мнениЯ и тревога, то наши усилиЯ пропали даром.  Џрекрасный
способ завоевать сердца и расположение других - это  предстать  перед  ними,
отдавшись в их руки  и  доверившись  им,  но,  разумеетсЯ,  только  при  том
условии, что это делаетсЯ по собственной воле, а не по необходимости, что вы
доверЯете им искренно и до конца и уж, конечно, не дадите заметить на  своем
лице и тени  тревоги.  ‚  детстве  мне  пришлось  видеть  одного  дворЯнина,
управлЯвшего  большим  городом,  в  состоЯнии  полной  растерЯнности   перед
восставшим, разъЯренным народом. †елаЯ потушить восстание в самом  зародыше,
он решил покинуть вполне безопасное место, где находилсЯ, и выйти к мЯтежной
толпе; это плохо кончилось длЯ него: он был безжалостно убит [12]. џ считаю,
однако, что ошибка его заключалась не столько в том, что он вышел к толпе, в
чем обыкновенно и упрекают его, сколько в том, что он предстал перед  нею  с
покорным и заискивающим лицом, что он хотел усыпить ее гнев,  скорее  идЯ  у
нее на поводу, чем подчинЯЯ  ее  себе,  скорее  как  упрашивающий,  чем  как
призывающий к порЯдку. џ думаю также, что умереннаЯ суровость и  исполненнаЯ
твердости военнаЯ властность, более подобавшие его званию  и  значительности
занимаемой должности, позволили бы ему с большим успехом  и  уж,  во  всЯком
случае, с большей честью и большим достоинством выйти из трудного положениЯ.
Њенее всего можно надеЯтьсЯ,  чтобы  толпа  -  это  разъЯренное  чудовище  -
обнаружила  человечность  и  кротость;  ей  можно  внушить  скорее  страх  и
благоговение. џ упрекнул бы погибшего дворЯнина и в том, что, принЯв решение
(на  мой  взглЯд,  скорее  смелое,  чем  безрассудное)  броситьсЯ  слабым  и
беззащитным в это бушующее море обезумевших людей,  он,  вместо  того  чтобы
испить чашу до дна и выдержать, чего бы это ни стоило, взЯтую на себЯ  роль,
- столкнувшись лицом к лицу с опасностью, струсил, и если вначале  весь  его
облик говорил об угодливости  и  льстивости,  то  в  дальнейшем  их  сменило
выражение ужаса, а в голосе и глазах можно было прочесть испуг  и  мольбу  о
пощаде. ЏытаЯсь спрЯтатьсЯ и забитьсЯ в щель, он  еще  более  разжег  Ярость
толпы и натравил ее на себЯ.
     Ћднажды обсуждалсЯ вопрос об устройстве общего смотра различных отрЯдов
[18], а это, как известно, самый удобный случай длЯ сведениЯ личных  счетов:
тут это можно проделать с большею безопасностью, чем  где  бы  то  ни  было.
џвные  и  несомненные  признаки  предвещали,  что  может  не   поздоровитьсЯ
некоторым из военачальников, прЯмой и непременной обЯзанностью которых  было
присутствовать при прохождении войск.  ’ут  можно  было  услышать  множество
самых разнообразных советов, как это бывает всегда  в  любом  трудном  деле,
имеющем большое значение и чреватом последствиЯми. џ предложил  не  подавать
вида,  что  на  этот  счет  существуют  какие-либо   опасениЯ:   пусть   эти
военачальники находЯтсЯ в самой гуще солдатских рЯдов, с поднЯтой головой  и
открытым лицом; Я советовал также ни в чем не отступать от принЯтого порЯдка
и не ограничивать залпов (к чему, однако,  склонЯлось  мнение  большинства),
но, напротив, убедить офицеров, чтобы они приказали солдатам палить в  честь
присутствующих, не жалеЯ пороха, бойко и дружно. ќто вызвало признательность
находившихсЯ на подозрении войсковых частей и обеспечило  на  будущее  столь
благотворное длЯ обеих сторон доверие.
     џ нахожу,  что  способ  действий,  избранных  ћлием  –езарем,  ЯвлЯетсЯ
наилучшим  из  всех  возможных.  ‘начала  он   пыталсЯ   добитьсЯ   ласковым
обхождением и милосердием, чтобы его полюбили даже враги. Љогда он узнавал о
заговорах, то ограничивалсЯ простым заЯвлением, что предупрежден  обо  всем.
‘делав это, он с благородной решимостью  дожидалсЯ,  без  всЯкого  страха  и
тревоги, что принесет ему будущее, вверЯЯ себе охране богов и  отдаваЯсь  на
волю судьбы. ’аково же, бесспорно, было его поведение и в  тот  день,  когда
заговорщики умертвили его.
     Ћдин  чужеземец,  приехавший  в  ‘иракузы,  принЯлсЯ  болтать  на  всех
перекрестках, что, если бы „ионисий, тамошний тиран, хорошо ему заплатил, он
научил бы его безошибочно угадывать и распознавать дурные умыслы против него
его подданных. “знав об этом, „ионисий призвал приезжего к себе  и  попросил
открыть ему этот способ, столь необходимый длЯ сохранениЯ его жизни. Ќа  это
чужеземец ответил,  что  никакого  особого  уменьЯ  тут  нет:  пусть  только
„ионисий велит выплатить ему один талант серебром, а потом пусть похвалЯетсЯ
перед всеми, будто бы приезжий открыл ему великий секрет. ‚ыдумка эта весьма
понравилась „ионисию, который велел  отсчитать  чужеземцу  шестьсот  экю.  ‚
самом деле, невероЯтно было бы предположить, что  он  уплатил  такие  деньги
какому-то иноземцу, не получив от него взамен чрезвычайно полезных сведений.
€ „ионисий воспользовалсЯ возникшими по этому поводу толками, чтобы  держать
своих врагов в страхе. ‚от почему государи поступают весьма  разумно,  когда
предают  гласности  предостережениЯ,  которые  они   получили   относительно
происков, направленных против их жизни; они хотЯт заставить поверить,  будто
отлично обо всем осведомлены и что  нельзЯ  предпринЯть  против  них  ничего
такого, о чем бы они немедленно не узнали. ѓерцог Ђфинский [14],  сделавшись
тираном ”лоренции, натворил на первых порах великое множество глупостей,  но
главнейшаЯ среди них заключаетсЯ в том, что, заблаговременно предупрежденный
о заговоре, который составилсЯ против него  в  народе,  он  велел  умертвить
оповестившего его об этом Њаттео ди Њорозо, одного из  участников  заговора,
длЯ того чтобы сохранить в тайне это сообщение и  чтобы  никто  не  подумал,
будто хоть  кто-нибудь  в  городе  может  тЯготитьсЯ  его  столь  прекрасным
правлением.
     ЏомнитсЯ, Я читал когда-то историю одного  римлЯнина,  человека  весьма
почтенного,  который,  спасаЯсь  от  тирании  триумвирата,  благодарЯ  своей
исключительной  ловкости   и   изворотливости   сотни   раз   ускользал   от
преследователей. ‘лучилось  однажды,  что  отрЯд  всадников,  которому  было
поручено изловить  его,  проехал  совсем  рЯдом  с  кустом,  за  которым  он
притаилсЯ, и не заметил  его.  ’ем  не  менее,  подумав  о  всех  тЯготах  и
страданиЯх,  которые  ему  уже  столько  времени   приходилось   переносить,
скрываЯсь от непрерывных, настойчивых и производЯщихсЯ повсеместно  поисков,
размыслив также о том, может ли доставить ему удовольствие подобнаЯ жизнь  в
будущем и насколько было бы длЯ него легче  сделать  один  решительный  шаг,
нежели пребывать и впредь в таком страхе, - он окликнул всадников  и  открыл
свой тайник, добровольно отдавшись им на жестокую казнь, дабы избавить и  их
и себЯ от дальнейших хлопот.  Џодставить  шею  под  удар  врага  -  решение,
пожалуй, чересчур смелое: однако же, мне думаетсЯ, лучше  принЯть  его,  чем
вечно  трЯстись  в  лихорадочном  ожидании  бедствиЯ,  против  которого  нет
никакого лекарства. €  поскольку  меры  предосторожности,  о  которых  нужно
постоЯнно заботитьсЯ,  требуют  бесконечных  усилий  и  не  могут  считатьсЯ
надежными, лучше вооружитьсЯ благородною твердостью и  приготовить  себЯ  ко
всему, что может случитьсЯ, находЯ утешение в  том,  что  оно,  быть  может,
все-таки не случитсЯ.

       ѓлава XXV

        Ћ Џ…„ЂЌ’€‡Њ…

     ‚ детстве моем Я нередко досадовал на то, что  в  итальЯнских  комедиЯх
педанты [1] - неизменно шуты, да и между нами слово "магистр" пользуетсЯ  не
большим почетом и уважением. Ћтданный под их надзор и на их  попечение,  мог
ли Я безразлично относитсЯ к их доброму имени? џ  пыталсЯ  найти  объЯснение
этому в естественной неприЯзни, существующей между невеждами  и  людьми,  не
похожими на остальных и выделЯющимисЯ своим умом и знаниЯми, тем  более  что
они идут совсем иною дорогою,  чем  все  прочие  люди.  Ќо  менЯ  совершенно
ставило в тупик то, что самые тонкие умы больше всего и презирают  педантов;
например, добрейший наш „ю Ѓелле, сказавший:

     Ќо ненавистен мне ученый вид педанта [2].

     ’ак уже повелось издавна; ведь еще Џлутарх говорил, что слова "грек"  и
"ритор" были у римлЯн бранными и презрительными [3]. ‚ дальнейшем, с годами,
Я понЯл, что подобное отношение к педантизму в высшей степени обоснованно  и
что magis magnos clericos, non sunt magis magnos  sapientes  [4].  Ќо  каким
образом может случитьсЯ, чтобы душа, обогащеннаЯ знанием столь многих вещей,
не становилась от этого более отзывчивой и живой, и каким образом ум  грубый
и пошлый способен вмещать в себЯ, нисколько  при  этом  не  совершенствуЯсь,
рассуждениЯ и мысли самых великих мудрецов, когда-либо живших  на  свете,  -
вот чего Я не возьму в толк и сейчас.
     —тобы вместить в себЯ столько чужих мозгов, и, к тому же, таких великих
и мощных, необходимо (как выразилась о  ком-то  одна  девица,  перваЯ  среди
наших принцесс), чтобы собственный мозг потеснилсЯ, съежилсЯ и сократилсЯ  в
объеме.
     џ  готов  утверждать,  что  подобно  тому,  как  растениЯ   чахнут   от
чрезмерного обилиЯ влаги,  а  светильники  -  от  обилиЯ  масла,  так  и  ум
человеческий при чрезмерных  занЯтиЯх  и  обилии  знаний,  загроможденный  и
подавленный их бесконечным разнообразием, терЯет способность  разобратьсЯ  в
этом нагромождении и под бременем непосильного груза сгибаетсЯ и увЯдает. Ќо
в действительности дело обстоит иначе, ибо чем больше заполнЯетсЯ наша душа,
тем вместительнее она  становитсЯ,  и  среди  тех,  кто  жил  в  стародавние
времена,  можно  встретить,  напротив,  немало  людей,   прославившихсЯ   на
общественном поприще, - например, великих  полководцев  или  государственных
деЯтелей, отличавшихсЯ вместе с тем и большою ученостью.
     —то до философов, уклонЯвшихсЯ от всЯкого участиЯ в общественной жизни,
то недаром их порою высмеивала без всЯкого стеснениЯ современнаЯ им комедиЯ,
ибо их мнениЯ и повадки действительно казались забавными. “годно вам сделать
их судьЯми, которые вынесли бы  приговор  по  чьей-либо  тЯжбе  или  оценили
действиЯ того или иного лица? Ћ, они с великой готовностью возьмутсЯ за это!
Џрежде всего они  займутсЯ  такими  вопросами,  как:  существует  ли  жизнь,
существует ли движение? ЏредставлЯет ли собой человек нечто иное,  чем  бык?
—то значит действовать и страдать? —то это за звери - законы  и  правосудие?
ѓоворЯт ли они о правителЯх за глаза или беседуют с нами лично,  -  речи  их
равно дерзки и непочтительны. ‘лышат ли они похвалы своему кнЯзю или царю  -
длЯ них он  не  более,  чем  пастух,  праздный,  как  все  пастухи,  занЯтый
исключительно тем, что стрижет и доит свое стадо, только еще  более  грубый.
‘читаете ли вы кого-нибудь стоЯщим выше  других  по  той  причине,  что  ему
принадлежат две тысЯчи арпанов[5] земли, - они начинают издеватьсЯ над этим,
ибо привыкли рассматривать весь мир как свою собственность. ѓордитесь ли  вы
своей знатностью  на  том  основании,  что  можете  насчитать  семь  богатых
предков, - они не ставЯт вас ни во что, ибо вы не постигли,  по  их  мнению,
общей картины природы и забыли, сколько каждый из нас  насчитывает  в  своей
родословной предшественников, богатых и бедных, царей и  слуг,  просвещенных
людей и варваров. € будь вы даже в пЯтидесЯтом  колене  потомком  ѓеркулеса,
они и в этом случае скажут, что вы суетны, если цените этот подарок  судьбы.
‚от в этом и заключаетсЯ причина презрениЯ, которое к ним питает толпа,  как
к людЯм, не понимающим самых простых общеизвестных вещей, притом  заносчивым
и надменным [6]. Ќо это принадлежащее Џлатону изображение весьма  далеко  от
того, что представлЯют собою наши педанты.  ”илософы  древности  вызывали  к
себе зависть, поскольку они  возвышались  над  общим  уровнем,  пренебрегали
общественной  деЯтельностью,  жили   отчужденно,   на   свой   особый   лад,
руководствуЯсь  несколькими  возвышенными   и   не   получившими   всеобщего
распространениЯ правилами. Ќаших педантов, напротив, презирают  за  то,  что
они ниже общего уровнЯ, неспособны  выполнЯть  общественные  обЯзанности  и,
наконец, придерживаютсЯ образа жизни и нравов еще более грубых и  низменных,
нежели нравы и образ жизни толпы.

     Odi homines ignava opera, philosopha sententia.

     {џ  ненавижу  людей,  не  пригодных  к  делу  и  при  этом   пространно
рассуждающих [7] (лат.).}

     ’ак вот, что до философов древности, то они, по моему мнению, великие в
мудрости, проЯвлЯли еще больше величиЯ в своей жизни.  ’аков  был,  судЯ  по
рассказам, великий сиракузский геометр [8], который отвлексЯ от своих ученых
разысканий, дабы применить их отчасти на практике длЯ защиты  своей  родины,
когда он  неожиданно  пустил  в  ход  диковинные  машины,  действие  которых
превосходило все, что в состоЯнии вообразить  человек.  Ќо  сам  он  глубоко
презирал свои изобретениЯ, считаЯ, что, занЯвшись ими,  унизил  свою  науку,
длЯ которой они были не более, как ученические упражнениЯ или игрушки. ’аким
образом, эти мудрецы  всЯкий  раз,  когда  им  приходилось  подвергать  себЯ
испытанию действием, взлетали на огромную высоту, и всЯкому  делалось  Ясно,
что их сердца и их  души,  возвысились  и  обогатились  столь  поразительным
образом  благодарЯ  познанию  сути  вещей.  Ќекоторые,  однако,  видЯ,   что
важнейшие должности в государстве занЯты людьми неспособными, отказались  от
служениЯ обществу; и  тот,  кто  спросил  Љратеса  [9],  доколе  же  следует
философствовать, услышал в ответ: "Џока погонщики ослов не перестанут стоЯть
во главе нашего войска". ѓераклит отказалсЯ от царства, уступив его брату, и
ответил эфесцам, порицавшим его за то, что он отдает все свое времЯ играм  с
детьми перед храмом: "ђазве это не  лучше,  чем  вершить  дела  совместно  с
вами?" €ные, вознесЯсь мыслью над  мирскими  делами  и  судьбами,  сочли  не
только судейские кресла,  но  и  самые  царские  троны  чем-то  низменным  и
презренным. ЋтказалсЯ же ќмпедокл от престола, который ему предлагали жители
Ђгригента. ”алесу [10], который неоднократно обличал  скопидомство  и  жажду
обогащениЯ, бросили упрек в том, что он, как лисица в басне, чернит  то,  до
чего не может добратьсЯ. € вот однажды ему захотелось забавы ради произвести
опыт; унизив свою мудрость до служениЯ прибыли и наживе, он начал  торговлю,
котораЯ в течение года доставила ему такие  богатства,  какие  с  превеликим
трудом удалось  скопить  за  всю  жизнь  людЯм,  наиболее  опытным  в  делах
подобного рода.
     Ђристотель рассказывает, что некоторые называли ”алеса, Ђнаксагора [11]
и прочих, подобных им, мудрецами, но людьми  отнюдь  не  разумными,  по  той
причине, что они проЯвлЯли недостаточную заботу в отношении  более  полезных
вещей. Ќо, не говорЯ о том,  что  Я  не  очень-то  улавливаю  разницу  между
значениЯми этих двух слов, сказанное ни в какой мере не могло бы послужить к
оправданию наших педантов: знаЯ, с какой  низкой  и  бедственной  долей  они
мирЯтсЯ, мы скорее имели бы основание применЯть к ним оба эти слова, сказав,
что они и не мудры и не разумны.
     џ не разделЯю мнениЯ тех людей, о которых говорит Ђристотель;  мы  были
бы ближе к  истине,  Я  полагаю,  если  б  сказали,  что  все  зло  -  в  их
неправильном подходе к науке.  ЏринимаЯ  во  внимание  способ,  которым  нас
обучают, неудивительно, что ни ученики, ни сами  учителЯ  не  становЯтсЯ  от
этого мудрее, хотЯ и приобретают ученость.
     €, в самом деле, заботы и издержки наших  отцов  не  преследуют  другой
цели, как только забить нашу голову всевозможными знаниЯми; что до разума  и
добродетели, то  о  них  почти  и  не  помышлЯют.  Љрикните  нашей  толпе  о
ком-нибудь из мимоидущих: "ќто ученейший муж!", и о  другом:  "ќто  человек,
исполненный добродетели!", - и она не преминет обратить свои  взоры  и  свое
уважение к первому. Ђ следовало бы, чтобы еще кто-нибудь крикнул: "Ћ,  тупые
головы! Њы постоЯнно спрашиваем: знает ли  такой-то  человек  греческий  или
латынь? Џишет ли он стихами или прозой? Ќо стал  ли  он  от  этого  лучше  и
умнее, - что, конечно, самое главное, - этим мы интересуемсЯ меньше всего. Ђ
между тем, надо постаратьсЯ выЯснить - не кто  знает  больше,  а  кто  знает
лучше".
     Њы трудимсЯ лишь над тем, чтобы заполнить свою памЯть, оставлЯЯ разум и
совесть праздными. €ногда птицы, найдЯ зерно, уносЯт его в своем клюве и, не
попробовав, скармливают птенцам;  так  и  наши  педанты,  натаскав  из  книг
знаний, держат их на кончиках губ, чтобы тотчас же  освободитьсЯ  от  них  и
пустить их по ветру.
     „о чего же, однако, Я сам могу служить примером той же глупости!  ђазве
не то же делаю и Я в большей части этого сочинениЯ?  џ  продвигаюсь  вперед,
выхватываю из той или другой книги понравившиесЯ мне изречениЯ не длЯ  того,
чтобы сохранить их в себе, ибо нет у  менЯ  длЯ  этого  кладовых,  но  чтобы
перенести их все в это хранилище, где,  говорЯ  по  правде,  они  не  больше
принадлежат мне, чем на своих  прежних  местах.  Ќаша  ученость  -  так,  по
крайней мере, считаю Я - состоит только в том, что мы знаем в это мгновение;
наши прошлые знаниЯ, а тем более будущие, тут ни при чем.
     Ќо что еще хуже, ученики и  птенцы  наших  педантов  не  насыщаютсЯ  их
наукой и не усваивают ее; она лишь переходит из рук в руки, служа только длЯ
того, чтобы ею кичились, развлекали других и делали из нее предмет занЯтного
разговора, она вроде счетных фишек, непригодных  длЯ  иного  употреблениЯ  и
использованиЯ, кроме как в счете или в игре: Apud  alios  loqui  didicerunt,
non ipsi secum.  -  Non  est  loquendum,  sed  gubernandum.  {Ћни  научились
говорить перед другими, но  не  с  самими  собою  [12]  (лат.)  -  Ќужно  не
разговаривать, а действовать [13] (лат).}
     Џрирода, стремЯсь показать, что в подвластном  ей  мире  не  существует
ничего  дикого,  порождает  порой  среди  мало  просвещенных  народов  такие
жемчужины  остроумиЯ,  которые  могут  поспорить  с  наиболее   совершенными
творениЯми искусства. Љак хороша и как подходит к предмету моего рассуждениЯ
следующаЯ гасконскаЯ поговорка: "Bouha prou bouha, mas a  remuda  lous  ditz
qu'em" - "‚се дуть да дуть, но нужно же и пальцами перебирать""  (речь  идет
об игре на свирели).
     Њы умеем сказать с важным видом:  "’ак  говорит  –ицерон"  или  "таково
учение Џлатона о нравственности", или "вот подлинные слова ЂристотелЯ".  Ќу,
а мы-то сами, что  мы  скажем  от  своего  имени?  Љаковы  наши  собственные
суждениЯ? Љаковы наши поступки? Ђ то ведь это мог бы сказать и  попугай.  Џо
этому поводу мне вспоминаетсЯ один римский богач, который, не останавливаЯсь
перед затратами, приложил  немало  усилий,  чтобы  собрать  у  себЯ  в  доме
сведущих в различных науках людей; он постоЯнно держал их подле себЯ,  чтобы
в случае, если речь зайдет о том или другом  предмете,  один  мог  выступить
вместо него с каким-нибудь рассуждением, другой - прочесть стих  из  ѓомера,
словом, каждый по своей части. Ћн  полагал,  что  эти  знаниЯ  ЯвлЯютсЯ  его
личною собственностью, раз они находЯтсЯ в головах принадлежащих ему  людей.
‘овершенно так же поступают и те, ученость которых заключена в их  роскошных
библиотеках.
     џ знаю одного такого человека: когда Я спрашиваю его о чем-нибудь, хотЯ
бы хорошо ему известном, он немедленно требует книгу, чтобы отыскать  в  ней
нужный ответ; и он никогда не решитсЯ сказать, что у него на  заду  завелась
парша, пока не справитсЯ в своем лексиконе, что собственно значит зад и  что
значит парша.
     Њы берем на хранение чужие мысли  и  знаниЯ,  только  и  всего.  Ќужно,
однако, сделать их собственными. Њы уподоблЯемсЯ человеку, который, нуждаЯсь
в огне, отправилсЯ за ним к соседу и, найдЯ у него прекрасный, Яркий  огонь,
стал гретьсЯ у чужого очага, забыв о своем намерении  разжечь  очаг  у  себЯ
дома. —то толку набить себе брюхо говЯдиной, если  мы  не  перевариваем  ее,
если она не преобразуетсЯ в ткани нашего тела, если не прибавлЯет нам веса и
силы? €ли, быть может, мы думаем, что ‹укулл, ознакомившийсЯ с военным делом
только по книгам и сделавшийсЯ, несмотрЯ на отсутствие личного опыта,  столь
видным полководцем, изучал его по нашему способу?
     Њы опираемсЯ на  чужие  руки  с  такой  силой,  что,  в  конце  концов,
обессиливаем. •очу ли Я побороть страх смерти? џ это делаю за  счет  ‘енеки.
‘тремлюсь ли утешитьсЯ сам или утешить другого?  џ  черпаю  из  –ицерона.  Ђ
между тем, Я мог  бы  обратитьсЯ  за  этим  к  себе  самому,  если  бы  менЯ
надлежащим образом воспитали. Ќет, не люблю Я  этого  весьма  относительного
богатства, собранного с мира по нитке.
     € если можно быть учеными чужою ученостью, то  мудрыми  мы  можем  быть
лишь собственной мудростью.

     <FONT SIZE=3><FONT FACE="Symbol">&#77;&#105;&#115;&#118; &#115;&#111;&#106;&#105;&#115;&#116;&#104;&#110;, &#111;&#115;&#116;&#105;&#122; &#111;&#117;&#99; &#97;&#117;&#116;&#118; &#115;&#111;&#106;&#111;&#122;
</FONT></FONT>

     {Ќенавижу мудрого, который не мудр длЯ себЯ [14] (греч.).}

     …х quo Ennius: Nequicquam sapere sapientem, qui ipse sibi prodesse  non
quiret.

     {Ќа основании чего ќнний: нет пользы мудрецу в мудрости,  если  он  сам
себе не может помочь [15] (лат.).}

                              si cupidus, si
     Vanus et Euganea quantumvis vilior agna.

     {…сли он жаден, лгун и купить его  легче,  чем  евганейскую  овцу  [18]
(лат.).}

     Non enim paranda nobis solum, sed fruenda sepientia est.

     {€бо мы должны не только копить мудрость, но и извлекать из нее  пользу
[17] (лат.).}

     „ионисий издевалсЯ над теми грамматиками, которые со всей тщательностью
изучают бедствиЯ ЋдиссеЯ, но не замечают своих собственных: над музыкантами,
умеющими настроить свои флейты, но не знающими, как внести гармонию  в  свои
нравы; над  ораторами,  старающимисЯ  проповедовать  справедливость,  но  не
соблюдающими ее на деле [18].
     …сли учение не вызывает в нашей душе никаких изменений к лучшему,  если
наши суждениЯ с его помощью не становЯтсЯ более  здравыми,  то  наш  школЯр,
по-моему, мог бы с таким же успехом вместо занЯтий науками играть в  мЯч;  в
этом случае, по крайней мере,  его  тело  сделалось  бы  более  крепким.  Ќо
взглЯните: вот он возвращаетсЯ после пЯтнадцати или шестнадцати лет занЯтий;
найдетсЯ ли  еще  кто-нибудь,  столь  же  неприспособленный  к  практической
деЯтельности? Ћт своей латыни  и  своего  греческого  он  стал  надменнее  и
самоуверенней, чем был прежде, покидаЯ родительский кров, - вот  и  все  его
приобретениЯ. …му полагалось бы прийти с душой наполненной, а он приходит  с
разбухшею; ей надо было бы возвеличиватьсЯ, а она у него только раздулась.
     Ќаши учителЯ, подобно своим братьЯм-софистам, о которых  это  же  самое
говорит Џлатон [19], среди всех прочих людей - те, которые обещают быть всех
полезнее человечеству, на деле же, среди всех прочих людей  -  единственные,
которые не только не  совершенствуют  отданной  им  в  обработку  вещи,  как
делают, например, каменщик или плотник, а, напротив,  портЯт  ее,  и  притом
требуют, чтобы им  заплатили  за  то,  что  они  привели  ее  в  еще  худшее
состоЯние.
     …сли бы у нас было принЯто правило, предложенное Џротагором  [20]  тем,
кто у него обучалсЯ, а именно:  либо  они  платЯт  ему,  сколько  бы  он  ни
назначил, либо под присЯгою заЯвлЯют во всеуслышание  в  храме,  во  сколько
сами  оценивают  пользу  от  занЯтий  с  ним,  и  в  соответствии   с   этим
вознаграждают его за труд, то мои учителЯ не разбогатели бы,  получив  плату
на основании принесенной мною присЯги.
     Њои землЯки  перигорцы  очень  метко  называют  таких  ученых  мужей  -
lettreferits  [окниженные],  вроде  того  как   по-французски   сказали   бы
lettre-ferus, то есть те, кого наука как бы оглушила, стукнув по  черепу.  €
действительно, чаще всего они  кажутсЯ  нам  пришибленными,  лишенными  даже
самого обыкновенного здравого смысла. ‚озьмите крестьЯнина или сапожника: вы
видите, что они просто и не мудрствуЯ лукаво живут помаленьку, говорЯ только
о тех вещах, которые им в точности известны. Ђ наши  ученые  мужи,  стремЯсь
возвыситьсЯ над остальными и  щегольнуть  своими  знаниЯми,  на  самом  деле
крайне поверхностными, все времЯ  спотыкаютсЯ  на  своем  жизненном  пути  и
попадают впросак. Ћни умеют красно говорить, но нужно, чтобы  кто-то  другой
применил их слова на деле. Ћни хорошо знают ѓалена [21],  но  совершенно  не
знают больного. …ще не разобравшись, в чем суть вашей  тЯжбы,  они  забивают
вам голову целою кучей законов. €м известна теориЯ любой вещи на свете; надо
только найти того, кто применил бы ее на практике.
     Њне довелось как-то наблюдать у себЯ дома, как  один  из  моих  друзей,
встретившись с подобным педантом, принЯлсЯ, развлечениЯ ради,  подражать  их
бессмысленному  жаргону,  нанизываЯ  без  всЯкой  свЯзи   ученейшие   слова,
нагромождаЯ их одно на другое и лишь времЯ от  времени  вставлЯЯ  выражениЯ,
относЯщиесЯ к предмету их диспута. –елый день заставлЯл  он  этого  дуралеЯ,
вообразившего, будто он отвечает на возражениЯ, которые  ему  делают,  вести
нескончаемый спор. Ђ  ведь  это  был  человек  высокоученый,  пользовавшийсЯ
известностью и занимавший видное положение.

     Vos, о patricius sanguis, quos vivere par est
     Occipiti caeco, posticae occurrite sannae.

     {Ћ род патрициев!  ‚ы,  кому  подобает  жить,  не  оборачиваЯсь  назад,
остерегайтесь, как бы не стали потешатьсЯ над  вами  за  вашей  спиной  [22]
(лат.).}

     Љто присмотритсЯ  внимательнее  к  этой  породе  людей,  надо  сказать,
довольно распространенной, тот найдет, подобно мне, что чаще  всего  они  не
способны понЯть ни самих себЯ, ни других,  и  что,  хотЯ  памЯть  их  забита
всЯкой всЯчиной, в голове у них совершеннаЯ пустота, -  кроме  тех  случаев,
когда природа сама не пожелала  устроить  их  иначе.  ’аков  был,  например,
Ђдриан ’урнеб23. Ќе помышлЯЯ ни о чем другом, кроме  науки,  в  которой,  по
моему  мнению,  он  должен  почитатьсЯ  величайшим   гением   за   последнее
тысЯчелетие, он не имел в себе  ничего  от  педанта,  за  исключением  разве
покроЯ платьЯ и кое-каких привычек, не поощрЯемых, может  быть,  при  дворе.
‚прочем, это мелочи, на которые незачем обращать вниманиЯ; Я ненавижу  наших
модников, относЯщихсЯ нетерпимее к платью с изъЯном, чем к такой же душе,  и
судЯщих о человеке лишь по тому, насколько ловок его поклон, как  он  держит
себЯ на людЯх и какие на нем башмаки. Џо существу же, ’урнеб  обладал  самой
тонкой и чувствительною душой на свете. џ часто  умышленно  наводил  его  на
беседу, далекую от предмета его обычных  занЯтий;  глаз  его  был  до  такой
степени зорок, ум так восприимчив, суждениЯ так здравы, что казалось,  будто
он никогда не занималсЯ ничем иным, кроме военных вопросов и государственных
дел. Ќатуры сильные и одаренные,

                          queis arte benigna
     …х meliore luto finxit praecordla Titan,

     {„уши, которых при помощи благостного искусства вылепил из лучшей глины
’итан [т.е. Џрометей] [24] (лат.).}

     сохранЯютсЯ во всей своей цельности, как бы ни коверкало их воспитание.
Ќедостаточно, однако, чтобы воспитание только не портило нас;  нужно,  чтобы
оно изменЯло нас к лучшему.
     Ќекоторые наши парламенты, принимаЯ  на  службу  чиновников,  проверЯют
лишь наличие у них нужных знаний;  но  другие  присоединЯют  к  этому  также
испытание их ума, предлагаЯ высказыватьсЯ по поводу того или иного судебного
дела.  Џоследние,  на  мой  взглЯд,  поступают  гораздо   правильнее;   хотЯ
необходимо и то и другое и надлежит чтобы оба эти качества были  в  наличии,
все же, говорЯ по правде, знаниЯ представлЯютсЯ мне  менее  ценными,  нежели
ум. Џоследний может обойтись без помощи первых, тогда как  первые  не  могут
обойтись без ума. €бо, как гласит греческий стих


     <FONT SIZE=3><FONT FACE="Symbol">&#87;&#122; &#111;&#110;&#100;&#101;&#110; &#104; &#109;&#97;&#117;&#104;&#115;&#105;&#122;, &#104;&#110; &#109;&#104; &#110;&#111;&#117;&#122; &#112;&#97;&#114;&#104;. </FONT></FONT>


     к чему наука, если нет разумениЯ? [26] „ай бог, чтобы ко  благу  нашего
правосудиЯ эти судебные учреждениЯ сделались столь же разумны и  совестливы,
как они богаты ученостью. Non vitae, sed scholae discimus. {Њы учимсЯ не длЯ
жизни, а длЯ школы [26] (т.е. учимсЯ не тому как надо действовать в жизни, а
только рассуждать)  (лат.).}  ‚едь  дело  не  в  том,  чтобы,  так  сказать,
прицепить к душе знаниЯ: они должны укоренитьсЯ  в  ней;  не  в  том,  чтобы
окропить ее ими: нужно, чтобы они пропитали ее насквозь; и если она от этого
не изменитсЯ и не  улучшит  своей  несовершенной  природы,  то,  безусловно,
благоразумнее махнуть на все  это  рукой.  ‡наниЯ,  -  обоюдоострое  оружие,
которое только обременЯет  и  может  поранить  своего  хозЯина,  если  рука,
котораЯ держит его, слаба и плохо умеет им пользоватьсЯ:  ut  fuerit  melius
non didicisse. {’ак что было бы лучше совсем не учитьсЯ [27] (лат.).}
     Ѓыть может, именно по этой причине и мы сами, и теологиЯ не требуем  от
женщин особых познаний; и когда ”ранциску, герцогу Ѓретонскому, сыну  €оанна
V, сообщили, ввиду его предполагаемой женитьбы на €забелле отландской [28],
что она воспитана в простоте и не обучена книжной премудрости,  он  ответил,
что ему это как раз по душе и что женщина  достаточно  образована,  если  не
путает рубашку своего мужа с его курткой.
     Џоэтому вовсе не так уже удивительно, как об этом кричат  повсюду,  что
науки не очень-то ценились нашими предками и что  люди,  овладевшие  ими,  и
сейчас еще редкое исключение среди ближайших королевских советников. €  если
бы всеобщее стремление разбогатеть - чего в наши дни  можно  достигнуть  при
помощи  юриспруденции,  медицины,  преподаваниЯ  да  еще  теологии,   -   не
поддерживало авторитета науки, мы бы видели ее, без  сомнениЯ,  в  таком  же
пренебрежении, в каком она находилась когда-то. Љак жаль, однако, что она не
учит нас ни правильно мыслить,  ни  правильно  действовать!  Postquam  docti
prodierunt, boni desunt. {’ак что было  бы  лучше  совсем  не  учитьсЯ  [27]
(лат.).}
     ’ому, кто не постиг науки добра, всЯкаЯ инаЯ наука приносит лишь  вред.
Џричина этого, которую Я пыталсЯ  только  что  выЯснить,  заключаетсЯ,  быть
может, и в том, что у нас во ”ранции  обучение  наукам  не  преследует,  как
правило, никакой иной цели, кроме прЯмой выгоды. џ не  считают  тех,  весьма
немногих лиц, которые, будучи созданы  самой  природой  длЯ  занЯтии  скорей
благородных, чем прибыльных, всей душой отдаютсЯ  науке;  иные  из  них,  не
успев как следует познать вкус науки, оставлЯют  ее  ради  деЯтельности,  не
имеющей ничего общего с книгами. ’аким образом, по-настоЯщему уходЯт в науку
едва ли не одни горемыки, ищущие в ней средства к  существованию.  Ћднако  в
душе этих людей, и от природы и вследствие домашнего воспитаниЯ, а также под
влиЯнием дурных примеров наука приносит чаще всего дурные плоды. ‚едь она не
в состоЯнии озарить светом душу, котораЯ лишена его,  или  заставить  видеть
слепого; ее назначение не в том, чтобы даровать человеку зрение, но  в  том,
чтобы научить его правильно пользоватьсЯ зрением,  когда  он  движетсЯ,  при
условии, разумеетсЯ, что он располагает здоровыми и способными передвигатьсЯ
ногами. Ќаука - великолепное снадобье; но никакое снадобье не  бывает  столь
стойким, чтобы сохранЯтьсЯ, не подвергаЯсь порче  и  изменениЯм,  если  плох
сосуд, в котором его хранЯт. “ иного, казалось бы, и хорошее зрение,  да  на
беду он косит; вот почему он видит добро, но уклонЯетсЯ от него  в  сторону,
видит науку, но не следует ее  указаниЯм.  Ћсновное  правило  в  государстве
Џлатона - это поручать каждому гражданину только соответствующие его природе
обЯзанности. Џрирода все может и все делает. •ромые мало  пригодны  к  тому,
что требует телесных усилий; так же и те, кто хромает душой, мало пригодны к
тому, длЯ чего требуютсЯ усилиЯ духа. „уша ублюдочнаЯ и низменнаЯ  не  может
возвыситьсЯ до философии. ‚стретив дурно обутого человека, мы говорим  себе:
неудивительно, если это сапожник. ђавным образом, как  указывает  нам  опыт,
нередко бывает, что врач менее, чем  всЯкий  другой,  печетсЯ  о  врачевании
своих недугов, теолог - о самоусовершенствовании, а  ученый  -  о  подлинных
знаниЯх.
     ‚ древние времена Ђристон из •иоса был несомненно прав, высказав мысль,
что философы оказывают  вредное  действие  на  своих  слушателей,  ибо  душа
человеческаЯ  в  большинстве  случаев  неспособна  извлечь  пользу  из   тех
поучений, которые, если не сеют блага, то сеют  зло:  asotos  ех  Aristippi,
acerbos ex Zenonis schola exire. {€з школы Ђристиппа выходЯт распутники,  из
школы ‡енона - брюзги [30] (лат.).}
     €з рассказа Љсенофонта о  замечательном  воспитании,  которое  давалось
детЯм у персов, мы узнаем, что они обучали их добродетели, как другие народы
обучают детей наукам. Џлатон говорит [31],  что  старшие  сыновьЯ  их  царей
воспитывались следующим образом: новорожденного  отдавали  не  на  попечении
женщин, а тех евнухов, которые по причине  своих  добродетелей  пользовались
расположением царской семьи. Ћни следили за тем,  чтобы  тело  ребенка  было
красивым и здоровым, и на восьмом году начинали приучать его к верховой езде
и охоте. Љогда мальчику исполнЯлось четырнадцать  лет,  его  передавали  под
надзор четырех воспитателей: самого мудрого,  самого  справедливого,  самого
умеренного и самого доблестного в  стране.  Џервый  обучал  его  религиозным
верованиЯм и обрЯдам, второй - никогда не лгать, третий  -  властвовать  над
своими страстЯми, четвертый - ничего не страшитьсЯ.
     ‚есьма примечательно, что в превосходном своде законов  ‹икурга,  можно
сказать, исключительном  по  своему  совершенству,  так  мало  говоритсЯ  об
обучении, хотЯ воспитанию молодежи уделЯетсЯ весьма  много  вниманиЯ  и  оно
рассматриваетсЯ как одна из важнейших задач государства, причем законодатель
не  забывает  даже  о  музах:  выходит,  будто  это  благородное  юношество,
презиравшее всЯкое другое Ярмо, кроме  Ярма  добродетели,  нуждалось  вместо
наших преподавателей различных наук лишь в учителЯх доблести, благоразумиЯ и
справедливости, - образец,  которому  последовал  в  своих  законах  Џлатон.
Ћбучали же их следующим образом: обычно к ним обращались с вопросом,  какого
они мнениЯ о тех или иных людЯх и их поступках, и , если они  осуждали  или,
напротив, хвалили то или иное лицо или действие,  их  заставлЯли  обосновать
свое мнение; этим путем они изощрЯли свой ум и, вместе с тем, изучали право.
Ђстиаг, у Љсенофонта,  требует  от  Љира  отчета  обо  всем  происшедшем  на
последнем уроке. "“ нас в школе, - говорит тот, - мальчик высокого роста,  у
которого был слишком короткий плащ, отдал его одному из  товарищей  меньшего
роста, отобрав у него более длинный плащ. “читель велел мне  быть  судьею  в
возникшем из-за этого споре, и Я решил, что все должно  остатьсЯ  как  есть,
потому что случившеесЯ наилучшим образом устраивает  и  того  и  другого  из
тЯжущихсЯ.  Ќа  это  учитель  заметил,  что  Я   неправ,   ибо   ограничилсЯ
соображениЯми  удобства,  между  тем  как  сначала  следовало   решить,   не
пострадает ли справедливость, котораЯ требует, чтобы  никто  не  подвергалсЯ
насильственному лишению собственности". Њальчик добавил,  что  его  высекли,
совсем так, как у нас секут детей в деревнЯх за то,  что  забыл,  как  будет
первый аорист глагола тютю [Я бью ]. Њоему ректору  пришлось  бы  произнести
искуснейшее похвальное слово in genere demonstrativo {‚  торжественном  роде
(лат.).} прежде чем он убедил бы менЯ в  том,  что  его  школа  не  уступает
писанной. „ревние хотели сократить путь и, - поскольку никакаЯ  наука,  даже
при надлежащем ее усвоении, не способна научить нас чему-либо большему,  чем
благоразумию, честности и решительности, - сразу же привить их своим  детЯм,
обучаЯ последних не на слух, но путем опыта, направлЯЯ и формируЯ их души не
столько наставлениЯми и словами, сколько примерами и делами,  с  тем,  чтобы
эти качества не были воспринЯты их душой как некое знание, но  стали  бы  ее
неотъемлемым свойством и как бы привычкой, чтобы они  не  ощущались  ею  как
приобретениЯ  со  стороны,  но  были  бы  ее  естественной  и  неотчуждаемой
собственностью. Ќапомню по этому поводу, что, когда ЂгесилаЯ спросили, чему,
по его мнению, следует, обучать детей, он ответил: "’ому, что  им  предстоит
делать, когда они станут взрослыми". Ќеудивительно, что подобное  воспитание
приносило столь замечательные плоды.
     ѓоворЯт, что ораторов, живописцев и  музыкантов  приходилось  искать  в
других городах ѓреции, но законодателей, судей  и  полководцев  -  только  в
‹акедемоне. ‚ Ђфинах учили хорошо говорить, здесь - хорошо действовать;  там
- стрЯхивать с себЯ  путы  софистических  доводов  и  сопротивлЯтьсЯ  обману
словесных  хитросплетений,  здесь  -  стрЯхивать  с  себЯ  путы  страстей  и
мужественно сопротивлЯтьсЯ смерти и ударам судьбы;  там  пеклись  о  словах,
здесь - о деле; там непрестанно упражнЯли Язык, здесь - душу.  Ќеудивительно
поэтому, что, когда  Ђнтипатр  потребовал  у  спартанцев  выдачи  пЯтидесЯти
детей, желаЯ иметь их заложниками, их ответ был мало  похож  на  тот,  какой
дали бы на их месте мы; а  именно,  они  заЯвили,  что  предпочитают  выдать
двойное количество взрослых мужчин. ’ак высоко ставили они воспитание на  их
родине и до такой степени  опасались,  как  бы  их  дети  не  лишились  его.
Ђгесилай убеждал Љсенофонта отправить своих детей на воспитание в ‘парту  не
длЯ того, чтобы они изучали там риторику или диалектику, но длЯ того,  чтобы
усвоили самую прекрасную (как он выразилсЯ) из наук - науку  повиноватьсЯ  и
повелевать.
     ‚есьма любопытно наблюдать ‘ократа, когда он подсмеиваетсЯ,  по  своему
обыкновению,  над  ѓиппием,  который  рассказывает   ему,   что,   занимаЯсь
преподаванием, главным образом в небольших  городах  ‘ицилии,  он  заработал
немало денег и что, напротив, в ‘парте он  не  добыл  ни  гроша;  там  живут
совершенно темные люди, не имеющие понЯтиЯ о геометрии и арифметике,  ничего
не  смыслЯщие  ни  в  метрике,  ни  в  грамматике  и  интересующиесЯ  только
последовательностью своих царей, возникновением и падением государств и тому
подобной чепухой. ‚ыслушав ѓиппиЯ [33], ‘ократ постепенно, путем  остроумных
вопросов, заставил его признать превосходство их общественного устройства, а
также,  насколько  добродетельную  и  счастливую  жизнь   ведут   спартанцы,
предоставив своему собеседнику самому сделать вывод о бесполезности длЯ  них
преподаваемых им наук.
     Њногочисленные примеры, которые ЯвлЯют нам и это управлЯемое на военный
лад государство и другие подобные  ему,  заставлЯют  признать,  что  занЯтиЯ
науками скорее изнеживают души и способствуют их размЯгчению, чем  укреплЯют
и закалЯют их. ‘амое мощное государство на свете, какое только известно  нам
в настоЯщее времЯ, - это империЯ турок, народа, воспитанного  в  почтении  к
оружию и в презрении к наукам  [34].  џ  полагаю,  что  и  ђим  был  гораздо
могущественнее, пока там не распространилось образование. € в наши дни самые
воинственные народы ЯвлЯютсЯ вместе с тем и самыми дикими и невежественными.
„оказательством могут служить также скифы, парфЯне, ’амерлан [35]. ‚о  времЯ
нашествиЯ готов на ѓрецию ее  библиотеки  не  подвергались  сожжению  только
благодарЯ тому из завоевателей, который  счел  за  благо  оставить  всю  эту
утварь, как он выразилсЯ, неприЯтелю,  дабы  она  отвлекла  его  от  военных
упражнений и склонила к мирным и оседлым  забавам.  Љогда  наш  король  Љарл
VIII,  не  извлекши  даже   меча   из   ножен,   увидал   себЯ   властелином
неаполитанского  королевства  и  доброй  части  ’осканы,  его   приближенные
приписали неожиданную легкость победы только тому, что государи и дворЯнство
€талии  прилагали  гораздо  больше  усилий,  чтобы   стать   утонченными   и
образованными, чем чтобы сделатьсЯ сильными и воинственными [86].

       ѓлава XXVI

        Ћ ‚Ћ‘Џ€’ЂЌ€€ „…’…‰

     ѓоспоже „иане де ”уа, графине де ѓюрсон [1]

     џ не видел такого отца, который признал бы, что сын его запаршивел  или
горбат, хотЯ бы это и было очевидною истиной. € не потому - если только  его
не ослепило окончательно отцовское  чувство  -  чтобы  он  не  замечал  этих
недостатков, но потому, что это его собственный сын. ’ак и Я;  ведь  Я  вижу
лучше, чем кто-либо другой, что эти строки - не  что  иное,  как  измышление
человека, отведавшего только вершков науки, да и то лишь в детские  годы,  и
сохранившего в памЯти только самое общее и весьма смутное  представление  об
ее облике: капельку того, чуточку этого, а в общем почти ничего, как водитсЯ
у французов. ‚ самом деле,  Я  знаю,  например,  о  существовании  медицины,
юриспруденции,   четырех   частей   математики   [2],   а   также,    весьма
приблизительно, в чем именно состоит их предмет.  џ  знаю  еще,  что  науки,
вообще говорЯ, притЯзают на служение человечеству. Ќо углубитьсЯ в их дебри,
грызть себе ногти за изучением ЂристотелЯ, властителЯ современной науки, или
уйти с головою в какую-нибудь из ее  отраслей,  этого  со  мною  никогда  не
бывало; и нет такого предмета  школьного  обучениЯ,  начатки  которого  Я  в
состоЯнии был бы изложить. ‚ы не найдете ребенка в средних классах  училища,
который не был бы вправе сказать, что он образованнее менЯ, ибо Я не мог  бы
подвергнуть его экзамену даже п