснение Явлений требует исследованиЯ всех
результатов данного состоЯниЯ сознаниЯ, а это не может быть  достигнуто  без
изучениЯ телесных и духовных действий в их взаимных  количественных,  одного
за счет другого, изменениЯх. Њы, вероЯтно, многому научимсЯ,  если  во  всех
случаЯх будем искать: куда направилась всЯ нервнаЯ энергиЯ?


        XV
                               Ћ’‚…’ Љђ€’€ЉЂЊ

 ‚первые напечатано в "The Fortnightly Review" за ноЯбрь и декабрь 1873 г.)


     Љогда возражение исходит от компетентного читателЯ, то обыкновенно надо
предполагать  одно  из  двух:  либо  что  положение,  возбудившее  сомнение,
неправильно - целиком или отчасти; либо же если оно правильно,  то,  значит,
оно выражено  так,  что  вызывает  недоразумениЯ.  ‚о  всЯком  случае  тогда
необходимо в нем кое-что изменить или к нему прибавить.
     Ќе признаваЯ тех ошибок, на которые мне указывают мои критики, Я скорее
склонен    приписать    недоразумениЯм     несогласиЯ     их     с     моими
метафизико-теологическими идеЯми, и, имеЯ в  виду  представить  теперь  свои
разъЯснениЯ на главные возражениЯ и свои доводы против них, Я желаю  отчасти
оправдать мои доктрины, отчасти же оградить  их  от  превратных  толкований,
которых они, по-видимому, не могли избежать.
     Џериодическое издание общего характера покажетсЯ, может быть, не совсем
подходЯщим местом длЯ обсуждениЯ этих крайне отвлеченных вопросов. Ћднако  в
настоЯщее времЯ интерес к последним ЯвлЯетсЯ  настолько  распространенным  и
они так тесно свЯзаны с совершающимисЯ изменениЯми в идеЯх, что  Я  беру  на
себЯ смелость рассчитывать  на  читателей  и  вне  круга  людей,  специально
занимающихсЯ философией.
     €з всех сделанных мне возражений Я выбирал, конечно, лишь  те,  которые
или  отличаютсЯ  основательностью,  или  же  исходЯт  от  лиц,  пользующихсЯ
известным весом  вследствие  занимаемого  ими  положениЯ  или  своей  славы.
Ћтветить большему числу оппонентов мне было бы решительно невозможно.
     Ќачну с критических  замечаний,  заключающихсЯ  в  речи,  произнесенной
достопочтенным Љэрдом перед собранием британской ассоциации  в  ќдинбурге  в
августе 1872 г. ‚озражение д-ра Љэрда, сделанное в изысканно-вежливой форме,
- что, к счастью, ныне уже  не  так  редко  при  теологических  спорах,  как
прежде, - может, по моему мнению, быть принЯто без необходимости существенно
изменЯть положение, против которого оно направлено, и  может  показать,  что
сказанное  им  говорит  больше  против  мнений  мыслителей,   считаемых   за
правоверных, как сэр ‚. ѓамильтон и декан Њансель, чем против моих.  €злагаЯ
их, д-р Љэрд говорит:

     "…го тезис гласит, что область знаниЯ и область  религии  различествуют
между собой, как познанное от  непознанного  и  непознаваемого.  ’езис  этот
основан   преимущественно   на   критическом   исследовании    человеческого
интеллекта, причем автор исходит из  доводимого  им  до  крайних  логических
следствий  учениЯ  об  относительности   человеческого   познаниЯ,   учениЯ,
предложенного Љонтом и специально примененного  к  теологии  славной  школой
наших национальных философов. €менно они пытаютсЯ вывести из самой  сущности
человеческого ума, что он может знать лишь конечное и относительное, познать
же безусловное и бесконечное человеческому  уму  препЯтствует  присущаЯ  ему
непреодолимаЯ ограниченность... Ќо спрашиваетсЯ, если  мы,  по  исследовании
интеллекта, приходим к заключению, что человек не способен ничего  познавать
вне пределов конечного, то не допускаем ли мы уже тем самым Явное внутреннее
противоречие? €сследование умственных способностей  можно  производить  лишь
при посредстве их же самих, и если нам говорЯт,  что  орудие  ограниченно  и
недостаточно, то и результат изысканиЯ должен отличатьсЯ теми же  дефектами.
‚ самом деле, знание границы не предполагает ли уже возможности перейти  ее?
“тверждаЯ, что человеческое  знание  не  способно  перешагнуть  через  рамки
конечного мира, не допускаем ли мы в  качестве  необходимой  первой  посылки
именно то, самое признание чего есть уже нарушение этих рамок?".
     ‚озражение  это  не  из  тех,  от  рассмотрениЯ  которых  Я  желал   бы
уклонитьсЯ, и это можно видеть уже из  того,  что  Я  сам  делал  его  себе.
ЏодготовлЯЯ  второе  издание  Ћснований  психологии,  Я  нашел  среди  своих
памЯтных листков заметку, на которой сохранились еще следы облатки,  которой
она была приклеена к первоначальной рукописи (возможно, впрочем, что заметка
эта взЯта из рукописи Ћсновных начал). ’ам сказано:
     "’ут  Я  могу  заметить  мимоходом,  что  рЯд  рассуждений,  включаЯ  и
вышеозначенное,  которым  сэр  ‚ильЯм  ѓамильтон   желал   доказать   полную
относительность нашего познаниЯ,  -  рассуждений,  с  Ясностью  установивших
весьма важные истины и с которыми Я в главном согласен, - может быть обращен
против  него  самого,  когда  он  приходит  к  окончательному  заключению  о
невозможности  длЯ  нас   познать   абсолютное.   „ействительно,   утверждаЯ
положительно, что абсолютное не  может  быть  познано  нами,  мы  утверждаем
известного рода знание о нем мы знаем его как непознаваемое. ЏризнаваЯ,  что
человеческий разум ограничен условным, мы ставим  этому  разуму  безусловную
границу, а это предполагает безусловное знание.  Њне  кажетсЯ,  что  "ученое
неведение", которым кончаетсЯ философиЯ, надлежит отодвинуть еще на  ступень
дальше и вместо положительного  утверждениЯ  о  непознаваемости  абсолютного
следует признать, что мы не можем сказать, познаваемо оно или нет".
     Џочему Я опустил эту заметку - не могу теперь припомнить. ‚озможно, что
это произошло лишь благодарЯ тому, что при  дальнейшем  обсуждении  Я  нашел
ответ на это возражение. ‚ самом деле, если признать за истину,  что  ум  не
может проверить собственной своей компетентности,  так  как  уже  при  самом
исследовании этого он принужден допустить ее как постулат и, таким  образом,
предрешать вопрос, то ведь, с  другой  стороны,  отсюда  вовсе  не  вытекает
невозможности длЯ ума доказывать  собственную  некомпетентность  в  вопросах
известного рода. Њожно себе представить две причины  недоступности  длЯ  ума
этих вопросов  -  именно  возможно,  что  суждениЯ  разума  вообще  ЯвлЯютсЯ
несостоЯтельными, и в этом случае неспособность его  к  разрешению  вопросов
известного рода  обусловливалась  бы  его  общей  неспособностью,  с  другой
стороны, возможно,  что  суждениЯ  разума  действительны  лишь  в  известных
пределах, и потому сами  приводЯт  к  заключению  о  некомпетентности  этого
разума во всем, что лежит за этими пределами. ’ак что хотЯ  нельзЯ  доказать
упомЯнутой компетентности, потому что она предполагаетсЯ на  всЯкой  ступени
исследованиЯ,  но  зато  возможно  доказать  некомпетентность   ума,   если,
во-первых, восходЯ по ступенЯм доказательств, мы беспрестанно запутываемсЯ в
противоречиЯх и убеждаемсЯ в  ненадежности  выводов,  или,  во-вторых,  если
рассуждение, при полной своей достоверности,  приводит  нас  к  выводу,  что
некоторых вопросов разум совсем не может разрешить.
     Љак индуктивно, так и дедуктивно мы приходим к  заключению,  что  сфера
разума  ограничена.  €ндуктивно  заключение  это  ЯвлЯетсЯ   как   результат
бесчисленных тщетных попыток выйти из указанной  сферы,  попыток  постигнуть
сущность  вещества,  движениЯ,   пространства,   времени,   силы,   попыток,
приводивших вечно нашу мысль к невозможным альтернативам, что дает нам право
полагать, что и в будущем, как и до сих пор, все подобные попытки  останутсЯ
тщетными. „едуктивно же указанное положение  ЯвлЯетсЯ  результатом  анализа,
показывающего, что предметом мысли может быть только отношение, что  процесс
мысли заключаетсЯ в отождествлении и распределении по классам отношений, что
поэтому бытие в себе, вне  каких-либо  отношений,  немыслимо,  так  как  оно
находитсЯ вне сферы мышлениЯ. €ными словами, дедукциЯ объЯснЯет нам  причину
той неудачи ума, в которой индукциЯ убеждаетсЯ на  основании  многочисленных
опытных  данных.  €  оспаривать  способность  разума   произнести   в   этих
трансцендентных вопросах такой приговор самому себе - значило бы  оспаривать
его способность делать правильные выводы из посылок, т. е. утверждать  общую
некомпетентность  разума  в  суждениЯх,  необходимо  обнимающую  и   частную
некомпетентность его в них.
     ‚ тесной свЯзи с предыдущим стоЯт возражениЯ д-ра ЊанселЯ, на них  Я  и
остановлюсь теперь. ‚ примечании к своей Philosophy of the Condittonet (стр.
39) он говорит:
     "Њ-р ѓерберт ‘пенсер в своем труде Ћсновные начала пытаетсЯ завербовать
сэра ‚ ѓамильтона одновременно в рЯды и пантеистов и  позитивистов"  (кстати
сказать, утверждение несколько странное, ввиду моего несогласиЯ ни  с  теми,
ни с другими) "Ћн усваивает одну лишь отрицательную сторону его философии, в
которой ѓамильтон, заодно с другими  писателЯми,  заЯвлЯет,  что  абсолютное
недоступно разуму и не  может  быть  понЯто  им  одним;  но  он  отбрасывает
положительную   часть   этой   философии,   в   которой   заЯвлЯетсЯ   самым
категорическим образом, что вера в личного Ѓога  императивно  предписываетсЯ
фактами нашего сознаниЯ, как нравственного, так и эмоционального...  ѓлавный
принцип сэра ‚. ѓамильтона состоит в том, что  сознание  надлежит  брать  во
всей его совокупности и  что  чувства,  моральные  и  религиозные,  служащие
первоисточником нашей веры в личного Ѓога, ничего не терЯют  в  своей  силе,
несмотрЯ  на  чисто  отрицательные  заключениЯ,  породившие  в  людЯх   идею
безличного Ђбсолюта... Њ-р ‘пенсер, наоборот,  принимает  эти  отрицательные
выводы за единственное основание религии и отвергает великий гамильтоновский
принцип различиЯ между знанием и верой".
     —тобы придать сказанному  более  подходЯщую  длЯ  обсуждениЯ  форму,  Я
сначала рассмотрю последнее возражение. „-ру Њанселю вместо вышеприведенного
следовало бы сказать, что  Я  не  желаю,  вслед  за  сэром  ‚.  ѓамильтоном,
смешивать два различных и диаметрально противоположных значениЯ слова  вера.
‘лово это обыкновенно прилагаетсЯ к показаниЯм сознаниЯ,  которые  не  могут
быть подтверждены никакими доказательствами, и притом одинаково как к таким,
которые не могут быть доказаны, потому что они  лежат  в  основании  всЯкого
доказательства, так и к таким, которые не  могут  быть  доказаны  вследствие
своей неочевидности {ЋснованиЯ психологии, примечание к п.425.}. џ писал  об
этом различии на страницах "Fortnightly Review" за июль 1865 г. в  следующих
выражениЯх:
     "Ћбыкновенно мы говорим, что "верим" - как о тех предметах,  которые  в
наших глазах имеют за себЯ решительную очевидность, так и о тех,  о  которых
мы получили какое-то неопределенное впечатление. Њы верим, что  в  ближайшую
сессию парламента взимание подати на церковь не будет  отменено;  мы  верим,
что такой-то человек, на которого мы сию минуту глЯдим, добродушен.
     €ными словами, когда доказательства наши Явно недостаточны или когда их
вовсе нет, -  мы  называем  наши  мысли  о  тех  предметах,  к  которым  они
относЯтсЯ, "верой". €  особенность  таких  Явлений,  по  сравнению  с  актом
знаниЯ, заключаетсЯ в том, что свЯзь их с предшествующими состоЯниЯми нашего
сознаниЯ может быть легко показана. Ќо к сожалению, слово "вера" прилагаетсЯ
постоЯнно также и к тем сложным душевным  ЯвлениЯм,  которые,  временно  или
навсегда,  остаютсЯ  неразрешимыми  и  которые  воспринимаютсЯ  нами  только
потому, что от них нельзЯ никак отделатьсЯ. ‘казать, что мне больно, или что
Я слышу звук, или что одна  линиЯ  представлЯетсЯ  мне  более  длинной,  чем
другаЯ, - значит сказать, что во мне произошло известное изменение состоЯниЯ
сознаниЯ; но самое большее что Я могу сказать в подтверждение этого факта, -
это лишь то, что наличность его имеетсЯ в моем уме... Њы сказали  выше,  что
"верой" называетсЯ впечатление, в пользу которого можно привести  лишь  Явно
недостаточные доводы или нельзЯ указать вовсе никаких доводов; но  бывает  и
так, что когда нам приходитсЯ подыскивать основание длЯ какого-либо из самых
простых представлений сознаниЯ, мы говорим, за неимением доказательств,  что
верим  в  него.  ’аким  образом,   одним   названием   мы   обозначаем   два
противоположных полюса знаниЯ; и благодарЯ превратному  обозначению  тем  же
словом  одновременно  как  наиболее   последовательных,   так   и   наименее
последовательных отношений мысли мы впадаем в глубокие недоразумениЯ".
     Ќо вера в то, что нравственные и религиозные чувства ЯвлЯютсЯ продуктом
веры в личного Ѓога, не принадлежит к числу тех  мнений,  которые  не  могут
быть  доказаны  по  отсутствии  доказательств,  и  потому   очевидны   —тобы
убедитьсЯ, что идеЯ эта не содержитсЯ в самых этих чувствах и не соединена с
ними, как нечто нераздельное, стоит только припомнить, что в  сочинениЯх  по
…стественной  теологии  существование  личного  Ѓога  выводитсЯ  именно   из
моральных и религиозных чувств.  ќто  не  такаЯ  вера,  как,  например,  моЯ
уверенность в том, что это - дневной  свет  или  что  передо  мною  открытое
пространство: вера последней категории не может быть  доказана,  потому  что
она так  же  проста  и  ничуть  не  менее  несомненна,  чем  любое  звено  в
доказательстве. …сли бы рассматриваемаЯ вера была  такой  же  категории,  то
аргументациЯ оказалась бы излишней: каждый народ и каждый отдельный  человек
имел бы эту веру в незыблемой форме.  Ћтсюда  Ясно,  что  сэр  ‚.  ѓамильтон
смешал два совершенно  различных  состоЯниЯ  сознаниЯ,  именуемых  верой,  и
приписал второму такую убедительность, какаЯ принадлежит лишь первому.
     „алее, ни сэр ‚. ѓамильтон, ни д-р Њансель  не  указывают  на  различие
между теми "фактами нашего морального и  эмоционального  сознаниЯ",  которые
императивно требуют веры в личного Ѓога, и теми фактами нашего  (или  вообще
людей) "морального и эмоционального сознаниЯ", которые  властно  вызывают  в
людЯх верованиЯ, признаваемые сэром ‚.  ѓамильтоном  за  неправильные.  ’ак,
новозеландский вождь, уличив свою жену в  неверности,  убивает  виновного  в
свЯзи с нею; жена лишает себЯ жизни, чтобы на том свете соединитьсЯ со своим
возлюбленным;  вследствие  этого  вождь  убивает  себЯ  ради   того,   чтобы
последовать  за  ними  и  помешать  исполнению  их  плана.  ќти   два   акта
самоубийства  представлЯют  достаточно  сильное  доказательство  того,   что
новозеландцы верЯт в существование другого мира, куда они могут  добровольно
отправлЯтьсЯ и где желаниЯ их будут исполнЯтьсЯ так же, как и в  этом  мире.
…сли бы их спросить, на чем основана эта их вера,  и  не  согласитьсЯ  с  их
доводами,  то  они  могли  бы  сослатьсЯ  на  сознательные  эмоции,  как  на
незыблемую основу этой веры. џ не вижу,  почему  бы  фиджиец,  на  основании
аргументов сэра ѓамильтона, не мог оправдывать своего убеждениЯ в  том,  что
если его похоронЯт заживо, то он будет продолжать свою жизнь на том свете  -
прЯмо с того самого возраста, какого он достиг в здешнем мире, и что на  его
долю там выпадут те же удовольствиЯ войны  и  радости  каннибализма,  что  и
здесь.
     Џри  этом  уверенность  его  в  том   сильнее   религиозных   верований
цивилизованных людей, как это видно уже из того факта, что он  действительно
дает похоронить себЯ весьма охотно. Ђ раз мы видим, что уверенность  эта  не
может  быть   основана   на   доказательствах,   то   значит,   она   должна
обусловливатьсЯ известным  состоЯнием  чувства  -  некоторым  "эмоциональным
сознанием".  Џочему  же  не  сказать,  что  "факты"  такого  "эмоционального
сознаниЯ" "властно требуют" этой веры? Ћчевидно, что принцип: "сознание надо
брать во всей его целостности" - обЯзывает нас  либо  признать  верными  все
предрассудки  рода  человеческого,  либо  принЯть  в  расчет  лишь  сознание
известного ограниченного класса цивилизованных людей.
     Ќо если верить во что-нибудь только  потому,  что  такаЯ  вера  властно
предписываетсЯ фактом  сознаниЯ,  то  Я  не  вижу,  почему  бы  не  признать
действительным существование привидениЯ в доме на  основании  того  упорного
страха перед этим привидением, который испытываетсЯ ребенком или прислугой.
     ‚ заключение мне весьма важно опровергнуть указание д-ра  ЊанселЯ,  что
"г-н  ‘пенсер  считает  эти  отрицательные  выводы  единственным  основанием
религии". “казание это совершенно противоположно истине:  именно,  оспариваЯ
ѓамильтона и ЊанселЯ,  Я  утверждал,  что  наше  сознание  о  том,  что  нам
показывают  известные  ЯвлениЯ,   есть   сознание   положительного,   а   не
отрицательного характера, как полагают они, и что это положительное сознание
ЯвлЯетсЯ незыблемой основной религиозного чувства (Ћсновные начала, 26).
     ‚место того чтобы доказать это надлежащими цитатами,  Я  приведу  здесь
кстати выдержку из одного иностранного  теолога.  €менно  г-н  ѓроц,  пастор
реформатской церкви в Ќиме (Nismes), пишет:
     "‚раждебна ли по своей природе наука религиЯ? Ќадо  ли  отрицать  науку
длЯ того, чтобы быть  религиозным?  ‡а  религию  высказываетсЯ  теперь  сама
наука, и притом наука экспериментальнаЯ; она устами одного из...  мыслителей
нашей эпохи, г-на ѓерберта ‘пенсера, дает одновременно ответ господам  ‚ашро
(Vacherot) и Љонту".
     "‡десь г-н ‘пенсер обсуждает  теорию  безусловного,  разумеЯ  под  этим
словом Ѓога. отландский философ ѓамильтон и  его  ученик  Њансель  говорЯт,
подобно  нашим   французским   позитивистам:   "Њы   не   можем   утверждать
положительного существованиЯ чего-либо за пределами  Явлений".  ѓамильтон  и
его ученик отличаютсЯ от наших соотечественников лишь тем, что вводЯт в свои
рассуждениЯ "чудесное откровение", заставлЯющее нас верить  в  существование
безусловного, и, благодарЯ этому истинно  чудесному  откровению,  правоверию
отводитсЯ прежнее место. Ќо правда ли, что мы  ничего  не  можем  утверждать
сверх феноменов? ѓ-н ‘пенсер говорит, что в  таком  утверждении  заключаетсЯ
грубаЯ ошибка. Ћн совершенно справедливо замечает, что  в  этом  вопросе  не
одна лишь логическаЯ сторона, но есть еще и психологическаЯ,  и,  по  нашему
мнению,   он   совершенно   убедительно   доказывает,   что    положительное
существование абсолютного даетсЯ непосредственно нашим сознанием".
     "‚от  где  основа  соглашениЯ  между  религией  и  наукой.  ‚  главе...
озаглавленной Џримирение, г-н ‘пенсер установлЯет и развивает это соглашение
на совершенно правильной почве".

     "ѓ-н ‘пенсер, оставаЯсь на почве логики и психологии и  не  прибегаЯ  к
сверхъестественному вмешательству,  установил  законность,  необходимость  и
вечность как религиозного чувства, так и религии" { Le sentiment  religieux,
par A. Grotz. Pans, S. Cherbuliez, 1870.}.
     ’еперь Я перейду к замечаниЯм д-ра едворта, ѓ. •оджсона,  а  именно  к
его опыту о "Ѓудущем метафизики", напечатанному  в  Contemporary  Review  за
ноЯбрь 1872 г. Џри этом Я ограничусь только пунктами, в котором он  ЯвлЯетсЯ
несогласным со мною, отметив лишь, что согласие  этого  писателЯ  с  другими
моими мнениЯми Я высоко ценю, так  как  признаю  его  тонким  и  независимым
мыслителем. „-р •оджсон, прежде чем  высказатьсЯ  сам,  вкратце  излагает  и
критикует воззрениЯ ѓегелЯ и  Љонта,  с  которыми  он  отчасти  соглашаетсЯ,
отчасти  же  нет,  а  затем  переходит  к  критике   моих   мнений.   ‘делав
предварительный  беглый  очерк  моих  положений,  в  правильности  изложениЯ
которого Я сомневаюсь, он продолжает:
     "‚ его Ћсновных началах (1-Я часть 2-го изданиЯ) есть глава о "Љонечных
научных идеЯх", в которой он перечислЯет шесть таких идей или групп идей,  и
пытаетсЯ показать их полную непостижимость. ќти  шесть  идей  следующие:  1)
пространство и времЯ, 2) материЯ, 3) покой и движение, 4) сила, 5) сознание,
6) душа или Я. ‚ходить в  подробное  рассмотрение  всего  этого  было  бы  в
настоЯщем случае предприЯтием слишком обширным; но Я возьму первую  из  этих
шести идей и попытаюсь на ней показать  всю  неосновательность  мнениЯ  м-ра
‘пенсера; а так как те же доводы могли  бы  быть  применены  и  к  остальным
идеЯм, то Я признаю себЯ вполне неправым, если окажусь неправым в вопросе  о
пространстве и времени".
     џ охотно вступаю в спор с д-ром •оджсоном на этих условиЯх и постараюсь
разобрать,  один  за  другим,  те  доводы,  которыми   он   пользуетсЯ   длЯ
доказательства несостоЯтельности моих выводов. ЏридерживаЯсь  избранного  им
самим порЯдка, Я начну с положениЯ, следующего за только  что  цитированным.
ЏерваЯ часть его гласит: "‘огласно метафизическому воззрению на пространство
и времЯ, они суть  элементы  всех  Явлений,  будут  ли  эти  ЯвлениЯ  просто
представлениЯми или воспроизведением  представлений  —то  бы  ни  разумелось
здесь под "метафизическим воззрением", - воззрение ли Љанта, или собственное
д-ра •оджсона, или выражение это имеет более  общее  значение,  -  Я  просто
отвечу, что это метафизическое воззрение  неправильно.  ђазбираЯ  кантовскую
версию этого  учениЯ,  а  именно,  что  пространство  есть  известнаЯ  форма
интуиции, Я указал, что пространство свЯзано неразрывно лишь с  определенным
родом Явлений; что Љант тут  имеет  обыкновенно  в  виду  объекты  зрениЯ  и
осЯзаниЯ, с которыми сознание пространства свЯзано нерасторжимо, и  упускает
из виду такие группы Явлений, с которыми оно не свЯзано так  тесно.  •отЯ  у
взрослого   человека   ощущение   звука   и   вызывает    также    известное
пространственное впечатление, в основе которого лежит по большей части, если
не всегда, личный опыт;  и  хотЯ  из  поучительных  опытов  г-на  Spalding'a
оказываетсЯ, что у существ, одаренных от рождениЯ  нервной  системой,  лучше
организованной, чем наша, существует некоторое врожденное понЯтие о стороне,
откуда идет звук, тем не менее можно доказать, что  восприЯтие  пространства
при звуковых впечатлениЯх  не  получаетсЯ  уже  с  самого  начала  вместе  с
ощущением, как известнаЯ форма интуиции. €сходЯ из кантовского  учениЯ,  что
пространство есть  форма  чувственных  интуиции  не  только  простых,  но  и
воспроизведенных, рассмотрим критически наши музыкальные воспроизведениЯ.  џ
уже имел случай в другом месте высказать следующее:
     "Џусть  читатель  обратит  внимание  на  то,  что   произойдет,   когда
какаЯ-нибудь мелодиЯ овладевает его воображением. …е звуки в известном ритме
следуют друг за другом независимо от какого бы то ни было  пространственного
сознаниЯ, - следовательно, они не локализированы. —итатель  при  этом  может
вспомнить о том месте, где он слышал их, но может и не  вспомнить,  так  как
эта ассоциациЯ имеет лишь случайный характер. ЏринЯв все это во внимание, он
Ясно  увидит,  что  те  пространственные   представлениЯ,   которые   иногда
сопровождают звуки, приобретены путем индивидуального опыта, а не даютсЯ нам
самими звуками. € действительно, если мы обратимсЯ к кантовскому определению
форм, то получим простое и убедительное доказательство этому. Љант  называет
формою "то,  вследствие  чего  содержание  ЯвлениЯ  располагаетсЯ  сообразно
некоторым отношениЯм". Ќо каким образом может  быть  расположено  содержание
того ЯвлениЯ, которое мы называем звуком? …го части могут быть расположены в
порЯдке последовательности, т. е. во времени.  Ќо  нет  никакой  возможности
расположить их в порЯдке сосуществованиЯ, т. е. в пространстве. ’о же  самое
приходитсЯ сказать и о запахе. ‚сЯкий, кто думает, будто  бы  звук  и  запах
имеют своею формою интуиции пространства, может легко убе