бщать другим  то знание, которое мы приобрели,  т.  е. давать советы  или
учить друг друга.  ‚-третьих, сообщать другим наши желаниЯ и намерениЯ, дабы
мы  могли взаимно помогать друг другу. ‚-четвертых, развлекать самих  себЯ и
других, играЯ нашими словами длЯ невинного удовольствиЯ или украшениЯ.
     ‡лоупотребление  речью. ќтим способам  употреблениЯ соответствуют также
четыре  злоупотреблениЯ речью.  Џервое,  когда люди неправильно регистрируют
свои мысли из-за неустойчивого значениЯ употреблЯемых ими слов, в силу  чего
люди  регистрируют в качестве  своих представлений  то,  что  они никогда не
представлЯли,   и,  таким  образом,  обманывают   себЯ.  ‚торое,  когда  они
употреблЯют слова метафорически, т. е. в ином смысле, чем тот, длЯ  которого
они  предназначены,  обманываЯ  этим  других.  ’ретье,  когда  они   словами
объЯвлЯют  как свою волю то,  что  ею  не  ЯвлЯетсЯ. —етвертое,  когда слова
употреблЯют, чтобы причинить боль  друг  другу. ‚ самом  деле, мы видим, что
природа  вооружила живые существа длЯ причинениЯ боли врагу: одних - зубами,
других - рогами, а третьих - руками. Ќо причинение боли человеку Языком есть
злоупотребление речью, кроме  тех случаев, когда это относитсЯ  к  человеку,
которым мы обЯзаны руководить; но в таком случае это уже не причинение боли,
а наставление и исправление.
     €мена собственные  и общие. ‘пособ, благодарЯ  которому речь служит длЯ
запоминаниЯ последовательности причин и следствии, состоит в применении имен
и их  свЯзи. €з имен  некоторые  суть  собственные и относЯтсЯ лишь к  одной
вещи, как, например, Џетр, „жон, этот человек, это дерево; некоторые же общи
многим вещам,  например человек,  лошадь, дерево.  Љаждое из этих последних,
хотЯ и ЯвлЯетсЯ одним именем, есть имЯ различных, особых вещей и в отношении
всех  их  в совокупности называетсЯ всеобщим (universal), причем в мире  нет
ничего  более  общего,  кроме имен, так как  каждаЯ из  наименованных  вещей
индивидуальна и единична.
     ‚сеобщие  имена (Universal). Ћдно всеобщее имЯ  применЯетсЯ  ко  многим
вещам в  силу их  сходства  в  отношении  какого-нибудь качества  или другой
акциденции;  в то  времЯ как собственное имЯ вызывает в  памЯти  только одну
вещь, всеобщее имЯ вызывает любую из этих многих вещей.
     Ќекоторые  из всеобщих  имен обладают большим  общим объемом,  другие -
меньшим,  причем  имена  большего  объема заключают в  себе  имена  меньшего
объема, некоторые же, кроме того, имеют одинаковый объем  и взаимно включают
друг  друга. Ќапример, имЯ тело  имеет  более  широкое  значение, чем  слово
человек, и содержит последнее в себе, а имена человек и разумное одинакового
объема и взаимно включают друг друга. Ћднако здесь следует заметить, что под
именем не всегда  разумеетсЯ, как в грамматике, одно только слово, но иногда
совокупность многих слов. ’ак, все  эти  слова - тот,  кто в своих действиЯх
соблюдает законы своей страны,- составлЯют лишь одно имЯ, равнозначное слову
справедливый.
     “потреблЯЯ имена то более широкого, то более ограниченного значениЯ, мы
заменЯем   запоминание   последовательности  представлЯемых  в   уме   вещей
запоминанием последовательности  названий. Ќапример, если  человек,  который
совершенно  не обладает способностью речи (скажем,  родившийсЯ и  оставшийсЯ
глухонемым), поставит перед собой треугольник, а рЯдом с ним два прЯмых угла
(каковы углы квадрата), то он может путем размышлениЯ сравнить  их и  найти,
что три угла этого треугольника равны тем  двум прЯмым углам, которые  стоЯт
рЯдом. Ћднако если показать этому человеку другой треугольник,  отличный  по
форме от предыдущего, то он  не будет знать, не затратив нового труда, будут
ли три  угла и этого  треугольника  также  равны  двум прЯмым.  —еловек  же,
умеющий пользоватьсЯ словами,  заметив, что равенство обусловлено не  длиной
сторон, не какой-либо другой  особенностью его треугольника, а исключительно
тем, что у него прЯмые  стороны и три угла  и что это все, за что он  назвал
его треугольником, смело  выведет  всеобщее заключение,  что такое равенство
углов имеетсЯ во  всех треугольниках без  исключениЯ,  и зарегистрирует свое
открытие в  следующих общих терминах:  три угла  всЯкого треугольника  равны
двум  прЯмым  углам.  ’аким образом,  последовательность, найденнаЯ  в одном
частном  случае, регистрируетсЯ  и  запоминаетсЯ как  всеобщее правило,  что
избавлЯет  наш процесс  познаниЯ  от  моментов времени и  места, а нас  - от
всЯкого  умственного   труда,  за  исключением  первоначального,   а   также
превращает  то,  что  мы нашли истинным здесь и теперь, в  вечную и всеобщую
истину.
     Ќо польза  слов длЯ регистрации наших  мыслей ни в чем так не очевидна,
как  при счете.  €диот  от рождениЯ, который  не  способен выучить  наизусть
порЯдка имен числительных,  как один, два и три, может наблюдать каждый удар
часов и качать  при этом головой или говорить "один, один, один", но никогда
не будет знать, который час бьет. ЉажетсЯ, было времЯ, когда числительные не
употреблЯлись  и люди  были вынуждены применЯть пальцы одной или обеих рук к
тем вещам, счет которых они желали иметь. ‚от почему у одних народов имеетсЯ
лишь  десЯть числительных  имен,  а у других  лишь  пЯть,  после  чего  счет
начинаетсЯ  сызнова.  …сли  человек,  умеющий  считать  до   десЯти,  станет
произносить  имена чисел в беспорЯдке,  то  он растерЯетсЯ и не будет знать,
когда кончить  счет.  …ще  меньше он  будет способен  складывать, вычитать и
совершать  все  другие арифметические действиЯ.  ’аким образом, без слов нет
возможности познаниЯ  чисел,  тем более - величин, скоростей,  сил и  других
вещей,  познание  которых  необходимо   длЯ  существованиЯ  и  благоденствиЯ
человеческого рода.
     Љогда два имени  соединены вместе, образуЯ свЯзь, или утверждение, как,
например, "человек есть живое существо", или  такое: "если кто-либо человек,
то он живое существо", то, если последнее имЯ -  живое существо - обозначает
все  то,   что   обозначает  первое   имЯ  -   человек,   утверждение,   или
последовательность слов, истинны, в противном случае они ложны. €бо истина и
ложь суть атрибуты речи,  а  не вещей. ’ам, где  нет речи, нет ни истины, ни
лжи.  Ћшибка  может  быть  тогда, когда  мы ждем того, чего  не  будет,  или
предполагаем то, чего не было, но в этом случае человек никак  не может быть
виновен во лжи.
     Ќеобходимость  определений.  ’ак  как  мы видим,  что  истина состоит в
правильной расстановке имен  в  наших утверждениЯх, то человек, который ищет
точной истины, должен помнить, что обозначает каждое употреблЯемое им имЯ, и
соответственно этому  поместить его; в противном случае он попадет в ловушку
слов,  как птица  в силок, и, чем больше усилий употребит, чтобы  вырватьсЯ,
тем  больше запутаетсЯ. ‚от почему  в геометрии (единственной науке, которую
до  сих  пор Ѓогу угодно было пожаловать человеческому роду) люди начинают с
установлениЯ значений своих слов, которые они называют определениЯми.
     Ћтсюда  видно, насколько необходимо  каждому  человеку,  стремЯщемусЯ к
истинному  познанию, проверЯть определениЯ прежних  авторов и или исправлЯть
их, если они  небрежно  сформулированы, или  формулировать их самому заново.
€бо  ошибки, сделанные  в  определениЯх,  увеличиваютсЯ сами собой  по  мере
изучениЯ и доводЯт людей до нелепостей, которые в конце концов они замечают,
но не могут  избежать без возвращениЯ к исходному пункту, где лежит источник
их  ошибок. ‚ силу этого получаетсЯ,  что те, кто доверЯет книгам, поступают
подобно тем, кто складывает много маленьких  сумм  в  большую, не  проверЯЯ,
были  ли эти маленькие суммы правильно сложены или нет. Љогда же они в конце
концов находЯт Явную ошибку, то все-таки не сомневаютсЯ в правильности своих
оснований  и  не знают, каким образом эту ошибку  исправить.  ’очно так же и
люди, доверЯющие  книгам, проводЯт времЯ в порхании по ним. ќтих людей можно
уподобить  птицам, влетевшим через дымовую трубу и видЯщим  себЯ запертыми в
комнате; они порхают, привлекаемые обманчивым  светом оконного  стекла, но у
них  не хватает ума  сообразить,  каким путем они влетели. ’аким образом,  в
правильном определении  имен лежит перваЯ польза речи, а именно приобретение
знаниЯ, а  в  неправильном определении  или отсутствии  определениЯ  кроетсЯ
первое злоупотребление, от  которого  происходЯт  все ложные и бессмысленные
учениЯ.  ‚  силу  этого  люди,  черпающие  свои  знаниЯ  не из  собственного
размышлениЯ,   а   из   книг,  доверЯЯсь   их  авторитету,  настолько   ниже
необразованных  людей,  насколько люди, обладающие истинным познанием,  выше
их.  €бо  незнание составлЯет  середину  между  истинным  знанием и  ложными
доктринами. …стественное ощущение и  представление не  подчинЯютсЯ глупости.
Џрирода не  может ошибатьсЯ, и  по  мере  накоплениЯ  богатства  Языка  люди
становЯтсЯ мудрее или глупее среднего уровнЯ. ’очно так  же без письменности
никто не может  стать  необычайно мудрым  или  (если только  его  памЯть  не
парализована болезнью или плохим устройством органов) необычайно глупым. €бо
длЯ мудрых людей слова суть  лишь марки  (counters), которыми они пользуютсЯ
длЯ счета,  длЯ  глупцов же они полноценные  монеты,  освЯщенные авторитетом
какого-нибудь  ЂристотелЯ, или –ицерона, или ”омы,  или  какого-либо другого
ученого мужа.
     ‘одержание имен. €мена могут быть даны всему, что может быть сосчитано,
т. е. сложено одно с другим и образовать сумму или вычтено одно из другого и
образовать  остаток. ђимлЯне называли  денежные  счета  rationes, а операцию
счета - ratiocinatio, и то,  что мы в долговых  расписках и в счетных книгах
называем статьЯми  счета,  они называли  nomina, т.  е. именами,  и  отсюда,
кажетсЯ, они распространили слово  ratio на способность счета во всех других
вещах. ѓреки имеют лишь одно  слово logos длЯ речи и разума.  ќто не значит,
будто они полагали, что не  может быть речи  без разума, а  лишь  то, что не
может  быть  рассуждениЯ  без  речи.  ‘амый  акт  рассуждениЯ  они  называли
силлогизмом, что означает  суммирование свЯзей разных  высказываний. ’ак как
одни и те же вещи могут быть принЯты в расчет на основании различных знаков,
то  их имена,  чтоб  показать это  различие, могут  быть  различным  образом
повернуты и  изменены. ќто разнообразие имен  может  быть сведено  к четырем
общим категориЯм.
     €мена. ‚о-первых, вещь может быть принЯта в расчет  в качестве материи,
или тела, как живаЯ,  чувствующаЯ, разумнаЯ, горЯчаЯ,  холоднаЯ, движущаЯсЯ,
находЯщаЯсЯ в покое;  под всеми этими именами  подразумеваетсЯ  материЯ, или
тело, так как все таковые имена суть имена материи.
     ‚о-вторых, вещь может быть принЯта в расчет,  или рассматриваема, из-за
какой-либо  акциденции или  качества,  которые мы  в ней  воспринимаем, как,
например,  из-за того,  что она приведена в движение, имеет такую-то  длину,
горЯчаЯ и т. п., и тогда  мы от имени самой вещи  путем небольшого изменениЯ
или преобразованиЯ  составлЯем имЯ  той акциденции, которую мы принимаем  во
внимание; например,  если  нас интересует  в вещи то,  что она живаЯ, то  мы
принимаем в расчет  жизнь;  то,  что  она  движетсЯ,  мы  обозначаем  словом
движение; что она горЯчаЯ - словом жара; что она длиннаЯ - словом длина и т.
п.  ‚се эти имена суть имена акциденций, или свойств, которыми одна материЯ,
или тело, отличаетсЯ от другой;  эти имена  носЯт название абстрактных имен,
так как они отвлечены  от рассмотрениЯ (account) материи, но, конечно, не от
самой материи.
     ‚-третьих,  мы  можем принимать в расчет  свойства нашего  собственного
тела,  причем делаем следующее различение: например,  при  виде какой-нибудь
вещи мы принимаем в соображение не саму  вещь, а ее вид, цвет,  ее мысленный
образ  в  нашем  представлении,  а  слыша  какую-нибудь  вещь,  принимаем  в
соображение  не  ее,  а   лишь   слышание,  или  звук,   которое  есть  наше
представление   или   восприЯтие  вещи   ухом.   ’акие   имена   суть  имена
представлений.
     “потребление  положительных имен.  ‚-четвертых,  мы  можем  принимать в
расчет или в соображение  сами  имена и речи и  давать им имена. €бо  общее,
всеобщее, особенное, двусмысленное есть имена имен, а  утверждение,  вопрос,
повеление, рассказ, силлогизм, проповедь, просьба и многие другие подобные -
имена речей. ‚се  эти  имена  исчерпывают  разнообразие имен  положительных,
которые   даютсЯ,   чтобы  обозначить  нечто  существующее  в   природе  или
воображаемое  человеческим  умом,  как,  например, тела  или  свойства  тел,
которые существуют или могут быть представлены существующими, или,  наконец,
слова и речь.
     Ћтрицательные  имена  и  их употребление.  €меютсЯ также  другие имена,
называемые  отрицательными.  ќти   имена   суть   знаки,  обозначающие,  что
какое-нибудь  слово  не есть имЯ  вещи,  о которой идет речь.  ’аковы  слова
ничто, никто,  бесконечное, непостижимое, три  минус  четыре  и т.  п. ’акие
имена, однако, полезны длЯ размышлениЯ или длЯ направлениЯ мыслей и вызывают
в уме наши прошлые размышлениЯ  и, хотЯ  они не имена какой-нибудь вещи, тем
не менее заставлЯют нас отказатьсЯ от неправильно употреблЯемых слов.
     ‘лова, не имеющие значениЯ. ‚се остальные имена есть лишь пустые звуки,
причем они бывают двух видов. Љ первому относЯтсЯ новые слова, смысл которых
еще не  установлен  определением; огромное количество  таких  имен  сочинено
схоластами и малодушными философами.
     ‚торой  вид  -  когда  люди образуют имЯ из двух имен, значениЯ которых
противоречат  друг другу и  несовместимы одно с  другим;  примером подобного
имени   может   служить  невещественное   тело,   или  (что  то  же   самое)
невещественнаЯ субстанциЯ, и большое количество  других  подобных  имен. €бо
если  два  имени,  из  которых  составлено какое-нибудь  ложное утверждение,
соединить в  одно, то оно совсем ничего не обозначает. …сли, например, такое
высказывание, как четырехугольник кругл,- ложное утверждение, то имЯ круглый
четырехугольник ничего  не обозначает и ЯвлЯетсЯ пустым звуком. ’очно так же
если  неправильно говорить, что добродетель может  быть влита или вдуваема и
выдуваема,  то  слова  влитаЯ добродетель,  вдунутаЯ  добродетель  столь  же
абсурдны и бессмысленны, как круглый  четырехугольник. ‚от почему врЯд ли вы
встретитесь с каким-нибудь бессмысленным и лишенным всЯкого значениЯ словом,
которое не было бы  произведено от латинского или греческого  слова. ”ранцуз
редко  слышит,  чтобы  нашего ‘пасителЯ  называли  именем  parole, но  часто
слышит,  что  …го  называют  словом  verbe.  Ћднако  слова  verbe  и  parole
отличаютсЯ друг  от  друга  только  тем,  что  одно -  латинское, а другое -
французское.
     Џонимание. Љогда человек, слыша какую-нибудь речь,  имеет те мысли, длЯ
обозначениЯ которых слова речи и их свЯзь предназначены и установлены, тогда
мы говорим, что  человек  данную речь  понимает,  ибо понимание есть  не что
иное, как представление, вызванное речью. ‚от почему  если речь специфически
свойственна человеку (что, как известно, есть на самом деле), то и понимание
также специфически свойственно  ему.  ‚от  почему  не может  быть  пониманиЯ
абсурдных и ложных  утверждений, если они всеобщи; и хотЯ многие думают, что
они  их понимают, они  лишь  спокойно  повторЯют  слова или  вызубривают  их
наизусть.
     Љакого рода речи обозначают влечениЯ, отвращениЯ и страсти человеческой
души, а также их применение и злоупотребление, об этом Я буду говорить после
изложениЯ вопроса о страстЯх.
     ЌепостоЯнные имена. €мена таких вещей, которые вызывают в нас известные
эмоции,   т.  е.   доставлЯют   нам   удовольствие   или   возбуждают   наше
неудовольствие, имеют в обиходной речи непостоЯнный смысл, так как одна и та
же вещь вызывает одинаковые эмоции  не  у всех людей, а  у одного  и того же
человека -  не во  всЯкое времЯ. „ействительно, так как  мы  знаем,  что все
имена даютсЯ, чтобы  обозначить наши  представлениЯ, и что  все наши аффекты
суть тоже лишь представлениЯ, то, различно воспринимаЯ одни и те же вещи, мы
едва   ли  можем   избежать  различного   их   названиЯ.   €  хотЯ   природа
воспринимаемого  остаетсЯ всегда одной и той же, тем не менее различие наших
восприЯтии этой вещи - принимаЯ  во внимание разнообразие  устройства тел  и
предвзЯтость мнений -  накладывает на каждую  вещь отпечаток наших различных
страстей.  ‚от почему,  рассуждаЯ, человек должен быть осторожен со словами,
которые  помимо  значениЯ, обусловленного  природой  представлЯемой  при  их
помощи  вещи, имеют еще  значение, обусловленное  природой, наклонностЯми  и
интересами говорЯщего. ’аковы, например, имена  добродетелей и пороков,  ибо
то, что один  человек называет мудростью, другой называет страхом', что один
называет  жестокостью,  а  другой  -  справедливостью;  один - мотовством, а
другой  - великодушием; один - серьезностью, а другой - тупостью и т. п. ‚от
почему  такие  имена  никогда  не   могут  быть  истинными  основаниЯми  длЯ
какого-нибудь умозаключениЯ. Ќе в большей степени  такими  основаниЯми могут
служить метафоры и тропы речи, но  эти менее опасны, ибо в них в отличие  от
других имен открыто выражено собственное непостоЯнство.


        ѓ‹Ђ‚Ђ V
     Ћ ђЂ‘‘“†„…Ќ€€ (REASON) € ЌЂ“—ЌЋЊ ‡ЌЂЌ€€ (SCIENCE)
     —то такое рассуждение. Љогда человек рассуждает, он лишь образует в уме
итоговую сумму путем сложениЯ частей или остаток путем вычитаниЯ одной суммы
из другой, или, что то  же, если это делаетсЯ при помощи  слов, образует имЯ
целого  из  соединениЯ  имен всех частей  или от имени целого и  одной части
образует  имЯ другой части.  € хотЯ в некоторых вещах (например,  в  числах)
люди помимо сложениЯ и вычитаниЯ называют еще другие действиЯ, как умножение
и деление, но эти последние суть то же самое, что первые, ибо умножение есть
лишь сложение равных вещей, а деление  - лишь  вычитание какой-нибудь  вещи,
повторенное  столько  раз, сколько  мы  можем.  ќти  операции свойственны не
только числам, но и всЯкого рода вещам, которые  могут  быть сложены одна  с
другой  или вычтены одна из другой. €бо  если арифметика учит нас сложению и
вычитанию чисел,  то геометриЯ учит нас  тем же операциЯм в отношении линий,
фигур  (объемных и  плоских), 'углов,  пропорций, времен, степени  скорости,
силы,  мощности  и  т.  п.  ‹огики учат  нас  тому  же  самому  в  отношении
последовательности  слов,  складываЯ  вместе  два  имени,  чтобы  образовать
суждение, и  два суждениЯ, чтобы образовать силлогизм, и много  силлогизмов,
чтобы составить доказательство.  €з суммы  же, или из заключениЯ силлогизма,
логики вычитают  одно предложение, чтобы найти другое. Џолитики (writers  of
politics) складывают  вместе  договоры,  чтобы  найти  обЯзанности людей,  а
законоведы складывают законы и  факты, чтобы найти правильное и неправильное
в действиЯх  частных  лиц. Ћдним  словом,  в отношении  всЯкого  предмета, в
котором имеют  место сложение и вычитание, может быть также и рассуждение, а
там, где первые не имеют места, совершенно нечего делать и рассуждению.
     Ћпределение рассуждениЯ. Ќа  основании всего этого мы  можем определить
то, что подразумеваетсЯ под словом рассуждение,  когда включаем  последнее в
число  способностей человеческого ума, ибо рассуждение в этом смысле есть не
что иное, как  подсчитывание  (т. е. складывание и вычитание)  свЯзей  общих
имен с  целью отметить и обозначить наши мысли. џ  говорю отметить их, когда
мы считаем  про себЯ,  и обозначить,  когда мы доказываем  или сообщаем наши
подсчеты другим.
     Љогда рассуждение бывает  правильным.  Џодобно  тому  как  в арифметике
неопытные  люди  должны, а сами  профессора  могут  ошибатьсЯ, точно так и в
другого рода рассуждениЯх могут ошибатьсЯ и выводить неправильные заключениЯ
самые способные,  самые внимательные  и  опытные  люди. ќто  не значит,  что
рассуждение само по себе всегда бывает правильным в  такой  же мере, в какой
арифметика ЯвлЯетсЯ точным и  непогрешимым искусством,  и рассуждение одного
человека  или  какого  угодно  числа  людей  не  дает   уверенности   в  его
правильности,  точно  так   же  как  не  дает  уверенности  в   правильности
какого-либо  счета  то  обстоЯтельство,  что его единодушно одобрило большое
число людей. ‚от почему при возникновении спора по поводу какого-либо мнениЯ
спорЯщие  стороны  должны  добровольно  согласитьсЯ  между   собой   считать
правильным  мнение  какого-либо  арбитра, или  судьи,  решению которого  они
готовы подчинитьсЯ, если не хотЯт, чтобы спор довел их до свалки или  в силу
отсутствиЯ  правильного  рассуждениЯ,   установленного   природой,   осталсЯ
нерешенным.  ’ак  же  следует  поступать  во всЯких  спорах. Ђ  когда  люди,
считающие себЯ умнее других, крикливо требуют, чтобы судьей было  правильное
рассуждение как  таковое, но при этом,  однако, добиваютсЯ, чтобы правильным
считалось рассуждение не кого-то другого,  а лишь их собственное, то это так
же неприемлемо  (intolerable)  в человеческом обществе, как в карточной игре
по вскрытии  козырЯ использование людьми  во что  бы то  ни стало в качестве
козырЯ той масти,  наибольшее количество которой  находитсЯ в их руках.  €бо
эти  люди притЯзают не  больше и  не  меньше  как на то, чтобы каждаЯ  из их
страстей, котораЯ овладела  ими в данную минуту, была принЯта за  правильное
рассуждение - и это в их собственных тЯжбах. ЏретендуЯ на это, они тем самым
обнаруживают отсутствие у них правильного рассуждениЯ.
     Џольза и цель рассуждениЯ. Џольза и цель рассуждениЯ  заключаетсЯ не  в
том,  чтобы найти сумму  или истину  одной  или нескольких  свЯзей,  лежащих
далеко от первых  определений и  установленных значений имен, а в том, чтобы
начать с этих последних и двигатьсЯ  вперед от одной свЯзи к другой. €бо  не
может быть уверенности в правильности конечных заключений  без уверенности в
правильности всех тех  утверждений и отрицаний, на которых они были основаны
или из которых они были выведены. ’очно так же, как глава семейства, который
при  подсчете  складывал бы в одну  сумму  суммы  всех  счетов  расхода,  не
проверЯЯ, насколько правильно составлен каждый счет тем, кто его представил,
и не знаЯ, за что он платит, был бы в этом случае не в лучшем положении, чем
если  бы  он  принЯл  весь  счет  оптом,  доверЯЯсь  искусству  и  честности
составителЯ счетов,- точно так  же тот, кто, рассуждаЯ о  всех других вещах,
принимает  заключениЯ,  доверившись авторам,  а не выводит  их  из первичных
данных каждого счета (каковыми ЯвлЯютсЯ значениЯ имен, твердо  установленные
определениЯми), напрасно тратит свой труд: он ничего не знает, а лишь верит.
     Ћб ошибке и  абсурде. —еловек  может размышлЯть и  без  помощи  слов  в
отношении  отдельных  вещей,  например, когда он при  виде  какой-либо  вещи
предполагает то, что, по всей вероЯтности,  предшествовало ей  или, по  всей
вероЯтности, последует за ней. Љогда же этого не происходит, т. е. когда то,
что, по  его предположению,  должно было последовать, не последовало или то,
что, по его предположению, должно было предшествовать, не предшествовало, то
мы  говорим  о  том,  что человек  ошибсЯ.  ’акой  ошибке  подвержены  самые
благоразумные люди. Ќо когда мы, рассуждаЯ словами, имеющими общее значение,
приходим к общему ложному заключению, то, хотЯ в этом случае  обычно говорЯт
об ошибке, на самом деле здесь имеет  место  абсурд, или бессмысленнаЯ речь.
€бо ошибка есть лишь  обманчивое предположение, что что-либо было или будет,
и, хотЯ предполагаемое фактически не имело места в прошлом или не произойдет
в будущем, однако возможность того и другого не была  исключена. Љогда же мы
делаем утверждение общего характера,  то  оно в случае его неправильности не
может быть представлено как возможность. Ђ слова,  при которых мы ничего  не
воспринимаем, кроме звука, суть то, что мы называем  абсурдом, бессмыслицей,
или  нонсенсом. ‚от  почему, если кто-либо стал  бы мне говорить  о  круглом
четырехугольнике, или  об акциденциЯх хлеба  в  сыре, или  о  невещественной
субстанции, или о свободном субъекте,  о свободной воле или о какой бы то ни
было свободе, Я не сказал бы, что он ошибаетсЯ, а  сказал бы, что  его слова
не имеют смысла, т. е. что он говорит абсурд.
     ‚ыше Я сказал (в  главе  II), что  человек превосходит  всех  остальных
животных  способностью исследовать  при восприЯтии  какой-либо вещи,  каковы
будут ее  последствиЯ и  какого эффекта  он может достигнуть при ее  помощи.
’еперь Я прибавлю,  что другаЯ степень того же превосходства состоит в  том,
что  человек  может при помощи  слов  свести  найденные  им  свЯзи  к  общим
правилам,  называемым  теоремами,  или  афоризмами,  т.   е.  что  он  умеет
рассуждать или считать не только  числа, но и все другие вещи, которые могут
быть сложены одна с другой или вычитаемы одна из другой.
     Ћднако  это   человеческое  превосходство  свЯзано  с   противоположной
привилегией,  а именно привилегией  абсурдов, которым  не подвержено ни одно
живое существо, кроме человека. Ђ из людей более всего подвержены им те, кто
занимаетсЯ  философией. Ћчень  верно –ицерон где-то  сказал, что  нет такого
абсурда, которого  нельзЯ  было бы  найти в книгах  философов. Џричина этого
очевидна: ни один  из них не начинает своих рассуждений  с определений,  или
объЯснений, тех имен,  которыми они пользуютсЯ; этот метод применЯлсЯ лишь в
геометрии, благодарЯ чему ее заключениЯ стали бесспорными.
     Џричины абсурдов. 1.  Џервую причину абсурдных заключений Я  приписываю
отсутствию  метода,  тому,  что  философы  не  начинают своих  рассуждений с
определений, т. е. с установлениЯ значениЯ своих слов, как  будто  они могли
бы составить счет, не знаЯ точного значениЯ числительных один, два и три.
     Ђ так как  все тела принимаютсЯ в  расчет по  различным соображениЯм (о
чем Я уже говорил в предшествующей главе) и так как эти соображениЯ различно
названы,  то всЯкий  абсурд возникает  вследствие смешениЯ или неподходЯщего
объединениЯ имен в единое утверждение. € вот почему.
     2.   ‚торую   причину   абсурдных   утверждений   Я   приписываю   тому
обстоЯтельству,  что имена тел  даютсЯ  их акциденциЯм  или имена акциденций
даютсЯ  телам,  как это делают те, кто  говорит, что вера влита или вдунута,
между тем  как  ничто, кроме  тела,  не  может  быть  влито  или  вдунуто во
что-нибудь;  таковы  также утверждениЯ:  "протЯжение есть тело", "привидениЯ
суть духи" и т. п.
     3.   ’ретью  причину  Я   приписываю  тому  обстоЯтельству,  что  имена
акциденций тел, расположенных вне нас, даютсЯ акциденциЯм наших  собственных
тел,  как  это делают  те,  кто  говорит:  "цвет  находитсЯ  в теле",  "звук
находитсЯ в воздухе" и т. п.
     4. —етвертую  причину  Я  приписываю тому обстоЯтельству, что имена тел
даютсЯ  именам  или  речам,  как  это  делают  те, кто говорит:  "существуют
всеобщие вещи", "живое существо есть род или всеобщаЯ вещь" и т. п.
     5. ЏЯтую причину Я приписываю тому обстоЯтельству, что имена акциденций
даютсЯ именам и речам, как это делают те, кто говорит: "природа вещи есть ее
дефинициЯ", "повеление человека есть его волЯ" и т.п.
     6. естую причину  Я вижу  в использовании вместо точных слов  метафор,
троп  и  других  риторических фигур. •отЯ в  обиходной  речи  позволительно,
например, сказать  "дорога идет  или  ведет  сюда  или  отсюда",  "пословица
говорит то или это" (хотЯ дорога не может ходить, а  пословица -  говорить),
но, когда мы рассуждаем и ищем истину, такие речи недопустимы.
     7.  ‘едьмую  причину  Я  вижу  в   именах,  ничего  не  означающих,  но
заимствованных   из    схоластики   и   выученных   наизусть,   таких,   как
гипостатический, пресуществление,  вечное-ныне  и тому подобные  бессмыслицы
схоластов.
     ’от,  кто умеет  избегать таких вещей, нелегко  впадает в  абсурд, если
только  это  не  случаетсЯ  в силу пространности какого-нибудь  рассуждениЯ,
из-за чего можно забыть то, что было сказано раньше. €бо все люди рассуждают
от природы одинаково  и хорошо,  когда у них хорошие принципы. ‚ самом деле,
кто же столь глуп, чтобы сделать ошибку в геометрии и еще настаивать на ней,
когда другой обнаруживает ее.
     Ќаучное знание. Ћтсюда очевидно, что способность  к рассуждению не есть
нечто  врожденное,  подобно ощущению  и  памЯти,  или же нечто приобретенное
одним  лишь  опытом,  подобно   благоразумию,  а  достигаетсЯ   прилежанием;
во-первых - подходЯщим употреблением имен, во? вторых - усвоением хорошего и
правильного  метода, который  состоит  в  продвижении  вперед от  элементов,
каковыми
     ЯвлЯютсЯ имена, к суждениЯм, образованным путем соединениЯ  имен  между
собой, и  отсюда к силлогизмам, которые суть свЯзи одного суждениЯ с другим,
пока мы доходим до знаниЯ всех свЯзей имен, относЯщихсЯ  к интересующей  нас
теме; именно это и  называют люди научным знанием.  Њежду тем как ощущение и
памЯть дают нам  лишь знание факта, ЯвлЯющегосЯ вещью прошлой и непреложной,
наука есть знание свЯзей  и  зависимостей  фактов. ЃлагодарЯ  такому знанию,
исходЯ из того, что мы можем сделать в данный момент, мы знаем, как  сделать
что-нибудь  отличное от этого или сходное с этим  в иное времЯ, если  таково
будет наше  желание. Џотому  что когда мы видим, по  каким причинам  и каким
образом что-либо  совершаетсЯ,  то,  если подобные  причины попадают в сферу
нашего воздействиЯ, мы знаем уже, как их можно заставить произвести подобные
же следствиЯ.
     „ети  поэтому вовсе не одарены  способностью к рассуждению до тех  пор,
пока они не получили способности речи; тем не менее они называютсЯ разумными
созданиЯми в силу очевидной возможности обладать  способностью к рассуждению
в  будущем.  Ђ  что касаетсЯ  большинства  людей,  то  хотЯ  они и  обладают
некоторой  способностью к рассуждению,  например  до  известной степени  при
счете,  однако они обладают ею в  такой  малой  степени, что она приносит им
мало пользы  в повседневной  жизни. € если в повседневной  жизни одни лучше,
другие  хуже справлЯютсЯ  со  своими делами, то это зависит  от различиЯ  их
опыта, быстроты памЯти, различного направлениЯ их склонностей, а особенно от
удачи  и неудачи и  ошибок  одних в  отношении других. Љогда  же речь идет о
науке или об определенных правилах действий, то эти люди настолько далеки от
них, что не знают, что  это такое. ѓеометрию  они принимают за колдовство. Ђ
что касаетсЯ других  наук,  то те,  кто не обучалсЯ  их основам  и не достиг
некоторого  успеха  так, чтобы видеть,  как эти науки получились  и как  они
возникли, подобны в этом отношении детЯм,  которые, не имеЯ  представлениЯ о
рождении, верЯт  рассказам  бабушек, что  их  братьЯ и сестры не родились, а
были найдены в огороде.
     ’ем не менее те,  кто не обладает  никаким научным знанием, находЯтсЯ в
лучшем  и  более  достойном  положении со своим природным благоразумием, чем
люди, которые вследствие собственного неправильного  рассуждениЯ или довериЯ
к тем, кто неправильно рассуждает, приходЯт к неправильным и абсурдным общим
правилам. €бо незнание причин и  правил не  так отделЯет людей от достижениЯ
их целей, как приверженность к ложным  правилам и принЯтие ими причины того,
к чему они стремЯтсЯ, того, что ЯвлЯетсЯ причиной не этого, а скорее чего-то
противоположного.
     ‡аключаем.  ‘вет  человеческого  ума - это вразумительные слова, однако
предварительно очищенные  от  всЯкой двусмысленности  точными определениЯми.
ђассуждение есть шаг, рост знаниЯ - путь, а благоденствие человеческого рода
-  цель. Њетафоры же  и бессмысленные и двусмысленные слова,  напротив, суть
что-то вроде ignes fatui, и рассуждать с их помощью -  значит  бродить среди
бесчисленных  нелепостей.  ђезультат,   к   которому   они   приводЯт,  есть
разногласие и возмущение или презрение.
     Ѓлагоразумие  и  мудрость,  их  различие.   …сли   богатый   опыт  есть
благоразумие,  то  богатство  знаниЯ  есть  мудрость.  €бо  хотЯ  мы  обычно
обозначаем  именем "мудрость" и то и другое, однако римлЯне  видели различие
между prudentia и sapientia,  приписываЯ  первое свойство опыту,  а второе -
знанию. —тобы сделать  более Ясной  разницу между этими свойствами, приведем
следующий   пример.  Џредположим,  что   один   человек  обладает  природной
способностью и  ловкостью  в применении своего оружиЯ, а  другой сверх  этой
ловкости  приобрел  знание  того,  как он  может ранить противника  или быть
раненным им при  всЯком возможном положении  и  способе защиты.  ‘пособность
первого будет относитьсЯ к способности второго, как благоразумие к мудрости:
обе  эти  способности  полезны,  но  втораЯ  -  непогрешима.  ’от  же,  кто,
доверившись лишь авторитету книг, слепо следует за слепым, подобен человеку,
доверившемусЯ  ложным   правилам   учителЯ   фехтованиЯ:   он   самонадеЯнно
отваживаетсЯ выступать против врага, который либо убьет, либо посрамит его.
     Џризнаки  научного  знаниЯ.  Ќекоторые  из  признаков  научного  знаниЯ
достоверны и безошибочны, другие недостоверны.  „остоверны,  когда тот,  кто
претендует на обладание знанием  какой-либо  вещи, сам способен учить этому,
т.  е.  вразумительно  доказать  другому  правильность   своего  притЯзаниЯ.
Ќедостоверны,  когда  лишь  некоторые   частные  ЯвлениЯ  соответствуют  его
претензии и вследствие многих  случайностей  оказываютсЯ такими, какими,  по
его утверждению, они  должны быть. Џризнаки  благоразумиЯ все  недостоверны,
ибо невозможно замечать путем опыта и запоминать все обстоЯтельства, которые
могут изменить  успех. Ќо признаком безрассудства, презрительно  называемого
педантизмом,  ЯвлЯетсЯ  то,  что  человек,  не  имеющий  в  каком-либо  деле
безошибочного знаниЯ, необходимого длЯ успеха в этом  деле,  отказываетсЯ от
собственной   природной   способности  суждениЯ   и  руководствуетсЯ  общими
сентенциЯми,  вычитанными  у  писателей  и  подтвержденными  многочисленными
исключениЯми.   €   даже   среди   тех   людей,  которые  на  совещаниЯх  по
государственным вопросам любЯт  показать  свою  начитанность  в  политике  и
истории,  весьма   немногие   делают  это   в   своих  домашних  делах,  где
затрагиваютсЯ  их  частные  интересы,  ибо  они  достаточно  благоразумны  в
отношении  своих частных дел. ‚  общественных же делах они больше  озабочены
репутацией собственного остроумиЯ, чем успехом дела.


        ѓ‹Ђ‚Ђ VI
     Ћ   ‚Ќ“’ђ…ЌЌ€•  ЌЂ—Ђ‹Ђ•   ЏђЋ€‡‚Ћ‹њЌ›•   „‚€†…Ќ€‰,   ЋЃ›—ЌЋ  ЌЂ‡›‚Ђ…Њ›•
‘’ђЂ‘’џЊ€, € Ћ ђ…—Ђ•, Џђ€ ЏЋЊЋ™€ ЉЋ’Ћђ›• ЋЌ€ ‚›ђЂ†Ђћ’‘џ
     Ћрганические  и  произвольные  движениЯ. †ивотным  свойственны двоЯкого
рода  движениЯ.  Ћдни  называютсЯ органическими  (vital),  они начинаютсЯ  с
самого рождениЯ и  беспрерывно  продолжаютсЯ в течение  всей жизни,  как-то:
циркулЯциЯ крови,  биение пульса, дыхание, пищеварение, питание, испражнение
и т.  п. ‚се эти движениЯ не нуждаютсЯ в помощи  представлениЯ.  „ругие суть
анималь-ные  движениЯ  (animal  motion),   иначе   называемые  произвольными
движениЯми  (voluntary  motion),  как,  например, ходить, говорить,  двигать
каким-нибудь  из  наших  членов  в  соответствии  с  тем,  как  это  сначала
представлЯлось в  нашем  уме. ‚  I  и  II главах мы уже указывали на то, что
ощущение есть движение в  органах и во внутренних частЯх человеческого тела,
вызванное  действием  вещей,  которые  мы  видим,  слышим и  т.  д.,  и  что
представление  есть лишь  остаток  того  же  движениЯ,  сохранившийсЯ  после
ощущениЯ. € так  как хождение,  говорение  и  подобные произвольные движениЯ
зависЯт всегда  от  предшествующей мысли:  куда? каким  путем? и  что?  - то
очевидно,   что  представление  есть  первое   внутреннее   начало   всЯкого
произвольного  движениЯ. €  хотЯ  необразованные люди не  представлЯют  себе
движениЯ там,  где двигающаЯсЯ вещь невидима,  или там,  где пространство, в
котором она движетсЯ, неощутимо (вследствие своей малости), однако ни то, ни
другое не мешает тому, что такого рода движениЯ существуют. €бо  пусть будет
пространство  как  угодно   мало,  то,   что  движетсЯ  по  более  обширному
пространству,  частью  которого  ЯвлЯетсЯ  это  малое  пространство,  должно
сначала  двигатьсЯ по  этому малому пространству. ќти  малые начала движениЯ
внутри человеческого  тела  до  их проЯвлениЯ  в ходьбе, говорении,  ударе и
других видимых действиЯх обычно называютсЯ усилием, (endeavour).
     ‚лечение (Appetite).  †елание. ѓолод.  †ажда. Ћтвращение.  ќто  усилие,
будучи направлено в сторону того, что его  вызвало, называетсЯ влечением или
желанием, причем  последнее имЯ ЯвлЯетсЯ общим, а первое часто употреблЯетсЯ
в ограниченном смысле длЯ обозначениЯ желаниЯ пищи, а именно голода и жажды.
Ђ когда  усилие направлено  в противоположную  сторону  от чего-нибудь,  оно
обыкновенно называетсЯ отвращением.
     ќти  слова  - "влечение" и "отвращение"  - обозначают движениЯ:  одно -
приближение, другое - удаление. ‘ама  природа часто наталкивает людей на  те
истины, о  которые они после спотыкаютсЯ, когда  ищут чего-то вне природы. ‚
самом  деле, схоластики  не  находЯт никакого  реального движениЯ  в простом
желании идти  или  двигатьсЯ, но  так  как некоторое  движение они вынуждены
признать,  то  они  называют  это  метафорическим  движением,  что  ЯвлЯетсЯ
бессмысленным выражением, так как метафорическими  могут быть названы слова,
но не тела и движениЯ.
     ‹юбовь.  Ќенависть. Љогда  люди  чего-либо желают, они говорЯт, что они
это  любЯт,  а когда к чему-либо питают отвращение, они говорЯт, что они это
ненавидЯт. †елание и  любовь, таким образом,  обозначают одно и то же с  той
разве разницей, что  желание указывает всегда на отсутствие объекта, а слово
"любовь"   -  большей  частью  на  присутствие   его.  ’очно  так  же  слово
"отвращение" указывает на отсутствие, а "ненависть" - на наличие объекта.
     Ќекоторые желаниЯ  и  отвращениЯ врождены людЯм, как, например, желание
есть и пить,  желание испражнЯтьсЯ и облегчатьсЯ (что можно также  с большим
соответствием  назвать  отвращениЯми  к чему-то,  что люди чувствуют в своем
теле),  а  также  другие  желаниЯ,  каковых  в общем немного. ‚се  остальные
желаниЯ,  ЯвлЯющиесЯ  желаниЯми  конкретных вещей, возникают из  опыта и  из
испытаниЯ их действиЯ на нас самих или на  других людей.  €бо по отношению к
вещам,   которых   мы  совершенно   не   знаем  или   которые   мы   считаем
несуществующими, у нас не  может быть иного желаниЯ, кроме как испробовать и
испытать их. Ћднако отвращение  мы  питаем не  только к вещам, которые ранее
принесли нам вред, но также  и к  таким, о которых мы не знаем, принесут они
нам вред или нет.
     Џренебрежение.  Џо отношению к  вещам,  которые  мы и не  желаем,  и не
ненавидим, мы  говорим о пренебрежении.  Џренебрежение есть не что иное, как
неподвижность или упорство сердца в  сопротивлении действию некоторых вещей,
и происходит это  либо  от того, что  сердце испытывает уже иное движение от
действиЯ  других, более сильных объектов, либо по причине отсутствиЯ опыта в
отношении пренебрегаемых вещей.
     €  так  как  строение  человеческого  тела  находитсЯ   в   непрерывном
изменении, то невозможно, чтобы одни и те  же вещи всегда вызывали одни и те
же желаниЯ  и отвращениЯ,  еще  меньше  возможно, чтобы все люди  испытывали
одинаковое желание по отношению хотЯ бы к одному одинаковому объекту.
     „обро. ‡ло.  Љаков бы ни был объект какого-либо человеческого влечениЯ,
или желаниЯ,-  это именно то,  что человек называет длЯ себЯ  добром; объект
своей  ненависти или отвращениЯ он называет злом,  а объект пренебрежениЯ  -
дребеденью  и   пустЯком.  €бо  слова   "добро",  "зло"  и  "пустЯк"  всегда
употреблЯютсЯ  в   относительном  смысле  в  зависимости  от  того,  кто  их
употреблЯет,  так как ничто не бывает чем-либо таковым просто  и абсолютно и
никакое общее правило о том, что есть добро и что - зло, не может быть взЯто
из природы самих объектов, а  устанавливаетсЯ или каждым отдельным человеком
соответственно  своей  личности   (там,  где   нет   государства),  или   (в
государстве)  лицом, представлЯющим государство,  или арбитром, или  судьей,
которого расходЯщиесЯ во мнениЯх люди изберут по взаимному соглашению  и чье
решение они сделают указанным правилом.
     ‹атинский  Язык  имеет  два  слова,  значениЯ  которых  приближаютсЯ  к
понЯтиЯм "добро" и "зло", но не совсем совпадают с ними.
     Pulchrum. Turpe. ќто pulchrum и turpe, из которых первое обозначает то,
что  по  некоторым Явным признакам обещает добро, а второе - то, что обещает
зло. ‚ нашем  џзыке  мы не  имеем таких общих имен  длЯ их выражениЯ. Ќо длЯ
pulchrum  мы  в некоторых  случаЯх  употреблЯем слово "красиво", в других  -
"прекрасно",  или  "приЯтно",  или  "почтенно",  или  "благопристойно",  или
"любезно", или  "мило", или "дружелюбно",  а длЯ  turpe мы употреблЯем слова
"дурно", "безобразно", "низко",  "отвратительно" и т.  п. в  зависимости  от
характера объекта 15. ‚се эти слова в соответствующих местах означают не что
иное, как мину или выражение лица, которые обещают добро и зло.
     ЏриЯтное. ‚ыгодное. ЌеприЯтное. Ќевыгодное. ’аким образом, мы имеем три
вида добра, а именно: добро в общении, т. е. pulchrum,  добро в действии как
желаемую  цель  и обозначаемое  словом jucundum  - "приЯтное",  и добро  как
средство, что  мы обозначаем словами "полезное", "выгодное". ‘только  же  мы
имеем