ine,
     Cherchez, qui m&#232;ne
Mes ch&#232;res brebis.
     J'ai fait, pour vous rendre
Le destin plus doux...
     Ќа самую книжку, которую дала мне на памЯть мадам Ѓонне, стихотворениЯ г-жи
„езульер, Я долго смотрел как на заветный талисман и долго, даже гораздо
позднее, находил в ней больше поэзии, чем в самых гениальных вещах. ‚ Џодлипках,
казалось мне, никто не страдает -- все цветет и зеленеет; лай собак, пение
петухов, шум ветра многозначительнее, не такие, как в других местах; мужички
все, встречаЯсь, улыбаютсЯ, собаки знают менЯ, и умирать там, должно быть,
легче, чем где-нибудь в другом месте! ѓодам к 16-ти и сознание добра и
религиозное чувство стали во мне сильнее. Ќе раз вечером нарочно уходил Я из
дома и клал по два, по три рублЯ в церковную кружку на углу; нищим стыдилсЯ
подавать так, чтоб мне было нечувствительно: подавал серебро, а не медь,
постилсЯ, вставал к ранней обедне, чувствовал себЯ крепче и светлее, когда ел
просфоры; не уходил никогда прежде конца службы из церкви, вспоминаЯ слова
тетушки: "кто уходит рано из церкви, тот, как €уда, который ушел с тайной вечери
до конца".
     Љ грусти одиночества, к страху наказаниЯ за гробом, к надежде на помощь в жизни
примешивались и другие чувства. ‘ одной стороны, памЯть о картинах детства жила
неразрывно с молитвами и надеждами; в воображении Я видел тетушкин кивот с
лампадой... Љак вспомнишь об нем, о ней самой, о ее спальне, о коврике, о
беззаботном счастье, так и потЯнет душу и домой, и на небо! Љогда случалось мне
уйти прежде срока из церкви или рассыпать на пол крошки просфоры, Я казалсЯ сам
себе грубым оскорбителем чего-то невинного и снисходительного. ‹юбил Я также
иногда читать свЯщенную историю. Љогда, под конец ветхого завета, становилось, в
последних главах книжки, как-то пусто и мирно, и строгие римлЯне были уже тут,
чувство чуть слышного, едва заметного, сладкого ожиданиЯ шевелилось во мне. ‡арЯ
лучшей жизни как будто ждала весь мiр... € не было еще света, а было грустно и
легко. ‚от родилось бедное дитЯ в ‚ифлееме... Љак хорошо в этих сухих пустынЯх,
где растут только пальмы и люди ходЯт босые в легких одеждах! ‚от уже и Џетр
плакал ночью, когда пел петух, и Я плакал с ним; все стемнело -- камни расселись,
мертвые встали из гроба и пошли в город, раздралась завеса во храме... Џередо
мной картинка... •ристос ЯвлЯетсЯ на минуту двум ученикам, шедшим в ќммаус.
Љакой-нибудь бедный городок этот ќммаус; трое небольших людей спешат из какой-то
долины; на них развеваетсЯ платье; с боку скалы, а вдали куча мелких домов с
плоскими крышами... Љак опустело все! ’очно после обеда, когда уже не жарко,
войдешь в большой зеленый сад, которым никто не пользуетсЯ, и где только тени
деревьев становЯтсЯ все длиннее и длиннее... Љак будто самый близкий человек
уехал из дому и из сада этого, по которому он мог бы гулЯть, если бы хотел. €
уже начинаетсЯ что-то новое, чуть брезжитсЯ... Ђ что? € тогда не умел Я сказать,
не умею и теперь.
     Њелькнет такаЯ мысль, ЯвитсЯ чувство на миг -- и опЯть влачатсЯ простые дни:
классы, прогулки с ђевелье, обед, за которым и дЯдЯ, и тетка, и Я просидим почти
все времЯ молча. Љ несчастью, Я не мог даже скрыть своей набожности, и слова
Ђлександры Ќикитишны: "что это ‚ладим1р наш в свЯтость ударилсЯ?" способны были
одни уже запЯтнать прелесть моих тайных ощущений.
‚ 17 лет наконец бежал Я от дЯди в Џодлипки, и главной причиной моего побега
было что-то вроде любви.
     X
Љ этому времени Я уже решилсЯ быть статским. ‘амый гражданский костюм стал мне
нравитьсЯ. џ слил в одно смутное представление множество образов, особенно
французских: ђодольфа "Џарижских тайн", каких-то умных и смелых людей,
управлЯющих на ‡ападе, в модных фраках с бакенбардами или бородами, с сиЯющим
бельем, Ѓайрона, Ћнегина, даже порочного, но непобедимого ‘ципиона из
"Њартына-найденыша", артистов в острых шлЯпах, с длинными волосами, смелых
студентов в широких клетчатых панталонах... ‚се это составило одну
величественную, переливающуюсЯ из образа в образ идею; все это шептало мне о
чем-то высшем, чего Я тогда назвать не умел и в чем позднее узнал гениЯ
свободной гражданственности, новой мысли и изЯщных нравов, гениЯ, открывавшего
себе дорогу в тщеславное и неопытное сердце одеждами, прическами и всеми
соблазнительными внешними правами на общественный успех. ‚се это совершалось
постепенно в течение четырех-пЯти лет; все было неЯсно, отрывочно, не сознано...
‘начала, только что приехав, Я любил брать у дЯди большой портфель с
раскрашенными рисунками всех гвардейских мундиров, переводил их старательно на
стекле, тушевал, разрисовывал и думал долго тогда: кто счастливее -- гусар ли на
серой лошади, в красном ментике и голубых брюках, или этот кавалергард в белом
колете с
     красным воротником, или конный гренадер, у которого развеваетсЯ сзади пунцовый
Язык на мохнатом кивере, когда он несетсЯ во весь опор? Љогда дЯдЯ, увидав эти
рисунки, сказал мне, что "о мундире Я мечтаю напрасно", Я просто ужаснулсЯ. Ќе
знаЯ, что сделать, чтоб смЯгчить его и доказать, как он не понимает моего
призваниЯ, Я силилсЯ заплакать. Ќо дЯдЯ снисходительно спросил, отчего мне так
противна статскаЯ служба.
     џ долго боЯлсЯ сказать настоЯщую свою мысль, но наконец преодолел страх.
     -- Ќа статских в свете, mon oncle, не смотрЯт, даже дамы и те...
„ЯдЯ засмеЯлсЯ и перебил менЯ:
     -- Љаков ловелас! в четырнадцать лет! Љакой же ты свет-то видел? ’ы видел свет
плохой. Ќыньче совсем не то... € если б мне пришлось начинать теперь...
’ут дЯдЯ как бы с грустью кивнул головой, потом дружески взЯл менЯ за ухо и
прибавил:
     -- Ќичего, не плачь. —то за баба! Ѓудешь образованный человек. Ђ Я тебе подарю
тогда брильЯнтовые запонки на рубашку.
     ‡апонки и ободрение дЯди успокоили менЯ, и через сколько-то времени, не помню,
уже окрепший карандаш мой чертил эскизы нового рода из головы. ‚от дуэль.
Њолодой человек безбородый, кроткий, с длинными волосами падает на руки
секунданта; он ранен в грудь шпагой соперника. ‘опернику уже тридцать лет (Я
смотрел на этот возраст враждебно); у него густые бакенбарды и длинные усы.
†енщина в шлЯпе стоит на коленЯх... ’ам плантации, лианы, пальмы и бананы.
ЊолодаЯ американка вышла замуж за прекрасного индийца; у нее уже дети. ’ам
чорнаЯ маска; все юноши торжествуют. ђоманы в эскизах на полулистах
длЯтсЯ-длЯтсЯ без конца; мне жаль покинуть моих героев. € они все французы,
англичане, американцы, все во фраках, в жакетках, в пальто, с бичами; русскаЯ
жизнь не представила мне тогда ничего приблизительного; мужчины, которые по
четвергам собирались у дЯди играть в карты, возмущали менЯ своей прозаичностью,
ухарством или тупостью. Ќасилу-насилу удалось мне встретить на одном вечере двух
молодых людей в белых жилетах и таких фраках, какие мне были нужны. џ упивалсЯ
своими героЯми, упивалсЯ и женщинами, упивалсЯ сам собою.
Ћднажды весной сидел Я под цветущим кустом черемухи и с бешеным восторгом читал
ѓомера. Љогда Я дошел до того места, где Ђхиллес, оставив у себЯ на ночь старика
”енокса, ложитсЯ спать с наложницей, а около Џатрокла тоже возлегает девушка
тонкаЯ станом, Я бросил книгу.
     „лЯ чего эта весна? ‡ачем эта черемуха в цвету, если нет настоЯщей жизни, нет
подруги молодой, сверстницы ‚иргинии, или Manon Lescaut? џ и на то и на другое
согласен. Ђ лучше всего и то и другое вместе. Ќо не брак ли это? „а, если б
женитьсЯ теперь втайне, встречатьсЯ здесь под черемухой, любить друг друга до
исступленьЯ, до бешенства, до боли... Џотом говорить, читать... вместе. Ђ то что
брак в тридцать или тридцать пЯть лет? Љак это пошло, обыкновенно! € что
хорошего находЯт девушки в этих загрубелых лицах, в этих изношенных сердцах?..
ЌеизЯщное, простое не соблазнЯло менЯ. Ћ, нет! такого Я боЯлсЯ, хотЯ уже давно в
душе развЯзал клЯтву о безбрачии до брака. Ѓыла у дЯди в доме высокаЯ, белокураЯ
девушка ‹ена (Я после узнал, что тетка имела право не любить ее); эта ‹ена, не
знаю почему, любила шутить со мной. ’ак как внизу было много пустых комнат, и
она жила недалеко от менЯ, то нам случалось встречатьсЯ нередко. Ћна бросалась
за мной, загонЯла в угол, смеЯлась, цаловала, щипала менЯ; она была сильнее
менЯ, и Я с трудом от нее отделывалсЯ. џ не решалсЯ ни ответить ей грубо, ни
оттолкнуть ее сильно, потому что здесь дорожил всЯким вниманием, всЯкой лаской,
а она готова была всегда услужить мне с добродушием и веселостью. Ќо Я смущалсЯ
и избегал ее, потому что она напоминала мне -- годами ли своими, разговором ли,
или ростом и дородством -- непостижимые по своей грубости грехи взрослых. Ќет, не
того мне хотелось. џ желал бы найти милую сверстницу, невинную, чистую,
страстную, как Я, стыдливую длЯ всех, кроме менЯ; чтоб она, в локонах и
фартучке, с книжкой в руке, гулЯла где-нибудь в лесной стороне под липами, около
старой колокольни, поросшей мохом.
     ‚полне такой Я не нашел, но встретил ‹юдмилу ‘алаеву, дочь одного советника, и
убедилсЯ на времЯ, что Я не хуже Ћнегина, потому что она сделала первый шаг
сама.
     ‘оветника дЯдЯ любил и звал его ”абием Љунктатором за то, что он очень долго
обдумывал ходы в преферансе. Ћднажды он завез менЯ случайно к ‘алаевым, и тут Я
в первый раз увидал ‹юдмилу. Ћна еще не носила длинных платьев и стриглась в
кружок. ’акаЯ прическа доставлЯла ей случай очень кстати взмахивать головой, и
при этом движении голубые, немного выпуклые глаза ее взглЯдывали искоса и вниз
как нельзЯ лукавее. Ћна сама заговорила со мной в зале, села на стол, около
которого Я стоЯл, и спросила, люблю ли Я театр. џ отвечал, что люблю, но бываю в
нем редко.
     -- Љак это можно редко бывать! ’еатр... это блаженство! Њстиславского трагика
знаете?
     Ќо тут гувернантка отозвала ее.
Ќемного погодЯ нас очень сблизил детский маскарад, который дал губернатор длЯ
меньшой своей дочери. ‘оветник упросил дЯдю отпустить менЯ, и дЯдЯ не только
отпустил, но даже дал денег на костюм. џ знал, что Я буду в паре с ‹юдмилой, и
мне хотелось, чтоб нас одели ѓамлетом и Ћфелией. џ предлагал надеть на ‹юдмилу
белое атласное платье со шлейфом, украсить ее голову венком из белых роз, а сам
хотел быть весь в чорном бархате, в ' берете с длинным пером, с золотою цепью на
шее. Ќа такую одежду недоставало дЯдиных денег, и замужнЯЯ дочь советника,
котораЯ заведывала всем, сказала, что маленькаЯ ‹юдмила со шлейфом будет точно
мартышка. ’огда решили ее одеть ђозиной, а менЯ ”игаро; костюмы вышли очень
хороши. ‚Язаные, красные с золотом колпаки, ее короткаЯ юбка с чорными
кружевами, мои атласные панталоны и бархатнаЯ куртка, перчатки, духи, платки
наши -- все было великолепно. Љогда мы вошли под руку в гостиную, где ждало нас
семейство советника, все вскочили и начали хвалить нас. Ћтец обнЯл дочь и
посадил с осторожностью, любуЯсь ею, к себе на колени, а замужнЯЯ сестра ‹юдмилы
начала цаловать менЯ, называЯ персиком и настоЯщим южным смуглым красавцем.
     -- Ђ он будет со временем иметь успех, -- сказала она, обращаЯсь к отцу, -- у него
всЯ наружность как у героЯ романа. Џосмотрите, папа, какие у него чорные волосы
и огромные чорные глаза!
     -- …ще бы! -- отвечал отец, -- держи ухо востро! Љаково мне было это слышать? џ не
могу уже теперь
     Ясно представить себе моего блаженства. Ћжидание торжества, гордость, какие-то
страстные движениЯ к ђозине, карета, в которую мы сели, ночь, мороз и освещенный
дом губернатора, наше вступление в залу, хвалебные восклицаниЯ старших, кучи
гимназистов, которые смотрели с почтением и вниманием на менЯ, когда Я, заложив
за жилет руку в палевой перчатке и напрЯгаЯ икры, проходил мимо них... ‚от как
была полна жизнь в этот вечер!
     Џервую кадриль Я танцовал с ђозиной; вторую с меньшой дочерью губернатора,
котораЯ была слегка коса, но в высшей степени грациозна и миловидна; потом с
старшей ее сестрой, мазурку опЯть с ђозиной. ‚ разговорах Я был небрежен и
оригинально-насмешлив, отчасти вспоминаЯ манеру брата ЌиколаЯ.
     -- Џосмотрите, -- говорил Я, -- как этот путейский офицер похож на орангутанга.
     -- Quelle id&#233;e!
     -- Ђ кто эта девица в платье небесного цвета? Љакие “ нее сонные глаза...
     -- ќто моЯ кузина.
     - Ah, pardon! Љак эти гимназисты стучат сапогами! џ „авича думал, что это лошади
взошли.
     Љогда мы с ‹юдмилой пошли польку и делали pas de majest&#233;, все аплодировали нам.
’акого упоеньЯ Я долго не €спытывал после и едва ли испытаю еще раз в жизни.
‚есь следующий день Я еще не мог прийти в себЯ и написал Њарье Ќиколаевне
огромное письмо с раскрашенными виньетками собственной работы; главные костюмы
были тут, и сам ”игаро. џ называл себЯ царем бала, а ‹юдмилу царицей. ’етушка,
говорЯт, прослезилась над этим письмом; недавно, перебираЯ ее бумаги, Я нашел
этот грустный образчик тщеславного саморастлениЯ и разорвал его в клочки.
Џосле этого вечера дЯдЯ стал позволЯть мне иногда по субботам ездить к ‘алаевым.
XI
     Ђлександра Ќикитишна, замечаЯ иногда, что Я грущу, говорила:
     -- ќ, да сегоднЯ суббота! Ќу, постой, Я пойду попрошу у дЯди длЯ тебЯ сани.
€ всЯкий раз почти выпросит. ’огда-то торжество! џ обращаюсь в Ћнегина:
“ж поздно. ‚ сани он садитсЯ. Џоди! поди! раздалсЯ крик.
Њорозной пылью серебритсЯ
     …го бобровый воротник...
€ воротник у менЯ даже был бобровый.
     ѓде Я найду такое гостеприимство? ‹юбезности моей изумлЯлась всЯ семьЯ. ’ам Я
становилсЯ до того разговорчив и развЯзен, что не уступал ни одному из взрослых
молодых людей, служивших у нас в городе, в остроумии, насмешливости и говорил
иногда такие французские фразы, что до сих пор, вспомнив об них, сгораю от
стыда. џ даже помню некоторые из них, но не повторю их здесь ни за что.
Љроме пЯтнадцатилетней ‹юдмилы, у советника было еще трое детей: сын моих лет --
ЊитЯ, очень грубый повеса, и две дочери: одна замужнЯЯ, другаЯ девушка лет
восемнадцати, довольно свежаЯ и простенькаЯ, по которой вздыхал высокий
гимназист ћрьев.
     „омом ‘алаевых управлЯла старшаЯ, замужнЯЯ дочь, г-жа „ольскаЯ. †енщине этой
было не более двадцати пЯти лет; пЯть лет назад она пленила мужа своего,
человека скромного, смирного и богатого, своим сценическим, истинно
замечательным талантом. ‚се лучшие роли в благородных спектаклЯх исполнЯла она
превосходно; роль ‘офьи Џавловны, Љетли, молодой причудницы в пьесе "‚ людЯх
ангел, не жена" всегда предлагались ей. Ћна самой бесцветной роли переводного
водевилЯ умела придать жизнь и привлекательность. Љ тому времени, как Я
познакомилсЯ с нею, лицо ее уже поблекло; кожа на нем была красновата, под
глазами были небольшие мешки, как у полнокровного отца, но сами глаза еще были
хороши, и стан еще был гибок и строен. „ержала она себЯ с ленивым достоинством,
танцовала хорошо, умела из немногого создать красивый и своеобразный нарЯд,
говорила об искусстве с живою, хотЯ и одностороннею ловкостью, потому что вкус
ее воспитан был, конечно, только французскими пьесами. „евицей она была
необыкновенно тонка, никогда не перетЯгивалась. ’альЯ ее пережила свою славу, и
муж ее хвалилсЯ, что он когда-то мог обхватывать ее обеими руками. ’от, кто
полагает, что длЯ семейного мира необходима строгаЯ нравственность, очень
удивилсЯ бы, узнав это семейство. Ћтец никогда не бранил дочерей, а гувернантку,
смуглую и еще не старую девушку, ласкал как „очь и звал ее Ќастей. ЌастЯ только
изредка и робко пыталась останавливать меньших дочерей. „ольский содержал все
семейство и почти не жил дома.
     ‚ красиво убранной и веселой гостиной была в углу плюшеваЯ беседка, и там на эсе
с г-жею „ольской поочередно сиживали сам губернатор, молодой прокурор с
энергическим подбородком, приезжие из Џетербурга, военные, жандармский
полковник, белокурый двадцатилетний красавец инженер и даже, как говорЯт, одно
времЯ сам Џетр Ќиколаевич. ’етка Ђлександра Ќикитишна не раз, воз-
вращаЯсь откуда-нибудь, говорила при мне своим грубоватым Языком:
     -- ќта противнаЯ „ольскаЯ опЯть губернатору вешаетсЯ на шею. „авно ли, кажетсЯ,
она с ”едоровым возилась... какаЯ дрЯнь!
     -- ’акой умной, ловкой женщине все позволительно, -- возражал ей иногда дЯдЯ.
     -- Ќе знаю, -- ответит тетка и пойдет, бывало, наденет огромный платок и ходит
"расхлебесьей", как выражалась про нее ЊарьЯ Ќиколаевна.
џ, разумеетсЯ, предпочитал г-жу „ольскую дешевым добродетелЯм Ђлександры
Ќикитишны. —асто, когда после обеда отец ‘алаев спал, садились мы с ћрьевым
около наших девиц и дельно беседовали с ними.
     -- Њне ваше лицо с первого взглЯда понравилось, -- говорила мне моЯ подруга, -- оно
неправильно, но очень приЯтно. џ тотчас почувствовала к вам дружбу. Љонечно, это
не страсть. џ знаю, что такое страсть... ‚ы видели актера Њстиславского в
ѓамлете? Љак он дивно хорош!
     -- „а, он хорошо играет, -- говорил Я, жалеЯ, зачем она ставит менЯ ниже этого
взрослого Њстиславского.
     -- •орошо? ’олько?.. Џодите; Я не хочу с вами говорить.
€ ‹юдмила вставала; потом тотчас же возвращалась снова и продолжала:
     -- …сли вы не будете говорить, что он дивно играет, Я с вами навсегда
поссорюсь...
     -- Ќе сердитесь; Я буду говорить, что он дивно играет, -- отвечал Я без особого
страха, потому что любил больше картину моих сношений, чем самую ‹юдмилу.
     -- Ќу, смотрите же. џ вам скажу, как Я его любила. Љогда раз мы уезжали из
театра, он стал подсаживать нас в карету и взЯл менЯ за руку повыше локтЯ... “
менЯ были короткие рукава. ‡наете, что Я всЯ задрожала!
џ молчал обыкновенно, никак не понимаЯ, что она находила в этом 40-летнем
великане, который ревел на губернской сцене...
Џока мы говорили с ‹юдмилой, ћрьев и Њаша сидели в углу и тоже шептались. €ногда
по вечерам „ольскаЯ играла нам на фортепьЯно, и мы танцевали. џ предпочитал
всегда мою ‹юдмилу, а ћрьев, почтительной рукой издалека обвиваЯ полный стан
Њаши, опускал глаза и, улыбаЯсь, галопировал с другой стороны.
‚ысокий, бледный, уже давно брившийсЯ ћрьев казалсЯ платоническим мечтателем. Ћн
судил о жизни по старым русским книжкам, и идеалом человека длЯ него были
ђославлев и ‹еонид г. ‡отова. Љогда взаимнаЯ помощь, которую и мы друг другу
оказывали по сумеркам у ‘алаевых, сблизила нас, Я узнал, что он боготворит
женщину, но женщин боитсЯ.
     -- Ћни коварны, -- говорил он и рассказывал мне об одном ‚ладимiре и графине.
‚ладимiр любил графиню страстно и безумно. ѓрафинЯ любила тоже ‚ладимiра, но
изменила ему. ‚ладимiр, затаив на времЯ злобу, пришел ночью в ее роскошный
будуар и раздавил над лицом ее стклЯнку с такой едкой жидкостью, что она уже
никому не могла после этого нравитьсЯ. ‚ другой раз он прочел мне свои стихи:
Љогда блеснет востока луч
     €, грустный путь мой озарЯЯ,
Џрогонит сонм зловещих туч,
     Љ тебе тогда, о грудь младаЯ!
џ припаду, желаний полн .
     Ћ, прочь сомнениЯ, тревоги!
‘редь холода житейских волн
     Њы счастливы, как боги...
€ что прелестнее отрады --
     „уша с душой слиЯсь тонуть ..
Џрочь, света гнусные преграды,
     Џрочь, терние замкнувши путь!
Ќо жди еще в тоске бесплодной!
     Њинута счастьЯ не близка,
€ голос разума холодный
     ѓрозит тебе издалека.
џ покровительственно хвалил стихи, и скромный гигант дал мне списать их; Я тоже
сочинил стихи длЯ ‹юдмилы на французском Языке, и у менЯ остались в памЯти
только два стиха:
     ’а taille l&#233;g&#232;re
Comme une mince foug&#232;re...
     џ пробовал читать их ћрьеву, но он сказал:
     -- Ќичего нельзЯ понЯть; это не по-нашему, -- потом, вздохнувши и взЯв менЯ за
руку, прибавил:
     -- Ќе женись, ‚олодЯ, на француженке; у них все фальшивое -- и душа и тело. ‚озьми
лучше русскую, добрую. ѓосподи, как подумаешь, какаЯ это счастливаЯ тебе
достанетсЯ! Ђ мы-то, мы-то...
     -- Ћтчего же, -- возражал Я, -- и ты можешь нравитьсЯ женщинам. Ќадобно иметь
только манеры. “ тебЯ вовсе нет манер, но ты можешь их приобрести.
     -- Ќет, уж без манер-то мы, благодарЯ ‘оздателЯ, проживем!
‹юдмила не всегда кокетничала; иногда делала она за менЯ переводы или немецкие
спрЯжениЯ и приготовлЯла красивую тетрадку из голландской бумаги, сшиваЯ ее
голубым шолком, так что мне оставалось только переписать и подать учителю. џ мог
бы долго так блаженствовать, если б не увлексЯ и не вздумал обманывать дЯди.
€ногда не в субботу и не в праздник приходил Я к ђевелье и уверЯл его, что дЯдЯ
менЯ отпустил к ‘алаевым. ђевелье говорил, что ему нет до этого дела, puisque
votre oncle est assez fou, pour autoriser la d&#233;bauche; однако это скоро дошло до
дЯди; менЯ кликнули к нему в ту минуту, как Я только разоделсЯ впрах и хотел
идти.
     „ЯдЯ осмотрел менЯ с ног до головы.
     -- —то ты это думаешь, что ты, в самом деле, какой-нибудь денди? ’ы этого,
любезный мой, не воображай. „урак дураком! Ѓулавку еще вздумал в галстух
втыкать! € где ты видел, чтоб порЯдочный человек стал носить бронзовые булавки?
Џожалуйста, брат ‚ладимiр, оставь подобный вздор. Џосмотри на менЯ: Я встаю в
семь часов и не разгибаючи спины сижу над бумагами.
     -- Џомилуй, Џетр Ќиколаич! -- земетила тетка, -- разве ты не знаешь, что он влюблен
в ‹юдмилу? ‘ама „ольскаЯ говорила мне об них...
     -- —то-о-о?
     -- Ђх, ma tante, что вы это? Љакой Я влюблен; неужели бы Я лучше ничего не нашел!
„ЯдЯ презрительно засмеЯлсЯ и встал.
     -- Љаково? Ѓраво! „а ты, Я вижу, „он †уан! -- кричал он, подступаЯ ко мне, -- а?
говори, ты „он †уан?
     Ћн смотрел мне прЯмо в глаза, точно смотрел на ’ерентиЯ в день моего прибытиЯ в
его дом.
     -- Ќет-с, Я не „он †уан...
     -- Ќу, как же нет! Я теперь буду звать тебЯ „он †уан подлиповский, слышишь? Ђ
ходить туда и не смей. ‘тупай, денди, разденьсЯ. Ѓулавки этой чтоб Я не видал,
Њитрофан!
     –елые полгода Я не бывал у ‘алаевых.
XII
     Љ весне тетушка Ђлександра Ќикитишна занемогла смертельно. ‘начала она не
выходила из комнаты и кашлЯла, а потом перестала вставать с постели. „ЯдЯ все
свободное времЯ посвЯщал ей, читал громко, ухаживал за ней и на менЯ не обращал
почти вниманиЯ. Ћднажды, в добрую минуту, великим постом, он уступил мне свой
билет в концерт. ‚ зале дворЯнского собраниЯ было довольно много народа, а Я
давно не выезжал никуда; глаза у менЯ разбежались -- Я заслушалсЯ музыки и не
заметил сначала, что в трех шагах от менЯ сидели ‘алаевы. ЋбернулсЯ... ‹юдмила!
‚ розовом кисейном платье, подросшаЯ и созревшаЯ, она сверкала глазами. Ћна
навела на менЯ лорнет и улыбнулась. џ робко подошел к ней и объЯснил, что не мог
бывать, потому что... потому что...
     -- Ћставим это, -- сказала ‹юдмила, играЯ лорнетом, -- когда вы к нам будете?
     -- Џраво, Я не знаю.
     „нЯ через два пришел ко мне ћрьев и принес записку; Я прочел в ней следующее:
џ вас люблю; чего же боле? —то Я могу еще сказать? ’еперь, Я знаю, в вашей воле
ЊенЯ презреньем наказать.
     џ спросил у ћрьева, знает ли он содержание записки; он отвечал, что не знает,
что, отдаваЯ, она сказала ему: "Ќадеюсь на ваше благородство".
џ показал ему записку и не знал еще, радоватьсЯ ли мне или смеЯтьсЯ. ћрьев,
кончив, грустно взглЯнул на менЯ и сказал, покачав головой:
     -- ‡ачем ты мне дал прочесть, ‚олодЯ? „евочка любит тебЯ, а ты глумишьсЯ!
     -- џ ведь дал тебе только...
     -- ќх, ‚олодЯ! ‚етер, ‚олодЯ!
Ѓольше ничего не сказал ћрьев об этом. џ решилсЯ ходить к ней тайно от дЯди.
‚есна приближалась, и Я уже не раз и не два, а три и уже более раз в неделю
спешил спуститьсЯ с горы, где, на углу небольшой площадки, стоЯл, почти на конце
города, трехэтажный купеческий дом и где свет из окон бельэтажа уже издали
обещал мне блаженство.
     ћрьев, напротив того, около этого времени поссорилсЯ с Њашей и, несмотрЯ на то,
что его в доме принимали очень хорошо, несмотрЯ на то, что сам старик ‘алаев
звал его всегда "муж разума и чести", стал ходить к ним гораздо реже.
     -- Ћтчего тебЯ не видать? -- спросил Я его однажды на улице.
     -- ‚се это дребедень. џ хочу написать стихи с припевом:
„ребедень, дребедень, ’вержу целый Я день.
     -- Ќеужели ты мог так скоро разлюбить? ‹юбовь такое отрадное чувство...
     -- Ќе знаю, -- отвечал ћрьев.
     -- Ђ платок?
     -- Љакой платок?
     -- Џомнишь, ты сам мне рассказывал, что раз в сумерки ты стал перед ней на одно
колено, а она заплакала и уронила платок. ‚ это времЯ кто-то вошел, ты встал,
поднЯл платок и подал ей.
     -- Ќу-с, это Я, должно быть, длЯ форсу вам сказал. Џоди-ка с вами! ‚едь вы,
шутка, вице-губернаторский племЯнник... Ќадо ж вам понравитьсЯ.
ЏричудливаЯ ‹юдмила теперь стала гораздо нежнее. Ќикто не препЯтствовал нам
беседовать. ѓувернантка ЌастЯ вздумает заметить ей иногда, зачем она слишком
долго сидит со мной, но ‹юдмила с полуулыбкой и косым взглЯдом посмотрит на нее
и скажет:
     -- —то с вами? вы злы сегоднЯ? Ћставьте нас. ’ак что ж вы говорили, pardon... Ћна
не будет больше злитьсЯ, продолжайте.
     -- џ говорю, что в мои года мужчины больше всего заслуживают любви.
     -- Џочему это? ‚ы так молоды. ЉакаЯ у вас славнаЯ цепочка! Џокажите.
     -- ‚ эти года все чувства свежее и сильнее. Eug&#232;ne Sue говорит...
     -- ђазве вы недовольны? —его ж вам еще? Ђх, кстати, отдайте мне то... ‚ы
знаете...
     -- —то такое?
     -- ’о, что Я вам писала.
     -- Џраво, со мной нет. џ принесу вам в ту субботу.
     -- Љак! ‚ы осмелитесь мне принести? ‚ы расстанетесь с ним? Џодите прочь -- у вас
нет сердца! ‚ы лед. џ не хочу с вами сидеть... Џаша! сыграй нам Ђнну-польку...
ЊитЯ! пойдем.
     -- Ђ со мною? Ќе хочу!
€ногда она бывала гораздо грустнее.
     -- Ѓудешь ли ты верен? -- спрашивала она шопотом, пожимаЯ мне руку.
     -- …ще бы!
     -- Ѓудь! Ќе забывай менЯ. џ без тебЯ жить не могу. ‘огласитесь, что это было
приЯтно. Ќо ЊитЯ отравлЯл все мои удовольствиЯ. џ никогда в жизни не видал
ничегоотвратительнее его. Ћтец принужден был взЯть его из корпуса, потому что
там беспрестанно наказывали за лень и шалости. †ирный, краснощекий, курносый,
маленький, он совалсЯ везде в курточке и с отложным воротником, ездил везде в
собраньЯ, лез ко всем взрослым, вмешивалсЯ в разговоры. „ома затеивал шутки одну
грубее другой; перепортить работу сестрам, нагрубить снисходительному отцу,
зажарить живую кошку в печке, индюшке ни с того, ни с сего отрубить голову -- вот
его любимые дела. Ѓедной старой француженке, гостившей у них одно времЯ, он
насыпал на голову целую коробочку с такими насекомыми, которых Я назвать не
хочу. Њне он всегда старалсЯ досаждать, хотЯ и говорил, что очень менЯ любит,
звал менЯ ‚олодей и подольщалсЯ иногда ко мне с гадкою улыбкой. ‚ходишь, бывало,
в гостиную... так славно идешь... Ќа столе лампа, ковер. ‘тарик сидит на диване
с трубкой, такой красный, седой, почтенный; Њаша и ‹юдмила работают около него
или читают громко; „ольскаЯ с кем-нибудь на эсе... €дешь разодетый, причесанный,
поклонишьсЯ -- а он вдруг выскочит из угла и схватит за ногу, которую отставишь,
чтоб шаркнуть. ђаза два Я чуть-чуть не упал. €ногда так ловко отстегнет штрипку,
что Я и не замечу, и хожу -- а штрипка болтаетсЯ. Ѓыли у менЯ на одной курточке
рельефные бронзовые пуговицы с кабаньими, оленьими и собачьими головами; Я их
очень любил, а он измарал их мне потихоньку каким-то составом. Ћднако Я был
сильнее его, и он боЯлсЯ менЯ, несмотрЯ на всю свою наглость. Ќачнет
рассказывать что-нибудь, непременно развратное, грЯзное, грубое: о том, как
поступили офицеры или приказные с какой-нибудь несчастной женщиной, как жена
мужа надула и что из этого вышло; показывает самые грЯзные картинки, которые
называет почему-то соблазнительными... ЊенЯ никогда ничто подобное не могло
соблазнить; Я слишком высоко ставил чувственные наслаждениЯ; Я дорожил своею
невинностью не длЯ невинности, которую вовсе не ценил, а длЯ того, чтоб быть
достойным чего-нибудь изЯщного. € какие-нибудь пьЯные стихи, особенно наши
русские, какое-нибудь непристойное сочинение XVIII столетиЯ, где мать, дочь и
гувернантка предаютсЯ самой необузданной жизни -- все это возмущало менЯ и все
это нравилось Њите. ‚ероЯтно, он и сначала в душе не жаловал менЯ. Ћтец, сестры,
зЯть, все ставили менЯ ему в пример, даже при мне беспрестанно говорили, что Я
умен, образован, так хорошо одет, так скромен и любезен... Ћн, вероЯтно,
чувствовал ко мне то, что Я чувствовал к Џетруше дома. ќто была зависть и досада
более буйной натуры против сверстника более приличного, сдержанного и
благоразумного. Ќо ЊитЯ не старалсЯ с намерением вредить мне, пока не приехал из
Њосквы погостить на лето к ‘алаевым двоюродный брат их, Ѓерезин. Ћн был годом
старше менЯ; бледное лицо его было довольно красиво, но постоЯнно выражало
каприз и гордость. ђодители его имели состоЯние и очень хорошо образовали его.
Ћн слыл за дельного ученика; по-французски говорил не хуже менЯ, а по-немецки
гораздо лучше, выписывал сам на карманные деньги русские журналы, много читал, а
еще больше разрезывал листы и ставил книги на полку. ‚стретившись в первый раз,
мы робко наблюдали друг друга и разговор начали так:
     -- Ћчень приЯтно познакомитьсЯ, -- сказал Я. -- Ћчень приЯтно.
     -- ‚ы в Њоскве живете?
     -- ‚ Њоскве.
     -- Љакие вести с ‡апада?
     -- Ѓюжо разбил мароканцев при €сле.
     -- Ђ! Ѓюжо! Я очень рад.
     -- ‚ы что теперь читаете?
     -- Les trois mousquetaires.
     -- ”ранцузскаЯ литература пуста! -- воскликнул он. -- ‚от иллер, ѓете, наш
ѓоголь...
     -- Љто это ѓоголь?
     -- Љак, вы не знаете ѓоголЯ? неужели? ќто великий поэт; это молодой человек,
красавец собой, с черными кудрЯми до сих пор. Ќи одна женщина не может устоЯть
против него, когда он посмотрит... вот так... Ћн теперь в самых близких
сношениЯх с графиней Ќеверовской.
     Љак не взЯть поэта, против которого и графинЯ не имеет сил! Ѓыть может, он
научит менЯ, даст мне в руки неслыханное орудие! Ѓерезин дал мне ѓоголЯ и указал
на статьи Ѓелинского. ЃлагодарЯ ему, Я вдруг погрузилсЯ в совершенно новый длЯ
менЯ поэтический мiр, где о высоком говорилось таким своеобразным Языком, где
смех был неслыханного рода, но как-то непостижимо знаком и близок самым недрам
моей души. Ѓелинского Я каждое после-обеда с педантической честностью клал на
вышитый пюпитр и читал его, местами наслаждаЯсь, местами только уважаЯ себЯ за
способность смотреть на такие строчки. Ѓывало, в голове потемнеет, а на душе
легко и пройдешьсЯ раза три гордо по комнате или отворишь окно и показываешьсЯ
прохожему: пусть; мол, знают, какой человек тут живет! ‚ свЯзи с этими
драгоценными ощущениЯми во мне быстро вырастало расположение к начитанному
сверстнику, и беседы с ним стали мне тем более дороги, что ћрьев, Ѓог знает
почему, около этого времени стал отдалЯтьсЯ от менЯ. Љо мне он вовсе не ходил; у
‘алаевых был всего раз; когда Я протЯнул ему руку, он осторожно дотронулсЯ до
нее концами пальцев, сжал губы, закрыл глаза, вежливо поклонилсЯ, пробыл
несколько минут и ушел. „ругой раз Я встретил его на улице и остановил его; он
улыбалсЯ и молчал.
     -- ’ы не поверишь, как мне это больно, -- сказал Я ему. -- Џомнишь, как мы славно
проводили времЯ, гулЯли по вечерам или у менЯ сидели на широком диване с
сигарами! Џриходи...
     -- ‡наете ли, кого ныньче называют образованным человеком? -- спросил он.
     -- Љого?
     -- ‚от стихи:
Ќад всем смеЯтьсЯ кто умеет, Љто по-французски говорит, Љарманы пухлые имеет, €
к тому же сибарит...
     -- Џрощайте, успехи вас ждут везде!
ЋпЯть коснулсЯ пальцев и с холодным спокойствием лица ушел в своей длинной
шинели. ‚олей-неволей Я должен был оставить его и спешил наполнить пустоту
сердца дружбой с Ѓерезиным. Њы читали вместе Љупера, разговаривали о лианах и
бананах, о молодых негритЯнках, о том, что какаЯ-нибудь пышнаЯ креолка лежит
теперь в кисейном платье на пестром диване и обмахиваетсЯ веером... Ђ нас-то нет
там, где мы должны были быть. Ќе всегда, однако ж, мы были согласны. Ћн слишком
высоко ценил ловкость, смелость и успех; когда прочтет книгу, только и слышишь
от него: "Ђ каков молодец! как он ему закатил! как он ее надул!" Ђ Я всегда
жалел тех, кому не везло. ‹юбезничать с дамами он считал делом презренным и
дружескую выпивку предпочитал самому нежному свиданию, а рассказы о буйных и
грубых приключениЯх любил не меньше Њити. ЌесмотрЯ на это, Я беспрестанно
приглашал его к себе и еще чаще прежнего стал ходить к ‘алаевым, чтоб встречать
его. € при нем стыдилсЯ слишком долго сидеть с ‹юдмилою. Ќо в его душе уже зрела
ненависть. Ќе знаю, что заставило его строить против менЯ ковы: предпочтение ли
дам возбудило его зависть, желание ли куда-нибудь направить жажду таинственной,
романтической деЯтельности, котораЯ его пожирала, досада ли за то, что раз Я
поборол его при всех, а „ругой раз выиграл пари о том, кем написан "–инна":
Љорнелем или ђасином... не знаю...
     ‚начале он писал ко мне такого рода немецкие записки, по два раза в день: "„уша
моей души! ‘ердце моего сердца! ‘ тех пор, как Я тебЯ узнал, Я понЯл, что мне
прежде недоставало друга. Ћ, как Я люблю тебЯ! Ћдно твое присутствие озарЯет
все. Џриходи, приходи. Љакие стихи Я тебе прочту!"
џ отвечал в том же духе по-французски, потому что по-немецки хорошо не мог
писать:
     "Ѓлагодарю тебЯ, мой добрый и милый …вгений. ‚ одинокой и печальной жизни,
которую Я принужден вести в суровом доме тирана, дружба твоЯ длЯ менЯ
неоцененна. ‚ 6 часов мы будем вместе. Ћ, не покидай менЯ! ’ы знаешь, у менЯ
только и есть на свете два существа, невыразимо любимые: ‹юдмила и ты".
Џеред отправкой Я раз или два всегда перечитывал свои записки, заботЯсь о слоге.
Љаково же мне было видеть после этого, что Ѓерезин подучает Њитю повторЯть надо
мной свои проказы, называет менЯ иногда дамским угодником и полушутЯ заступаетсЯ
за Њитю, когда Я на того рассержусь.
     ‹юдмила смотрит иногда на него пристально и качает головой.
     -- —то вы? что с вами? -- говорит он,краснеЯ.
     -- Њолчите, молчите! -- скажет ‹юдмила. Ђ он покраснеет еще больше и отойдет.
Ќаконец все разразилось. Ћднажды Я пил у ‘алаевых чай вместе с ћрьевым и другим,
весноватым, курносым и уже большим гимназистом. ‘тол длЯ чаю был уже накрыт, но
в зале никого из старших не было, кроме беспечной гувернантки Ќасти. џ предложил
Ѓерезину и Њите прыгать из окна в сад (с ћрьевым мы едва поздоровались).
Ѓерезин насмешливо посмотрел на менЯ, махнул рукой и сказал:
     -- Људа нам, батюшка! ‚ы люди светские, ловкие; а мы труженики, книгоеды!
Џри последнем слове он дружески обнЯл Њитю и потрЯс его, как бы возбуждаЯ к
отпору.
     -- Ќу, уж ЊитЯ, -- отвечал Я, -- совсем не книгоед! Ћн, скорее, дармоед!
ћрьев и другой гимназист захохотали.
     -- …сли Я дармоед, так Я удивлЯюсь, зачем вы к дармоеду ходите? -- возразил ЊитЯ.
€ глаза его заблистали.
     -- џ совсем не к вам хожу, -- неосторожно ответил Я.
     -- „ругие тоже не нуждаютсЯ, и вы можете прекратить ваши посещениЯ.
‚ это времЯ подошла ЌастЯ.
     -- —то вы говорите глупости! -- сказала она Њите, -- Я скажу вашему папа.
     -- Џопробуй-ка! -- возразил ЊитЯ, показываЯ ей кулак, -- Я всем расскажу про тебЯ
такую штуку... помнишь, во вторник? џ тебЯ выучу у старика на коленЯх сидеть!
ЌастЯ покраснела, глаза ее помутились, и она быстро ушла. џ сел один к чайному
столу в волнении и решилсЯ спросить у „ольской, следует ли мне обращать внимание
на слова наглого ее брата; между тем враги мои беспрестанно входили и уходили,
то спускались в сад, то шептались на балконе, и курносый гимназист был с ними.
ћрьев тоже ушел из залы, но в их компании его не было видно. ‡а чаем ‹юдмила
шепнула мне:
     -- Ќе ходи в сад, умолЯю тебЯ, не ходи.
     -- Ћтчего?
     -- Џрошу тебЯ, не ходи.
Ћднако Я взЯл палку и пошел в сад. …два Я успел сделать два шага, как на менЯ
из-за кустов полетели куски земли, ™епки и даже обломки кирпича. ‚след за этим
из-за куста выскочил ЊитЯ и схватил менЯ схади. џ ударил его палкой, но он успел
ее вырвать и сломал. џ кинулсЯ на Ѓерезина и повалил его; но в эту минуту кто-то
накинул мне на голову шинель, уронил менЯ наземь и изо всех сил ударил менЯ
кулаком по спине. џ в бешенстве старалсЯ высвободитьсЯ и вдруг услыхал грозный
голос ћрьева:
     -- Џрочь, мужик!
€ раздалсЯ громкий удар, за ним другой и третий; Я высвободил голову и увидел,
что весноватый гимназист
     лежит на земле, а ћрьев с презрением толкает его в бок ногою.
     -- ‘воих-то, своих-то, свиньЯ! -- жалобно говорил гимназист.
Ќо ћрьев был бледен и спокоен; он взЯл менЯ за руку, привел в пустую залу и, не
говорЯ ни слова, отыскал мою фуражку. џ протЯнул ему руку с чувством; но он
строгими глазами посмотрел на менЯ, почтительно поклонилсЯ и указал на дверь. џ
ушел.
     Ќе стану описывать моих чувств, они понЯтны; но этим не ограничились
преследованиЯ Ѓерезина.
     XIII

     џ, разумеетсЯ, решилсЯ не ходить к ‘алаевым; но в тот же вечер принесли мне
записку от ‹юдмилы. —еловек сказал, что ее принес ћрьев, отдал и ушел. ‚от что
писала ‹юдмила:
     "Њилый, милый мой ‚ольдемар!
Ќе обращай вниманиЯ на козни этих злых людей. џ не виновата и жду тебЯ. џ все
сказала сестре, и они не осмелЯтсЯ более вредить тебе. Ћ, когда Я прижму тебЯ к
моей груди! Љогда в объЯтиЯх твоих Я забуду весь мiр, верный мой друг! “же
полночь. ‘веча моЯ догорает, но Я ложусь с упоительной, страстной мечтой о тебе.
Џрощай! Џрилагаю записку от Ѓерезина, из которой ты увидишь, за что он ненавидит
тебЯ. Ћ, если бы Я могла тебЯ прижать к своему пылающему сердцу!"
џ нашел, что записка эта очень подходит к тому идеалу, который Я составил себе
длЯ любви; но письмо Ѓерезина к ‹юдмиле поразило менЯ и неожиданностью и
горестью:
     "€ вы могли полюбить этого пустого, светского болтуна! ‚ы не способны ценить
любовь глубокой, поэтической натуры! Ќо Я отмщу; Я неумолим. •арактер мой похож
на характер ‹юкреции Ѓорджиа".
     џ обождал несколько дней и пошел к ‹юдмиле. ‘ смущенным сердцем взЯлсЯ Я за
ручку двери, отворил ее и спросил у слуги, дома ли господа.
     -- „ома, только вас не велено принимать.
џ посмотрел на него с удивлением и вышел. Ћскорбление не мучило менЯ: помню, что
Я с спокойною решимостью шел домой, не чувствуЯ за собой никакой вины; об одном
Я молил Ѓога, чтоб не узнал никто о моем стыде, и пуще всего дЯдЯ.
€юнь был в исходе. Ђлександра Ќикитишна немного поправилась, ходила по своей
комнате и сидела иногда у открытого окна. —тоб ей легче было сходить в сад, дЯдЯ
перевел ее в нижний этаж. Џрошло не более двух дней после того, как ‘алаевы
отказали мне от дома; Я занималсЯ с ђевелье, как вдруг Ђлександра Ќикитишна
прислала за мной.
     -- —то это за письмо, -- сказала она, -- Я почти ничего не разобрала... Љакие-то
козни, бульвар! Љто-то подкинул, должно быть, ошибкою сюда; ‹ена нашла его на
окне.
     џ взЯл письмо. Ћно было очень нечетко написано; но в изломанном с намерением
почерке Я узнал руку Ѓерезина. ’етка, утомленнаЯ и равнодушнаЯ ко всему,
прилегла на постель и спрЯтала лицо в подушку, а Я подошел к окну и прочел:
"‚се ваши козни открыты. ‚се понЯли, что вы хотите воспользоватьсЯ доверием
невинного ребенка-девушки, котораЯ любит вас. Ќо как вы ни коварны и сколько ни
умели вы скрывать ваши иезуитские планы под маской скромности и светского
приличиЯ, нашлись люди хитрее и умнее вас. Ћни вас разгадали, и война будет
безжалостна и беспощадна! Ќе советую вам ходить около 9 часов по бульвару. ‚ас
хотЯт изувечить. ‚ы встретите там трех людей: двое будут в синих чуйках, а один
в сером пальто".
     -- Ќе говорите дЯде, прошу вас, ради Ѓога! -- воскликнул Я, обратЯсь к тетке.
     -- ‘тупай, ступай, -- сказала она тихим голосом и указала на дверь исхудалою
рукой.
     „олго ходил Я по зале, перечитываЯ письмо. Љоторый час? …ще 8... Ќет! Я буду
там... Ћни не посмеют тронуть менЯ; они знают, что будет им от дЯди и от
городского начальства! Ќо Я пойду, не осрамлюсь, и пускай лучше буду избит, чем
обвинен в трусости. ЋружиЯ нет со мной, трость даже сломана и осталась у
‘алаевых; но Я возьму узловатую палку ђевелье, а в боковой карман положу большой
циркуль вместо кинжала. Џодойди тогда! ‚ глаз, так в глаз, в щоку, так в щоку!
‚ половине девЯтого Я уже был на бульваре. ‘начала там не было никого; потом
прошли двое рабочих; прошел пожилой офицер с маленькою девочкой; несколько
пролеток проехало мимо, но моих синих чуек не было. „о половины десЯтого ждал Я
их в торжественном волнении и наконец самодовольный вернулсЯ домой. Ќо здесь уже
ждал менЯ дЯдЯ; он встретил менЯ в зале, и глаза его были огромны.
     -- Ђ! господин искатель приключений! Џодите-ка сюда.
     -- —то вам угодно?
     -- —то? что? ’ы думаешь, что Я тебЯ взЯл длЯ того, чтоб в мой дом подкидывали
письма, чтоб имЯ ‹адневых позорилось по городу... чтоб тебЯ выгонЯли?
Ћн сжал кулаки и подступил.
     -- Ќа Љавказ! хочешь на Љавказ солдатом?
Ќо и Я уже был вне себЯ, не находЯ нигде ни опоры, ни отрады. „рожащим голосом,
но с внутренней решимостью Я отвечал, что он не опекун мне, и на Љавказ солдатом
никто менЯ не смеет сослать. „ЯдЯ поглЯдел на менЯ пристально; он вдруг охладел
и утих.
     -- Ђ! ты думаешь? Ќу, хорошо...
Ћн позвал …фима и велел запереть менЯ наверху в одной комнате, где, кроме
дивана, двух стульев и столика, ничего не было.
     -- Џостой, брат! тебе еще всего 17 лет, -- сказал он. -- —тоб у него ни книги,
ничего не было, ничего! Џосидишь ты у менЯ на пище св. ЂнтониЯ.
Ћтвели менЯ в мой карцер; в нем Я тЯжко проспал ночь и провел мучительный день,
который тЯнулсЯ и тЯнулсЯ без конца. Љурить было нечего: кроме воды и хлеба мне
ничего не давали.
     ‘тало уже немного смеркатьсЯ, вдруг кто-то подкралсЯ, просунул под дверь
несколько па