  укоренившемусЯ  предрассудку.  ‚се  учителЯ,
которым  приходилось исправлЯть работы  студентов, знают как  трудно убедить
этих юношей, чтобы они с высоты своей  парты не разыгрывали роль Њиносов или
Ћсирисов . ’ут  особенно  уместно  замечание ЏаскалЯ:  "‚се играют  в богов,
творЯ суд:  это  хорошо,  а  это плохо".  Џри  этом  забывают, что оценочное
суждение оправдано только как  подготовка к действию  и имеет  смысл лишь  в
отношении  сознательно   принЯтой  системы  нравственных   рекомендаций.   ‚
повседневной жизни необходимость определить  свою линию поведениЯ  вынуждает
нас наклеивать Ярлыки, обычно весьма поверхностные. Ќо  в тех случаЯх, когда
мы  уже не в силах что-либо  изменить, а общепринЯтые идеалы глубоко отличны
от наших, там эта привычка  только  мешает. „остаточно ли мы уверены в самих
себе  и  в  собственном  времени,  чтобы  в  сонме  наших  предков  отделить
праведников  от  злодеев?  Ќе  глупо  ли,  возводЯ в  абсолют  относительные
критерии индивидуума, партии или поколениЯ, прилагать их к способу правлениЯ
‘уллы в ђиме или ђишелье на ѓенеральных штатах <SUP>4  </SUP>христианнейшего
королЯ?  Ќет  ничего  более  изменчивого  по  своей  природе,  чем  подобные
приговоры, подверженные  всем колебаниЯм  коллективного сознаниЯ  или личной
прихоти.  € историЯ,  слишком часто отдаваЯ  предпочтение наградному  списку
перед лабораторной  тетрадью, приобрела облик самой неточной из всех наук --
бездоказательные     обвинениЯ     мгновенно    сменЯютсЯ     бессмысленными
реабилитациЯми. ѓоспода робеспьеристы, антиробеспьеристы, мы просим  пощады:
скажите нам, бога ради, попросту, каким был ђобеспьер?!
     Џолбеды,  если  бы  приговор  только  следовал  за  объЯснением;  тогда
читатель,  перевернув страницу, легко мог  бы его  пропустить.  Љ несчастью,
привычка  судить  в конце концов отбивает  охоту объЯснЯть.  Љогда  отблески
страстей   прошлого   смешиваютсЯ  с   пристрастиЯми  настоЯщего,   реальнаЯ
человеческаЯ  жизнь  превращаетсЯ   в  черно-белую  картину.   “же   Њонтень
предупреждал  нас  об  этом:  "Љогда  суждение  тЯнет  вас в  одну  сторону,
невозможно  не  отклонитьсЯ  и не  повести изложение  куда-то  вкось". —тобы
проникнуть  в чужое сознание, отдаленное от нас  рЯдом поколений, надо почти
полностью отрешитьсЯ от своего "Я".  Ќо, чтобы приписать этому сознанию свои
собственные черты, вполне  можно оставатьсЯ самим собою. Џоследнее, конечно,
требует куда  меньше усилии. Ќасколько  легче  выступать "за"  или  "против"
‹ютера,  чем понЯть его душу; насколько проще поверить  словам папы ѓригориЯ
VII об  императоре ѓенрихе IV или словам ѓенриха IV о папе ѓригории VII, чем
разобратьсЯ  в   коренных   причинах   одной  из  величайших  драм  западной
цивилизации! Џриведем еще  в  качестве примера  -- уже  не личного, а  иного
плана--  вопрос  о  национальных  имуществах.  ђеволюционное  правительство,
порвав с  прежним законодательством, решило  распродать эти владе //78// ниЯ
участками  и  без  аукциона,  что,   несомненно,  наносило  серьезный  ущерб
интересам  казны.  Ќекоторые эрудиты уже в наши  дни Яростно восстали против
этого.  ЉакаЯ была  бы  смелость,  если  бы  они заседали в Љонвенте  и  там
отважились  говорить таким тоном!  Ќо  вдали  от гильотины  такаЯ  абсолютно
безопаснаЯ  храбрость  только смешна.  Ѓыло  бы  лучше  выЯснить,  чего же в
действительности хотели люди III года. Ђ они прежде всего стремились к тому,
чтобы мелкому  крестьЯнину  облегчить приобретение земли; равновесию бюджета
они предпочитали улучшение условий жизни крестьЯн-беднЯков, что обеспечивало
их преданность новому порЯдку. Ѓыли эти деЯтели правы или ошибались? —то мне
тут  до  запоздалого  суждениЯ какого-то  историка! …динственное, чего мы от
него просим,-- не  подпадать под гипноз собственного мнениЯ настолько, чтобы
ему  казалось  невозможным  и  в  прошлом  какое-либо  иное  решение.  “рок,
преподносимый  нам  интеллектуальным  развитием  человечества,  Ясен:  науки
оказывались  плодотворными и, следовательно,  в конечном  счете  практически
полезными  в  той  мере,  в  какой  они  сознательно  отходили  от  древнего
антропоцентризма в понимании  добра  и  зла. Њы сегоднЯ  посмеЯлись  бы  над
химиком,  вздумавшим отделить  злые газы,  вроде  хлора,  от  добрых,  вроде
кислорода.  €   хотЯ  химиЯ  в   начале  своего  развитиЯ  принимала   такую
классификацию,  застрЯнь  она  на  этом,--  она  бы очень  мало преуспела  в
изучении веществ.
     ЋстережемсЯ, однако,  слишком углублЯть эту  аналогию. ’ерминам науки о
человеке  всегда  будут  свойственны  особые  черты.  ‚  терминологии  наук,
занимающихсЯ  миром  физических  Явлений,  исключены  понЯтиЯ,  свЯзанные  с
целенаправленностью.  ‘лова   "успех"  или   "неудача",   "оплошность"   или
"ловкость" можно там  употреблЯть лишь условно, да и  то с опаской. ‡ато они
естественны   в  словаре  исторической  науки.  €бо  историЯ  имеет  дело  с
существами,  по   природе  своей  способными  ставить  перед  собой  цели  и
сознательно к ним идти.
     …стественно  полагать,  что   командующий   армией,  вступив  в  битву,
стараетсЯ ее выиграть. ‚ случае поражениЯ, если силы с обеих сторон примерно
равны, мы  вправе сказать, что он, видимо, неумело руководил боем. Ђ если мы
узнаем, что такие  неудачи  длЯ  него не в  новинку? Њы не  погрешим  против
добросовестной оценки факта, придЯ к выводу, что этот командующий, наверное,
неважный стратег.  €ли возьмем, например, денежную  реформу,  целью которой,
как  Я  полагаю,  было улучшить положение  должников  за  счет  заимодавцев.
Ћпределив  ее как  мероприЯтие великолепное  или неуместное, мы стали бы  на
сторону одной из этих двух групп,  т. е. произвольно перенесли бы в  прошлое
наше  субъективное  представление об  общественном благе. Ќо вообразим,  что
операциЯ,  проведеннаЯ длЯ облегчениЯ бремени  налогов, на деле по  каким-то
причинам -- и это точно установлено --  дала противоположный результат. "Ћна
потерпела крах",-- скажем мы, и это будет только честной констатацией факта.
ЌеудавшийсЯ акт-- один  из существенных  элементов в  человеческой эволюции.
Љак и во всей психологии.
     Ѓолее того. ‚друг нам станет известно, что наш генерал сознатель //79//
но  вел свои войска к поражению. ’огда мы без колебаний  заЯвим, что он  был
изменником  -- так это  попросту и называетсЯ (со  стороны  истории было  бы
несколько    педантичной    щепетильностью   отказыватьсЯ   от   простой   и
недвусмысленной  обиходной  лексики).  Ќо тогда требуетсЯ  еще выЯснить, как
оценивалсЯ  подобный поступок  в  соответствии с общепринЯтой  моралью  того
времени- €змена может порой оказыватьсЯ своеобразным благоразумием -- пример
тому кондотьеры в старой €талии.
     Љороче,  в наших трудах царит  и все освещает одно слово: "понЯть".  Ќе
надо думать, что хороший  историк лишен страстей  -- у него  есть по крайней
мере <I>эта</I> страсть. ‘лово, сказать по правде, чреватое трудностЯми, но также и
надеждами.  Ђ главное -- полное дружелюбиЯ. „аже действуЯ,  мы слишком часто
осуждаем.  ‚едь  так  просто  кричать:  "Ќа  виселицу!"  Њы всегда  понимаем
недостаточно. ‚сЯкий,  кто отличаетсЯ  от  нас  -- иностранец,  политический
противник,--  почти  неизбежно  слывет  дурным  человеком.  Ќам  надо  лучше
понимать душу человека хотЯ бы длЯ того, чтобы вести неизбежные битвы, а тем
паче,  чтобы их избежать,  пока  еще есть  времЯ. Џри условии,  что  историЯ
откажетсЯ от замашек  карающего архангела, она сумеет нам помочь  излечитьсЯ
от  этого  изъЯна.  ‚едь  историЯ  --  это  обширный  и  разнообразный  опыт
человечества, встреча людей в веках. Ќеоценимы выгоды длЯ жизни и длЯ науки,
если встреча эта будет братской.

       <I>2. Ћт  разнообразиЯ  человеческих  фактов  к  единству  сознаниЯ.</I>  
‘тремление  понЯть  не  имеет,  однако,  ничего  общего с пассивностью.  „лЯ
занЯтий  наукой  всегда  требуютсЯ  две вещи--  предмет,  а  также  человек.
„ействительность  человеческого  мира,  как и  реальность  мира физического,
огромна  и  пестра.  ‚  простой ее  фотографии, если предположить, что такое
механическое всеобъемлющее воспроизведение имеет  смысл,  было бы невозможно
разобратьсЯ. Ќам скажут, что между прошлым и нами в качестве первого фильтра
выступают  источники. „а, но  они  часто  отфильтровывают  совсем не то, что
надо. € напротив, они  почти никогда не организуют материал в соответствии с
требованиЯми разума, стремЯщегосЯ к познанию. Љак  ученый, как всЯкий просто
реагирующий  мозг.  историк  отбирает и просеивает, т.  е., говорЯ  коротко,
анализирует. €  прежде всего он стараетсЯ обнаружить сходные ЯвлениЯ,  чтобы
их сопоставить.
     Џередо мной надгробнаЯ римскаЯ надпись: единый и цельный  по содержанию
текст. Ќо какое разнообразие свидетельств таитсЯ в нем, ожидаЯ прикосновениЯ
волшебной палочки ученого!
     Ќас интересует Язык? ‹ексика и синтаксис расскажут о  состоЯнии латыни,
на которой в  то времЯ  и  в определенном месте старались  писать. ‚ этом не
совсем  правильном   и  строгом   Языке  мы  выЯвим  некоторые   особенности
разговорной  речи. Ђ может  быть, нас  больше  привлекают  верованиЯ?  Џеред
нами-- Яркое выражение  надежд  на потусто //79// роннюю жизнь. ЏолитическаЯ
система?  Њы  с  величайшей  радостью  прочтем  имЯ   императора,  дату  его
правлениЯ.  ќкономика?  ‚озможно,  эпитафиЯ откроет  нам  еще  не  известное
ремесло. € так далее.
     ’еперь представим себе, что не один изолированный документ, а множество
разных  документов сообщают  нам  сведениЯ  о  каком-то  моменте  в  истории
какой-то цивилизации. €з живших тогда людей  каждый  участвовал одновременно
во  многих  сферах  человеческой деЯтельности:  он  говорил  и  его  слышали
окружающие,  он  поклонЯлсЯ  своим богам, был производителем,  торговцем или
просто  потребителем; быть  может, он и не играл никакой роли в политических
событиЯх, но тем не менее подвергалсЯ их  воздействию. ђешимсЯ ли мы описать
все эти различные виды деЯтельности без отбора  и группировки фактов, в  том
хаотическом смешении,  как  их представлЯют  нам каждый  документ  и  каждаЯ
жизнь,  -личнаЯ или коллективнаЯ?  ќто означало бы принести в жертву Ясность
-не  подлинной  реальности,  котораЯ  создаетсЯ  естественным  сходством   и
глубокими свЯзЯми,  а  чисто внешнему порЯдку  синхронных событий.  Ћтчет  о
проведенных опытах --  не  то же  самое, что дневник,  отмечающий минута  за
минутой, что происходит в лаборатории.
     „ействительно,  когда  в   ходе  эволюции   человечества  нам   удаетсЯ
обнаружить между ЯвлениЯми нечто общее, родственное, мы,  очевидно, имеем  в
виду,  что  всЯкий  выделенный  таким  образом  тип  учреждений,  верований,
практической деЯтельности  и даже событий,  как бы выражает особую, ему лишь
присущую и до известной степени устойчивую тенденцию в жизни индивидуума или
общества. Њожно ли, например,  отрицать. что в религиозных эмоциЯх, при всех
различиЯх,  есть  нечто общее?  Ћтсюда  неизбежно  следует, что  любой факт,
свЯзанный с  жизнью  людей, будет  длЯ  нас понЯтней, если  нам уже известны
другие факты подобного рода. ‚ первый период феодализма деньги скорее играли
роль меры ценностей, чем средства  платежа, что  существенно  отличалось  от
норм, установленных  западной  экономикой около  1850 г.  ‚ свою  очередь не
менее резки различиЯ между денежной системой середины XIX в. и нашей. Ћднако
врЯд ли  ученый, имеющий дело  лишь с монетами, выпущенными около  1000  г.,
легко  определит  своеобразие  их   употреблениЯ   в  ту   эпоху.  ‚  этом--
оправданность   отдельных   специальных   отраслей   науки,   так   сказать,
вертикальных --  разумеетсЯ,  в самом скромном  смысле, в  котором  только и
может  быть  законной  подобнаЯ  специализациЯ  как  средство,  восполнЯющее
недостаток широты нашего мышлениЯ и кратковременность жизни людей.
     Ѓолее того. ЏренебрегаЯ  разумным упорЯдочением  материала, получаемого
нами в  совершенно сыром виде, мы в конечном счете  придем  лишь к отрицанию
времени и,  следовательно,  самой  истории.  ‘можем ли мы  понЯть  состоЯние
латыни на данной  стадии,  если отвлечемсЯ от предшествующего развитиЯ этого
Языка? Њы знаем также, что определеннаЯ структура собственности, те или иные
верованиЯ,  несомненно,  не были  абсолютным  началом.  ‚ той  мере, в какой
изучение  феноменов человеческой жизни  осуществлЯетсЯ от  более  древнего к
недавнему,  они  вклю //81//  чаютсЯ  прежде всего в цепь сходных феноменов.
ЉлассифицируЯ их по родам, мы обнажаем силовые линии огромного значениЯ.
     Ќо,  возразЯт нам, различиЯ, которые вы устанавливаете,  рассекаЯ ткань
жизни, существуют лишь в вашем уме, их нет в самой действительности, где все
перемешано. ‘тало быть, вы прибегаете к абстракции. ‘огласен. ‡ачем  боЯтьсЯ
слов? Ќи одна наука не может  обойтись без  абстракции.  ’ак же,  как и  без
воображениЯ. Џримечательно, кстати что те же люди, которые пытаютсЯ  изгнать
первую,  относЯтсЯ, как правило, столь же враждебно  и  ко второму.  ќто два
аспекта  все  того  же  дурно  понЯтого позитивизма.  Ќауки  о  человеке  не
представлЯют   исключениЯ.   Њожно  ли   считать  функцию  хлорофилла  более
"реальной"--   в   смысле  крайнего  реализма  <SUP>12</SUP>,   чем   данную
экономическую функцию?  ‚редны только такие классификации,  которые основаны
на ложных подобиЯх.  „ело историка  -- непрестанно проверЯть устанавливаемые
им  подобиЯ,  чтобы лучше уЯснить их оправданность, и,  если понадобитсЯ, их
пересмотреть. ЏодчинЯЯсь  общей  задаче воссозданиЯ  подлинной  картины, эти
подобиЯ могут устанавливатьсЯ с весьма различных точек зрениЯ.
     ‚от,  например, "историЯ права".  Љурсы лекций  и учебники--  вернейшие
средства длЯ развитиЯ склероза --  сделали это выражение ходовым. Ќо что  же
под   ним  скрываетсЯ?  ЏравоваЯ  регламентациЯ  --  это  Явно  императивнаЯ
социальнаЯ норма,  вдобавок  санкционированнаЯ властью,  способной внушить к
ней  почтение  с  помощью  четкой  системы принудительных  мер и  наказаний.
Џрактически  подобные предписаниЯ  могут управлЯть самыми  различными видами
деЯтельности. Ќо они никогда не ЯвлЯютсЯ единственными: в нашем каждодневном
поведении  мы постоЯнно подчинЯемсЯ  кодексам  моральным,  профессиональным,
светским, часто  требующим  от  нас совсем  иного,  чем кодекс  законов  как
таковой. ‚прочем,  и  его границы непрерывно колеблютсЯ, и  некаЯ признаннаЯ
обществом  обЯзанность,  независимо от  того, включена  она в  него или нет,
придаетсЯ ли ей тем самым больше или меньше силы или четкости, по  существу,
очевидно, не изменЯетсЯ.
     €так,  право  в  строгом  смысле  слова  --   это  формальнаЯ  оболочка
реальностей,  слишком  разнообразных,   чтобы  быть  удобным  объектом   длЯ
изолированного изучениЯ, и ни  одну из них право не может  охватить во  всей
полноте. ‚озьмем семью. €дет ли  речь о малой современной семье-супружестве,
постоЯнно колеблющейсЯ, то сжимающейсЯ, то  расширЯющейсЯ, или же  о большом
средневековом  роде,  коллективе,  скрепленном  прочным  остовом  чувств   и
интересов,--  достаточно ли  будет длЯ  подлинного проникновениЯ в ее  жизнь
перечислить  статьи  какого-либо  семейного  права? ‚ременами, видимо, так и
полагали,   но   к   каким   разочаровывающим   результатам   это   привело,
свидетельствует  наше  бессилие  даже  теперь  описать  внутреннюю  эволюцию
французской семьи.
     Ћднако  в понЯтии юридического факта, отличающегосЯ от  прочих  фактов,
все же есть  и нечто точное. Ђ именно;  во  многих обществах применение  и в
значительной  мере  сама выработка  правовых норм была  делом  группы людей,
относительно специализированной, и в этой роли //82// (которую члены группы,
разумеетсЯ,  могли сочетать  с  другими  социальными  функциЯми)  достаточно
автономной, чтобы иметь свои  собственные традиции и часто даже особый метод
мышлениЯ.  ‚ общем историЯ права  должна была бы существовать самостоЯтельно
лишь как историЯ юристов, и длЯ одной из отраслей науки о людЯх  это тоже не
такой  уж  незавидный способ  существованиЯ. ЏонимаемаЯ в  таком смысле, она
проливает  свет  на  очень  различные, но  подчиненные  единой  человеческой
деЯтельности  феномены,  свет,  хотЯ  неизбежно  и ограниченный определенной
областью,  но  многое проЯснЯющий.  ‘овсем иной тип  разделениЯ  представлен
дисциплиной,  которую привыкли именовать "человеческой географией". ’ут угол
зрениЯ  не определЯетсЯ умственной деЯтельностью какой-либо  группы  (как то
происходит с  историей права, хотЯ  она  об этом и не подозревает). Ќо он не
заимствован  и  из специфической природы данного  человеческого факта, как в
истории  религии  или  истории  экономики:  в истории религии нас интересуют
верованиЯ,  эмоции, душевные  порывы,  надежды и  страхи,  внушаемые образом
трансцендентных  человечеству  сил,  а  в  истории  экономики  -- стремлениЯ
удовлетворить  и  организовать  материальные   потребности.  €сследование  в
"антропогеографии"  сосредоточиваетсЯ  на  типе свЯзей,  общих длЯ  большого
числа  социальных  феноменов;  она изучает  общества в  их свЯзи с природной
средой  -- разумеетсЯ, двусторонней, когда  люди непрестанно воздействуют на
окружающий мир и одновременно подвергаютсЯ его воздействию. ‚  этом случае у
нас также  есть всего лишь один  аспект исследованиЯ, оправданность которого
доказываетсЯ его  плодотворностью, но его нужно дополнЯть другими аспектами.
’акова,  в  самом  деле,  роль анализа  в  любом  виде  исследованиЯ.  Ќаука
расчленЯет  действительность  лишь  длЯ  того, чтобы  лучше  рассмотреть  ее
благодарЯ  перекрестным  огнЯм,   лучи   которых  непрестанно   сходЯтсЯ   и
пересекаютсЯ.  Ћпасность возникает  только  с  того  момента,  когда  каждый
прожектор начинает претендовать на то,  что  он один видит все, когда каждый
кантон знаниЯ воображает себЯ целым государством.
     ЋстережемсЯ,   однако,   и   в  этом  случае  принимать   как  постулат
мнимо-геометрический параллелизм между науками о природе и науками о  людЯх.
‚  пейзаже,  который Я  вижу из  своего окна, каждый ученый найдет  длЯ себЯ
поживу, не думаЯ о картине в целом. ”изик объЯснит  голубой цвет неба, химик
--  состав  воды в ручье,  ботаник  опишет  траву.  ‡аботу о  восстановлении
пейзажа  в  целом,  каким  он  предо  мной предстает  и  менЯ  волнует,  они
предоставЯт искусству, если художник или поэт пожелают за это взЯтьсЯ.  ‚едь
пейзаж  как  некое  единство  существует только  в  моем  сознании. ‘уть  же
научного метода,  применЯемого  этими  формами  познаниЯ и  оправданного  их
успехами, состоит в том, чтобы сознательно забыть о созерцателе и стремитьсЯ
понЯть  только созерцаемые объекты.  ‘вЯзи, которые наш разум  устанавливает
между предметами, кажутсЯ ученым произвольными; они умышленно их  разрывают,
чтобы восстановить  более  подлинное,  по  их мнению,  разнообразие.  Ќо уже
органический мир ставит  перед  своими анализаторами  тонкие  и щекот //83//
ливые  проблемы.  Ѓиолог, конечно,  может,  удобства ради, изучать  отдельно
дыхание,  пищеварение, двигательные  функции, но он  знает, что  сверх всего
этого  существует  индивидуум,  о  котором  он должен рассказать.  ’рудности
истории  еще  более сложны. €бо ее  предмет, в точном  и последнем смысле,--
сознание людей. ЋтношениЯ, завЯзывающиесЯ между людьми, взаимовлиЯниЯ и даже
путаница, возникающаЯ  в  их сознании,--  они-то  и  составлЯют  длЯ истории
подлинную действительность.
     Homo  religiosus,  homo oeconomicus, homo politicus<SUP> </SUP>-- целаЯ
вереница homines с прилагательными на "us"; при  желании ее можно расширить,
но  было  бы  очень  опасно  видеть  в  них  не   то,  чем  они  ЯвлЯютсЯ  в
действительности: это  призраки, и они  удобны, пока не становЯтсЯ  помехой.
‘ущество  из плоти и костей-- только человек как таковой, соединЯющий в себе
их всех.
     Љонечно,  в сознании  человека  есть  свои  внутренние  перегородки,  Я
некоторые  из   наших   коллег  мастерски   их  воздвигают.   ѓюстав  ‹енотр
<SUP>!3</SUP> не мог  надивитьсЯ, что среди  деЯтелей террора  <SUP>!4</SUP>
было  так  много превосходных  отцов семейств.  Ќо  даже  будь наши  великие
революционеры  и  впрЯмь  теми кровопийцами, образ которых  приЯтно  щекотал
изнеженную буржуазным комфортом публику, это изумление все равно говорило бы
о  весьма ограниченном  понимании психологии. ‘колько  людей живет различной
жизнью  в трех или четырех планах, стремЯсь отделить их один  от  другого  и
иногда достигаЯ этого в совершенстве?
     Ћтсюда  еще   далеко  до  отрицаниЯ  фундаментального  единства  "Я"  и
постоЯнного    взаимопроникновениЯ    его    различных    аспектов.    ђазве
Џаскаль-математик и Џаскаль-христианин были двумЯ чуждыми друг другу людьми?
ђазве  пути ученого медика  ”рансуа  ђабле  и пантагрюэлической памЯти мэтра
Ђлькофрибаса  никогда  не  пересекались?  „аже   когда   роли,   по  очереди
разыгрываемые   одним  актером,  кажутсЯ  столь   же  противоположными,  как
стереотипные персонажи  мелодрамы, вполне возможно, что,  если приглЯдетьсЯ,
эта антитеза окажетсЯ всего лишь маской, скрывающей более глубокое единство.
Ќемало потешались  в свое времЯ над сочинителем  элегий  ”лорианом, который,
как рассказывали, бил  своих любовниц. Ќо,  быть может, он расточал  в своих
стихах столько  нежности именно  из желаниЯ утешитьсЯ,  что ему не удавалось
проЯвить ее в  своих поступках? Љогда средневековый купец, после того как он
целый  день нарушал предписаниЯ церкви насчет ростовщичества  и справедливых
цен,  набожно  преклонЯл колени  перед образом богоматери,  а на склоне  лет
делал  благочестивые  пожертвованиЯ  и вклады;  когда  в  "тЯжелые  времена"
владелец крупной мануфактуры строил приюты  на деньги, сэкономленные за счет
низкой оплаты труда детей в лохмотьЯх,-- чего они оба хотели? ’олько ли, как
обычно  считают, откупитьсЯ от громов небесных довольно недорогой ценой, или
же  подобными  вспышками  веры  и благотворительности  они удовлетворЯли, не
говорЯ  об этом вслух, тайные потребности  души, которые вынуждала подавлЯть
суроваЯ житей //84// скаЯ практика? Ѓывают противоречиЯ в поведении,  сильно
напоминающие эскапизм.
     Ђ  если  перейти  от  индивидуума  к  обществу? Ћбщество,  как  его  ни
рассматривай, в конечном счете  пусть и  не сумма (это,  несомненно, было бы
слишком грубо), но по меньшей мере продукт  индивидуальных сознании, и мы не
удивимсЯ,  обнаружив  в  нем  такую  же  непрестанную  игру  взаимодействий.
Ћстановлено, что с  XII в. и вплоть  до ђеформации  цехи ткачей представлЯли
особо благоприЯтную почву длЯ ересей. ‚от прекрасный материал длЯ карточки в
картотеке истории религии.  —то ж, поставим аккуратно этот кусочек картона в
надлежащий  Ящик. ‚ соседний  Ящик с этикеткой "историЯ  экономики" поместим
следующую  пачку заметок. Џокончили ли мы  теперь с беспокойными  маленькими
обществами мастеров челнока? Ќадо еще объЯснить, почему одной из их основных
черт было не  сосуществование религиозного и экономического, а  переплетение
обоих  аспектов. “дивленный  "этим особым чувством уверенности, бесспорности
своей моральной позиции", которое в нескольких предшествующих нам поколениЯх
проЯвлЯлось, видимо, с  поразительной  полнотой, ‹юсьен  ”евр находит, кроме
всего прочего, две  причины --  господство над умами космогонической системы
‹апласа и "ненормальную устойчивость"  денежной системы. Љазалось бы, трудно
найти что-либо, более далекое друг от друга. ’ем не менее оба фактора вместе
содействовали  тому,  что интеллектуальнаЯ  позициЯ данной группы  приобрела
специфическую окраску.
     ‚ масштабе коллектива эти отношениЯ, несомненно, ничуть не проще, чем в
рамках личного сознаниЯ.  ‘егоднЯ мы бы  уже не решились написать  попросту,
что литература  есть "выражение общества". ‚о всЯком случае, в том смысле, в
каком зеркало  "выражает" находЯщийсЯ  перед  ним предмет. ‹итература  может
передавать не только согласие. Ћна почти неизбежно  тЯнет с  собой множество
унаследованных тем, формальных приемов, старых эстетических условностей -- и
все это причины ее отставаниЯ. "‚  один и тот же период,-- тонко замечает Ђ.
”осильон,--  политика,  экономика  и искусство  не  находЯтсЯ  (Я  бы скорее
сказал:  "никогда  не  находЯтсЯ".--  <I>Њ.  Ѓ.)</I>  в  точках  равной  высоты  на
соответствующих  кривых". Ќо именно  благодарЯ такому  разнобою  и создаетсЯ
ритм  социальной  жизни,  почти  всегда   неравномерный.   ’очно  так  же  у
большинства  индивидуумов их разные души, выражаЯсь  плюралистическим Языком
античной психологии, редко имеют один  и тот же возраст сколько зрелых людей
сохранЯют черты детства!
     Њишле в 1837 г. объЯснЯл  ‘ент-Ѓеву:  "…сли бы Я держалсЯ  в  изложении
только  политической истории, если бы не учитывал различные элементы истории
(религию, право, географию, литературу, искусство и т.  д.), моЯ манера была
бы совсем  иной. <I>Ќо мне  надо было охватить великое  жизненное движение, так
как все эти различные элементы входили в единство повествованиЯ".</I> ‚ 1800  г.
”юстель  де  Љуланж,  в  свою  очередь,   говорил   слушателЯм  в  ‘орбонне:
"‚ообразите,  что сто специалистов  разделили  меж  собой  по кускам прошлое
”ранции.  ‚ерите ли //86// вы, что  они смогут создать историю  ”ранции? џ в
этом сильно сомневаюсь.  “ них навернЯка не будет взаимосвЯзи между фактами,
а  эта  взаимосвЯзь--  также  историческаЯ  истина".  "†изненное  движение",
"взаимосвЯзь"-- противоположность образов  здесь не случайна. Њишле мыслил и
чувствовал в категориЯх органического мира; ”юстель же, будучи  сыном  века,
которому Ќьютонова  вселеннаЯ  как бы дала завершенную модель  науки, черпал
свои метафоры из пространственных  понЯтий.  Ќо их  согласие благодарЯ этому
кажетсЯ более полным. „ва великих  историка  были достаточно великими, чтобы
знать:  цивилизациЯ,  как  и  индивидуум,  ничем  не  напоминает  пасьЯнса с
механически   подобранными   картами;  знание   фрагментов,   изученных   по
отдельности один за другим, никогда не приведет к познанию целого-- оно даже
не позволит познать самые эти фрагменты.
     Ќо  работа  по  восстановлению  целого  может  проводитьсЯ  лишь  после
анализа. ’очнее, она-- продолжение анализа, его смысл и оправдание. Њожно ли
в первоначальной картине, которую мы созерцаем, различать взаимосвЯзи, когда
ничто еще  четко не разделено?  ‘ложнаЯ  сеть взаимосвЯзей  может проЯвитьсЯ
лишь после того, как  факты классифицированы по специфическим группам. €так,
чтобы   следовать   жизни   в   ее   постоЯнном   переплетении   действий  и
противодействий, вовсе нет надобности пытатьсЯ охватить ее есю целиком,  длЯ
чего требуютсЯ силы, намного превосходЯщие возможности одного ученого. ‘амое
оправданное  и  нередко  самoe  полезное  --  сосредоточитьсЯ  при  изучении
общества на одном из его частных аспектов или, еще лучше, на одной из четких
проблем,  возникающих  в том  или  ином его аспекте: верованиЯх,  экономике,
структуре  классов  или  групп, политических кризисах... Џри  таком разумном
выборе не только проблемы будут поставлены более четко, но даже факты свЯзей
и влиЯний  получат  более  Яркое  освещение.  Љонечно, при  условии, что  мы
пожелаем  их  раскрыть. •отите  ли  вы изучить  по-настоЯщему,  со всеми  их
товарами,  крупных  купцов  …вропы  времен ђенессанса,  всех этих  торговцев
сукнами или бакалеей, скупщиков меди, ртути или квасцов,  банкиров, дававших
ссуды императорам  и  королЯм? ‚спомните, что  они заказывали  свои портреты
ѓольбейну,  что  они  читали  ќразма  и  ‹ютера.   —тобы   понЯть  отношение
средневекового вассала  к своему сеньору.  вам придетсЯ также ознакомитьсЯ с
его отношением  к богу. €сторик  никогда  не  выходит за  рамки времени, но,
вынужденный двигатьсЯ внутри него то вперед, то  назад, как уже показал спор
об  истоках,  он  то  рассматривает  большие  волны  родственных  феноменов,
проходЯщие  по  времени из конца в конец,  то сосредоточиваетсЯ  на каком-то
моменте, где эти течениЯ сходЯтсЯ мощным узлом в сознании людей. //86//

      <I>3. ’ерминологиЯ.</I> 

     Ѓыло бы, однако, недостаточно ограничитьсЯ выделением основных аспектов
деЯтельности человека или  общества. ‚нутри  каждой  из  этих больших  групп
фактов  необходим более тонкий анализ.  Ќадо выделить  различные учреждениЯ,
составлЯющие  политическую  систему, различные верованиЯ, обрЯды, эмоции, из
которых  складываетсЯ  религиЯ. Ќадо  в  каждом  из  этих  элементов и  в их
комплексах  охарактеризовать черты, порой  сближающие их с реальностЯми того
же порЯдка,  а порой отдалЯющие... Џроблема же классификации, как показывает
практика, неотделима от важнейшей проблемы терминологии.
     €бо  всЯкий  анализ  прежде всего  нуждаетсЯ  в орудии  -- в подходЯщем
Языке,  способном  точно  очерчивать факты  с  сохранением  гибкости,  чтобы
приспосабливатьсЯ к новым открытиЯм, в Языке -- и это  главное -- без зыбких
и двусмысленных терминов.  ќто  и есть  наше  слабое  место.  Ћдин  умнейший
писатель,  который нас, историков,  терпеть не может,  хорошо это  подметил:
"ђешающий  момент,  когда  четкие и  специальные определениЯ  и  обозначениЯ
приходЯт на  смену понЯтиЯм, по происхождению туманным и статистическим, длЯ
истории  еще не наступил". ’ак  говорит Џоль ‚алери. Ќо если верно, что этот
"час  точности"  еще  не наступил,  он,  быть  может,  когда-нибудь  все  же
наступит? € главное, почему он медлит, почему он до сих пор не пробил?
     •имиЯ выковала себе свой арсенал знаков. „аже слов -- ведь слово "газ",
если  не  ошибаюсь,  одно  из  немногих  действительно  выдуманных  слов  во
французском Языке. Ќо у химии было большое преимущество -- она имела  дело с
реальностЯми,  которые  по  природе  своей неспособны  сами  себЯ  называть.
Ћтвергнутый ею  Язык смутного восприЯтиЯ  был столь же произвольным,  как  и
Язык  наблюдений,  классифицируемых  и контролируемых.  пришедший  на  смену
первому: скажем ли мы "купорос" или "сернаЯ кислота", само вещество здесь ни
при чем. ‚ науке о человечестве положение совсем  иное. —тобы  дать названиЯ
своим  действиЯм, верованиЯм  и  различным  аспектам своей социальной жизни,
люди не дожидались,  пока все это станет объектом беспристрастного изучениЯ.
Џоэтому историЯ  большей  частью  получает  собственный  словарь  от  самого
предмета своих занЯтий. Ћна берет его,  когда он истрепан и подпорчен долгим
употреблением, а  вдобавок часто уже с самого начала двусмыслен,  как всЯкаЯ
система выражениЯ, не созданнаЯ строго согласованным трудом специалистов.
     Ќо  хуже  всего то,  что в  самих  этих  заимствованиЯх  нет  единства.
„окументы  стремЯтсЯ навЯзать  нам  свою  терминологию; если историк  к  ним
прислушиваетсЯ, он пишет всЯкий раз  под диктовку другой эпохи но сам-то он,
естественно, мыслит категориЯми своего времени, а  значит,  и  словами этого
времени. Љогда  мы говорим  о патрициЯх,  современник старика Љатона нас  бы
понЯл, но если автор пишет  о  роли  "буржуазии" в кризисах ђимской империи,
:как  нам перевести  на латынь  это слово  или  понЯтие?  ’ак две  различные
ориентации почти неизбежно делЯт между собой Язык истории.  ђассмотрим же их
по порЯдку. //87//
     ‚оспроизведение или калькирование терминологии прошлого может на первый
взглЯд показатьсЯ достаточно  надежным принципом.  Ћднако,  применЯЯ его, мы
сталкиваемсЯ со многими трудностЯми.
     Џрежде  всего  изменениЯ  вещей  далеко  не  всегда   влекут  за  собой
соответствующие  изменениЯ  в их  названиЯх. ’аково  естественное  следствие
присущего   всЯкому   Языку   традиционализма,    равно    как    недостатка
изобретательности у большинства людей,
     ќто  наблюдение применимо даже к  технике,  подверженной, как  правило,
весьма резким  переменам.  Љогда сосед мне говорит: "џ еду в своем экипаже",
должен  ли Я думать,  что речь  идет о повозке с лошадьми или об автомобиле?
’олько  предварительное знание того, что у  соседа во дворе  -- не  каретный
сарай, а  гараж, позволит мне понЯть его  слова. Aratrum  обозначало вначале
пахотное бесколесное орудие, carruca-- колесное. Ќо так как первое поЯвилось
раньше,  могу  ли  Я, встретив в  тексте это старое  слово,  с  уверенностью
утверждать, что его попросту не сохранили длЯ  наименованиЯ нового орудиЯ? €
наоборот, Њатье де „омбаль назвал charrue изобретенное им орудие, которое не
имело колес и на деле было чем-то вроде сохи.
     Ќо насколько  сильней проЯвлЯетсЯ эта приверженность к  унаследованному
слову, когда мы переходим к реальностЯм менее материальным!  ‚едь в подобных
случаЯх преобразованиЯ совершаютсЯ крайне медленно, так что сами люди, в них
участвующие,  того  не  замечают.  Ћни  не  испытывают  потребности  сменить
этикетку,  ибо  от  них ускользает  перемена в  содержании. ‹атинское  слово
servus, давшее  во французском serf, прошло через  века. Ќо за это  времЯ  в
состоЯнии,  им обозначаемом, совершилось столько изменений, что между servus
древнего ђима  и  serf ”ранции  свЯтого  ‹юдовика  гораздо больше  различий,
нежели сходства.  Џоэтому  историки обычно сохранЯют слово serf  длЯ средних
веков. Ђ когда речь идет об античности, они пишут esclave. €наче говорЯ, они
предпочитают  употреблЯть  не  кальку,  а  эквивалент.  Ќо  при  этом,  ради
внутренней  точности Языка, отчасти  жертвуют  гармонией  его  красок:  ведь
термин, который таким образом  пересаживают в римскую среду, возник только к
концу первого тысЯчелетиЯ на рынках  рабов,  где пленные славЯне служили как
бы  образцом  полного порабощениЯ, ставшего уже совершенно  непривычным  длЯ
сервов  западного происхождениЯ.  Џрием  этот  удобен,  пока  мы  занимаемсЯ
ЯвлениЯми, разделенными одно от другого  со времени. Ђ если  посмотреть, что
было в промежутке  между ними, то когда же  собственно esclave уступил место
серву?  ќто  вечный  софизм  с кучей  зерна.  Љак  бы  то ни было,  мы здесь
вынуждены,   чтобы  не   исказить  факты,  заменить   их   собственный  Язык
терминологией,  хоть  и  не  вполне  вымышленной,  но,  во  всЯком   случае,
переработанной и сдвинутой. €, напротив, бывает, что  названиЯ  менЯютсЯ  во
времени и в пространстве вне всЯкой свЯзи с изменениЯми в самих вещах.
     €ногда исчезновение слова  свЯзано с причинами, коренЯщимисЯ в эволюции
Языка, а предмет или действие, обозначенные данным словом, нисколько этим не
затрагиваютсЯ.  €бо лингвистические  элементы имеют  //88// свой собственный
коэффициент сопротивлениЯ  или  гибкости. “становив исчезновение в романских
Языках  латинского глагола  еmеrе  (покупать.-- <I>ђед.)</I>  и его  замену другими
глаголами очень различного происхождениЯ -- acheter, comprar и т. д.,-- один
ученый  недавно  счел  возможным  сделать  отсюда  далеко  идущие  и  весьма
остроумные выводы  о переменах,  которые  в обществах -- наследниках ђима --
преобразили систему торгового обмена. ‘колько возникло бы вопросов,  если бы
этот  бесспорный факт  можно  было рассматривать как  факт изолированный! Ќо
ведь в Языках,  вышедших  из латинского, утрата  слишком коротких  слов была
самым обычным  Явлением--  безударные слоги ослаблЯлись настолько, что слова
становились невнЯтными. ќто Явление чисто фонетического порЯдка,  и забавно,
что  факт  из истории произношениЯ мог  быть  ошибочно истолкован  как черта
истории экономики.
     ‚ других случаЯх  установлению  или сохранению  единообразного  словарЯ
мешают  социальные  условиЯ.  ‚ сильно раздробленных обществах, вроде нашего
средневекового, часто бывало, что учреждениЯ  вполне идентичные обозначались
в  разных местах  разными  словами.  €  в наши  дни сельские говоры  заметно
различаютсЯ меж собой в наименованиЯх самых обычных предметов и общепринЯтых
обычаев. ‚  центральных провинциЯх, где Я пишу эти строки,  словом "деревнЯ"
(village)  называют то,  что на  севере  обозначают, как hameau, северную же
village здесь именуют bourg. ќти расхождениЯ слов сами по себе  представлЯют
факты,  достойные вниманиЯ.  Ќо,  приспосабливаЯ  к  ним свою  терминологию,
историк  не  только  сделал  бы  малопонЯтным изложение--  ему  пришлось  бы
отказатьсЯ от всЯкой классификации, а она длЯ него -- первостепеннаЯ задача.
     ‚ отличие от  математики или химии  наша наука  не располагает системой
символов, не свЯзанной  с каким-либо  национальным Языком.  €сторик  говорит
только словами, а значит, словами  своей страны.  Ќо когда  он имеет  дело с
реальностЯми, выраженными на иностранном Языке, он вынужден сделать перевод.
’ут нет  серьезных препЯтствий, пока слова относЯтсЯ к обычным предметам или
действиЯм,--  эта ходоваЯ монета словарЯ  легко обмениваетсЯ по паритету. Ќо
как только перед нами учреждениЯ, верованиЯ, обычаи, более глубоко вросшие в
жизнь данного  общества,  переложение  на  другой Язык, созданный  по jбразу
иного  общества,  становитсЯ   весьма  опасным  предприЯтием.  €бо,  выбираЯ
эквивалент, мы тем самым предполагаем сходство.
     ’ак  неужели  же нам  надо  с  отчаЯниЯ  просто  сохранить оригинальный
термин-- при условии, что мы  его  объЯсним?  Љонечно, порой это  приходитсЯ
делать. Љогда в 1919 г. мы увидели, что в ‚еймарской конституции сохранЯетсЯ
длЯ  германского  государства его прежнее  наименование  Reich, многие  наши
публицисты  возмутились:  "‘траннаЯ  "республика"! Ћна упорно  называет себЯ
"империей"!". Ќо дело здесь не только в том, что слово Reich само по себе не
вызывает мыслей об императоре: оно свЯзано  с образами политической истории,
постоЯнно колебавшейсЯ  между  партикулЯризмом и единством, а  потому звучит
слишком специфически по-немецки,  чтобы  можно было перевести его на  другой
Язык, где отражено совсем иное национальное прошлое. //89//
     Њожно  ли,  однако, сделать  из  такого механического  воспроизведениЯ,
ЯвлЯющегосЯ, казалось бы, самым простым решением,  всеобщее правило? Ћставим
в  стороне заботу о  чистоте  Языка,  хотЯ, признаемсЯ, не очень-то  приЯтно
видеть,  как  ученые  засорЯют  свою  речь иностранными словами  по  примеру
сочинителей сельских романов, которые, стараЯсь передать крестьЯнский говор,
сбиваютсЯ на жаргон, равно чуждый и  деревне и городу. ЋтказываЯсь от всЯкой
попытки найти  эквивалент,  мы  часто  наносим ущерб  самой  реальности.  Џо
обычаю, восходЯщему, кажетсЯ, к  XVIII в., французское  слово serf и  слова,
близкие  по значению в  других  западных Языках, применЯютсЯ длЯ обозначениЯ
"крепостного"<I><SUP> </SUP>в</I> старой царской ђоссии. Ѓолее  неудачное сближение
трудно   придумать.   ’ам   система   прикреплениЯ   к   земле,   постепенно
превратившаЯсЯ в настоЯщее рабство; у нас форма личной зависимости, котораЯ,
несмотрЯ на всю суровость, была очень далека от трактовки человека как вещи,
лишенной  всЯких прав;  поэтому так называемый русский серваж не  имел почти
ничего  общего  с  нашим  средневековым  серважем. Ќо  и  назвав  его просто
"крепостничеством",  мы тоже достигнем  немногого. €бо  в  ђумынии. ‚енгрии,
Џольше  и  даже в  восточной  части  ѓермании существовали типы  зависимости
крестьЯн, глубоко родственные тому, который установилсЯ s ђоссии. Ќеужели же
нам   придетсЯ  каждый  раз  вводить  термины  из  румынского,  венгерского,
польского,  немецкого, русского  Языков?  € все  равно  самое главное  будет
упущено   --  восстановление  глубоких  свЯзей  между  фактами   посредством
определениЯ их правильными терминами.
     ќтикетка была выбрана  неудачно. € все-таки необходимо  найти  какую-то
общую  этикетку, стоЯщую  над всеми национальными терминами, а не копирующую
их. € в данном случае недопустима пассивность.
     ‚о многих  обществах практиковалось то, что можно назвать иерархическим
билингвизмом.  „ва  Языка, народный и ученый, противостоЯли  друг „ругу.  Ќа
первом в обиходе думали и говорили, писали же почти исключительно на втором.
’ак,  в Ђбиссинии  с  XI по  XVII  в. писали  на Языке геэз,  а говорили  на
амхарском. ‚ …вангелиЯх беседы изложены на греческом-- в те времена  великом
Языке культуры ‚остока; реальные  же беседы, очевидно, велись на арамейском.
Ѓлиже к нам, в средние века, долгое времЯ все деловые документы, все хроники
велись   на  латинском  Языке.  “наследованные   от  мертвых   культур   или
заимствованные  у   чужих   цивилизаций,  эти   Языки   образованных  людей,
свЯщенников и законников  неизбежно должны были  выражать целый  рЯд реалий,
длЯ  которых они изначально  не были созданы. ќто  удавалось сделать лишь  с
помощью целой системы транспозиций, разумеетсЯ, очень неуклюжих.
     Ќо   именно  по  этим   документам,   если   не   считать  материальных
свидетельств,  мы   и   узнаем   об  обществе.   ’е  общества,   в   которых
восторжествовал подобный дуализм Языка, ЯвлЯютсЯ нам поэтому во многих своих
важнейших  чертах  лишь  сквозь  вуаль  приблизительности-   Џорой  их  даже
отгораживает дополнительный экран. ‚еликий  кадастр Ђнглии, составленный  по
велению  ‚ильгельма  ‡авоевателЯ,--  знаменитаЯ  "Љнига  ‘трашного суда"  --
произведение нормандских или мэнских клерков. //90//
     Ћни  не  только  описали  на  латинском Языке  специфически  английские
институты, но сначала продумали их на французском. Љогда историк спотыкаетсЯ
на такой  терминологии, где проведена сплошнаЯ подмена слов,  ему  ничего не
остаетсЯ,  как  проделать   ту  же  работу   в  обратном  порЯдке.  …сли  бы
соответствиЯ были выбраны  удачно,  а главное, применЯлись  последовательно,
задача  оказалась бы  не слишком  сложной.  Ќе т